Мафия

      Федя, прислонившись к кухонной тумбе, с нечитаемым выражением на лице смотрит в стену напротив. Кажется, что он даже не моргает и не дышит, поэтому вошедший Игорь чуть ли не вздрагивает от неожиданного столкновения с коллегой.       — Мы что, вернулись в две тысячи семнадцатый? — спрашивает он. — Ты уже сто лет не позволял себе наглости курить на кухне.       — Бывает, — пожимает плечами Федя, отрывая взгляд от стены лишь на секунду, чтобы посмотреть, для чего Игорь пришёл. Тот захотел налить в стакан воды.       — Между прочим, это было очень верное решение. Тут люди едят, а для курения существуют курилки.       — А воду можно и в комнате выпить, — хмыкает Смолов, делая последнюю затяжку, после чего тушит окурок о какую-то старую, потемневшую от копоти пепельницу, не пойми откуда взявшуюся на кухне. Впрочем, Игорь уверен, что она стояла наверху подвесного шкафа как раз с две тысячи семнадцатого года, когда Федя тут в последний раз покурил.       Акинфеев продолжает молча пить воду, пока его друг так же молча никуда не двигается. Ни один не знает, что сказать и что сделать. Игорь прекрасно понимает, почему Федя так странно себя ведёт уже полторы недели, и ему бы как-то поддержать, как-то попытаться помочь, да только Игорь не уверен, что умеет помогать и поддерживать. Он никогда не влезал в чужие души и мысли, никогда не совался с советами и подсказками, считал, что никто лучше самого человека не сможет разобраться в своей проблеме. Но это ладно, если речь идёт о каком-то постороннем или малознакомом человеке, с которым неизвестно, как себя вести, а тут проблема у Феди, у друга.       Иногда Игорь склонен к сомнениям. На самом деле, глубоко в душе он всё время сомневается и даже задаёт себе тысячу противоречивых вопросов буквально к каждому действию. Пожалуй, он с таким рвением стал ограничивать себя правилами не только из-за воспитания, но и потому, что нашёл определённые плюсы в этом. Например, сомнений остаётся гораздо меньше, если на любую, часто повторяющуюся ситуацию у тебя заранее есть готовый алгоритм, от которого ты не отступаешь ни на шаг. Ты знаешь, что он действенный, проверенный годами, а значит точно правильный. В общем-то, сейчас у Игоря тоже есть алгоритм, и, согласно ему, не стоит расспрашивать Федю хоть о чём-нибудь, лучше даже вскользь не касаться его проблемы. Так будет уместнее, так будет меньше пустых переживаний о безнадёжном.       Однако Игорь сомневается. Он думает, что, может быть, Феде нужна эта поддержка, может быть, без неё он совсем тут загнётся. В прошлый раз, когда ему было так же тяжело, как сейчас, на помощь пришли близнецы. Игорь не знает, что они там смогли сделать, почему Федя в какой-то момент вдруг внезапно расцвёл, вновь полюбил жизнь и вообще выглядел настолько счастливо, что даже немного раздражал. А теперь совершенно неясно, на кого оставить Федю, кто сможет вернуть ему хотя бы четверть того состояния, в каком он пребывал при Миранчуках.       — Ты всё ещё уверен в своём решении? — лишь бы немного разрядить обстановку, спрашивает Игорь.       — Да.       — Ты же знаешь, что это не Саратов и местные разборки?       — Представь себе, я не тупой.       — Почему ты так резко поменял своё мнение? На тебя совсем непохоже.       — А как на меня похоже? — со вздохом интересуется Смолов. — Игорь, это мой выбор. Я хочу пойти на вашу грёбаную «стрелу». Может, меня там наконец-то грохнут.       — Вот в том-то и проблема, Федь, что ты хочешь туда из-за желания умереть, а не ради «Ригеля» и его спасения.       — Да на кой чёрт вообще спасать это всё?! — вдруг неожиданно зло выкрикивает Федя. — Если чему-то суждено прекратить существование, так тому и быть. Тем более, знаешь, Игорь, мы даже понятия не имеем за что боремся.       — Мы боремся за наш дом, нашу семью, если хочешь. Неужели это для тебя теперь ничего не значит?       Федя обводит взглядом кухню, некоторое время смотрит пристально на Акинфеева, закусывая щёку изнутри.       — Мне уже вообще ничего не нужно. Ни «Ригель» ваш, ни семья эта ненастоящая, выдуманная.       — Ты прямо, как Артём говоришь. Ну, про семью. А какая, Федь, была бы настоящей, интересно? — Смолов отмахивается и собирается уйти, потому что говорить ему тоже больше не хочется. Зачем нужны слова? Пустое сотрясание воздуха. — Далеко не факт, что и та семья, о какой ты думаешь, тоже была бы настоящей. Прошлое не вернёшь, кстати. Если ты выбрал «Ригель», значит, он для тебя важнее, что бы ты сейчас ни говорил.       Игорь не в курсе подробностей, ему просто, как и всем, пришлось узнать в пятницу, что близнецы покинули организацию, отправившись неизвестно куда. Федя, разумеется, ни разу не упомянул про «Империю», про задание, про село под Краснодаром. Он решил сделать хоть что-нибудь полезное для Миранчуков, а именно оставить их имена незапятнанными внутри коллектива. Пусть думают про них, что хотят, но только не открыто называют предателями и врагами, ведь это не так. Они никого не предавали, просто запутались, оказались в безвыходном положении, а пойти против всех сразу невозможно. Особенно Феде не хочется, чтобы информация дошла до Артёма. Этот будет каждый день поливать близнецов грязью по любому поводу, совершенно не задумываясь о мотиве их поступка.       Ничего Федя не сказал и про свои чувства к братьям. Он там, кажется, клялся и божился, что если даже намёк на какую-то симпатию хоть к одному из них у него появится, то он разрешает себя публично казнить. Тогда Федя просто ещё не знал, какие близнецы на самом деле, не думал, что достаточно всего лишь узнать их чуточку лучше, чтобы понять, насколько они удивительные, неповторимые, прекрасные. Федя мог бы даже назвать их идеальными, да только он не настолько ослеплён любовью, чтобы не замечать совсем уж явных недостатков. Например, умение врать и не сожалеть потом о содеянном.       Кстати говоря, Федя, как ни пытался сделать всё сказанное Антоном исключительно своим, личным, скрытым ото всех, всё равно чувствовал, что эта тайна могла просочиться. Где-то дня четыре назад он столкнулся с Марио, вспомнил, что говорил Антон, и, наверное, как-то слишком конкретно посмотрел на Фернандеса, одним взглядом произнеся: «А ведь всё из-за тебя». Очевидно, что Марио догадался. Более того, сложно не догадаться, когда к тебе внезапно вернулась память, и ты точно знаешь, что близнецы имеют прямое отношение к «Империи». Федя, правда, о воспоминаниях Марио ничего не знал и не слышал, кроме того, что у него случаются подобные припадки, судя по рассказам Дениса. Тем не менее, Федя всё равно со дня на день ждал, когда же Фернандес доложит обо всём Черышеву, а иногда даже думал, что это уже произошло, просто Денис почему-то не стал выносить на всеобщее обозрение такой, честно говоря, позор. Он ведь, как руководитель, должен был знать, кого принимал в коллектив.       Вот и получалось, что два человека обладали одинаковой тайной, боялись, что она станет явной, и отчаянно её скрывали, постоянно ожидая подставы друг от друга. Марио тоже переживал, что Федя расскажет. Причём, лично для Фернандеса это было бы вдвойне ужасно, так как, во-первых, естественно, все очернят его спасителей, а во-вторых, Денис обязательно пристанет с расспросами, почему Марио не сказал раньше, почему продолжал молчать, когда уже стало поздно предпринимать меры.       — Артём, тебе не кажется, что пора как-то действовать? — спрашивает Игорь, переворачиваясь на живот и приподнимаясь на локтях.       — Я всегда говорил, что надо действовать, иначе сдохнем от скуки. Правда, сейчас, вроде, движухи полно... — Дзюба задумчиво чешет затылок.       — Я имею в виду ситуацию с Федей. Он вообще-то твой друг, тебе стоит поддержать его или хотя бы выслушать, например.       — А чё с Федей?       — То есть ты не замечал, что он уже полторы недели ведёт себя, как в те года до прихода Миранчуков?       — Серьёзно? — удивляется Артём, и Игорь с досадой вздыхает, закатывая глаза. — Нет, просто я уже привык, что у него периодически начинаются внезапные приступы пиздострадания. Это, вроде, нормально для него.       — Это ненормально! Он выглядит, будто собрался с крыши прыгать!       — Федя? С крыши? Боже, Игорёк, какая же хуйня у тебя в башке. Феденька слишком боится смерти для этого. Он даже на заданиях постоянно скрывается за чужими спинами, лишь бы в ебальник не отхватить.       — А ничего, что он напросился участвовать в «стреле»?       — Ну, слушай, учитывая тех персонажей, какие могут туда пойти, если Денис, блядь, хотя бы завтра уже огласит полный список, Федя — это не самое плохое, что могло случиться. Да и потом, иногда ему в голову приходит всякая дичь, так что, почему нет? Я, кстати, даже готов отдать ему чуть-чуть уважения за то, что передумал.       — Ты хоть понимаешь, по какой причине он вдруг передумал?       — А не похуй ли?       — Как же ты бесишь, блядь! — Игорь не сдерживается и со всей дури проезжается кулаком по плечу Артёма. Хочет, конечно, ударить в грудь, но Дзюба вовремя уворачивается. — У тебя лучший друг в депрессии, а тебе поебать, будто Федя — это никто и звать его никак!       — Так, ёпт, — Артём успевает перехватить руки Игоря за запястья до того, как он снова планирует врезать ему. — Во-первых, я пока не вижу причин устраивать панику. Пусть Федя, с какими хочет мыслями, идёт на «стрелу». Главное, чтобы пошёл, потому что это нужно для «Ригеля». Я вообще охуеваю с тебя, Игорёк! Ты же тут больше всех орёшь вечно про благо нашей прекрасной организации, про преданность и самопожертвование во имя всего этого. Какого чёрта сейчас ты вдруг озаботился Федиными заёбами?       — Да потому, что он и мой друг тоже. В отличие от тебя, мне не плевать на него и его проблемы.       — И вот тут возникает интересный вопрос. Если ты так уверен, что с Федей случилось что-то плохое, что надо срочно нестись к нему и спасать его, не спускать с него глаз и всячески развлекать, лишь бы не помер, то почему ты сейчас требуешь каких-то действий от меня? Ты ведь тоже друг. Иди и говори, если это требуется.       Игорь прикрывает глаза, делая несколько успокоительных вдохов, а потом осторожно высвобождает руки из крепкой хватки Артёма.       — Я бы с удовольствием, но... я не умею. Да, я не умею поддерживать людей! Я могу на них наорать, чтобы они начали шевелиться, и это мой максимум.       — Весело тебе жить, однако, — усмехается Артём. — Ладно, за твою честность готов пойти навстречу. Я, конечно, всё ещё не вижу ничего подозрительного, но если тебе так усралось, то давай вместе.       — Вместе, что?       — Вместе разберёмся, что с нашим многострадальным Федей. Ты же, Игорёк, не успокоишься, весь мозг мне выжрешь.       Он только фыркает, демонстративно отворачиваясь, будто обиделся, но внутренне чуть ли не ликует, что снова наорал и заставил шевелиться. С Артёмом будет гораздо проще во всём разобраться, Игорь уверен. Артём точно подберёт необходимые слова, да даже если вдруг не подберёт их с первого раза, то обязательно потом сумеет каким-нибудь невероятным образом исправить это, как он всегда умудрялся делать. Удивительное, но ужасно полезное качество. Слава богу, что таких качеств у Артёма, в целом, довольно много.

***

      Свою команду Денис во все времена считал достаточно большой, он был уверен, что ни у одного руководителя нет такого количества помощников. Не подчинённых, а именно помощников, потому что Денис всегда ставил себя на одну ступень с теми, кого собирал каждую среду в своём кабинете. Может быть, кто-то осудил бы Дениса за это, так как он фактически уничтожал собственный авторитет в глазах членов организации, становился для них слишком «своим», что многие руководители принимали, как совершенно недопустимое явление, и всячески старались его искоренять в своих объединениях. Однако сам Денис считал, что авторитет определяется не тем, как обращаются к тебе и как ты обращаешься к другим, а твоими поступками. Ведёшь себя достойно, значит, будешь вызывать уважение.       Так вот, команда у Дениса была просто огромной, что тоже многие сочли бы ошибкой. Слишком большое количество постоянно крутящихся вокруг людей, которые знают слишком много, у которых полномочия выходят за положенные рамки. Это ведь наверняка когда-нибудь приведёт к глобальным проблемам. Денис, впрочем, никогда об этом не думал. Он был уверен в своих людях, ведь отбирал их буквально сердцем, полагая, что так вернее всего можно найти тех, кто останется навсегда преданным «Ригелю», общим идеям и даже, собственно, тебе самому. А ещё Денис верил в дружбу, считая её наиболее сильной привязанностью из всех существующих, поэтому старался, чтобы в его команде все являлись именно друзьями между собой. Конечно, мечта довольно идеализированная, но и к ней можно попытаться приблизиться.       Казалось бы, что в тот момент, когда его команда насчитывала девять человек, они были максимально близки к этому идеалу. Но счастье всегда мимолётно, и стоило им достичь более-менее приличного результата, как всё внезапно начало рушиться. Сначала ушёл Саша, потом ушли близнецы. И теперь Денис смотрел на свою команду с отчаянием и чувством приближающегося конца. Ему некого брать на «стрелу», они банально не вписываются в установленные правила. Где взять ещё одного-двух человек, если надо собрать пятерых, не считая себя самого и ближайшего помощника, в качестве которого Денис выбрал всё-таки Игоря?       Денис оглашает эту проблему на собрании сразу после того, как до него доходит новость об исчезновении близнецов. Разумеется, кандидатура Артёма даже не обсуждается, все изначально знали, что он пойдёт в первых рядах. К Феде, тогда ещё не успевшему озвучить своё решение, Денис обращается, как к необходимости. Конечно, будь у него выбор, Федя никуда не поехал бы, если бы не захотел.       — Слава богу, я уж думал, придётся тебя упрашивать, — говорит Смолов, обращая на себя всеобщее внимание и удивление.       — Ты, правда, собрался на «стрелу»? — с сомнением в голосе спрашивает Артём.       — Да. Может, наконец-то, сдохну.       — Ну, надо же! Вот и посмотрим, что умеет наш саратовский отморозок.       — Ты узнал моё прозвище? Сколько же у тебя свободного времени, раз его хватает на такую хрень...       Но их разговор прерывается Денисом, обращающимся теперь к Илье. Понятное дело, что слишком ненадёжно брать его с собой, учитывая все проблемы с психикой Кутепова, которые вполне могут проявиться в самый разгар «стрелы». К тому же, он много лет не прикасался к оружию.       — Опыт, как говорится, не пропьёшь, — спокойно произносит Илья. — Ради «Ригеля» я готов пойти на многое. Мне ведь надо отплатить за годы доверия и за всё остальное, что ты для меня сделал, Денис. Да и потом, мне есть, что сказать «Империи», — последние слова сопровождаются лёгкой полуулыбкой.       Спустя столько лет, Илья так и не смог узнать, кто именно убил его семью, но вклад вражеской организации был очевиден. Илья хотел мести, хотел показать «Империи», что легендарный Монстр — это не тот, кого легко сломить, а «Империя» допустила роковую ошибку, решив перейти дорогу такому человеку, каким он был пять лет назад, за что теперь обязана понести суровое наказание. Илья хотел бы лично поквитаться за всё с уродом, который посмел тронуть дорогих ему людей. Кутепов был уверен, что сможет опознать его на «стреле» хоть даже по взгляду. Может, это звучит глупо и наивно, но Илья считает, что само сердце должно подсказать ему верное направление своей мести.       Денис обводит взглядом всех, кто теперь занимает места за столом. У него есть ещë два незадействованных в «стреле» человека — Марио и Рома. Для выполнения всех условий, которые диктует «преступная этика» необходимо найти как раз ещë двоих. Казалось бы, выбор очевиден, просто возьми и скажи, но Денис не может. Те, кто остался, совершенно, на его взгляд, не помогут, брать их просто бессмысленно. Во всяком случае, это касается Ромы. Он же простой психиатр, какие ему «стрелы»? Может быть, он знает достаточно в теории о преступном мире, но это никак не гарантирует того, что он сможет убить Пашиных приспешников.       — Где мне взять ещë двух? — вслух спрашивает Денис у пустоты, отпуская своих помощников.       В «Ригеле» числится около трëх тысяч человек. Впрочем, сейчас уже меньше, ведь весной в одном из зданий, принадлежащих организации, произошëл взрыв. Погибло около ста пятидесяти членов «Ригеля». Тем не менее, выбор всë ещë был достаточно обширным, и Денис серьезно размышляет, не взять ли на «стрелу» кого-то не из команды. Ведь это не имеет особого значения, в «преступной этике» нет ни одного запрещающего слова.       Денис рассматривает самые, как ему кажется, лучшие варианты, но приходит к ужасной мысли, что это не то, и эти люди никак ему не помогут. Да, они умеют обращаться с оружием, да, они тоже выполняли множество различных заданий, которые, однако, всегда касались мелких банд, ну, в лучшем случае, каких-нибудь молодых, не разросшихся группировок. Это не тот уровень. Против Пашиных людей совершенно бесполезно выставлять кого-либо не из команды. Они ведь сразу же погибнут, и Денис всë равно окажется в незавидном положении меньшинства. К тому же, Паша себя окружил бывшими членами преступного мира, всякими руководителями уничтоженных объединений или наиболее успешными работниками этих объединений.       Денис вынужден ещë раз посмотреть на Марио, подумать над его кандидатурой, а потом перевести взгляд на Рому. Возможно, их участие будет настолько же полезным, как и участие кого-либо другого, поэтому совершено неважно, с кем проигрывать. Вот были бы сейчас здесь близнецы! Но нет, за каким-то чëртом им понадобилось кинуть «Ригель» в самый ответственный момент. Денис расценил бы это, как предательство, да только ему сейчас было вообще не до обдумывания происшествия, которому исполнилась практически неделя.       — А я не понимаю, что опять не так? Почему ты снова обходишь меня стороной? Как же меня достала эта твоя забота! Действительно, ведь лучше сдохнуть, чем позволить мне помочь вам! — удивительно, как Марио понял проблему, если Денис ни слова о ней ещë не сказал.       Фернандес ходит по его комнате, размахивая руками. Он периодически окидывает Денис обиженным взглядом и продолжает сокрушаться на несправедливые решения.       — Но ведь я действительно не переживу, если с тобой что-то случится, — говорит Денис.       — Можно подумать, будто я начну прыгать от счастья, когда узнаю, что ты умер на «стреле», так как вас было тупо меньше!       — Умереть вдвоëм — не самая лучшая идея, в любом случае. Я буду переживать за тебя, не смогу сконцентрироваться на главном, на Паше, и всë пойдëт через жопу.       — А не надо за меня переживать! Я прекрасно со всем справлюсь, — убедительно говорит Марио. — Если ты не забыл, я пробыл кое-какое время в банде. Там я, представь себе, убивал людей. Да, соглашусь, с того момента прошло много лет, но, как сказал Илья: «Опыт не пропьëшь». А у меня этот опыт хоть немного, но имеется.       — Марио, солнце, пойми, это же всë не так просто. Это не какие-то бразильские банды, это «Империя»! Ты даже представить себе не можешь, кого Паша выставит против нас. Эти люди в преступности десятки лет сидели, а не полгода.       — Пошли, — Марио хватает Дениса за руку и тащит по направлению к двери.       Он приводит его на цокольный этаж, где располагаются тренировочные комнаты. В просторных помещениях почти пусто, но кое-где можно наткнуться на членов организации, оттачивающих свои навыки или готовящихся к заданиям. Да, несмотря на назначенную «стрелу», рядовые мероприятия никто отменять не стал, потому что Денис боялся, что всех остальных слишком увлечëт развитие ситуации, и всë внимание будет приковано исключительно к противостоянию с «Империей». Денис боялся, что может подняться паника, или его просто достанут вопросами о том, как, когда, где, почему и вообще зачем. Другим лицам, не задействованным в проблеме, не обязательно знать всех тонкостей и лезть туда, куда не зовут. Конечно, Денис понимал, что слухи никто не отменял, они, наверняка, распространялись со скоростью света, наполняя собой все этажи, но пусть лучше это будут чьи-то домыслы, чем реальные факты.       Марио подходит к одному из тренажëров с мишенью и берëт лежащий рядом пистолет. Денис вопросительно смотрит, ожидая, что же хочет показать и объяснить ему Марио. А тот делает серию выстрелов, пока в пистолете не заканчиваются патроны.       — Вот, смотри, — Фернандес толкает Дениса ближе к мишени, чтобы тот пригляделся. Практически все пули попали в середину или в ближайшие круги рядом с ней.       — Это... неожиданно...       — А мне кажется, что этого вполне достаточно, чтобы взять меня на «стрелу». Я прекрасно осознаю все последствия своего решения, я знаю, что прошу у тебя, Денис. Я обязан помочь «Ригелю», ведь это и моя организация, мой дом, а вы — моя семья, и я должен защитить вас, как вы будете защищать друг друга.       Денис никогда прежде не видел столько отчаянной решимости во взгляде напротив. Нет, пожалуй, однажды, очень давно, на него так посмотрел Паша перед одним из их тренировочных заданий, которое проходило прямо здесь, на этом этаже, среди этих мишеней. Паша тогда, конечно, не смог обойти Игоря, и они вместе с Денисом поделили второе место, чем был очень недоволен Дмитрий Николаевич. Паша заявил, что в следующий раз обязательно победит, обойдëт сразу обоих друзей. Однако следующего раза не произошло. Вскоре погибла мать Дениса, его самого отправили в Испанию, а Паша через некоторое время ушëл из «Ригеля» вместе со своим наставником.       Вспоминая тот взгляд Паши, Денис понимает, что Марио от своих слов не отступится, и даже, если ему сейчас категорично откажут, он всë равно узнает место проведения «стрелы» и отправится туда хоть пешком, чтобы помочь своим друзьям и коллегам, своей семье.       — Итак, я принял решение взять с собой ещë и Марио, — сообщает Денис на последнем собрании, за день до «стрелы». — Но у нас всë равно не хватает одного человека.       — Ты уверен, что стоило..? — осторожно спрашивает Игорь, тут же сталкиваясь с Марио, на лице которого расцветает злоба. — Ладно, на войне все средства хороши.       — Да, верно сказано, поэтому я думаю, что выбор очевиден. Я тоже пойду на «стрелу», — уверенно говорит Рома, понимая, что он остался один не при делах.       — Ты ведь психиатр, к преступности никакого отношения не имеешь, — усмехается Артëм. — Театр абсурда какой-то, честное слово! Давайте теперь все начнëм устраивать эти публичные акты самопожертвования с громкими словами. Я один не понимаю, нахера нам из пальца высасывать каких-то людей, подключая буквально последнего уборщика?       — Того требуют правила, — со вздохом поясняет Игорь. — Вот только не говори, что никогда не слышал про «преступную этику» и ей подобные законы.       — Ну, слышал, и чë дальше? У нас от преступности осталось две организации, нет никого, кто будет блюсти эти сраные правила. Почему нельзя просто наплевать на них?       — Потому что вокруг руководителя «Империи» будут собраны бывшие члены разных объединений, в том числе, небезызвестный тебе, Артëм, Валерий Георгиевич. А нас меньше количеством, это слишком рискованно.       — Ага, блядь, зато тащить в эту мясорубку психиатра просто лучшее решение! Это же, определëнно, увеличивает наши шансы в сто тысяч раз. Я считаю, что мы и так прекрасно справимся. Мы тут не пальцем деланые, а Рома... Рома, скажи, ты хоть что-то полезное сможешь принести в процессе, кроме того, что поставишь диагнозы всем имперским?       — Между прочим, я отлично стреляю, — спокойно говорит Зобнин, делая вид, что слова Артëма для него ничего не значат. Пусть треплется, сколько ему угодно. — В детстве я каждую неделю ходил в тир, там и натренировался, — тут же добавляет он, когда видит, что все несколько скептически восприняли предыдущее заявление.       — Блядь, боже, в тир он ходил... Вот это, сука, достижение! Феденька, милый мой друг, знаешь, приношу свои глубочайшие извинения и беру все слова назад, — Артëм показательно прикладывает ладонь к груди. — Я вот думал, что ты у нас будешь слабым звеном и вселенским позором на «стреле», а вот нет, тебя переплюнули.       Федя даже ухом не ведëт в сторону Артëма, продолжая смотреть на настенные часы и минутную стрелку, медленно движущуюся по кругу. Он, возможно, даже не слышал последние полчаса разговоров за столом. Впрочем, ему совершенно плевать, что они там обсуждают, о чëм спорят.       — Пойдëм, Рома. Покажешь, чему ты там в тире научился, — кивает в сторону двери Денис и тут же жестом останавливает Артëма, уже начавшего вставать со своего места. Очевидно, тому хочется своими глазами убедиться, в какую авантюру пытается ввязаться Денис, добавляя в список идущих на «стрелу» Зобнина. — Нет, мы идëм вдвоëм. Ждите здесь и никуда не расходитесь.       В движениях Ромы виден профессионализм, а ещë видно, что он специально пытается немного ухудшить свой результат, то нечаянно дëргая рукой, направляя выстрел мимо цели, то неуверенно вкладывая новый патрон внутрь пистолета. Тем не менее, результаты говорят сами за себя. Рома не мог научиться такому в тире, для этого ему потребовалось бы не выходить из него сутки напролëт в течение нескольких лет.       — Потрясающе, — без видимого восторга произносит Денис, скорее, даже с некоторым сарказмом в голосе. — Если бы не этот момент, как долго ты ещë собирался молчать?       Рома поворачивается к Денису, откладывая пистолет в сторону. Закусывает губу и смотрит виноватым взглядом, после чего разводит руками:       — Что ж, видимо, пришла пора признаваться...

***

      Свою жизнь Рома планирует связать с медициной ещё в детстве. В целом, это довольно логично для его возраста, когда все хотят стать врачами, космонавтами, военными, учителями. Область психиатрии заинтересовывает Зобнина уже в старших классах школы. Его привлекает возможность понимать, почему люди ведут себя так или этак, узнавать, связано ли это с какими-нибудь нарушениями в психике.       Жизнь студента медицинского вуза довольно незавидна, особенно, когда у тебя нет внушительной финансовой поддержки, а есть и пить на что-то надо. Рома не живёт с родителями. Он самостоятельный человек, который переезжает в общежитие, как только узнаёт о том, что поступил. Конечно, непросто сделать это, когда ты по прописке москвич, так что Рому в университетское общежитие не пускают, зато в другое, совершенно обычное, где комнаты сдаются не только студентам, но и всяким приезжим рабочим, даже семьям. В одной комнате с Ромой поселяется его будущий однокурсник и одногруппник, который, в отличие от Ромы, пошёл в медицину из-за желания родителей, а не собственной мечты.       Он постоянно говорит об этом, приплетает к каждому из разговоров, считая, что если часто сетовать на судьбу, то что-то обязательно само поменяется. Рома сначала терпит, но потом не выдерживает и устраивает своему соседу небольшой скандал. Удивительно, но это действует каким-то невообразимым образом, и сосед принимается искать варианты для устройства своей жизни.       В общем-то, изначально он хочет отчислиться из вуза, но потом понимает, что это не самый лучший вариант, так как ему будет банально не на что существовать и платить за комнату тоже будет нечем. Сосед решает искать работу, поражая Рому своим энтузиазмом. Впрочем, сосед оказывается человеком достаточно хватким, изворотливым, потому что способы для заработка находит самые неожиданные и, как кажется иногда Роме, возможно, нелегальные. Сосед пытается сделать деньги на всём, что только попадается под руку. Однажды кто-то просит у него одолжить сигарету, чтобы выкурить в перерыве между парами, и Ромин сосед продаёт её за пятьдесят рублей. Удивительно, как человек вообще согласился на эту сделку, видимо, хотел курить настолько, что не мог нормально соображать и находился где-то на грани ломки. Помимо этого показательного случая, сосед покупает у людей из других групп и курсов конспекты лекций, а потом продаёт их по завышенной в два раза цене всем, кто в них заинтересован.       В конце концов, ближе к последним годам обучения сосед устраивается работать в какую-то больницу, но почему-то наотрез отказывается распространяться о ней в кругу приятелей. Делает исключение лишь для Ромы, да и то после того, как понимает, что тому тоже нужна работа и деньги. До момента их разговора Рома перебивался, чем придётся: работал официантом, уборщиком в продуктовом магазине, отчаянно пытался найти работу по профессии, хотя бы в какой-нибудь поликлинике. С последним всегда было сложно, его никуда не брали из-за отсутствия опыта, а также достаточно узкой специальности.       — Есть один вариантик, — проводя пальцами по подбородку, говорит сосед и немного хитро щурится. — Прямо по профессии работать будешь. Зарплата, ну, очень достойная, и я могу дать соответствующие рекомендации, чтобы тебя взяли, хотя ты ещё студент. Впрочем, я уверен, что ты им понравишься, и они даже думать забудут о том, что ты ещё неполноценный врач. Я же знаю, что ты с мозгами.       — И сколько я тебе буду должен за эту услугу? — с сомнением спрашивает Рома, прекрасно зная, что сосед просто так помогать ему не станет. Тот никогда ничего просто так не делает.       — Ой, практически ничего. Ты никогда, ни при ком, какие бы обстоятельства ни сложились, не должен распространяться о своей работе. Номер больницы забудь, как страшный сон. Про людей, которых будешь лечить, ни слова не смей сказать в обществе. Если ты согласен на всё, то я продолжу, но, если ты сомневаешься, я больше предлагать не буду. То, что я тебе дал несколько намёков, — это уже преступление, и, если кто-то вдруг о нём узнает, мне не жить.       Рома испуганно смотрит на своего соседа и тщательно взвешивает всё услышанное. Он думает несколько дней, понимает, что, может быть, это ужасно удачная возможность найти себе работу по специальности гораздо раньше, чем он мог предполагать. Если судьба даёт такой шанс, надо хвататься за него, надо пробовать. Только Рому пугает загадочность, которой овеяна вся эта история. Тем не менее, он решает побороть свой страх и дать положительный ответ.       — Ты бы ещё год взвешивал, — хмыкает сосед, и Рома с замиранием сердца думает, уж не промедлил ли он со своим выбором. — На твоё счастье, место до сих пор свободно. Короче, в этой больнице нужен ещё один врач-психиатр. У них там ужасно много всяких с отклонениями, потому что не все выдерживают такие... происшествия, которые предполагает их профессия.       — Можно больше конкретики?       — Ты слышал что-нибудь о преступности? — сосед облизывает нижнюю губу, выжидающе смотря на Рому.       — Возможно. Кажется, о ней иногда говорили у нас в группе, будто существуют какие-то группировки, организации, где работают убийцы... Погоди, причём тут преступность?       — Больница принадлежит одной из преступных организаций нашего города, некой «Империи». В ней лечатся только её последователи, простым людям вход закрыт. Собственно, если ты начинаешь работать на них, то уже автоматически становишься частью преступности, поэтому не стоит распространяться среди окружающих об этом. Хотя, конечно, это даёт некоторые привилегии. Во-первых, платят реально дохрена. Во-вторых, защита и относительная безопасность. Но тут есть минус: это действует, пока ты не нарушил правила. По сути, правило одно — никто не должен знать о внутренней структуре «Империи». Никто — это совсем никто, даже условная бабка из автобуса.       — Я так понимаю, что в отношении нас с тобой, правило ещё строже. Ведь нам, чтобы понять, в чём именно проблема, надо расспросить человека, а он, естественно, будет рассказывать, в том числе, и об особенностях жизни, работы в «Империи», — сосед утвердительно кивает. — Раз я уже выслушал тебя, то не имею права отказываться?       — Нет. Теперь ты стал частью преступного мира.       Так, Рома попадает в больницу, принадлежащую «Империи». Сосед не обманул, когда сказал про большие суммы, которые можно заработать на лечении членов организации. Впрочем, работы у Ромы вагон и маленькая тележка. Вскоре его начинают ценить даже больше, чем его соседа, поэтому к нему на приём стремятся попасть кучи преступников, желающих поделиться проблемами. Рома, конечно, не психолог, но иногда ему приходится частично выполнять и такие функции.       Однажды в его кабинет заходит незнакомый человек, которого Рома не видел прежде никогда. Всё-таки за пять с половиной месяцев работы кое-какие лица успевают примелькаться, запомниться, Рома уже знает, чего от них ожидать. И вдруг кто-то новый, неизвестный, возможно, только присоединившийся к «Империи». Только почему он зашёл в кабинет без стука, да ещё и не поинтересовался, можно ли вообще заходить? Вежливость среди преступников, конечно, встречается довольно редко, большинство предпочитает качать права, думая, что им все обязаны, но вот этот, кажется, собирается переплюнуть всех. Он смотрит на Рому, как на человека второго сорта, с некоторым презрением и скепсисом.       — Можете присесть, — говорит Зобнин, кивая головой в сторону кушетки.       — Как только решу, что хочу этого. Вы — Роман Зобнин, я правильно понимаю? Пришли сюда работать почти полгода назад, помогли многим подчинённым Павла Константиновича Мамаева.       — Допустим.       — Так вот, я, как Павел Константинович Мамаев, хочу кое-что вам предложить.       Рома замирает. Перед ним сам создатель и руководитель «Империи». И что делать? Как себя вести? Не начал ли Рома изначально как-то не так?       — Вы будете моим личным врачом, — тем временем, продолжает Мамаев. — Знаете, в последнее время я чувствую что-то, что меня сильно беспокоит. Как бы это не было чем-то серьёзным. У вас же есть достаточно приличные отзывы, я сам вижу, что вы делаете с моими подчинёнными.       — Я не имею права отказываться, верно? — спрашивает Рома прежде, чем задумывается о том, что это могло прозвучать слишком грубо и резко.       — Попробуйте. Я посмотрю, чем это закончится, — с улыбкой произносит Мамаев, и Рома чуть было не вздрагивает от того, с каким видом на него при этом посмотрели.       Он становится личным врачом Паши. Проводит в его кабинете определённое время, иногда приезжает к нему домой по первому зову, выслушивая, давая советы и пытаясь установить что-нибудь, но действует осторожно. Впрочем, никаких видимых серьёзных диагнозов у Паши всё равно нет, только лишь редкие панические атаки и боязнь крови. Рома решает усиленно работать над последним, добиваясь в конечном счёте того, что Паша не пытается упасть в обморок при виде крови или её следов, просто испытывает тошноту и учащённое сердцебиение.       — Я слышал, будто ты недавно вступил в конфликт с одним из моих подчинённых. Он рассказал мне, что ты не придал должного значения его проблеме, — говорит Паша.       — Я теперь ваш личный врач, разве я должен заниматься остальными членами «Империи»? У нас есть ещё один психиатр.       — Конечно, должен. Мне ты уделяешь большее количество времени, но и про других не забываешь. Так вот, мой подчинённый сказал, что ты обесценил его проблему. Ты, наверное, не понимаешь, что происходит там, за стенами организации. Ты даже представить себе не можешь, в каких вещах приходится участвовать моим людям. Я должен как-то отреагировать на это всё. Я, как руководитель, обязан предпринять меры, — Рома старается не поддаваться этой любимой Пашиной уловке, когда он специально оттягивает приговор, смотря на поведение осуждённого. — Завтра примешь участие в рейде вместе с двумя моими «почти избранными». Посмотришь, о чём говорят мои люди, насколько это не проблема.       Наверное, Паша думает, будто Рома погибнет на рейде, наверное, он предвкушает его смерть, которая, видимо, является наиболее достойным наказанием для человека, обронившего случайно неуместное слово. Однако Рома приходит с рейда живым. Может быть, в стрессовой обстановке в нём проснулись какие-то скрытые прежде качества, но он даже убил двух человек. Да, оружие ему выдали, как и всем, потому что для Паши было бы слишком жестоким отправлять кого-либо на рейд с голыми руками.       — И как ты себя чувствуешь? — с интересом спрашивает Мамаев.       — Не так, как себя чувствует человек, впервые убивший кого-либо, — честно отвечает Рома, хотя сам не ожидал подобной реакции от себя. Ему ведь должно быть плохо, как морально, так и физически. Он знает бесчисленное множество симптомов, проявляющихся после подобных душевных потрясений, но почему-то его организм совершенно никак не реагирует. Осознание есть, а вот ощущения отсутствуют.       — Может быть, тебе понравилось?       — Нет.       — А я думаю, что да. Хочешь стать частью «почти избранных»? — Рома прекрасно понимает, что Паша слышит только то, что хочет слышать, его мало интересует мнение Зобнина. Просто почему-то Мамаеву пришло в голову, что сделать его официально частью своей организации, дав те же полномочия, что и у прочих убийц, — хорошая идея.       — У меня есть выбор?       — Попробуй его сделать, — и снова улыбается одним уголком губ.       Рома становится одним из «почти избранных». Эта группа практически не пересекается с другими Пашиными подчинёнными, собирается редко, поэтому у Ромы всё равно полно времени, чтобы заниматься Пашей и его психикой, а также отдельными членами «Империи», но теперь только теми, на кого указывает сам Паша. А Паша считает, что далеко не всем из них действительно требуется помощь.       Рома знает, что есть группа «избранных», однако он никогда не видел их. Они напоминали какой-то миф. Слишком уж хороши, судя по рассказам, слишком идеальные убийцы, лучшие из лучших. Паша действительно гордился ими и иногда случайно заговаривался, начинал невзначай рассказывать Роме про то, какие мысли его посещают, касательно этих людей. Однажды он упоминает в разговоре некого легендарного Монстра, которого собирается перетащить на свою сторону.       — Вы уверены, что он пойдёт?       — Думаешь, у него есть выбор? Пусть попробует его сделать, я посмотрю на последствия, — усмехается Паша.       Ситуация с Монстром заинтересовывает Рому. Он выспрашивает у своих коллег, кто это и чем знаменит, почему Паша так прицепился к нему. Многие удивлены, что Рома никогда раньше не слышал о такой живой легенде, занимающей первую строчку рейтинга, будучи всего лишь киллером, свободным человеком, занимающимся убийствами исключительно по собственному приказу. Рома понимает, что у Паши, кажется, нет ни одного шанса заставить Монстра вступить в «Империю», слишком тот принципиальный.       В один из дней Паша вызывает Рому к себе в кабинет, объясняя, что даёт задание настолько серьёзное, что если Зобнин оступится, то тут же будет убит. Это весомый аргумент, безотказно действующий не то что на Рому, а вообще на кого угодно, кто осознаёт всю силу Пашиной власти и его возможности.       — Эта тварь отказала нам, — говорит Мамаев. — Я имею в виду Монстра. Он возомнил себя великим, недосягаемым, самым лучшим убийцей в стране! Да, чёртов рейтинг именно это и утверждает, но я собираюсь доказать обратное. Монстр — обыкновенный человек со своими слабостями, и надо ими выгодно воспользоваться. У него есть семья. Жена, ребёнок, мать. Кто он без них? Это нужно узнать. Мы должны дать понять Монстру, что он решил перейти дорогу не тем людям, что он должен быть осторожен, ибо есть кое-кто и получше.       — Что вы хотите конкретно от меня?       — Убей его семью.       — Простите? — Рома чуть ли не давится воздухом. — Мне кажется, это слишком серьёзное задание для «почти избранного», тем более, я даже не убийца изначально... Я думаю, что это задание надо поручить кому-нибудь, кого называют лучшими из лучших, они точно справятся, а я...       — А ты просто возьмёшь и сделаешь это. Потому что я так захотел. Я решил, что именно ты убьёшь семью Монстра, а не кто-то другой.       После всех заданий, так или иначе связанных с убийствами, Рома ничего не чувствовал, но тут... Именно в этот момент, когда он нажимает на спусковой крючок, отправляя пулю за пулей в родных для кого-то людей, в нём просыпается это отвратительное ощущение. Он смотрит на три трупа и не может шелохнуться, стоит, как вкопанный, хотя знает, что время идёт, его может обнаружить тот же Монстр, который обязательно сегодня вернётся домой. Роме стоит больших усилий отвернуться от содеянного, но картина с убитыми им людьми будет преследовать Зобнина ещё много лет после.       Он не может спать, задумывается о самоубийстве, потому что жить с этим чувством внутри невозможно. Оно пожирает, разрастается и что-то делает с Ромой, во что-то его превращает. Имя этому чувству — вина, но не какая-то, а особая, которую нельзя ничем искупить, кроме собственной смерти. Тем не менее, Рома находит другой способ, если не избавиться, то хоть уменьшить свои страдания.

***

      — Я продолжил выяснять, что случилось с Ильёй после того дня, — говорит Зобнин, во время своего признания постоянно переводя взгляд с Дениса на простреленную мишень. — Я выяснил, в какой он больнице, в каком состоянии. У меня ведь было образование, у меня был доступ куда угодно, потому что я принадлежал «Империи». Я смог добиться свидания с ним.       — Ты решил вылечить его? — уточняет Денис.       — О нет, его невозможно вылечить. Травма слишком сильна. Я просто хотел быть рядом, хотел сделать всё, что могло вернуть его к более-менее нормальному состоянию, хотя бы без припадков. Это было искупление и наказание одновременно, понимаешь? Я должен был проводить практически всё время с человеком, семью которого убил, и при этом я всячески старался дать ему возможность выкарабкаться.       — А что же «Империя»?       — Паша ни о чём не догадывался, как и все остальные. Понимаешь, пока работал в их больнице, я научился скрывать информацию так, чтобы её никто никогда не узнал.       Денис хмыкает. Рома работает у него уже практически шесть лет, и всё это время ни разу не выдал себя. Возможно, если бы Денис не заинтересовался, откуда Роме известно столько о преступном мире, о чём даже Илья вряд ли рассказал бы ему, то многолетняя ложь продолжила бы своё существование. Но Денис сначала почувствовал, потом убедился на фактах, ждал, пока Рома расскажет сам, и тут представился случай.       — Тем не менее, я понимал, что всё может скоро открыться, нам с Ильёй надо было срочно искать существенную защиту для себя. Я понял, что «Ригель» — это единственное, что нам доступно. Конечно, для этого требовалось разорвать с «Империей». Я сообщил Паше о своём решении уйти, а он, как всегда, усмехнулся и предложил попробовать. Я сказал, что попробую. Они удалили всю информацию обо мне...       — Не всю.       — Ну, мне это было неизвестно. Удалили практически всю информацию о моём пребывании в «Империи» и дали полтора дня. Нам с Ильёй повезло успеть уложиться в это время. Правда, я до сих пор не понимаю, что мешало Паше убить меня, даже когда я стал вашим.       — Я понимаю, что, — говорит Денис. — Но тебя это не касается. Пойдём.       Уже около самого кабинета, когда Денис берётся за ручку двери, Рома вдруг накрывает его руку, останавливая.       — Откуда ты узнал обо мне? Тебе для этого пришлось бы подключать Илью.       — Думаешь, Илья — мой единственный информатор? Это было бы слишком глупо и опрометчиво, поручать всё в руки одного человека, пусть и бывшего Монстра. У меня много людей, способных найти то, что нужно. К тому же, твоё прошлое не было срочным делом.       Рома молча садится на своё место рядом с Ильёй. Тот спрашивает, всё ли нормально, а Зобнин отворачивается, шепчет что-то не слишком связное.       — Итак, на «стрелу» пойдут все, — объявляет Денис.       — И даже Рома? — удивляется Артём.       — И даже Рома.