Есть что вспомнить

Дверь чайной распахнулась, и внутрь зашли продрогшие до костей французские туристы в элегантных мантиях монохромных цветов. Они принялись отряхиваться как лабрадоры и ворковать как голуби на мелодичном родном языке. Гермиона и Драко просто не могли не обратить на них внимания, так как новые гости заняли, казалось, все пространство маленькой чайной. Официантка вылетела на звук колокольчика над притолокой и засияла улыбкой в ответ на незнакомую речь. Было видно, что она не понимает ни слова, но старательно пыталась услужить. Французы в свою очередь безуспешно изъяснялись как можно проще, по их разумению. Только несмотря на усилия с обеих сторон, понимая так и не удалось достичь. Их журчащие излияния звучали все громче, переходя чуть ли не в крик, пока бедная официантка еле сдерживала слезы. — Бедненькая девочка, — прошептала Гермиона, глядя на растерянную девушку. Драко молча встал из-за стола и подошел к компании туристов. Гермиона не могла слышать, что он говорил, но по их одобрительному смеху она поняла, что напряженная ситуация решилась. Официантка облегченно вздохнула. Вскоре французы заняли один из свободных столиков в другом конце чайной и сделали внушительный по размеру заказ. Драко учтиво перевел все девушке и хотел вернуться за столик, но она остановила его, что-то отчаянно зашептала. Драко улыбнулся и указал на пыльный граммофон рядом со стойкой, и девушка кивнула. — Ты говоришь по-французски? — спросила Гермиона. — Немного, — ответил он, усаживаясь на место. — Отец отправлял к родственникам на каникулы, так что пришлось немного покортавить, чтобы поесть или выбраться в город. В этом был сам Малфой. Не спросишь — ни за что не скажет. Зато потом одарит целым ворохом сюрпризов. Гермиона цокнула языком и покачала головой. Да еще и рассказывал об этом так просто, будто говорить по-французски — это вполне обычный и привычный для любого уважающего себя волшебника навык. Что-то вроде элементарных медицинских чар, которые следует знать каждому на всякий пожарный случай. — И молчал, — протянула Гермиона восхищенно. — Я не думал, что это важно, — пожал он плечами, поправляя пиджак. — А это важно, — сказала она, сложив руки на столе и немного подавшись вперед. — И почему же? — улыбнулся Драко. — Потому что это чертовски сексуально, — прошептала она. Драко не успел никак отреагировать, потому что к их столу подошла официантка с подносом. — Бурлящий глинтвейн за счет заведения, — пропела она соловьем. — Благодарю вас, сэр. Вы меня очень и очень выручили. Вы сегодня мой ангел-хранитель, не иначе! — Нашей компании только алкоголя не хватало, — сказал Малфой, абсолютно не смутившись похвале. — Он безалкогольный, сэр, — проинформировала официантка, немного растерявшись, — но я могу переделать… — Нет, нет, мисс, — остановила ее Гермиона. — Он просто пошутил. Нам алкоголь категорически противопоказан. Верно? Драко бросил на нее хитрый взгляд и кивнул. Он был явно не против чего-нибудь горячительного, но… Но лучше нет. Она не была уверена. В первую очередь, в себе. — Верно, — сказал он. — Нам и без него хватает… Официантка растерялась, казалось, даже больше, чем в ситуации с французами, но сохранила привычный оптимизм. — Оу, хорошо, тогда не буду мешать, — сконфуженно отозвалась она. — Граммофон сейчас начнет играть, сэр, он у нас старенький, ему нужно прилично времени, чтобы раскачегариться. — Спасибо, — поблагодарил Драко. Официантка исчезла с подносом в руках, и граммофон наконец заиграл легкую и задорную мелодию из шестидесятых. На высоких нотах иголка поскрипывала по винилу, создавая удивительное звучание, не доступное ни одному современному проигрывателю. Музыка разливалась по чайной, убаюкивая разморенных французов и явно оказывая особое влияние на Драко. Он обнял пальцами бокал глинтвейна и принялся качать головой в такт расслабленным ритмам. — Это ты попросил? — спросила Гермиона, делая глоток пряного глинтвейна. Пузырьки ударили в нос, а затем и в голову. Разум слегка затуманился, но приятная ломота во всем теле компенсировали потерю ориентации в пространстве и ситуации. Драко будто бы очнулся от ее слов и наконец отхлебнул немного глинтвейна. — Да, — ответил он, причмокнув после глотка. — А то сидим в тишине, а я соскучился по музыке. — Ты так и не научился играть? — спросила она, подперев рукой подбородок. — Нет, — покачал он головой. — Все-таки мое время ушло. — Ты же знаешь, что время никогда не уходит. — сказала она. — Оно не умеет ходить. Это мы приписываем ему то, что оно не умеет. Драко улыбнулся, обнажив ровные зубы. Такой оскал появлялся у него только в том случае, когда он хотел скрыть от нее то, что согласен с ней в том, в чем не хотел соглашаться. — С годами я понял, что мой удел слушать музыку, а не создавать ее или воспроизводить, — ответил он не менее философски. — И часто слушаешь? — поинтересовалась Гермиона, вылавливая ложечкой кусочек апельсина из бокала. — Почти каждый день, — признался Драко, делая еще глоток. — Конечно, с плеером было бы удобнее, но я не могу изменить винилу. На нем все звучит особенно. Хотя у меня и есть плеер. — Зная тебя, мне все равно сложно поверить, что у тебя есть CD-плеер, — лениво усмехнулась Гермиона. — А вот придется, — сказал он с вызовом. — У меня даже есть вполне сносная коллекция дисков. Скорпиус проявляет к ней небывалый интерес. Но повторюсь, я больше жалую винил. — Удивительно, — улыбнулась она, искренне восхищаясь его теплыми и личными признаниями. Когда Драко упоминал в разговоре сына, то даже голос его становился каким-то другим. Очень мягким, шуршащим, таким уютным. В него хотелось завернуться как в теплый плед в холодную ночь в одиноком доме. Гермиона поймала себя на мысли, что Скорпиусу очень повезло с отцом, раз тот так меняется, стоит ему только произнести имя сына. — А что удивительного? — фыркнул Драко. — Это ты привила мне эту дурацкую привычку. — Она не дурацкая, — возмутилась Гермиона, причмокивая апельсином. Он улыбнулся, когда у нее изо рта потек сок. Драко взял салфетку и вытер ей подбородок, как неряшливому ребенку. — Да знаю я, — сказал он тихо. — Это прекрасная привычка. Просто это я старый и вредный. Гермиона проглотила апельсин и скомкала салфетку в руке, сжала так сильно, что пальцы побелели. Мелодия все никак не заканчивалась, только набирая обороты, и пусть она была спокойной и размеренной, Гермиона все равно слышала в ней отголоски той самой баллады, под которую почувствовала то, что в жизни больше ей так даровано не было. Это было только с ним, и поэтому этот момент, это чувство и эта песня были такими особенными. Они принадлежали только ему. Она больше никогда ее не слушала. Без него это казалось бессмысленным. — Потанцуешь со мной? — спросил Драко вдруг. Гермиона туманно улыбнулась воспоминаниям. А затем и его четкому образу восемнадцать лет спустя. — Я думала, ты не попросишь, — ответила она. Драко встал и протянул ей руку, приглашая выйти вместе с ним на импровизированную площадку между столиками. Она вложила кончики пальцев в его ладонь и поднялась вслед за ним. Они выплыли на точку весьма элегантно, но потом принялись толкаться совсем не в такт, сбиваться с ритма, виснуть друг на друге и смеяться во весь голос, забавляя французов, которые принялись им аплодировать. Они были близко друг к другу, тело к телу, и ничто не ощущалось так правильно, как это. Гермиона в какой-то момент положила подбородок ему на плечо, а он обвил ее талию рукой, прижал к себе так, как делал только он. Он держал ее крепко, но при этом давал полную свободу движения. С ним она, казалось, чувствовала себя даже более свободной, чем когда-либо еще, чем с кем бы то ни было еще. И вот в голове особенно ярко всплыл их первый танец, их первое не дружеское объятие, которое окончательно изменило все. По крайней мере, оно все изменило для Гермионы, которая все последующие годы лелеяла этот эпизод в тайне от всего мира. И каждый раз, когда она случайно слышала ту песню — их песню — на улице или в магазине, она закусывала нижнюю губу и обнимала себя, чтобы создать иллюзию самого нежного и романтичного момента в своей жизни. И все равно это было не то. Это была жалкая иллюзия, после которой она еще глубже убеждалась, что всегда поступала правильно, не слушая ее намеренно. Как и тот раз, этот не мог длиться вечно, как бы ей этого не хотелось. Мелодия оборвалась, но они никак не хотели садиться обратно. — Давай постоим еще секунду, — прошептала она. — Давай, — сказал он, прижимая ее к себе за талию. Гермиона уперлась лбом ему в плечо и сжала губы в тонкую полоску, только бы не разрыдаться. Ей так не хотелось отпускать его. Ни тогда, ни сейчас. *** Возвращение с рождественских каникул принесло Гермионе смешанные чувства. С одной стороны, ей очень не хотелось покидать вкусно пахнущий выпечкой и пряностями родной родительский дом, а с другой она была ужасно рада вернуться в Хогвартс. Так она говорила себе, по крайней мере. Она была рада вернуться именно в Хогвартс. После Рождества у родителей, которое прошло тихо и радостно для нее (как и все возвращения к маме и папе после долгого времени в разлуке), Гермиона отправилась в гостеприимный дом Уизли на празднование Нового года. Эти несколько дней, что она гостила у Рона, были ровно на половину хороши и также на половину плохи. Гарри и Джинни, конечно, не спешили почтить обитателей дома своим присутствием. Они наложили заглушающее заклинание на девичью спальню и пропадали там Мерлин знает сколько времени. Гермионе не требовалось долго думать, чтобы понять, что и она должна бы заколдовать чердак Рона, который буквально умолял ее об этом. Пришлось сослаться на «технические неполадки», которые по правде подошли к концу еще перед Рождеством. Тогда он немного успокоился и они провели остаток каникул сладко целуясь в его кровати и редко обсуждая ее учебу, его курсы. Прошлого деликатно не касались. Будущего тоже. Настоящее было слишком скудным на события, как выяснила Гермиона, так что оставались только поцелуи, ахи и вздохи, в основном от жары или неудобных поз. О Драко она по-партизански молчала, хотя вот-вот и всплывет в голове его лицо, его голос или обрывок их разговора, или кусочек особенно смешной шутки. Как же ей хотелось написать ему! Она сдерживалась из последних сил, чтобы не черкнуть о том, как было радостно провести Рождество с родителями, как они счастливы были ей и как она счастлива была видеть их, как уютно и сытно в Норе, как весело под крышей с большой и дружной семьей. Только сомн вопросов о том, кому это она может писать письма, когда все свои под боком, останавливал ее. Оставалось терпеливо ждать окончания каникул и поезда до Шотландии. Да, Гермиона была очень рада вернуться в Хогвартс. Отчетливо она это поняла, когда наконец увидела его в Большом зале. Он помахал ей с дальнего конца столовой и улыбнулся. Гермиона просияла в ответ. Не было ничего приятнее для нее, чем видеть, что он вернулся из дома с хорошим настроением. Занятия начинались только завтра, и у них был один свободный день, чтобы пошататься по замку и обсудить, как прошли эти долгие несколько недель. — Спокойно, — лаконично подвел итоги Драко. — А у тебя как? Гермиона не стала настаивать на деталях. В свою очередь она во всех красках описала ему поездку с родителями за город, а также ломившийся от вкусностей стол. Поведала во всех деталях о том, что такое телевизор и почему он так важен для ее папы в праздничные дни. Поделилась радостью наконец спеть любимый рождественский хорал на крыльце соседей, которые одарили ее целым мешком печенья за чудесное исполнение. Гермиона захлебывалась в восторгах, излагая в стройном рассказе полное волшебства в магловском доме Рождество, и сама будто вернулась в то время, полное покоя и приятной, щекочущей благодати. — А к Уизли ты не ездила? — спросил он буднично, будто это было что-то само собой разумеющееся. Гермиона замялась, не зная, что она могла ему рассказать. Тогда ей хотелось поделиться с ним каждой мелочью, но теперь она растерялась. Уместно ли говорить о Уизли? Уместно ли говорить о Роне? Она сама не знала, почему стеснялась обсуждать с ним этот вопрос, хотя для них никогда не было запретных тем. Возможно, потому что рядом с ним она забывала о существовании Рона? Он словно бы стирался из памяти, хотя в ней оставалось место для уюта Норы, звонкого смеха Чарли, смутных улыбок Джорджа и запаха сдобных булочек. У нее оставались ощущения и образы праздника, мягкого вечера в гостеприимном доме друзей, но с ней не было Рона и его поцелуев, его признаний и объятий. Они растворялись там же, на месте и во времени, где и когда они были вместе. А вот Драко оставался. Он был из плоти и крови и смотрел на нее в ожидании ответа. Не из праздного любопытства, конечно, а из участия, из солидарности с ее окружением, которое она не может и не хочет оставлять позади. Окружении, в которое ему закрыта дорога, которую ему, она уверена, хотелось бы проложить. — Да, провела у них пару дней, — сказала она. Драко немного помолчал, явно ожидая продолжения, но Гермиона упрямо молчала. Ей не хотелось ранить его описаниями шумных застолий и веселых игр. Он был в приподнятом расположении духа после возвращение, но она все равно не знала, насколько хороши были его каникулы, насколько они были полны любви и принятия. — И это все? — спросил Драко, вздернув бровь. — Не поверю, что тебе нечего рассказать о радостной встрече с лучшими друзьями и любовью всей своей жизни. Гермиона открыла рот, чтобы сказать, как скомкано и странно для нее произошло это воссоединение, но не решилась. Вот бы он спросил про подарки или про вкусности от миссис Уизли. О них ей было куда легче и приятнее рассказать. — Я затронул что-то очень личное? — спросил он, нахмурившись. И он опять это сделал. Опять он понял ее без слов. — Ты затронул что-то очень неопределенное, — ответила она. — Я даже не знаю, что тебе рассказать, Драко… Гарри и Джинни я почти не видела. — Почему? Они не приезжали? — спросил он. — Ну как тебе сказать… — вздохнула Гермиона со смешком. — Им было немного не до меня и Рождества. Они были больше заняты собой… — Понял, — тактично кивнул Драко. — Мог бы и сам догадаться, конечно. А как же твой король? Гермиона сконфузилась и зажалась. Малфой спросил это так просто, будто они обсуждали чью-то чужую жизнь. Она бы отдала все, чтобы это было именно так, но нет, он спрашивал о ней и о ее отношениях с Роном, которым она не могла и не хотела давать каких-либо определений. Личная жизнь Гермионы была такой неясной и туманной, будто бы и правда была не ее, что ей хотелось молчать об этом до поры до времени. Даже с Драко. Тем не менее, сказать что-то надо было, и она не придумала ничего лучше, чем изъясниться откровенно и честно. По крайней мере, это не будет подло по отношению к Драко. — Он был настойчив, но я… Я не могла, — сказала Гермиона. Малфой издал странный сдавленный звук, что-то вроде выдоха беспокойства и замешательства одновременно. — Я, конечно, немного не о том спрашивал, но раз ты сама заговорила… Я слышал, что у девчонок такое бывает, — сказал он, почесав кончик носа. — Думаю, это нормально. Парни… Парни немного проще устроены, понимаешь? Для парней это все… Как стакан воды выпить. Для вас это целая церемония, а для нас… Небольшое дело. — Это я знаю, — кивнула Гермиона. — Именно поэтому я и не смогла. Мне кажется, что это и для меня тоже было бы не такое уж и дело… А я так не хочу. Малфой ничего не ответил. Он только неопределенно мотнул головой, явно желая поскорее закрыть эту тему, и Гермиона взяла инициативу в свои руки. — А что тебе подарили на Рождество? Драко заметно приободрился и прочистил горло. — Одну занятную вещицу от Горбина и Берка, о которой давно мечтал, — сказал он с воодушевлением и трепетом. — Я давно хотел чарующий граммофон. — Это тот, который значился особо опасным? — спросила Гермиона. — Именно он, — сказал Драко. Она знала, что Малфой интересуется темными артефактами и не была удивлена, что он получил такой подарок. Его коллекция была небольшой, но впечатляющей, как она могла судить по его обрывочным рассказам. Конечно, образ Малфоя в ее голове тяжело вязался с образом коллекционера смертоносных вещиц, но кто она такая, чтобы судить? Она вот любит собирать старинные книги по теории и практике магии, и скажи она кому об этом, ее бы сочли сумасшедшей. Ну кто в свои девятнадцать будет заниматься такой скукотищей? А вот Гермиона занималась. Кто в здравом уме будет собирать смертоносные артефакты? Представитель рода Малфоев, которые не просто собирали, но и создавали темные артефакты, будет, потому что почему бы и нет. Именно поэтому она была удивлена его холодности. Она думала, что он и правда обрадуется такому впечатляющему пополнению в своей коллекции. Насколько она могла помнить, чарующий граммофон действительно только недавно исключили из реестра особо опасных магических артефактов, причем с особым скрипом. Дело в том, что по своему действию он был действительно опасен, так как сводил людей с ума посредством проигрывания на нем абсолютно любой пластинки. Человек впадал в высшую степень безумия и пытался навредить себе. В связи с этим его довольно продолжительное время использовали в качестве смертной казни за особенно жестокие преступления. Даже поцелуй дементор был гуманнее… — А зачем он тебе? — спросила Гермиона вполне резонно. Драко поджал губы. — Честно, он мне и не нужен, — признался он, — но я не стал разочаровывать родителей. Думаю, они думали, что мне будет приятно, хотя теперь… Просто не спрашивай… Это Малфои. Он сдавленно усмехнулся и шмыгнул носом. Гермиона почувствовала себя неловко и замолчала. Она не знала, как можно продолжить этот очень неудобный разговор. — А тебе что подарили? — пришел на помощь Драко. Она тут же ухватилась за его подсказку. — Не чарующий граммофон, но тоже неплохо, — сказала Гермиона, доставая из волшебной сумочки с бездонным дном новенький плеер. Они остановились посреди пустынного коридора. Многие ученики должны были прибыть только ближе к вечеру, а те, кто уже приехал в школу, отправились в Хогсмид, чтобы отгулять последние законные деньки каникул. — Я видел такой у одной девчонки в автобусе, — сказал Драко, рассматривая подарок, — но я без понятия, что это такое. Гермиона уже давно перестала удивляться таким вот откровениям Малфоя и научилась принимать их как должное, но порой не впасть в шок от его признаний было сложно. За их почти полугодичное общение она накопила коллекцию из магловских приключений Драко: он заседал в пабах, дружил с каким-то стариком и болтал с ним ночами на остановке, ходил в кино, курил, закупался в местных магазинах и даже бывал в музеях. Теперь к этому впечатляющему списку прибавилась еще и поездка на автобусе, в котором он подмечал все, что видел. Для полного набора ему следовало бы еще на метро прокатиться, и тогда Гермиона уже могла бы примириться с чем угодно. — Это цифровой проигрыватель, — пояснила она, открывая крышку и прокручивая диск внутри указательным пальцем; Малфой также попробовал эту нехитрую манипуляцию. — Я его заколдовала, так что теперь он проигрывает все в пределах Хогвартса. Она захлопнула крышку, и кнопки вспыхнули зеленоватым светом. — Просто ставишь пластинку и он проигрывает? — уточнил Драко. — А эти штуки для ушей у тебя есть? — Наушники? Да, есть конечно, — ответила Гермиона, доставая из сумочки еще и длинные наушники. Они подошли к широкому подоконнику, примыкавшему к огромному витражному окну, изображавшему трепетную лань со стрелой в боку. Сидеть было не особо удобно и немного холодно, но любопытство было уже не унять. Драко крутил плеер в руках и примерял к нему наушники. Гермиона помогла ему вставить штекер в порт, а затем приладила динамики к ушам и нажала на кнопку проигрывания. Она слушала в основном что-то спокойное, с приятным, тягучим ритмом, на подобие лирических песен. Но порой попадались и душераздирающие баллады в роковом стиле. Одна из таких и выпала Драко. Он прикрыл глаза и стал вслушиваться в слова. Голова у него качалась в такт, и Гермиона улыбнулась, поняв, что ему нравится. Драко вытащил один наушник и передал его Гермионе. Она поставила его в ухо и теперь они могли разделить свои чувства от чарующего голоса певицы. — Как тебе? — спросила она. — Бесподобно, — ответил он немного громко. — Я бы такое сам никогда не сыграл. — А ты играешь? — удивилась она. — На чем? — В детстве мама заставляла играть на фортепьяно, — признался Драко. — Мне нравилось, но потом пришлось прекратить занятия, так как пришла пора отправляться в Хогвартс. После этого я играл только от случая к случаю и не особо уж прям удачно. Словом, не преуспел, но очень бы хотел. — Вот всегда ты так! — воскликнула Гермиона. — Столько всего умеешь, столько всего знаешь и молчишь! Драко помотал головой, поморщившись в изумлении. — Ну о таком просто так не рассказывают, — усмехнулся он. — Да почему бы и нет? — ответила она протестующе. — Я бы с удовольствием узнала о тебе все, что угодно. Скажи, чем ты еще занимался? Он явно призадумался то ли выбирая что-то особенное, то ли просто пытаясь вспомнить, чему еще такому эдакому научился за свою жизнь. — Танцами, например, — сказал Драко, неопределенно взмахнув рукой в воздухе, будто хотел изобразить какую-то фигуру. — Прям настоящими танцами? — спросила она оторопело. — Нет, игрушечными, — поддразнил ее он. — Ну конечно бальными, Гермиона! Соберись уже, Мерлин Всемогущий! Гермиона припомнила единственный раз, когда видела Драко танцевавшим. Это было на святочном балу на четвертом курсе во время турнира Трех волшебников. Драко действительно выделялся на фоне других ребят и был более близок к дурмстрангцам, чем к хогвартским студентам. Он тогда пошел с Панси Паркинсон, грация которой была близка к медвежьей, но даже из нее он умудрился вылепить что-то вполне вразумительное. Гермиона помнила, как элегантно он крутил ее неповоротливую тяжелую тушку. К сожалению, ей так и не удалось стать прямой свидетельницей его мастерства на хэллоуинском балу, так что оставалось только мечтать. — Теперь все ясно, — тихо вздохнула она и принялась мотать ногами, постукивая пятками по камням. Драко выпрямил спину и стал смотреть прямо перед собой, когда в песне наметился переход к более лирической части. — Дай-ка свою сумочку, — попросил он. Гермиона повернула к нему сумочку, которая висела на плече, и он положил плеер внутрь. Наушники остались у них в ушах, и они могли слышать надрывные мотивы баллады, но руки уже были свободны, поэтому Драко спрыгнул с подоконника и протянул ей правую. Их связывала тонкая нить наушников. — Ты хочешь со мной потанцевать? — спросила она. Драко тяжело вздохнул и разочарованно покачал головой, пока Гермиона смотрела на него во все глаза. — Нет, я просто люблю стоять как дурак посреди школьного коридора с протянутой рукой, пока в ушах у меня играет классная песня, — ответил он. — Конечно, я хочу с тобой потанцевать, Гермиона. — Я не особо в этом хороша, — призналась девушка, принимая приглашение. — Когда я танцевала с Виктором, то это он меня вел… — Открою тайну мироздания, Грейнджер, — сказал Драко, — так и должно быть в танце. Он положил ее руки себе на плечи, а свои устроил на ее талии. Соблюдать почтительное расстояние было крайне сложно, потому что даже в этом простеньком покачивании Гермиона умудрялась оступаться. Драко терпеливо исправлял ее, и они вновь начинали плавно двигаться в такт музыки. К тому же и длина наушников ограничивала движения, так что им приходилось действовать медленно и не очень расторопно. — Все-таки я безнадежна, — сказала Гермиона, снова падая на Драко. — Это танец, Гермиона, — сказал он. — Тут не может быть чего-то правильного или чего-то неправильного. Теперь он не исправлял ее, не отводил от себя. Он держал ее в крепких объятиях, и ее голова была у него на плече, а руки на лопатках. Гермиона ощутила приятное покалывание там, где его руки касались ее талии, и это было даже приятнее, чем то неловкое объятие на ступеньках. Ей было тепло и спокойно, как и должно быть зимой в Рождество. Ей было так тепло и спокойно, как давно не было. Именно это она и должна была испытывать в Норе, именно такое чувство у нее должно было быть тогда, в каникулы… — Можно как-то поставить ее заново? — спросил Драко, когда песня неожиданно кончилась. — Да, — прошептала Гермиона и юркнула рукой в сумку. Она пару раз щелкнула по кнопкам, и мелодия заиграла снова, унося их в далекие измерения, где вот так приятно держать друг друга в руках и никогда не отпускать; толкаться, смущаться и просто раскачиваться вместе под хорошую песню. Гермиона вздохнула, и Драко провел ладонью по спине, подбираясь к лопаткам. Его пальцы слегка надавливали на нужные точки, и она расплывалась в его руках. Остатки разума кричали ей о том, что в этом нет ничего особенного, что это всего лишь танец, который она могла бы станцевать с любым, но… Это было особенным. Весь этот момент был пропитан магией, которую она никогда не встречала, о которой никогда даже не слышала. Прекрасной магией, которую можно только почувствовать. Ее опыт танцев был весьма ограниченным. Первый раз она танцевала с Виктором на балу, и это был ошеломительный дебют. Ей было весело, ей было легко и свободно несмотря на ее неопытность. Крам был галантным кавалером и терпеливым партнером, и она ни разу не пожалела, что пошла с ним, хоть ее сердце и рвалось к Рону совершенно искренне. Виктор танцевал превосходно в отличие от мальчишек Хогвартса. Его преимущество было очевидно, так что она была счастлива станцевать с ним несколько лет спустя на свадьбе Билла и Флер. Это всколыхнуло в ней ностальгию о том вечере бала, когда она была юна и наивна, когда позволила ему сорвать свой первый поцелуй. Ей было приятно вернуться хоть на мгновение в его объятиях в то беззаботное время, пусть она и ощущала к себе повышенный интерес Рона уже тогда. И все равно… Виктор был первой любовью, очень трепетной и нежной, но уже увядшей, оставленной в прошлом, как маргаритка меж страниц старой книги. От нее у Гермионы не осталось ничего кроме сладких воспоминаний, которые она очень редко лелеяла в дни особо романтичного настроения. Танец с Гарри в палатке год назад также отзывался в ней забытым счастьем. Тогда они плясали на краю смерти. Это была попытка забыться, ощутить себя молодыми, тупо повторяя движения, которые когда-то делали, когда были счастливы. Гермиона не любила этот момент. Она не любила вспоминать о том времени, не любила ту песню и не любила тот танец. Единственным хорошим в нем было присутствие Гарри, ее лучшего друга. Во всем остальном это было ужасно и страшно. Жалкая попытка притвориться, что с ними все в порядке, оставила ей только горечь и печаль, омраченную тяжелым предательством Рона. Несмотря на его возвращение она все равно была на него ужасно зла и порой в сердцах хотела припомнить ему его малодушие, и она очень боялась, что рано или поздно она все же решится, и тогда воспоминание о танце с Гарри станет еще более мрачным, а ей хватало ночных кошмаров. Этот раз с Драко был абсолютно другим. С ним она словно забыла все то, что было до него. С ним растворились в прошлом все ее страхи и тревоги; с ним ушел груз прошлых лет, который она все еще тянула за собой. В его объятиях было так правильно, так надежно и так приятно. В нем она чувствовала опору. К нему она могла примкнуть, не боясь быть не понятной. С ним никогда не было слишком и никогда не было недостаточно. С ним всегда все было как надо, и, возможно, именно поэтому от танца с ним внутри нее расцветало спокойствие, которое она так долго искала и до этого момента нигде не могла найти. Драко был тем, кто не просто вел в танце; он был самим танцем. Гермиона хотела его запомнить, она хотела, чтобы он вытеснил все другие, стер их и развеял по ветру, укоренившись на их месте. — Ты очень хорошо танцуешь, — прошептал Драко ей на ухо, касаясь губами шеи. Гермиона должна была что-то ответить, просто подать голос, чтобы убедить его в том, что она жива, но она не могла издать и звука. Вместо этого она просто потерлась носом о ворот его рубашки, вдыхая знакомый аромат. Драко тихо засмеялся то ли ее необычной реакции на его комплимент, то ли собственным мыслям, и она задрожала от его вибраций. — А ты красиво смеешься, — сказала она тихо. — Ты как-то… все красиво. Драко заправил прядку ей за ухо и немного отстранился. Песня все еще играла, и он смотрел ей в глаза, как делал это обычно, но теперь в этом жесте абсолютной честности с его стороны было что-то иное. Он приобрел какой-то особый оттенок, как и его глаза. Из светло-стальных, они стали темными, как не чищенное серебро. Гермиона отняла руку от его плеча и огладила резную скулу, осторожно подцепив большим пальцем светлые ресницы, которыми всегда любовалась. Драко моргнул и принял на себя озадаченный вид. — Пора… — сказал он, но осекся, так как в горле явно пересохло. — Пора нам идти. Гермиона отняла руку и опустила голову. — Пора, — повторила она. Он передал ей наушник, и Гермиона наспех затолкала провода в сумку. За окном выла метель, и ей самой хотелось выть. Потерять его близость — все равно что осиротеть. Гермионе казалось, что она лишилась чего-то очень важного, когда он отпустил ее и с улыбкой попрощался, уверившись, что завтра они точно увидятся. Он шагал от нее прочь, а у нее душа распадалась на куски, и из горла рвался надсадный крик. «Не уходи! Не оставляй меня! Еще один танец, который длится бесконечность…» Она пришла в гостиную вся в слезах, поставив их песню на повтор нехитрой комбинацией кнопок. В тот вечер она уснула, обнимая себя и воображая затерянный в прошлом момент их танца, который изменил в ней если не все, то точно очень многое.