Lily's Garden

Мистер Эванс был твердо уверен, что обе его дочери — замечательные девочки. Обычные славные девчушки. Обычные. Обе. Он был уверен в этом и тогда, когда погремушки сами собой крутились и звенели над кроваткой маленькой Лили. Так и сказал жене: — Может кошка лапой задела. Эта мурлыка тоже любит играть. А может… Зря что ли, моя бабка всю жизнь блюдечко сливок для брауни ставила? Вот Добрый сосед к нам и перебрался, за дитём присмотреть. И ты тоже молока поставь на ночь. — Не брауни, так кошке достанется. — Проворчала миссис Эванс и тихо, чтобы не услышал муж, добавила, — Это не девчонка, а подменыш какой-то. Однако мистер Эванс услышал и рассердился: — Ты, жена, глупостей не говори! Как есть один в один тётка моя, матери моей сестра. И волосы, и глаза такие же. Впрочем, Лили с её рыжим пухом вокруг головы и зелеными глазами среди своих светловолосых сероглазых родственников и впрямь выглядела эльфийским подменышем в человеческой колыбели. Уверенность мистера Эванса не поколебалась и тогда, когда почти онемела соседка, что зашла к миссис Эванс поделиться своим жизненным опытом в правильном воспитании детишек. Голос у миссис Эдрю был весьма громкий. Разбуженная её поучительными речами Лили отозвалась возмущенным младенческим воплем. Миссис Эдрю хотела разъяснить миссис Эванс, что хорошо воспитанные дети не должны кричать во время послеобеденного отдыха и мешать взрослым, но обнаружила, что не может проговорить ни слова. С неделю после этого почтенная дама могла говорить только пафосным шепотом. А потом избегала визитов к Эвансам. — Кто её знает, скандалистку эту, от чего у неё голос пропал? Может, холодного пива выпила. — Увещевал жену мистер Эванс. — При чем здесь наша Лили? Мистер Эванс не усомнился и тогда, когда в доме перегорели все лампочки прямо под Рождество. И радостный визг Лили при виде наряженной елки перешел в испуганный плач. — Вы же сами знаете, сосед, что за проводку сейчас делают в этих стандартных домах! Ну да я все поменял. Пусть денег стоило, но теперь не перегорит. И тогда, когда в парке яркие осенние листья вдруг без ветра стали собираться в смерчики и танцевать. А Лили смеялась и танцевала вместе с ними. Хорошо хоть из чужих никто этого чуда не видел. И тогда, когда взорвался телевизор, вся вина которого заключалась в том, что детская передача прерывалась рекламой. — Вы представляете, миссис Эдрю, оказывается, в этих телевизорах есть вакуум! Это очень опасно. Он иногда сам по себе взрывается. Пусть лучше девочки книжки читают. А фильм хороший и в кинотеатре посмотреть можно. И ещё… Но однажды мистер Эванс уже не смог обманывать себя и уговаривать свою семью. *** Четырёхлетняя Лили хотела играть со своей старшей сестрой в «Мишка Тедди пришел в гости к кукле на чай». Шестилетняя Петунья читала по слогам сказку о Спящей Красавице и представляла на месте главной героини себя. Лили она сказала «Отстань!». Исчерпав все цивилизованные аргументы, Лили ударила сидящую на полу Туни по голове игрушечным медведем. Туни вскрикнула от неожиданности и досады, вырвала игрушку у сестры, и со всех своих небольших сил, врезала этим же медведем Лили по заду. А потом… Потом всё разбито на какие-то фрагменты. Вспышка. Запах горящей тряпки и бумаги. Страшный крик Петуньи и рыдания Лили. Вот миссис Эванс с белым лицом трясущимися руками выхватывает из холодильника банку противоожоговой мази. Вата и бинты слой за слоем покрывают ладони воющей от боли Петуньи, пропитываясь желтоватой мазью. По опрятной гостиной разбросаны клочья пепла, оставшегося от красочной детской книги. Лили всхлипывает, размазывая по лицу сажу со слезами. Плюшевый медвежонок с обгоревшим ухом валяется в углу. Вот мазь сняла самую страшную боль и Петунья, выворачиваясь из заботливых маминых рук, кричит с исступленной ненавистью: — Ты! Ведьма! Ты — злая ведьма! Ты убить готова, если не по-твоему! Ведьма! Тебя саму надо сжечь огнём! — И немое сочувствие жестоким словам в глазах матери. Мистер Эванс, казалось, разрывался между пострадавшей старшей дочерью и перепуганной младшей. Но если сейчас пожалеть и сделать вид, что ничего не случилось, то эта ненависть будет расти и уничтожит их семью. Поэтому отец шагнул вперед, подобрал медвежонка и ткнул опаленным ухом прямо в перемазанное лицо младшей дочери: — Вот! Это сделала ты! И руки Туни — тоже ты! — Папа! Папочка! Я нечаянно! Я не хотела! Сердце мистера Эванса болезненно сжималось, но он лишь нахмурился и так же жестко продолжил: — Чего ты не хотела? Причинить боль Петунье? Сжечь Тедди? Так почему ты это сделала? — Это не я! Я не хотела! Я больше не буду! — Ты это сделала. Но ты можешь так больше не делать. Если чувствуешь, как зло рвется из тебя — беги от людей, чтобы не причинить им боль. И Лили бросилась к задней двери, вон из дома, упала на маленькую лужайку. Погрузила руки в почву, ломая ногти, пытаясь отдать всё то горячее и непонятное, что порой выплёскивалось из неё — земле. Потом просто лежала на мягкой траве, чувствуя себя пустой и несчастной. Вскоре вышел и отец. Посидел рядом, вздыхая укоризненно и сочувственно. Потом заговорил тихо и утешительно. — Ты, Лили, пока совсем малышка была, в штанишки писалась. Но теперь уже не писаешься? — Нет. Я большая. — Правильно. Большая. На горшок ходишь. Значит, можешь терпеть? — Могу. — Так и с этим. Терпи. А если чувствуешь, что нужно куда-то деть то, что внутри, соображай. Вот сейчас ты всё, что в тебе было, травке отдала. Никакого вреда от этого нет. — Травка как горшочек? — то ли всхлипнула, то ли хихикнула Лили. — Вот-вот. И ещё подумай, куда можно деть, чтобы людям было не видно. А то тебя бояться будут и от страха могут обидеть сильно. — А как? — А так. Отнимут у нас и в тюрьме закроют, чтобы никому зла не сделала. — Не надо! Я не буду! — Ну так следи за собой! А сейчас пойдем в дом. Тебя мыть нужно, да и спать пора. Мистер Эванс встал, поднял на руки дочь и машинально отметил, что завтра придется встать пораньше и поработать садовыми ножницами, пока никто из соседей не успеет удивиться тому, что у Эвансов за одну ночь трава на два дюйма выросла. Поздно ночью, когда нарыдавшиеся дочери спали в своих кроватях, мистер Эванс выслушал невразумительный лепет жены: — Да как же так! Я же тебе раньше говорила, да ты не слушал! Так нельзя! Она может быть опасна для всех нас. Выслушал и ответил так: — Лили — наша дочь. Уж какая есть. Ты что предлагаешь — убить её, как ведьму убивали в старину? — Да Бог с тобой, что ты такое говоришь! — Отдать ученым на опыты? — Да нет же! — Тогда нужно воспитывать, что бы она училась это сдерживать, да куда-нибудь сбрасывать, чтобы посторонние не замечали. Научили мы её штанишки не пачкать — и это научим сдерживать. А то ведь насчет опытов я не шутил… сама понимаешь, все пропадём неизвестно куда, а девочку в лабораторию какую-нибудь правительственную сунут. Как секретное оружие. Не сразу после этого разговора миссис Эванс уснула, долго ещё ворочалась и вздыхала. Тяжело далось ей в своё время рождение Лили. Мучилась женщина болями и тошнотой. Ребёнок же родился слабенький и почти умер, дышать перестал. А потом кроха всё-таки вздохнула и запищала. Миссис Эванс о том со слов врачей только знала. Сама она без сознания была, очень уж роды тяжёлые были. Такие дети потом обычно болеют больше других, родителям много трудностей доставляют, да только те их больше, чем здоровеньких жалеют и любят. Потому, что чем больше хлопот, тем больше к маленькому человечку прирастают. Но Лили оказалась на диво беспроблемным ребёнком: ела, спала, кряхтела, обмарав пелёнки. Улыбалась. Никаких хлопот. Пока чудеса в доме не начались. И миссис Эванс, хоть и скрывала это не то, что от людей, а от себя самой, младшую дочь побаивалась и потому чуть сторонилась. Но прав муж — никуда её, такую странную, не денешь. Всё-таки родная дочь. *** А Лили после того, как мишку подожгла, сама себя бояться стала. Мала была, не умела объяснить взрослым, что порой у неё в груди точно клубок тёплого пара появляется. Такой, как из носика чайника вырывается. Пока этот «пар» тёплый — можно, например, листики попросить, чтобы танцевали вместе с Лили. А если горячим этот «пар» становится — то беда. Но папины слова поняла и услышала — надо до горячего не доводить, сбрасывать «то, что внутри» туда, где беды не наделаешь. Лили теперь каждый день ковырялась с маленькой лопаткой и грабельками на клумбах перед домом, просила цветочки расти ярче. Клумбы цвели, соседки умилялись: — Что за хозяйственная девочка растет! Лили скучно было всё время в доме и в палисаднике сидеть, хотелась гулять на детской площадке или в парке. Лили пыталась помириться с Петуньей. Та боялась, пряталась за маму. Лили вздыхала, чувствуя свою вину. Одну Лили на улицу гулять не пускали. Со скуки девочка возилась с книжками и карандашами, рассматривала картинки, пробовала рисовать сама. Иногда нарисованные облака вдруг разбегались на нарисованном небе, бабочки шевелили крыльями, Лили прихлопывала их ладошкой, заставляя замереть на месте. Лили очень хотелось скорее пойти в школу, как Петунья. Дома с девочкой разговаривал только папа, когда вечером приходил с работы. Петунья то в школе была, то уроки делала, то маме помогала. А мама хозяйством была всё время занята. Но только делать домашнюю работу миссис Эванс становилось всё труднее. У неё стали болеть суставы. Врач прописал какую-то пахучую мазь, которой нужно было ежедневно смазывать каждый суставчик. Но мазь помогала плохо. Надо было ехать к морю и лечиться в санатории месяц или два. А куда уедешь, если дома две егозы? Нет, Петунья девочка ответственная, но уж очень ещё мала. Да и денег в семье было не так много. Вот и перемогалась миссис Эванс как могла до самой весны, хотя порой слёзы от боли наворачивались. — Что делать? — вздыхала она. — Терпеть — самое женское занятие.