Два лица друга

      Снова и снова продолжалась эта ужасная пытка. Мерзкие грязные руки с чёрными ногтями. Потные и цепкие. Будто бы созданные лишь для того, чтобы причинять боль. Снова и снова хватали они за хрупкие плечи, намертво прижимая к стене, лишая возможности вырваться. Любая попытка завершалась ударом тока, подаваемого через ошейник, блокирующий Силу, а значит и путь к бегству.       И вот эти руки, знающие об этом, продолжают лапать юное тело, особенно останавливаясь на груди, сжимая её цепкими пальцами, щипая соски. Быстро и чуть подрагивая от возбуждения и похоти, срывают тунику, почти разрывая её. Затем одна ладонь начинает похотливо ощупывать между ног, залезая под тонкие лосины, и через них в саму душу, измазывая ту в грязи, от которой вовек не отмыться. И вот, посчитав подготовительный этап для себя завершённым, мучитель толкает свою жертву на связку колючего сена и, хрипло дыша, падает сверху, расстегнув до этого ширинку штанов. Ещё немного, ещё секунда и этот мерзкий отросток окажется внутри. Жертва делает последнюю попытку защититься и, закрыв себя руками, отчаянно просит:       — Нет, не надо, прошу тебя, нет…       Но получает в ответ только затрещину, а через миг всё её существо пронзает резкая боль, худшая из всех существующих на свете. Стоны отчаяния вырываются из вспухших губ и новые удары сыплются на них, заставляя замолчать. И так всегда. Много раз. И сегодня не последний.       — Нет, не надо, прошу, — уже в который раз всхлипнула Асока.       — Ну, что же ты? Проснись. Это просто плохой сон, не более, — ворвался в ужасный мир её кошмара этот мягкий, успокаивающий голос.       Тогрута открыла глаза и снова вернулась в умиротворяющий покой маленького домика Шаак Ти. Она поняла, что это не Роберт вновь изнасиловал её. Причина всего боль, оставшаяся после родов его ребёнка.       Нет, это просто какой-то ужас — родить ребёнка от такого негодяя. Осквернить себя одним фактом того, что он её касался. Ничего не может быть хуже. Да после такого Асока недостойна не только возможности быть джедаем, а даже вообще просто существовать в этой галактике! Однако Магистр Шаак Ти думала совершенно иное и, когда Асока вцепилась в её руку, будучи в ужасе от своего тревожного сна, просто обняла её и, прижав к своей довольно большой груди, начала произносить слова утешения:       — Не бойся, это просто плохой сон, у тебя высокая температура, вот тебе и видится всякий ужас, но ты не переживай, ничего с тобой не произойдёт. Ведь ты теперь здесь, с нами, и мы не дадим тебя в обиду. Я, Мэйс, дети…       Впечатление от кошмара постепенно рассеивалось, и тогрута начала успокаиваться. Роберт мёртв. Она сама лично видела, как он упал и кровь, хлынувшая из разбитого виска, залила его мерзкое уродливое лицо. Его больше нет в этом мире. Он никогда не придёт и не посмеет больше тронуть Асоку.       Полная чувства благодарности, Тано уронила свою отяжелевшую голову на грудь Шаак Ти, и когда, успокоившись, почти начала засыпать, старшая тогрута осторожно переложила младшую на подушку. Старую, комковатую, но Тано она казалась мягче пуховой, ведь последние месяцы постелью ей служил пол на корабле или вообще трава под открытым небом. Но сейчас Шаак Ти держала её ладонь в своей, и девушка плавно начала уплывать по тёмным волнам сладкого забытия.

***

      На другой день Асока проснулась под тихий шум столовых приборов в соседней комнате, похоже выполнявшей сейчас функции кухни. Там что-то весело звякало, и в такт этому звуку слышались энергичные голоса. Это Шаак Ти, не отвлекаясь от приготовления пищи, вела разговор с кем-то из юнлингов, то ли прося его о чём-то, то ли уговаривая.       Асока окончательно проснулась и пошевелившись, повернула голову вправо. Там, совсем недалеко от неё, внимательно за ней наблюдая, сидела на табуретке невысокая талотианка лет двенадцати в традиционном головном уборе со множественными висюльками. Её голубые глаза смотрели доброжелательно на смуглом и всегда немного застенчивом лице. И прежде, чем Тано узнала, кто это был, девочка громко крикнула в сторону кухни, так, что Асока едва не подпрыгнула:       — Магистр Ти, она проснулась!       — Делай так, как я тебе велела, — ответила Шаак Ти из-за дверей. — Сейчас я не могу подойти.       Тогда девочка снова повернулась и, взглянув на испуганную тогруту, решила на всякий случай ещё раз назвать себя:       — Привет, я Катуни.       — А я Асока, — машинально представилась девушка, с трудом выдавив слова из болевшего горла. — Я тебя узнала.       — Я тебя тоже, — ответила ей Катуни. — Магистр Шаак Ти сказала во время утренней тренировки, что если мы ещё раз назовём тебя «Та, которая из леса», она лично надерЁт нам уши. Ты хочешь есть? — спросила она без подготовки.       — Нет, пока не хочу, — сказала Асока, прислушавшись к себе. — Вот пить очень хочу.       — Всё верно, — радостно произнесла Катуни — Магистр Ти сказала, что тебе нужно пить как можно больше воды, ведь у тебя была температура. Я специально взяла целую бутылку.       Похоже здесь, в стихийно образовавшемся лагере выживших, жизнь принималась такой, какой она была. Однако Асока немного смущалась, когда Катуни начала обхаживать её, она не привыкла быть объектом всеобщего внимания. Но девочка совершенно спокойно и доброжелательно, безо всякой услужливости поставила перед Асокой таз с подогретой водой. Затем, взяв два полотенца, заявила, что поможет ей вымыться. Тано окончательно засмущалась, но вынуждена была принять помощь, так как её собственных сил явно не хватило бы на то, чтобы самой справиться с данной процедурой. Когда же всё было закончено, Катуни без тени упрёка всё так же спокойно и невозмутимо вылила воду в окно домика. А уже днём, когда все основные дела джедаев были завершены, Шаак Ти пришла в комнату, чтобы справиться о состоянии своей невольной подопечной и заодно посмотреть, нет ли там ухудшений.       — Что ж, кровь идёт уже не так сильно, — констатировала она, закончив осмотр. — Похоже, проблем по части деторождения у тебя не будет, но несколько дней тебе лучше не вставать.       Женщина говорила прямо и откровенно. Ничего обидного и злого в этом быть не могло, однако Асока до ужаса стыдилась подобных осмотров. Хотя странно, что она вообще ещё может чего-то стесняться, учитывая то, как жила последнее время. Должно быть, те навыки и манеры, что ей успели привить в Ордене, до того… то есть, как Тано вернулась на родину, продолжали жить в ней несмотря ни на что.       Ведь возвращаясь туда, где не была четырнадцать лет, Асока и представить себе не могла, как изменился её дом. Вернее то, что дома, родного дома семьи Тано, уже не было. Не знала она и того, что отец её умер, а мать, выйдя замуж за фермера, перебралась к нему. Большого труда стоило девушке найти эту ферму и после прийти в ужас от того, что за место это оказалось. Грязь, бардак и полная свобода нравов. Все знали вокруг, кто живёт здесь, и раз уж Асока теперь тоже находится там, то репутация хозяев фермы распространилась теперь и на неё тоже.       Грязные насмешки и выкрики неслись в её и матери сторону, когда они шли на рынок за продуктами. Асока не слышала слов кричавших, но по выражению их лиц и движениям губ безошибочно угадывала их оскорбительный смысл. И каждый раз всё существо тогруты рвалось навстречу этим насмешникам, призывая убедить их, что они с мамой вовсе не такие, как отец и сын Хогарты, которым принадлежала ферма.       Но кто поверил бы ей, оборванной девице, к тому же беглому джедаю, изгнанному из Ордена за обвинение в тяжком преступлении, невиновность, в котором также подверглась здесь сомнениям? А значит она была в глазах односельчан такой же, как Хогарты и репутацию имела такую же, а значит и насмешек была достойна не менее, чем они.       Но, видимо, не все думали так и не каждый судил только потому, что видели его глаза. Например, Шаак Ти и Винду. Они, казалось бы, совершенно не заметили более, чем изношенной одежды Тано, не осудили даже за то, что она родила ребёнка вне брака. Они отнеслись к ней так, словно тогрута по-прежнему находилась в рядах Ордена и была их товарищем, который просто попал в беду.       Вот только сама Асока больше не ощущала себя такой как прежде, хотя и всей душой хотела этого. Но знала, что ей понадобится очень долгое время, чтобы смыть со своей души пятно, оставленное на ней Хогартами. И она сделает это, даже если ценой этого будет её жизнь.