Однажды я родился АКТ I: Фундамент

— Всё готово, — Олег пришел домой, демонстрируя всю свою усталость как результат потраченных стараний. Надеюсь, он не пожелает чего-то поесть. Иметь потребность к еде сейчас было бы некстати. Но результаты были воодушевляющими. Потребовалось пару земных лет, чтобы Олег полностью овладел новоприобретённой силой, тем более коккион в нём ещё некоторое время развивался, увеличивая силу. Так что теперь все склады готовы, запасы китриона и блейона готовы и помещены в каменные комнаты, ведущие в гору, что рядом с тюремной камерой, в котором легко прогнал незваного гостя кристаллом золотистой энергии. Пора пройти Олегу последнее испытание. — Хорошо. Теперь помоги мне это донести, — я указал на огромный утолщённый цилиндр генератора в главной комнате, чьи размеры были в два раза выше меня. Генератор состоял из различных форм металлов и в весе был не меньше пяти тонн. — Хорошо. — Олег невозмутимо взял генератор двумя худыми костлявыми руками. Я открыл створки, а затем само главное окно, впуская воздух в своё помещение. — Прыгай вместе с ним. Не разбей. Высота окна до земли было не менее 6-и метров. Олег посмотрел сверху вниз, держа генератор за спиной, потоптался немного и спрыгнул с окна. Легко контролируя даже силу ног, он уверенно приземлился, генератор даже не шелохнулся. — Это типа собой на запас? Я, конечно, могу на спине понести, но неужели нам так много нужно, когда вокруг полно песка? — Тебе не нужно никуда идти, — сказал я, подключая генератор, в котором содержится огромные запасы блейона. Генератор сам был прочным, но если бы Олег его обронил, то эффект, наверное, был бы сравним с миниатюрной атомной бомбой. Эффект нестабильности блейона. Хорошо, что у него всё получилось. Олег озадаченно на меня смотрел. — Стоп, разве мы не идём никуда? — Пока нет. — Тогда зачем эта дура, которую я вытащил? — Олег указал на генератор. — Чтобы ты охранял эту местность, пока меня не станет. — Что?! — Олег опешил. — Стоп. Не понял. То есть, как тебя не станет?! Ты сам уходишь что ли? — Нет, мне нужно изменить тело, если хотим осознанно выйти из этого мира. — Не понял, — Олег сильно напрягся, готовясь меня остановить, чтобы я всё объяснил. Пришлось отвлечься от работы. — Как я уже говорил, я нашел способ покинуть это место, — я смотрел на Олега, следя за его пониманием. Сейчас это было важно. — Когда я во сне оказывался в космосе, это было мизерное воздействие ещё одного скепсиона. Энкриона. — Так. — Олег пока понимал. Вроде. — Та серая «дрянь», — решил уточнить я. — А! — Олег теперь точно понял. — И что? Где она? Ты её создал? — Создать то создал, — сказал я, печально осматривая землю. Но теперь самое сложное. — Но всё не так просто. — То есть? Я очень долго перерабатывал слова, чтобы пытаться объяснить ему. Пока он работал над собой, я работал над тем, из чего состоял наш маленький мир. И чем дольше я изучал эту частицу, тем страннее мне казалась. Остальные скепсионы имели целенаправленное воздействие, имеющие разный эффект в зависимости от положения в пространстве. В нашей материи они приобретали ферменты, через которые воздействовали на реальность одним образом, а в подпространственной мембране — другим. Коккион изучить проще всего, в мембране он отвечает за естественный отбор, он воссоздаёт и делает сильнее то, что достойно существовать, и уничтожает то, что слабо, он сила. Многие органические соединения, подходящие для существования, как первые прокариоты. Рождённые с непропорционально большой дозой фермента, который вырабатывает коккион в бытийной реальности, вероятно становятся воинственными и сильными. Прасион устанавливает фундаментальные взаимодействия частиц и уровень энтропии, то есть порядок полета частиц. Блеион это частица, что меняет постоянство в мембране. Она постоянно вызывает отклонения и конфликты в законах мироздания, для поиска и закрепления более удачных прасионом и закреплением коккиона. Китрион — тот, что заполняет материю новыми атомами, его первичная роль уничтожает пустоту ахромиона. Портокалион практически никак не влияет на реальность. Вероятно, он просто остаточное вещество. Интересно было то что он способен связать бытийный мир с подпространством и материализовать материю в подпространстве. Мовион был самый таинственный из всех. Его свойства, похоже, связаны с контролем, он умеет замедлять любые действия, движения и реакции атомов. Может ли быть что это как-то связано с управлением времени? Его свойства мне до сих пор полностью не ясны. Но, так или иначе, у всех у них есть определённые границы своих способностей. Энкрион же странен тем, что эта частица самого существования. Она легко исчезает и появляется вновь, пронзая саму реальность, проходя через различные слои реальности, словно субъективно для неё все частицы непостоянны и меняют границы в зависимости от положения самой частицы. Он некая простая форма белой частицы — хромиона. Не имея ни созидания, ни творения, она сохранила лишь свойства быть во всех слоях бытия. То есть, она ни за что не отвечает. Она просто есть, и меняет субъективный мир того, кто рядом бы с ней был. А точнее, кто будет её частью. В реальности она похоже на двухстороннюю утолщённую иглу, или тонкий ромб без углов, переливающийся всеми оттенками от бесцветной, махровой ртути до переливчатого, глянцевого и серебристого металла. Словно мутное зеркало, что отражает то, что есть, чтобы она сама в ней была. И это отражение медленно и тягуче меняется, готовясь поменять отражение и быть в ином уровне реальности. Страшная сила. Если бы это на что-то влияло. А без других скепсионов, она практически бесполезна. — Она работает только когда внутри тела, — пояснил я. — Как я говорил, частицы можно менять, чтобы я мог отсюда попасть полностью, то есть, как ты выражаешься, со всеми потрохами, и осознанно куда угодно, я должен поменять тело, полностью заменив серой «дрянью». Олег, похоже, понимал. — А почему я должен остаться? — Потому чтобы полностью заменить всё в теле, я буду без сознания и… — Нет, — перебил он меня. — Почему не я? Я ведь тоже отсюда хочу выбраться! — Потому что для тебя это слишком рискованно. Ты и так уже изменил тело. Лучше сначала я. А ты будешь сторожить место от чёрного моря, пока меня не будет. Конечно, я немного слукавил, ведь если я смогу путешествовать между мирами, я смогу создать здесь нечто гораздо большее, чем один лишь домик, защищённый горами и простые конструкции. Его же возможности этому не позволят. Но есть ещё одна проблема. Он не понимает, что есть такое понятие как параллельные миры. Он хочет на Землю, но я сомневаюсь, что он знает на какую конкретно. У параллельных миров нет ни адресов, ни координат. По крайне мере мне не известны те расы мироходцев, которые создали достаточно понятную картографию всех измерений. Более того, если он так долго осваивался лишь с просто физической силой коккиона, причем лишь его жалкой толикой, то, что будет, если ему дать способность путешествовать куда угодно? Потенциал энкриона в нём не только не раскроется, а усугубит его. И ему это не понять, он слишком зациклился на собственном доме. На собственной человечности, которая поддерживала его рассудок и позволяла хоть как-то свыкнуться с тем, куда он попал и в каком теле он живёт. Он даже не понимает, что я вообще не человек. Зато он начал понимать другое. — И… сколько мне ждать? Твоё изменение тела? Мне самому было сложно свыкнуться с тем, что я временно покину этот мир, но это необходимо. — Пару. — Чего пару? — Миллионов. — Чего миллионов? — Пару миллионов. — Чего пару миллионов? — Пару миллионов лет. По земному исчислению. И это был минимум. Скорее всего, намного дольше, но на сколько, я сам не знал. Мне нужно пронзить каждый атом своего тела, которое состоит даже не из привычных фермионов, из которых состоят например люди. А даже в таком тощем и слабом теле, как в моём, их было очень много. И неизвестно чем это всё ещё кончится. Но машина была готова. Все приготовления завершены. Теперь осталось убедить Олега, что будет непросто. Психика человека на такое не рассчитано, даже в мёртвом теле, как его. — …что? — Олег смотрел на меня, готовясь рассмеяться. — Опять прикалываешься да? — Не прикалываюсь, я… — пытался объяснить ему, но он меня перебил. — Нарядил меня как какое-то пугало для детишек, обливал меня всяким цветным дерьмом, руку взрывал, а теперь такой говоришь «Олег, солнышко моё, подожди-ка меня здесь, я тут отойду ненадолго, всего на пару миллионов лет, чтобы потом из этого мира убраться, а ты подожди здесь, лады?». Ну конечно ты не прикалываешься, ага, — он смеялся надо мной, словно я очень неудачно пошутил. Только смех его был нездоровым. Я знал, что если сейчас ему пытаться что-то объяснить, это только усугубит ситуацию. Впрочем, она так и усугублялась. Олег, согнувшись, смеялся, бил кулаком по столу, оставляя глубокие вмятины. — Ты, наверное, считаешь меня идиотом? Да? — Отсмеявшись, он медленно шёл ко мне. Я лишь смотрел на него, принимая неизбежное. — Ну? Чего молчишь? — он схватил меня обеими руками как куклу и яростно припёр к стене, продолжая нервно хихикать. Я продолжал сохранять невозмутимость. Никогда не одобрял гневливость, в которую так легко впадают люди. Когда люди спорят, не имеет значения кто прав, самое главное кто первый поддался эмоциям. И кто первый поддался, тот и проиграл. Так и здесь, если бы я начал тут гневаться, пытаясь якобы, таким образом, его вразумить, то я бы ничего не добился, кроме приобретения не менее гневливого, и куда более опасного, скелета, который мог всё испортить. Поддаваться эмоциям в любом споре это всегда проигрыш. Вне зависимости от своего положения, статуса и имеющихся аргументов. — Я спрашиваю, чего молчишь?! — если он снова начнёт орать, придется снова чинить протез. — Это единственный способ… — Я тут проторчал уже, пёс знает, сколько времени. Меня эта серая пустыня осточертело до самых костей, которые, к слову, это единственное, что от меня осталось. Ради тебя, я тут горбатился, пахал как какой-то раб, молчал, терпел все унижения, и что же я получаю в награду? «Подожди меня пару миллионов лет», — передразнил он, имитируя мой роботизированный голос. — Ты меня совсем идиотом считаешь?! Да?! Или может ты сам рехнулся? — Почему ты так решил? — А что я должен был ещё решить?! Когда, за все мои труды и терпение, ты хочешь, чтобы я тут вечность сидел, пока сам будешь куковать неизвестно где! — Олег всё сильнее сдавливал меня к стене. — Знаешь что? Хватит! Я слушал тебя, повиновался, но сейчас всё пойдёт по-моему. Ты! Прямо сейчас! Вытащишь меня из этого дерьма, вернёшь мне тело и мою жизнь! Немедленно! Странные они, эти люди. Так хотят, чтобы всё было их по своему, несмотря на то, что они не имеют никаких сил на это. Они даже собственные потребности контролировать не могут. Сознание, идущее вопреки реальности. При этом, зная своё бессилие, пытаются довольствоваться малым, словно собачки, питающиеся сухарями, и считают при этом уход из жизни чем-то плохим, словно они извращаются над самим собой, находя в собственном страдании какой-то смысл. Так странно. Это ли часть эволюции? А если да, то это её ошибка, или некий тайный умысел, который мне ещё неведом? — И что же я должен сделать? — спокойно спросил я. — Да что угодно! — процедил он сквозь зубы. — Например? — Да откуда я знаю? Ты же тут ботаник всё знаешь, вот ты и выкручивайся! — Я знаю только один способ, и я тебе его уже назвал. — Да пошёл ты! Я тут миллионы лет сидеть не собираюсь. Если ты сейчас же меня отсюда не вытащишь, то я… — я почувствовал, как его пальцы сомкнулись на моём теле, готовые меня разорвать. — То что? — устало, спросил я. — Ты же знаешь меня не убить, я вернусь вновь. — Значит, я буду рвать тебя пока не сдохнешь окончательно! — он ещё сильнее стиснул меня. Я чувствовал, как хрупкое тощее тело медленно разрывается под его силой. — Хочешь ещё время потерять на уничтожение меня? — прохрипел я. — Хорошо. Я подожду, — и закрыл глаза готовясь к неизбежному. Олег завис, уставившись на мою реакцию. Он всё понял. Возможно, не целиком ясно, но ориентировочно, краем сознания, наверняка. Понял что да, он может меня убить, но я просто снова восстану из песка снова. Он может в ярости убивать меня дальше, снова и снова. Он может вообще перевернуть всё здесь вверх дном и уничтожить всё, включая генераторы, над которыми мы так, как это он говорил, кропотливо работали, но тогда света не станет, его поглотит чёрное море и кто знает, что с ним случится. Он создавать ничего не может, так что, скорее всего, его просто не станет. Может не сразу, а постепенно, теряя кусочек за кусочком своего я, уходя в небытие. Море завершит над ним дело, которое собиралось сделать ещё в городе, воссозданном одним из моих бродяг. Я же может быть исчезну, а может и нет. Скорее всего, я переживу, как переживал ранее. А следующим утром, создам всё заново и буду заново всё строить. Я потеряю от всего этого лишь время. А он — всё, что от него осталось. Он без меня ничего не может. Хуже того, он обязан мне жизнью. И он это понимает. Но не хочет с этим мириться. Он просто хочет домой. В обычную жизнь. Олег секунду сжал меня ещё сильнее, а потом в ярости швырнул в другой конец комнаты. Больно ударившись, я упал и обмяк на полу, опираясь спиной к стене, с грустью наблюдая за тем, как скорбит от собственного бессилия потенциальный образ Смерти в балахоне. Судьба, если она есть, весьма странно себя ведёт. Интересно, кто ею управляет. А ведь людям так не хватает сил, перестать зависеть от поставленных условий их реальности. Утром я проснулся вновь восстановленным. Олег сидел, сгорбившись спиной ко мне. — Почему? — он повернулся ко мне. — Почему я должен тут сидеть? — после моего молчания он отвернулся. Подождав некоторое время, я ответил: — я уже сказал, что тебе нельзя… — Да что я тебе сделал, а? — он резко повернулся ко мне. Ну, хорошо. — Энкрион возьмёт всё твое тело, ты не сможешь им управлять, ты с ним окажешься неизвестно где. — А ты, значит, нет, да? В этом есть смысл, именно этого я боюсь больше всего. Что преображение тела может выйти из-под контроля, и я тоже потеряюсь. — У меня больше шансов. Я больше понимаю скепсионы и обладаю большими способностями. Он снова повернулся ко мне. — А что мне тут делать?! А?! Ты в курсе, сколько люди живут? Я конечно не знаток по биологии там и прочему, но мне кажется, что сидеть человеку в одном месте, да и ещё миллионы лет, это… я не выдержу это, понимаешь? Я это тоже знаю. — У меня огромные запасы книг, ты можешь пока изучать на досуге и… — Да всрались мне твои книжонки, я ими нажрусь менее чем за сотни лет, даже религии в нашей эпохе столько не живут, сколько ты предлагаешь… — Ты можешь впасть в спячку. — Что? — Для этого я и приготовил тот большой генератор. Период полураспада его частиц займёт не менее десяти тысяч лет — Думаю намного больше, но лучше перестраховаться. — В течение этого времени, свет будет гореть в этом месте круглое время. Так что всё, что тебе нужно, это периодически просыпаться и заряжать генератор песком. У тебя это уже получалось. Со сном проблем тоже нет. Ночь здесь просто условное время, когда появляется чёрный портал. Ты можешь лечь спать надолго, тело это умеет. Ты научишься это делать осознанно, постепенно. Сначала каждые сотни лет, потом каждые тысячи. В любое удобное свободное тебе время, ты можешь проснуться и заняться чтением, что очень рекомендую, тебе сейчас необходимо поддерживать сознание… — Неужели ты всерьез намерен меня бросить? — с тоской спросил он. Он смотрел с такой обреченностью и вялостью, что готов был уснуть уже прямо сейчас. — Я буду в погребе, так что телесно я всё ещё буду здесь. — А потом? — Потом вернусь. — И ты вернешь меня обратно? Если бы он понимал. — Да. Верну. — На Землю? — На Землю. — И тело вернёшь? — Верну. — Обещаешь? Как будто это что-то изменит, надежда это не очень разумное чувство, но, видимо, ничего, кроме неё, у людей нет. — Обещаю. Он с тоской осмотрел весь этот дом, что отчасти стал теперь и им, и теперь в нём предстоит прожить в одиночестве миллионы лет. — А ты меня не бросишь? — Зачем? Тот пожал плечами. — Не знаю, просто так, помог тебе, обустроил всё, можно смело выкидывать. Он хочет от меня эмоциональной поддержки. Не то чтобы он действительно мне был нужен, но возможно он действительно ещё может мне пригодиться. Не стоит разбрасываться чужой жизнью, особенно когда ты её уже спас. Но всё зависит от того как он пережит это всё, и что с ним станет дальше, что, не отрицаю, уже само по себе интересно. — Мне никогда не помешает пара лишних рук. Особенно те, что способны меня раздавить. — Кхым. Смешно, — горько усмехнулся он. Он помолчал некоторое время. Потом пробубнил — Спячка значит… — и ещё раз обратился. — Точно не бросишь? Обещаешь? Любой другой, на моём месте, наверное, давно бы закатил глаза, но терпение моё поистине нечеловеческое. Так что просто ответил: — Да. Обещаю. Олег помолчал ещё некоторое время, с тоской смотря в окно. Потом, сквозь боль в словах, повернулся ко мне и спросил. — Что мне надо сделать?