Мафия

      Чаще всего любые нелепости случаются один раз, после чего не повторяются. Во всяком случае, человек, попавший в нелепую ситуацию, старательно пытается не дать ей совершиться снова, потому что это, как минимум, стыдно потом вспоминать. Марио уже третий день пребывает в состоянии стыда, когда его мысли обращаются к тому самому утру, когда он проснулся на диване в комнате Дениса. Он мог бы не думать об этом, но почему-то никак не выходит. У него недельный отпуск, который был нужен ему только по одной-единственной причине — не видеть Дениса подольше, чтобы они оба могли замять всё неловкое, произошедшее с ними. Правда, как только обратный отсчёт отпуска начинается, Марио понимает, что не учёл очень важную деталь. Да, он не видит Дениса, ему не приходится через силу смотреть тому в глаза, но он всё равно не может перестать прокручивать с начала и до конца те события. Обилие свободного времени сыграло свою роль, потому что, когда человеку нечем заняться, он начинает думать. Вот и Марио думает. Думает много и, как ему кажется, бесполезно. Лучше бы работал, честное слово.       Тем не менее, не всегда люди, попадавшие в нелепые ситуации, остаются недовольны их результатами. Иногда всё происходит с точностью да наоборот, и люди либо стремятся всё повторить, либо просто не находят ничего плохого в том, что это может повториться. Так происходит в случае с Федей и близнецами.       Недавно уже случалось с ними странное событие, когда утром они втроём проснулись в смоловской кровати. Причина тому — скучный, неинтересный фильм, кое-как досмотренный Лёшей, но полностью проспанный его братом. Антон вообще очень быстро засыпал под любые фильмы, даже если они были захватывающими и динамичными. В этот же раз он ничего, в целом, не потерял, может быть, даже немного приобрёл. Совсем неважно, что в числе приобретений, помимо полноценного сна, было ещё и Федино плечо, которое Антон оккупировал своей головой, а позже и руками, потому что их было некуда пристроить. Короче говоря, когда Федя и Лёша поняли, что произошло, то решили не будить Антона, так это гораздо проще, чем сейчас пытаться его для начала поднять, а потом заставить спать обратно. Будет же полночи ворочаться с боку на бок, если вообще не начнёт донимать Лёшу всякой ерундой, вроде разговоров, от которых всегда легче засыпается. Самое главное, что утром Антон будет недовольным и невыспавшимся. Его брату очень не хочется в этом всём участвовать, так что, пусть лучше спит тут.       Впрочем, та история превратилась, собственно, в историю, в ещё одну страницу в дружбе между близнецами и Федей, которая не покинула пределов комнаты последнего, так как, благодаря Артёму и его богатому воображению, теперь вообще не хотелось ничего выносить дальше порога своего жилья. Однако через несколько дней история была вынуждена повториться.       Всё начинается ужасно банально, как и всегда, впрочем. В какой-то момент за окном темнеет, со стороны улицы зажигаются лампочки-фонари, которые непонятно зачем прикрутили на карнизы. Наверное, когда-то это подразумевалось в качестве праздничной подсветки здания, да только праздники закончились давно, а лампы продолжали включаться. Свет от них исходил, как от самых обычных уличных фонарей, такой жёлтый-полутусклый, ведь прошло очень много времени с тех пор, как эти лампочки вообще появились. Так вот, подобное новшество от мира электричества всегда светило в Федино окно, создавая впечатление, будто он живёт не на верхотуре этажа небоскрёба, а в комнате какого-нибудь панельного дома на маленькой, тёмной улице, где такой фонарь мог быть единственным на ближайшие десять метров кругом. Собственно, Лёша почти так и решил, когда попал в комнату Смолова впервые. Только потом, спустя ещё несколько своих посещений, по разным поводам затягивавшихся до позднего времени, он вдруг осознал, что нет тут никаких фонарей, да и не могло быть. Да и вообще многое, показавшееся ему на первый взгляд, оказалось совсем не таким в действительности.       И вот наступает тот час, когда зажигается лампочка-подсветка, и Федя поднимается с дивана, чтобы задёрнуть плотную штору тёмного цвета, ибо лично его подобный свет жутко бесит.       — Как красиво, — вдруг произносит Антон, проследивший взглядом весь путь Смолова. — Федя, уйди! — машет он рукой на непонимающего напарника. — Лёш, смотри. Классно, да?       — Ну, да, — кивает брат.       За окном расцветают последние краски закатного неба. Солнце опускается с другой стороны здания, поэтому здесь видны лишь малиновые полосы, растворяющиеся в высоте, но такие яркие, переходящие в золото, ближе к земле и крышам невысоких домов из ближайшего микрорайона. Близнецы подходят к окну, чтобы внимательнее, а главное ближе, рассмотреть достаточно редкое явление природы. Впрочем, может быть, не такое и редкое, просто ни Лёша, ни Антон на небо внимание не обращали.       Федя видит, с каким восторгом они водят глазами по полосам в небе, как опираются ладонями на подоконник, словно пытаются высунуться наружу, чтобы стать ещё ближе, ближе к этому последнему вечернему свету. Федя всё ещё держит в руке кусок шторы, не до конца осознавая, почему, казалось бы, взрослые парни так впечатлены всего лишь каким-то закатом. Он не понимает, что им некогда смотреть не то, что на небо, а даже просто по сторонам, что им и в голову не приходило иногда поднять взгляд выше, чем заканчивается крыша соседнего дома. Они жили в районах, где нет парков, скверов, прудов и, уж тем более, открытых пространств. Всё забито многоэтажками, закрывающими ближайшие улицы, небо, да и вообще весь окружающий мир за пределами одного конкретного двора.       А у Феди были бескрайние просторы всё детство перед глазами, когда он ещё в юношеском возрасте постоянно проводил сутки на улице со своими приятелями. Он родился в те времена, когда там не было огромных застроек, когда пятиэтажки считались чуть ли не самыми высокими домами в городе, когда только на окраинах начинали воздвигать махины из бетона и стекла. Федя и его друзья всегда убегали как можно дальше от этой строящейся тюрьмы, душной и бездушной. Они бежали к реке, к мосту, чтобы перебраться на противоположный берег, на котором заманчиво раскинулся какой-то парк, но иногда всё же к тем самым окраинам, где тогда были лишь пустыри, пыльный воздух и звуки стройки. Вечерами они забирались на крыши гаражей, смотрели в небо, считали звёзды. Они были детьми, чьи души требовали приключений, свободы и движения.       Но они выросли, позабыли друг друга, разбежались по разным дорогам, ведущим в жизнь лучшую, чем была раньше. Федя стал работать на преступность, ему вполне хватало приключений и хотелось уже просто какого-то покоя, хотя бы ненадолго. Хотелось запереться в этих многоэтажных районах, чтобы видеть утром стену чужого дома, чтобы засыпать под звуки машин на проспекте. Так Федя и поступил, пока ещё жил в Краснодаре. Он поселился в одном из этих новых жилых комплексов, привлекающих своей строгой бетонной красотой.       Да и теперь у него есть высокий этаж, с которого видны ближайшие районы, на котором чувствуешь себя, будто на вершине мира. Федя снова может смотреть на небо, на звёзды, может глядеть вдаль, как в детстве. Только ему уже тридцать один год, и всё это не приносит того восторга, смешанного восхищением природой и её романтикой, не хочется открыть рот в изумлении, потому что вся эта красота вполне обычна, заурядна. Правда, что в ней такого особенного? Небо и небо, звёзды и звёзды, закат малиновый бывает не раз в сто лет, а всегда перед ветреными или холодными днями. И дело не в какой-то глупой примете, которую рассказывала бабушка, а в законе природы.       Но Лёша и Антон почему-то восхищаются, удивляются, завораживаются этим всем, и Федя ловит себя на мысли, что они завораживают его. Он продолжает сжимать в руке ткань шторы, не замечая её, потому что он смотрит на них, на их широко распахнутые глаза, на лица, озарённые то ли этим закатом, то ли дурацкой лампочкой-подсветкой.       — Федь, а можно мы потом ещё придём, посмотрим? — спрашивает Антон с каким-то детским энтузиазмом.       — Вообще-то, у вас в окне то же самое.       — Ну да, ты прав. Что-то я глупость какую-то сказал, — он хмурится недовольно на свою ошибку, на очевидный факт, опускает взгляд вниз, к подоконнику.       Феде не нравится эта мимолётная грусть на лице Антона, словно он только что разочаровался в чём-то, что его радовало. Впрочем, отчасти так и есть. Пожалуй, закат был особенно хорош ещё и тем, что стал неожиданным открытием, что вокруг него была вся эта атмосфера Фединой комнаты, и, собственно, сам Федя тоже был к этому причастен. Рядом стоял, молчал, смотрел, куда ему было интересно.       — А хотите звёзды увидеть? — неожиданно предлагает Смолов.       — Какие звёзды? Их ещё полночи ждать, — указывая на окно, говорит Лёша.       — Ну, ненастоящие, правда, но очень красивые.       Близнецы заинтересованно переглядываются, пытаясь предугадать, что пытается им предложить Федя. Он же идёт куда-то к шкафу, начинает рыться в его глубинах, но ничего не находит, поэтому переходит ко всяким своим ящикам, коробкам и прочим местам для хранения разного хлама, который в большинстве своём даже не принадлежит Феде. Наконец, он достаёт откуда-то непонятный полушар с прорезями и проводом, идущим от подставки.       — Я понятия не имею, где Головин достал это. Хотя он всегда достаёт какую-то чушь и не говорит, откуда, — начинает рассказывать Федя, пока занят поисками ближайшей свободной розетки, которая не закрыта мебелью. — Я пару раз включал, потом бросил. Ну, нафиг оно мне нужно. Тем более, чтобы нормально было видно, надо в район дивана ставить, а это потом вставать, идти, выключать. Муторно.       — Это вообще что? — интересуется Антон.       — Сейчас увидишь.       Федя находит розетку, несёт свой полушар к подлокотнику дивана и ставит на него осторожно, чтобы не упал. Далее начинается ещё более весёлое приключение, в котором надо найти кнопку, чтобы все заработало.       — Свет пока выключите, — говорит он близнецам.       По потолку и стенам растекается голубое свечение. Лёша с Антоном одновременно поднимают головы наверх, чтобы увидеть настоящее звёздное небо, созданное лампочками и прорезями в полушаре.       Они лежат на Фединой кровати, рассматривая созвездия и отдельные звёзды, будто это настоящее небо, такое необъятное, но такое близкое. Можно всего лишь коснуться пальцами потолка и потрогать звезду.       — Блин, если бы я ещё понимал, что тут где, было бы ещё круче, — говорит Антон, и Лёша соглашается.       Тогда Федя принимается объяснять. Конечно, все его астрономические знания почерпнуты из небольшой инструкции, когда-то давно прилагавшейся к светильнику, правда, она затерялась, стоило Феде убрать всё в ящик стола. Но, безусловно, не только инструкция, прочтённая лишь раз, помогла Феде разобраться в этих картинках звёздного неба. Однажды то ли зимой, то ли в начале весны, в общем, когда ещё было достаточно холодно, они с Денисом и Игорем выбрались на крышу небоскрёба. Возможно, это произошло в тот день, когда друзья праздновали в кабинете Черышева. Денис рассказывал про своего отца, и почему тот назвал организацию «Ригелем». Мол, одна из ярчайших звёзд, её видно невооружённым глазом, сама по себе крупная, а много веков назад какие-то древние люди вообще считали Ригель царём среди звёзд. Вот и Дмитрий Николаевич хотел создать такую организацию, с которой никто не сравнится, которая будет чуть ли не самой главной среди всех существующих объединений. А потом Денис стал показывать на небо и объяснять, что там и где, куда смотреть и как найти, потому что этому его научил отец. В целом, это было единственное приятное воспоминание из детства, связанное у него с Дмитрием Николаевичем.       — И как ты это запомнил? — удивляется Антон, поворачивая голову к Феде, который указывает рукой в дальний левый угол потолка. — Но интересно. И красиво.       — А вот это? — спрашивает Лёша, показывая пальцем на одну из звёзд.       — А это и есть тот самый Ригель.       — А там?       — Регул. Это созвездие Льва.       — Ригель и Регул. Я бы так две группировки назвал, — задумчиво произносит Антон. — Красиво бы получилось. Но было бы ещё лучше, если бы они были в разных городах. Хотя нет! Если бы они были тут, рядом, и стояли друг против друга.       Федя улыбается, находя, что, пожалуй, действительно, это звучало бы красиво, да и идея достаточно неплохая. Осталось только создать ещё одну организацию.       Они молча смотрят на звёзды, не говоря друг другу ничего аж до утра следующего дня. Засыпают постепенно, и Федя даже думает, что пора бы выключить лампу, но вставать слишком лень, да и есть один момент, который не хочется нарушать. Сначала Федя чувствует, как Лёша по привычке или для удобства наклоняет к нему голову, касаясь виском плеча напарника, а потом чьи-то пальцы дотрагиваются в районе тыльной стороны Фединой ладони. Федя машинально переворачивает ладонь и переплетает пальцы. Ни он, ни Антон, это начавший, не придают спонтанному жесту значения, потому что оба смотрят в потолок, занятые своими мыслями.       Зато утром просыпаются чуть ли не внезапно. Трель будильника на чьём-то телефоне разрезает утреннюю тишину, потому что кто-то забыл его отключить. У них нет собрания, нет задания, на которое надо выехать пораньше, могли бы спокойно спать почти до обеда. Хотя нет, не могли бы. Надо хоть кому-то появиться на завтраке, иначе возникнут вопросы, мол, как же так именно эти трое не явились, наверное, опять где-то вместе торчат. А где можно вместе проводить утро? И вот тут открывается простор для фантазии того же Артёма, умеющего мастерски выдумывать теории и возводить их в истину.       Первым дёргается Лёша, недовольно морщась. Он переворачивается на другой бок, лягая Федю ногой. Смолов моргает несколько раз, осознавая реальность, и смотрит на Антона, которого, похоже, танком не разбудишь. А ведь он ближе всех к источнику звука. Федя тянется рукой к тумбочке, пытаясь достать телефон, но препятствие в виде младшего Миранчука очень не в тему разлеглось на треть кровати. Приходится привстать, случайно зацепить его плечом, но зато достичь своей цели. Впрочем, то самое столкновение плеча и Антона не проходит даром, потому что он решает перевернуться и утыкается носом в Федину грудь.       — Сколько времени? — сонно спрашивает Лёша, садясь на кровати.       — Сколько-то, — отвечает Федя и переводит взгляд на потолок, где всё ещё светятся звёзды, только уже тускло и почти незаметно из-за солнечного света за окном. Надо вставать и выключать. И так всю ночь прогорело.       Пока Федя поднимается, а Лёша будит брата, раздаётся громкий стук в дверь.       — Блядь, это Артём, — шёпотом произносит Смолов, узнавая манеру друга.       — Что будем делать? — так же шёпотом интересуется Лёша.       Они понимают, что Дзюбе не стоит видеть их втроём в одной комнате с утра пораньше.       — В ванную идите, — кивает Федя, и как только дверь осторожно закрывается за близнецами, он приветливо встречает своего утреннего посетителя. — Какого хрена, Артём? Ты время видел?       — Видел. Даже удивлён, что в восьмом часу ты уже одетый. Обычно до двенадцати тебя в трусах лицезреть приходится.       — Ты мне это сообщить решил?       — Нет, я к тебе по важному делу. Короче, у меня сломался кран в ванной, зубы почистить негде. Можно у тебя? — в доказательство своих слов Артём показывает на полотенце, перекинутое через плечо, и достаёт из кармана штанов зубную щётку с пастой. — Смотри, я даже свою взял. С лесными ягодами.       — Слушай, у тебя как-то подозрительно часто стало всё ломаться. То телевизор, то кран. Мне кажется, это довольно странно.       — Мне тоже. Я думаю, меня Миранчуки сглазили. Вот этот, который Антон. У него взгляд недобрый, точно порчу навёл. Надо будет сходить к одной бабке, Головин ещё советовал, она всю эту хрень в один миг снимает.       — Блядь, Артём, что за ересь? Даже я в это не верю.       — А зря. Вот был у меня один случай...       — Так, стоп. Артём, давай ты потом расскажешь мне свою историю, например, за завтраком. А сейчас иди, куда шёл, — Федя показательно зевает. — Время раннее, я спать поздно лёг.       — Вообще-то, я к тебе и шёл. Говорю же, зубы почистить негде...       — В другом месте почисть, пожалуйста. Вон, у Игоря тоже ванная есть. Вы с ним там сдружились, он не откажет.       — А у тебя что? Неужели тоже кран сломался? Нет, ну, точно сглаз. Как пить дать, сглаз.       — Да-да, Антон проклял.       Федя кое-как закрывает дверь перед другом, медленно выдыхая. Из ванной осторожно выходят близнецы.       — Чего, блядь? — недовольно спрашивает Антон. — Какие ещё сглазы и порчи? Твой Дзюба совсем башкой ёбнулся?       — Он всегда такой был, не обращай внимание, — отмахивается Федя. — Так, ну, минуты три прошло, он, наверное, ушёл уже. Хотя нет, для верности ещё пару минут подождём, — Федя засекает время, опираясь спиной на дверь.       Они ждут в тишине, а потом Смолов кивает, и близнецы, обняв его на недолгое прощание, распахивают дверь. Впрочем, они хотят просто её осторожно открыть, но с другой стороны кто-то тоже дёргает за ручку. Перед ними вырастает Артём.       — Федя, Игорь меня послал... — начинает он, но вдруг видит перед собой Лёшу и Антона.       — Твою же мать, — хором произносят близнецы.       Не все нелепые ситуации приводят к положительным последствиям. Всё-таки иногда лучше, чтобы они не повторялись.

***

      Марио нечего делать. Казалось бы, что любой человек стремится как можно меньше работать, поскольку у него полно других занятий поинтереснее, но не в случае с Марио. Похоже, что, кроме работы, у него нет больше ничего. Время потратить не на что, остаётся только думать, а это тоже не самое приятное дело, особенно, когда все твои мысли крутятся вокруг одного-единственного человека. Марио решает сходить к Роме. Тот целыми сутками сидит вместе с Ильёй, и если тот занят делом, то Зобнин просто присутствует в помещении. Раз он как-то выносит это уже много лет, то явно сможет дать Марио совет, как справиться со скукой и бездельем.       — Во-первых, я не понимаю, почему все вокруг решили, будто я ничем не занимаюсь, — недовольно произносит Рома, тут же упирая красноречивый взгляд в Илью, а тот лишь руки поднимает, будто бы не при чём вообще. — Я часто помогаю Илье с его поручениями, особенно когда их много. Я, в конце концов, слежу за ним, как его врач.       — Хорошо, Ром, я неправильно сформулировал вопрос, — извиняется Марио. — Просто я тоже хочу чем-то заниматься, но будет глупо, если я приду к Денису и скажу, что мне надоело отдыхать. Может быть, ты мне посоветуешь какое-нибудь дело? Может быть, Илье ещё один помощник нужен? Я ведь в фирме всё на компьютере делал, так что знаю...       — Нет, Илье помощник не нужен, ему вполне хватит меня, — говорит Рома. — А ты, Марио, найди себе какое-нибудь хобби. Вот, например, Игорь уборку постоянно проводит в комнате, когда у него лишнее время появляется. Ты бы тоже у себя убрался.       — Вообще-то, у меня достаточно чисто. Я пылесосил в конце той недели.       — Так это когда было! Кстати, как закончишь пылесосить, можешь в Интернете какие-нибудь занятия поискать. Там же их столько, — Рома разводит руки в стороны, наглядно показывая количество. — И вышивка крестиком, и разведение цветов, и готовка. Между прочим, если бы у нас в коллективе кто-нибудь вдруг начал сносно готовить, это было бы настоящим праздником. А то эти макароны, картошка и прочие очень изысканные блюда как-то приелись.       По мере своей речи, Рома ненавязчиво подталкивает Марио в спину, двигая в сторону двери. Когда они, наконец, добираются до неё, Рома в последний раз советует обратить внимание на кулинарное мастерство, после чего окончательно выставляет Марио из компьютерной. Тот в непонимании смотрит на закрывшуюся дверь, пытаясь осознать, почему его только что прогнали, ведь, вроде бы, ничего плохого не сделал и не сказал. Странно, конечно, но, возможно, у Ромы просто настроения на долгие разговоры ни о чём не было. Надо будет в другой раз к нему зайти, а пока придётся самому справляться со скукой.       — Ты чего это так с ним? — спрашивает Илья, не отрываясь от экрана, когда Рома подходит к его столу.       — Да так, чтобы дурацких идей не выдавал. В помощники к тебе записаться решил. Нет, ну, ты слышал?       — Вообще-то, мы с Марио достаточно часто работаем вместе, особенно при отчётах, и, в целом, я бы не отказался от его помощи. У меня есть несколько документов, которые до сих пор не в базе, а Денис мне уже новых поручений накидал...       — А чего ты мне про эти документы не сказал? Давай, я всё внесу, куда надо. Я же компьютер не вчера увидел. Ты мне только расскажи, что открыть.       — Да ладно, не надо пока. Время терпит, — поднимая удивлённый взгляд на Рому, произносит Илья.       — Вот видишь, как всё быстро решилось, и даже Марио не потребовался.       Илья возвращается к своему занятию, и некоторое время они просто молчат, пока Кутепов вдруг не нарушает тишину неожиданным вопросом:       — Ты ревнуешь меня к Марио?       — Что за бред? — мотает головой Рома. — Как будто мне делать нечего. Тем более, к Марио. Надо же такое придумать, Илья. Не ожидал.       — Ну да, ну да, — с улыбкой говорит Илья, щёлкая мышкой.       Марио понимает, что раз ему совсем не на что потратить время, то можно воспользоваться старой схемой, которую он часто проворачивал ещё в те времена, когда жил обычной жизнью москвича и даже не знал о существовании каких-то преступных группировок. Ему надо прогуляться. Совсем неважно куда, главное просто идти и идти.       Впрочем, гулять по району небоскрёбов слишком опасно. Тут есть «Империя», из здания которой всегда могут выйти какие-нибудь люди, даже тот человек, что издевался над Марио несколько месяцев. Фернандеса передёргивает от этой мысли, и он как можно быстрее покидает район, уходя к ближайшей остановке. Так уж выходит, что он садится на автобус, останавливающийся неподалёку от его прежнего дома. Марио знает, что и там находиться довольно опасно, но ведь прошло уже много времени. Вряд ли «Империя» будет патрулировать его район, поджидая у подъезда. Во всяком случае, они могли этим заниматься в первые месяцы после побега, а вот через полгода это совершенно бесполезно.       Около дома всё по-старому. Тот же пруд, та же площадка около него. Здесь снова виднеется сухая пожухлая трава, пробывшая долгое время под снежным покровом, который теперь растаял в некоторых местах. Дети бегают по площадке, кидая друг в друга остатками от сугробов. Теперь, правда, это лишь небольшие снежные холмики, почерневшие от выхлопа машин, припаркованных около низкого заборчика, окружающего площадку. А качели, похоже, снова перекрасили. Марио усмехается своему наблюдению и решает спуститься по склону к пруду. На нём уже нет ледяной корки, зато видна мутная вода с какими-то длинными травами под ней, тянущимися от самого дна. Впрочем, пруд довольно сильно обмелел. Когда Марио только въезжал в свою квартиру, пруд начинался там, где теперь стоит какая-то кривая деревянная скамейка, на которой очень любят по вечерам собираться местные алкаши. Скамейка, кстати, иногда кочует вместе с ними на противоположную сторону.       Марио присаживается на корточки, трогая пальцами траву на склоне. Несколько раскидистых кустов уже почти полностью покрыты листвой, и даже маленькие птицы собираются на ветках стаями, щебеча себе что-то. Марио всё-таки нравятся это место и этот район, несмотря на то, что произошло здесь. Он вздыхает, поднимая взгляд на небо. Голубое, пусть и в немногочисленных облаках. Солнце стало жарче и ярче. Почему-то именно здесь особенно чувствуются эти изменения в природе, а там, в окружении небоскрёбов, всё совсем другое. Только бетон и стекло, да пыльный асфальт внизу. Но Марио ловит себя на мысли, что вряд ли хотел бы вернуться сюда. Только ненадолго, может быть, на пару-тройку дней, а потом снова в «Ригель», в золотистое здание, подпирающее небо. Потому что дом теперь там, и нигде больше, там всё, в том числе люди, с которыми чувствуешь себя комфортно, даже зная, чем они занимаются, на что тратят всю свою жизнь. Марио понимает, что он привык, теперь ему становится ясно, что имел в виду Саша, когда рассказывал про свои первые дни в организации. Теперь Марио может согласиться с ним и даже назвать коллектив семьёй, хотя они всё-таки далеки от этого понятия.       Но надо, наверное, возвращаться, и Марио поднимается на ноги, чтобы начать обратный путь вверх по склону. Когда он поднимается на уровень площадки, то замечает знакомый автомобиль, паркующийся рядом с заборчиком. Это же машина его старого знакомого, соседа по лестничной площадке, Димы Баринова! Марио рад, что до сих пор помнит это, он хочет пойти поздороваться с человеком, которого слишком давно не видел. Интересно, тот всё ещё работает в своей странной конторе, где проводятся собрания поздно вечером? Ходит ли он в костюме средь белого дня? Да вот, Марио видит, что ходит.       Дима только что вернулся с очередного задания. Это был рейд. Рейд с Кокориным. Предприятие очень страшное, потому что ты, скорее, сдохнешь от рук Пашиного любимца, чем от чужих пуль. Вместе с ними была ещё куча пушечного мяса, бесполезного от рождения. В этом, кстати, Дима с Кокориным очень солидарен и даже поддержал разговор. Но это ни разу не отменяет того, что работать с ним в паре всё ещё плохая идея. Дима с удовольствием сходил бы на рейд с кем-то другим, даже в одиночку, но с Пашей не спорят. Сказал, что с Кокориным, значит, с этим садистом и только пикни. Надо сказать, что Дима вообще несколько побаивается Кокорина, улыбка-оскал которого вызывает подсознательный трепет, будто тебе только что сообщили, что твои дни сочтены. И как Паша умудряется с ним спать? Безумный. У него явно не всё в порядке с психикой, и напрочь отсутствует инстинкт самосохранения, как, впрочем, и у его любовника.       Дима останавливает машину около низкого заборчика перед площадкой. Он вытаскивает ключи и вдруг замечает несколько кровавых пятен на брюках. Матерится сквозь зубы, потому что кровь очень хреново отстирывается, а Дима вообще не любитель заниматься этой бытовухой. Стирка, готовка, уборка... Его аж подташнивать начинает от этих слов.       — Привет, — вдруг раздаётся рядом очень уж знакомый голос, когда Баринов захлопывает дверь и ставит машину на сигнализацию. Он оборачивается и чуть не отшатывается назад. — Как же я рад тебя видеть, спустя столько времени, Дим, — радостно произносит Марио, в порыве чувств крепко обнимая старого приятеля.       — Марио... Какая неожиданность... — запинаясь, говорит Баринов, бледнея. — Ты жив?       — А ты тоже слышал про моё похищение?       — Да. Твою квартиру обшаривали менты, когда ты пропал. Я тогда как раз с работы возвращался, спросил, что случилось, ну, мне и рассказали, — Дима сглатывает, бегая взглядом по своему действительно живому соседу.       Он был свято уверен, что того убили. Конечно, иногда возникали глупые и пустые мысли о том, как было бы хорошо, если бы Марио чудом выжил, скрылся где-нибудь, затерялся и теперь жил под именем другого человека далеко от Москвы, где его точно не нашли бы Пашины люди. Однако Марио, правда, выжил, но не скрылся, а, похоже, продолжал вести довольно обыденное существование. Нет, этого быть не может! Дима скорее готов поверить в то, что он сдох сегодня на рейде, и теперь нашёл в Чистилище призрак старого знакомого. Но по всем признакам они оба живы и даже в относительно нормальном психическом состоянии.       Марио и Дима садятся на низкий заборчик, и Баринов тут же достаёт из кармана куртки сигарету.       — Ну, давай рассказывай, куда пропал и как вернулся, — говорит он, не поворачиваясь к Марио.       — Ой, Дим, ты не поверишь, такая невероятная история, — на эти слова Баринов только усмехается. — Меня похитили прямо отсюда какие-то люди из «Империи». Это такая крупная преступная организация, их сейчас всего две осталось в Москве, но, говорят, раньше было больше, — Дима старательно делает вид, будто впервые слышит такие новости. — Я там два месяца провёл. Они почему-то решили, будто я работаю на вторую организацию, будто я их враг. Но я тогда даже не знал ничего о преступном мире. А потом я очнулся в больнице. Я не знаю, как смог выбраться из «Империи», правда, в последнее время меня накрывают разные воспоминания, и мне кажется, будто кто-то помог мне оттуда сбежать. Если бы я знал, кто, я нашёл бы этого человека и поблагодарил. Он мне жизнь спас.       — Да уж, герой, — хмыкает Дима, сильнее сжимая пальцами сигарету. — Может, их несколько было? Ну, двое, например.       — Не знаю. Я не помню. Я вообще не уверен, что кто-то меня спасал, просто одна из версий.       — Ладно, чёрт с ним. Главное, что ты жив, — Дима хлопает свободной рукой Марио по спине, улыбаясь. — А теперь чем занимаешься? Судя по тому, что я тебя тут раньше не видел, ты переехал.       — Да, это ещё более удивительная история, не знаю, поверишь ли. Ты только никому не говори, хорошо? В общем, я теперь действительно состою в другой преступной организации, в «Ригеле». Мне пришлось уйти туда, чтобы меня не убили люди из «Империи», они же наверняка заметили мою пропажу.       Дима будто бы снова бледнеет. Значит, Марио стал их врагом. То, что изначально было роковой ошибкой, превратилось в действительность. Дима вспоминает слова Максименко, сказанные в день похищения на мосту. Он говорил, что если такие люди, как Марио, станут частью преступного мира, то их жизнь окончательно упадёт в бездну. Смешно. Хотя бы потому, что в их жизни не изменилось ничего, пусть они и думали, что Марио мёртв. Как же всё интересно переплелось.       — Насколько мне известно, члены преступных организаций убивают всяких неугодных. Во всяком случае, это выглядит логично, — произносит Дима. — Получается, что ты, Марио, убийца?       — Нет, что ты! Я помощник нашего руководителя. Кабинетная должность, никакой опасности, кроме того, что за плохую работу меня могут выгнать на улицу.       — Мило, — Баринов коротко улыбается. — Очень необычная история. Пожалуй, её действительно лучше никому не рассказывать, а то психом сочтут.       — А ты чем занимаешься? До сих пор в своей странной конторе с поздними собраниями?       — Ага. По большей части сейчас дома тусуюсь, хотя вызывают всё-таки. Вот сейчас как раз вернулся.       Марио понимающе кивает головой, даже не догадываясь, что рядом с ним сидит, во-первых, человек, который его притащил в «Империю», а во-вторых, потенциальный враг, та самая угроза, от которой Марио старательно прятался в «Ригеле». Он смотрит на Диму, а потом опускает взгляд вниз, на асфальт.       — У тебя, кстати, кровь на ноге, — произносит Марио без какого-либо намёка, словно о погоде сообщил.       — А, тупая ситуация, — отмахивается Дима, прикрывая рукой ткань брюк. — У коллеги одного кровь из носа пошла, я рядом не вовремя оказался.       Вскоре Марио поднимается с заборчика, понимая, что ему уже пора возвращаться в небоскрёб. Всё-таки небо темнеет, вечером ходить по тому району не хочется. Он благодарит Диму за разговор, говорит, что был рад встретиться, но жаль, что вряд ли это повторится. Дима двусмысленно отвечает, что жизнь — штука непредсказуемая, неизвестно, как переплетётся дальше, и, может быть, ему с Марио придётся встретиться гораздо раньше, чем кажется.       Баринов понимает лишь две вещи. Для начала, ему необходимо обсудить всё произошедшее с Максименко, ведь пока он даже не понимает, как жить с известной информацией. По сути, выход прост до идиотизма. У Димы, наконец-то, спустя несколько лет, появился шанс подпортить мнение о близнецах, чего он так хотел, чтобы стать ближе к Паше, ближе к верхушке. Вот только теперь Дима не уверен, что ему так сильно хочется воплотить свою мечту. Это может оказаться опасным для жизни Марио, а Дима и так не может простить себе то похищение.       И всё-таки не верится, что Миранчуки могли пойти против «Империи». Есть только три человека, которым Паша доверяет целиком и полностью, на которых рассчитывает, как на себя, и вдруг, словно гром посреди ясного неба, двое из них оказались предателями. Предателями, сейчас находящимися в стане врага. Они ведь могут перейти на сторону «Ригеля». Значит, «Империя» в опасности, а Дима владеет информацией, с помощью которой можно спасти организацию, стать героем... Но Дима не видит себя героем. Он всего лишь один из «избранных», которые получше прочего пушечного мяса, но также не играют никакой роли для Паши. Тот переживает только о своём детище и сделает всё, чтобы его сохранить, пожертвует всем и всеми, если надо будет. А прыгнуть выше головы нельзя. Вот и Диме, наверное, не стоит высоко летать, чтобы потом больно не упасть и не разбиться. Надо обсудить это с Сашей, только тогда появится какая-нибудь ясность. Во всяком случае, Дима в это верит, а как оно выйдет на самом деле, не сможет предугадать никто. Всё слишком сильно переплелось.       Однако, сколь верёвочке не виться, кончик всё равно найдётся...