*Разрушу и построю
Молчи, скрывайся и таи И чувства и мечты свои — Пускай в душевной глубине Встают и заходят оне Безмолвно, как звёзды в ночи, — Любуйся ими — и молчи. (Ф. И. Тютчев. “Silentium!”)
Двумя неделями ранее
Огромный логотип "JeonGroup" красовался на тридцатиэтажном стеклянном здании, расположенном в бизнес-квартале Сеула. Чонгук зашёл в него, как домой. И нет, не потому, что он тут так уж часто бывал. Просто потому, что мог себе позволить. Чонгук прошёл на ресепшн и вальяжно опёрся на стойку предплечьями. Там стоял приятной наружности молодой мужчина в классическом костюме и со специальным наушником. Он тут же с доброжелательной, но чуть настороженной улыбкой повернулся к Чону. И его нельзя было винить. Весь образ Чонгука состоял из чёрной одежды, а голову и лицо украшали кепка, маска и только начавший сходить синяк. — Здравствуйте! Чем могу Вам помочь? — бойко спросил администратор. — Здравствуйте, мне нужно к Мингю, — ответил Чонгук. На секунду — Чонгук бросил взгляд на бейджик — Чхве Сонвон поменялся в лице. Ещё бы, Мингю в компании называли не иначе, как господин Чон-младший. Но сразу же отрепетированная улыбка вернулась на лицо администратора. — Вам назначено? Чонгуку захотелось фыркнуть. Но он приказал себе быть вежливым. — Нет, но он меня примет в любом случае. Получилось не слишком вежливо, но он и так был на грани. — Эм… — выдержка Сонвона всё же сдала, и он потянулся рукой к телефону. Но вряд ли для того, чтобы позвонить вице-президенту компании, скорее, вызвать охрану. Чонгук тяжко вздохнул и оттянул маску вниз, расплываясь в неискренней улыбке. Вот теперь Сонвон по-настоящему побледнел. Наверняка ему на инструктаже рассказывали про паршивую овцу семейства Чон. И Чонгук понимал, что вряд ли хоть 10% сотрудников знают его в лицо, но администратор и секретарь были обязаны, а как же иначе? Правда, в своём нынешнем виде Чонгук был больше похож на бандита, чем на одного из наследников компании. — Господин Чон, простите! — тут же воскликнул Сонвон и низко ему поклонился. Чонгук поспешил скрыть гримасу под маской. Как же он это ненавидел! Этот мужчина был старше его и наверняка образованнее и умнее, но из-за кошелька родителей Чонгука вынужден лебезить перед ним. Ну что за цирк! — Ничего страшного, я понимаю. Сообщите моему брату, пожалуйста, что я поднимаюсь. — Да, конечно! Сонвон так и не разогнулся, пока Чонгук не прошёл через турникет, только нажал на нужную кнопку, чтобы пропустить. Чон зашёл в лифт с сотрудниками компании, которые возвращались с обеда. Рядом с ними, красивыми и деловыми, он выглядел действительно нелепо. К последнему этажу, куда Чонгук направлялся, все люди успели покинуть лифт, так что вышел он один. У двери в кабинет брата его встретила секретарь и приветливо поздоровалась, сообщив, что его ожидают, и спросив, не хочет ли он выпить чего-то. Раньше Чон бы сказал: "соджу", — чтобы заставить секретаршу понервничать (да и пережить встречу с братом без допинга было делом не из простых). Но вместо этого он попросил лишь стакан воды — в горле дико пересохло. И, не дав себе времени передумать, Чонгук толкнул дверь в залитый дневным светом кабинет. Окна в нём протянулись по всей правой стене от пола до потолка. Посередине стояли два кожаных дивана и два кресла со столиком. На стене висели награды, а на полках было множество дорогих и бесполезных подарков от подрядчиков. У дальней стены находился дубовый добротный стол, на котором стоял компьютер и были аккуратно разложены папки с документами и разнообразные офисные принадлежности. За этим столом, как король, восседал брат Чонгука — Чон Мингю. По совместительству вице-президент их семейной компании "JeonGroup", мамина радость, папина гордость, самый завидный жених в Сеуле и далее по списку. Чонгук не сомневался, что половина главных героев из корейских дорам были списаны с него. Иначе он не мог объяснить, почему его брат такой зарвавшийся говнюк. Мингю безотрывно печатал что-то. И лишь кивок в сторону стула показал Чонгуку, что брату сообщили о его приходе. Он закатил глаза и подошёл к столу, плюхнувшись на один из стульев и тяжёлым взглядом изучая профиль брата. Они были похожи. Почти что ужасающе. Одинаковые носы, губы, глаза, формы лиц. Чонгук не сомневался, что через десять лет станет точной копией брата. Разве что не в дорогом костюме и с прокуренными до основания лёгкими. Уже когда терпение Чонгука было на исходе и он почти осознал всю тщетность своей затеи, Мингю протяжно вздохнул и, чуть оттолкнувшись руками от стола, повернулся к младшему. — Здравствуй, Чонгук, — он еле кивнул ему, будто они не родные братья, а знакомые. И скользнул безразличным взглядом по синякам. Разукрашенное лицо Чонгука уже давно не вызывало вопросов в семье Чон. — Как мило, что ты решил уделить мне время, — осклабился Чонгук. — Пожалуйста, — невозмутимо ответил Мингю. — Ты пришёл без предупреждения, я вообще мог тебя не принимать. Чонгук скрипнул зубами, но промолчал. В общем и целом Мингю был прав. — Так зачем ты пришёл? — спросил старший, так и не дождавшись от нежданного гостя ответа. Чонгук сглотнул. Слова внезапно встали поперёк горла. Он не привык просить помощи ни у кого, а особенно у семьи. Особенно у брата. Но оказавшись в столь нелёгком положении, Чонгук внезапно вспомнил, что ему всего восемнадцать лет. И один он ни на что не годен. — Чонгук, в отличие от тебя я не могу тут целый день торчать. Тон и сленг из уст брата подсказали Чонгуку, что терпение у него на исходе. Несмотря на привычную уже маску безразличия на красивом лице, Чонгук как никто другой знал, насколько вспыльчив на самом деле Мингю. — Мне нужна помощь, — выдавил Чонгук сквозь зубы. Бровь Мингю тут же взлетела вверх. — Что-что? — Ты слышал что. — Чонгук, — губы Мингю дрогнули. Этот мудак насмехался над ним: — разве тебя не учили, что о помощи надо просить вежливо? — В моей семье не принято о чём-то просить. Так что нет. Мингю фыркнул и откинулся в кресле. В его глазах отразилось понимание и смирение. Только в такие моменты Чонгук и вспоминал, что их воспитывали одни родители. Ну или одни гувернантки. — Рассказывай, — дал отмашку Мингю. И Чонгук рассказал.Наше время
Представление Юнги мог не раскусить разве что слепой или полный болван. Ни одним, ни другим Чонгук не был. Когда Мин, бледный, с тёмными синяками под глазами, искусанными губами (то ли самостоятельно, то ли Чонгуком), бормотал какие-то нелепицы про договор, про обещания и прочее, Чонгук не поверил ему. Разве что на крохотную долю секунды сердце упало в пятки, но тут же вернулось на законное место. Он знал — просто знал — что Юнги не такой хороший актёр, чтобы на протяжении нескольких месяцев имитировать летающие между ними искры, обратившиеся ночью в пожар. Конечно, от его слов было больно, неприятно, но не смертельно. Чонгук даже не стал с ним спорить. Он почти видел, как демоны в голове Юнги сходят с ума, крушат всё, что они успели построить. Но Чонгук знал, что им не под силу разрушить всё до основания. Он не позволит. Поэтому он сказал: “Я понял. Я поступлю так, как обещал”. И ушёл. Чонгук бы соврал, если бы сказал, что ломки по Юнги не было. Он уже привык забегать к нему в течение недели на обед или ужин. Привык иногда кидать фото природы и города, которые делал сам, когда думал о Юнги. И получать в ответ иногда сдержанные, а иногда восторженные реакции. Он успел привыкнуть к Юнги в своей жизни. Но помня о своём обещании уйти, как только Юнги попросит, Чонгук позвонил Намджуну и огорошил известием об увольнении. Ким пытался его отговаривать, расспрашивал, что произошло у них с Юнги, но Чонгук настойчиво хранил молчание. Не он должен рассказывать эту историю. Они договорились, что Чонгук придёт подписать на неделе заявление об увольнении. Чон не был уверен, что стоит сейчас показываться на глаза Юнги, но в любом случае ему надо было отработать две недели. В до боли знакомый продуктовый магазин он шёл с замиранием сердца. За эти пару дней разлуки и молчания увидеть Юнги казалось почти необходимым. Всё же Чонгук успел вдоволь наполнить им свои лёгкие, и по ним уже пошли метастазы. Уже на подходе к комбини он расслышал голоса. Говорили на повышенных тонах. Чонгук ускорился. К горлу подкатила тошнота. Только бы не Гюхён с компанией пришли доставать Юнги, только бы… Чонгук подлетел к стеклянной двери и уже схватился за ручку, но вовремя успел увидеть, что ругался Юнги отнюдь не с Гюхёном. А с Намджуном. Чувствуя себя преступником, Чонгук тут же отпрянул от двери и спрятался за стену. Отсюда пусть и не идеально, но можно было расслышать происходящий внутри разговор. Сердце застучало сильнее. Ему было стыдно подслушивать чужую беседу, но… Чонгук не смог с собой бороться и напряг слух. — …как твой друг, а не начальник! — Ох, конечно! Именно поэтому ты врываешься сюда с предъявой, что от меня бегут сотрудники! — Да не волнует меня, что он увольняется! Меня ты волнуешь, Юнги! Ты сам не свой. Ты видел себя в зеркало вообще? — Клиентов не распугаю, не бойся. Бам! Чонгук вздрогнул. Звук глухой. Видимо, кто-то из них не выдержал и ударил по столешнице. Голоса стали тише, и Чонгук пододвинулся ближе к двери. — …упёртый баран, — голос Кима. — Вы с ним не отлипали друг от друга, смотрели как влюблённые до чёртиков, ты весь светился… — Намджун! — ...и тут мне звонит Чонгук и заявляет, что уходит? А потом я вижу тебя, выглядящего как год назад! Или даже хуже! И что мне прикажешь делать? Закрыть глаза? Долгое, тяжёлое молчание. И затем: — Да. Да, тебя это не касается. — А кого тогда касается, Юнги? Я твой единственный друг, потому что от остальных ты отстранился! К психологу идти не хочешь, с родителями почти не общаешься… — Перестань. — Если не я, то никто, Юнги. Расскажи мне всё. — Я… Я не могу. Пожалуйста, Намджун, мне и так тяжело. Зачем ты добиваешь меня? — Да я же помочь тебе пытаюсь, идиот! Ты не можешь справляться со всем один. Расскажи мне. Опять молчание. Шорох. Чонгук весь обратился в слух. Ладони вспотели. — Ты уволишь его? — Я не собираюсь его удерживать против воли. — Ладно. Хорошо. — Боже, Юнги… Да что у вас произошло, чёрт возьми? — Боюсь, если расскажу, то лишусь последнего друга, — тихий смешок. — Ну не изнасиловал же ты его, право слово! Молчание. Чонгук перестал дышать. — Юнги?.. — вопрос напряжённый, настороженный. — Нет, но… Мы переспали. — Твою ж мать. — Я знаю, знаю! Он школьник, и вообще всё это неправильно, но… Намджун, я… Он… Он сказал, что любит меня. И я… Ты прав, с ним я будто забывал обо всём, что произошло. Я был просто Юнги. И мне так этого не хватало. Просто нравиться кому-то, быть кому-то нужным, полезным. И… Ты сам его видел. Как я мог не?.. Хотя всё это меня не оправдывает. Я просто монстр, — последнее звучит приглушённо. А у Чонгука будто уши заложило. Весь мир замер. Перестал существовать. Взорвались звёзды и вселенные. — Юнги, перестань оправдываться, я тебя не осуждаю. — Серьёзно? — насмешливо, надрывно. — Серьёзно. Не буду лукавить, если бы мне рассказал вашу историю кто-то другой, я бы посоветовал и тебе, и ему держаться друг от друга подальше. Но я видел вас вместе, Юнги. И я знаю тебя. Мне кажется, вы не просто так столкнулись. Это нужно вам обоим. — Намджун, вряд ли молодому, умному, красивому парню нужен такой побитый жизнью продавец в магазине, как я. — Он малолетний хулиган и вор в одном шаге от судимости, Юнги, не приукрашивай. И не смотри на меня так. Я ещё после того случая с его друзьями проверил камеры. И не уволил только ради тебя. Чонгук, не успевший отойти от предыдущего потрясения, снова замер. Сколько Намджун видел? — Что ты видел? — будто услышав его мысли, спросил Юнги. — Достаточно. Ты мне лучше ответь, почему он увольняется? Испугался, что переспал с мужчиной? — Нет, это я его попросил. Сказал, что… это было всё несерьёзно. — Пиздец, Юнги. — Да. Пиздец. — И он поверил? — Кажется, да. — Хм-м. Ну и натворил ты дел, дружище. — Знаю. — И что делать теперь будешь? — Я… У меня нет выбора. Это всё должно закончиться. Так будет лучше. — Юнги… — Нет, не переубеждай меня. Я не могу… Не могу так, Намджун, пойми. Мне легче одному. Я не готов. — Ладно… Ладно, я не буду больше ничего говорить. Но ты помнишь, что всегда можешь на меня положиться? — Да. Спасибо большое, Намджун. За всё. — Ну а для чего ещё нужны друзья. — Ты можешь, пожалуйста, перенести с ним встречу? Не думаю, что я… — Да, конечно. Сейчас позвоню. Чонгук испуганно посмотрел на телефон и переключил на беззвучный. А потом быстрыми шагами ушёл за угол дома и прошёл подальше. И тут же экран мобильного загорелся от входящего звонка. Чон принял вызов и очень понадеялся, что его голос не будет дрожать. — Алло? — Привет, Чонгук. Это Намджун. — Да, я понял, здравствуйте, — он попытался звучать беззаботно. — Что-то не так? — Я не успеваю приехать. Ты мог бы подъехать на другой адрес где-то через час? — Без проблем. — Здорово, спасибо! И тут на одном объекте срочно помощь нужна. Ты не против эти две недели отработать в другом месте? Чонгук еле удержался от фырка. Даже если бы он не услышал сейчас их с Мином разговор, почувствовал бы кривую ложь Намджуна за версту. — Хорошо. Хорошо, пусть всё будет так, как хочет Юнги. Пока что он даст ему почувствовать себя хозяином ситуации. Но члены семьи Чон никогда не сдаются так просто. Особенно, если что-то для них очень и очень важно.***
Чонгук стоял через дорогу от дома, который за последнее время стал ему хорошо знаком. Он даже смог побывать внутри. И узнать то, чего знать не хотел. И до сих пор не понимал, спасло его это или уничтожило. Трясущимися руками он попытался поджечь сигарету. Но палец как на зло раз за разом срывался. В итоге он встряхнул руками, глубоко вдохнул и выдохнул, и сигарета наконец задымила. Голову заволокло приятным туманом и получилось собрать мысли в кучу. Скоро они тут будут. Брат сообщил ему время, когда копы приедут. Зачем он это сделал? Считал, что тогда Чонгук будет в это время держаться подальше? Или же точно знал, что младший Чон не удержится и придёт посмотреть? Дом Гюхёна был всё такой же жалкий и жуткий. Но то, что было внутри, — повергало на самые глубины кошмаров. И всё же Чонгук пришёл. Сам не мог объяснить почему. Это как неприятные фото с кластерными окружностями — при их виде тянет тошнить, но ты всё равно смотришь. Будто в следующую секунду это чувство пройдёт. Но оно не проходит. Вдали послышался вой сирен. Чонгук уронил окурок на землю и затушил носком ботинка. Время пришло. Вскоре дом окружили полицейские машины, из которых высыпали люди в обмундировании. Они друг за другом поднялись по узкой лестнице наверх. К той квартире, в которую когда-то так опрометчиво влез Чонгук и уже не смог отмыться от увиденного. Даже стоя вдалеке, скрытый от чужих глаз, он слышал, как полицейские требуют открыть дверь. Но, видимо, ответа не последовало. Потому что вскоре дверь начали взламывать. Чонгуку стало дурно, и он вновь поджёг сигарету. Полицейские проникли внутрь квартиры. Из соседних домов повыходили любопытствующие. А в квартире стояла ужасающая тишина. Там никто не боролся. Бороться было попросту некому. Не в силах больше наблюдать, Чонгук развернулся и зашагал дальше по проулку. Он делал нервные быстрые затяжки, голова кружилась. И тут он замер. Никто не боролся. В квартире было тихо. От резкой боли в виске в глазах Чонгука потемнело. Сигарета выпала из безвольной руки.Две недели назад
— Господин Мин, Вам нравятся звёзды? — Это просто раскалённые сгустки газа и плазмы. — Я спросил не об этом. — Хм… Да, мне нравятся звёзды. — Вы когда-нибудь загадывали на них желание? — Нет. — Может, загадаете сейчас? — Для этого нужна падающая звезда, Чонгук. — Я никому не расскажу. Это будет наш секрет. Представьте, что звезда падает. — Даже если так, то у меня нет мечты. — Неужели Вы никогда ни о чём не мечтали? — Когда-то у меня была мечта… Теперь уже нет. А что насчёт тебя, Чонгук? — Я… я расскажу Вам о своей, когда у Вас появится новая мечта, господин Мин. — Тогда что же нам делать с падающей звездой? — Полагаю, остаётся только смотреть. И ждать.Наше время
Звёздное небо было прекрасно. Мириады огоньков захватили чернильно-чёрный небосвод. Они ярко блестели в миллионе световых лет отсюда. Многие из них были уже мертвы. Но как великолепен был их потухающий огонь. Такую картину можно было лицезреть только вдалеке от городских огней. Там, где тьма сковывает воздух. Чонгук был далеко от населённой части города. Он понял это по звёздам и по боли в виске. — Наша спящая красавица очнулась, — протянул неприятный голос. В воздухе плотным ореолом повис запах сигарет. И это были совсем не те сигареты, что предпочитал Чонгук. А самые дешёвые самокрутки. И он хорошо знал, кого сопровождает этот запах. — Ты идиот, Гюхён, — прохрипел Чонгук. Боль в виске пульсировала. Но он привык и к худшему, так что сумел сесть. Постепенно глаза привыкли к темноте, и Чонгук понял, что они в порту около доков. А справа от него на корточках сидит Гюхён и дымит. У его ног собралась горстка окурков. Когда Гюхён его похитил, был ещё день, а теперь, казалось, настала ночь. Сколько самокруток он скурил? Сколько Чонгук был в отключке? Такие вопросы тоже волновали его, но задал он иной: — Зачем ты сделал это? Гюхён грязно выругался и вскочил на ноги, принявшись ходить взад-вперёд. — Тебе не понять меня. Не понять, каково быть бедным. Не понять, каково жить без матери с пьющим отцом и надеяться, что хватит денег хотя бы на уценённый рамен. Ты! — Гюхён подлетел к нему, наклонился и схватил волосы Чонгука, больно оттягивая назад. Тот против воли зашипел, но вырываться не стал. — Чёртов чеболь! Тебе лишь захотелось поиграть в несчастного обездоленного мальчика! Быть "не таким как все"! Но хочешь открою тебе тайну, Чон Чонгук? — Его имя плевком вырвалось из чужого рта. — Ты лишь стал именно таким же, как большинство корейцев в этой проклятой стране. И ты всегда знал, что тебе есть, куда вернуться. Ты никогда не был одним из нас. И там, и тут ты худший из отбросов, потому что везде лишь притворяешься. Гюхён отпустил его волосы и сел. Он в очередной раз достал из куртки зажигалку и уже готовую самокрутку. И его руки, прям как у Чонгука недавно, тоже дрожали, и огонёк всё никак не хотел зажигаться. — Если ли бы я был на твоём месте… — Щёлк. — О-о-о, если бы я был на твоём месте… — Шёлк. — Я был бы самым послушным сыном. — Шёлк. — Я делал бы всё, о чём родители меня попросят. — Шёлк. — Я стал бы самым пиздецки умным и поступил бы в чёртов Сеульский. — Щёлк. — Я был бы самым законопослушным гражданином этой грёбаной страны. — Щёлк. — Я бы… — Огонёк загорелся. Затяжка. Выдох. — Я бы заставил их собой гордиться. А у тебя всё это есть. Чон Чонгук, ты чёртов счастливец. У тебя есть семья, дом, деньги, возможности. Что, чёрт побери, тебе ещё надо?! У меня нет ничего. И я готов продать душу дьяволу, если он существует, чтобы поменяться с тобой местами. Эй! — Гюхён вскочил на ноги, вытянул руки в стороны и задрал голову к ночному небу. — Эй! Бог, дьявол, Будда, кто бы ты ни был! Ты слышишь меня?! Я отдам всё, что у меня есть! И пусть это лишь моя прогнившая душа, но я отдам её! Чонгук с ужасом наблюдал за помешательством Гюхёна. Как он сначала громко, затем всё тише звал хоть кого-то. И часть Чонгука даже захотела поменяться с ним. Ему и правда не нужны были ни деньги, ни дом, ни эта, с позволения сказать, семья. Он бы отдал всё. Но небо молчало. — Я ненавижу тебя, Чон Чонгук, — прошептал Гюхён сорванным голосом. — Всем сердцем ненавижу. Почему у тебя есть всё, а у меня ничего? Должно быть, я сильно нагрешил в прошлой жизни. Радует только, что в таком случае и ты в следующей жизни будешь бродячей псиной, — ухмыльнулся он. Чонгук сглотнул вязкую слюну. Голова уже болела просто невыносимо. Его тошнило. — Ты прав, — прошептал он, заставив Гюхёна с удивлением взглянуть на него. — Я не знаю, какого тебе жилось. И никогда не пойму. Но всё же объясни. Зачем ты поступил так? Этим “так” Чонгук попытался передать то, что вымолвить было невозможно. И Гюхён его понял. — Ты знаешь, что становится с полностью осиротевшими подростками? Их отправляют в приют. — Гюхён глубоко затянулся и выдохнул облачко дыма вверх. — Я ни за что не попаду в эту дыру. Мне надо было лишь дождаться совершеннолетия. И ты, ты всё испортил, — Гюхён обличающе указал в его сторону самокруткой. — Совершеннолетия? — ужаснулся Чонгук. — Гюхён, это только через год. Так нельзя… Ты бы сошёл с ума за этот год. Лучше уж в приюте, чем… так. — Откуда тебе знать?! — Гюхён истерически рассмеялся и подошёл к Чонгуку, выдыхая дым на него. — Это не тебе решать. — Гюхён, так нельзя жить… — Я убью тебя. Убью тебя и сбегу. Угроза с лёгкостью вырвалась изо рта Гюхёна. И Чонгук даже не вздрогнул. Он слышал её слишком много раз. Так много, что она перестала иметь значение. — Не убьёшь, — ответил он, не отводя серьёзного взгляда. — Что? — опешил Гюхён. — Ты не убийца, Гюхён. — Откуда… откуда тебе знать, что его убил не я? — Я знаю, потому что был в той комнате. Потому что видел его труп. Гюхён резко отшатнулся и отошёл на пару шагов назад. — Человека, которого убивают, не переодевают в чистую одежду. Его не моют и не причёсывают. Для него не собирают в вазу свежие полевые цветы. Гюхён всхлипнул и упал на холодный асфальт. То, что поразило Чонгука больше, чем полуразложившийся труп мужчины на кровати, — это то, чем он был окружён. Вся остальная часть квартиры была в грязи. Но в спальне было даже красиво. Все вещи лежали на своих местах, не было пыли, в вазе стояли свежие цветы, тут и там были расставлены ароматические палочки и горели свечи. И мужчина, который был явно мёртв, лежал в аккуратной позе на спине, обложенный льдом. Комната походила на ухоженный склеп. — Ты любил своего отца, Гюхён. И поэтому настал момент отпустить его. Гюхён закрыл лицо ладонями, и его плечи задрожали. Сейчас он выглядел именно тем, кем и являлся, — одиноким несчастным подростком. Которому слишком рано и слишком жестоко пришлось столкнуться с реальностью. — Я… — глухо выдохнул Гюхён из-под ладоней, — когда мама умерла… Отец запил. И так больше и не просыхал. Он… Он перебивался редкими заработками. И тратил почти всё на выпивку. Но он ни разу не поднял на меня руку! — Гюхён убрал ладони и посмотрел на Чонгука как будто с обвинением. — Ни разу. Чтобы вы ни думали, он не нападал на меня. И маму он не убивал. Я знаю, какие слухи ходят. Он любил её. И меня. Когда-то давно, пока алкоголь не забрал его окончательно… Я нашёл его месяц назад на диване. С бутылкой в руке. Сердце уже остановилось. И я… Гюхён опять горько заплакал. Теперь уже не скрываясь. Громко и отдавая всего себя этим слезам. И Чонгук его не останавливал. Он даже представить себе не мог, каково это — найти своего отца мёртвым. Остаться совсем одному. И принять такое ужасное, страшное решение. — Я не знал, что мне делать, Чонгук, — Гюхён всхлипнул. — Я не хочу в приют. И я… Мне не на что хоронить отца. И у меня… просто ничего больше нет… — Ты мог обратиться к нам, — подал голос Чонгук и сам понял, как глупо это звучит. Понял и Гюхён, громко хмыкнув. — Ага, и что бы вы сделали? Позвонили в полицию? Прямо как ты сейчас? — Да. Но ты, по крайней мере, не был бы один. — Ты сам-то себя слышишь? Мы… Эта компания… Полнейший фарс. — Я бы помог. И сейчас помогу. — Гюхён посмотрел на него затравленно, заранее зная следующие слова Чонгука: — Поехали в полицию, Гюхён. Признайся во всём сам. — Меня арестуют. Раньше я просто прятал труп отца. А теперь… Похитил сына чеболей. — Я никому не расскажу. — А рана? — Упал. Мне не впервой. — Думаешь, я тебе поверю? Зачем тебе выгораживать меня? Чонугк склонил голову и тяжело вздохнул. — Мне жаль тебя. Я тоже совершил много ошибок. И один человек… Он простил меня и дал второй шанс. Поэтому я помогу тебе. — Ты изменился, Чон Чонгук, — внезапно сказал Гюхён. — Это из-за того продавца? Чонгук кивнул. — Так что же, ты и правда любишь его? — Люблю, — без раздумий подтвердил Чонгук. Гюхён ничего не ответил, поэтому Чонгук вновь взглянул на него. — Ничего не скажешь? — Это мерзко. Чонгук поджал губы. — Но… — вдруг продолжил Гюхён, — если он помогает тебе стать лучше, то, наверное, это не так уж плохо. Я не понимаю этого. Но это не плохо. Чонгук слабо улыбнулся, а потом поднялся на ноги, протягивая Гюхёну руку. — Поехали в полицию. И Гюхён принял его руку.***
Чонгук сидел в полиции уже второй час. Когда они приехали, Гюхёна сразу забрали в камеру для допроса и для разговора со штатным психологом. Чонгука же отвезли в больницу, где поставили диагноз: лёгкое сотрясение мозга. Его родителей сразу уведомили, но отец с матерью были за границей, а брат мог приехать только через несколько часов, поэтому его снова отвезли в отделение полиции. К счастью, в легенду, что он упал с мотоцикла, поверили. Железный конь за окном служил хорошим подтверждением, пусть и принадлежал Гюхёну. Тот был всё ещё где-то на допросах, которые в ближайшее время, должно быть, станут привычными для него. К Чонгуку больше не было вопросов. Как брат и обещал, все его отпечатки пальцев, которые он неосторожно успел оставить в квартире, были стёрты из дела. Больше его ничего не связывало с ужасающим домом-склепом. Пока Чонгук ждал брата, он позвонил Намджуну и предупредил, что из-за травмы не сможет выйти на работу. Если бы он всё ещё работал бы в магазине с Юнги, то вышел бы. Но теперь Чонгук не видел смысла через боль и тошноту выносить смену. Мистер Ким до ужаса переволновался, поэтому Чонгук, не вдаваясь в подробности, объяснил, что сейчас он в полиции, но ранен не сильно и скоро его заберут. В его голове всё спуталось то ли от откровения Гюхёна, то ли от нанесённой им раны. Действительно ли Чонгук не ценил того, что имел? Конечно же, ситуация Гюхёна была намного хуже его, и сравнивать нечего. Но стоило ли ему поэтому мириться с равнодушием родителей? Стоило ли ему быть благодарным просто потому, что у него была крыша над головой и еда? Чонгук отклонился в кресле и приложился и так больной головой о бетонную стену. Должно быть, он и есть просто лжец с золотой ложкой в жопе, как любил выражаться Гюхён. “И там, и тут худший из отбросов…” — Чонгук! До боли знакомый голос заставляет Чонгука резко выпрямиться и искать глазами его. Юнги стоит прямо перед ним. В наспех накинутой куртке, с незавязанными шнурками кед, с красным лицом и дикими тёмными глазами. — Господин Мин… — только и успевает произнести Чонгук, как Юнги уже оказывается рядом. Он обхватывает ладонями лицо младшего и ощупывает, будто не доверяет глазам. Затем прикасается к повязке на голове и тут же одёргивает руку. Потом он зачем-то ощупывает его предплечья, распахивает куртку, словно Чонгук где-то там прячет от него другие раны. Сам Чонгук сидит без слов. Кажется, он стал немым. — Мужчина, — девушка-полицейская подходит к ним и притрагивается к плечу Юнги. Того будто отбрасывает назад. Он с ужасом смотрит на служащую. — Кто Вы? Вы знакомы с молодым человеком? — Я… — это всё, что удаётся сказать Юнги, и девушка хмурится. — Это мой друг, — находится Чонгук, поднимаясь на ноги и становясь рядом. — Старший коллега с работы. Он узнал, что произошло, и забеспокоился. Можно, он подождёт вместе со мной? — Ладно, если так, — девушка с сомнением смотрит на резко побледневшего Мина. — Он немного в шоке, простите, — доброжелательно улыбается Чонгук, и полицейская всё же уходит. А Юнги опять поворачивается к Чонгуку, смотря на него этими дикими глазами. — Ты в порядке? Где ты ранен? Мне позвонил Намджун, сказал, что у тебя сотрясение и ты в полиции. На тебя кто-то напал? Те отморозки? Они ранили тебя? Ты… — Господин Мин, — Чонгук хватает Юнги за плечи, и тот резко замолкает. — Дышите. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вот так, Вы молодец. А теперь садитесь и отдышитесь. Я принесу воды. Но не успевает Чонгук отойти к кулеру, как Юнги хватает его за руку и смотрит такими глазами, что Чонгук садится рядом. — Как ты? — выдыхает Юнги вопрос, который, видимо, волновал его больше всех остальных. — Всё хорошо. Правда, — утверждает Чонгук, поймав неверие в глазах напротив. — У меня лёгкое сотрясение мозга, пройдёт через пару недель при должном лечении. В остальном я здоров. — Но что вообще произошло? Как ты тут оказался? — Это… долгая и неприятная история. Я, — Чонгук оглядывается на полицейских, — не могу рассказывать всё здесь. Но главное, что Вам надо знать, всё закончилось. Мне больше ничего угрожает. Они мне больше не угрожают. Юнги наконец-то расслабляется и оседает на стуле, так что у Чонгука получается отойти и налить ему воды, которую Юнги принимает с благодарным кивком и залпом выпивает. — Я не думал, что господин Ким позвонит Вам… Иначе объяснил бы всё лучше. Я не хотел заставлять вас обоих волноваться. Юнги на это молчит, только безотрывно смотрит на пустой стакан. — Господин Мин, что Вы здесь делаете? Я думал, что между нами всё кончено, — не может удержаться Чонгук. Юнги резко поворачивается к нему. И два тёмных взгляда сталкиваются. Прямо как когда-то давно и совсем недавно. Они столько раз смотрели друг на друга, но так и не смогли разглядеть. — Я… — начинает Юнги. — Чон Чонгук. Этот голос Чонгуку тоже хорошо знаком. С самого рождения. — Мингю, ты здесь, — Чонгук поворачивается к брату, недовольный тем, что их прервали. — Я просил тебя не влезать, — Мингю понижает голос, подходя к ним ближе. — Само как-то вышло, — сардонически улыбается ему младший брат. Мингю поджимает губы и переводит взгляд на Юнги. Тот не проронил ни слова, во все глаза смотря на старшего Чона. — Это мой коллега по работе, господин Мин Юнги. А это мой брат, Чон Мингю, — находится Чонгук. — Господин Мин, приятно познакомиться, — обманчиво-любезно произносит Мингю, достаёт из пиджака визитку и протягивает Юнги. Тот принимает её чуть дрожащими руками, рассматривает пару секунд и тут же встаёт. — Взаимно, господин Чон, — бормочет он, пряча визитку в карман. — Я пойду. — Господин Мин! — Чонгук хватает его за рукав, прямо как сам Юнги недавно. — Подождите, давайте поговорим. — Ты теперь с братом, так что не о чем волноваться, — напряжённо отвечает Юнги. — Но… — Чонгук, не устраивай сцен. На нас смотрят люди, — обрывает его Мингю. Чонгук оборачивается и видит, что полицейские и правда косятся на их группу. Должно быть, они выглядят нелепо. Чонгук, весь в грязи и с перебинтованной головой. Юнги в этой своей заношенной куртке, бледный настолько, будто вот-вот упадёт в обморок. И Мингю — воплощение изящества и власти, за плечом которого секретарь уже общается с полицейским, курирующим дело Гюхёна. Чонгук отпускает рукав Юнги. — До свидания, — бормочет тот и выбегает из полицейского участка. — Тебе необходимо быть таким самодовольным засранцем? — шипит сквозь зубы Чонгук, всё ещё смотря на закрывшуюся дверь. — Если тебе необходимо быть занозой в моей заднице, то да. Чонгук хмыкает. Должно быть, Мингю и правда в ярости. — Я подожду на улице, — говорит Чонгук и поднимается, оказываясь чуть ниже брата. Вряд ли ему суждено стать выше. Поэтому смотреть на Мингю ему всегда придётся снизу вверх. Бесит. — Только попробуй сбежать. Нас ждёт серьёзный разговор. — Жду не дождусь. Вырвавшись на свежий воздух, Чонгук не может им надышаться. Он и не думал, что внутри участка так душно. Голова от резких движений вновь кружится, и Чонгук опирается на колени. — Чонгук? Его зовут в третий раз. И этот голос ему тоже знаком, пусть и не так хорошо, как предыдущие два. — Джину, что ты здесь делаешь? — Чонгук выпрямляется и смотрит на своего знакомого. Джину смотрит на него в ответ с нижней части лестницы, он запыхался, на щеках горит румянец. — Я хотел спросить то же самое. Мой соцработник рассказал, что произошло с Гюхёном. — Ясно. А я… Оказался там, где не следовало. — Как и всегда, — пытается пошутить Джину, но у обоих нет сил на смех. Чонгук спускается вниз и останавливается рядом с Джину. Тот выглядит очень уставшим. — Неужели это всё правда? В голове не укладывается… Как так можно? — Думаю, он не в себе. — Конечно, на здоровую голову такого не сотворишь. Джину запускает ладонь в волосы и ерошит их. — Я не знаю, что ему сказать. И нужно ли. Мы же не друзья. Но… Видимо, у него никого больше не осталось. Думаешь, мне стоит зайти? Чонгук пожимает плечами и смотрит вверх на дверь в полицейский участок. — Заходи, раз пришёл. Сейчас сложно предсказать реакцию Гюхёна. — Чёрт побери… Ладно. — Джину начинает уже подниматься по лестнице, когда Чонгук его окликает. — Джину, знаешь, ты хороший человек. Лучший из нас пятерых. — Так себе выборка, — криво улыбается Джину. — Пожалуй. Он ожидает, что Джину продолжит подъём по лестнице, но тот почему-то мнётся на месте и выглядит виновато. — Чонгук, мне… надо признаться тебе кое в чём. — Что такое? — Я… Ты только пообещай не злиться. Или, по крайней мере, не бить. Мы у полицейского участка. — Джину… — угрожающе начинает Чонгук, шагая вперёд, уже предчувствуя нечто ужасное, что окончательно его доконает сегодня. — Я говорил с Юнги, — выдаёт быстро Джину, как будто боится передумать. — Две недели назад. Нехорошее предчувствие связывает все органы Чонгука, голову ведёт. — Что… что ты ему сказал? — Я рассказал ему об угрозах, о том, что Гюхён дал тебе месяц. — Джину… Чонгук не знает, кидаться ему на парня с кулаками или падать на землю и бить этими же кулаками грязный асфальт. — Я хотел помочь! И он был единственным взрослым, которого я знал и который мог помочь. Или ты думаешь, мне следовало пойти к твоей семье? — Тебе следовало просто не влезать. Я решил всё сам, — Чонгуку хочется рычать, но выходит лишь скулёж. — Вижу я, как ты всё решил, — Джину кивает на повязку на голове Чонгука. Против воли рука взлетает к ране и касается кончиками пальцев. За злостью и отчаянием приходит осознание. — Вы с ним… говорили две недели назад? — Да. Две недели назад. Две недели. Назад. “Ты не можешь любить меня”. “Не уходи, не смей сейчас куда-то уходить…” “А ты бесценный”. “Я свою часть выполнил. Теперь ты выполни свою”. “И я… Ты прав, с ним я будто забывал обо всём, что произошло. Я был просто Юнги. И мне так этого не хватало. Просто нравиться кому-то, быть кому-то нужным, полезным. И… Ты сам его видел. Как я мог не?..” — Чонгук! Но Чонгук уже не слышит крика Джину ему в спину. Он бежит. Он догоняет. Он не может упустить. Да, он знает, где живёт Юнги, где он работает. Но догнать его кажется невероятно важным именно сегодня. До полуночи. Перевернуть этот ужасный день с ног на голову. И сделать прекрасным. Только бы догнать. Чонгук задыхается, ноги болят, но в голове наконец-то просветление. И когда на горизонте появляется до боли знакомая фигура, бежать больше не больно. У него открывается второе дыхание. А за ним и третье, и десятое, и сотое. Чонгук будет догонять Юнги столько, сколько потребуется. Юнги идёт по центру аллеи, чуть покачиваясь. Справа шумят машины, слева возвышаются тихие дома. И Юнги кажется себе маленьким и незаметным, но в его душе бушует буря. Из-за этого тайфуна он даже не может расслышать громкие приближающиеся шаги. Налетевший на него сзади человек выбивает дыхание, а сильные руки, обхватывающие за торс, погружают в тепло. Но не успевает Юнги возмутиться и вырваться из непрошенных объятий, как над ухом раздаётся горячий шёпот: — Господин Мин… И Юнги замирает. Его слишком знакомо сковывает по рукам и ногам, а глупое сердце пускается вскачь. — Пусти… — Нет. Я не отпущу Вас, пока мы не поговорим. — Чонгук… — Я встретил Джину. Почему Вы мне не рассказали, что всё знаете? Юнги всё же не выдерживает этой пытки и вырывается из кольца рук. Его пронзает холодный ветер. Но он не сдаётся под его порывами и встречает все свои страхи и желания лицом к лицу. Чонгук. Его прекрасное видение. Даже взлохмаченный, потный, с перевязанной головой и этим невообразимым выражением на лице — он всё также будто вышел из фантазий. А Юнги ненавидел фантазировать. — Я не рассказал?.. — Юнги не узнаёт свой собственный голос. — Лучше скажи, почему ты мне ничего не рассказал?! Почему я вынужден узнавать о том, что тебе грозит опасность, от кого-то другого?! Почему ты опять мне солгал?! Почему… почему ты заставляешь меня чувствовать себя так… так жалко, Чонгук? У Чонгука в глазах блестят слёзы. — Господин Мин… — Нет, — Юнги качает головой и делает шаг назад. — Я устал от твоих оправданий. Устал, что ты постоянно подвергаешь себя опасности. Я просто… я так устал, Чонгук. С ужасом Юнги понимает, что тоже чувствует подступающие слёзы. Он отворачивается и крепко сжимает зубы. Всё выходит из-под контроля. — Господин Мин… — так нежно, — Юнги… — его ладони касается чужая тёплая. И Юнги сгорает изнутри. Когда ему позвонил Намджун и сказал, что Чонгук ранен и в полиции, то в голове появились самые ужасные, тёмные мысли. Уже сбежав из отделения, Юнги понял, что если бы с Чонгуком произошло что-то действительно страшное, то он бы был в больнице или что пропуском пары рабочих дней дело не ограничилось. Но паника застилала здравый смысл. Здравый смысл застилало ещё кое-что. То, что пугало Юнги намного больше. То, что не давало ему сейчас вырвать ладонь из чужих пальцев. — Юнги, мне жаль… Искренне. Я лишь не хотел Вас беспокоить, хотел решить всё сам. Но сейчас я понимаю, что сделал только хуже. — Хорошо, что ты это понимаешь. А теперь отпусти, — хрипит Юнги, но сам так и стоит на месте. — Юнги… Он не выдержит этой пытки, Бог свидетель, он на грани. — Почему Вы тогда прогнали меня? Почему заставили исполнить то глупое обещание? После всего, что между нами… — Я говорил, что плохой человек, — прерывает его Юнги. — Взгляните на меня. Посмотрите мне в глаза и скажите, что я не нужен Вам. Юнги тяжело дышит. Он должен справиться, он не может ошибиться. Его голос должен быть твёрд, его слова — жестоки, а глаза — безжалостны. Он наметил этот путь и обязан его придерживаться. Юнги поворачивается и… слова не срываются с его губ. "Я люблю Вас". Он не слышал этих слов так давно. И теперь они засели в подкорке. Раз за разом звучали в голове голосом Чон Чонгука. — Юнги… — Ты снова называешь меня так. — Вам не нравится? Сомнение. И на выдохе: — Нравится. Чонгук порывисто обнимает Юнги, зарывается лицом в сгиб шеи, его волосы щекочут нос. Наверное, именно поэтому Юнги тянет плакать. — Юнги, прошу, не отталкивайте меня снова. Вы нужны мне. — Я ничего не могу тебе дать. — Можете. Дайте мне своё время, свои чувства. Больше я ничего не прошу. Сердце Юнги разрывается, ошмётки этого бесполезного органа разлетаются по грудной клетке. А в его руках Чонгук. Его Чонгук. Этот мальчик с оленьими глазами, нахальной улыбкой и самыми тёплыми объятиями. Юнги всегда мёрзнет, но сейчас ему не холодно. Ему жарко, душно, он задыхается. И как же это приятно. — У меня больше ничего и нет. Юнги обнимает Чонгука в ответ. Если всё, что он может дать, — это своё тепло, то он сгорит. У него нет другого выбора. Всё предрешено. Должно быть, их судьбы начертаны где-то там, на ночном небе. — Мне жаль, Чонгук, — шепчет Юнги. — Мне так стыдно за те слова. Я не хотел причинять тебе боль. Чонгук тут же отрывается от его шеи и смотрит во все глаза. — И я не должен был пользоваться тобой… — Что? — Чонгук хмурится. — Та ночь… Я не должен был всего этого делать… — Юнги. — Теперь его имя звучит строго. Чонгук обхватывает ладонями его щёки и заставляет смотреть на себя. — Это было по взаимному согласию. Разве я позволил усомниться? — Нет, но… — Никаких "но". Я хотел заняться с Вами сексом. И мне понравилось. Юнги пытается опустить в смущении лицо, но чужие ладони ему этого не позволяют. — Единственное, за что Вам следует извиняться — это за Ваши слова после. — Я лишь хочу лучшего для тебя. — Вы для меня лучшее, — Чонгук придвигается ещё ближе, между ними почти не остаётся воздуха, лишь накаляются атомы. — И если Вы позволите, я буду доказывать это Вам каждый день своей жизни. — Ты многого не знаешь обо мне, — продолжает сопротивляться Мин, но его тело против воли льнёт ближе к теплу. — Так расскажите. Лицо Чонгука непозволительно близко. — Что, если я никогда не расскажу? Юнги чувствует чужое дыхание на своих губах. — Ничего страшного. Главное, будьте рядом. Откройте мне своё сердце, в душу я лезть не буду. Что же делать? Что делать, если сердце и душа Юнги уже запятнаны? — Чонгук… — Могу я поцеловать Вас? У Юнги не осталось сил бороться. Столько лет он скрывался, душил в зародыше все чувства, у него остались лишь апатия и горечь. Но может ли человек жить так вечность? Можно ли быть мёртвым всю жизнь? Юнги тянется сам. Он приподнимается на носочки и касается чужих губ своими. Это не похоже на их первый безумный поцелуй. Это поцелуй-капитуляция. Поцелуй-обещание. Именно этот поцелуй Юнги должен был подарить утром Чонгуку, когда тот попросил. Чонгук зарывается пальцами в его волосы, а Юнги изо всех сил обнимает его за талию и притягивает ближе. Впервые за неделю он может дышать.