***
Следующим утром все зашедшие на кухню становятся свидетелями достаточно непривычной картины: Артём стоит около плиты, что-то помешивая в небольшой кастрюльке, одновременно следя за какой-то едой на сковородке. Обычно Дзюбу всегда заставали за употреблением пищи, но никак не за её приготовлением. Впрочем, Рома, которому выпадает почётное место первопроходца, лишь удивлённо приподнимает брови и уверенной походкой направляется к чайнику. Стоит ему потянуться к ручке, как ладонь Артёма немедленно ощутимым хлопком прерывает это действие. — Вот сейчас я себе чай сделаю, а ты возьмёшь то, что останется. Если останется, — серьёзно говорит он. — Это с чего вдруг такие ограничения в свободе? — с усмешкой спрашивает Рома. — Поинтересуйся у Игоря. Он у нас за правила ратует. Вот, теперь всё будет иначе. Рома может только озадаченно присвистнуть, почесав затылок. Он бросает печальный взгляд на свою кружку, но в споры с Артёмом вступать не решается, только послушно садится на ближайший стул, ожидая очереди. Всё это, конечно, очень интересно. В целом, Роме не принципиально, есть правила или нет. Он большую часть своей жизни проводит подле Ильи, даже не всегда спускается на кухню, поскольку у него имеется небольшой холодильник, спрятанный внутри тумбы в компьютерной. Там всё необходимое, чтобы быстро перекусить и вернуться к своим делам. К тому же, за годы в «Ригеле» они с Ильёй нажили себе отдельный электрический чайник. Вот только зачастую Рома забывает принести сам чай с кухни, а зайдя в неё, он уже не видит смысла заморачиваться с собственным кипятком, когда есть общественный. Все свои размышления о бытовых вопросах Рома начинает не просто так. Он понимает, что правила, которые вполне могут оказаться реальными, довольно сильно осложнят процесс жизни, причём, ударит это одинаково по всем членам команды Дениса. Значит, следует как-то подготовиться к грядущим изменениям, чтобы они минимально отразились на Роме и на Илье, разумеется. В любом вопросе Рома думает за двоих, так как у Ильи голова вечно забита более серьёзными проблемами, а подобные мелочи ему не всегда даже интересно слушать. — Кто последний на чайнике? — зевая и потягиваясь, спрашивает Федя. Рома поднимает руку, показывая, что занимать стоит за ним. — А чё сидим тогда? Вон, воды полно, наливай и уступай место следующему. Ладонь Артёма снова приходит в действие, только в этот раз хлопок уже не по руке, а по затылку Смолова. — Не понял, блядь, — с раздражением говорит Федя, не планировавший начинать своё утро с подзатыльников. — Это что за приколы? — Это у нас новая жизнь. Теперь чайник каждый себе наполняет и греет сам строго в порядке очереди, — спокойно поясняет Артём, и Федя слышит в его голосе до скрежета зубов знакомые интонации. Так всегда говорит Игорь. И не то чтобы это очень нравилось Феде. — Прикольно. Только кое-что вы не учли. Обо всех изменениях принято сообщать заранее, а я не увидел ни одного блядского объявления, что мы теперь живём по законам зоны. — Может быть, они появятся позже, — предполагает Рома. — Артём ссылался на Игоря. Предлагаю у него и спросить. Акинфеев, та ещё ранняя пташка, серьёзно опаздывает на завтрак, поэтому на кухне успевают собраться все, включая Илью, который заждался Рому, обещавшего туда и обратно, чтобы никто даже глазом не моргнул. Артём к этому времени практически успевает закончить с готовкой, но к чайнику всё ещё никого не подпускает. Начинаются народные волнения. Наибольшее недовольство, ожидаемо, выражает строго определённая группа лиц: Федя и близнецы. Что один, что другие планировали нормально позавтракать, а не ждать полдня грёбаного кипятка. К тому же, близнецы пришли одними из последних, поэтому попали в самый конец очереди. Радовало только, что Илья был за ними, хотя он, вроде бы, не особенно на что-то претендовал. Только если на Рому. — Нет, ну, это какое-то издевательство! — не выдерживает даже Марио, считавшийся до сего дня самым неконфликтным человеком в коллективе. — Артём, ты можешь нормально объяснить, что происходит? — У Игоря спрашивайте, — уже в который раз сообщает Дзюба и начинает накладывать себе в тарелку только что приготовленную кашу. Следует понимать, что собственной фигурой, довольно немаленьких размеров, он также занял всё пространство плиты, поэтому никто не мог подступиться и к ней. Из-за этого никто, кроме близнецов, питающихся бутербродами, до сих пор не поел. Голод делает человека ещё более злым. — Что за митинг? — в проёме двери, наконец-то, появляется тот, кого так долго ждали. На Игоря тут же устремляется туча гневных взглядов, а Федя, на правах самого ущемлённого, начинает первым: — Акинфеев, какого хрена ты установил здесь блядские правила, и никому, кроме, очевидно, Артёма, даже не сказал?! Я прихожу с утра в надежде банально пожрать, и что я вижу? Какие-то ебучие очереди к чайнику, каждый сам за себя и прочая хуйня. — Между прочим, я не против порядка, — вступает Рома. — Вот только об этом, действительно, надо предупреждать. К тому же, теперь мы тратим очень много времени на ожидание. Это несколько непродуманно. — За себя говори, не против он, — фыркает Антон. — Я не для того в девять утра встаю, чтобы внезапно выяснить, что всё проебал, и тут уже какая-то очередь собралась. Чем всех не устроило совместное пользование тем же, блядь, чайником? Кому от этого стало настолько херово, что пришлось творить подобное говно? — Лично я ни за что не голосовал, — поднимает руки Марио, складывая с себя любую ответственность. — Меня всё более, чем устраивало. Когда я пришёл сюда, то Саша первым же делом объяснил, что у вас тут любые дела проходят тихо-мирно, и никто ни на кого не обижается. — Но, похоже, кто-то нашёл причину обидеться, — говорит Илья. Лицо Игоря выражает полное непонимание. Он стоит, как вкопанный, пригвождённый этими раздражёнными взглядами и словами, которые сообщают о каких-то невероятных вещах. И почему-то в них повинен сам Игорь, даже ни слова не сказавший. Да, вчера и вообще периодически он допускает мысль о введении правил, но это всего лишь мысли! К тому же, он никогда никому о них не рассказывал. — Я ничего не вводил, — произносит Игорь как можно искренне. — То есть Артём напиздел? — спрашивает Федя. Так вот, где собака зарыта. Акинфеев с облегчением выдыхает: ну, всё понятно. Значит, Дзюба опять решил подставить его, только теперь перед коллективом, а не перед Денисом. На непоколебимый авторитет Игоря замахнулся, на то, что всегда вызывало исключительно уважение со стороны окружающих. — Мне самому очень интересно узнать подробности, — скрещивая руки на груди, прожигая Артёма своим знаменитым взглядом исподлобья, сквозь зубы цедит Игорь. Правда, на Артёма всё это практически не действует. — Ну, как же, Игорёк. Вчера же сидели, беседовали на тему жизни в Москве. Ты сам сказал, что мы, понаехавшие, только и делаем, что повсюду лезем, нахрапом, так сказать. А вы, порядочные жители столицы, вынуждены терпеть подобный беспредел, так как наша наглость не имеет границ, и ничто не способно её перебить. Разве не так вчера было? — Я вообще этого не говорил. Я конкретно тебя имел в виду и твоё поведение. — Да-да, конечно, — с саркастической усмешкой на губах кивает головой Артём. — Феденька, представляешь, мы с тобой, оказывается, быдло необразованное, припёршееся из сёл. Игорь таких терпеть не может, еле сдерживается, чтобы не указать нам наше место. Но, кстати, вчера он это сделал, не утерпел. И это при том факте, что лично я, вообще-то, тоже москвич. — Нет, так-то, когда я в Красе родился, это реально было прогрессирующее село, — хмыкает Федя. — Но как бы это моё родное село. Какого хуя Игорь на него наезжает? — Да ни на что я не наезжаю, блядь! — выкрикивает Игорь. — Просто высказал своё мнение. Ни одного слова не относилось к Краснодару или ещё к чьей-нибудь родине. Вы даже контекста разговора не знаете, но пытаетесь меня осудить. Впрочем, я не удивлён. Было бы странно ожидать от Артёма адекватного поведения цивилизованного человека. — Потому что я в Туле жил и пропитался этим духом немосквичей? Игорь зло сжимает руки в кулаки до побелевших костяшек. Артём смотрит на него с вызовом, добиваясь, чтобы его провокация сработала. Потому что Артёму после вчерашнего банально обидно. Обидно, что оскорбили его, его мечту всей жизни, ни в чём неповинную Тулу, а заодно косвенно прошлись по его другу Феде. Как бы Артём со Смоловым ни общался, что бы ему ни говорил при всех и лично, но дружбу между ними никогда не забывал, всегда о ней помнил и планировал защищать. Просто такой вот Артём человек, что не успевает своевременно понять, насколько его слова могут звучать грубо и неуместно. Осознание же обычно запаздывает. — Ты бы лучше другим рассказал, с чего и как вчера всё началось, — говорит Игорь. — Зачем же? Проще сделать меня в глазах всех последним мудаком. Это же так охеренно, сразу две цели выполнил. Обиду свою детскую отстоял, ещё и меня опустил. Ты же всегда только этого и добивался. Да, я сторонник правил. Да, блядь, меня так воспитали, и это уже неискоренимо. Может быть, я реально где-то перегибаю. Я понять не могу, потому что для того времени всё это было нормально, так все говорили и делали. Я ничего другого не видел! — голос Игоря неожиданно срывается, что совсем уж неожиданно. Всегда собранный, идеальный, непоколебимый Игорь, и вдруг какая-то истерика на пустом месте. Артём даже в лице нисколько не меняется, ему, видимо, плевать. Плевать, что надломил стержень, который в Игоре с самого его появления в «Ригеле», а то и больше находился. Вот только без этого стержня Игорь уже совсем не Игорь, а только поломанный человек, на чью долю выпало много лишений, несправедливости и жестокости мира, вступать в который он даже не хотел. Пришлось. Пришлось по воле родителей, потому что они решили, что так всем будет лучше. Ну, и кому теперь реально лучше? — Вообще не удивлён, — произносит Лёша, стоит молчанию затянуться. — Сначала с Сашей, теперь с Игорем. Как всегда, не зная ситуации, начинаем из всех уродов делать. — О, здрасте. Ты, я смотрю, в защитники всего и вся записался? — спрашивает язвительно Артём. До него понемногу доходит, что происходит нечто, совсем не предусмотренное его планом, только отступать уже глупо. Надо идти до конца, и пусть мудаком, в итоге, объявят самого Артёма. Ему не привыкать по жизни считаться крайним. — Я просто считаю несправедливым и бесчеловечным устраивать подобную травлю. Ладно, Саша ушёл и хотя бы не слышал всего дерьма, что тут на него вылили ни за что. Но Игорь... Прямо в лицо, при всех. Вот что он тебе такого сделал? Оскорбил? Обозвал? Ну, так назови его долбоёбом, перестань с ним разговаривать. Вариантов высказать свою обиду, блядь, миллиард! Но нет, ты выберешь самое поганое и мерзкое. Гораздо же проще унизить человека. Особенно за его мнение, которое разошлось с твоим. Потому что не бывает ничего, что шло бы в разрез с мнением Артёма Дзюбы. Только ты у нас имеешь право высказываться против. — Унижение? Смешно. Да ты хоть настоящие унижения видел, а? А то на словах все у нас смелые, правые и всё повидавшие. — Ну, видели. Дальше, что? — вовремя встревает Антон, чувствуя, что последний вопрос Артёма — такая же провокация, как и всё предыдущее. Лёша, конечно, может и не поведётся, но только Антон знает, что для брата подобные вопросы значат. — Ты себе и представить не можешь, что мы с Лёшей видели. — Так, может, расскажете. Мы все с удовольствием послушаем, чего там вы пережить успели. Впрочем, если умудрились вдвоём в какое-то дерьмо влипнуть, то могу лишь развести руками и в очередной раз убедиться, что не такие-то вы крутые, как расписывают. Не знаю, кому пришло в голову, раздуть из таких лохов, как вы, идолов преступного мира, но что-то мне подсказывает, что этот человек слабоумный. — Искренне надеюсь, что в дальнейшем тебе удастся влипнуть во всё то дерьмо, какое у нас с Лёшей было. Надеюсь, что всё, абсолютно всё, с тобой случится. И потом, когда это произойдёт, я приду и посмеюсь тебе в лицо. Артём растягивает губы в кривой усмешке, с прищуром смотря на Антона. Сколько же ярости, ненависти в его взгляде сейчас, как же легко его из себя вывести. Даже не обязательно быть первоклассным манипулятором, потому что тут всё на поверхности. Удивительно, почему никто из тех, кто встречался на пути близнецов не применял это оружие? Нет, все спокойно давали себя убить. Кажется, в этом мире слишком много самоуверенных идиотов, считающих, что они всех превосходят по силе. Жаль, что только на границе между тем и этим светом до них доходит, что необязательно быть сильным физически, чтобы победить. Каша, кстати, поганая. То ли потому, что Артём купил самую дешёвую коробку, то ли потому, что он неправильно её сварил. Он готовил в последний раз слишком давно, ведь уже года два перебивался тем, что оставляли его коллеги в холодильнике. Что ж, давайте понадеемся, что яичница окажется чуть лучше, а то в противном случае Артём просто не выживет с таким-то питанием. Хотя... Вот прямо перед ним сидят двое, питающиеся исключительно бутербродами, как можно заметить, и ничего, живут как-то. Чёрт, он слишком часто обращает на них внимание, слишком много о них думает и даже не понимает, почему это происходит. Раньше Артём не любил близнецов, теперь он с полной уверенностью может сказать, что почти дошёл до ненависти. Причём, он самостоятельно довёл себя до неё, ведь мог бы и просто игнорировать существование этих одинаковых, но нет, он только больше смотрел на них, копался в их жизни, лез во всё, что так или иначе имело к ним отношение. Он даже у Смолова про них спрашивал с завидным постоянством, аргументируя это тем, что он всего лишь хочет знать, когда они наконец-то перейдут к решительным действиям и развалу «Ригеля». И Артёма до тёмных кругов перед глазами бесит то, что близнецов слишком много. Они действительно будто бы повсюду, и от них невозможно уйти, ибо всё равно найдут и встанут рядом, раздражая сильнее. Раньше у них часто были совместные завтраки. За столом собирались практически все, кроме, пожалуй, Ильи и Ромы. Они появлялись раз в несколько месяцев, и Саша тогда бежал к холодильнику, чтобы на небольшом календаре, приклеенном скотчем к дверце, отметить этот день, как величайший. Сейчас Рома с Ильёй тоже ушли в компьютерную, да и вообще было бы странно, если бы после всего произошедшего хоть кому-то захотелось остаться. Вот только у других выбора нет, им надо поесть, и они сидят за одним столом. Молча. Гнетущую тишину нарушает лишь стук вилок о тарелки. Так уж вышло, что Игорю приходится сидеть рядом с Артёмом, пытаясь не воткнуть в него столовый прибор. Самообладание же. Надо сохранить хотя бы капли контроля над эмоциями. Да, авторитет пошатнулся. Да, никто не защитил, кроме разве что Лёши, но, с другой стороны, Игорю и не нужна чья-то защита. Он взрослый, он сильный, он профессионал. Он справится со всем этим дерьмом с гордо поднятой головой. И не из такого выбирался. Антон проводит большим пальцем по прозрачному стеклу своей кружки, чувствуя сквозь него остатки тепла от остывающего чая. Он поворачивает голову к Лёше, смотрит, как тот сосредоточенно о чём-то думает, и Антон практически уверен, что знает, о чём именно. Ладно, всё вроде не так страшно, как могло показаться. Лёша даже выглядит почти спокойным. Поэтому Антон решает побеспокоиться о другом. Он переводит взгляд на Федю, который явно хочет побыстрее закончить завтрак, так как обстановка его напрягает. Разумеется, он сразу реагирует на пристальный взгляд в свою сторону. Вопросительно кивает головой, видит неизменное выражение лица напротив и ничего не понимает, хмурится. Ему явно пытаются что-то сказать, вот только в телепатии Федя всё ещё не силён. А Антон по-другому вести диалог не собирается. Федя видит... обвинение? Так, и в чём он уже виноват? Федя усиленно думает, пытается догадаться хоть как-то, но ему совсем не хочется сейчас заново прокручивать в памяти сцену между Игорем и Артёмом, Артёмом и Лёшей... И Федя к собственному же удивлению вдруг всё понимает. Не так давно он разговаривал с близнецами на тему их дружбы. Они довольно прямо ему объяснили, что не понимают, почему когда надо встать на сторону Марио, когда надо оправдать Артёма, то Федя всегда, абсолютно всегда, даже не задумывается, а сразу действует. Он такой замечательный для всех друг, всегда готовый прийти на помощь, готовый защитить, если потребуется. Федя действительно умеет дружить, никто не спорит. Но близнецам иногда кажется, будто это относится ко всем, кроме них. У них есть мнение, и они готовы его отстаивать хоть перед Дзюбой, хоть перед кем-то более серьёзным, типа Кокорина, да хоть перед самим Пашей, в конце концов. Вот только иногда хочется, чтобы кто-то ещё встал рядом и сказал: «Я тоже так считаю». Тяжело постоянно бороться с несправедливостью, когда ты один. Так-то вас, конечно, двое, но вот вокруг настолько много людей, стремящихся всячески задеть, обидеть, попытаться сломать, что даже вдвоём вы не всегда можете справиться. Но это происходит всю жизнь. Всю жизнь вы одни, будто бы против целого мира, который по неизвестным причинам сразу вас невзлюбил. Федя промолчал. Снова. Уже во второй раз. Причём, Антон знает, что Федя был с ними согласен, как и в другие моменты, но он постоянно молчит. Да, может быть, не хочет выбирать между ними и Артёмом, так как все ему по-своему дороги, но... Но неужели, блядь, так сложно, когда ты видишь, что один из друзей ведёт себя, как последняя тварь, взять и сказать ему об этом? Чтобы он просто подумал, осознал там что-нибудь, возможно, изменил своё поведение. А вдруг сработает? Нет, лучше промолчать. Нет, лучше сделать вид, словно это всё тебя даже никак не касается, закрыть глаза и оставить всех разбираться самостоятельно. Федя понимает, что надо было как-то остановить Артёма, не доводить до последних слов, произнесённых сегодня утром. Надо было... К сожалению, уже поздно. Уже нельзя вернуться обратно и влезть, объяснить, что это всё уже какой-то бред и пора прекращать, пока они все тут не убили случайно друг друга. Ведь могут же. Даже Игорь несколько лет назад не вытерпел и чуть не воткнул нож в голову Артёма. — Это было неправильно, прости, — говорит Федя ещё позднее. Он держит Антона за запястье, потому что иначе тот уже давно ушёл бы. — Тебе не за что передо мной извиняться. Особенно передо мной, Федь. — Да просто... — Забей. Всё нормально, — Антон улыбается и руку осторожно высвобождает. Ненадолго бросает на Смолова ещё один взгляд. Именно в нём Федя видит, что не всё нормально, что Антону обидно и даже, может быть, больно от его позиции. Но особенно Антону больно за Лёшу, за которого никто, кроме него, никогда не заступится. Вот если Антона не станет, убьют его или сам умрёт, то Лёшу даже оставить не на кого будет. А тому совсем нельзя быть в одиночестве. Тому всегда нужен кто-то рядом.***
Недолго подумав, Артём приходит к простому выводу, что надо бы как-то извиниться перед Игорем. Им ещё работать вместе, вообще-то. Да и потом, Артём совсем не хотел, чтобы всё дошло до того, до чего дошло. Получилась какая-то хрень, а её в планах изначально не было. Впрочем, Артём даже не удивлён, если бы в его жизни хоть что-то прошло по плану, наверное, мир бы рухнул. Оказывается, стучать в закрытую дверь очень тяжело. Особенно, когда не знаешь, что будешь говорить и как объяснишь своё появление. Скорее всего, Игорь дальше порога не пустит. В целом, Артёму не принципиально, он готов и в коридоре поговорить, пусть и услышит кто-нибудь любопытный, пусть и увидит кто-то, как Дзюба извиняется. Так себе событие, между прочим, ничего выдающегося. Все люди умеют признавать свои ошибки. Игорь не спешит, чем заставляет Артёма задуматься, что, может быть, он стучит как-то по-особенному, и все сразу догадываются, что это именно он. Игорь тоже догадался и не захотел открывать. Артём немного не подумал над подобной ситуацией, он был практически уверен, что ему откроют, пусть и для того, чтобы плюнуть в лицо. Хотя Игорь так не сделает, Игорь, может, обиженный, но сдержанный в какой-то мере. Вот послать — да. Обозвать — да. А плюнуть в лицо — уже нет, не про него. Но Артём терпеливо стучит ещё раз. Ему приходит в голову мысль, что Игорь не дома. Он мог уйти к Денису, мог пойти в магазин или ещё по каким-нибудь делам. Впрочем, насколько Артём знает, у Игоря есть распорядок дня... Ещё бы не было, ага. У Акинфеева-то. Так вот, согласно этому распорядку, которого Артёму никто не озвучивал и не показывал, он может предположить, что сейчас Игорь всё-таки пока дома. Значит, надо подождать. И ещё несколько раз постучать. Возможно, постучать сильнее. — По башке себе постучи, блядь, — зло раздаётся из-за двери. — Чего припёрся? Артём, кстати, пытался подготовиться, придумал несколько вариантов для начала разговора. От самых банальных, типа «Прости, я перегнул», до неожиданных в такой ситуации, вроде «Игорь, я давно хотел тебе сказать, что ты охеренный друг». Однако, стоит двери распахнуться, создав небольшой сквозняк, как из головы Артёма этим же сквозняком всё и выдувает. — Предполагаю, сказать что-то собираешься, — продолжает Игорь, скрещивая руки на груди. Только сейчас Артём понимает, что Акинфеев, похоже, принимал душ, ибо других вариантов, почему тот в одном полотенце, пока не ум не приходит. Тогда неудивительно, почему Игорь не открыл дверь раньше. — Можно подумать, утром ты не всё сказал. Знаешь, не горю желанием тебя слушать. И видеть. Поэтому иди-ка ты, Артём, на хуй. Не успевает он взяться за ручку двери, как Артём становится в проёме, тем самым ставя Игоря в безвыходное положение. Если сейчас он попытается закрыть дверь, то сделает это вместе с Дзюбой, которого фактически впихнёт в свою комнату. Если он попытается одновременно оттолкнуть его и закрыть дверь, то Артём просто перехватит вторую руку. — Обязательно, но для начала я хочу извиниться. — Извиниться? Думаешь, что я сразу тебя прощу? Ты выставил меня уродом перед всеми. Для полной картины там не хватало только Дениса. — Я понимаю... — Ого, ничего себе! Что ж ты раньше не подумал о том, что делаешь? — Всё пошло совсем не так, как я планировал. Я, правда, ни хера не умею строить планы и лишний раз в этом убедился. Но, вообще-то, Игорь, ты сам вынудил меня пойти на это. — Нихуя себе, то есть я ещё и виноват? Ну да, ты же у нас обиженный. Я же так оскорбил твою ранимую душу, что теперь можно вытворять со мной такое. — Ну, между прочим, может быть, это была ответочка за все годы пренебрежения и обзывательств. Ты, по сути, четыре года назад сам начал это всё, — Артём вдруг прерывает свою мысль. Игорь молчит, ждёт, видимо, продолжения. — Знаешь, а ведь никто уже и не помнит, что там утром было. Все уже забыли, как будто это обычное дело. Разошлись по своим делам и всё. А этот, один из одинаковых, даже заступился за тебя. — То есть, по-твоему, раз есть Лёша, который готов за меня заступиться, то теперь можно делать любую хуйню? Все ведь всё равно забудут, да?! — Я не о том. Просто, блядь, я только сейчас осознал, что ты так затрясся над своим авторитетом, а ведь ни хера не произошло. Всё осталось, как и было. Но зато все навсегда запомнили, что Артём мудак. Причём, с первых же моих дней тут. Потому что ты, Игорь, очень настойчиво всем это вдолбил в голову. Игорь рот от удивления приоткрывает. Да уж, так перед ним ещё не извинялись. И вроде бы, Артём действительно чувствует, что был неправ, но умудряется ещё при этом часть вины переложить на самого Игоря, который, вообще-то, тут изначально был жертвой. — Вот ты же нормальный человек, — продолжает Артём. — Во всех смыслах, кажется, нормальный. И я даже смог это увидеть, когда мы почти месяц сидели тут, болтали, футбол смотрели. Я даже поверил, что мы могли бы нормально общаться и дальше, стать действительно друзьями, получше, чем мы со Смоловым. Я хотел этого. Я очень хотел этого. — Если бы хотел, не испортил бы всё. — Да потому что, блядь, Игорь, я не понимаю тебя! Я не понимаю, неужели так сложно быть с начала и до конца нормальным? Ну, таким, каким ты был весь этот месяц. Почему надо было устраивать этот блядский разговор про столицу и остальные города? Зачем? Ты же чувствовал, что мы поссоримся. Или ты хотел этого? — Нет, не хотел, — Игорь вздыхает и кивает Артёму в сторону комнаты, чтобы тот зашёл, а то холодно после душа вот так стоять на проходе. — Не хотел. Просто у меня есть своё мнение, которое я намеревался высказать. Ты первый полез с обвинениями, что я зажрался, и всё такое. А я хотел донести до тебя мысль, что ты ведёшь какой-то паразитический образ жизни, и твоя мечта это никак не оправдывает. — А сказать прямо, слабо? Надо обязательно всё доводить до крайней степени пиздеца. Игорь, тебе не кажется, что у нас с тобой получается нормальный диалог только, когда я или по роже тебе съезжу, или когда ещё какая-нибудь хуйня произойдёт? По-моему, с этим надо что-то делать. Лично я свою вину во всём признаю, конечно. Но ты тоже неправ. — Соглашусь, — кивает головой Игорь. — И начали мы всю эту войну одновременно. — Допустим. — Но когда на месяц стали хорошими приятелями, не бесили друг друга и не выёбывались на пустом месте, то всё было прекрасно. Нас обоих это устроило, и мы хотели бы вернуть это назад. — Безусловно. — Значит, нам надо как-то меняться? Попытаться снова наладить нормальное общение? Только теперь уже с начала и до конца, а не урывками. — Выходит, что так. Игорь и Артём смотрят друг на друга, и оба не знают, что после этих слов делать. Артёму кажется, что столько мысленной работы он не совершал никогда, он прямо чувствует, как мозг буквально вскипел в процессе этих логических построений. Да, к такому заранее не подготовишься. Вот поэтому лучше и не использовать планы. — Ты каждый день полотенца стираешь, что ли? — вдруг спрашивает Артём. — Что? А, полотенца... Ну да, а какая разница? — Просто я только в дорогущих отелях такие идеально чистые, как будто новые совсем, видел. — Ты был в дорогущих отелях? — Один раз. Задание там выполнял. Ну, если, конечно, тульские дорогущие отели можно засчитывать. Игорь не в силах сдержать улыбку. Только Артём после серьёзного разговора, от которого зависели все их дальнейшие отношения, мог перевести тему на чистоту полотенец. Только Артём мог до последнего ждать, что ему всё-таки откроют дверь. Только Артём мог надеяться, что он всё исправит своими неумелыми предложениями, и только Артём мог действительно всё исправить, хотя был так близок к полному провалу. Игорь не умеет так легкомысленно переключать разговор с одного предмета на другой, ему всегда надо довести одну тему до конца, чтобы только потом начать новую. Игорь никогда ни за кем не ходил и не бегал, ему просто некогда тратить жизнь на, возможно, бесплодные ожидания. Игорь ни на что никогда не надеется, потому что есть вещи, в которых он железно уверен, в которых никогда не усомнится, а всё остальное лишь занимает драгоценное время. Игорь знает заранее, к чему приведёт то или иное действие, если он чувствует, что начинает балансировать на грани, то постарается как можно быстрее поставить точку, а не будет пытаться выкарабкаться любыми способами. Игорь и Артём слишком разные. Настолько разные, что у них не могло быть ничего общего, но оно всё же нашлось. Нашлось, очевидно, благодаря Артёму, так как Игорь ничего искать не собирался. Они разные, и это вряд ли возможно исправить. Никто и не станет этого делать, даже Артём. Потому что его вполне устраивает такой отличающийся от него Игорь. Пока тот не перегибает палку, конечно. Артём и Игорь разные, а ведь многие люди уверены, что противоположностям суждено рано или поздно друг к другу притянуться. И, наверное, они уже давно это сделали. С самого начала, с первой встречи, с первого совместного задания.