Его ноги скорее плелись вслед за телом, чем направляли, куда надо. Уличная лавка, облитая накануне жёлтой краской, попадает под яркий свет фонаря, выхватывая ее из темноты сквера; ее Меркьюри помнит хорошо, поэтому тянет Джона через пустую дорогу и вяло произносит:
— Мы пр-рактически на месте!
Всяческие предрассудки, которые до этого момента посещали его голову, сейчас пустились в пьяный пляс, а у руля сидело неприкрытое желание; сколько еще можно ждать, в конце-концов. Он уже сделал слишком много, чтобы не получить вознаграждение здесь и сейчас.
Он стремительно влетел в подъезд, все ещё волоча за собой Дикона; он совсем притих, и единственное, что вообще выдавало его присутствие, это то, как он сжимает руку Фредди, все крепче по мере приближения к квартире.
— Гребаный-й замок. — Ключ не вставляется в скважину и с третьего раза, Джона пробивает на хихиканье. — Не волнуйся, ещё ни один замок не устоял перед моим обаянием, дорогуша! — Он цедит это сквозь зубы, и удовлетворённо выдыхает, когда замок-таки щелкает, впуская двух парней внутрь.
Помещение обставлено так, что и не скажешь, что Фредди тратит минимум своего времени на уборку; мусор развален по поверхностям и углам, словно по некой выверенной схеме, создавая уют.
— Прямо арт-хаус… — каламбурит Джон, отчего Фредди начинает громко смеяться.
— Ненавижу убираться! — он взмахнул рукой, высвобождаясь из такой приятной, теплой хватки басиста, чтобы зажечь индийские ароматические палочки и наклониться над кассетоприемником. — Что предпочитаешь, дорогой, «Бриолин» или «Китайский квартал»?
— Ни того ни другого не знаю! — он со смешком опустился на диван напротив теле-ящика. — Что бы ты посмотрел, Фредди?
— Конечно «Бриолин»! — его возглас заставляет Джона снова захихикать.
Так легко и просто.
Нынешняя ситуация уже перестала быть сложным, многоходовочным планом, а этот момент перестал казаться судьбоносным. Ведь все происходило так легко, как на подъёме, будто так и должно было быть.
Но Фредди было некогда размышлять о неизбежности судьбы. Он отвесил реверанс и воздушной походкой направился на маленькую кухню, в поисках чего бы ещё выпить.
Сам ли он добился того, что сейчас, наконец-то, оказался наедине с Дикки, или это уже было спланировано заранее в его сценарии жизни — все равно. Главное то, что это, всё-таки, случилось, и воспользоваться таким мимолётным шансом сравнимо только с настоящим преступлением.
…Винный ящик доверху забит пустыми бутылками из-под красного полусухого, но в глубине ждала своего часа целая и нетронутая бутылка с просекко.
«Эта сладость просто обязана остаться на его губах.»
Немного минералки выплёскивается мимо стаканов, Фредди чертыхается и ругает опьянение, а не волнение. С готовыми коктейлями возвращается в полутьму гостиной-спальни.
Слабый свет настольной лампы и голубое свечение выпуклого экрана старенького телевизора отражались на его лице. Только в этот раз в нем не было ничего серьезного — Фредди встретили с искренней, довольной улыбкой, от которой внизу завязывался тугой узел.
Все же, Фредди уверенно подыгрывал, улыбаясь, протягивал один стакан. Стеклянные бока соприкоснулись и прозвенели.
— За тебя пьем.
— Нет, за тебя…
— Ладно. За нас двоих.
— Да, — Дикки с новой силой приложился к стакану, довольно быстро осушив его. Затем слизал с губ оставшуюся сладость, почему-то очень медленно и при этом внимательно смотря Фредди в глаза.
Наконец-то Меркьюри присаживается рядом. Но на фильм откровенно все равно. Когда ещё он сможет так открыто изучать Джона, тем более, когда сам Джон не против, и, внезапно,
изучает в ответ?
Меркьюри чувствует его взгляд на собственной коже, как он пробегает сверху вниз, задерживается на его шее и губах. Хочется стонать от желания, которое будто прибили к стенке гвоздями, не позволяя и шелохнуться.
Он не ошибался; есть в энергетике Дикона что-то острое, огненное, но все ещё не добирающее до «дьявольского».
«
Ну, погнали.»
…Когда Фредди тянется за поцелуем, то не встречает ни внятного сопротивления, ни протеста. Парс собственными губами глушит что-то, что говорил Джон, и, углубляя поцелуй, опускает руки на плечи.
Которые буквально через секунду обратно напрягаются, ведь подбитую маску сразил очередной опасный удар.
— Фредди, подожди…
Слабые от опьянения руки вцепляются в рубашку, сжимая шелковую ткань; подушечки пальцев натыкаются на разгоряченное тело, что никак не планировалось, и даже пугает, заставляет сильнее покраснеть. Он чувствует жар, исходящий от Фредди — чувствует его желание.
— Не волнуйся, дорогой, я не буду заходить далеко… — это обещание парс даёт вполне осмысленно, препятствует дикому желанию грубо примять Джона к дивану; вместо этого он медленно и осторожно притрагивается губами к подрагивающей скуле.
Дикки будто бы не может решить, оставить рот открытым или закрыть его, или что-то беззвучно шепчет.
Он дрожит, от фарфоровой маски откалываются кусочки, болезненно обнажая то, что прячется внутри.
Или уже не болезненно?
Он всем телом вжался в диван, но Фредди настойчиво проследовал за ним, загоняя в угол и продолжая целовать.
Как он мечтал, как он хотел прикоснуться губами к каждому доступному участку белоснежной кожи! — она действительно очень мягкая и приятно пахнет медовым лосьоном. Пересохшие губы приходится облизывать достаточно часто, они касаются уголков прямо возле сжатых губ, уходят правее, натыкаются на мило краснеющее ухо и целуют аккурат в алеющий кончик.
От горячих вздохов тело покрывается гусиной кожей, и Дикки сам непроизвольно выдыхает в ответ, резко и напугано. Его всего трясет от накатывающего неравномерными волнами возбуждения.
«
Ну, каково тебе? Выпускать свои эмоции наружу?»
Поцелуи, натерзав ушную раковину, стали спускаться ниже, на шею — тут Джон промямлил высоким голосом «
о, Господи,» и попытался отстраниться.
— Солнце, все в порядке.
«Как все может быть в порядке, если моя голова перестает соображать от одних твоих губ?»
Фредди мягко и ненавязчиво опустил руки на тонкую талию и без слов попросил Дикки сесть к нему на колени.
— Так будет удобней, — уверил он нежно и аккуратно.
Порозовевшие щеки вмиг вспыхивают ярко-красным.
Его буквально начинает потряхивать от смеси стыда и желания. Такие сильные эмоции трудно удержать на поводке и не сорваться.
— Пожалуйста, — Дикки сглатывает тяжёлый ком в пересохшем горле, — пообещай мне, что все будет хорошо.
Девственная чистота этой просьбы ударяет в голову здоровенным молотком, заставляя все внутри камнем упасть вниз, вызывает приятную дрожь в мышцах.
Он будто был создан для того, чтобы Фредди сгреб его в объятия и никогда из них не выпускал…
Но всё по порядку.
— Конечно. Я не хочу навредить тебе.
Тогда его с двух сторон огибают две тонкие, обтянутые тканью джинс ножки, невесомо опускаясь, боясь создать неудобства. Руки снова оказываются на плечах, доверчиво вгрызаясь подушечками в ткань рубашки, а на глаза с расширенными зрачками опускаются подрагивающие веки.
Он готов довериться, но готов ли раскрыться?
Фредди представлял это как нечто нежное, вроде распускающегося цветка, и одновременно энергичное, как поток теплого воздуха, сбивающий с ног.
Он будто стоял перед закрытым сундуком, внутри которого спрятана драгоценность, со связкой разных ключей в руках — осталось только подобрать правильный.
Поцелуи и горячее дыхание опустились на молочную кожу. Показался влажный язык и провел дорожку от ключицы до подбородка, останавливаясь с особым вниманием на ходящем ходуном кадыке. Джон заопрокинул голову, позволяя Фредди зарыться одной рукой в его волосы, нежно массировать пальцами кожу головы; его плечи подскочили от внезапной реакции наэлектризованных нервных окончаний. Тяжело вздохнув, он немного повернул голову в сторону, чтобы губы могли перемещаться теперь по всей шее.
Так же медленно, как Фредди целовал и облизывал чувствительную кожу, в штанах у Джона скапливалось возбуждение, концентрируясь в паху.
«Болезненно, но терпимо.»
— Фредди… — выстанывает Джон.
— Все хорошо, не бойся.
Фредди был абсолютно обходителен, по мере возможности наблюдая за малейшей реакцией, проявляющейся через стоны или красные пятна на лице. Было трудно не заметить, как Джон медленно, но верно плавился в его руках, как глина, позволяя Меркьюри вылепить из него нечто новое —
показать нечто новое для него, чего у него ещё не было в жизни. Странное, необъяснимое ощущение теплоты внутри заставили Фредди содрогнуться и задышать чаще.
Он уверенно поднял свои руки с чужих бедер, которые до этого придерживал — пальцами нарочно поддевая ткань лёгкой футболки, он стал подниматься выше, а затем снова падать вниз. Хватка Джона на его плечах стала сильнее и он прижался к нему, возможно, неосознанно подставляясь под прикосновения великолепных губ; в них и их магических возможностях Фредди никогда не сомневался.
Он продолжал невесомо водить руками по горячему телу Дикона, которое начинало слегка подрагивать от такого, тем временем все сильнее утыкаясь ему в шею, упиваясь тихими, но сладкими вздохами, которые он вызывал с помощью своих мокрых поцелуев. Слегка прикусывая кожу, он чувствовал — ещё немного, и он окончательно сорвётся.
До безумия сильно хотелось увереннее присосаться к бархатной коже с целью оставить болезненный синяк — пометить парня, заявить на него свои права и, может, наконец-то, услышать, как он ругается и возмущается, ведь такие эмоции из него было невозможно вытрясти ни за какие коврижки.
Но также Фредди хотел запомниться ему, не насильником, а единственным и лучшим в его жизни партнёром.
Поэтому, отчётливо чувствуя возбуждение Джона через ткань брюк, он не скинул его с колен, приминая к дивану; он только усилил фрикцию, все ещё не прикасаясь ни к себе, ни к нему ниже пояса.
Поэтому, замечая, как его дыхание стало чаще сбиваться, он не принялся вновь и вновь сминать розовые губы в надежде вытряхнуть из него живой дух; он только сильнее впился губами в шею, горячо выдыхая и не прекращая терзать ее ни на секунду.
Поэтому, услышав «Фредди, я больше не могу», он не вскочил с дивана и не полез в шкафчик за презервативами и лубрикантом; он крепче прижал Джона к себе, тихо шепча на ухо «кончи для меня».
Приторная сладость была ему и пыткой, и лучшим вознаграждением. Меркьюри услышал пропитанный нуждой, трепетный стон, от которого все внутри ухнуло вниз, а руки только хаотичней забегали по телу — уже, скорее, пытаясь найти, за что ухватиться. Джон, с затуманенным, рассеянным взглядом, совсем уплыл из реального мира, ощутимо подаваясь вперёд бедрами, вызывая трение паха в пах, с каждой секундой становясь все горячее и слабее. Тем не менее, наружу рвался достаточно громкий, глубокий голос, который Фредди ещё никогда не слышал.
— Кончи для меня, Дикки, — повторял он, облизывая краснеющее ухо и упиваясь немедленной реакцией на это. — Давай, малыш.
Джон уже не мог ответить, ибо с концами потонул в океане новых чувств, в которые Меркьюри его решительно посвятил. Горячие волны бежали по телу снизу вверх, с каждым разом всё сильнее ударяя по маске из крепкого камня.
Окончательно разрушая ее и шлифуя острые осколки, не оставляя после себя ничего, кроме чистого, нежного нутра, что было под ней спрятано. И его эти волны облюбовывали, и миллиметра не пропускали.
Джон зашелся в громком, восхищенном стоне, откидывая голову назад и замирая. Меркьюри не выдержал: спустил прямо себе в белье, и, чувствуя, как тепло удовлетворения разливается по телу, не сразу понял, что басист тоже излился себе в брюки.
Оба парня тяжело дышали; когда все закончилось, Меркьюри словно начал трезветь, и стал задаваться вопросом, а было ли вообще все происходящее реальным. Потому что выглядело, звучало и чувствовалось, как сказка наяву.
Поднимая тяжелеющие веки, он увидел прекрасную картину: Дикки, раскрасневшийся и распаленный, взъерошенный и помятый, все ещё крепко вцепившийся ему в плечи, сидел у Фредди на коленях с широко разведёнными в сторону ногами. На светлой ткани брюк заметно темнело мокрое пятно — результат проделанной работы — а глаза медленно опустились с потолка прямо на него.
И смотрели они так внимательно, будто хотели разглядеть его душу.
Несколько минут Фредди ожидал взрыва, ругани, да чего угодно — такой неоднозначной получилась тишина. Но все туманные сомнения, вновь накрывающие его, рассеялись, когда Дикон вдруг усмехнулся и обессиленно уткнулся лбом в его плечо.
— Это было… нечто.
Фредди не мог не усмехнуться в ответ.
— Со мной только так, дорогуша.
