Out of the woods

      Бунко просыпается от аппетитного запаха бекона и раскатистого храпа Мэдоки над ухом. Она высвобождается из-под тяжелой руки друга и, скатившись с края кровати прямо на пол, шарит по тумбочке пальцами и водружает на нос очки. На циферблате будильника в виде Хэллоу Китти часовая стрелка показывает восьмой час. Бунко одергивает подол свободной папиной футболки, запивает таблетку от головной боли водой и тихонько выскальзывает из комнаты.       За кухонным островком хозяйничает Харуко. Ее волнистые пушистые волосы лежат на плечах в эстетическом беспорядке. Она снимает со сковородки блинчик и отправляет его к стопке таких же пышных и румяных кружочков теста. Бунко садится за стол и, подперев щеку кулаком, принимается наблюдать за отточенными и выверенными движениями подруги. У нее на шее и плечах вереница наливающихся синевой засосов, чей-то укус, а на бедрах из-за кромки крошечных хлопковых трусиков с детским рисунком лягушек выглядывают отметины от чужих пальцев.       Бунко приходит в себя, когда Харуко ставит перед ней тарелку с блинами и хрустящим беконом. Бунко улыбается ей нежно-нежно, цепляет вилкой верхний блинчик, пару кусочков бекона и заливает кленовым сиропом.       — Пойду разбужу Мэдоку, — Харуко скрывается в спальне, пока Бунко разливает по стаканам апельсиновый сок из упаковки.       Из комнаты доносится недовольное ворчание, звук шлепка по обнаженной коже и шуршание тапочек. Сонный и помятый, как промокший воробей, Мэдока выходит на кухню, подгоняемый настойчивой Харуко. Он плюхается на стул и уже собирается упасть в тарелку лицом, но Харуко почти насильно заставляет его запить таблетку обезболивающего соком и накладывает ему блинчики и бекон.       — Может быть, не пойдем никуда сегодня? — лениво спрашивает Мэдока, без интереса ковыряясь в еде.       — Чиба-сенсей убьет нас, если мы прогуляем уроки, в том числе и физику, которую она ведет, — отвечает Бунко, не без удовольствия наблюдая за мучениями друга.       — Знаешь, у меня так раскалывается голова, что мне абсолютно плевать на мнение сенсея.       Харуко усмехается, доедает и убирает тарелку в раковину, чтобы помыть за собой, но Бунко останавливает ее мягким прикосновением руки к ладони и кивает, мол, я все сделаю сама. Харуко уходит в комнату, чтобы переодеться в форму, и внезапно взбодрившийся Мэдока, улучив удачный момент, выскальзывает из кухни вслед за ней.       Он замирает на пороге и старается опустить взгляд, но глаза то и дело возвращаются к крутым девичьим бедрам, на которых виднеются отметины от пальцев. Харуко застегивает пуговицы рубашки, заправляет края в юбку и только тогда замечает присутствие парня. Она улыбается, убирает пряди у лица за уши и возвращает Мэдоке заинтересованный взгляд.       — Это я тебя так? — спрашивает он, и от горечи в его голосе у Харуко в груди все неприятно сворачивается.       — Не бери в голову, — отмахивает она, но Мэдока делает шаг вперед и загребает ее в объятия, утыкаясь носом в пушистую макушку.       — Прости, что я действительно хотел воспользоваться тобой.       — Но ты же не сделал этого, — Харуко обхватывает его лицо ладонями и заглядывает в виноватые глаза. — Нет ничего страшного, чтобы попробовать. Люди переоценивают секс и придают ему слишком большое значение. Это всего лишь биология и химия, а люди привыкли все усложнять.       — Фу, никакой романтики!       Харуко усмехается, целует его в подбородок и надевает поверх рубашки пиджак. Мэдока тоже меняет вечернюю одежду на школьную форму.       — Оставлю романтику тебе и тому симпатичному парню за барной стойкой.       Мэдока кидает в нее носком в тот же момент, когда Бунко заходит в свою спальню. Они заканчивают одеваться, выходят из квартиры и спешат к автобусной остановке. Харуко курит сигареты с запахом лесных ягод, и этот аромат оседает на их одежде. Мэдока сонно потирает глаза, широко зевает, когда они подходят к остановке. Харуко поднимает глаза на электронное табло на фонарном столбе и бросает окурок себе под ноги, а после тушит его носком ботинка.       — Чертов автобус ушел восемь минут назад. Это все из-за твоей гребаной прически, — рычит она в сторону Мэдоки.       — Ну извини, я не хочу ходить целый день с совиным гнездом вместо волос, — огрызается он в ответ и дергает Харуко за волнистую прядь у виска.       — Мы можем вызвать такси, — предлагает Бунко и достает телефон из кармана пиджака, чтобы вызвать машину с помощью приложения.       — Черт! Сколько оно будет стоит? У меня не то чтобы очень хорошо с наличкой, — Харуко роется в кошельке, пересчитывая мелкие купюры. — Из-за занятий я не могу брать полные смены в кафе.       Желтая машина с черными полосами останавливается около них через десять минут, и Мэдока достает из кармана брюк смятые купюры и не глядя всучивает их в руки Бунко, чтобы та расплатилась за поездку:       — Раз уж мы опаздываем из-за меня, то и за поездку плачу я.       Харуко хлопает его по плечу и устраивается около окна, следом за ней залезает Мэдока и укладывает голову подруге на плечо, чтобы немного поспать, а Бунко занимает сиденье рядом с водителем и еще раз называет адрес академии.       Солнечный свет преломляется в мелких каплях влаги на стекле автомобиля, образуя радугу. Небо цвета вишнево-персиковой газировки окрашивает платиновые волосы Мэдоки в розоватые и оранжевые оттенки. Он мило сопит, и длинные ресницы отбрасывают на щеки небольшие тени.       Харуко наблюдает за просыпающимися улицами города и медленными жителями, нехотя спешащими на работу. Автобусы, такси и автомобили вереницей выстраиваются на дороге, чтобы поскорее добраться до центра. Бунко расплачивается за поездку и оборачивается, чтобы напомнить друзьям, что они уже приехали. Харуко хлопает Мэдоку по руке, чтобы разбудить. Он недовольно стонет и выбирается из машины.

***

      Физика первым уроком — сущий ад, и все студенты с Харуко солидарны. Чиба-сенсей диктует им под запись вводную тему, ходит по рядам, следит за тем, что все записывают материал. Мэдока тяжело вздыхает, пытается запомнить слова учителя, но в голове пусто и слишком много всего одновременно — будто ваты напихали по самые уши.       И Чиба-сенсей, как будто бы специально, останавливается около их стола и смотрит на Мэдоку так, словно знает о нем все самое постыдное. Он выдавливает бодрую улыбку, изображает активную деятельность и строчит неразборчивым почерком в тетрадке. Сенсей, наконец, отходит, и Мэдока расслабляется, укладывая голову на сложенные локти.       Чиба-сенсей говорит им записать условие домашней задачи под ее диктовку, объявляет, что на следующем занятии будет лабораторная работа по вводной теме и желает удачи для совместного урока с ребятами факультета героев.       — Ох, чувствую я, как подгорит задница Бакуго, когда он увидит тебя, — насмешливо выдает внезапно взбодрившийся Мэдока, за что получает от Бунко тычок локтем под ребра.       — Скорее он уж подпалит задницу мне, — уточняет Харуко.       — От этого она явно хуже не станет. Будет как румяная корочка пирога.       — Из твоих уст, Мэдока, это звучит как чертово кулинарное порно, — фыркает Бунко, когда они подходят к раздевалкам.       Девочки с Мэдокой разделяются и идут переодеваться в рабочую форму — одинаковые синие комбинезоны из плотной ткани с широкими лямками и множеством карманов. Харуко меняет школьную рубашку на цветастую майку на тонких лямках и, собрав волосы в пучок на затылке, усаживается на скамейку, пока Бунко аккуратно складывает свою форму и переодевается.       — Волнуешься из-за Бакуго? — спрашивает Бунко, надевая широкую белую футболку с рисунком Муми-тролля.       — Он не упустит возможности испортить мне жизнь, — пожимает плечами Харуко и поправляет широкую лямку комбинезона на плече подруги. — Все будет нормально. Это же Бакуго, а не конец света.       — По словам ребят из его класса конец света — лучше.       Харуко хмыкает, и обе выходят из раздевалки, чтобы пройти в мастерскую. Помещение больше напоминает огромный склад, нежели классную комнату. Обшитые железными листами стены, столы с лампами и оборудованием. Одна из стен полностью отдана под стеллажи для хранения мелких инструментов и деталей, а в крупных ящиках хранятся крупногабаритные строительные приспособления.       Девушки расписываются в бланках напротив своих фамилий у странного человека в громадном желтом шлеме, закрывающем его лицо. Рядом с каждой фамилией проставлен номер стола, за которым ученики факультета поддержки будут работать следующие три года. Стол Бунко оказывается в противоположном конце класса от стола Харуко, и, поджав губы в извинении, она уходит к своему рабочему месту.       Харуко заправляет за ухо прядь волос, настойчиво лезущую в глаз, и осматривает свое рабочее место. Чистая поверхность металлической столешницы, лампа с белым светом, увеличительное стекло и набор отверток, гаечных ключей, молотка и кусачек. Все новенькое, чистенькое и манящее, таких инструментов у деда точно не было. Когда по коридору разносится звонок, приглушенный из-за закрытой двери, в класс врывается Бакуго, распахнув дверь пинком ноги. Озлобленный, раздраженный и готовый в любой момент взорваться. Он выцепляет взглядом Харуко из толпы, ехидно улыбается, предвещая хорошую взбучку, и стремительно приближается к ней.

***

      Кацуки кидает на стол перед ней прозрачный пакет с костюмом и геройской экипировкой. Сам он усаживается на придвинутый к столу табурет с видом короля этого мира, самодовольно ухмыляясь.       — И что это должно значить? — Иноэ складывает руки на груди и выжидающе смотрит на него.       — Чини, сиротка!       Иноэ закатывает глаза, и Кацуки готов взорваться, как петарда. Она медленно, будто специально подогревая градус его раздражения, открывает пакет с костюмом и придирчиво рассматривает ткань экипировки. Черная майка и штаны оказываются в полном порядке, и девица, наконец, приступает к наручам.       — Материал треснул из-за перепада температур, — поясняет она, ни к кому конкретно не обращаясь. Иноэ не смотрит на него, полностью сосредоточившись на наручах в форме огромных гранат. — Дело пяти минут.       — А сразу нельзя было сделать из нужного материала? — возмущенно спрашивает Кацуки.       — А мне-то откуда знать? Не я делала их для тебя.       Бакуго хочет ответить ей не менее дерзко, но Иноэ всем своим видом демонстрирует, что больше не намерена участвовать в перепалке. Она уходит в сторону стеллажа, где из списка доступных материалов выбирает тот, из которого сделаны наручи Кацуки. А он, как последний идиот, пялится на узкую спину с выпирающими косточками позвонков.       Иноэ возвращается с кусочками материала и паяльником. Она подключает его к розетке и накладывает кусочек материала поверх трещины на наруче. Раскаленным паяльником плавит края материала и специальным ножом срезает излишки. Кацуки наблюдает за кропотливой работой, ловкими пальцами и сосредоточенным лицом, но внезапно взгляд опускает на ворот майки. На плоской веснушчатой груди за слоем майки и ткани комбинезона пытается найти выпирающие проколотые горошины сосков.       — Я сделаю тебе новые наручи из менее восприимчивого к температуре материала, — Иноэ выпрямляется и протягивает ему наруч для проверки. — А пока походи с этими пару дней.       Кацуки кривится от раздражения, смотрит на узкий разлет девичьих плеч и острые косточки ключиц. Он хочет выцепить девчонку где-то в безлюдном коридоре и закончить то, на чем их прервали прошлым вечером. Иноэ в этом комбинезоне кажется совсем маленькой и хрупкой, и платье из шелка идет ей больше, но в глазах яркими неоновыми буквами горит: «Не твоя — вот ты и бесишься!»       Кацуки совсем не нравится мямлящий Деку, ползающий около его ног в попытках вымолить пощады; Кацуки нравится протест и неподчинение в глазах и хрупком теле Иноэ. Ему до зуда в ладонях хочется сломить бунтующую против его силы девчонку. Когда-то давно мать в заумной книге по психологии прочитала, что желание тотального контроля над окружающими людьми — верный признак неуверенного в себе манипулятора. Кацуки класть хотел с прибором на эту дурацкую книжку по психологии и мать, которая посмотрела на него, будто увидела в его лице пример клинической картины типичного манипулятора.       Иноэ поглядывает на него из-под длинных светлых ресниц и приподнимает бровь, словно своим присутствием он портит ей жизнь. Кацуки доволен — ему большего и не надо. Урок еще не закончен, другие ученики со своими партнерами корпят над костюмами, и Кацуки не собирается слезать с табурета, чтобы как можно дольше наслаждаться брезгливым выражением на лице девицы, будто та выпила кислого молока.       — Вот почему ты такая скотина, а? Тебя что, в детстве мама не любила? — вдруг спрашивает Иноэ, упираясь в него взглядом. Кацуки ловит себя на том, что уже пару мгновений пялился на совместную работу Эйджиро и того блондина, о которого прошлым вечером терлась раздражающая девчонка.       — А у тебя мама-то хоть есть? — парирует Бакуго и улыбается так по-скотски, как только может.       — До восьми лет точно была, — пожимает плечами Иноэ, будто они обсуждают погоду. — Хочешь оказать мне материальную помощь, как сироте?       Кацуки фыркает и отворачивается, замечая на ее губах ехидную усмешку. Вид у нее такой довольный, будто девчонка знает о нем то, что ему самому до сих пор неизвестно. Бакуго не относится к любителям копаться в себе — он знает, что станет самым лучшим и сильным героем, а то, что находится глубже, уже не входит в сферу его интересов. А Иноэ как-то подозрительно смотрит ему в глаза, словно надеется пробраться глубже в его нутро и докопаться до непонятной истины.       Они переглядываются еще пару раз, будто ведут невидимую войну, и со звонком, вскочив самым первым, Кацуки хватает костюм и вылетает из помещения, пыхтя и порыкивая.       Харуко поправляет выбившиеся из прически пряди, записывает на ярко-розовый стикер точные размеры наручей Бакуго для новой модели и дожидается Бунко, чтобы вместе пойти в раздевалку. Но та увлеченно разговаривает о чем-то с невысокой шатенкой с ровным каре, которую на вчерашней вечеринке Бакуго назвал щекастой. Бунко улыбается и светится, как новогодняя елка. Харуко переводит взгляд на Мэдоку, слишком занятого парнем с красными торчащими волосами. По горящим глазам обоих заметно, что дело тут пахнет керосином. Харуко задумчиво хмыкает и уходит в сторону раздевалки.