Бойся своих желаний

      Залитая солнечным светом поляна, цветы клевера и ромашки насыщают воздух особенным тёплым ароматом лета, в близлежащей рощице поют птицы. С соседнего поля доносится мычание коров и музыка, льющаяся из дудочки соседского мальчика-пастуха. Симпатичного, надо сказать, мальчика. По поляне же в сторону речки бежали три босоногие девчонки в цветастых платьицах. Загорелые, немного чумазые, с широкими улыбками, растрепавшимися косами и разрумянившимися щечками — сёстры Беловы могли бы быть отличной иллюстрацией к тому, что такое «счастливое деревенское детство». Они наперебой звали за собой четвертую:       — Тина, Тина, давай с нами! Пойдём, пойдём на речку, — девочки чуть ли не подпрыгивали от избытка энергии.       Ещё не девушка, но уже и не девочка, лет четырнадцати на вид. В отличие от сестёр, она шла спокойно. Златоволосая, голубоглазая, со стройным станом — она обещала вырасти в настоящую красавицу, когда преодолеет подростковую угловатость. Тина держала в руках книжку со стихами Марины Цветаевой и задумчиво прислушивалась к дудочке пастушка. Серёжа был милым. Он таскал им свежие куриные яйца, приносил букетики полевых цветов и, ведя в поле своих коров, захватывал по дороге и корову семьи Беловых. Кроме того, у его семьи было целых две коровы, одна коза, три порося, курятник и трактор. Он был очень выгодной партией. Но, когда прошлым вечером, после киносеанса в сельском клубе, он пригласил её поцеловаться на сеновале, Тина его оттолкнула и убежала домой. Бедняга не понял, что ему не светит. Он подумал, что милая старшая девочка Беловых просто смутилась и он ещё сумеет её добиться. Он усмехался ей вслед, и в его глазах сияла уверенность в собственной неотразимости. Вот только Тина не хотела оставаться в деревне, становиться невестой милого мальчика с трактором и целую жизнь гонять коров. Тина хотела покорить столицу. Стать одной из тех сиятельных и очень успешных женщин в строгих костюмах, которые высокомерно взирали на девчонок вроде неё со страниц глянцевых журналов. Завтракать в маленьких кофейнях, читая новости на маленьком серебристом ноутбуке. Да мало ли, какими чудесами огромный город, полный огней, может манить деревенскую босоногую девчушку?       От размышлений Тина очнулась, только дойдя до реки. Сёстры — Таня, Ксюшенька и Дарья — уже скинули легкие платьица и побежали к воде. Тина осталась на берегу. Девушка села на поваленное брёвнышко, слегка поправила подол платья и открыла книгу. Пролистав несколько страниц, она нашла свой любимый стих, который знала уже наизусть:       — Москва! Какой огромный       Странноприимный дом!       Всяк на Руси — бездомный.       Мы все к тебе придём, — шептала Тина, слегка шевеля губами.       Сёстры радостно брызгают друг в друга водой.       — Клеймо позорит плечи,       За голенищем — нож.       Издалека́-далече       Ты всё же позовешь, — Тина прикрыла глаза, наслаждаясь поэзией.       Дарья попала Тане водой в глаза. Таня обиделась и схватила Дарью за волосы.       — На каторжные клейма,       На всякую болесть —       Младенец Пантелеймон       У нас, целитель, есть, — Тина блаженно улыбалась.       Таня и Дарья топили друг друга и смеялись. Ксюшенька, младшая из сестёр, осталась без присмотра.       — А вон за тою дверцей,       Куда народ валит, —       Там Иверское сердце,       Червонное, горит, — Тина начала декламировать уже в полный голос.       Ксюшенька выплыла на середину реки и попала в поток.       — И льется аллилуйя       На смуглые поля.       Я в грудь тебя целую,       Московская земля! — Тина закончила и открыла глаза.       Ксюшенька закричала. Таня и Дарья оторвались друг от друга. Зрачки Тины на секунду расширились, затем она отбросила в сторону томик стихов и, не раздеваясь, с разбега прыгнула в реку. В несколько широких гребков доплыла до сестрёнки, схватила её за подмышки и с видимым усилием начала грести к берегу. Тина торопилась, боясь не успеть, боясь, что сестрёнка уже не откроет глаза, не засмеется, не потребует вплести в волосы новую ленточку. Не будет трогательно просить у Боженьки прощения за драку с соседским мальчиком. Не будет ездить на велосипеде под горку. Нет-нет, не думать об этом. Тина сильнее сжала побледневшие от страха губы. Выбрались. Несколько энергичных нажатий на грудную клетку — изо рта Ксюшеньки вылетает фонтанчик. А затем она, немного закашлявшись, начинает дышать. Тина тяжело оседает на землю. Обошлось. Радость-то какая! Обошлось! Её руки безвольно опадают, и она пытается перевести дыхание. Ксюшенька уже вскочила на ноги. Вот ведь неугомонная — чуть не утонула, а всё ей неймётся. Тина вспоминает, что она старшая из сестёр. Встаёт, отжимает подол и зычно кричит:       — Вы, две клуши, быстро на берег. Хватит. Нагулялись!       Дарья и Таня, понурившись, выползают на берег.       Вскоре сёстры идут по той же полянке. Уже не слышно смеха и воплей, только сердитая Тина вслух распекает сестрёнок, а мысленно корит себя: не доглядела, отвлеклась. На лбу пролегла морщинка, а взгляд мрачный и безумно уставший.       Когда девочки зашли на кухню, там их уже ждала бабушка. Колыхалось кружево на окне. На печке свистел чайник. В мисочке на столе была свежая малинка. А постелена на стол была чистенькая клетчатая скатерть. Бабушка, маленькая и сморщенная, с завязанными в пучок седыми волосами, хлопотала у печки, доставая пирожки.       — Что-то вы, голубушки, рано сегодня. Да смурные такие, случилось чего?       — Всё в порядке, бабуль, мы купаться ходили, — Таня, самая веселая из четвёрки, попыталась придать тону жизнерадостности.       — Ну, коль все в порядке, помогайте по хозяйству, — бабушка лукаво улыбнулась. — Ксюшенька, радость моя, поди помоги маме в огороде, она уж упорхолась, Танюшка, Дашенька, вы, две егозы, сбегайте к тёте Вике и к дяде Сене — за творогом и за нашим топором.       Младшие девочки убежали, а Тине и не нужны были инструкции. Она пошла переодеться, а затем присоединилась к бабушке на кухне. В две пары рук они быстро справились с приготовлением супа и салата.       — Ну-ка, Тинушка-Кристинушка, садись к зеркалу. Коса у тебя уж больно растрепалась, я хоть причешу маленько.       Тина села на стульчик у зеркала, а бабушка стала расчесывать её густые волосы деревянной расчёской, приговаривая:       — Расти, коса, до пят — женихи торопят.       А потом вдруг спросила:       — Рассказывай, Кристинушка, как тебе сосед Серёжа? Хороший мальчик, правда?       — Хороший, бабушка, только не люблю я его.       — И правильно. Муж у тебя есть, ему и будь верна.       — Муж? Какой муж?       — Надёжный муж, работящий. Только испуганный слегка. Но ты его отогреешь, ты ведь моя внученька.       — Как же я его отогрею, бабушка, он же как дикий зверек — чурается всего? — Тина явно поняла, о ком твердит пожилая женщина.       — А ты слабой притворись, о помощи попроси, а потом объятьем и похвалой приголубь — доброе слово и зверю приятно.       — Спасибо тебе, бабушка, и за совет, и за поддержку.       — Будет тебе, — заворчала старушка, — возвращайся лучше к своим. Любят ведь тебя. И муж твой, хоть и слова ласкового тебе не скажет, и сын. Сын-то у тебя умница, береги его, да глаз не спускай, чтобы не вышло чего. Ну, беги, совсем заболтала тебя, — женщина перекрестила внучку.       Эйлин распахнула глаза. Приснится же такое. Сначала самое жуткое воспоминание детства — как любимая младшая сестрёнка чуть жизнь на дне реки не закончила, потом эти странные советы от бабули. Женщина прижала колени к груди и уткнулась в них лицом. Она горько заплакала, понимая, что никогда уже не увидит своих сестрёнок. Серьёзную до невозможности Дарью, которую за эту особенность с самого детства называли полным именем. Веселую Таню, мастерицу на все руки. И, конечно, шебутную Ксюшеньку, любимицу семейства. И даже не было уже обиды, что все три от неё отвернулись, когда она осталась в Москве и не вернулась в деревню, вопреки требованиям их маменьки. Оставалась только светлая грусть и желание обнять своих дорогих девочек. Когда же мысли перескочили на бабушку, женщина зарыдала пуще прежнего. Такого светлого человечка она больше никогда не встречала. Бабушка всегда умела утешить, найти нужное слово. У неё на кухне всегда удавалось найти что-нибудь вкусненькое. А уж бабулины объятья всегда были для Эйлин самым тёплым местом во всём мире. Да и советы у неё мудрые и вовсе не странные. Вон, как она хорошо про Тобиаса сказала — отогреть его надо. Дать почувствовать себя сильным. Похвалить. Уж как-нибудь с этим она справится. С их договора-то прошло уже больше недели и последние пару дней муж будто стал лучше себя чувствовать, да и к ней стал спокойнее относиться. Ещё раз мысленно поблагодарив бабушку, Эйлин потёрла кулачками влажные глаза, покрасневшие от слёз, и отправилась умываться.       На завтрак женщина решила приготовить рисовую кашу с карамельными яблоками. Прежде всего ей надо было собрать плоды, и она отправилась в сад. После вчерашнего дождя сад казался чистеньким и умытым, солнечные лучи прыгали по небольшим лужицам и отражались от капель, осевших на траве и листьях. Казалось, сам воздух дышит какой-то невероятной свежестью. В этот раз Эйлин повезло: ей не пришлось лезть на лестницу, потому что вчерашний шквалистый ветер сбросил достаточное количество спелых плодов на землю.       Вернувшись на кухню, она промыла рис и добавила его в кастрюльку, залив смесью воды и молока. Поставила на огонь закипать. Сама тем временем помыла яблоки и очистила их от косточек, нарезала кубиками. На сковороду сложила масло, сахар и корицу. Добавила яблоки и поставила на огонь. Уменьшила огонь под рисом и накрыла крышкой. Женщина периодически перемешивала и смесь на сковородке, и кашу, пока рис не впитал всю жидкость, сахар не растворился, а яблоки не размякли. Тогда она разложила кашу по тарелкам, распределив сверху обжаренные яблоки. Наверху хлопнула дверь. Женщина улыбнулась, понимая, что успела вовремя, и поставила закипать чайник.       Когда Тобиас спускался по лестнице, она бегло окинула его взглядом. Права бабушка: неплохой у Эйлин муж, слово своё хотя бы пытается держать, сына любит. А что с ней грубовато общается — так это дело поправимое, наверно.       — Доброе утро, Тобиас! — женщина слегка улыбнулась. — Как тебе спалось?       — Нормально. Что у нас на завтрак? — по уже сложившейся традиции супруг приветствие проигнорировал.       — Рисовая каша с яблоками и чай.       За завтраком Эйлин внимательно рассматривала мужа, поняв после сегодняшнего сна, что он не препятствие и не объект обстановки, что он мужчина, с которым можно построить романтические отношения, а не только поддерживать состояние слегка вооружённого нейтралитета. Тобиас был хорош собой: густые тёмные волосы, живые тёмные глаза, крепкие плечи под плотно облегающей рубашкой. Эйлин слегка покраснела, что не ускользнуло от внимания Тобиаса:       — Ты чего уставилась?       — Ничего, просто задумалась, — Эйлин смутилась и отвернулась к окну.       Интересно, на самом ли деле Тобиас — надежный человек? Хорошо бы. Ведь тогда, если он будет о ней заботиться, Эйлин сможет расслабиться и перестать пытаться контролировать всё на свете. Она сможет почувствовать себя женщиной, а не «железной леди», как её иногда называли коллеги из прошлой жизни. Но как же мотивировать супруга? Эйлин решила применить метод «маленьких просьб». А что, он потерял ежедневную «алкогольную» дозу эндорфинов, так что теперь задача Эйлин — найти для него новый источник гормонов радости и привязать их выработку к полезным привычкам. Например, сегодня она может попросить его повесить качели на яблоню, давно ведь собиралась. А потом выразить свое восхищение тем, как он справился с этой бытовой задачей. Да, так она и поступит. Женщина снова перевела взгляд на мужа.       — Ну, что ты всё утро на меня смотришь?       — Тобиас? — Эйлин слегка склонила голову на бок.       — Да? Чего тебе?       — А ты ведь сможешь повесить качели на дерево во дворе, пожалуйста? Я их на чердаке нашла, мне кажется, они бы хорошо смотрелись во внутреннем дворе.       — Д-да, — от неожиданности мужчина слегка поперхнулся, — но не сейчас, после работы.       — Конечно-конечно, вечером, если вернёшься не слишком уставшим.       — Ладно, хорошо, повешу.       Остаток завтрака прошел в молчании. Эйлин думала о том, какие ещё шаги предпринять, чтобы наладить отношения с мужем, а Тобиас о том, что впервые за долгое время жена увидела в нем не «криворукого маггла», а мужчину. И это, надо сказать, тешило его истосковавшееся эго.       После еды Эйлин собрала посуду в раковину, насвистывая при этом какой-то абсолютно неприличный для столь раннего утра мотивчик. Тобиас же направился в прихожую собираться на работу. Разобравшись с посудой, Эйлин выскочила к нему и успела остановить до того, как он вышел на улицу.       — Стой, ты забыл надеть куртку. После вчерашнего дождя на улице прохладно, я выходила утром в сад.       — Куртку, говоришь? Ладно, — мужчина пытался состроить недовольное выражение лица, показывающее его отношение к тому, что жена «раскомандовалась», но не преуспел — легкая усмешка, скорее даже тень улыбки, скользнула на его лицо.       — До вечера, — он отрывисто кивнул.       — До вечера, Тобиас, — слегка улыбнулась Эйлин.       Она смотрела мужу вслед, пока тот не свернул на другую улочку. Вернулась на кухню, занялась мытьем посуды. Вскоре по лестнице прошлёпал Северус. Сегодня он припозднился — обычно просыпался ни свет ни заря. Наверно, его сморил вчерашний дождь.       — Доброутро, мама! А где папа? А почему он уже ушёл? А какие у нас на сегодня планы? Мы пойдём в музей к динозаврам? Или мы пойдём кататься на велосипеде? А мы можем погулять с ребятами?       Эйлин перевела дух и улыбнулась — всё-таки с настроением почемучки справиться проще, чем со вчерашним противоречивым настроением.       — Доброе утро, Северус. Папа пошёл на работу, ему нельзя опаздывать. Сегодня мы с тобой погуляем, погода хорошая. А в музей съездим как-нибудь позже, когда у Тобиаса будет выходной. А сейчас пойдём-ка умываться и завтракать.