***
Одиноко сидящая, опирающаяся о дерево фигура в окружении странных скелетов уже продолжительное время не двигалась. Могло создаться впечатление, что человек уже мертв, что, в общем-то, было не так далеко от правды. Будь здесь падальщики, то они наверняка бы слетелись на столь явственное пиршество, но, насколько хватало глаз, живых враждебных объектов не наблюдалось. Это радовало. В его состоянии вряд ли можно будет противостоять даже обычным воронам. Не смотря на все, он пока был жив. Непонятно, правда, хорошо ли это. После изнурительного подъема, что сжег все оставшиеся силы, ему жизненно необходимо было отдохнуть. Дерево, почему-то высушенное и выглядящее более безжизненно, чем вся равнина, на которой он оказался, было неплохим местом для передышки. Как он смог преодолеть эти несколько метров, что отделяли его от цели – неизвестно, как и то, почему он все-еще был в сознании. Наконец получилось полностью осмотреть себя, настолько это позволяли глаза. С левой рукой все было плохо. Острый обломок кости вспарывал кожу в двух местах, в мышцах застряли мелкие обломки, и по ощущениям запястье было полностью раздроблено. Скрипя зубами от жгучей боли, он осторожно оторвал от остатков своей одежды кусок ткани, попытавшись хоть как-то закрепить руку, чтобы не беспокоить ее при ходьбе. Ходьбе, ха. Не смотря на то, что левая нога более-менее работала, в ней заметно зияли два сквозных отверстия. В правой же застрял странного вида обломок, плотно засевший в кости. И вот это уже было плохо. То, что его нужно извлечь - понятно, но какие последствия это за собой повлечет – неизвестно. Затаив дыхание, он осторожно тронул этот обломок. Вспышка боли, но будто стоило ожидать чего-то другого, а затем на пальцы хлынула кровь. Понимая, что вариантов не то что бы много, и нужно успеть вытянуть этот кусок до того, как он умрет от кровопотери, он с силой дёрнул обломок, хватая ртом воздух. Больно. В глазах туманиться еще сильнее, но нельзя терять сознание. Просто нельзя. Дрожащими руками он подбирает кусок ткани, заранее оторванной и заготовленной, и с силой перевязывает ногу чуть выше раны. На этом руки слабеют, сознание отключается, тело окутывает спасительная тьма.***
—Дай руку. —Что? Данте в этот раз не утруждает себя долгими уговорами, бесцеремонно перехватывая запястье брата и внимательно осматривает его. Вергилий недовольно фыркает, но не пытается вырваться. В последней схватке старшему прилично досталось, вот только он никогда не признает это, а значит младшему нужно позаботиться о нерадивом братике. Данте осторожно стягивает перчатку, оголяя болезненно-белую ладонь Вергилия, внимательно оглядывая ее. По какой причине брат все-еще может ею шевелить – самая большая загадка мироздания. Запястье почти полностью перерублено, кость явно треснула, да и крови тот, наверняка, потерял достаточно. —Если ты забыл, то мы полудемоны. Регенерация все сделает сама,— брат продолжает говорить недовольно, но руку не одергивает. —Если ты забыл, при большой потери крови регенерация не всесильна. К тому же, пострадала ведущая рука. —Я могу сражаться и левой,—Вергилий упрямо хочет доказать, что не нуждается в помощи брата. —От того, насколько ты хорош напрямую зависит моя жизнь, так что хватит пререкаться, Джил,—Данте показывает прямо-таки образцовую выдержку, спешно отрывая от своих штанов кусок ткани, осторожно перевязывая руку брата. Тот фыркает, но замолкает, прикрывая глаза и опираясь о то самое дерево. Вергилий, правда, обозвал это «паразитом», не потрудившись объяснить, почему именно.