Amor fati

*Я уж не таков, каким был прежде (Гораций)

      Чонгук никогда не любил свою комнату. Разве что в глубоком детстве, но этого он не помнил. Первые его воспоминания о комнате — закрытая дверь. Для пятилетнего мальчишки она казалась до самого неба. Он вставал на носочки и мог дотянуться до ручки лишь кончиками пальцев.       Стоило ему заплакать, тут же прибегала няня. О ней у Чонгука остались, пожалуй, самые тёплые воспоминания из детства. Вот только как бы она не была хороша, всё равно не могла заменить родителей.       Его отец руководил семейной компанией, а мать была популярной певицей. Надо ли говорить, что дома они появлялись крайне редко. И хоть у него и был старший брат, но разница в десять лет и строгое воспитание сыграли с ними злую шутку. Чон Мингю был занят или учёбой, или друзьями, на младшего брата у него не было ни времени, ни желания общаться.       Так и получилось, что с младенчества Чонгук оказался заперт один в золотой клетке. У него было всё, что можно пожелать: любые игрушки, еда, учителя. Но не было одного — семьи. Домашняя прислуга какое-то время заменяла ему её, но у них были свои семьи, свои дети. Они уходили и приходили, вскоре даже его любимая няня уволилась. В какой-то момент Чон перестал различать их по именам и лицам.       Подростковый возраст по Чонгуку пришёлся жёстко. Если в детстве он старался быть идеальным сыном, чтобы родители его любили, то лет в двенадцать понял, что от этого нет никакого смысла. Вначале он перестал делать домашнее задание, и почти сразу получил выговор от отца по смс. Потом разбил несколько дорогих вещей, и вечером в комнату к нему зашёл брат, чтобы отчитать. Подрался в школе, и матери пришлось пройти с ним к директору.       Чонгук и сам не очень уловил тот момент, когда из прилежного ученика превратился в хулигана. Он спал на уроках, бросил все дополнительные занятия, грубил учителям, дрался, перестал общаться со старыми друзьями и нашёл новую «плохую» компанию, начал курить, сбегал из дома, воровал. Поначалу родители пытались на него повлиять, ругали, запирали дома, оставляли без еды. Психологи, к которым его отправляли, угодливо улыбались его родителям и клялись, что это переходный возраст, со временем всё пройдёт, а так он золотой мальчик, очень умный и способный, только послушайте отзывы его учителей из начальной школы... Чонгук же на это только расплывался в издевательской улыбке.       Он повышал и повышал градус, чтобы на него обращали внимание, беспокоились, чтобы получить заботу хоть так. Но он не учёл, что люди привыкают ко всему. Так же как и он сросся с новым собой, его родители просто... смирились. Чонгук не знал, то ли они решили, что со временем пройдёт само, то ли поставили на нём крест, то ли ещё что. Но в какой-то момент он понял, что всё вернулось к изначальной точке. А он сам к ней вернуться уже не мог.       И хотя прутья клетки разомкнулись, он выпорхнул наружу и мог делать что хочет, всё это было иллюзией, ведь его ноги всё ещё были плотно привязаны к родному дому цепью. Это была его семья, которую он всё же любил и ждал, было перспективное будущее, деньги в конце концов. Чонгук одновременно хотел разорвать цепь в клочья, но на последние шаги у него не хватало смелости.       Когда в тот злополучный день он впервые встретился с Юнги, пустой взгляд продавца напомнил взгляды родителей. Когда он пьяный приходил домой, когда забирали его из кабинета директора, когда он ругался с ними. Им было всё равно. Так и для Юнги он был пустым местом.       Учителя и многие ученики его ненавидели, другие восхищались показной свободной духа, крутым поведением, его внешностью. Чонгук готов был ко всему, кроме равнодушия. И вот он ворует алкоголь прямо под носом, внаглую, а получает закрытую дверь, до самого неба, как ни пытаешься дотянуться до ручки — не получится.       Но Чонгук стал старше. Он подпрыгивает — устраивается на работу. Пытается достать ручку палкой — достаёт Юнги постоянно. Подставляет стул — находит девушку. И ножка стула ломается. Он больно падает, ударяется головой, разбивает колени. Он плачет. Но Чонгук уже взрослый, его не утешит няня, не придут родители, брат. Он должен подняться сам.       И вот Чон лежит в своей комнате. Он помнит зажмуренные глаза Юнги. Помнит, какой тёплой была его кожа, и как она покраснела, когда Чонгук разжал руки. Он помнит, как сильно его ненавидел. И насколько сильнее хотел увидеть улыбку.       Юнги в его памяти навсегда останется там, в магазине, прижатыми к стене около стеллажа с алкоголем, где они когда-то познакомились. И эта картинка разрывает ему сердце. Ничьего внимания он не жаждал так сильно со времён родителей. И уже давно ему не было так больно и тошно от самого себя.       Чонгук открывает глаза. Стены в его комнате тёмно-синие, стоит длинный шкаф из тёмного дерева с книгами, есть зеркало в полный рост, шкаф с одеждой, рабочий стол завален пыльными учебниками. В этой комнате так много его вещей и так мало от него настоящего. Он не хотел заполнять её ценными вещами, потому что ненавидел. Но на прикроватном столике стоит баночка из-под бананового молока, которым угостил его Юнги.       Чон плотно сжимает губы, а глаза против воли наполняются слезами. Он больше никогда его не увидит. Он не сможет извиниться. Объясниться. Он жалкий, гадкий мальчишка, разочарование, никому не нужный. Чонгук накрывает глаза локтем и пытается заткнуть внутренний голос.       В дверь стучат, что заставляет парня вздрогнуть. Он откашливается и кричит:       — Уходи!       Спустя мгновение из-за двери раздаётся неуверенный голос служанки:       — Господин Чон, Вы ничего не ели со вчерашнего вечера...       — Я сказал убирайся!       Чонгук хватает первое попавшееся с тумбочки и швыряет в дверь. Но шлепок выходит слабым, хоть и заставляет женщину отступить. На пол упала и откатилась баночка из-под молока. Чон так и замер, тяжело дыша, безотрывно на неё смотря. Банка помялась на один край, но упала на целый и покачивалась какое-то время, но в итоге замерла.       Звуки покинули комнату. Не было слышно ни пения птиц, ни людей за дверью, ни даже дыхания Чона. Комнату поглотила тьма. И осталась только покорёженная банка на полу, как напоминание о покорёженной жизни.       Он ещё долго сидит так, без движения, а за окном проходит вечер и начинается ночь. Страхи облепляют Чонгука со всех сторон. Уродливыми призраками родителей и знакомых они обступают его, чтобы напомнить — насколько он ужасный человек, как сильно их разочаровал и насколько теперь безразличен. Юнги к нему так и не приходит. И Чонгук почти расстроен. Он хотел бы услышать его голос хотя бы ещё один раз.       Неделя проходит бессмысленно. Хотя Чон сдаётся и всё же ест, ходит в школу, катается на байке, чтобы хоть как-то избавить голову от надоедающих мыслей, всё равно неприятное ощущение в душе его не оставляет ни на секунду.       Он ожидает, что ему позвонят ещё в понедельник, чтобы уволить, но вот вечер пятницы — а на телефоне пусто. Чонгук долго мозолит глазами телефон. Ещё дольше смотрит на помятую баночку из-под молока.       Намджун отвечает через три гудка:       — Привет, Чонгук! — его голос, как всегда, весёлый и наполнен теплом. — Что-то случилось?       — Эм, нет, то есть… — Чонгук теряется, он-то был уверен, что Ким даже говорить с ним не хочет, поэтому и не звонит. — Я просто хотел узнать… Как там господин Мин?       — Юнги? — удивляется Намджун. — А что с ним?       Пальцы против воли сильнее стискивают телефон. Ну конечно. Конечно, он ничего не рассказал.       — Да нет, ничего… Я… Господин Ким, наверное, мне придётся уволиться…       — Что?! Почему? Что-то не так? Юнги что-то учудил?       — Нет! Это… Дело во мне.       — Вот как… Ясно. Тяжело с учёбой совмещать, да? Если хочешь, могу сократить тебе часы.       — Спасибо, но… Эта работа не для меня.       — Эх… Очень жаль. Мне казалось, вы с Юнги хорошо сработались.       Чонгук еле удержался от того, чтобы фыркнуть. А потом против воли на глаза опять выступили слёзы. Голос Намджуна был такой успокаивающий, почти отеческий. По крайней мере, Чонгуку казалось, что голос у отца должен быть именно таким. И поэтому он выдавил в трубку с надрывным смехом:       — Я ему не нравлюсь…       Ему самому было противно от этого несчастного тона. Чонгук много кому не нравится, и он сам виноват, тогда почему же так больно?       — Хм… Я так не думаю, — задумчиво протянул Намджун. — Юнги он, знаешь… кажется очень безразличным, да? На это есть свои причины, так что не принимай всё на свой счёт. Но с тобой он… Как бы это сказать… Кажется более живым, что ли? — усмехается Ким. — Впервые за долгое время я увидел, как он злится и улыбается.       — Улыбается? — непонимающе повторил Чонгук.       — Ага. Чёрт, он будет злиться на меня, но… Он говорил, что ты старательный. И что он хочет тебе помочь. Сказал, что ты в непростой ситуации, хоть подробности и не рассказывал, но… Думаю, что он пытался заботиться о тебе. В своём особом стиле.       Чонгук не знал, чему больше удивляться. Тому, что Юнги обсуждал его с Намджуном, или тому, что он говорил о нём что-то хорошее. Ему бы радоваться, но сердце заныло по новой. Подожди он ещё не много, не сорвись он тогда, возможно… Всё было бы совершенно иначе.       — Я не пытаюсь отговорить тебя увольняться, — сказал Ким, неправильно расценив молчание Чонгука. — Но по контракту тебе надо отработать ещё две недели. Я попытаюсь найти кого-то побыстрее, но хотя бы завтра тебе придётся выйти.       Ещё один день… Последний день. Возможно, это его единственный шанс извиниться. Или хотя бы ещё один раз увидеть Юнги.       — Хорошо… И спасибо, господин Ким.       — Да не за что. Созвонимся тогда ещё. Пока!       Чонгук в прострации опустил телефон. Он думал, что всё закончилось. Но что, если это только начало?

***

      Чон осторожно приоткрывает дверь. В этот магазин он всегда заходил «с ноги», когда воровал и когда работал. Теперь всё кажется иначе. И он как будто заново оглядывает изученное вдоль и поперёк помещение.       Сразу справа от входа находится касса, за которой обычно обитает Юнги. Там стоит кассовый аппарат, разложена всякая мелочовка, сзади находится стойка с сигаретами и продвигаемыми товарами. Но больше всего Чонгуку нравится это место, когда на каждом свободном участке разложены бумаги, которые, нахмурившись, изучает старший продавец.       Справа находится стойка со стульями, за которой можно поесть, микроволновка, одноразовая посуда. Чонгук уже привык тут есть, наблюдать за улицей и краем глаза за Юнги.       Дальше за этой зоной у стены стоят в ряд холодильники: с молочными продуктами, мясом, напитками. Ближе ко входу продукты, у самой дальней стены наполовину алкоголь со снеками и небольшое количество товаров для дома и гигиены.       А вот если пойти прямо от входа будет подсобка. Из которой сейчас и выглянул потрёпанный с утра Юнги. Они замерли друг напротив друга, смотря точно в глаза. Мин не изменился, всё так же выглядел болезненно со своей почти зеленоватой кожей и синяками под глазами. Но он как будто похудел ещё сильнее, а взгляд стал ещё мрачнее.       Чонгук не долго смог выдерживать эту пытку. Он уткнул взгляд в пол и ураганом пронёсся мимо Юнги, который отступил в сторону. Чон быстро переоделся и приступил к своим утренним обязанностям: принять и рассортировать новый товар. Он занимался этим дольше, чем обычно, пытаясь оттянуть неизбежную встречу с Юнги. Ночью он не сомкнул глаз в ожидании, а теперь хотелось опять сбежать.       Когда он всё же вышел в зал с тележкой, наполненной доверху рамёном, то Юнги уже пробивал за кассой товар, а в зале было несколько покупателей. Чонгук не особо понимал, чего ожидать от Мина после всего произошедшего, но часть его подозревала: ничего. Юнги не раз доказывал, что он предпочитает игнорировать сложные ситуации, а не стоять за себя. Так что не было ничего удивительного в том, что рабочий день походил на остальные.       За исключением одного — они не говорили.       Чонгук не представлял, что сказать, а Юнги, видимо, не хотел иметь с ним ничего общего. За что Чон не мог его винить. Он бы и сам был рад покинуть своё тело и навсегда забыть, что Чон Чонгук существовал.       Весь день Чон подбирал слова извинения, но не мог придумать ничего путного. А время утекало сквозь пальцы. Обычно он не мог дождаться конца рабочего дня, а сейчас удивлялся, почему часы пролетают так быстро. Сегодня последний день, когда он может всё исправить. Или хотя бы облегчить душу. Но Чонгук всегда всё портит, он не умеет извиняться, признавать свою вину. Он привык убегать. Но с Юнги хотелось остаться и узнать, что же скрыто в этих тёмных, как бездна, глазах.       Чонгук уже домывает пол, а Юнги почти закрывает кассу, как он решается. Хватает с полки банановое молоко и несётся к Мину, громко ставя молоко на стол, так, что старший вздрагивает.       Он поднимает на младшего взгляд, но тот уверенно отводит глаза в сторону. Без слов Мин пробивает товар, Чонгук расплачивается картой, хватает молоко и уносится в подсобку одеваться. Сердце колотится как ненормальное, чувство, что оно вот-вот пробьёт грудную клетку. И Чонгуку кажется, что так было бы даже лучше, если бы он остался на складе с развороченной грудиной и бессмысленным окровавленным сердцем наружу.       Из магазина вылетает настолько же стремительно, насколько нерешительно заходил. Он глубоко, с сипом втягивает вечерний воздух, кажется, что лёгкие просто не усваивают кислород, и в итоге закашливается.       Юнги выходит минут через десять. Он настолько погружен в свои мысли, что не замечает младшего коллегу, притаившегося недалеко от входа. Поэтому, как только Мин закрывает дверь и Чонгук делает шаг в сторону от стены, он вздрагивает от неожиданности. Но из его рта даже не вырывается вздоха. Такое чувство, что за эти дни он разучился говорить.       Чонгук собирает последние крупицы смелости и делает шаг вперёд, протягивая Юнги баночку с банановым молоком. Юнги, нахмурившись, смотрит сначала на неё, потом на парня, и продолжает стоять на месте.       У Чонгука от безысходности наворачиваются слёзы на глаза, но он не даёт им пролиться. Ещё не хватало выглядеть перед Мином слабаком. Поэтому Чон делает ещё пару шагов в сторону Юнги, протягивает руку к его, безвольно висящей. Мин не убирает её и не отступает на шаг назад. Вместо этого он всё ещё пытается поймать взгляд Чона. А тот, не встретив сопротивления, осторожно, со всей нежностью, на которую способен, берёт его руку и вкладывает в ладонь баночку с молоком.       — Простите, — так тихо, что, если бы они не стояли настолько близко, расслышать было бы невозможно.       Чонгук отпускает руку. Он почти что слышит, как банка безвольно выпадает из пальцев Юнги, как из неё выливается молоко, как она становится такой же покорёженной, как его собственная, которая теперь хранится в ящике стола. Но звука не следует. Юнги крепко держит баночку в руке.       И тогда Чонгук решается. Он смотрит Юнги в глаза, как сегодня утром. И несмотря на то, что сейчас на улице темно и глаза Юнги можно рассмотреть только из-за неоновых вспышек от вывесок, никогда ещё Чон не видел его настолько хорошо.       Сначала он чувствует слёзы и только потом их осознаёт. Чонгук не выдерживает напряжения последних дней и падает на колени, больно ими ударяясь, и закрывает глаза ладонями. Он давно не плакал при ком-то, а плакать перед Юнги хотелось ещё меньше. Но ему так стыдно, так больно, так безумно пусто и плохо, что нет больше сил. Всё это началось с закрытой двери комнаты, а закончилось около двери продуктового магазина. И казалось, что между этими двумя событиями была просто пустота, просто чёрное нечто, куда засосало Чонгука. И откуда он смог выбраться только благодаря неоновым вспышкам в глазах Юнги.       Чон не знает, сколько времени проходит, прежде чем он отрывает липкие от слёз руки от лица. Он ожидает, что Мин давно ушёл, но стоит поднять взгляд, и он видит Юнги на корточках рядом. Тот смотрит в сторону дороги на проезжающие мимо машины и пьёт банановое молоко.       — Хён, — хрипло зовёт Чонгук и тут же исправляется, — то есть, господин Мин, простите меня… Понимаю, то, что я делал, ужасно, и я недостоин прощения, но… Мне так жаль, — слёзы опять начинают литься по его лицу, стекают по носу и заливаются в рот, стекают прямо за шиворот футболки. — Я уволился. Сегодня… Мой последний день. Наверняка Вам не хотелось меня видеть, но мне нужно было извиниться… Простите, это эгоистично. Я больше… Больше никогда… Никогда не покажусь… Вам… На… Глаза…       Последние слова оказываются почти неслышны, потому что истерика заново накрывает парня. Как будто сейчас из него льются все те слёзы, что он не мог выплакать за предыдущие годы своей жизни.       Юнги поднимается на ноги и смотрит на трясущегося парня сверху вниз. Чонгук ожидает, что он обойдёт его и направится к себе домой. Но вместо это Мин впервые подаёт голос:       — Вставай.       Он неожиданности Чонгук даже перестаёт плакать и поднимает на другого красные глаза. Мин выжидающе смотрит на него. Чон тут же неловко поднимается, хоть он и выше Юнги, сейчас кажется себе намного меньше. Продавец поворачивается назад к магазину и открывает дверь, потом заходит внутрь и включает свет. Дверь он оставляет открытой.       Чонгук, не уверенный, что правильно всё понял, заходит внутрь и прикрывает дверь. Юнги скрывается за стеллажами, но вскоре появляется рядом со столиком около окна. В его руках бутылка соджу и два ланчбокса.       — Не стой столбом. Принеси вилки и чашку, — говорит он, не смотря на Чона.       Тот тут же срывается с места, находит в подсобке необходимое и возвращается. Юнги уже сидит на стуле, нетерпеливо протягивает руку к Чону и, получив необходимое, наливает алкоголь в чашку и делает большой глоток.       — Садись, — после говорит он.       Чонгук тут же усаживается рядом.       — Какой послушный, — хмыкает Юнги и выпивает ещё.       — Можно мне тоже? — решается Чонгук и протягивает свою кружку.       Мин смеряет его взглядом с приподнятой бровью.       — Не дорос ещё.       — Хотя бы пиво, — пробует Чон.       — Ты же говорил, что тебе не нравится вкус, — замечает Мин.       — Да, но… Сейчас мне хочется чего-то горького.       Юнги внимательно смотрит на него пару долгих секунд, потом поднимается и исчезает за полками. Но возвращается почему-то с несколькими баночками молока в руках: бананового и клубничного.       — Не наказывай себя, Чонгук, — говорит он, ставя напитки перед младшим и открывая ему ланчбокс. — Твоё поведение от примерного, конечно, далеко, но, поверь, в моей жизни происходило и большее дерьмо.       Юнги улыбается болезненной улыбкой и допивает из чашки соджу, после сразу наливая себе ещё.       — И всё же… Я ужасный человек.       — Скорее, запутавшийся, — отвечает Мин. — Расскажи мне.       — Что? — не понимает Чон.       — Расскажи, как ты стал таким.       Чонгук смотрит на чужой профиль пару секунд, а потом отворачивается. Он съедает ланчбокс, почти что насильно запихивая в себя еду, и выпивает всё молоко. Юнги не беспокоит его, просто потягивает рядом соджу. А потом они долго сидят в молчании. За окном проносятся машины, проходят люди, пролетают птицы. Куда они спешат? Есть ли у них дом? Ждут ли их?       — Это грустная история длинною в жизнь, — прерывает молчание Чонгук, отвечая на просьбу так, будто после неё не прошло больше получаса.       — У меня есть вся ночь. Хотя… Даже больше.       Чонгук в который раз за вечер внимательно смотрит на другого. Такое чувство, что за этими словами скрыто нечто большее.       — Вы правда хотите узнать? — хрипло спрашивает младший.       Бутылка в руках у Юнги уже почти пустая. Он держит её над кружкой, но в итоге допивает остатки прямо из горла.       — Да.       И Чонгук рассказывает. Потому что это меньшее, что он может сделать для Юнги. Попытаться объяснить, почему он так поступал. Что в этом не было вины Мина, просто старший из лучших побуждений сковырнул старую рану, сам того не осознавая.       Чон опускает имена родителей, но выдаёт всё остальное. И про закрытую дверь, и про работников дома, заменивших семью, про бунт и про то, как случайно увяз в нём с головой. Мин слушает не перебивая. И к концу своей исповеди Чонгук начинает хрипеть.       Он хочет объяснить, почему пришёл в магазин, почему доставал именно Юнги, почему ему было так важно добиться реакции того. Но сам не до конца понимает себя. Поэтому он заканчивает на словах: «А потом я встретил Вас». И этого кажется уже слишком много, уже слишком откровенно.       Юнги долго молчит. И Чонгук даже думает, что он не заговорит. Но в итоге старший произносит то, чего он никак не ожидает:       — Я думал, твоя мать больна.       — Что? — удивляется Чон.       — Ты сказал, что она больна… Тогда, той женщине… Когда поменял ценники.       — О, — губы Чонгука удивлённо округляются, он уже и забыл про это. — Я сказал это, чтобы она отстала! Я не пытался обмануть Вас, честно! Даже не думал, что Вы мне поверите… — а потом его осеняет. — Так Вы поэтому меня не сдавали? Поэтому жалели и хотели помочь?       Юнги досадливо кривится, отвечая на все вопросы. Чонгук даже не понимает, радоваться ему или расстраиваться. Он просто открывает и закрывает рот, как выброшенная на берег рыба.       — И что теперь? Теперь Вы расскажете господину Киму? — выдаёт он.       Раньше ему хотелось, чтобы Юнги всё рассказал. Но теперь… Теперь это пугало.       — Нет, — качает головой Мин и, наконец-то, смотрит на Чонгука. — Я не против, если ты останешься работать. Если ты пообещаешь стараться и не мешать работу с личной жизнью.       Чонгук не очень понял, что имеет в виду Мин: не приводить на работу подружек или не клеиться к нему. Скорее всего, всё вместе взятое. Он бы и рад это пообещать, но, смотря в тёмные глаза продавца, не мог выдавить из себя ложь.       — Не думаю, что могу… — говорит Чонгук, он не хочет начинать всё заново с новой лжи. — Но я могу пообещать, что уйду, когда Вы меня попросите об этом.       Две темноты на глубине глаз сталкиваются друг с другом. И Чонгук видит напротив своё отражение.       — Ладно, пойдёт, — кивает Мин и отворачивается. — Уже поздно, тебе пора домой.       — Не хочу, — качает головой Чон, стоит подумать, что он опять вернётся к той закрытой двери, и его пробивает дрожь. — Можно я останусь здесь? Посплю на складе. Всё равно завтра на работу.       Юнги поджимает губы и недолго раздумывает. Но в итоге кивает. Наверняка не в последнюю очередь из-за той истории, что ему рассказал сегодня младший.       На верхней антресоли обнаруживается пыльный футон, который когда-то на всякий случай притащил Намджун. Они раскладывают его на полу среди коробок, и Юнги выдаёт наставления. А потом растворяется в ночи, бросив напоследок «До завтра». И у Чонгука заходится сердце, потому что он не надеялся даже услышать «Прощай», когда заходил утром в магазин.       Он отправляет Намджуну сообщение о том, что передумал увольняться. Потом берёт из холодильника воду и выпивает до дна. Чонгук, конечно, бросает взгляд на банки с пивом, но тут же отворачивается от них. Он обещал Юнги стать лучше.       Футон кажется удобнее, чем его кровать. А коробки лучшем оформлением интерьера, чем дизайнерские обои и мебель. Чонгук закрывает глаза и проваливается в глубокий сон, уже предвкушая новый рабочий день бок о бок со старшим продавцом.

***

      Какое-то время после пробуждения Чонгук был дезориентирован. Обычно ему утром в глаза начинал бить свет, но комната, в которой он находился, была угольно-чёрная. Он похлопал глазами, пытаясь различить очертания вещей, и понял, что находится на складе. Остальные воспоминания не заставили себя долго ждать. Ему всё ещё было стыдно и плохо, но нечто похожее на прощение от Юнги сгладило саднящие раны.       Чонгук пошарил рядом рукой и обнаружил мобильный телефон, который показывал неутешительные цифры: «11:24».       — Чёрт, — выругался он сквозь зубы и резко сел.       В глазах тут же потемнело ещё сильнее, а голова закружилась, но Чона это не остановило, и он встал на ноги. А затем, недолго думая, распахнул дверь в магазин. Ему тут же резанул свет глаза, и он сощурился, еле различая у кассы Юнги и... Покупателя, чёрт. Чонгук тут же захлопнул дверь и прижался к ней спиной, дыша так, как будто пробежал стометровку. Идиот, и чего он попёрся в зал? Для начала надо было хотя бы умыться: дальше в подсобке был вход в ванную комнату с раковиной и туалетом. Он весь пропотел ночью в закрытом помещении, но не помнил, где хранятся запасные футболки и у него не было полотенца. Что уж говорить о расчёске, зубной щётке и пасте. А ещё о времени.       Пока он стоял около двери и нервно придумывал план действий, в дверь раздался стук. Кто это мог быть, не составляло труда понять. С выражением искренней скорби на лице Чонгук приоткрыл дверь и уже приготовился извиняться, но Юнги просто сунул ему в руки пакет.       — Приведи себя в порядок и выходи, — с этими словами он направился назад за кассу, а Чон поспешил прикрыть дверь.       В пакете обнаружилось всё необходимое, Юнги собрал вещи с прилавков магазина. Правда, всё ещё не было полотенца и футболки. Порывшись в коробках около компьютера, Чонгук всё же выудил помявшуюся чёрную кофту, а вытереться решил своей.       Через десять минут он уже прошмыгнул в зал и у входа на склад заметил несколько коробок с новым товаром, которые Юнги не смог занести и разобрать из-за него. Он тут же схватился за коробки, но его остановил громкий голос Мина:       — Занеси их на склад и возвращайся.       У Чонгука внутри всё упало. Он выполнил поручение, и, как провинившийся пёс, медленно подошёл к Юнги, который вырезал ценники.       — Господин Мин, простите, я забыл поставить будильник... Но Вам стоило меня разбудить, — попытался оправдаться Чон.       Юнги смотрел на него грозно и не говорил ни слова.       — Я... Простите, я знаю, что пообещал стараться... Такое больше не повторится!       Кажется, Чонгук выглядел действительно несчастным, потому что Юнги почти сразу сдался и фыркнул.       — Да не собираюсь я тебя ругать. Вчера был тяжёлый день, я решил дать тебе выспаться. Но будь готов, это единоразовая акция.       — Конечно, я Вас больше не подведу! — с облегчением отозвался младший.       — Позавтракай и приступай к работе.       Мин положил перед ним творожок и булочку с повидлом. И вернулся к вырезанию ценников.       — Сейчас, сбегаю за кошельком...       — Просто забери.       — Они просроченные, да? — сощурился Чон.       Юнги закатил глаза и потыкал пальцем в срок годности.       — Я купил тебе свежие, так что просто съешь.       Чонгук по-новому взглянул на еду в руках. И против воли на глаза выступили слёзы благодарности. Плотину прорвало вчера вечером, и Чонгук очень нескоро сможет заделать прорехи в броне.       — Господин Мин, Вы такой глупый… — обронил он треснутым голосом.       — Вот спасибо, — саркастично сказал Юнги, но, взглянув на младшего, тут же изменился в лице. — Эй, ты чего?       — Почему… Почему после всего Вы так добры ко мне? — выдавил Чон, не в силах оторвать взгляд от еды и посмотреть в ответ на старшего продавца.       — Господи, Чонгук, ты чего на пустом месте сырость развёл? Покупатели подумают, что я обижаю своих младших…       В ответ Чон громко хлюпнул носом.       — Да что ж такое, за что мне всё это?.. — страдальчески возвёл глаза к потолку Мин. — Чонгук, сделай себе чай, позавтракай и приведи себя в порядок, хорошо? А потом можешь идти домой, если захочешь. На сегодня ты свободен.       — Нет! — громче, чем следовало, воскликнул тот, чем привлёк внимание покупателей. — Я могу работать. Всё в порядке.       — По тебе не скажешь.       Чонгук вытер тыльной стороной ладони нос и глаза, а затем показательно широко улыбнулся.       — Видите? Я сейчас мигом позавтракаю и пойду работать! Так что не отправляйте меня домой.       — Пф. Ладно уж. Всегда бы так рвался работать.       — Теперь так и будет! — пообещал Чонгук. — Вы не пожалеете! И… И спасибо!       Юнги покосился на шушукающихся покупателей, прикрыл лицо рукой и замахал рукой на Чона, чтобы тот скорее ушёл с глаз долой. Чонгук на это только шире расплылся в улыбке. Он в целом редко завтракал, предпочитая обходиться только чаем или водой, но сегодня творожок с булочкой, запитые дешёвым магазинным чаем с горкой сахара, показались ему вкуснее, чем приготовленный домашним поваром завтрак.       Весь день он трудился так усердно, словно от этого зависела его жизнь. Он корпел над выкладками, дарил улыбки покупателем, внимательно проверил весь товар на сроки годности, убрался на складе, а потом выдраил пол в зале так, что мог увидеть в нем своё уставшее, но счастливое отражение. Чонгук ожидал, что в конце рабочего дня Юнги привычно начнёт выключать весь свет, но вместо этого он взял два бенто, одно из просрочек, другое с прилавка, и пару свежих баночек с банановым молоком. А затем уселся с ними за стол, внимательно разглядывая жизнь за окном. Чонгук, всё ещё неуверенный во всём, что касалось Юнги, аккуратно присел рядом. И Мин тут же подвинул ему его свежие порции.       — Я тоже могу просроченное есть…       — Ты так обиделся в прошлый раз, что я решил не рисковать.       — А сами зачем это едите?       — Потому что бесплатно, — пожал плечами Мин. — И оно ещё в порядке, сроки годности занижают.       — Это какие-то приколы бедных?       — Айщ, мелкий, никакого уважения к старшим! — Чонгук почти что ожидал подзатыльник, но Мин только покосился на него со смехом в глазах: — И вовсе я не бедный. Сам говорил, что знаешь мою зарплату.       — В том-то и дело, что знаю, — надулся Чон, с неудовольствием смотря, как старший уплетает просроченную еду. — Поэтому и не могу Вас понять, как ни стараюсь. Почему Вы так строги к себе, но не ко мне?       Юнги поджал губы и отвернулся опять к окну. Чон почти видел, какой тяжёлый мыслительный процесс сейчас у того происходит в голове, чтобы правильно ответить на давно заданный вопрос.       — Думаю, мне просто жаль тебя, — в итоге выдал Юнги. — По тебе с первого взгляда видно, что ты несчастный недолюбленный ребёнок. Не хотел доставлять тебе ещё больше проблем.       Чонгук пару долгих секунд смотрел на серьёзное лицо Мина. Не выдержал и отвернулся.       — Всё же Вы очень глупый, — прошептал он.       — Возможно, — хмыкнул Мин. — Не злишься на меня? Обычно люди ненавидят, когда их жалеют.       Чон неловко пожал плечами.       — Не думаю, что до этого меня кто-то жалел. Меня или ненавидели, или завидовали… У меня успешная семья, есть деньги… Странно, что Вам всё ещё жаль меня. Мне Вас жаль намного больше.       Послышался тяжёлый вздох, потом пальцы забарабанили по столу. Чонгук вперился в них взглядом. Какие красивые, длинные пальцы…       — Я кажусь тебе несчастным, да? — в итоге спросил Юнги.       — А разве это не так?       — Так, — ухмыльнулся Юнги после паузы, — но я надеялся, что хорошо это скрываю.       — Я тоже надеялся, что хорошо скрываю, какой я жалкий.       Они медленно ели свою еду, пили сладкое молоко и наблюдали за улицей. Чонгук пытался представить, куда идут все эти люди, куда едут машины. Но он даже не знал, куда движется сам.       После еды Чон уже было отправился в подсобку, но его остановил Юнги.       — Ты куда намылился?       — Эм, — смутился Чон, даже не подумавший, что ему больше не разрешено здесь спать, — могу я и сегодня тут переночевать?..       — Тебе завтра в школу. Да и родители тебя уже потеряли, наверное.       — Я же вчера Вам рассказал…       — Чонгук, я понимаю, но они всё же твои родители и…       — Они даже не звонили мне, — как будто в подтверждение Чон достал свой телефон. — Вообще мы уже месяц не говорили… Думаю, они вообще не знают, что меня не было дома.       Юнги поджал губы и покачал головой.       — И всё же ты не можешь спать в магазине, как беспризорник. Ты ещё несовершеннолетний. Пойми, мне может нехило влететь, если всё откроется. Так что иди домой.       Чонгук мог бы сказать, что он ничего не расскажет, и если сам Мин будет молчать, то никто и не узнает. Но Юнги выглядел строже, чем обычно, так что младший решил подчиниться.       На входе его встретили служанки и дворецкий. Они ничего ему не сказали, только предложили поесть. Чонгук знал, что так будет, но почему-то хотелось рассказать, что он ночевал на работе и ужинал вместе со старшим продавцом. И что его зовут Мин Юнги, и он странный до жути, но из-за этого же притягательный.       Комната была тёмной. Там всё было так, как он оставил, хоть он и знал, что тут убираются каждый день, просто расставляют всё аккуратно по местам. Чон кинул вещи на пол и с разбега прыгнул на кровать. Она показалось не такой удобной, как футон в магазине. Возможно, ему стоит спать на полу? Вернуться к историческим истокам. Что, если все его неудачи из-за того, что он спит на кровати? Или просто мебель не по фэншую расставлена?       Чонгук хмыкнул с собственных мыслей и потянулся к комоду, чтобы достать из него упаковку из-под молока. Юнги выкинул то, что он ему дал в извинение, в ту же секунду, как допил. Это и правильно, мусор надо выбрасывать.

***

      Они существовали в странном спокойствии. Недосказанностей ещё было много, Юнги всё ещё был мрачным и тихим, а Чонгук глупым малолеткой. Но каждый вечер они оставались в магазине, чтобы поужинать вместе.       Чонгук рассказывал о школе, просто чтобы рассказать хоть что-то, а Юнги по той же причине о происшествиях на работе. И с каждым разом Чонгук чувствовал, видел, что Мин немного расслабляется, открывается ещё на чуть-чуть. Он и сам сильно изменился. Сейчас он с трудом мог объяснить свои предыдущие поступки, своё отношение к Юнги у него вызывало желание набить самому себе морду. Так же, как теперь он был готов кого угодно изжить со свету ради старшего коллеги.       Эта готовность одновременно пугала и воодушевляла. Он и сам не знал, почему именно Юнги. Почему именно его незаинтересованный взгляд так задел его когда-то. В Юнги не было абсолютно ничего особенного: заурядная внешность, характер, никаких интересов, кроме работы. Но Чонгук чувствовал, что во всём есть второе дно. Эти пустые проколы в ушах, синяки под глазами, скучная одежда, растрёпанные волосы — просто прикрытие. Пассивность никак не вязалась с огнём во взгляде, которым он одаривал его иногда, когда злился. А работа… Юнги уходил в неё с головой, чтобы мыслей других не осталось, это точно.       Чонгук с детства любил головоломки. Ещё когда он старался быть хорошим сыном и прилежным учеником, Чон больше всего любил логические задачки и математику. Так и Юнги казался ему одним из заданий в учебнике по высшей математике. Реши — и любые двери тебе будут открыты. Но стоило сделать шаг навстречу, и его отбрасывало на два.       Так и произошло в один день, когда его внезапно позвал знакомый голос по имени:       — Чон Чонгук?       Чонгук так и замер с печеньем в руках. Отнекиваться, что он тут не работает, не было смысла — форма и бейджик выдавали его с потрохами.       — И правда ты! Поверить не могу! Ты чего тут забыл? Вот ребята удивятся.       Чон с усилием запихнул печенье на место и развернулся к школьному приятелю — Нам Гюхёну. Они были чем-то похожи. Гюхён был ниже его на полголовы, но телосложение у обоих было крепкое. И причёска, и стиль одежды, и поведение — всё похоже. Чонгук не смог бы сказать, кто из них с кого слизал всё.       Когда-то давно, в час отчаяния, он случайно попался на глаза компании Гюхёна, они серьёзно подрались и надо думать, что Чон, особенно в те времена, против четырёх человек ничего не мог сделать. Но отбивался он изо всех сил и со всей злостью на мир. Вот так и началась их «дружба». Странная, неправильная, но уж какая есть.       Они были не из тех, кто постоянно тусуется вместе, обсуждает планы на будущее и свои чувства. Чонгук иногда катался с ними на мотоциклах, мог при желании сесть вместе в столовой, прийти на выпивку, попросить познакомить с кем-нибудь. Но он больше чувствовал себя одиночкой, чем частью компании, как кот, который приходит домой только есть. Но Гюхён всегда был другого мнения.       Чонгук без слов схватил Гюхёна за локоть и потащил к выходу.       — Господин Мин, я скоро вернусь, — бросил он на ходу.       — Ладно… — только и ответил Юнги, с беспокойством, которое не успел рассмотреть младший, провожая его взглядом.       Дверь с перезвоном колокольчиков захлопнулась, но Чонгук повёл Гюхёна дальше от магазина, заворачивая в переулок и только там отпуская руку. Нам показательно потёр локоть и ухмыльнулся.       — Так ты поэтому отказывался с нами гулять на выходных?       Чонгук шмыгнул носом и кивнул. Магазин находился не в их районе, поэтому он рассчитывал, что никто не узнает его маленькую тайну. Особенно кто-то из его компании.       — Так и нафиг оно тебе надо? Твоя семья разорилась или что? Ты ж у нас с золотой ложкой в заднице родился.       Чон хотел подготовить внятное объяснение и для семьи, и для приятелей, зачем ему подработка. Но ничего дельного так и не придумал. Да и если уж честно, он не думал, что его жизнь кого-то настолько волнует. Поэтому ограничился простым:       — Не твоё дело.       И с этими словами, посчитав, что разговор закончен, решил уйти. Но Гюхён крепко схватил его за локоть, сжимая со всей силы, что Чон поморщился. Отомстить решил, хмыкнул в голове младший.       — Ещё как моё. Тебе не нужны деньги, и ты уж точно не горишь любовью к работе в продуктовых. Напрашивается вопрос: что у тебя за план?       — Нет никакого плана, — Чон вырвал руку из захвата, но остался на месте.       — Лапшу на уши вешай кому другому.       Но Чонгук упрямо молчал. Не то чтобы он так не хотел рассказывать Гюхёну, проблема была в том, что он и сам не знал, что забыл тут.       — Ладно, не хочешь говорить — не надо. Но у тебя теперь есть доступ к алкоголю.       Чонгук испуганно вскинул взгляд на широко улыбающегося Гюхёна, уже понимая, к чему он ведёт.       — Я приведу ребят сегодня вечером. Достань на всех нас выпивку. Мы так и не отпраздновали твоё устройство на первую работу, не хорошо.       Гюхён похлопал напрягшегося Чона по плечу и вышел из переулка. А парень привалился к стене, отчаянно размышляя, что же делать.       Чонгук учился в общеобразовательной школе и контингент там был самый разный. Его «компания» представляла собой четырёх выходцев из неблагополучных семей. Кан Пильгу родился в бедной семье, его отец и мать, как и у Чонгука, постоянно, работали, но, в отличие от них, могли позволить себе лишь маленький домик. Неприкаянный ребёнок быстро прибился к единственной компании, что согласилась его принять. Из всех них он был самый тихий, но эта тишина пугала Чонгука. Он на собственной шкуре узнал, каким Пильгу может быть опасным.       Ким Бора и Ким Джину, брат и сестра, у которых мать сошла с ума и убила их отчима (а возможно, и их отца когда-то давно). Они были неплохими ребятами, но из-за семьи отношение к ним всегда было соответствующее. В какой-то момент они просто перестали бороться и решили соответствовать слухам. Они не были жестокими на пустом месте, нападали скорее словесно, но если уж дело доходило до драки, то она превращалась в кровавое месиво.       Нам Гюхён был их лидером, душой компании, если такое определение к ним применимо. На вид самый безобидный, на лице вечная улыбка, с учителями угодливый, учится приемлемо. Но из-за этого и самый опасный. Не раз всем из них приходилось брать на себя вину за его проступки, а он грустно вздыхал и обещал впредь следить за своими друзьями. В школе все его опасались, никто бы не рискнул перейти дорогу. Все слишком хорошо знали, что может произойти. Когда-то Чонгук был единственным, кто решился нагрубить ему, и расплатился парой переломанных рёбер.       Чонгук не был уверен в прошлом Гюхёна. Он знал, что он живёт с отцом, но вот что произошло с его матерью — умерла, бросила их, кто знает? Спрашивать он не хотел, да и не особенно интересно было.       Когда-то тяга к саморазрушению привела Чонгука в их компанию. Теперь же он хотел уйти. Ему всё надоело: показная крутость, авторитет, заработанный страхом, ложь, пустота. Но ещё когда-то давно, когда он весь в бинтах опять увязался за ними, Гюхён предупредил: к ним легче попасть, чем уйти. Тогда Чонгука это устроило, он никогда не хотел долго жить. Хотелось своё место в мире, хотя бы такое. И вот теперь он точно знал, хоть он в последний год почти с ними не общался, а последние пару месяцев вообще не виделся, всё равно он часть «семьи», его так просто не отпустят.       И что теперь делать? Рассказать Юнги честно и повесить на него эту ношу? Или украсть алкоголь, тем самым опять солгав?       С тяжёлым вздохом Чонгук оторвался от стены и вернулся в магазин. Юнги тут же жестом подозвал его к себе.       — Всё в порядке?       От того, насколько обеспокоенно старший продавец выглядел, стало даже неловко. Никто ещё не смотрел на Чонгука таким взглядом. И возможно, стоило бы довериться, но…       — Конечно, господин Мин, — улыбнулся Чон.       Не так просто избавиться от старых привычек. Как и от старых друзей.       Вечером в его рюкзаке позвякивают четыре бутылки соджу. Чонгук не собирается просто красть. Он немного изучил кассовый аппарат в свободное время и часто наблюдал за Юнги, так что, когда улучит удобный момент, сам пробьёт по кассе алкоголь и положит деньги на место. Камеры, конечно, немного портят его план, но если уж кто-нибудь решит взглянуть на записи, то его всё равно уволят, так что от одного проступка хуже не станет.       Юнги уже выключил свет в задней части зала. А на улице слышны голоса, которые невозможно не узнать. Впервые за долгое время Юнги не достаёт бенто и молоко. Он всё понял, догадывается Чонгук. Но понял ли он про соджу остаётся загадкой.       — До завтра, — тихо говорит Чон.       — Чонгук, — зовёт его Юнги.       Чон замирает и медленно поворачивается, молясь, чтобы бутылки не бились друг о друга. Надо было проложить их чем-то мягким. Мин внимательно смотрит ему в глаза, и Чонгук еле выдерживает этот взгляд. Он почти надеется, что Юнги попросит его никуда не ходить. И Чонгук знает, что останется тогда, он придумает, как выйти из этой ситуации, или они придумают вместе…       — До завтра, — в итоге выдыхает Мин и отворачивается.       В лицо ударяется холодный ветер, уши забивают громкие крики, внутри всё сжимается.       — Чон Чонгук! — радостно машет Ким Джину.       Всё это звучит как приговор. Чонгук направляется к компании, которая припарковала свои мотоциклы рядом с его. Когда-то его увлечение мотоциклами началось из-за них, а уже после переросло в личную одержимость.       — Давно не виделись, совсем ты про нас забыл, — улыбается Бора.       — Отстаньте от него, он теперь работающий человек, — ухмыляется Гюхён так, что у Чонгука всё сводит от желания его ударить.       — Поехали уже, — бросает он и забирается на свой мотоцикл.       Как раз в этот момент из магазина выходит Юнги. Он закрывает дверь и не смотрит в их сторону. Но Чонгук знает, он не может их не замечать.       — Так ты с ним работаешь? — Бора облокачивается на руль. — Какой-то он щуплый.       — На вид полный неудачник, — кивает Гюхён.       Руки Чонгук непроизвольно сжимаются на шлеме, но он сдерживается. Если уж и затевать ссору, то подальше отсюда. До того, как захлопнуть защитное стекло, он не удерживается и бросает последний взгляд в сторону Мина. И понимает, что тот не ушёл, а стоит у двери магазина и смотрит прямо на них. Они встречаются взглядами, и Чонгук зачем-то кивает, как будто даёт понять, что всё в порядке. Только после этого Мин разворачивается и идёт в сторону дома. А Чонгук наконец-то срывается с места.       Они приезжают к берегу реки Хан подальше от многолюдных набережных. Включают музыку, Бора, Джину и Гюхён танцуют в свете фар и распивают соджу, а Чонгук с Пильгу сидят рядом около мотоциклов и наблюдают за ними. В руках у Пильгу ещё одна бутылка, которую он предлагает и Чонгуку, но тот отмахивается. Он никогда не любил вкус ни соджу, ни пива, ни другого алкоголя. Он пил, чтобы напиться.       Когда очередная песня заканчивается, запыхавшиеся ребята возвращаются к ним и усаживаются рядом, образуя неровный круг.       — Фух, я вся потная, — жалуется Бора, оттягивая ворот футболки.       — Иди искупайся, — предлагает с улыбкой Гюхён, на что девушка только хмыкает и обмахивается рукой.       — А ты чего не пьёшь? — спрашивает Джину.       — Я вместе с Пильгу пью, — врёт Чонгук, зная, что другой его не выдаст. Не из какой-то преданности, а просто потому что незачем.       — Так ты нам расскажешь? Зачем работаешь? — задаёт повисший в воздухе вопрос Бора.       — Просто захотелось, — неохотно отвечает Чон.       — Я же говорил, что он молчит как партизан, — хмыкает Гюхён.       — Никто не работает «просто так», — замечает Бора.       — Значит, я первый человек на планете.       — Ты у нас, конечно, чудной, но не настолько, — ухмыляется девушка.       — Зачем вам вообще это знать? Работаю и работаю.       — Всё имеет смысл, Чонгук, — тихо замечает Гюхён, рассматривая бутылку в свете фар. — Соджу, что мы пьём, помогает расслабиться. Мотоциклы дарят свободу. Компания — авторитет. Так и эта твоя работа… Что она даёт тебе, Чонгук?       На вопросе он смотрит прямо на него. И Чонгук отвечает злым взглядом. Гюхён никогда его не пугал.       — Я ухожу, — заявляет Чон и поднимается на ноги.       Нам не заставляет себя ждать. Тут же к нему подлетает и хватает за плечи. Но не успевает Чонгук вырваться, Пильгу уже стоит за спиной. Жалкая собачонка.       — Да что с вами? — удивляется Джину. — Пустите его, пусть идёт.       — Так ты ещё не понял, братик? — тянет Бора, медленно вставая. — Чонгук хочет уйти насовсем. Он покидает наше маленькое общество, — она медленно подходит к нему и берёт за подбородок, больно вжимая длинные ногти в кожу. — Решил променять нас на этого неудачника?       — Да при чём тут вообще Юнги? — злится Чонгук, тем самым выдавая себя.       — Вот и я не понимаю, — заламывает брови Бора. — Когда ты геем успел стать?       — Тебе бы к одному всё свести, — корчится Чон.       — Да и мог бы кого получше выбрать, — продолжает Бора. — Как девушка тебе говорю, он не лучший представитель мужской части населения.       — Ты его не знаешь! — против воли злится Чонгук.       — Узнать? — ухмыляется Бора.       Лицо Чонгука искажает гримаса отвращения, и девушка со смехом его отпускает.       — Ты знал, с кем связался, Чон, — с ненормальной улыбкой замечает Гюхён. — Ты от нас так просто не уйдёшь.       Чонгуку удаётся вырваться из их хватки и отойти на пару шагов. Он показательно отряхивается и насмешливо смотрит на них.       — Вы кем себя возомнили? Местной мафией или что? Очнитесь, мы с вами просто школьные хулиганы. И вы уже забыли, кто мои родители? Хоть им и насрать на меня, не сомневайтесь, они пойдут на всё, чтобы сохранить репутацию семьи. Так что не лезьте ни ко мне, ни к магазину.       Парень ещё раз смерил всех взглядом, но никто не выглядел напуганным. Угрожать тем, кому давно не дорога жизнь — дело пропащее. Чонгук вздохнул и залез на мотоцикл, радуясь хотя бы тому, что его не останавливают. Но сомнений не было, ещё ничего не закончено.       Так и получилось. На следующий день компания в полном составе заявилась в магазин. Юнги выглядел бесстрастно, как и всегда во время работы, а вот Чонгук заметно нервничал, смотря то на бывших друзей, то на старшего продавца.       Компания была шумной и отпугивала половину посетителей весь день. А в обед, не заплатив, набрала кучу еды. В тот момент Чонгук не выдержал и направился к ним, но возникший из ниоткуда Юнги остановил его за локоть и покачал головой. Это Чона разозлило ещё сильнее. Мин ничему не научился, всё также терпит нападки и платит из своего кармана.       Они не уходили до самого закрытия. Чонгук уже убрал весь зал, Юнги закрыл смену. Чон, проследив, что время перевалило за девять вечера, решительно направился к компании, но Юнги его опередил.       — Прошу прощения, мы уже закрыты.       — М-м-м, Мин Юнги, — прочитал с бейджика Гюхён. — Можно просто Юнги? Так вот, дело в том, что Чонгук наш хороший друг. Не обессудьте.       — Я тоже уже ухожу, — сквозь зубы процедил Чон.       — Правда? — показательно обрадовался Гюхён. — Как чудно! Тогда берём алкоголь и валим.       Он соскочил со стула и направился к полкам с алкоголем, но Чонгук упёрся рукой ему в плечо. Юнги тут же оказался рядом, мягко убирая руку Чона в сторону и вставая перед ним.       — Извините ещё раз, но я уже не могу ничего продать. Возвращайтесь завтра.       — Как же так? — надул губы Гюхён. — А вчера нам Чонгук принёс соджу.       Чонгук вздрогнул, как от пощёчины. А вот Юнги оставался невозмутим.       — Если вы не уйдёте, я буду вынужден вызвать полицию.       Гюхён с ухмылкой посмотрел на Чонгука и поднял руки, как будто сдаётся.       — Ладно, вернёмся завтра. Но без Чонгука будет уже не так интересно.       Он пошёл к выходу, и остальные ребята гуськом потянулись за ним, каждый внимательно поглядел на двух замерших парней. Как только дверь закрылась, Чонгук резко выдохнул, даже не поняв, когда успел задержать дыхание.       — Господин Мин, мне так жаль… Я верну все деньги.       — Брось, — отмахнулся Юнги, но Чонгук заметил, что плечи старшего тоже расслабились.       — И… И насчёт алкоголя…       — Ты правда думал, что я не догадался? Я не совсем тупой. Если у подростка что-то звякает в рюкзаке, а рядом ждёт подозрительная компания, то гадать долго не приходится.       Не желая больше слушать извинения младшего, Юнги уходит к холодильнику за привычными порциями еды. Они в молчании садятся за уже свои места за столиком перед окном, открывают бенто и жуют еду.       — А знаете, Вы изменились, — задумчиво подаёт голос Чонгук, когда порции почти заканчиваются.       Мин выжидающе поднимает бровь.       — Пригрозили полицией. А когда я делал то же самое, просто молчали...       Юнги без слов продолжает жевать и медленно отворачивается.       — Так что изменилось? — допытывается Чонгук.       — Как вы познакомились? — отвечает встречным вопросом Мин.       От Чонгука не ускользает то, как Юнги сменил тему, но решает не давить.       — М-м-м, в детстве я учился в школе для богачей. Её заканчивали мои родители и брат. Знаете, престижная такая школа, идеальная форма, ремонт каждый год, в учителях одни кандидаты наук, после выпуска — все в Сеульский.       Чонгук замолкает, как будто ответил на все вопросы. Юнги долго ждёт. Он не привык торопить Чона, но сейчас не выдерживает:       — И что?       — Тошнить от неё тянуло, — выплёвывает Чон. — Попросил перевести меня в муниципальную. Сначала словами, потом просто ходить в свою перестал. Ну семья и решила, что легче позволить мне делать, что захочу. Мне казалось, что обычная школа более... Настоящая, что ли? Я не учёл одного, к таким, как я, везде одинаковое отношение. А любая школа... Просто школа.       Чонгук не сказал ничего особенного, но Мин кивнул, как будто понял всё, что Чон хотел сказать и не мог.       — Прости, если лезу не в своё дело, но вы не особо на друзей похожи, — в итоге заметил Мин.       — Мы и не друзья, — кивнул Чон. — Вернее... Может, были когда-то, не знаю, у меня не особо много опыта в дружбе. Но в последнее время мы почти не общаемся, я решил выйти из компании. Они... не особо этим довольны.       — И что ты планируешь делать?       — А что я могу? — пожал плечами Чон. — Буду стоять на своём, глядишь, отстанут. Мне только перед Вами стыдно... От меня одни проблемы.       Юнги на это лишь отмахивается.       — Я завтра приду, — замечает Чонгук.       — Чего? — хмурится Мин. — У тебя же школа.       — Я после приду. Или... Я буду следить за ними, если к Вам направятся, то приду.       — Не говори ерунды, я что, с парой школьников не справлюсь?       — Их четверо, а Вы один.       — Ещё раз, я не такой слабый, как ты думаешь.       — Вы со мной одним-то не справились, — не подумав, замечает Чон, и тут же тушуется. Они не говорили об этом с того самого дня.       — Почему это? — удивляется Юнги.       — Вы ещё спрашиваете...       — Сам посмотри, сейчас ты прилежный работник. И кто тут не справился?       Чонгук удивлённо хлопает на него глазами и в итоге громко смеётся до слёз в уголках глаз.       — Смейся сколько влезет, — хмыкает Мин.       — Задумали стать исправительным училищем для трудных подростков? — посмеивается Чон.       — Вот ещё. Мне одного Чон Чонгука с головой хватает.       Тот тихо улыбается, глядя на него, и опускает смущённо-грустный взгляд на баночку молока в руках. И тут его осеняет.       — Точно! Запишите себе мой номер телефона!       — Зачем? — хмурится Юнги.       — Как зачем? Если что-то случится, Вы мне позвоните.       — Я не собираюсь просить помощи у школьника с другими школьниками...       — Я с ними справлюсь! Тем более это моя проблема, а не Ваша! Дайте свой телефон, я запишу!       — Нет.       — Тогда дайте мне свой номер, — не сдаётся Чон.       — Чтобы ты заваливал меня смсками? Нет уж, обойдусь.       — Не буду я! — восклицает Чон и наталкивается на саркастичный взгляд. — Раньше я бы так наверняка и поступил… Но сейчас правда не собираюсь. Да и мы с Вами работаем вместе уже больше месяца. Что, если… это мне Ваша помощь понадобится?       Юнги выглядит не до конца убеждённым, но последний аргумент, видимо, выглядит для него резонным (хотя не то чтобы Чонгук собирался просить помощь). Так что он протягивает младшему свой телефон. Тот сразу выхватывает, прежде чем Юнги успевает передумать. И не удерживается от фырканья.       — Что-то не так? — приподнимает одну бровь Мин.       — Вы не обижайтесь, но Вы настоящий старик. Какого Вы года рождения, ещё раз?       — Ты доиграешься, и я передумаю давать тебе свой номер, — щурится Юнги.       — Блокировки нет, никакой персонализации. Скажите ещё, что мелодия вызова из стандартных? — не успокаивается Чон.       — Мне нечего ставить на заставку, — хмыкает Мин.       — Но Вам же наверняка что-то нравится? Допустим, художник какой-то или айдол. У Вас есть любимый музыкант? Наверняка по какой-нибудь женской группе фанатеете.       — Я не слушаю музыку, — качает головой Мин, а Чонгук смотрит на него так, как будто тот только что признался, что инопланетной расы.       — Да быть того не может, все любят музыку!       — А я нет. Заканчивай уже, не слишком ли долго ты номер вбиваешь?       — Я почти закончил, последние штрихи.       Чонгук окончательно теряет страх из-за располагающей атмосферы и слишком доброго Юнги, поэтому включает камеру и, не успевает старший ничего понять, фотографирует их вместе.       — Чон Чонгук! — восклицает Юнги и пытается вырвать телефон, но Чон быстрее и выше, так что встаёт и поднимает телефон на вытянутой руке.       Мин не пытается его достать, понимая, что этот бой заранее проигран.       — Ты же понимаешь, что я потом поменяю?       — Ага, — легко отзывается Чонгук.       Он ставит фото на заставку и на свой контакт в надежде, что хоть из последнего Мин её не уберёт. А потом первым сообщением в их диалоге посылает фото себе. И только после этого отдаёт телефон показательно недовольному Юнги. Тот морщится, когда видит фото, но продолжает его разглядывать.       — Нам нельзя фотографироваться вместе, — в итоге вздыхает он.       — С чего бы это?       Чонгук наклоняется к телефону, чтобы ещё раз взглянуть на фото. Он сам на нём сверкает счастливой улыбкой, Юнги же удивлённо смотрит в камеру, из-за чего выглядит забавно.       — На твоём фоне я совсем непримечательный, — поджимает губы Мин.       — Хм, по мне, Вы очень милый, — без задней мысли отвечает Чон.       Юнги откашливается и отодвигается чуть дальше от нависшего парня. Чонгук заходит в сообщения, сохраняет номер Мина и устанавливает фотографию на контакт и у себя.       — Если будешь беспокоить без повода, сменю номер, — замечает Мин.       Чонгук хмыкает и кивает, а потом косится на задумчивого продавца, который меняет заставку назад на стандартную.       — Господин Мин… Мне правда неловко, что я втягиваю Вас в это. Наверное, мне лучше уволиться...       — Прекрати, — тут же обрывает его Юнги. — Я сам позвал тебя назад. И пообещал, что попрошу уйти, как только захочу.       Чонгук благодарно улыбается и допивает молоко. Уже привычно они в тишине наблюдают за людским потоком за окном. И впервые Чонгуку кажется, что он немного понял их движение.       Весь следующий день в школе он старается не спускать глаз с приятелей, но те, как назло, всё время расходятся. Он быстро понимает их план, но и сделать ничего не может. Если он прямо сейчас заявится к Юнги в магазин, то тот только разозлится. И слишком поздно он замечает отсутствие Боры и Джину, отдавая всё внимание Гюхёну.       Под ложечкой начинает неприятно сосать, и ещё до начала последнего урока Чонгук уходит из школы. Ожидаемо, брат с сестрой уже в магазине. Джину встречает его каким-то извиняющимся взглядом ещё на входе в магазин и упирается рукой в плечо, пока Чонгук пытается обойти его и без особого успеха пытается рассмотреть магазин.       — Чонгук, ты бы уволился просто, и всё это закончится… — начинает Джину.       — Заткнись, — огрызается парень.       — Ты же знаешь их, просто с жиру бесятся и хотят своего добиться. Да они забудут о тебе, как только ты уволишься. И конец вопросу, — настаивает Джину.       — И сколько это будет продолжаться? — Чонгук оставляет попытки пройти через одноклассника и смотрит ему прямо в глаза. — Мне всю жизнь спрашивать у вас разрешения? Тебя самого это не бесит? Мы все просто заигравшиеся дети.       Джину тяжело вздыхает и убирает руку. Чонгук тут же заходит внутрь, сканируя глазами помещение. Юнги нет около кассы, но из правого угла слышатся чьи-то голоса. Чон без раздумий направляется туда.       —…хочешь его, да? — голос Боры издевательский.       На окончании вопроса Чонгук как раз подходит к стеллажам. Слова неприятно разрезают воздух, и Чон замирает как вкопанный. Он осторожно заглядывает за полку, чтобы увидеть Бору, небрежно прислонившуюся к стеллажу с алкоголем. Напротив неё стоит нахмурившийся Юнги, в его руках закрытая бутылка соджу.       — Могу тебя понять… Он красивый, с неким ореолом «плохого парня»… Да и может быть милашкой, когда захочет. Но не дай себя обмануть. Чон ничем не отличается от нас, такой же отброс, пусть и в дорогих шмотках.       — Понять не могу… — хмыкает Юнги. — Ты пытаешься его защитить или меня?       — Обоих? — смеётся Бора.       — Мы сами разберёмся, спасибо.       — Оппа… Могу я звать тебя оппа? — Чонгука на этих словах неприятно передёргивает воспоминаниями. — Что ты знаешь о его семье? Думаешь, они всё так просто оставят? Для своего же благополучия, пошли Чонгука, а? Ему лучше с нами.       — Не знаю, что ты там себе надумала, но Чонгук — работник магазина, мой подчинённый. Больше нас ничего не связывает.       — Он так же считает? — Бора с улыбкой приподнимает бровь.       Не в силах это больше выдерживать, Чонгук выходит из своего укрытия. К нему поворачивается две пары глаз: одни удивлённые, другие насмехающиеся. Чон встаёт рядом с Юнги и с угрозой смотрит на девушку.       — Заканчивай этот цирк. Я не передумаю, так что забирай своего брата и уходи.       — Чонгукки… — Бора тянет к нему руку и стряхивает незаметные пылинки с ветровки, — представление только начинается.       На этих же словах хлопает дверь магазина, и через пару секунд в проходе появляется небезызвестная троица.       — Да вы издеваетесь… — вздыхает Чон.       — Ну-у, Чонгук, ты совсем не рад видеть старых друзей? — ухмыляется Гюхён.       — Виделись уже, — огрызается он. — Валите отсюда по-хорошему.       — Только с тобой, — Гюхён делает приглашающий жест.       Следовало ожидать, что сам Юнги их не интересует. Это даже приносит облегчение. Так что Чонгук согласно кивает и уже делает шаг в сторону приятелей, но тут на его локте железной хваткой сжимаются пальцы Мина.       — Стой на месте, — приказывает он, при этом не отводя взгляда от Гюхёна, как хищник перед прыжком.       — Да уж, Чонгук, я думала, ты сверху, — показательно удивляется Бора, и Чон бросает в неё испепеляющий взгляд, справленный собственным удивлением поступку Мина. Другой же даже не дёргается.       — Бросьте, аджосси, — вздыхает Гюхён на контрасте с «оппа» от девушки. — Просто увольте его и дело с концом.       — Это не в моих полномочиях, — без запинки готовит Мин.       — Вы же и сами видите, что не в выгодном положении! — с притворным сожалением говорит Гюхён. — Нас четверо, вас двое.       Как раз в это время открывается дверь, и рука Юнги заметно расслабляется на локте Чонгука.       — Трое, — выдаёт Юнги.       Все присутствующие, кроме Мина, удивлённо оборачиваются и встречают взглядами высокого мужчину в костюме.       — Господин Ким, — удивлённо и испуганно выдыхает Чон.       — А это ещё кто? — приподнимает бровь Гюхён, а Бора присвистывает.       Намджун же, с широкой и обезоруживающей улыбкой, оглядывает всех по очереди и останавливает взгляд на друге.       — Привет, Юнги! Молодые люди, какие-то проблемы? Я менеджер магазина, по всем вопросам можете обращаться ко мне.       Ким выше всех на голову, пиджак делает его плечи ещё шире и не скрывает развитую мускулатуру. А проницательность и предупреждение в глубине глаз только подкрепляют впечатление. Джину дёргает Гюхёна за рукав и кивает головой на дверь. Но тот отмахивается от друга и поворачивается к Намджуну.       — Мы всего лишь пришли за нашим другом, Чонгуком.       — Чонгук? — взгляд старшего тут же обращается к нему.       — Я… Я да… Уже ухожу… — теряется Чон.       — Ты никуда не уходишь, — безапелляционно заявляет Юнги, опять сжимая пальцы. — Мне нужна помощь, выйди сегодня в смену.       Говоря это, Юнги смотрит точно на Намджуна, а не на опешившего Чона. Ким вздыхает и обращается к работнику.       — Чонгук, выйдешь сегодня, — меньше всего это похоже на вопрос, но Чон всё же кивает.       — Ладно, — хмыкает Гюхён, — но ты не сможешь вечно прятаться за спинами своих папочек. Аджосси, — обращено к Намджуну, — увольте его лучше. Он вор, алкоголик и школьный хулиган. В следующий раз проверяйте, кого нанимаете на работу.       На каждом заслуженном слове Чон сгибается всё ниже, но крепкая рука Юнги не даёт ему упасть. С этими словами, улыбнувшись напоследок Чонгуку, Гюхён выходит из магазина. Пильгу тут же следует за ним. Джину мнётся на месте, ожидая сестру. Девушка же вальяжно наклоняется к Юнги, стреляя взглядом в Чона, и произносит:       — Оппа, запомните, о чём мы с Вами говорили.       И после этого брат с сестрой наконец-то покидают магазин. Рука Юнги тут же падает с локтя Чона, и он приваливается к стеллажу, выдыхая. Только по этому понятно, насколько он был напряжён.       — Я хочу знать, что за детский сад вы тут устроили? — спрашивает Намджун, на гране строгости и шутки.       — Господин Ким, простите, это всё моя вина, — тут же говорит Чонгук.       — Прекрати, ты ни в чём не виноват, — тут же одёргивает его Юнги.       Намджун, уже не скрывая, многострадальчески вздыхает и кивает в сторону стола у окна.       — Идите туда, я сделаю нам чай.       — Я сам! — тут же вызывается Чонгук, и, не дав времени появиться возражениям, несётся делать напитки.       Пока он занимается чаем, друзья в гробовом молчании усаживаются на высокие стулья. Намджун выжидающе смотрит на Мина, а тот мастерски отводит взгляд. Чонгук ставит перед ними дымящиеся стаканчики и усаживается по другую руку от Мина, невольно чувствуя себя так, будто прячется за спиной родителя. А Юнги всё продолжает молчать, на этот раз занятый остужением напитка.       — Кто-нибудь посвятит меня в происходящее? — не выдерживает Намджун. — Я всё ещё ответственный за этот магазин и, соответственно, за вас!       — Не парься, всё под контролем… — начинает Юнги.       — Ага, и именно поэтому ты прислал мне смску, в которой просил срочно прийти.       — Нам доставили бракованный товар, поэтому…       — Перестань нести чушь. Я слишком хорошо тебя знаю, Мин Юнги. Так, Чонгук, рассказывай, что произошло. То, что говорили те школьники, — правда?       — Нет, — говорит Юнги.       — Да, — сдаётся Чонгук.       Мин пихает его, а Ким переводит усталый взгляд с одного на другого.       — Я и правда… воровал. И пил. И… пару раз… доставал одноклассников… Ничего криминального! Честно! Но… я виноват. Во многом.       Юнги внимательно смотрит на него, но Чонгук боится заглянуть ему в глаза. Поэтому, пока хватает рвения, продолжает:       — Я правда хочу измениться. Но понимаю, что нельзя перекладывать ответственность на вас и магазин… Так что я могу уволиться.       — Ты так часто предлагаешь уволиться, что я скоро решу, ты хочешь этого сам, — шипит Юнги.       — Это… Я… — теряется Чон, всё же переводя взгляд на почему-то злого Мина.       — Так! — Намджун хлопает руками по ногам и поднимается со стула. — Вообще я спрашивал, правда ли ты с теми школьниками дружишь, но это уже не важно… Вот что. Юнги, теперь Чонгук полностью под твоей ответственностью. Принимай все решения сам, я всё равно всей истории не знаю. В следующий раз вызывайте полицию. И, Мин, нам предстоит серьёзный разговор. А теперь простите, но меня ждёт работа.       Ким направился к выходу, но у самой двери остановился.       — Ах да, на следующей неделе в субботу у нас корпоратив, вы оба приглашены. Начало в девять, так что магазин закройте пораньше, в восемь. Ну, вроде всё.       Дверь хлопнула, и Юнги тут же поднялся со стула, выкидывая по пути стаканчик и заходя за кассу. Чонгук неуверенно засеменил следом. Мин раскладывал сигареты. То, с каким остервенением он разрывал упаковки, давало простор воображению: что, если он представлял, как отрывает голову Чонгуку?       — Господин Мин… — всё же подал голос Чон на свой страх и риск.       — Тебе не стоило приходить сегодня, — гаркнул на него Юнги.       Чонгук даже вздрогнул. Юнги злился редко и никогда до такой степени.       — Думаю, мне не стоило приходить в самом начале… — пробормотал он.       Юнги швырнул нераспечатанную упаковку на пол и посмотрел прямо на младшего, сжавшегося под этим взглядом.       — Хорошо, что ты это понимаешь, — выплюнул он.       — Господин Мин…       — Скажешь ещё раз, что хочешь уволиться, и я правда тебя уволю.       — Да я… Я и не собирался… — соврал Чон.       — Ага, как же.       Мин продолжил распаковывать сигареты и пыхтеть, а Чонгук неловко тёрся около кассы, поправляя продукты, что, по сути, было без надобности.       — Может… Может мне помочь чем-нибудь?       — У тебя выходной, иди домой.       — Не хочу домой… Да и Вы сами просили меня остаться.       Юнги опять замер. Чонгук уже ожидал, что тот ответит очевидное: «Это была отговорка», но тот кивнул на склад.       — Иди разбери коробки, которые не успел вчера.       — Хорошо, — обрадовался найденному делу Чон.       До самого вечера он провозился на складе, наконец-то нашлось время привести там всё в порядок. Чон ушёл в дело с головой, забывая на краткое время из-за монотонной работы обо всех своих проблемах. И под конец, с удовольствием оглядывая плоды своих трудов, не на шутку удивился, что смог насладиться таким времяпровождением.       Он вышел со склада и не заметил Юнги у кассы. Тот нашёлся за столиком у окна, перед ним уже стояла еда.       — Вот, твоя зарплата за сегодня, — небрежно махнул рукой Мин на самое дорогое из их бенто и маленький кусочек тортика, которые стояли на месте Чонгука.       — Да не стоило, — пробормотал Чон, но всё же сел рядом и открыл еду, он успел проголодаться.       Юнги краем глаза наблюдал, как младший запихивает в себя еду и в итоге, не удержавшись, расплылся в скромной улыбке.       — Не подавись. Никто у тебя его не отберёт.       — Профто осень вкуфно, — попытался выдать Чон.       — Боже, — Юнги отвёл взгляд, но улыбка продолжала завоёвывать место на его лице.       — Фто-то не так? — Чонгук подвинулся к старшему, наклоняя голову в бок, прекрасно представляя, насколько комично выглядит.       — Прожуй сначала, монстр! — возмутился Юнги, но Чонгук состроил моську и подвинулся ещё ближе.       Старший не выдержал и громко рассмеялся. Чонгук так удивился этому смеху, что и сам фыркнул, из-за чего часть еды вылетела наружу изо рта. Юнги, наблюдающий сквозь слёзы за этой картиной, согнулся пополам. Чон еле смог проглотить еду и тихо рассмеялся, наблюдая за даже слишком веселящимся Мином. Тот, наконец, отсмеялся и расслабился на стуле с громким выдохом.       — У Вас очень специфичный юмор, — подколол его Чонгук. — Не думал, что чтобы рассмешить Вас, надо говорить с набитым ртом.       Юнги на это хмыкнул, но почему-то сразу стал задумчивым.       — Наверное, мне просто… Хотелось немного сгладить напряжённость этого дня. Не знаю. И не смей снова извиняться!       — Да я и не собирался. Хотя… Стоило бы. Это же мои проблемы.       — Это вообще не должно быть проблемой. Почему их волнует, где ты работаешь?       — Хм… Как бы объяснить… Они просто хотят держать меня под контролем, знать, что я послушаюсь. Вот и всё.       — Звучит бредово.       — Ага.       Юнги постукал пальцами по столу, повернулся к Чонгуку, как будто нерешительно, и всё же спросил:       — Ты что-то рассказывал обо мне?       — В смысле? — нахмурился Чон.       — Да просто… Та девушка, она… С чего-то взяла…       — Нет! — Чонгук буквально почувствовал, как лицо заливает румянец. — Я ничего не говорил, честно! Она просто хотела поиздеваться, вот и всё.       — Хм, ладно…       К своему удивлению, Чонгук увидел, что кончики ушей Мина тоже чуть-чуть заалели. Это было так странно. То, что Юнги его защищал, не разрешал уйти, сидел сейчас и пытался разрядить атмосферу, разрешил ему остаться. Чонгук был готов поменять всю жизнь на пару минут наедине с Юнги в этом магазине. Это одновременно пугало и завораживало.       Чон открыл банановое молоко, которое неизменно сопутствовало их вечерним посиделкам. Оно нагрелось до комнатной температуры, но это не помешало Чонгуку наслаждаться им. Так даже на душе становилось теплее.

***

      Удар. За ним ещё один. В челюсть, в нос, в живот, по ногам. Чонгук хрипит и сплёвывает кровь. Костяшки сбиты, в глазах мутнеет. Но он продолжает стоять на ногах, цепляясь за стену.       После словесных уговоров пошли физические. Очевидно. Хоть нож никто не достал, и на том спасибо. Но сам нож определённо был, Пильгу всегда носил один с собой. Пока что он не применял его, но Чонгук старался за ним следить внимательнее, чем за остальными.       Он смог разбить бровь Джину, из носа Пильгу текла кровь, а у Гюхёна явно будет синяк на глазу. Бора же отделалась парой ссадин на запястьях. Чонгук девушек не бил, конечно, но пихал, когда они на него бросались.       Всё это напоминало их знакомство и начало «дружбы». Чон бы даже поностальгировал, если бы голова не раскалывалась так сильно.       — Сдавайся уже, — ухмыляется Гюхён, но его зубы тоже окрашены в крови.       — Иди нахуй, — сплёвывает Чонгук.       Джину зажимает голову руками и отворачивается. По нему было видно, что он и сам не особо хочет драться с Чоном, он до последнего пытался его вразумить. Но Чонгук пообещал Юнги, что уйдёт только тогда, когда он сам попросит. Он не хочет нарушать хотя бы это обещание.       Пильгу подходит к несопротивляющемуся Чону и одним прицельным ударом всё же сваливает его на грязный асфальт. Сквозь удары Чонгук лишь краем сознания понимает, что остальные трое совещаются. В какой-то момент удары останавливаются. И Чон не до конца осознает, потерял ли он сознание или всё происходит в реальности.       — Даю тебе месяц, — прорывается в сознание.       Чонгук, преодолевая боль, приподнимает голову и видит, что Гюхён держится за плечо Пильгу.       — Что? — хрипит парень.       — У тебя есть месяц. И помни мою щедрость.       — Пиздец ты пафосный, — закатывает глаза Бора и становится рядом с друзьями. — Потрахайся с ним уже и возвращайся.       Чонгук ничего не отвечает и обессиленно падает назад на спину. Ребята, подождав немного, всё же уходят. И Чон закрывает глаза. В голове набатом бьётся боль и мысли. Он медленно выдыхает, выпуская воздух тонкой струйкой через рот.       «Потрахайся с ним уже и возвращайся».       Действительно ли это то, что ему нужно от Юнги? Правда ли после этого исчезнет то тёплое чувство внутри, когда он его видит? Разве тогда он перестанет стремиться к нему? Казалось, что ответ точно противоположный: он будет рваться ещё сильнее и отчаяннее. И что делать с этим, Чонгук не знал.       Он прикрыл глаза чёрными от грязи ладонями, чтобы спрятать выступившие в уголках глаз слёзы. Почему он такой? Не знает, что делает и куда стремится. Нет друзей, от семьи одно название, нет любимого человека. Всё, что у него сейчас есть, — это маленький магазинчик с ворчливым продавцом, с тихими посиделкам по вечерам и сладким банановым молоком. И будь Чонгук проклят, если потеряет даже это.       Разве он не достоин такой малости? Маленького уголка света посреди беспроглядной темноты.       К его плечу прикасается рука, и, отрывая руки от лица, он почти что ожидает увидеть Юнги. Но вместо этого над ним нависает обеспокоенный Джину.       — Ты как? — спрашивает он.       Не желая общаться с ним, Чонгук опять прикрывает глаза. Отчаяние заставляет слёзы опять появиться, но он душит их в зародыше. Джину вздыхает и усаживается рядом. Какое-то время они находятся в тишине, но Джину её всё же прерывает.       — Я тебя понимаю... Меня это тоже всё задолбало. Я давно предлагаю Боре слинять из этой недокомпании, но она ни в какую. Ей никогда не было достаточно меня, она хочет принадлежать большой группе, найти суррогат нашей неудавшейся семьи... Хах. А я не могу оставить её одну.       Чонгук хмурится под руками. В целом, он всегда чувствовал, что Джину отличается от них.       — Думаешь, у меня получится уйти? — спрашивает он.       — Если придумаешь что-то за месяц... Я тоже подумаю. Возможно, если ты уйдёшь, то и у нас получится. Я хочу поступать на госслужащего.       Чон даже поднимает на приятеля удивлённый взгляд.       — Знаю, что ты скажешь, — хмыкает Джину. — С моим послужным списком шансов мало. Но мой соцработник рассказал, что для таких, как я, есть особые программы. Хочу уехать отсюда с Борой. Этот город... Он разлагает.       — А если Бора не согласится?       Джину поджимает губы и хмурится.       — Она должна... А если нет... Что ж.       Больше вопросов Чонгук не задаёт. Он лежит ещё какое-то время, пока не начинает капать дождь. Тогда он аккуратно поднимается, стараясь не задеть особенно травмированные участки тела. И шипит, опираясь на протянутую руку.       — Отвезти тебя в больницу?       — Чтобы вас задержали?       — Скажешь, что упал.       Чонгук саркастично смотрит на него, и Джину пожимает плечами. Они медленно доходят до мотоцикла Джину, и Чонгук с грустью смотрит на свой.       — Я подгоню его потом к тебе домой.       — Спасибо, — искренне благодарит Чон, и отдаёт ключи.       Почему-то он доверяет Джину. Да и это лучше, чем просто бросить мотоцикл где-то в неизвестном месте. Джину усаживается за руль, а Чонгук пристраивается сзади, хватаясь за чужую куртку. Руки сводит.       — Куда ехать?       Куда? У Чонгука уходит секунда, чтобы решить.       — В магазин.       Не надо пояснять в какой. Джину просто передаёт ему каску, надевает свою, и они срываются с места. Ветер пронизывает до костей. Пустота внутри готова разрастись до астрономических масштабов. Чонгук прижимается ближе к тёплой спине. Тянуться к любому проявлению заботы уже стало для него привычным. Теряясь между ветром и теплом, он не замечает, как они доезжают до магазина.       Чонгук слезает с мотоцикла и останавливается напротив вывески. Отсюда Юнги не видно.       — Чонгук, — подаёт голос Джину, — он и правда всего этого стоит?       Чон моргает. Юнги подходит к окну, убирает что-то со столов. На нём обычная чёрная футболка, растрёпанные волосы, бледная кожа, нахмуренный взгляд. Чонгук против воли расплывается в улыбке, губы начинает саднить.       — Стоит.       Он даже не оборачивается, чтобы посмотреть на реакцию Джину или поблагодарить. Юнги уходит от окна, и Чонгук спешит вперёд, чтобы быстрее снова найти его. Привычный звон колокольчика над дверью сливается с шумом уносящегося прочь мотоцикла.       — Здрав… — начинает Мин и тут же останавливается.       Его глаза в ужасе расширяются, когда он видит искалеченного Чонгука, который почему-то ненормально широко улыбается. Юнги тут же подходит к нему, глаза бегают от одной ссадины до другой. Он тянет к нему чуть дрожащие руки, но не знает, за что хвататься.       — Что произошло?!       — Упал, — выдаёт Чон.       — Издеваешься?       Только подтверждая в глазах Юнги своё ненормальное психическое состояние, Чонгук начинает смеяться, а потом шипит из-за раны на губе и щеке.       — Господи, ты сведёшь меня в могилу… Ты нигде сильно не ранен? Может, стоит поехать в больницу?       — Вы беспокоитесь обо мне, — игнорируя вопросы, тянет Чон.       — Да на тебе живого места нет! Конечно, я беспокоюсь!       У Чонгука дрожат губы, то ли в смехе, то ли в плаче. А внутри разливается триумф вперемешку с грустью. Он не знает, как выдержать этот ядрёный коктейль.       — Господин Мин, можно… Можно обнять Вас?       Юнги выглядит до смерти перепуганным. Ещё сильнее, чем секунду назад. Он не огрызается, как в прошлые разы глупых заигрываний Чонгука. Должно быть, осознаёт — сейчас всё иначе, по-настоящему. И Чонгука ломает от этой обнажённой искренности, но по-другому он просто не может.       — Я… Это… — Мин отводит взгляд и переводит дыхание. — Нет. Ты… Ты ранен, весь в грязи и мокрый. Присядь, я принесу аптечку.       И сбегает в подсобку. Пустота внутри Чонгука всё же достигает астрономических размеров. Он плетётся к стулу, а руки продолжает сводить. Уже не от царапин, не от разбитых костяшек. А от отсутствия тепла.       Он и правда весь в грязи. Снаружи и внутри.       Юнги возвращается. Он переворачивает табличку на двери, закрывая временно магазин. А потом садится напротив Чонгука, но так и не смотрит ему в глаза. Юнги ставит на стол аптечку и принимается аккуратно, чуть подрагивающими руками, стирать влажным полотенцем потёки крови. Чонгук стойко терпит жжение, но не молчание.       — Господин Мин, простите, что пришёл сюда…       Рука Юнги замирает на секунду, но быстро возобновляет своё движение.       — Ты правильно поступил.       — Теперь всё кончено.       — В каком смысле?       — Этого больше не повторится. Меня оставили в покое, — Чонгук врёт, конечно, но это ложь во спасение. Он разберётся со всем за месяц, он уверен.       Юнги хмурится. Он аккуратно берёт ладони Чонгука и начинает протирать их.       — Слабо на то похоже.       — Они пообещали.       — И ты веришь?       — Да.       Мин откладывает полотенце и достаёт вату, которую промачивает спиртом. На этот раз Чонгук непроизвольно морщится, когда вата касается рассечённой брови.       — Прости, — тихо говорит Юнги.       — Что Вы! Всё в порядке.       — Нет, прости за то, что просил остаться… Я думал, для тебя так лучше. Но знаешь, я не могу позаботиться даже о себе. Возможно, тебе всё же лучше уй…       — Не говорите этого! — испуганно прерывает Чон.       — Чонгук. Я переоценил себя…       — Нет! Прекратите. Я хочу остаться. Это всё, что у меня есть.       В голос забираются плаксивые нотки. И Чон не может себя остановить. В этот день всё же должны пролиться слёзы, вторя дождю за окном.       Юнги наконец-то смотрит на него грустным взглядом.       — Я не тот, кто может помочь тебе.       — Это… — шмыгает носом Чон, — это не Вам решать… Мне ничего больше не нужно, просто будьте рядом.       — Кажется, у тебя от этого одни проблемы, — замечает Юнги, продолжая протирать спиртом его лицо.       — Вы не знали меня до.       — Ты меня тоже не знал, — грустная улыбка мелькает на лице Мина.       — Ну и пусть.       Юнги откладывает в сторону спирт и берётся за мазь от ссадин. Когда все раны на открытых частях тела обработаны, Мин критично оглядывает Чонгука.       — Я дам тебе чистую футболку и полотенце. Справишься дальше сам?       — Ага.       Они идут в подсобку, где Юнги находит всё необходимое, а после уходит. Чонгук замирает перед мутным зеркалом в туалете. Он даже не представлял, насколько плохо выглядит, а это Юнги уже его умыл. Понятно, почему старший перепугался. Чон стягивает футболку, пытаясь даже не дышать. По всему торсу рассыпаны наливающиеся гематомы. Чонгук обрабатывает их кремом, а потом надевает одну из чёрных рабочих футболок. Его же мокрые и грязные вещи остаются висеть на батарее. Штаны неприятно липнут к телу, но других вариантов у него нет. С неудовольствием оглядев себя в зеркало, он причёсывает руками волосы и выходит назад в магазин.       Людей в зале нет, так что Юнги упирается в него взглядом, а потом кивает в сторону стола.       — Я приготовил тебе чай. Хочешь что-то съесть?       Внутренне Чонгук выдыхает. Он немного переживал, что Мин сразу же укажет ему на дверь.       — Нет, спасибо, — сипит он.       На столе и правда стоит чашка с дымящимся напитком. Он греет руки и обжигает горло. Губы и глаза щиплет. А на улице небо проливает слёзы. Видимо, именно из-за этого Юнги не выгнал его.       Чонгук укладывает голову на сложенные на столе руки и следит за каплями воды на стекле. Что, если она солёная на вкус? Он долго думает об этом, пока глаза не слипаются сами. А перед внутренним взором ещё долго маячат длинные полки товаров, смеющиеся лица, которые невозможно разобрать, слёзы превращаются в снег, и Чонгук замерзает даже во сне. Вырывается он из него резко, а рядом испуганно ойкает Юнги.       — Прости, не хотел тебя будить.       На плечах плед. За окном темно, а от дождя осталось лишь воспоминание. Чай остыл.       — Сколько я спал? — удивляется Чонгук, поднимаясь с рук.       — Часа четыре. Я уже закрылся.       — О, — Чонгук оглядывается вокруг. — Я сейчас уйду.       — Я хотел поесть, так что оставайся.       Чон не спорит, только сильнее заворачивается в плед. Юнги же выбирает на полке рамен и берёт именно тот, что когда-то своровал Чонгук. Плед всё же нагревает его, и по щекам расползается румянец.       — Почему рамен? — спрашивает Чонгук, стараясь не выдать голосом своей радости.       — Разве может что-то ещё помочь после тяжёлого дня?       — Соджу?       — Хорошая идея, — кивает Юнги, и не успевает Чонгук прокомментировать, добавляет: — Для меня.       — Когда-нибудь Вы разрешите выпить вместе с Вами?       — Хм… Так и быть, на твой день рождения.       Чонгук уже совсем не может сдерживать улыбку. Так значит, он ещё будет тут в сентябре. (О сегодняшнем соглашении он вспоминать сейчас не хочет.)       — Ловлю на слове.       Юнги ставит на стол залитые кипятком упаковки с раменом, а потом уходит за напитками. Соджу и банановое молоко — классика. Они едят в молчании, но Чонгук постоянно кидает нетерпеливые взгляды на Юнги.       — Господин Мин, а у Вас есть друзья? — решается он.       Бровь Мина взлетает вверх, и он молчит. Чонгук почти что решает, что тот не заговорит, но тишину прерывает хриплый голос.       — Намджун.       — И всё?       — Это допрос?       — Нет! Мне просто… Хочется больше узнать о Вас.       — Пф… Что ж, ладно. У меня раньше было много друзей. Понимаю, по мне и не скажешь, но это было так… Не то чтобы я раньше был более общительным, они сами как-то находились: в школе, на дополнительных занятиях, во дворе… Да мало ли где.       — А что произошло потом? — осторожно спрашивает Чон.       — Жизнь, — пожимает плечами Юнги, залпом выпивая стопку.       — И Вам не одиноко?       — М-м-м… Временами да.       — А Ваша семья где?       — В Тэгу.       — Вы из Тэгу? — слишком громко удивляется Чонгук.       — Чего такого странного?       — Да ничего… Я просто не ожидал. Почему Вы не живёте там?       — Хочешь меня сплавить? — усмехается Юнги.       — Знаете же, что нет, — дует губы Чон.       — Ха… Так получилось.       — Опять жизнь?       — Она самая, — Юнги приподнимает рюмку, как будто салютуя ей, и опять выпивает.       — Разве это не странно? — спрашивает Чонгук, теряясь в мыслях, пока наблюдает, как движется кадык Юнги.       — Ты о чём?       — То, как всё меняется. Места, люди… То, что было дорого раньше, может так быстро потерять значение. А другое, наоборот, приобретает важность.       Юнги задумчиво смотрит в окно. Его длинные пальцы крутят стопку соджу: туда-сюда, туда-сюда…       — Не думаю, что что-либо теряет значение. Скорее, просто забывается на время. Но стоит мне вернуться в родной город или встретить старого друга, как всё возвращается вспять.       — Это разочаровывает, — выдыхает Чонгук.       — Разве?       — Не хочу, чтобы всё это имело значение…       Юнги долго смотрит на него. Ищет что-то своими внимательными глазами. И Чонгук ёжится под этим взглядом, мурашки табуном бегут от шеи к копчику. Он плотнее заворачивается в плед.       — Пожалуй, ты прав, — в итоге говорит Юнги, опрокидывая последнюю рюмку.       Больше они не говорят, думая о своём и об общем. Чонгук чувствует ссадины на лице, он ощущает, как разрастаются гематомы на теле, дыра в груди поглощает его душу. Как давно она там? И как скоро убьёт его?       — Мне пора, — роняет Чон.       Он откладывает плед и идёт за вещами в подсобку. Футболка и кофта ещё мокрые, так что он не надевает их, а несёт в руках. Юнги ждёт его у двери со своей толстовкой в руках.       — Вот, надень.       — Не стоит, — смущается Чонгук. — Вы замёрзнете.       — Мне близко. Забирай, — он пихает ему в руки вещь и тут же скрещивает свои на груди.       Хорошо, что Юнги любит одежду, больше его на пару размеров, как будто хочет спрятаться за ней. Чонгуку толстовка в самую пору.       — Спасибо, — шепчет он.       Юнги лишь отмахивается. Почему-то он не отходит от двери, пристально смотря на Чона. А тот замирает изваянием под этим взглядом. Как же скоро дыра убьёт его?       Мин делает шаг вперёд и оплетает Чонгука руками за плечи. Для этого ему надо привстать на носки и уткнуться носом в чужую шею. Чонгук не может пошевелиться. Он стоит, как дурак, и почти не дышит, боясь, что наваждение рассыплется. А Юнги только жмётся ближе.       Дождь скатывается с глаз, Чонгук задыхается.       Он обхватывает Юнги за талию и прижимает к себе, так близко, как может. От Мина пахнет раменом и соджу, пылью подсобки и сыростью улицы. Это самый прекрасный запах, который Чонгук когда-либо ощущал.       Дыра внутри Чонугка поглощает и Юнги, постепенно, от кончиков пальцев и носа, до затылка, спины, пяток. Что, если такая же дыра всегда была и у Юнги? Может, в этот самый момент две чёрные дыры поглощают друг друга, чтобы родить сверхновую, единую звезду?