Се Лянь Слушай, ты уже выехал? Хуа Чэн да. я скоро буду. Се Лянь Ох, чёрт. Хуа Чэн что-то не так?
На тот момент Хуа Чэн уже выходил из автобуса — от остановки до дома Се Ляня идти минут десять. За это время Хуа Чэн успел перекрутить миллион вариантов того, что могло произойти, и старался идти как можно медленнее, ожидая, пока ему ответят. Но ответ не пришел ни через минуту, ни через пять, ни через все десять, и Хуа Чэн в нерешительности остановился у чужого дома, не зная, стоит ли ему звонить в дверь. Он попробовал набрать Се Ляня по телефону, но на его звонок не ответили — Се Лянь сбросил. Хуа Чэн уже хотел уходить — не стоять же здесь вечность? Как вдруг дверь открылась. Се Лянь даже не поздоровался, только отошел чуть в сторону, позволяя Хуа Чэну войти. Его взгляд метался из стороны в сторону, а вид был крайне растерянным. Это смутило Хуа Чэна, и он, услышав голоса, раздававшиеся, судя по всему, из кухни, обратил внимание, что люди (наверняка родители) разговаривали на повышенных тонах. Тогда пришло хотя бы примерное понимание происходящего. Как только Хуа Чэн снял с себя верхнюю одежду и обувь, Се Лянь схватил его за руку и едва ли не побежал к лестнице на второй этаж. Проходя мимо кухни, Хуа Чэн краем глаза заметил, что дверь была открыта, а спустя несколько секунд раздался звук битой посуды, следом — крик. чертова истеричка В комнате Се Ляня царил несвойственный ему беспорядок: на столе хаотично разбросаны бумаги, кем-то исписанные, на кровати валялись учебники, на полу — ручки. Се Лянь громко захлопнул дверь, запирая её, и, тяжело вздохнув, начал быстро убираться, кладя учебники на полки, а ручки — в пенал. Хуа Чэн молча наблюдал за ним, продолжая стоять у входа в комнату. — Извини. У меня непредвиденные обстоятельства, — его голос слегка дрожал, и Хуа Чэна это напрягало. — Надеюсь, это не помешает. Се Лянь понимал — помешает, и помешает не столько Хуа Чэну, сколько ему самому. Сложно настроиться на учебу, когда за стеной слышны разного рода ругательства. Но он очень хотел, чтобы занятия английским отвлекли. Хотя бы немного. На протяжении двадцати минут Се Лянь, честно, всеми силами старался отвлечься — максимально подробно объяснял материал, часто запинаясь и сбиваясь с темы, и внимательно проверял задания, выполненные Хуа Чэном, только перечитывал одно предложение несколько раз, не в силах вникнуть в его суть. От Хуа Чэна не укрылось и то, как Се Лянь вздрагивал каждый раз, когда слышал крики с первого этажа (периодически они затихали — видимо, родители либо замолкали, либо начинали разговаривать тише), и не смотрел Хуа Чэну в глаза. Ни разу. Его взгляд был направлен в учебник, тетрадь, окно — куда угодно, но не на Хуа Чэна. И чем больше времени проходило, тем молчаливее становился Се Лянь. — А здесь? — Хуа Чэн подвинул свою тетрадь чуть ближе к Се Ляню. — Правильно? Не то чтобы он нуждался в ответе — обычно Се Лянь сам говорил об ошибках, если находил их. Сейчас Хуа Чэн пытался хоть немного разговорить его. Се Лянь бросил взгляд на тетрадь, задержал его на пару секунд, а после снова отвел в сторону, тихо согласившись: — Да. Давай дальше. После этого за еще пятнадцать минут Се Лянь не произнес ни слова — он либо кивал, либо угукал, либо вовсе игнорировал, и по нему было отчетливо видно, что мысли Се Ляня заняты отнюдь не английским. Это немного раздражало, но понять можно было. Хуа Чэн хотел уйти прямо сейчас, чтобы не мелькать перед глазами. Он чувствовал себя крайне неловко, думая, что ему нужно что-то сделать. Но что? Утешить? А нуждается ли Се Лянь в утешении? К тому же… Хуа Чэн совсем не умел поддерживать других. В конце концов, он все-таки не выдержал: — Гэгэ уверен, что не хочет поговорить об этом? — Почему ты каждый раз пытаешься вывести меня на разговор? — Се Лянь моментально понял, о чем тот: очевидно, поговорить они должны были совсем не о заданиях. В привычной обстановке Хуа Чэн бы ничего не спрашивал насчет этого — большую часть их времяпровождения за учебниками английского он сам молчал. Только слушал, слушал, слушал, слушал. Сейчас же слушать некого — Се Лянь сам ничего не говорил. — Потому что ты всегда выглядишь так, будто тебя сейчас разорвет от мыслей, — и он очень хотел понять, от каких именно — несмотря на то, что общение их длилось достаточно давно, он практически ничего не знал о Се Ляне, кроме той информации, что находилась, скажем, в открытом доступе для всех. — Должно стать легче, если ты выговоришься. — Я… не знаю. Мне кажется, это глупо, — заметив непонимание на лице Хуа Чэна, Се Лянь поспешил дополнить: — Ну, когда переживают из-за такого. Прости, я хотел отменить встречу, но ты тогда уже подъезжал, и я решил… — Не думай об этом, — его резко прервали. — Несколько дней назад гэгэ яро настаивал на том, что хочет продолжить нашу дружбу. Тогда… Не кажется, что нам стоит… — Хуа Чэн замялся. — Открыться друг другу? Хуа Чэну было трудно это говорить. В такой ситуации он чувствовал себя абсолютно бессильным, не зная, что ему следует делать. Он никогда не предлагал ничего подобного людям, не пытался никому чем-либо помочь, особенно если речь шла о моральной помощи — Хуа Чэн сам в ней нуждался. Но видеть Се Ляня таким… — Наверное, ты прав, — Се Лянь выдохнул. — Только… Пообещай, что это не будет односторонне, ладно? — Обещаю. На самом деле, он внутренне молился на то, что ему самому не придется ничего говорить, но Се Лянь прочитал Хуа Чэна, как открытую книгу, и предотвратил это. Меньше всего Хуа Чэну хотелось рассказывать о своем прошлом и о своей семье в том числе. Он бы предпочел вообще никогда больше не вспоминать о них. — Мои родители часто ругаются вот так, — перед тем, как Се Лянь начал, прошло какое-то время молчания — собирался с мыслями. — Бесятся с каждого неправильного действия. Угрожают друг другу разводом. Думаю, они уже давно не любят друг друга. — Тогда почему не разводятся? — Из-за меня, — он произнес это так легко и просто, что Хуа Чэну стало немного не по себе. — Мать все время давит на жалость и использует меня как причину для них быть вместе. Выучить, воспитать, все дела. Се Лянь слушал крики родителей еще тогда, когда ему было лет двенадцать — не больше. Он слушал, сначала плача и пытаясь их остановить, потом какое-то время относился к этому равнодушно, привыкнув, но со временем становилось все тяжелее и тяжелее. Ему ставили ультиматумы, заставляли выбирать, с кем тот останется — отцом или матерью, Се Лянь же старался оставлять нейтралитет, не принимая ни одну из сторон. Это было слишком сложно для него самого. Несмотря на все семейные разборки и строгость родителей, Се Лянь все еще оставался единственным и любимым ребенком, и он тоже любил их. «Если тебе не жалко меня, подумай хотя бы о Се Ляне!» Се Лянь вырос с мыслью о том, что, если бы он не родился, этим двум людям не пришлось бы жить вместе и терпеть друг друга. Се Лянь считал себя виноватым, хоть и понимал, что это глупо, и на самом деле вины его в этом не было, но... Может, все сложилось бы иначе, если бы его не существовало? — Это мерзко, — прокомментировал Хуа Чэн. — Думаешь? — Определенно. Сохранять брак из-за ребенка и напрямую говорить об этом… Это все равно что пытаться переложить вину на другого, — на самом деле, Се Лянь был согласен с этим. Ситуация и правда мерзкая. — А что насчёт тебя? — внезапно спросил Се Лянь. Услышав такой вопрос, Хуа Чэн вздрогнул и нахмурился. — Твои родители любят друг друга? — Моя мать была настолько ослеплена любовью, что закрывала глаза на все его выходки, — он скривился. — Была? Они все-таки развелись? — Они умерли. Се Лянь замер с удивленным выражением лица. Так значит, Хуа Чэн — сирота? Это многое объясняло. — Ох, я… — Не надо, — прервал его Хуа Чэн. — Не жалей меня. Мне стыдно признавать, — это на самом деле так, — но я даже рад этому. — Все было настолько плохо? — по сравнению с этим Се Лянь считал свою проблему в виде скандалов родителей полной нелепостью. И правда ведь — была бы причина расстраиваться. Главное, что они живы. Что он может их слышать. А Хуа Чэн… — Мой отец умер от передоза, а мать не смогла взять себя в руки и спилась, — так и не забрав его из детского дома. Это особенно сильно травмировало Хуа Чэна: она обещала, она кричала, что обязательно восстановит родительские права, и все закончится. Они будут жить вместе, мать найдет хорошую работу, все наладится. Хуа Чэн верил. Но этого так и не произошло. — Мне все равно жаль, — негромко произнес Се Лянь. Он выглядел крайне задумчивым и все еще смотрел в сторону. — Я же сказал… — Нет, ты не понял, — Се Лянь все-таки посмотрел на Хуа Чэна, и его взгляд был полон сожаления. Хуа Чэн подумал, что ему, наверное, впервые сочувствуют по-настоящему, а не потому что нужно хоть что-то сказать бедному мальчику. — Мне жаль, потому что у тебя были настолько плохие отношения с родителями, что ты радуешься их смерти. Это ужасно. *** В этот раз Се Лянь провожал Хуа Чэна до остановки сам: тот уходил домой ближе к вечеру, когда мать собралась вместе с экономкой за продуктами, а отец засел в своем офисе, и дневной скандал, наконец, улегся. Оставшееся время они все-таки провели за английским, но уже более расслабленно: Се Лянь стал заметно разговорчивее, и Хуа Чэн никогда бы не подумал, что будет радоваться подобному — обычно его раздражало, когда человек говорил чрезмерно много. Но в этот раз лучше уж Се Лянь не будет затыкаться, чем промолчит весь оставшийся вечер. Се Лянь настаивал на том, чтобы вызвать такси (их семейный водитель отвозил мать в магазин), но Хуа Чэн отпирался, как мог, и Се Лянь в итоге сдался. Он не понимал, почему тот отказывается. Хуа Чэн же старался хоть немного сохранить свою гордость. — Кажется, скоро пойдет снег, — Се Лянь стоял, поеживаясь от холода. — Да… Скорее бы. — Любишь зиму? — Не очень. Экзамены ведь, — Хуа Чэн усмехнулся. — У тебя все получится, — уверенно произнес Се Лянь. — Вот увидишь. После экзамена будешь рассказывать мне, как все легко там было. — Конечно, гэгэ, я тебя не подведу. Се Лянь рассмеялся. Первый раз за этот день. — Даже немного обидно. Это ведь значит, что после экзаменов тебе и не нужно больше заниматься со мной. Хуа Чэн задумался — а ведь и правда. Все это время английский был почти единственным (если не считать того самого поручения Ши Цинсюаня и школьной травли) поводом для их общения. Когда Хуа Чэн просил Се Ляня помочь, он даже и не надеялся, что это поспособствует их сближению. Но все сложилось несколько иначе, чем планировалось изначально. Это больше радовало, чем расстраивало. — В школе есть куча предметов, которых я не понимаю, так что гэгэ не стоит волноваться насчет этого, — так что Хуа Чэн обязательно найдет причину для встречи с Се Лянем. Особенно после того, как они немного больше узнали друг о друге. Точнее... как бы сказать… Никто еще не знал о Хуа Чэне так много, как Се Лянь. — Да? Тогда с радостью объясню их тебе, — Се Лянь не переставал улыбаться, а Хуа Чэн смотрел на эту улыбку и чувствовал, как у него в душе что-то трескается. Нужный Хуа Чэну автобус подъехал к остановке. Перед тем, как Хуа Чэн двинулся в сторону автоматически открывшихся дверей вместе с еще несколькими людьми, что стояли чуть дальше от них все это время, он повернулся к Се Ляню: — До завтра? Се Лянь кивнул. — До завтра. ***Се Лянь Спасибо тебе за сегодня. Хуа Чэн тебе не за что меня благодарить, гэгэ. Се Лянь Я рад, что ты смог немного подпустить меня к себе. Как будто приручаю льва. Хуа Чэн не забывай, что мы в ответе за тех, кого приручили