Краткое пособие о том, как вывести Дикки из себя.

Спеть, ни разу не запнувшись. Провибрировать высокую ноту, наподдать скрима, так, чтобы у всех вокруг уши закровоточили, ну, в хорошем смысле. Прокрутиться, как модель на показе — практически в чем мать родила — пока сотни влюбленных глаз изучают полуголый рельеф смуглого тела. Да, пусть смотрят, мучаются своим неудовлетворённым голодом — Фредди будет только приятно оставить их ни с чем. Пока эти девушки, желающие его, готовые распластаться на кровати забесплатно, невпопад подпевают, Меркьюри продолжит свое шоу, лениво оглядывая толпу, но ни на одной из «жертв» не задерживая свой взор. Ведь они совсем неинтересные. По щелчку пальцев готовые отдаться. Заведомо согласные на все, что угодно. Ведь Фредди — их король, их бог, светило, мать его. И, пока толпа поклонников бьётся в истерике от одного только созерцания, сам парс практически на грани отчаяния. Эту безликую, но великолепную толпу разгадывать не надо, или, в чем Фредди почти уверен, это не составит ему большого труда. Но есть один кадр, стоящий в паре метров от него на каждом гребаном концерте — так рядом и так далеко — которого он пытался расколоть всю осень, и это не привело практически ни к чему. Фантасмагория ситуации зашкаливала. Как так вышло, что этот невинно выглядящий малец окажется таким сложным и неразрешимым? На концерте, как всегда, слишком занят своей партией, чтобы смотреть на толпу; Фредди читал в этом даже какую-то гордость. А она ему к лицу — впрочем, что угодно ему к лицу. К этому безмятежному, вечно спокойному лицу… Нет, он не притворялся, что не помнит, что случилось у Фредди дома. Он сделал ещё хуже — принял, как факт, и видимо, похоронил где-то глубоко на задворках своего бездонного сознания, ведь о той ночи они больше не разговаривали. Фредди пытался — беседа тут же начинала вихлять, дорога повествования скоропостижно путалась, и Дикон удачно переводил тему. Он ничего не отрицал. Даже не краснел. Черт. В тот злополучный вечер Фредди чувствовал себя так, словно завоевал мир (если учитывать, что мир, на тот момент, сузился в его глазах до одного конкретного человека). Они ещё пару минут просто нежно целовались, пока не заснули. А с утра Меркьюри обнаружил себя в абсолютном одиночестве — в той же позе, в которой вчера уснул. Только вот на коленях тогда у него спал Джон и согревал теплом своего тела, а теперь его и след простыл. После себя он оставил два до блеска вымытых стакана. Это означало, что он даже не торопился покидать квартиру. Может, он ждал пробуждения Фредди, в раздумьях сидел на кухне, тер злосчастные стаканы до бриллиантового сияния, пытаясь понять, что делать дальше, но, в итоге, просто решил уйти… Но это все, конечно, просто догадки. В реальности Джон ничего не отрицал и ни с чем не соглашался. Опять вскидывал брови кверху, как бы говоря:

«Чувства? Какие ещё чувства?»

И его неизменно безмятежное и доброе ко всем выражение лица начинало по-настоящему бесить. «У тебя что, сердца нет?» Фредди был уверен, что это он здесь — беспощадный искуситель, которому не составит труда разбить чье-то сердце. Но, кажется, у вселенной на них свои планы, и сердце разбивает не он, а ему. Концерт подошёл к концу, немаленькая аудитория одобрительно кричала и хлопала в ладоши, создавая стену из шума. Поблагодарив всех, наверное, уже в сотый раз за вечер, Фредди, наконец-то, ушел за кулисы; точнее, забежал за них быстрее всех остальных в призрачной надежде уединиться. Роджер, однако, воспринял это как вызов, и поторопился догнать его. — Эй! Фред, а ну постой! — он догнал вокалиста в коридоре, прямо перед входом в гримёрку, и они зашли внутрь уже вдвоем. — Если ты нацелился на ту бесхозную пачку сигарет, то я первый ее увидел! — О чем ты вообще? Если ты опять собрался ебать мне мозги, то, будь добр, Родж, найди себе кого-нибудь другого, — Фредди сбросил его руку со своего плеча, кинув неодобрительный, строгий взгляд, и ушел вперёд, к своему туалетному столику. Он намеренно не поднимал глаз, когда двери снова открылись, впуская в комнату Джона и Брайана. Парни тихо переговаривались между собой о чем-то, потом так же тихо к ним присоединился Роджер. Их бормотание раздражало, Фредди чувствовал, будто его исключили из чего-то очень важного. Но плевать. Ему нужно собраться с мыслями перед тем, как снова предпринимать какие-либо шаги. — Фредди, курить со мной пойдешь? — Меркьюри увидел, что Тейлор уже собрался и собирался выходить. Хоть Фредди сейчас и раздражал его голос и поведение, заметив, что Джон и Брайан, кажется, присоединятся совсем нескоро, решил пойти за блондином. Как-никак, а сигаретку он пропустить совсем не против. Пусть гитаристы общаются с менеджером, который наверняка прискачет в гримёрку с минуты на минуту. — Вы избегаете друг друга? Как дети, честное слово. — А ты такой взрослый, да? Король беспочвенных драк и истерик? — Нет, истерики это по твоей части. — Помолчал бы. Вместе с дымом он выдыхал и скопившийся внутри едкий стресс и напряжение. Настолько расслабился, что становилось откровенно фиолетово на то, что Роджер то ли пытается вывести его на важный разговор, либо просто вывести из себя. — Вообще, Дикки очень активно интересовался о том, какого ты о нем мнения. Тут он чуть не поперхнулся дымом. — Очень смешно. — Я не шутил, Фред, — Тейлор серьезно посмотрел на него. — Несколько раз так точно подходил. — И что, интересно знать, ты ему отвечал? — Я говорил, что он тебе нравится. Меркьюри оторопел. Он заигрался в змея-искусителя и совсем забыл, что существует и такая простая вещь, как симпатия. Просто понравиться, просто полюбить. Звучит одновременно и сложно, и легко. — Что? Мне надо было сказать что-то другое? — Роджер нахмурил свои светлые брови. — Начнем с того, что не надо было вообще что-либо говорить ему, но это уже случилось… Поэтому спасибо. — Да пожалуйста. Сигарета полностью истлела. Говорить с Роджером более не хотелось. Внутри снова заводился механизм, что временно дал сбой от шока. По-другому и быть не могло. Джон интересовался Фредди, и интересуется до сих пор. Фредди вообще любит выводить людей на яркие эмоции. Но иногда на пути встречаются удивительные кадры, что свои эмоции выражать стесняются. С ними сложнее, но оттого и интересней. По-мазохистски веселей. Он не сдастся просто так. Каждый твердый шаг наполнял его уверенностью. Энергия снова появилась внутри. Буквально налетев на Джона в коридоре, он не дал ему так просто отвести глаза и уйти. Заслонил собой проход, отзеркаливая движения, и внимательно следил за реакцией. — Что тебе нужно, Фредди? В голосе звучит почти претензия, острит раздражение. Он поднимает глаза и смотрит недовольно и устало. Но Фредди помнит, что за профессиональный масочник перед ним стоит. С ним этот фокус больше не прокатит. Он доверяется своему нутру и чувствует слабые колебания в воздухе; это нутро самого́ Джона, и оно волнуется. — Поговорить не хочешь? — О чем? Дикон предпринимает ещё одну неудачную попытку уйти из разговора в прямом смысле, неловко натыкаясь на плечо Фредди. То, что басист теряет баланс на долю секунды парс с удовольствием использует, крепко хватая за руку и уводя за собой. — Фредди! — ещё более недовольно; всю дорогу до заднего хода Джон надеется вывернуть руку из крепкой хватки, и все бесполезно. Меркьюри одной только кожей чувствует, как сильно напряжена рука Дикона. Он чувствует, как тот медленно закипает, и улыбка сама воцаряется на лице. Этот мастер по контролю эмоций даже пар не выпустит наружу — из принципа, и Фредди это знает. Дикки продолжит гореть изнутри, и Фредди поможет ему дойти до точки кипения. — Что это за машина? — Такси. — Я приехал на своей. — А уедешь на такси. Послышался возмущенный вдох и уставший выдох. Джон на пару секунд даже прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Недавно зажившая каменная маска опять покрывалась мелкими трещинами. — С тобой? — он взмахнул рукой, в которой была гитара. — И куда? — Ко мне. Трещины маски углубляются. Он застывает на месте, как вкопанный, буквально упираясь ногами в землю, чтобы больше ни на метр не приближаться к машине. — …Я не поеду. — Джон. Мы просто будем разговаривать. Все будет хорошо. Фредди пришлось отпустить руку Дикона, но только для того, чтобы услужливый водитель авто пожал им двоим руки и сложил бас Джона в багажник. Меркьюри был как на низком старте, ожидал, что Джон возьмёт и, воспользовавшись шансом, благополучно свалит, но он оставался на месте. На его доселе каменном лице чуть ли не проступал пот от таких интенсивных внутренних метаний. Взгляд — потерянный, бегал туда-сюда, то на машине, то на двери. Он кусал губы до их побеления, может, даже до боли. В любом случае Фредди было их очень жаль — они заслуживают теплые и нежные поцелуи, но это все не сейчас. — Я обещаю. Инструмент был погружен, оставалось только сесть и ехать. Беззащитно сложив брови домиком, Джон посмотрел на Фредди с такой пронзительной тоской и страхом, что у того все внутри похолодело. Он боится, но он верит. Они молча садятся в машину. Молча едут, слушая по радио собственные песни. Разделяющие их полметра наполнены волнением, ведь предстоит очень серьезный разговор. — Почему ты согласился? Сам не понимая, зачем, но Фредди задаёт этот простой вопрос. Смотреть на закипающего Джона и принимать в разогреве участие было увлекательно, а вот увидеть страх в его глазах — жутко. Он все никак не мог выбросить из головы тот взгляд. Дикки, его Дикки, неловко, кротко усмехнулся, а глазами, вновь, упёрся в нервно переплетающиеся пальцы. — Тем вечером… ты пообещал, что все будет хорошо, и не солгал.