ABBA — Money, Money, Money
Я приподнимаюсь на локтях, хотя это сделать довольно трудно — руки плетьми висят вдоль тела, потому что я снова заснул на полу. Иногда я мог себе такое позволить, не дойдя до собственной комнаты, ибо меня от этой одинаковой обстановки порой уже тошнило. В прямом смысле. Я кое-как приподнимаю тело, становлюсь на колени и, опираясь руками о бортик фонтана в зале, блюю прямо в него. Меня тошнит остатками вина, лобстерами и, кажется, креветками. Вроде бы, да, я ел их вчера. Какой толк вообще в том, что ты ешь — еду из Макдональдса или икру, если тошнить будет всех одинаково? Я срываю с шеи платок, который начинает давить как удавка, и пытаюсь вспомнить, что вчера вообще произошло. Открытие «Венеры», конечно же. Мамочка, как всегда, закатила банкет, и, кажется, в этом месяце женщин приехало даже больше, чем всегда. Тусовка была в обоих крылах дома, и на территории комплекса, и на нашей половине. Музыка играла до самого утра, а пьяные визги дородных женщин в мехах даже в июне, не давали спокойно спать. Поэтому пришлось напиться, как обычно, и я снова перебрал со своей нормой, и не смог дойти до своей комнаты. Да мне не особо и хотелось. Спать на мраморном полу в гостиной иногда было моей пьяной прихотью. Проблевавшись, я снова осел на пол, прислоняясь спиной к керамической стенке фонтана. Вода медленно журчала и успокаивала, помогая восстановить дыхание. Я попытался не обращать внимание на мерзкий привкус во рту, хотя горло еще саднило. Я обвел глазами холл, где вчера была сумасшедшая вечеринка, и все прямо-таки кричало об этом: перевернутая мебель, разлитый алкоголь, чья-то мокрая одежда после падения в бассейн или принятия джакузи, сдутые шары и прочий хлам. Я прикрыл глаза, стараясь удержать равновесие даже в сидячем положении. В голове еще гудела песня Майка, которую он вчера спел раз пять подряд, просто потому что дамочкам нравилось двигать под нее своими жирными телесами. Почему-то в этот раз приехало столько жирных женщин! Ощущение, что чем человек богаче, тем он жирнее, потому что запихивает в себя все в непомерных количествах. Майк, сукин сын, поет, конечно, хорошо, но я не мог отделаться от какой-то непонятной неприязни к нему. Я не был расистом (а Майк как раз был чернокожим), но его вечная самодовольная улыбка, будто бы он тут не персонал, а важнейшая особа, выводила меня из себя. Меня вообще раздражал весь персонал, который набрала моя драгоценная матушка. По документам я тоже числился совладельцем ее вертепа («мы приличное заведение, Стэнли!»), но почему-то ничего не решал. Как минимум, я бы не стал брать жирного и задрота на работу. Хэнском хоть и работал расторопно, но первое лицо, которое женщины по приезде видели за стойкой администратора, должно было хотя бы помещаться на фотографию! А Каспбрак бубнил себе что-то под нос так тихо и неразборчиво, что мне приходилось наклоняться к нему, чтобы услышать, и он был таким слабым, что умирал под вечер, еле таская свои вшивые подносы. Я вздохнул, потянулся за электронными сигаретами в карман пиджака, и только сейчас осознал, что пиджака на мне нет. Как не было и бумажника в заднем кармане брюк. Интересно, я снова спустил его в унитаз, как в прошлом месяце? А, плевать, там было всего несколько десятков тысяч. Память подводила, я захотел пить, но вставать не хотелось. Я понимал, что мне надо подниматься и валить в свою комнату, пока моя мамочка не спустилась и не увидела меня в таком состоянии. Я прямо услышал ее голос у себя в голове: — Стэнли, на кой черт ты купил рубашку от Ив Сен Лорана, если ты снова ее заблевал? — Может быть, тебя разжаловать до персонала? Хотя даже они выглядят и ведут себя лучше, Стэнли. — Стэнли, соберись, не превращайся в своего деда, который спился в сорок четыре года. Стэнли, Стэнли, Стэнли. Мне порой казалось, что моя мать родила меня только для того, чтобы спустя двадцать три года скинуть на меня половину обязанностей в своем бизнесе, но при этом не давать мне практически никакой свободы в этом деле. Я снова пошарил по карманам и нашел зажигалку сестры. Черт, откуда она у меня? Я прикрыл глаза, подержал зажигалку в пальцах, и вспомнил, как я вчера поджигал деньги. У меня осталось немного налички (так, для баловства), и вот вчера я сжег несколько купюр, смотря как резво они горят. Мне было плевать на деньги. Все мои проблемы были из-за слишком большого их количества. Я танцевал на столе, в окружении таких же пьяных людей, знакомых из моей богатой тусовки, когда кто-то бросил мне зажигалку в руки, и крикнул, что хотел бы увидеть, как будут гореть деньги. Такого я еще не делал. Я ловко балансировал на краю стола, раскачивая хрустальную люстру, и жег деньги под одобрительный гул толпы. Что ж, хоть что-то из вчерашнего мне запомнилось. Я убрал зажигалку обратно в карман брюк, потому что мне она была без надобности, как вдруг услышал, что по лестнице кто-то спускается в холл. По легкому стуку шпилек я понял, что это сестра. Я облегченно выдохнул, стараясь не смотреть в фонтан, где еще плавали остатки моего вчерашнего ужина, и все еще ощущая после-блевотное ощущение на языке. — Пришел в себя, наконец-то? — Бев остановилась на последней ступеньке лестницы; правая нога в черной босоножке замерла, слегка покачиваясь, — а я уж думала, ты сдох. — И тебе доброе утро, сестренка, — я показал ей средний палец, и она в ответ вскинула два, — ощущение, что лучше бы реально сдох. — О, типично депрессивный Стэн вернулся, — она театрально похлопала, а потом спустилась вниз, но остановилась в паре шагов от меня, — выглядишь убого. — Спасибо, знаю, — я попытался подняться, но ноги разъезжались. Я заметил маленькое пятно от вина на правом ботинке. Что ж, придется выкинуть, — зато ты, я смотрю, свежа и прекрасна, как обычно. — Если ты думаешь, что я отвечу тебе благодарностью, то не дождешься. Ты вчера устроил целое шоу. Я впервые видела столько людей на вечеринке. И ты был хуже всех, — Беверли села на нижнюю ступеньку, не заботясь о том, что дорогое платье а-ля ночная рубашка помнется. Шелковая ткань цвета шампанского прекрасно контрастировала с ее бледной веснушчатой кожей, и я сразу же заметил, что под платьем у нее ничего нет. Маленькая сука. — Я просто не хотел оставаться в стороне, пока на той стороне дома пятьдесят женщин бальзаковского возраста танцуют под песни Хэнлона, пуская слюни на двух придурков. — Ты про Денбро и Коллинза? — Беверли прищурила глаза. Яркие рыжие волосы короткими волнами обрамляли лицо. Минимум косметики, но только самая дорогая. Она часто любила говорить всем, что не красится вообще, но я все равно почти каждое утро смотрел за тем, как она наносит макияж так, чтобы никто не понял, что она накрашена, — я, кстати, побывала там вчера. Посмотрела одним глазком. В этом месяце действительно был шикарный разгром. Новенькие ребята такие милые, — она протянула это слово слащавым голосом, — уже успел показать им, какая ты сука? — Нет, но покажу тебе, если ты не заткнешься. — Может быть, тебе еще воды принести? — Беверли засмеялась специально громче, чем обычно, вызывая у меня тем самым приступ головной боли. Я попытался найти что-нибудь, чем можно в нее кинуть, но она только вытянула ноги, специально чуть-чуть задирая платье. — Было бы неплохо, ты мне еще должна. — За что это? — она сделала вид, что не понимает, о чем я говорю, — ладно, если хорошо попросишь, я принесу тебе воды. Холодной. Искушение было слишком сильным, но я не собирался поддаваться сестре и просить ее. Просила всегда она. Сдавленно, со стонами. Я усмехнулся. Даже после дикого похмелья она действовала на меня так. И прекрасно это понимала, именно поэтому спустилась вниз уже в этом отвратительно сексуальном платье. Я проигнорировал ее последнюю реплику, и снова попытался подняться. — Мать дома? — Кажется, на стороне «Венеры». Работает с самого утра. Тозиер вчера опять опоздал, и, кажется, снова останется без премии в этом месяце, — она поцокала языком, — но, стоит признаться, его появление вчера было весьма и весьма эффектным. — Чертов придурок. Он, блин, даже читать не умеет, как его тут держат? — иногда я начинал брюзжать, но я привык, чтобы на работе всё всегда было в порядке, а персонал появлялся на работе вовремя. — Знаешь, милый, чтобы женщины тебя хотели, необязательно иметь Пулитцеровскую премию, — она сверкнула маленькими белыми зубами, показывая между ними кончик языка. Чертова стерва! — Что же ты тогда не спишь с такими? Тозиер отлично бы тебе подошел. — Не мой формат, — Беверли подмигнула мне, — слишком простой, и, кажется, он уже занят. Мне нравятся персонажи поинтереснее. — Какие же? — я хмыкнул, поднимаясь. Мятая рубашка выбилась из брюк, кое-где была залита вином. Что ж, еще одна вещь отправляется в мусорное ведро, но она стоила всего несколько тысяч и была из прошлой коллекции. — Которые блюют в фонтан по утрам и трахают своих сестер? — Беверли улыбнулась, поводя плечом так, что тонкая бретелька сползла с кожи. Я закатил глаза. — У меня похмелье, Бев. И я должен потом помочь матери. — Что ж, — сестра ловко поднялась с пола, покрутилась передо мной, поправляя складки на платье, которое сидело на ней, как вторая кожа, не скрывая от меня абсолютно ничего, — жаль, очень-очень жаль. Ну, в следующий раз, когда вдруг неожиданно захочешь вспомнить о своих братских обязанностях, — она приподняла брови, — можешь не рассчитывать на мое согласие. — Почему ты такая сука, Бев? — спросил я, смотря на то, как медленно она поднимается по лестнице, изящно переставляя ноги на каблуках. Я, конечно, хотел ее, черт возьми, всегда хотел, но сейчас просто из вредности не стал бы с ней спать. Я имел право мучиться от похмелья, а не мчаться к ней по ее первому зову! — Потому что мы родственники, Стэн! — сказала она, не оборачиваясь и вскидывая руку со средним пальцем. Хорошо, что ногти у нее были накрашены бесцветным лаком, а не красным, как у матери. Иначе у меня был бы минус один фетиш — фетиш на все, что делает Бев руками. На последней ступеньке лестницы она вдруг остановилась, повернулась ко мне, лениво опираясь локтем на перила: — Кстати, я уже вовсю тружусь тебе над подарком на день рождения. Надеюсь, тебе понравится, и ты снова не заблюешь тут все, — Беверли улыбнулась слегка красноватыми губами, и возбуждение еще больше стало вытеснять похмелье в моем организме. — Посмотрим, насколько сильно ты постараешься. — Ммм, не думаю так. Сегодня, кажется, ты действительно будешь страдать в одиночестве, — она кивнула на мой стояк, по-театральному кулачками вытирая несуществующие слезы, — но ничего, ты можешь сходить в клуб, и Денбро и Тозиер тебя порадуют. За любую сумму. — Я не ты, и тупые голые парни меня не возбуждают, — ответил я, демонстративно расстегивая рубашку и скидывая ее на пол. Пусть эта сука не думает, что только она может играть на моих нервах. Беверли тяжело вздохнула, не в силах отвести взгляд от моего торса. Она этого даже не скрывала. — Почему мой брат такая мерзкая, самовлюбленная мразь? — Беверли выдохнула, когда я прошел мимо нее. Я задержался только на секунду, едва уловив ее слабый аромат духов от «Шанель», чтобы пожать плечами и ответить ей ее же репликой: — Потому что мы родственники? Дальше я поднялся в свою комнату, потому что похмелье и возбуждение не такие страшные вещи, которые должны были отвлекать меня от работы. А работы у меня на сегодня было действительно очень много. И если вечером Беверли снова придет в мою комнату, ей придется хорошо постараться.***
Где-то час я провел в ванной, пытаясь привести себя в порядок. Только Беверли могла видеть меня после похмелья, а мать и постояльцы — ни в коем случае. Я лежал в ванной, засунув в уши наушники, и пытался расслабиться в пене, хотя меня еще немного подташнивало после вчерашнего. Я даже не помнил, сколько я выпил. Телефон завибрировал на бортике ванны, и я взял его, особо не заботясь о том, что капли попадут на экран. Телефону было несколько месяцев, уже пора менять. Так что если бы я даже утопил его в ванне, мне было бы все равно. Это было сообщение от банка — отец снова перевел деньги, и я выдохнул. Я уже было подумал о том, что кто-то мог написать мне, но кто? У меня не было близких друзей. Все люди, которые вчера тусовались со мной, были просто знакомыми, бывшими одногруппниками и такими же богатыми детьми богатых родителей. Я не знал даже половину имен, не говоря уже о том, чтобы быть с кем-то друзьями. Перед тем, как поставить телефон на блокировку, я бросил беглый взгляд на дату. Оставалось шесть дней до 14 июня — моего дня рождения, и я ушел под воду почти до самого носа. Я ненавидел дни рождения. Праздники лицемерия, не больше. Все дарят тебе ненужные вещи, говорят ненужные слова, пытаются быть нужными в этот день, а потом забывают про тебя на еще целый год, пока им снова не вылезет упоминание на фейсбуке. Прошлый, двадцать третий день рождения, я снова провел в пьяной угарной вечеринке, а потом спалил картину, которую мать урвала на аукционе за полтора миллиона. Я хотел, чтобы мне просто было весело. Не было. Я ногой потянулся к крану, включил горячую воду. Беверли часто любила шутить, что я обожаю принимать огненный душ, потому что готовлюсь к будущей загробной жизни в аду. Я хмыкнул. Многие думают про меня так, и я не спешу разубеждать людей в этом. Взять тех двух новеньких — Каспбрак и Хэнском, вроде бы так. В этом году моя матушка, кажется, сразу лишилась и вкуса и зрения, и взяла на работу максимально странных парней — жирный администратор и официант с затравленным взглядом. Я не был знатоком и ценителем мужской красоты, но даже я понимал, что эти нищеброды никак не вписываются в концепцию нашего заведения. Меня раздражал Каспбрак своей медлительностью и тем, что он постоянно мямлил в разговоре со мной. Он даже боялся поднять на меня голову, когда я к нему обращался. Хэнском же хоть и казался весьма вежливым и учтивым, но я все равно видел, как он закатывал маленькие поросячьи глазки, как только я отворачивался. Меня вообще раздражали здесь все работники. Конечно, я не брал в расчет самый незаметный персонал — всякие там повара, уборщики и прочий мусор; со многими из них я даже не встречался, и не знал их имен, только если они не попадали в мою «черную» книгу, куда я записывал все косяки и ошибки работников. Но все остальные, как минимум, выполняли свою работу, и хотя иногда и попадались мне под горячую руку, им хватало мозгов и не хватало смелости мне дерзить. Я ненавидел, когда мне дерзили. И больше всего ненавидел тех, кто это делает. Наш стриптиз клуб, который матушка завуалировано называла «танцплощадкой», являлся одним из самых пафосных и интересных заведений во всем штате для женщин. Ну, конечно, туда мать уж точно не взяла бы Хэнскома и Каспбрака, будь они танцорами от бога. Я никогда не жаловался на свою внешность, но даже я понимал, что мерк на фоне отобранных танцоров, и даже меня порой начинали пугать женщины и их реакции на этих самых парней. Вот они-то и раздражали меня больше всего. Я еще больше усилил напор горячей воды, варясь в кипятке и в собственной ненависти. Основных танцоров было четверо — трое танцевали стриптиз, а один танцевал на пилоне, хотя, убей, я не понимал, в чем там разница. Самым нормальным был Арчи. Широкоплечий детина, который будто только сошел с обложки «Плейбоя». Он был самым старшим, и в основном на приват его заказывали женщины за сорок. Он, несмотря на свою вызывающую внешность (одни рыжие волосы чего стоили), был неглупым парнем, до этого работал медбратом в больнице, а здесь у нас еще занимал ставку массажиста. Он был вполне себе неплохим парнем, и единственным, кто ни разу за четыре года работы у нас не получил от меня ни одного нарекания. Майк Хэнлон тоже был танцовщиком и раздражал меня своей наглостью. Меня бесила его напыщенность и самоуверенность. Да, он неплохо пел, но не был вторым Луи Армстронгом, а уж внешне явно был на любителя. Он был таким самоуверенным, и хотя все равно пытался делать вид, что обращается ко мне учтиво, я видел, я просто чувствовал, как он, сука, насмехался надо мной! Я знал, что он постоянно тырит бутылки из общего бара, но никогда не мог поймать его на месте преступления, как бы ни следил за ним, и Майк всегда выходил сухим из воды. Этим он раздражал меня просто до безумия. Пилонщиком был Билл Денбро, и эта крашенная сука могла посоревноваться в моей ненависти с Майком. Он жил здесь с двумя братьями, и это выводило меня из себя. Мы не детский сад, мы развлекательный комплекс, хочешь у нас здесь работать — работай, но свои семейные проблемы сюда не тащи! Билл был сиротой, какая жалость, и только из-за братьев, которым так стремился подавать пример, не раздевался на сцене, а просто крутился на шесте. Хотя я не понимал, как этот род деятельности мог благотворно повлиять на развитие его братьев — туповатого подростка и умственно-отсталого первоклассника. Билл единственный, кто хамил мне в открытую. Он даже пристроил брата работать официантом, хотя руки у того росли настолько из задницы, что даже Каспбрак справлялся лучше. Он постоянно бил посуду, путал заказы, но моя мать иногда включала в себе сердобольную женщину, и оставляла сумасшедшую нищую семейку у нас и дальше, потому что Денбро и Тозиер были любимчиками публики и им всегда платили за их танцы больше всех. Тозиер… Я хмыкнул. Вот уж звезда мирового масштаба! Я слышал, что на него приезжали посмотреть женщины даже из других городов. Я вообще не находил в нем ничего привлекательного. Я еще мог понять, что женщины текли по накаченным Хэнлону и Коллинзу, что им нравилось представлять в своих фантазиях смазливого Денбро, который был таким прекрасным старшим братом, но Тозиер? Высоченный, тощий, и тупой, как пробка. Он, сука, даже не умел читать! Я помню, как подал ему договор перед тем, как устроить на работу, а он лишь пожал плечами и поставил какую-то закорючку. Я спросил, не хочет ли он прочитать договор, на что он только пожал плечами и сказал, что не хочет тратить на это время. Да, мать говорила, что у него диагноз, дислексия, но это нисколько не мешало ему за один вечер порой зарабатывать столько, сколько Коллинз за неделю. Он обладал какой-то неизведанной магией, когда выходил на сцену и начинал двигаться. А еще он был самовлюбленным настолько, что я бы не удивился, если бы узнал, что он дрочит сам на себя. Я старался как можно реже оказываться на второй части дома, в этом бедламе, но мое имя в документах обязывало меня проверять работу самых основных танцовщиков, потому что только ради них многие и приезжали сюда отдохнуть. Сходить в салон красоты и поплавать женщины могли где угодно, но часами смотреть на полуголых парней, которые за лишнюю тысячу могли сделать все, что они только попросят (уж Тозиер точно был безотказным), — только у нас. И поэтому мне приходилось следить за ними очень внимательно, чтобы не допустить повторения нескольких неприятных историй. Я вылез из ванной, накинул халат и еще какое-то время просидел перед зеркалом в комнате, нанося крема и патчи под глаза. Беверли всегда смеялась и говорила, что иногда я мог дать ей фору в уходе за собой. Но алкоголь и постоянные вечеринки не очень сказывались на моей коже, а я не мог позволить себе выглядеть плохо. Когда работаешь среди парней, чья зарплата зависит от того, насколько хорошо они выглядят, нельзя опускать свою собственную планку. Я оделся, думая про себя, что жемчужное ожерелье, от которого я никак не мог избавиться в своем каждодневном образе, стоит все равно больше, чем они все зарабатывают здесь за смену. Сменой считался месяц, на которые приезжала первая партия женщин, и парням приходилось работать с утра до вечера. Конечно, они получали за это хорошие, очень хорошие деньги (если вы нищие, и две тысячи долларов для вас хорошие деньги), но и работать приходилось много. Конечно, женщины подписывали разные договоры о том, что парни здесь работают, а не являются секс-рабами, но никто не мешал им предлагать парням уединяться на ночь, и многие плевали на свои принципы и соглашались. Я всегда не понимал, как можно не уважать себя настолько, чтобы спать за деньги. Это низко. И хотя я уж точно не был образцом морали, я испытывал к таким людям только отвращение, хотя и всегда придерживался правила, что за все в этой жизни нужно платить. Мне надо было каждое утро обходить парней, смотреть, не проспал ли кто из них работу, не перепил ли ночью, и не остался ли ночевать в комнате гостей. Это было строго запрещено, и я знал, кто чаще всего этим грешит. Ричи Тозиер — ему можно было даже не платить, он мог спать со всеми без разбора. По комплексу ходили слухи, что он даже спит с Денбро — интересно, таким поведением Билл тоже подает хороший пример своим братьям? Мать иногда ставила их в совместный номер, и клуб просто разрывался от женских визгов, когда они вдвоем начинали танцевать и трогать друг друга. Мерзкие пидорасы. Я прошел по комнатам, с радостью убедившись в том, что все парни уже поднялись. Арчи вовсю уже трудился в салоне, Майк распевался, и даже не поздоровался, когда я прошел мимо репетиционного зала. Черномазая сука! Я сделал себе пометку в блокноте, чтобы начислить ему еще штрафных очков. Если продолжит так, вылетит отсюда в два счета. Я не успел даже еще убрать блокнот в карман пиджака, как услышал звон посуды на кухне. Если это опять Каспбрак, он войдет в историю как тот, кто продержался на нашей работе меньше всех! Я влетел туда, и с удивлением обнаружил Джастина, младшего брата Билла. Я поражался всякий раз, когда видел, насколько они похожи — просто две капли, видимо, в будущем тоже пойдет по стопам брата. Джастин стоял, тупо смотря на разбитую тарелку, которая стоила больше, чем все его шмотки, которые он носил в свободное время. Он работал только по утрам, несколько часов, чтобы вечерами сидеть с братом-аутистом. Я подлетел к нему и схватил за тощее плечо. — Что ты, мать твою, творишь, Денбро?! Вторая тарелка за месяц! — Простите… Мистер Урис, я… — Джастин смотрел на меня испуганно, русая челка падала на глаза, — я… Я случайно. Правда, простите. Он слегка дернул плечом, опустился на колени и стал собирать осколки. — Ты здесь работаешь, только потому что твой брат своими танцами делает нам отличную выручку, но тебя самого я бы вышвырнул отсюда в миг, — я уставился на него сверху вниз, смотря как мальчишка собирает осколки дрожащими руками, — третья такая выходка, и ты… — Стэн? Джас? Что здесь произошло? Я обернулся и увидел в дверях Билла. Он явно проснулся недавно, волосы еще были слегка мокрыми после душа. Белая растянутая футболка «Левайс», такие же джинсы. Как же он меня раздражал! Вечный защитничек своего придурковатого брата, у которого руки растут из жопы! — Что ты тут разорался так? — Билл единственный, кто позволял себе обращаться ко мне на «ты», будто мы были с ним на равных! Черта с два! Я бы никогда не опустился до уровня Денбро. Я сжал кулаки. — Советую тебе лучше следить за своим криворуким братом, — я был на пару сантиметров ниже Билла и меня это убивало. Он равнодушно смотрел на меня, сложив руки, — иначе вы вылетите отсюда оба. — Билл, прости… Я правда нечаянно, — Джастин выпрямился, держа в руках осколки тарелки. — Это будет вычтено из твоей зарплаты, — коротко сказал я. — Стэн, не перегибай. Он подросток! — Билл взмахнул руками, — он работает всего второй месяц. — И уже успел попасть сюда, — я вытащил блокнот из кармана, — дважды. Скоро догонит тебя. — Послушай, Стэн, если хочешь дое… Доставать кого-то, срывай злость на мне, а Джастина не трогай. Он ребенок, — Билл говорил тихо, спокойно. Его вкрадчивый голос меня раздражал. Может, женщины и ведутся на такое, но я уж точно нет. — Я тебя предупредил. А будешь мне перечить — будешь рассчитываться за промахи брата сам, — я поправил и так идеально сидящий фиолетовый пиджак, всем своим видом показывая Биллу в мятой футболке, насколько он ничтожен. Мне так непривычно было видеть его в одежде! Он просто отличный старший брат! — И как же? — Билл хмыкнул, складывая руки на груди. — Так, как тебе не привыкать, — я ударил ладонью одной руки по кулаку другой, — ты же у нас тоже безотказный, верно? Как и твой дружок. К слову, он вчера опоздал к открытию, и если он повторит подобное, он вылетит отсюда, и его уже ничего не спасет. Можешь передать ему это. — Сам передай, — Билл закатил глаза, — Стэн, ты такая сука, когда ты уже успокоишься? — Когда перестану видеть твою смазливую рожу, — я нервно поправил жемчуг на шее, а потом развернулся и увидел, что несколько мелких кусков тарелки Джастин так и не поднял. Я наступил на них ботинком и бросил Биллу, который тяжело дышал за моей спиной, — уберись здесь, и поживее. Моя мать такой доброй не будет. Выходя из кухни, я написал Беверли сообщение, что мне нужна ее помощь. Ладно, черт, с ней. Я готов ее даже попросить. Но она мне была нужна, чтобы скинуть чертово напряжение и пойти работать дальше, иначе после встречи с тупицей Тозиером я бы уж точно за себя не отвечал. И я добавил в сообщении, чтобы она даже не думала надевать из вредности свой сраный лиф с десятью застежками. Мне сейчас явно нужно успокоиться, а не раздражаться еще больше. Ненавижу свою работу!