Хуа Чэн привет, как добрался? тебе легче? Се Лянь Привет! ^^ Все хорошо, я наелся таблеток и мне уже лучше.
Удивительно, но ответ от Се Ляня пришел практически сразу. Хуа Чэн облегченно выдохнул — ладно, видимо, у него получилось написать что-то адекватное (несмотря на то, что это сообщение по смыслу не отличалось от предыдущих двух). Молодец, Хуа Чэн, идешь к успеху, может, через недельку уже сможешь не сомневаться перед тем, как отправить СМСку. Хуа Чэн собрался уже убирать телефон в карман, но увидел уведомление от еще одного сообщения.Се Лянь Не натвори делов, пока меня нет в школе. (↼_↼) А то я тебя знаю. Хуа Чэн обещаю, что буду вести себя хорошо, гэгэ. не хочу встречаться с кем-то из школьного совета, кроме тебя. Се Лянь Чего так? Хуа Чэн они меня булочками не кормят.
*** Да, Хуа Чэн определенно не хотел встречаться с членами школьного совета. Ну, помимо Се Ляня, конечно же. Но, как оказалось, некоторые из совета просто мечтают поговорить с ним. Он это понял, когда увидел, как к нему уверенным шагом приближался Ши Цинсюань, неся в руках какой-то пакет. Почему Хуа Чэн решил, что именно к нему? Во-первых, потому что Ши Цинсюань смотрел на Хуа Чэна в упор. Во-вторых, кричал на весь коридор его имя. — Эй-эй-эй! Привет! — как только Ши Цинсюань подошел к Хуа Чэну, последнему хотелось развернуться и уйти, не слушая, что тот будет говорить дальше. Он не знал, откуда такая неприязнь — просто чувствовал внутри, что, если останется, его ждет тотальный пиздец. — У меня есть к тебе ма-а-аленькая просьба. По лицу Ши Цинсюаня было видно, что Хуа Чэн нисколько не ошибался в своих предположениях, и ему нужно просто бежать отсюда, бежать, не останавливаясь, и не возвращаться в школу ближайшую неделю. Но вместо этого он осторожно спросил: — Какая же? — Вот, — он подал Хуа Чэну пакет. Хуа Чэн, взяв его в руки и заглянув, увидел, что в нем лежат какие-то книги и много листов, исписанных черной ручкой. — Отнесешь это Се Ляню? Учитель просил передать, он же на следующей неделе выходит… — Что? В смысле… домой? — Конечно, а куда еще? — видя, каким недовольным становится выражение лица Хуа Чэна, Ши Цинсюань поспешил объясниться: — Мы с Фэн Синем сегодня и завтра заняты в совете, а Му Цин всю эту неделю дежурит по школе… В общем, ты наша единственная надежда! — воодушевленно закончил он. Хуа Чэн посмотрел на него, как на идиота. — Я занят, — коротко бросил он и протянул пакет обратно. — Найдите другого посыльного. Нет, он не будет таскать никакие учебники Се Ляню. На это есть сразу несколько причин: ему неловко, ему неловко, ему неловко и, в конце концов, ему неловко. За кого они держат Хуа Чэна? Неужели помимо этих четырех людей с Се Лянем никто больше не общается? — Слушай сюда, — Ши Цинсюань внезапно перестал улыбаться и заговорил серьезно — даже немного грубо, — я прямо сейчас даю тебе шикарный повод, чтобы наведаться в дом к Се Ляню, и ты не можешь упускать такой шанс! И нет, не говори мне ничего, — тут же предотвратил любые попытки Хуа Чэна отказать, — если ты не отнесешь, я… я очень сильно обижусь на тебя! — Да мне плевать, — буркнул Хуа Чэн. Ши Цинсюань уже развернулся и ушел, оставив Хуа Чэна так и стоять посреди коридора с пакетом в руках. *** Итак, он хотел вернуть этот чертов пакет обратно Ши Цинсюаню, но не встретил его за весь школьный день больше ни разу, а из кабинета школьного совета его выгнали, даже толком не выслушав, и сказали, чтобы тот больше сюда не заходил — у них какая-то внеплановая то ли уборка, то ли проверка, и им всем не до этого. Поэтому Хуа Чэн остался ни с чем. Ну как ни с чем… с пакетом учебников и заданий. Хуа Чэн лежал на диване, учебники же находились на его рабочем столе, и думал над тем, что имел в виду Ши Цинсюань под «поводом похода домой к Се Ляню». Хуа Чэн прокручивал эту фразу в голове уже миллионный раз, будто не мог поверить, что их опять хотят встретить в одном месте; только если прошлые разы это было скорее удачным стечением обстоятельств (кроме той фотографии), то сейчас Ши Цинсюань заявил об этом прямым текстом. Один вопрос — зачем? Он до сих пор не был уверен, что правильно сделал, когда ввязался во все это и не отказал тогда Се Ляню, и с того самого дня Хуа Чэн не прекращал думать о том, зачем Се Ляню все это понадобилось. Какой смысл от их дружбы? Не сказать, что за те несколько дней, что они были косвенно знакомы, возникла сильная привязанность. По крайней мере, Хуа Чэн бы спокойно мог продолжать жить и без этого, как жил все время до появления Се Ляня. Да, сейчас он получает новые эмоции, новые, скажем, впечатления, и Хуа Чэн, честно, не против, ему интересно, чем это все закончится. Потому что Хуа Чэн уверен — когда-нибудь это закончится. Когда-нибудь Се Ляню надоест Хуа Чэн так же, как он когда-то надоел своим родителям, своим одноклассникам — в общем, всем, с кем хоть как-то общался. Это просто вопрос времени. Но, наверное, пока Хуа Чэн может с кем-то вот так просто (лжет — ни капли не просто, это общение морально убивает каждый раз, когда Хуа Чэн старается построить диалог) общаться, пока его терпят, этим нужно пользоваться. Нужно запомнить все хорошее. На диван запрыгнул кот, прошелся по спине Хуа Чэна и в итоге устроился где-то рядом. Хуа Чэн перевернулся на бок, почесывая за рваным черным ухом. Он нашел Эмина еще когда тот был котенком, притащил домой, поругался с теткой, но спустя какое-то время они сошлись на мнении, что этот кот может жить здесь, сколько угодно, пока питается на деньги, заработанные Хуа Чэном. Хуа Чэн переживал тогда еще один тяжелый период в своей жизни (иногда ему казалось, что его жизнь полностью состоит из тяжелых периодов), и ему было безумно одиноко, а так… у него появился кот. О коте можно заботиться. С котом можно разговаривать. Кот служит отличной подушкой. В общем, от Эмина одни плюсы. Правда, характер скверный — весь в хозяина. Зазвучала мелодия звонка, и Хуа Чэн вздрогнул — ему звонили настолько редко, что внезапно включившаяся музыка немного напугала. Он взял телефон, но тут же захотел выкинуть его куда-нибудь — в окно или мусорку, неважно. Звонил Се Лянь. Хуа Чэн смотрел на это имя и не мог нажать на «принять вызов». Что, блять, серьезно? Именно сейчас? Он продолжал тупо смотреть в экран секунд десять, а Се Лянь все еще звонил, и тогда Хуа Чэн решил, что, может, случилось нечто срочное, и все-таки взял трубку. — Ой, привет, я не мешаю? — Се Лянь звучал взволнованно. — Привет, нет, — Хуа Чэн же отвечал довольно сухо, негодуя: зачем он понадобился Се Ляню? Причем понадобился, судя по тому, что тот решил ему именно позвонить, сильно. — Хорошо, а то я уже подумал, что не вовремя звоню, — Се Лянь выдохнул. — В общем, мне Ши Цинсюань сказал, — на этот моменте Хуа Чэн, кажется, все понял, — что отдал мои задания тебе. Они ведь у тебя, да? — У меня, — да, всего лишь чертовы задания, а ты уже так разнервничался, идиот. — Я изначально хотел сам заехать в школу и забрать их, но Ши Цинсюань… — он многозначительно замолчал на несколько секунд. — Поэтому, если ты не можешь принести, я сам заеду. Только завтра крайний срок, скажи заранее когда тебе… — Я привезу, — выпалил Хуа Чэн. То есть… стоп. Хуа Чэн подумал о сказанном слишком поздно. — О, да? Тогда хорошо, — даже по голосу Хуа Чэн мог определить, что Се Лянь улыбался. — Предупреди меня завтра перед тем, как соберешься ехать, ладно? — Да, как скажешь, гэгэ. — До встречи! Се Лянь отключился. Хуа Чэн, как только звонок прекратился, откинул телефон куда-то в сторону, и взял в руки кота. Эмин, до этого спокойно лежавший рядом, перестал мурчать. — Вот скажи мне, нахуй я это сделал? От кота он ответа, конечно, не получил — только равнодушный взгляд. Хуа Чэн вздохнул, положил животное обратно на диван и задумчиво уставился в потолок. В последнее время Хуа Чэну казалось, что он слишком сильно противоречит самому себе и совершает необдуманные поступки. Точнее, потом-то Хуа Чэн часто думает, правильно ли сделал, но «потом» — это уже поздно, когда ничего вернуть и исправить нельзя. Его сердце желало одно, а разум твердил совершенно другое. *** Хуа Чэн отправился домой к Се Ляню сразу после школы, так как хотел расправиться со всеми делами пораньше и нормально поспать — в последнее время ему это редко удавалось. Поэтому уже в семь вечера он, ужасно измотанный за весь день, сидел за столом и смотрел то в окно напротив, то на Се Ляня, стоявшего рядом в ожидании закипания чайника. На самом деле, Хуа Чэн хотел отдать учебники и уйти, но Се Лянь настоял на том, чтобы тот прошел в дом хотя бы на полчасика — ну, не зря же тащился в такую даль, еще и после школы, ну зайди, отдохни, а потом уже домой пойдешь или куда тебе там надо. — Как дела в школе? — вопрос был самым стандартным, но Се Лянь просто понятия не имел, о чем еще спросить. — Ничего нового, — Хуа Чэн подпер рукой подбородок и теперь уже не сводил своего взгляда с Се Ляня вовсе, отмечая, как же по-домашнему тот выглядел в своей светлой длинной пижаме и с растрепанными волосами, особенно после того, как Хуа Чэн видел его миллион раз в идеально отглаженных рубашке и пиджаке — казалось, у Се Ляня и не могло быть другого образа. — Да-а-а? — протянул Се Лянь, улыбаясь и доставая из навесной полки два стакана. — Неужели ведешь себя хорошо? — Я всегда сдерживаю обещания, гэгэ, — улыбнувшись в ответ, Хуа Чэн подумал — нет, далеко не всегда, бывали случаи, когда приходилось нарушать слово. — В последнее время все заняты предстоящими экзаменами. Никому нет дела до старых обид, — это правда, большинство даже самых жестоких школьных хулиганов сейчас бросали свои силы именно на сдачу экзаменов. Поэтому этот период — настоящий отдых для школьных лузеров. — Ты прав, — чайник, наконец, закипел, и Се Лянь налил воду в стаканы, бросив в каждой по пакетику чая, и поставил их на стол. — Все очень уставшие, но оно, может, и к лучшему, — он уселся за стол «по-турецки». — О, кстати, — ухмылка Се Ляня совсем не понравилась Хуа Чэну, — как там твой английский? И, видимо, не зря. — Я сдаю его в понедельник, — он тяжело вздохнул, наблюдая за тем, как Се Лянь кладет сразу три ложки сахара, в то время как сам Хуа Чэн к сахарнице даже не притронулся. — Как думаешь, гэгэ, я готов? Хуа Чэн чувствовал, что не готов процентов на шестьдесят. Он не боялся, не волновался особо, просто… немного не был уверен в том, что сможет применить все свои знания и не накосячит там, где косячить нельзя. В школе Хуа Чэн старался параллельно хоть что-то объяснять бедной Бань Юэ, которая, в отличие от него, не училась у Се Ляня. Правда, получалось у него это, мягко говоря, хреново, но хотя бы что-то. — Конечно, а ты думаешь, что нет? — Я сомневаюсь, — честно признался Хуа Чэн. Се Лянь удивленно вскинул брови. — Если хочешь, можем в воскресенье еще раз встретиться, — он сделал глоток чая. — Повторим все перед экзаменом. — Да ладно, — Хуа Чэн отмахнулся, — я сам повторю. Ты и без этого достаточно времени на меня потратил. — Все нормально, — Се Лянь снова улыбнулся — Хуа Чэну уже становилось непривычно, когда Се Лянь не улыбался. — Мы ведь друзья. — Да… Хуа Чэн задумался, смотря в сторону. Он выглядел так, будто хотел что-то очень сказать, но не решался. Се Лянь, заметив это, наоборот, не сводил заинтересованного взгляда со своего собеседника. Но ничего не говорил тоже. Их молчание продлилось около минуты, прежде чем Хуа Чэн, видимо, смог правильно построить вопрос в своей голове и, наконец, произнес: — Гэгэ, почему ты решил подружиться со мной? Се Лянь ожидал чего угодно, но, честно, не этого. Разве он не объяснил уже? — Ты импонируешь мне, я говорил, — Се Лянь пожал плечами. С чего бы вообще такие вопросы? Он думал, что ситуация давно разъяснена — еще у медпункта. — Да, но ведь мы совсем не знаем друг друга, — Хуа Чэн сидел хмурый, уставившись в стакан с чаем, и не осмеливался поднимать взгляд на Се Ляня. — Даже если так… Какая тебе выгода от этой дружбы? — Что? Выгода? — этот разговор рано или поздно состоялся бы — Хуа Чэн уверен, поэтому решил, что завести его сейчас будет не самым плохим вариантом. А вот Се Лянь, судя по его реакции, откровенно не понимал, что ему пытался донести Хуа Чэн. — Погоди, ты считаешь, что люди общаются с друг другом ради… выгоды? Теперь уже удивлялся Хуа Чэн. — Но ведь это очевидно. Се Лянь сделал глоток, потом еще, еще, и еще один, и он практически выпил весь чай, стараясь затянуть с ответом как можно дольше, обдумывая его. Черт возьми, какой же ты странный. Что такого с тобой произошло, раз ты настолько не доверяешь людям? Наконец, Се Лянь с громким стуком поставил стакан и посмотрел Хуа Чэну в глаза — тот поднял свой взгляд на Се Ляня впервые за весь разговор. — Хорошо, я понял. Но какая тогда выгода тебе? Хуа Чэн молчал, и беседа превратилась в «гляделки», где пока что Се Лянь не побеждал. — Видишь, ты сам… Затяжное молчание прервал Се Лянь, но в этот же момент заговорил и Хуа Чэн: — Наверное, ты нужен мне, чтобы я не чувствовал себя еще большим неудачником, — снова тишина, но не такая длинная, как в прошлый раз. — Ну, знаешь... Если такой человек, как Се Лянь, дружит со мной, значит, я не так уж и плох, — на самом деле, все должно звучать немого иначе: если со мной хоть кто-нибудь дружит, значит, я не так уж и плох. Но Хуа Чэн пока не готов рассказывать о том, что, помимо всего прочего, Се Лянь также являлся первым человеком, предложившим Хуа Чэну «дружить». С тех пор, как они начали общаться, Хуа Чэн не переставал размышлять о том, возможно ли их отношения превратить именно в дружбу, а не «дружбу». Он старался разговаривать с Се Лянем так, как, исходя из множества прочитанных им книг и просмотренных фильмов, должны разговаривать друзья, старался думать о Се Ляне как о друге, и у него, вроде, получалось, но все равно что-то не так. Хуа Чэна не покидала назойливая мысль, что дружбы между ними быть не может ни в какой из вселенных. Они слишком разные. — Самовнушение — это хорошо, — Се Лянь попытался рассмеяться, но вышло как-то не очень правдоподобно. Его задел тот факт, что Хуа Чэн рассматривал их общение только как выгоду конкретно для себя — хоть Се Лянь и привык к подобному раскладу. В его жизни часто появлялись люди, которым Се Лянь нужен был для чего-то: повышение своего «статуса» среди остальных, возможность списать под предлогом «нумыжедрузья», заем (часто — без возврата) денег. В Се Ляня плакались, пользуясь его добротой, Се Лянем управляли, зная, что тот привык доверять людям, Се Ляня поливали грязью за его спиной и смеялись в лицо — и, казалось, достаточно, но он не переставал верить в лучшее. Верить в людей. — Но я не согласен с тобой. И я хочу, чтобы ты пересмотрел свое мнение на этот счет. — О чем ты? — Многим людям просто нравится поддерживать хорошие отношения с другими людьми. Без выгоды, — последнее предложение Се Лянь особенно выделил голосом. — Это и называется дружбой. Сам подумай, зачем мне могла понадобиться дружба с тобой? Это было немного грубо, зато правдиво — как ни посмотри, Се Лянь не нуждался в сомнительных личностях в кругах своего общения, и от общения с Хуа Чэном он получает больше плохого, чем хорошего. Хуа Чэн сам это понимал. Разве что… — Ты говорил, что мы находимся в одной лодке. Се Лянь чуть нахмурился, стараясь вспомнить, когда он такое сказал, и спустя несколько секунд понял — та самая встреча, когда Се Лянь, собственно, и предложил Хуа Чэну дружить. Да, что-то такое говорил. — Ну… Если от этого тебе будет легче, — до него дошло, что он не может поменять мнение Хуа Чэна, поэтому решил пойти другим путем, — считай, что я начал дружить с тобой, чтобы надо мной не издевались. Тогда у нас взаимная выгода, и мы можем продолжать общение. Хорошо? — Зачем? — Хуа Чэн удивленно распахнул глаза. — Неужели после этого разговора ты хочешь продолжить? — Конечно, — Се Лянь улыбался. — Мы ведь так и не сходили вместе погулять. *** Хуа Чэн всегда считал Се Ляня искренним человеком, поэтому воспринял серьезно абсолютно все, что тот сказал, и сделал вывод — нужно разобраться в себе. Это намного упростит Хуа Чэну жизнь. Конечно, в книгах так и писали — о чистой, бескорыстной дружбе, о том, как люди преодолевают вместе трудности, помогают друг другу в тяжелых ситуациях, как радостно проводят время, и при этом никто ничего от своего друга не требует. Но Хуа Чэн никогда не верил в это. Се Лянь будто видел этот мир с лицевой стороны, а Хуа Чэн — наизнанку. Хуа Чэн видел ложь, видел жестокость, лицемерие, видел, какими мерзкими бывают люди, и это все вылилось в ненависть, которой тот жил весь сознательный возраст. Будучи ребенком, он воспринимал все гиперболизированно и видел только плохое. Родители не читали ему сказок на ночь, не рассказывали о хороших вещах, не ходили с ним по зоопаркам и выставкам, и до какого-то времени Хуа Чэн знал лишь об алкоголе (позже к нему прибавились наркотики), грязной одежде, синяках и царапинах на его теле и теле его матери. Весь его мир казался плохим, в том числе и люди, и отношения между людьми. Бесчисленное множество раз Хуа Чэн ловил на себе жалостливые взгляды прохожих, слышал позади шепот — «бедный мальчик», видел, как одноклассники косо посматривали на него, когда Хуа Чэн сидел в углу школьного коридора, забитый и униженный. И ни один ему не помог. Когда он смотрел на Се Ляня, то складывалось ощущение, что этот человек прибыл из другой планеты — настолько отличался от всего дерьма, что Хуа Чэн видел. Се Лянь не просто сочувствующе вздыхал и говорил, как же Хуа Чэну не повезло — он хотел помочь. И он помогал. Наверное, именно поэтому Хуа Чэн так сильно дорожил теми хрупкими отношениями между ними и так старался сделать хоть что-то, чтобы сохранить их. Пусть даже когда-нибудь они все равно разойдутся, пусть и дружбой это назвать сложно, пусть Хуа Чэн глубоко внутри боялся продолжать… Ему не хотелось терять Се Ляня. Хуа Чэн пришел к этому в тот момент, когда как раз добрался до дома — все то время, что он ехал, Хуа Чэн не переставал думать об их разговоре. Остановившись возле входа в подъезд, он замер, повторяя в своей голове эту фразу словно мантру.емунехотелосьтерятьселяня