Мафия

      — И почему сегодня так тихо? — нарушает только-только образовавшуюся тишину в кабинете Дениса Артём.       — Уже не тихо, — спокойно отвечает Игорь, и Рома удивлённо интересуется у него, когда они с Артёмом успели помириться. Прошло ещё слишком мало времени, чтобы Акинфеев по своему обыкновению решил снова игнорировать ситуацию, что значит, ему удалось её уладить.       Традиционное собрание в среду Денис захотел начать в десять утра. Обычно они приходили к трём часам дня, потому что именно к этому времени сам Денис успевал сделать необходимое количество звонков, при особом случае даже съездить в какое-нибудь место, чтобы что-нибудь там решить, пока его помощники спокойно завтракали, высыпались, морально готовились к часовому заседанию, на котором в последнее время обсуждалось, в целом, одно и то же. «Империя», ситуация с «Империей», возможные варианты развития этой ситуации, наиболее острые проблемы, связанные с ней. В общем, всё крутилось вокруг единственной оставшейся в Москве организации, помимо самого «Ригеля», и если большинство человек в кабинете абсолютно устраивал своеобразный застой в этой истории, потому что стабильность гораздо лучше внезапных перемен, то лично Артём ужасно скучал. Ему уже было плевать, будет «стрела» или нет, исчезнет «Империя» или останется. Он хотел хоть какого-нибудь действия в какую бы то ни было сторону. Артёму нужны были эти перемены и потрясения, как воздух, потому что без них он сам затухал и чувствовал, что превращается в овощ, который ничего не интересует.       Удивительно, но после вчерашнего безумного «вечера жизни», плавно переросшего в «ночь жизни», близнецы очень даже неплохо выглядели, чего нельзя было сказать об их напарнике. Вот только тут дело было не в похмелье или отходняке, а в том, что после всего случившегося Федя вообще перестал понимать себя, близнецов и эту реальность, в принципе. Нет, конечно, разобраться силы были, но времени совершенно не представлялось. Федя знал, что ему надо, как в былые годы, запереться в комнате и подумать. Да, это займёт почти целый день, но он сможет всё разложить по мысленным полкам и понять, чего хочет сам, и что ему могут на это предложить близнецы. А пока Федя медленно сходил с ума.       Антон зевает, прикрывая рот ладонью, и некоторое время хмурится, что-то осознавая. Расстегнув две верхние пуговицы на рубашке, он откидывается на спинку стула, при этом как-то по-особенному изогнув шею, чтобы бросить взгляд на Лёшу.       — Жарко? — спрашивает тот.       — Ага. Может быть, кто-то откроет окно? — обращается Антон уже ко всем.       Сидящие за столом начинают вопросительно переглядываться, как бы уточняя, нужно ли кому-то ещё открытое окно. Марио пожимает плечами, Илья разводит руками, Артём изгибает бровь, искренне не понимая, зачем открывать окно, если и так, кажется, неплохо, а потом легко толкает Игоря, который лишь отмахивается со словами: «Мне всё равно».       — Ну, как хотите, — Антон, не взирая на общее мнение, целенаправленно идёт к окну.       Его планам по увеличению кислорода в помещении не суждено исполниться, потому что окно, в какую сторону ни поворачивай ручку, открываться не хочет. Антон воюет с ним около минуты, спрашивая то ли у всех, то ли у Вселенной, почему именно в кабинете Дениса всё работает через жопу, а не по-человечески. В конце концов, Федя не выдерживает этого насилия над окном. Он не хочет помогать Антону, но одновременно с этим хочет прекратить его мучения, заодно прекратив надоедливые смешки со стороны Дзюбы, который не ожидал подобной нелепой ситуации в исполнении Миранчука.       Поскольку Антон намеревается биться до конца, Феде приходится перехватить его пальцы, чтобы убрать их куда-нибудь подальше от многострадальной ручки. «Какие у него длинные, тонкие и тёплые пальцы», — проносится в Фединой голове за доли секунды, и это вообще не то, на чём ему хочется заострять внимание. Тем не менее, собственные глаза и чувства решают, что всё-таки стоит присмотреться.       — Вы что делаете с моим окном? — Денис, вернувшийся с одного из нижних этажей, где также проводил собрание, смотрит на происходящее с долей удивления и страха. Страха за окно, естественно, больше тут переживать не о чем.       — Мы хотим его открыть.       — Оно сломалось полгода назад, — фыркает Черышев и спокойно идёт к своему месту во главе стола. — Что ж, я и так задержался, поэтому приступим к делу.       Чаще всего во время собраний никто не удостаивал Дениса пристальным взглядом или особым вниманием. Его, конечно, слушали, но все предпочитали при этом смотреть в окно, на человека напротив, в стол, любили разговаривать, записывать что-то, иногда даже не связанное никак с речью руководителя. В этот день почему-то на Дениса смотрят. Внимательно смотрят трое людей в кабинете, и если один из них вполне ожидаем, то двое других совсем нет.       Близнецы пытаются хотя бы мысленно представить, что они убивают Черышева. Вот этого самого Черышева, ходящего туда-сюда, придерживающего рукой спинку кресла, объясняющего какие-то банальные вещи, потому что он всегда не уверен, что абсолютно все до единого знают об этих вещах. Антон не может представить ничего, он не верит, что Дениса возможно убить. Ну, то есть это точно возможно, все люди смертны, но Антон не думает, что именно ему удастся это сделать. К тому же, он Дениса в той или иной степени знает, в отличие от большинства других целей, от которых ему поручал избавляться Паша, давая лишь краткую информацию, так сказать, самое необходимое для убийства. И это мешает Антону хотя бы вообразить, что он, условно говоря, стреляет в Дениса. То же самое, если бы он представил, что убивает кого-то другого из присутствующих в кабинете. Например, Илью или Игоря.       Зато у Лёши есть несколько вариантов, даже, казалось бы, самых сложных и немного наивных. Ведь необязательно стрелять в Дениса, необязательно сталкиваться с ним лицом к лицу, чтобы исполнить Пашин приговор, можно сделать это и на относительном расстоянии. Что, если отравить Дениса? Да, метод какой-то странный, средневековый, но почему нет? Жить-то хочется. Лёше, в целом, плевать, каким образом выкручиваться. Он, конечно, ратует за справедливость, за честность, за всё хорошее, что можно придумать, и понимает, что Денис ни в чём перед ними не виноват, чтобы была причина его убивать. Просто есть приговор, есть страх за свою жизнь и за жизнь Антона, и Лёша для себя решает, что сейчас совсем не к месту думать о морали.       — Я что-то непонятно объясняю? — спрашивает Денис, обращаясь к близнецам.       — Нет, всё понятно, — мотает головой Антон.       — А чё это вы тогда пялитесь на него, как собрание началось? — по традиции влезает Артём. — Я в последний раз такую хрень только в исполнении Головина видел.       — Что ты, блядь, несёшь? — шипит Лёша.       — Правду и ничего, кроме правды, — пожимает плечами Артём. — Федя, а ты-то чего на них уставился?       — С позволения Артёма я продолжу собрание, да? — говорит Денис, хмурясь. Дзюба примирительно поднимает руки и замолкает.       Тем не менее, это никак не мешает ему толкнуть в плечо Смолова, чтобы всё-таки услышать ответ на свой вопрос. Федя фыркает и отмахивается, решая, что лучше вообще смотреть на настенные часы. Так хоть никто цепляться не будет, да и внимание куда ни попадя распространяться тоже не станет. Артём, понимая, что ничего не добьётся, начинает донимать Игоря. Правда, стоит тому взглянуть на Дзюбу своим фирменным взглядом, как он немедленно бросает свою затею. Вообще, исторически Артёму всегда было плевать на эти угрожающие взгляды Игоря, но сейчас ему хватает соображения, чтобы не доводить до очередного конфликта. Нет, надо всё-таки придумать себе какую-нибудь деятельность, а то скука никуда не уходит.       — Всё. Все свободны, — завершает Денис. Его помощники удивлённо переглядываются, ибо собрание вышло на полчаса короче, чем обычно, но всё равно начинают подниматься из-за стола, так как лучше согласиться. Задерживается только Марио.       Он обещал Денису обдумать кое-какие вещи и потом обязательно прийти поговорить. Вот только обсуждали эти самые вещи они аж в понедельник, а сегодня среда. И нет, прошло не два дня, а неделя и два дня. Просто сначала Марио так увлёкся своими размышлениями, что забыл про незаконченные дела, и ему пришлось срочно их доделывать, ведь Марио не видел смысла идти к руководителю с пустыми руками — для уверенности нужен был какой-то предлог, с помощью которого Марио надеялся перейти к волнительному разговору. А потом Денис вдруг куда-то уехал по делам, а потом был слишком занят, и Марио не хотелось его беспокоить в такой момент. Далее Марио внезапно начал сомневаться во всём, что успел обдумать, пришлось обдумывать заново. Хотелось даже пойти к кому-нибудь за советом, ну или банально влететь в комнату условного Артёма, спросив: «Да или нет?» Неважно, какой контекст, пусть бы Дзюба разрешил судьбу Марио, совершенно ни о чём не догадываясь. Короче говоря, Марио вечно что-то мешало, или он просто искал причины и способы, чтобы оттянуть встречу с Денисом.       В итоге, Марио понимает, что это не выход. Ситуация не решится таким образом, надо уже, наконец, пойти и что-то предпринять. Он выбирает именно день собрания, как самый удачный повод задержаться в кабинете.       — Ты что-то хотел? — спрашивает Денис, снимая пиджак и вешая его на спинку кресла, аккуратно расправляя. Сегодня, действительно, жарко.       — Я согласен.       — На что ты согласен?       — На всё, — уверенно продолжает Марио.       Не то чтобы у него была какая-то заготовленная речь, но он явно не планировал нести такой бессвязный бред, который без должного пояснения не понять. Денис, кстати, действительно не понимает. Он ждал Марио, верил, что тот придёт, как и обещал, через два дня, волновался, когда тот не пришёл, придумал себе кучу всего ужасного, вымотал все нервы Игорю, достал вопросами Федю. Сейчас же он смирился с ситуацией, успокоился и абсолютно согласился с случившимся. Он ведь знал, что ничего не выйдет.       — Так, Марио, что ты сейчас имеешь в виду?       — Я про тот наш разговор в прошлый понедельник. Ну, ты просто сказал, вроде как, что я тебе... Ну, ты меня...       — В прошлый понедельник. Вот это ты, конечно, вспомнил.       — Да, я должен был прийти гораздо раньше, но как-то не получалось. Так вот, Денис, если ты всё ещё что-то ко мне чувствуешь, то я согласен. Можем попробовать там... что там пробуют, то и попробуем.       — Хорошо, — кивает Денис. — Только, знаешь, всё это немного неожиданно. Я просто уже думал, что ты решил меня ненавязчиво послать.       — Нет, это не так! Я не собирался! Я просто долго думал...       — Во-первых, я не договорил. Во-вторых, Марио, теперь уже мне надо подумать.       Марио понимающе разводит руками, предполагая, что, наверное, стоит спросить, сколько Денис собирается думать. Казалось бы, о чём тут думать, если он сам всё и предложил? Видимо, засомневался. Но Марио решает ничего не спрашивать, ведь Денис у него не спрашивал, а просто ждал. Вот и Марио будет теперь просто ждать, сколько получится.       — Я подумал, — говорит Денис, когда его помощник даже не успевает дойти до двери. — Давай.       Марио буквально расцветает, лучезарно улыбаясь.       — Я тогда в конце дня зайду, хорошо?       — Только давай, не как в прошлый понедельник, — зеркаля улыбку, произносит Денис.       На выходе из кабинета Марио неожиданно сталкивается с Артёмом, вернее, он просто со всего размаха в него врезается.       — Чего это ты такой радостный? — интересуется Артём, останавливаясь. Он как раз направлялся обратно в кабинет, где обронил ручку, причём, не свою ручку, а ручку Игоря, которую одолжил на время собрания, непонятно для каких целей.       Марио только разводит руками, мол, настроение хорошее, вот и радостный. Артём подозрительно щурится, провожая коллегу пристальным взглядом в спину. В плане подозрений Артём являлся известным мастером, что он уже не раз демонстрировал. А над этим всем надо поразмыслить, хотя бы для того, чтобы избавиться на время от пресловутой скуки, которая так доняла Артёма, что он готов был на любые необдуманные поступки. Его останавливала единственная вещь, довольно странная, кстати, ведь раньше подобное совсем не волновало Дзюбу. Его останавливало только-только установившееся равновесие в общении с Игорем. Не хочется Артёму снова лезть с ним в разборки, которые обязательно закончатся плачевно, не хочется нарушать это перемирие и некое подобие дружбы.       В кабинете, куда Артём вваливается без стука, посчитав, что ничего не могло произойти за короткое время его отсутствия, чего ему нельзя было бы видеть, он обнаруживает Дениса, мечтательно смотрящего в полоток или куда-то туда. Судя по всему, Денис даже не обратил внимание на появление нового лица в пределах своей территории.       — Я тут ручку где-то просрал, — сообщает Артём, осматривая стол и пол под ним. — У Игоря взял, надо бы вернуть.       — Хорошее дело, — кивает Денис, и непонятно, обращается ли он к Артёму, или сам с собой разговаривает.       — Что вы все сегодня какие-то странные?       — Разве?       — Сначала одинаковые на тебя уставились, как бараны на ворота, потом Марио внезапно радостный на меня налетел в коридоре, ты вот сидишь тут, будто не от мира сего. Что происходит? Я такой приподнято-радостной атмосферы у нас никогда не видел.       — Артём, ты ручку нашёл? Ну, тогда иди по своим делам, — отмахивается от него Денис.       Дзюба снова чувствует что-то подозрительное, произошедшее у них в коллективе буквально за пару часов сегодняшнего дня. Нет, в этом точно следует разобраться, ибо в воздухе так и веет какой-то великой тайной, о которой будто бы знают все, кроме Артёма. Это он, конечно, преувеличивает. На самом деле, тайна, если и есть, то она заключена между двумя конкретными людьми, и все остальные к ней не имеют никакого отношения. Во всяком случае на данный момент. Возможно, что дальше в эту тайну придётся посвятить большее количество человек или вообще рассказать всем и каждому, чтобы они разделили радость.       А Денис продолжает витать где-то в облаках. Сейчас для него все проблемы разом как-то отодвинулись на второй и более дальние планы. К чёрту «Империю», к чёрту воскресшего Широкова, к чёрту даже некоторые проблемы в самом «Ригеле». Дениса в данный момент интересует только ожидание повторной встречи с Марио, ведь тот обещал зайти в конце дня. Обо всём плохом можно подумать завтра, а сегодня Денис хочет насладиться тем чувством безграничного счастья, которое не посещало его уже шестнадцать лет.       Ему кажется, что он снова в тех далёких, невозвратных годах, когда любовь была единственной отрадой в этой суете и мерзости преступного мира, когда любовь была единственным спасением от сумасшествия, единственным идеалом, к которому по-настоящему хотелось стремиться. Ты знал, что нужен ещё кому-то, кроме себя, и от этого становилось гораздо легче жить. Тебя могли защитить, тобой могли гордиться совершенно искренне... Нет, конечно, всё зависит от человека, которого ты любишь. Денис понимает, что Марио вряд ли будет способен его защитить, это скорее Фернандеса надо защищать от всех тех ужасов, с которыми ему пришлось столкнуться. Денис не даст ему вновь познать их, испытать заново. От «Империи» Марио теперь будет держаться настолько далеко, насколько возможно. Да и в целом, чем бы он там ни занимался в прошлом, как бы ни утверждал сейчас, что на всё готов, Денис оставит его положение прежним, потому что нельзя Марио снова соваться в этот котёл. Ради его же психического и физического состояния.       День пролетает быстро, как того и хотелось Денису. Он практически ничем так и не занялся, только пребывал в своих мечтах и надеждах, даже попытался построить несколько незначительных планов на будущее, чего давно себе не позволял, заранее зная, что ожидания не будут оправданы. Но сегодня ему вдруг показалось, что кое-что теперь вполне можно предугадать, даже в некотором роде детально представить, собрать по кусочкам, словно паззл. Ко всем прочим радостям жизни Денис также относит и хорошую погоду за окном, яркий солнечный свет, отражающийся от золотистых стен его небоскрёба, который сейчас, наверняка, представляет собой один солнечный луч невероятной длины, спустившийся к самой земле.       Марио впервые заходит к нему просто так, без какого-либо рабочего вопроса, кучи бумаг или сообщений от Ильи. Марио заходит к нему, потому что пообещал, потому что хотел пообещать, как и хотел вернуться сюда сегодня ещё раз. Он заходит и сразу понимает, насколько же он счастливый человек, самый счастливый в данный момент, и нет никого, кто мог бы с ним сравниться... Хотя нет, есть кое-кто, стоящий напротив, совсем-совсем близко, как когда-то так же близко стоял к нему в своей прихожей, только контекст ситуации существенно отличался. С тех пор прошло ведь не так-то много времени, всего лишь пара недель, но насколько же сильно всё между ними изменилось. Между теми Денисом с Марио и этими лежит огромная пропасть, проведена жирная красная черта, граница, отделяющая ключевые моменты, если можно их так назвать.       У Марио ни одной неуместной мысли в голове. Да, он понимает, что, наверное, не слишком правильно вступать в настолько близкие отношения со своим руководителем, с мужчиной, с человеком, относящимся к преступному миру, у которого за плечами не одно убийство, возможно, даже невиновных людей. Только бывают такие эпизоды в жизни, когда то, что обычно кажется неправильным, неприемлемым с нашей точки зрения или со стороны кого-то другого, вдруг оказывается верным, допустимым, потому что оно просто приносит тебе счастье, которое ты не испытывал никогда до этого. И вроде жизнь у тебя была не самая плохая, было в ней в последнее время много приятных моментов, но этот всё равно особенный, самый-самый.

***

      С каждым днём Федя всё больше и больше осознаёт ужас своего положения. Ему хотелось бы думать, что он всего лишь немного преувеличивает, но Федя уверен, что всё на самом деле настолько плохо, насколько ему кажется. Прошла неделя, а то и чуть больше, с того момента, как он согласился на авантюру близнецов и попёрся с ними на сомнительное мероприятие, по итогу которого добился взаимности сначала от Антона, а затем от Лёши. Вот только взаимность была такой же мимолётной, как желание близнецов творить всякую дичь. В целом, взаимность была частью этой программы. Жаль, что до Феди слишком поздно дошло.       Он ведь действительно верил, что тогда на веранде Антон, правда, хотел с ним целоваться, хотел как-то выразить свои чувства. Ага, только не было этих чувств. Была лишь установка сделать что-то, чего в здравом уме никогда не сделаешь, вот Антон и выполнил её, оставшись, кажется, вполне довольным. У него всё это шутки, всё ради веселья, без какого-либо намёка на серьёзность. С другой стороны, Феде показалось, что расстроился Антон тогда по-настоящему, а не из желания продолжить свою игру. Хотя, может быть, ему было обидно именно из-за того, что Федя не оправдал ожиданий и вместо того, чтобы поддаться, вдруг включил мозг.       С Лёшей история та же. Он, разумеется, никогда не поцеловал бы Федю средь бела дня, тем более, не так давно между ними уже происходил подобный эпизод. И тот эпизод показал, что Лёша ничего такого делать не намерен, он любит только своего брата, а всё остальное считает неправильным, неприемлемым. Однако не успел Федя вдолбить себе это в голову, как, пожалуйста, Лёша взял и всё спутал, умудрившись каким-то невероятным образом заставить Федю поверить, что всё было искренне.       Там, вроде, кто-то когда-то говорил, что чем люди пьянее, тем они честнее и не скрывают истинных мыслей, эмоций, намерений. Так вот, всё это — полная чушь, бред какого-то сумасшедшего, верить которому никак нельзя. Федя точно больше верить не будет.       Он никогда не подозревал, что может быть таким наивным. Никогда не думал, что всерьёз поверит в возможность осуществления своих дурацких мыслей, будет рассчитывать хоть на что-нибудь. Боже, какой он идиот! Как только до сих пор жив с таким-то доверием ко всем и всякому. Но как можно не поверить близнецам? Это же... ну, близнецы... Ну, вы же их видели!       Федя честно пытается убедить себя, что после всего произошедшего пора оставить всякие надежды, перестать мучиться и искать возможности немного изменить судьбу. Это бесполезно, у него ничего не получится. Всё было понятно с самого начала, и зачем только полез вообще? Он ведь знает, как сильно близнецы друг друга любят, знает, что они семья во всех смыслах, что у них телепатия эта пресловутая есть, догадывается, что они вместе пережили много всего ужасного, почему и выбрали, в итоге, друг друга, а не кого-то со стороны. Своим вмешательством в их жизнь Федя только разрушит всё, испортит, не получив ничего сам и разделив близнецов. Он где-то слышал, что их разделять нельзя. Не помнит уже, какими это может грозить последствиями, но в своей ситуации может вполне вообразить, что произойдёт. Мир, блядь, рухнет, если он в это влезет!       Но Федя не может себя убедить. Он прекрасно осознаёт все последствия, ещё более прекрасно понимает, каким мудаком будет, однако безнадёжность ничуть не пугает собственное сердце, а именно его Федя винит во всех бедах. Это беспросветно тупое сердце продолжает давать ему наивную надежду, заставляет ждать чего-то невероятного, вроде, знака свыше. Федя уверен, что он тронулся головой. Любой адекватный человек на его месте уже давно бы смирился и успокоился, радовался бы счастью близнецов в отдалении, потому что у них, чёрт возьми, какая-то слишком идеальная любовь. Да, та самая, истинная, или как её там ещё зовут. О которой Федя может лишь мечтать, которую может лишь загадывать каждый Новый год.       Обратившись к Новому году, Федя вдруг задумывается, а не был ли тот момент его знаком свыше. Вдруг, правда? Вдруг ему кто-то оттуда так подсказал, мол, посмотри уже, прямо перед носом твоя судьба... Нет, точно бред сумасшедшего. Знак судьбы указал бы на конкретного человека, а тут двое. Конечно, судьба любит издеваться, но не настолько же! Надо уметь не переходить грани дозволенного. Феде, кстати, это правило тоже следовало бы усвоить.       Его беда ещё и в том, что он не может понять, к кому из близнецов чувства сильнее, потому что есть жуткое ощущение, что они одинаковы к обоим. Это так же неправильно, как и всё остальное, имеющее отношение к ситуации.       Федя далеко не святой человек, его мораль вообще оставляет желать лучшего, особенно когда это касается морали в области любви. Тут у Феди вообще не существует границ и рамок, царствует полная свобода выбора и решений, а дозволено всё, что он же и посчитает дозволенным. Ведь обычно Федины партнёры с ним соглашались. Было, конечно, раза два-три, когда ему отказывали по той или иной причине, когда Федины взгляды немного не устраивали, но разве это стоит вообще помнить? И тем не менее, почему-то именно в настоящий момент Федя понимает, что не может быть сразу с двумя близнецами. Это как-то странно, что ли... Нет, Федя, разумеется, слышал, что где-то кто-то так живёт и прекрасно себя чувствует, но лично он представить эти отношения на троих со своим участием не может. Что-то в них не то и не так. Следовательно, ему в любом случае придётся сделать выбор, хотя пока даже права на него не давали. Но мечтать никто не запрещал же?       Федя осознаёт очередную проблему. Он любит близнецов по-разному. Вернее, в плане силы, как говорилось выше, совершенно одинаково, что Лёша, что Антон ему до безумия стали дороги, стали неотъемлемой частью его жизни, без которой уже практически невозможно. Разность заключается немного в другом...       Вот есть Лёша, смущающийся от каждого неоднозначного действия в свой адрес. Феде хочется за ним ухаживать, хочется долго не переступать определённую грань, сделав это только после получения согласия. С Лёшей хочется держаться за руки, идя по улицам, хочется целовать его осторожно и нежно, чтобы видеть этот лёгкий румянец на щеках, хочется делать всё, чтобы он чаще улыбался. Чувства к Лёше полны всякой романтично-милой чепухи, какая была у Феди в самом начале отношений с Ингой. Только с Лёшей хочется растянуть этот момент не на один-два месяца, а чуть ли не на полгода, если вообще не навсегда, потому что Лёша ни в какой другой атмосфере просто не представляется. Федя понимает, что Лёша далеко не такой невинный задумчивый мечтатель, но почему бы ему не побыть таким хотя бы в Фединых мыслях? Это же здорово.       А есть ещё и Антон. Антона хочется. Сильно хочется. Тут уже не до милости, нежности и прочего, когда этот Тоша умудряется возбудить одним кивком головы, одним движением руки, одним вздохом, одним взглядом. Феде иногда кажется, что после их поцелуев на чужой веранде подобных моментов стало в разы больше, и Федя даже задумывается, уж не мстит ли ему Антон, не издевается ли в наказание за то, что Смолов пошёл тогда искать второго близнеца, вместо того, чтобы исполнить одну свою тайную мечту с первым? Но Федя приходит к мысли, что всего лишь принимает желаемое за действительное, в реальности Антону вообще плевать, он уже и думать забыл про тот вечер-ночь, ведь прошло почти две недели.       Между тем, жизнь продолжает идти в привычном, традиционном ритме, вот только Федино желание в отношении Антона не уходит никоим образом. Федя совсем запамятовал об одной его характерной особенности. Антон тактильный. У Антона какая-то паталогическая тяга трогать и касаться своего напарника. Даже в самый неподходящий, казалось бы, момент времени.       Например, ситуация, произошедшая несколько дней назад на кухне. Опять на кухне, кстати. Федя иногда думает, что кухня — это настоящая цитадель порока и разврата, потому что именно на ней обсуждается буквально всё, да и происходят там совсем, казалось бы, немыслимые вещи. Но вернёмся к ситуации. Она коротка и банальна, ведь Антон просто тянулся за чайной ложкой, но на его пути стоял Федя, наливавший себе кипяток. Ну, как обычно люди тянутся за каким-то предметом? Обычно они, кстати, предпочитают попросить ближнего его дать или обходят этого самого ближнего, но Антон не посчитал нужным сделать хоть что-то из перечисленного. Он как бы своеобразно приобнял Федю, прижался к его боку, едва не касаясь кончиком носа шеи, и достал свою ложку. На этот ритуал ушло полсекунды, но Федя ощутил всю гамму прикосновений, словно Антон в таком положении простоял минимум минут пять.       Во время того же приёма пищи случился второй эпизод, и в нём снова участвовала проклятая ложка. Вот зачем, для какой, мать её, цели Антон её облизывал? Это просто ложка, которая была просто в чашке, которую можно просто оставить там или положить на условную салфетку рядом. Нет, надо её, блядь, облизать. Со всех, сука, сторон. В довершение всего этого действия Антон ещё и поинтересовался совсем обычным тоном, мол, всё ли у Феди хорошо, а то он как-то завис. «Конечно, хорошо. Просто прекрасно. Восхитительно. Никогда ещё так охеренно себя не чувствовал», — мысленно процедил сквозь зубы Федя, но вслух выдал только спокойный кивок и какую-то невнятную отмазку.       Он мог поклясться всем, чем угодно, что ничего настолько возбуждающего в действиях Антона не было. Это уже фантазия додумала, и Федя её совершенно искренне проклинал. Ведь действительно, если бы Антон сделал что-то невероятное, то на это обратил бы внимание не только Федя. За столом ещё сидел Лёша, Игорь допивал кофе, а самое главное, что рядом с Федей находился Артём. Артём, который ни одной двусмысленности точно мимо не пропустит. Но Артём тогда даже ухом не повёл, чем только больше убедил Федю в мысли о сумасшествии. Потому что это ненормально, неправильно всё.       Чего только Федя ни передумал, какие только диагнозы себе ни приписывал в последние две недели. Он даже решил, что у него банальный недотрах, и выделил себе полтора дня на то, чтобы решить эту проблему. Конечно, хотелось бы больше, но там на горизонте всплыло новое поручение, поэтому действовать пришлось в сжатые сроки. Он был уверен, что сработает, потому что такой марафон секса у него случился три года назад где-то в августе.       А потом Федя с успокоенной душой отправился на своё задание вместе с близнецами. Их как всегда ждал успех, ведь иначе быть не могло. Всё прошло гладко, и Федя был по-настоящему счастлив, что его не посетила ни одна идиотская мысль в сторону близнецов, в частности Антона. Он с удовольствием курил, пока его напарники обсуждали какую-то вещь, имеющую отношение только к ним двоим. Федя даже не вслушивался, он просто громко радовался в душе и расплывался в улыбке.       — А-а-а, — протянул Антон на очередную фразу Лёши. — Ну, да, я понял.       Надо было слышать, как он произнёс это «А-а-а», надо было видеть, как при этом он приоткрыл свои губы. Федя, к несчастью, именно в этот момент открыл уши и глаза. Он аж подавился сигаретным дымом, а в голове пронеслась одна ёмкая фраза: «Сука, блядь». И это не было обращением к Антону, это было краткое описание ситуации... Хотя, возможно, обращение тут тоже присутствовало.       Федя чувствовал, что у него скоро будет дёргаться глаз из-за всего пиздеца, который ему приходится ежедневно терпеть. Он никогда и не думал, что обладает такой выдержкой, такими нервами, ведь никак пока себя не выдал, а близнецы даже по традиции тусовались в его комнате по той или иной причине, а иногда даже без неё. Они действительно вдвоём считали его другом, хоть Лёша изредка поглядывал на Федю как-то странно, видимо, припоминая два их поцелуя. Таких же, кстати, неправильных, как и Федины чувства к братьям. О, теперь он прекрасно понимал, чем был так недоволен Лёша, чего он так опасался. Правда, Лёша, наверняка, боялся изменить Антону, а вот Федя боится, что изменит их дружбе.       Быть может, близнецы действительно заметили бы странное поведение Феди, быть может, догадались бы, в чём дело, вот только их в те несколько недель занимали совсем иные мысли, а на постороннее они совсем не могли отвлечься, ведь зря потеряли бы кучу времени. С каждым днём любая секунда становилась на вес золота, потому что эти секунды таяли, как песок между пальцев, приближая час смерти для братьев.       Лёша оказался настоящим сборником «100 способов убить человека», выдавал просто невероятное количество идей, отличающихся степенью бредовости и невыполнимости. Нет, безусловно, бо́льшая часть его вариантов была прекрасной, любой убийца воспользовался бы каждой из них, но Антон лишь отрицательно мотал головой. При этом, сам он так ничего и не придумал, да и вообще с течением дней только уверялся в мысли, что у них ничего не получится, не выйдет. Антон, который всегда отличался умением идти до конца, несгибаемостью, силой характера, вдруг сдался, опустил руки. Он был уверен, что вот сейчас точно ничто их с братом не спасёт, что судьба всего лишь решила их помучить, отсрочив час расплаты за все те миллиард шансов. Оставалось смириться со своим положением и насладиться последними мгновениями жизни, ведь дальше придётся наслаждаться лишь болью и адскими муками.       — Послушай, мы обязаны попробовать хоть что-то, — говорит Лёша, расхаживая взад-вперёд по комнате. — У нас осталась неделя и четыре дня. Мы не можем больше тянуть.       Антон никак не реагирует на сказанное, просто продолжает сидеть на краю кровати, рассматривая пол под босыми ступнями.       — Тоша, — брат берёт его лицо в ладони. — Посмотри на меня, прошу. Нам с тобой дали последний шанс, и мы обязаны им воспользоваться. У нас нет выбора.       — У нас никогда не было выбора.       — Тоша, у нас всегда был выбор, просто нас не устраивали определённые исходы. Мы должны это сделать, понимаешь? Да, это отвратительно, да, мы никогда не пошли бы на такое в здравом уме, но... Неужели ты так хочешь умереть? Умереть в мучениях, — судя по безразличному взгляду Антона, его уже совершенно не волнует, как придётся расстаться с жизнью. — Братик, родной, пожалуйста, пойми, ты мне сейчас нужен как никогда. Я не смогу сделать это один, потому что даже внятного плана у нас нет.       — Ты же знаешь, что у нас не будет миллиона попыток. Только одна, и если она провалится, то нас убьёт либо Паша, либо Денис. Мы всё равно умрём, Лёш, — он глухо усмехается.       — Мы не умрём, слышишь? Я обязательно придумаю такой способ убить Дениса, который сработает с первого раза.       В голосе Лёши слышна уверенность, решительность, какая всегда принадлежала его брату. Просто близнецы умеют перенимать что-то друг у друга, могут неожиданно поменяться местами, чтобы из кучи неправильного выбрать единственно верное решение, способное определить всю дальнейшую жизнь.