Путь жизни

      Йоватари вознесла молитву Миру и Небу и просила помочь народу своему, ибо знала она, что овладел людьми гнев, и пошел народ к пещере, куда ушла Йоватари, чтобы вернуть её.              Сквозь тихий свист ветра Итачи различил доносящийся из хайдена кашель. Он вздохнул: и как Рейши мог позволить Сэн спать на таком холоде? Хотя, зная о невозможном упрямстве этой девушки, он понимал, что споры с ней могли быть бесполезным занятием.       Четвертая брезентовая стена навеса уже была опущена. Кашель, однако, не прекращался, лишь стал немного глуше. Итачи пересек темноту зала и заглянул за тканевый занавес: Сэн сидела на футоне и плотно прижимала к себе подушку, пытаясь справиться с кашлем.       - Сэн, - позвал Итачи, опускаясь позади; его ладонь легла ей на спину поверх грубого уличного хаори. Сэн только сильнее сжала подушку, пряча в ней лицо.       Так не должно быть…       Темноту под навесом рассеяло зеленоватое свечение. Руку Итачи окутал мягкий свет, и через несколько секунд кашель утих. Сэн судорожно вдохнула; её хриплое дыхание заполнило погустевший мрак. Лишь только слабый отблеск тлеющих в очаге углей отражался тенями на одеревеневшей от снега и ветра ткани.       - Ты… знаешь медицинские техники?       Это не то, что следовало бы сейчас обсуждать.       - Тебе нельзя здесь оставаться, - Итачи проигнорировал вопрос.       Хаори Сэн зашуршало, и он почувствовал жар её пальцев, легко обхвативших лежащую у неё на спине ладонь.       - Уже всё хорошо, - облегченный вздох. – Знаешь, у тебя очень добрая чакра.       - Добрая чакра?       Сэн легко кивнула; серебристо-розовый ручей тусклого света скользнул по её волосам.       - Чему ты удивляешься? Ведь ты сталкивался со злой. Чакра каждого человека – индивидуальна. И в каждой есть своя темная и светлая часть. Часто – одна поглощает другую, иногда они меняются. Это не всегда зависит от того, насколько хороший человек или плохой. Твоя чакра очень добрая, гармоничная. Спокойная. Только… глаза…       - Что?       - Я уже говорила тебе однажды, помнишь? Чакра в твоих глазах опасная… и темная. Но это не как у Кины. Она… она разъедает тебя изнутри. Итачи, ты поэтому, - она крепче сжала его ладонь, - поэтому ты не веришь, что проживешь больше полугода?       Итачи молчал, даже не удивившись вопросу. Он всматривался в темнеющее пятно тени на одной из стен, прислушиваясь к теплу кожи Сэн.       - Тебе сказал Рейши?       Снова струи света проскользнули по её покачнувшимся волосам.       - Тогда… Я услышала, как ты сказал ему про два года. Тебе настолько плохо и больно, что ты хочешь умереть? – она сглотнула; безмолвие сжирало пространство вокруг. – Просто ответь…       Плохо? Больно?       Да. Порой, ему было невыносимо больно и тошно. Но это было совсем неважно по сравнению с действительностью.       - Нет. Причина не в этом, - ему не хотелось врать.       - А в чем?       В деревне. В клане. В Саске…       Тепло прикосновения исчезло. Итачи видел, как выступают из темноты складки хаори и очертания прижатых к груди рук Сэн. За искрящимися волосами совсем не было видно её лица.       - Ты можешь ответить мне на простой вопрос? Итачи? – её тон не оставлял возможности промолчать.       - Я попробую.       - Мы дороги тебе? Все мы?       Простой вопрос?       Это был тот вопрос, ответ на который пугал его сильнее, чем мысли о собственной смерти.       - Да, - но врать и отрицать что-то он действительно не хотел.       Сэн вдруг закашлялась, прикрывая ладонью рот. Итачи снова попытался согреть её своей чакрой; её тело дрожало от холода и нехватки воздуха.       - Тебе нужно уйти отсюда в тепло, - вновь они вернулись к тому, с чего начали. – Ты больна, Сэн. После истощения от поглощения чакры твой организм уязвим. Любая простуда…       - Это не простуда, - резко перебила Сэн; она перестала кашлять и тут же осадила себя, опустив голову. – Не простуда…       - Ты…       В момент Итачи накрыло волной отвратительной энергии. Она мощным потоком расползалась в стороны от трясущейся девушки. Сэн вся сжалась и согнулась, упираясь лбом в колени, словно пытаясь скрыться от того, что засело глубоко у неё внутри.       Итачи хотел активировать Шаринган, но всё прекратилось так же быстро, как и началось. Сэн сидела, не шевелясь; доносилось её сдавленное, тяжелое дыхание.       - Сэн… - поборов мерзкое чувство волнения, заговорил Итачи. – Что ты… сделала?       - Я смогла, Итачи, - её хриплый, но твердый голос. – Смогла распутать тот клубок. И разделить его на несколько частей. И забрала себе…       Быть не может…       Это превосходило всякие рамки возможного. Сэн назвала это «распутала клубок», но Итачи понимал, что на самом деле сделала девушка. Чакра Инь и Янь – вот, из чего состояли демоны, подобные хвостатым. И только разделив два этих начала, человек способен запечатать одно из них. Для изучения техники такого уровня нужны были опыт, знания, силы и годы, проведенные в бесконечных исследованиях. Но Сэн…       … распутала клубок.       Итачи тут же оказался перед ней и взял за плечи, помогая выпрямиться. Она все еще крепко прижимала сложенные в замок руки к груди и, зажмурившись, вжимала в себя шею.       - Сэн, - он потряс её, чтобы привести в чувства. – Сэн, посмотри на меня. Сэн!       Она робко подняла голову; золотистый блеск углей отразился в её зрачках.       - Ты запечатала в себе Роена?       - Нет, я… удерживаю в себе часть его чакры… - она вновь сглотнула через силу; Итачи внимательно вглядывался в её уставшие глаза. – А теперь, Итачи, скажи… какого это – понимать, что дорогой тебе человек… умирает?       Он как будто бы сорвался с обрыва и полетел в чернеющую впереди бездну. Сердце на мгновение замерло, а затем забилось с бешеной скоростью, заставляя пальцы сжаться на хрупких плечах Сэн.       «Не хочешь говорить? Тогда почувствуй, что чувствуем мы все, осознавая свое бессилие», - это она хотела сказать.       Это было самоубийство. То, что делала Сэн – было осознанным, спланированным, мучительным самоубийством. Не могло быть такого, чтобы не было другого способа спасти Кину, но она выбрала самый тяжелый, и в то же время самый простой выход. Она считала, что лучше отдать свою жизнь, чтобы спасти чужую; что лучше чувствовать боль самой и нести свое бремя, чем поделиться им с другими; она…       Его падение остановилось, и Итачи будто повис в невесомости. Теперь он понял.       Она поступает так же…       … так же, как и он сам.       Итачи и сам не заметил, как его голова потяжелела, и он склонился, лишь бы только не видеть решительно направленного на него взгляда Сэн.       - Ты… какая же ты идиотка. Твоя жизнь – это не то, чем можно жертвовать, чтобы доказать что-то.       - Я ничего не хочу доказать, Итачи. Это мое решение, и, если я не попытаюсь спасти Кину и Рейши, я никогда не прощу себя… и жизнь все равно не будет иметь смысла.       - Ты должна мне всё рассказать, - теперь он слышал собственную усталость. – Про свои способности. Откуда они, как ты используешь свою силу.       - Откровенность за откровенность?       - Пожалуйста, не заставляй меня просить. Я не хочу, чтобы кто-то из вас погиб.       - Мы тоже не хотим твоей смерти.       Итачи понимал, что она злится. Безумно злится на него за то, что он требовал от неё того, чего сам ей не давал.       Возможность позаботиться о дорогом человеке.       Но она не могла помочь ему, а он мог хотя бы попытаться.       - Сэн...       По полу потянуло холодом; угли в очаге затрещали, снова послышался тихий перезвон колокольчиков.       - Сэй, - вдруг сказала она.       Итачи поднял на неё глаза – Сэн на него не смотрела. Его руки все еще держали её за плечи.       - Если читать на местном диалекте, мое имя звучит именно так, - она едва слышно вздохнула и провела пальцами по кончикам своих волос. – Издавна здесь жили племена, которые оберегали этот остров, умели слышать его и пользоваться его благами. Их селения располагались во внутреннем кольце гор, прямо рядом с Лунным ущельем. В книгах этих племен говорится, что они были благословлены Гин-но-Оками* – так они называли цветы гинноками – и поэтому они могли чувствовать потоки энергии, пропитывающие этот остров. Мой отец… был из последнего поколения этого клана. А моя мама прибыла на этот остров вместе с беженцами Второй Великой Войны.       Она прервалась и снова прогладила свои волосы.       - Я почти не помню, как мы жили до того случая на поле Джидамаго. Тогда… тогда. Тогда местные шиноби уничтожили всё, что осталось от нашего клана и от шиноби Амегакуре. Кодон Тенма понимал, что сила моего клана может быть полезна. Он спас меня и забрал… как подопытную. Он был… не очень хорошим человеком. Я ненавидела его. И его семью тоже. Я знаю, Рейши до сих пор чувствует свою вину за то, что сделал его отец, но он не мог перечить ему или пойти против его воли. И тогда я ненавидела и его.       Она поджала губы и теперь уже вдохнула шумно, собираясь с мыслями. На Итачи она все еще не смотрела.       - Когда Тенма-сама наконец понял, что и его клан, и весь мир шиноби будет в опасности, попади Аобико не в те руки, он принял решение снять печать со Святилища и выпустить Роена, чтобы уничтожить клан Сендо и клан Куманои… но его план провалился. И в тот момент он попытался поместить Роена в меня. Но он не учел, что я… могла сопротивляться. Я не дала ему использовать себя, я хотела, чтобы он умер, чтобы запечатал демона в себе, в своей жене, детях, я… - её голос сорвался, и Сэн снова уронила голову, пряча лицо. – Это я виновата, Итачи. Я. Мне надо было умереть в тот день. Я не понимала тогда, что Рейши и Кина были ни при чем, и я тоже желала им смерти, но я… я не могла представить, что он на самом деле использует… своих детей. Поэтому… поэтому я должна…       Итачи притянул Сэн к себе и обнял за плечи, видя, что у неё начинается истерика. Он спросил про её способности с надеждой, что он мог изменить что-то. Но она дала ему понять, что это был её выбор, и менять она ничего не собиралась. И как бы ему не хотелось помешать ей, Итачи знал по себе – это невозможно.       «Она приняла решение, и мы должны уважать его», - так она сказала после смерти Кодакары-сан, понимая, что однажды другим придется с уважением отнестись и к её выбору тоже.       Сэн, кажется, успокоилась и уже тихо всхлипывала, прижимаясь лицом к грязному плащу Итачи. Несмотря на холод снаружи, ему было невыносимо жарко.       - Прости, - шёпотом произнесла она.       - Тебе не за что извиняться. Рейши знает?       Её макушка легко качнулась.       - Теперь – только ты. Рейши думает, что демон может быть запечатан только при помощи сайзенгай, то есть только в человеке, в ком течет кровь клана Кодон. Это почти так. Поэтому пусть он продолжает так думать.       - Ты не изменишь своего решения?       - А ты?       - Сэн, я…       … совсем другое дело.       Но это было не так. Они оба были идиотами, которые отдали на откуп свои жизни, считая это единственным способом искупить свои ошибки. Ответ был очевиден для них обоих, и произносить его вслух не было никакого смысла. Итачи лишь сильнее прижал Сэн, когда она снова закашлялась.       - Твой брат. Какой он?       Эти прозвучавшие в тишине слова были самыми неожиданным из всех, что мог услышать Итачи. Но удивляться сил уже не было; громко треснувшие доски за стенами навеса словно согласились с его мыслями.       - Почему ты спрашиваешь?       - Ты однажды рассказывал о нем Кине. Говоря о нем, ты казался счастливым.       Неужели?       - Он… глупый. Наивный. Слишком импульсивный, из-за этого им легко манипулировать, - Итачи усмехнулся. – Целеустремленный, когда дело касается его личных целей.       - Звучит так, будто вы с ним – полные противоположности.       - Возможно. Но он… станет гораздо сильнее меня.       - Знаешь, ты напомнил мне одну легенду. В честь неё назвали нашу аптеку. В ней… двое братьев остались последними из своего клана. Младший всегда пытался превзойти старшего, и это желание заставляло его становиться сильнее.       Старо как мир.       - Вы близки?       - Были когда-то. Я сделал все для того, чтобы отдалить его от себя.       - И ты винишь себя за это?       - Это было мое решение. Время не повернуть вспять, и винить себя уже нет смысла.       Сэн отстранилась и снова заглянула в глаза Итачи. На этот раз он не побоялся посмотреть на неё в ответ.       - Ты же очень любишь своего брата. Неужели ты не хочешь жить ради него?       Он вряд ли оценит такую жертву…       Итачи вздохнул и заправил за ухо девушки прядь волос.       - Все сложнее, чем кажется. Вы не знаете меня, Сэн. И что я сделал тоже.       - Но…!       - Я не хочу врать, Сэн, - продолжил он, не дав ей договорить. – Однажды Кина спросил меня о месте, которое мне нравится. Тогда я думал, что такого места просто не существует. Не может существовать. Что я не могу позволить себе привязаться к чему-то, потому что я не имею на это права. Но этот остров, вы трое, дали мне то, о чем я не мог даже подумать. И я хочу, чтобы вы могли жить и радоваться жизни.       - Тогда останься… - она всё понимала. Но сказать это тоже было необходимо.       - Как и у тебя, у меня есть долг, Сэн.       И если его не отдать, жизнь тоже не будет иметь смысла.       Сэн не ответила, вновь опустив взгляд. Итачи не решался нарушить тишину. Впрочем, слова больше не имели особого значения.       Промерзшее дерево стен снова заскрипело под дуновением ветра. Сэн поежилась от сквозняка и легла обратно на футон. За шуршанием одеяла Итачи различил её хриплый выдох.       - Снаружи холодно, - отвернувшись от него, едва слышно произнесла Сэн. – Ложись здесь, места хватит.       Итачи не знал, сколько еще он просидел, всматриваясь в её слившийся с темнотой силуэт. Лишь только когда в очаге ярко всполохнули угли, он дотянулся до задвижки и, убавив тягу, лег рядом.       В ту ночь, кажется, он так и не заснул.       В этом месте и вправду почти не было облаков. Итачи сидел на краю обрыва, всматриваясь в лоскуты голубого неба, проскальзывающие сквозь рванную полупрозрачную дымку.       За его спиной из-под ослепительно белой подушки снега возвышался надгробный камень. Как и в день после смерти Кодакары-сан он пришел сюда, потому что не хотел ощущать щемящее чувство неприкаянности, которое он испытывал, находясь в храме и аптеке.       «Помоги им…» - словно мантра в бессчетный раз проносилось у него в голове.       Но он теперь, действительно, не мог ничего сделать. Он не мог смотреть на Рейши, скрывающего свои растерянность и отчаяние за маской благодушия; не мог спокойно отвечать Кине на его просьбы потренироваться с ним; не мог смириться с решением Сэн принести себя в жертву в заранее проигранной битве.       Ты взваливаешь на себя слишком много, Итачи-кун, - он снова услышал голос Кодакары-сан, будто он звучал где-то рядом с ним. – Даже если ты не можешь спасти всех, ты все равно можешь помочь им.       Что за глупость. Не было такой силы, которая могла бы уберечь этих троих. Их выживание и благополучие противоречили всем законам мира. И если он не мог спасти их, не это ли подтверждало его беспомощность?       Помощь не всегда измеряется силой, приложенной к её оказанию. Чем тяжелее ноша, тем легче становится, когда разделяешь её с другими людьми. На это тоже нужны силы, и у тебя должно их хватить, чтобы помочь им нести их ношу до самого конца. Ты прав, они не отступятся от своих решений. Ты же не отступился.       Собственные мысли путались в спокойном голосе погибшей женщины. Да, Итачи был уверен: она бы сказала ему то же самое. Он всё понимал, но легче от этого не становилось.       «Скажи… какого это – понимать, что дорогой тебе человек… умирает?».       Слова Сэн тоже нескончаемой чередой то и дело прерывали его размышления. Вот уж кто поступал как законченный трус и слабак. Он избегал встречи с Рейши, Сэн и Киной, потому что ему не хватало сил находиться рядом.       Последний раз Итачи чувствовал подобное восемь лет назад. И с тех пор он наложил обет на все связи, чтобы ничего не мешало ему идти вперед по задуманному им плану. Итачи понимал эту свою слабость и понимал, что ему проще отказаться от всего и жить с сжирающим его чувством вины, нежели давать себе право на привязанности, чтобы в последствии обрубать их.       Но если так уже случилось, - снова усмешка Кодакары-сан.       Да, это он тоже понимал. Он помнил, как, оказавшись впервые на этом острове, он почувствовал нечто неправильное в отношении этих людей к нему. Позже – он осознал нечто неправильное в его отношении к ним.       Несмотря на зарок самому себе, он слишком сильно позволил этому острову впутаться в его судьбу. В его мировоззрение и убеждения. Эмоции.       Нет, все это, конечно, не могло заставить его свернуть с выбранного им пути. Не могло зародить в нем сомнения. Но…       … раньше он даже не мог допустить мысли о «сомнениях».       Но сомневаться – это нормально. Ты же человек.       Нет…       «Человек, который считает себя демоном и говорит об этом с такой горечью, уже не может быть чудовищем».       Правда ли в тот момент в его голосе прозвучала горечь, о которой говорила Кодакара-сан? Правда ли, что уже тогда он позволил себе жалость к себе? Правда ли, что он действительно считал себя чудовищем, а не просто заставил себя поверить в это, чтобы было легче после всего, что он совершил?...       - Ты самый человечный из всех, кого мне довелось повстречать.       Итачи резко обернулся на голос. В белоснежной пустоте он пытался отыскать говорившего; подул несильный ветер, поднимая порошу с сугробов. Тонкий шлейф снега пробежал по земле, обволакивая темнеющее надгробие.       Он склонил голову и усмехнулся, поражаясь собственной сентиментальности. Когда-то он даже не думал, что способен на подобное. Всё, как он убедился вновь, вообще было не так, как он когда-то думал.       И если это было так, если теперь он – не тот человек, который прибыл на этот остров четыре года назад, тогда все его обеты и убеждения тоже были не такими. Теперь – всё, что было «возможно» и «невозможно», тоже стало другим. И теперь то, что он привык считать слабостью, могло стать для него источником силы. Другой силы.       Силы, которая поможет нести бремя не только ему, но и другим.       - Светлячки.       Рейши оторвался от перемалывания трав в ступке и медленно повернулся. В дверях стоял Итачи.       - Итачи-сан?       - Вы же пытаетесь придумать способ следить за Киной без использования способностей Сэн.       Рейши кивнул.       - Шиноби часто используют феромоны насекомых, чтобы отслеживать передвижения людей. На этом острове много светлячков. Если сделать сыворотку из феромонов самки и опрыскивать ей одежду Кины, самцы будут следовать за запахом. Так вы сможете вычислить местоположение Кины.       - Это может сработать, - после недолгого молчания ответил Рейши. – Нужно придумать способ создания сыворотки, но, думаю, это будет не так сложно. Спасибо, Итачи-сан.       Тот слегка кивнул. Его взгляд упал на сверток, лежащий на рабочем столе Рейши. Кажется, его принес Йоширо-сан.       - Книга, оставшаяся со времен коренного населения этого острова, - Рейши заметил взгляд Итачи и положил руку поверх прикрытого пергаментом тома. – Хотя Роугурай была почти разрушена, там сохранилось куда больше записей тех лет. После… некоторых событий кланы Деревни Волчьего Воя договорились уничтожить все книги. Варварство, но былого не воротишь.       - Эта книга была полезна?       - Не то что бы, - Рейши вздохнул. – Там, скорее, повествуется о философии племен, которые раньше населяли этот остров. Также, кое-какие мои домыслы подтвердились. Не более. Если хотите – возьмите. Котаро для вас скоро будет готов, может, это чуть скрасит ожидание.       Старший из братьев Кодон подцепил манускрипт и передал его в руки Итачи. Книга была на замке, который, кажется, проржавел до основания и оставался на обложке только для вида.       - Рейши, - обратился к нему Итачи. – В следующий раз я приду через четыре месяца.       Тот слегка поджал губы. Понимал ли он, что, если он сделает то, что задумал, шансы их встречи были ничтожно малы?       - Я помню, Итачи-сан. Два года почти прошли. Как мы и договаривались, я всё рассчитал. Боюсь, что скоро побочные эффекты начнут проявляться сильнее. Тошнота, головокружение, галлюцинации. Падение иммунитета. Временная потеря зрения. И… более серьезные осложнения.       Итачи слышал, что эти слова давались ему нелегко. Но Рейши и так слишком много избегал правды. Это хорошо, что хотя бы кому-то он мог сказать всё, как есть.       - Спасибо, я ценю вашу помощь.       - Я… я тоже хочу поблагодарить вас, Итачи-сан. За то, что вы поддерживаете нас и не пытаетесь меня остановить.       Если бы Рейши на самом деле знал…       - Пусть вы с нами совсем недолго, но вы стали для нас важным членом семьи, и мы будем молиться за ваше благополучие, чтобы не случилось, - он глубоко вздохнул и поднял глаза. – Простите, если позволил себе лишнего, - он добродушно улыбнулся.       - Вам не за что извиняться. Спасибо, Рейши. Я благодарен вам за всё.        Луна изредка выплывала из-за тонкой пленки облаков. Её свет смешивался с рыжим свечением огней деревни; из-за этого небо казалось каким-то грязным.       Несмотря на очередную длинную ночь, опустившуюся на остров, белый чистый снег отражал мельчайший отблеск. И темнота будто оживала.       Еще не успев подняться по ступеням к храмовой площади, Итачи заметил сидящего на бревнах Кину. Мальчик был чем-то увлечен и, казалось, совершенно не обращал никакого внимания ни на холод, ни на отсутствие света. Он неспешно поднял голову лишь тогда, когда Итачи подошел к нему совсем близко.       В руках у него была небольшая деревяшка и сточенный нож.       - Итачи-сан! А… Рейши еще в аптеке?       Он кивнул. Ребенок досадливо поджал губы и потер деревяшку огрубевшими от холода пальцами.       - Ты простынешь, если будешь дальше здесь сидеть.       - Не простыну, - скуксившись, ответил мальчик. – Шиноби не болеют.       Он хотел было закашляться, но подавил позыв и, сглотнув, прочистил горло. Итачи усмехнулся.       - Я не болею! – поняв его реакцию, возразил Кина. – Просто… на антресоли в храме слишком пыльно. Вот я и кашляю.       - Ты ночуешь там?       - Иногда… - он тихо ответил, будто смутившись за то, что проговорился.       Да, Итачи знал, что Кина обосновался под крышей в восточной части храма. Время от времени он слышал его кашель и чихание. Как и периодические падения и короткие проклятия.       - Рейши точно будет лечить тебя сам, и тебе придется постоянно видеться с ним. Если ты, конечно, все-таки заболеешь, - вкрадчиво произнес Итачи.       Мальчик тут же слегка отшатнулся и уставился на него во все глаза, будто тот сказал что-то удивительно пугающее. На этот раз Итачи сдержал улыбку: похоже, Кина всерьез задумался о перспективе возвращения в тепло лишь бы не попасть в подобное позорное положение.       - Что это? – он кивнул на предмет в руках ребенка.       Тот опустил взгляд и снова повертел нечто в ладонях.       - Это… о-мамори.       Больше похоже на неудавшуюся кокэши*…       - Это наш… наш фамильный талисман, - будто прочитав мысли Итачи, добавил Кина. – Для Сэн…       Последние слова он сказал еле слышно. Итачи внимательнее рассмотрел статуэтку: действительно, теперь он понял, что она отдаленно напоминала статуи у храма. Только изображала она не волка и не тигра, а химеру. Роена.       Итачи молча опустился рядом с ребенком и посмотрел вверх, на вновь показавшуюся на небе луну. Холод от бревна волной озноба прошел по телу, напоминая, что мальчик, вероятно, провел здесь не один час. Какие же все-таки все они упрямцы.       - Как ты думаешь, - вдруг заговорил он, - мой брат расстроился бы, если бы я не возвращался?       Только по одной причине – что не смог бы убить…       Кина удивленно поднял на него взгляд, явно не понимая вопроса и очередной усмешки со стороны шиноби. Их гость вообще не шибко часто позволял себе вопросы, а тут еще и про брата спрашивает, которого Кина никогда в глаза не видел.       - Ты бы расстроился? – Итачи решил начать по-другому.       - Итачи-сан, вы больше не вернетесь?! – Кина едва не подскочил с места.       - Я имею в виду, расстроился бы ты, если бы Рейши ушел и больше не вернулся?       - Что…? Я… - теперь на лице ребенка была нескрываемая растерянность.       Итачи помнил их встречу почти четыре года назад. Тогда первой причиной для послабления его эмоциям стало ничто иное, как отношение Кины к брату. И он был уверен, что, несмотря на свой протест, это трепетное и благоговейное отношение мальчика к старшему брату ничуть не изменилось. Более того: именно оно и являлось корнем этой сильной обиды на человека, без которого Кина не мог представить свою жизнь.       - Я говорил тебе уже: Рейши и Сэн, они очень переживают за тебя и волнуются.       Наконец-то Кине стал понятен предмет заведенного разговора. Он опустил глаза и снова сглотнул.       - Я знаю. Но…       Итачи не стал нарушать молчания и ждал, пока мальчик снова заговорит.       - Они считают меня ребенком, - в конце концов чуть ли не прошипел он.       - Так докажи им обратное.       Взгляд детских глаз опять переместился на лицо Итачи.       - Знаешь, в чем главное отличие детей от взрослых? Понимание. Чем взрослее человек, тем лучше он понимает мир вокруг: значение слов, явлений. Поведения и мыслей других людей. Но еще важнее – это понимание того, как вести себя в той или иной ситуации. И дело тут не возрасте – дело в твоей готовности понять.       Да, именно поэтому раньше на этом острове Итачи так часто ощущал себя маленьким ребенком. Он многого не понимал и боялся позволить себе это понимание.       - Я… - Кина задумался и закусил обветрившуюся губу. – Они не доверяют мне и постоянно о чем-то секретничают. И ругаются. Но не как мы с Рейши, а… похоже, что они тоже больше друг другу не доверяют, как раньше. Все вообще больше не как раньше. Раньше мы были семьей, а теперь…       Он не плакал и даже не всхлипывал, просто продолжал смотреть на снег под ногами. Итачи терпеливо слушал.       - Сэн болеет. Хоть она и улыбается, но я вижу, что она сильно болеет. Все видят. Когда ей было совсем плохо, я хотел помочь, но Рейши сказал, что я могу заразиться, и мне лучше не подходить к ней. Я в это поверил. Когда ей стало лучше, я спросил, можно ли мне приходить к ней в храм, и не обиделась ли она на меня за то, что я струсил и не навещал её. А она… она заплакала. Сэн никогда не плачет, и я понял, что Рейши соврал про заразу. Но почему Сэн мне ничего не рассказала? Итачи-сан, Сэн, она… - его голос едва заметно задрожал, - она… умрет? Как Кодакара-сан?       Черт.       Итачи вовремя удержал себя от глубокого вдоха, который должен был помочь ему собраться с мыслями. Он не был готов отвечать на этот вопрос, а отвечать Кине – не имел права.       - Ты тоже за них сильно переживаешь и поэтому боишься потерять их. Но ты не должен позволять таким мыслям завладеть тобой. Сэн сильная, и, нет, она не умрет от этой затяжной болезни.       И это правда.       Увы, эта правда была всего лишь способом преподнести реальность.       - И… что мне делать?       - Ты должен понять Рейши и Сэн.       - Но как?...       - Если хочешь знать самый простой способ – просто представь, что чувствовал бы ты на их месте.       Кина снова замолчал.       - Ты бы расстроился, если бы твой брат не возвращался домой? – повторил свой вопрос Итачи.       - Да…       - Ты бы хотел, чтобы он вернулся?       - Да.       - Он тоже хочет, чтобы ты вернулся домой, Кина.       - Рейши – не я. Откуда мне знать, чего он хочет. Он не просил меня вернуться и избегает меня.       - Действительно ли это так?       Мальчик не ответил, но знал – это не было правдой.       - Ты никогда точно не узнаешь, чего хочет другой человек. Но сделать что-то, опираясь на свои собственные чувства, гораздо лучше, чем терзать себя неведением того, что бы было, если бы ты все-таки нашел в себе решимость предпринять что-то вовремя.       Кина вздрогнул от подувшего ветра и втянул носом сопли.       - Я попробую. Попробую понять.       Он сжал о-мамори в ладони и спрыгнул с бревна.       - Я пойду спать… в аптеку. Закончу завтра и подарю, - Кина убрал ножик в карман. – Вы только не говорите Сэн, что я делаю. Это сюрприз.       Итачи легко кивнул.       Кажется, это была самая полезная техника, которой он научил его за все время их знакомства.       Статуэтка у Кины получилась чересчур сточенной, но всё равно неровной. Различить, что же на самом деле за существо было выдолблено из дерева, оказалось весьма непросто. Оно и к лучшему: не хватало только еще одного напоминания о Роене.       Кина покинул храм, стоило ветру чуть усилить свой натиск на промерзшие стены. Сказал – Рейши будет сложно одному закрыть дом и подготовить его к надвигающейся буре. Поэтому он должен помочь ему.       Понял, значит. Или хотя бы попробовал, как и обещал.       Он провел рядом с футоном Сэн почти четыре часа; за это время небо успело побелеть и снова окраситься темнотой. Она была рада. Действительно рада его появлению и энергичному настрою. Казалось даже, что её болезненная усталость отступила, и девушка задышала ровнее.       После ухода Кины она продолжала молча крутить в пальцах о-мамори и улыбаться своим мыслям. Хорошо, что у неё еще остались мысли, которым она могла улыбаться – было приятно видеть её такой.       - Ты… больше не злишься на меня?       Плохое начало разговора. Хоть она и сказала это, все так же не прекращая улыбаться.       Итачи оторвался от последней страницы книги – будто Сэн ждала, пока он дочитает и только после этого заговорила – и поднял на неё взгляд. На этот раз без утайки.       - Почему я должен на тебя злиться?       Она дернула плечами.       - После нашего разговора ты почти не появлялся, а после сидел с этой бесполезной книжкой.       Книга и в правду была бесполезной. Как и сказал Рейши, ничего, кроме нескольких глав, описывающих древние ритуалы местных племен, интересного в ней не было. Философия, быт и сборник легенд о зарождении кланов на этом острове. Эти легенды могли бы заинтересовать Итачи, но смысла в них было столько же, сколько в его попытках найти в этой рукописи что-то полезное.       - Это не так, - уклончивый ответ.       Конечно, она понимала, почему Итачи так себя вел. И она, конечно, понимала, что он просто не знал, как вести себя иначе. И злился он, скорее, на себя, чем на что или кого-либо.       - Расскажи мне что-нибудь.       Сэн оторвалась наконец от статуэтки в руках и подняла на него лицо. Действительно, было приятно видеть её приподнятое настроение. Кажется, это было чуть ли не впервые с тех пор, как он попал в это место.       - Что, например?       - Не важно. Что-нибудь… хорошее.       Хорошее, да? Запрос был, явно, не по адресу. Все, что он мог рассказать, могло завести кого угодно лишь в уныние и далеко в нелицеприятные мысли. Но этого ему хотелось меньше всего.       - Мне понравилась легенда о сотворении острова и зарождении первых племен.       Не то чтобы понравилась, но какая разница.       - О богине Йоватари? – улыбнулась Сэн. – Да, красивая легенда. Все легенды о сотворении красивые. И что же тебе в ней понравилось больше всего?       Она, верно, издевается. Но делать нечего.       - Она же не была богиней. Йоватари была обычной женщиной, которая осталась вместе со своим племенем и научила их слушать мир вокруг. В этом сильное различие этой легенды от других.       - Тебе, наверное, понравился и конец этой легенды? – усмехнулась Сэн.       Подловила. Видимо, Итачи попросту был не способен проявить внимание к чему-то, на чем нет налета скорбных событий.       - Это тоже отличает эту легенду от других. Хотя её и почитали как божество, Йоватари – простая женщина. Поэтому, несмотря на свою мудрость и понимание последствий, она позволила себе человеческие чувства и влюбилась.       - Думаешь, у этой легенды грустный конец?       - Ты думаешь иначе?       Сэн еще сильнее улыбнулась и облокотилась на стену. Если она улыбается, значит, он все-таки справился с задачей рассказать «что-нибудь хорошее».       - Однажды, решив узнать, что лежит по ту сторону гор, Йоватари зашла в пещеру, что была под охраной антюяку, - заговорила она, смотря в лицо Итачи. – Дневной свет не пробивался в пещеру, и Йоватари заблудилась во мраке, и долго блуждала без надежды выбраться, пока наконец не остановилась, услышав ударяющиеся о землю капли воды. Пройдя на звук, Йоватари поняла, что ударялись капли не о землю, а о человека, лежавшего на ней. Дотронувшись, она разбудила его, и им оказался юноша, и имя ему было Шикатсу. Юноша рассказал, что сам когда-то заблудился в этой пещере, что тысячу раз прошел её вдоль и поперек, но так и не нашел выход, и уже позабыл, когда перестал искать его. Они долго провели в беседе, говорили они о судьбе и о времени, и как они влавствуют над всеми людьми на этом свете. Шикатсу спрашивал Йоватари о мире за пределами пещеры, и как он изменился. А Йоватари поведала ему о народе своем и о силе их, что направляла энергию мира и дарила гармонию за пределами пещеры, где встретились они. Они полюбили друг друга, и Йоватари узнала, что вынашивает под сердцем плод любви их. И знала Йоватари, что не сможет вывести она Шикатсу из пещеры, как бы он не просил, ибо Шикатсу рассказал ей, что искал он мира и способа, достичь мира в мире людей. И знала Йоватари, что хотел Шикатсу обучиться силе народа её и вывезти мудрость за пределы гор. И чувствовала Йоватари, как энергия, что питала её и народ её, угасает во мраке пещеры, и как народ её волнуется, и гармония, что царствовала в мире их, пошатнулась. И чувствовала Йоватари, что погибает. Но столь сильна была любовь их, и Йоватари знала, что погибнет без Шикатсу, а Шикатсу знал, что угаснет без нее. Йоватари вознесла молитву Миру и Небу и просила помочь народу своему, ибо знала она, что овладел людьми гнев, и покинула гармония мир, и пошел народ к пещере, куда ушла Йоватари, чтобы вернуть её. Но едва разгневанные люди подошли к пещере, встретил их там юноша, и имя ему было Гин-но-Ками, и был он сыном Шикатсу и Йоватари, и волосы его искрились серебром, а глаза его были слепы. Воззвал Гин-но-Ками к народу своему, и передал он заветы матери своей, а народ услышал его, и приняли они Гин-но-Ками, как брата, и учил он их мудрости и силе, ибо был он сыном Йоватари. И остались Йоватари с Шикатсу в пещере вместе, пока энергия Мира не покинула Йоватари. И бродил Шикатсу по пещере, пока не обрел покой, и пришел он ко входу, в который когда-то зашел. И не вышел он из пещеры, и продолжил он во тьме путь свой.       Сэн замолкла. Итачи смотрел на её спокойное лицо. Слушать её рассказ было куда приятнее, чем читать эту легенду в книге. Её голос звучал по-особенному. Помнится, когда-то, когда он впервые оказался с ней в Лунном ущелье, он подумал так же.       - И почему ты считаешь, что у этой легенды плохой конец? – снова обратилась к нему Сэн.       - Этот конец не плохой. Но если подумать, Йоватари оставила народ, который она породила и который так любила, зная, что променяла их на любовь к человеку, который хотел воспользоваться их мудростью и навлечь на них беды, которые поглотили мир, откуда пришел Шикатсу. Это должно было бы разозлить ее.       - Итачи, это же легенда! – Сэн практически рассмеялась. – Ты читаешь сюжет и делаешь выводы об истории, основываясь на фактах. Но факты тут не важны, тут важны символы. Йоватари – олицетворение сути жизни, существования. Шикатсу – образ человека, который движется по циклу жизни и смерти. Он бродит в темноте от входа к выходу, но не может выйти из пещеры, потому что в нем нет гармонии, он тщеславен, в его существовании нет смысла. И когда Йоватари и Шикатсу встречаются, они влюбляются друг в друга, потому что путь от жизни к смерти стремится обрести суть и смысл движения. А Йоватари нашла в Шикатсу смысл своего существования, потому что она – суть жизни, и без жизни она существовать не может. Йоватари умерла, когда подарила гармонию Шикатсу, и он смог найти выход из пещеры.       - Но он решил остаться в ней и после смерти Йоватари. В чем мораль этого поступка? – Итачи, кажется, понял, что пыталась донести до него Сэн, но вся эта метафорика все равно оставалась крайне нелогична.       - Жизнь и смерть существуют в круговороте, - улыбнулась Сэн. – Не это ли ты сказал мне однажды? Шикатсу не может выйти из пещеры, потому что пещера – это символ его пути, пути в темноте, который всё равно приведет его к закономерному концу. Шикатсу – жизнь и смерть, – и он будет вечно двигаться по кругу в поисках истины и смысла существования*.       На стене напротив тускло выступала гравюра женщины, вскинувшей руки к небу. Йоватари – суть жизни. Красивая история о сотворении мира, основанного олицетворенным желанием жить. Но Итачи, действительно, не видел смысла во всех этих легендах. Сэн была права: он смотрел на факты. И факты их поступков казались ему довольно глупыми.       - Ты… - различив на стене изображение то ли бабочки, то ли птицы, Итачи нахмурился. – Ты сказала, «пещера под охраной антюяку». Но в книге этого не упоминалось.       Сэн откинула одеяло и придвинулась ближе к Итачи. Она перелистнула книгу и, просмотрев несколько страниц, указала пальцем на строчку.       - Видишь, здесь. Ты прочитал «куроучи», но, если читать на местном диалекте, это произносится как «антюяку». Эта книга, как и многие оставшиеся с того времени, были записаны со слов монахов, поэтому часто написание расходится с оригиналом.       Итачи нахмурился сильнее. Действительно, это слово можно было прочитать и как «антюяку».       - Что это обозначает?       - Ты же читал продолжение легенды о Шикатсу? Он остался в пещере, и его тело распалось на части, и эти части превратились в летучих мышей. Помнишь, я как-то рассказывала тебе о них. «Курояку» или «куросагуру» - сейчас местные жители так называют тех летучих мышей, которые живут в пещере. Всё из-за неправильной записи. «Антюмосаку», или «ищущие в темноте» - так называли их коренные жители этого острова.       Сэн продолжала свой рассказ, но Итачи практически не слушал её. Ну, конечно. Какой же он идиот. Он не мог найти смысла в этих записях, потому что не искал так, как нужно было с самого начала. Не только шиноби хранят свои тайны. Тайны хранят все, у кого они есть. И каждый делает это по-своему. И только зная все эти способы, можно дойти до истины.       Ищущие в темноте. Куросагуру. Антюмосаку.       Идиот.       Итачи выхватил книгу из рук опешившей Сэн. Она замолчала, наблюдая, как он судорожно перелистывает страницы.       - Итачи, ты что… - она наконец осмелилась заговорить.       - Здесь, - он указал в книгу.       - Легенда об алчном человеке?       - Прибывшем на остров и идущем на сигнальный огонь, да. Как это читается?       - Сайрое норо… - Сэн остановилась на полуслове. Её зрачки забегали по строчкам; она затаила дыхание.       Она тоже поняла.       - Ооками но джуу… ан роен*, - едва шевеля губами, произнесла Сэн. – Темный дикий зверь, подобный волку Роен.       Она сглотнула.       - Времени нет. Но нужно прочесть это, - не отрываясь от книги, сказал Итачи.       Времени не было. Но если был способ вытащить зверя из Кины и запечатать его без лишних жертв…       Ищущие в темноте.       Времени не было. Но, кажется, у них появилась надежда на чудо.