Есть что вспомнить

Сумка Гермионы соскользнула со спинки стула и упала на пол с громким стуком. Этот неестественный звук огласил начало конца. Гермиона прекрасно понимала, как близко они подшли к финишной прямой, за которой следует точка невозврата. Этот дурацкий вопрос — что дальше? — встал ребром, и ответ был предельно ясен. Дальше ничего хорошего. Дальше только боль, только ложь и только серость бытия друг без друга. Это была неутешительная правда, которая была также близка к тому, что сумка упала на пол из-за ее неловкого ерзания на стуле. — Я подниму, — сказал Драко, неторопливо подхватившись. Он встал и вернул сумку на место, огладив попутно ее плечо. Гермиона хотела отдернуться, хотела избежать того, чтобы он замарал о нее руки в этот хрупкий момент вскрывания нарыва на операционном столе между ними, на котором по чистой случайности оказывались весь этот вечер чашки и тарелки. Вместо этого она поймала дрожащими пальцами его руку и немного сжала. Драко улыбнулся ей и поцеловал в макушку, откуда волосы распадались красивыми волнами. — У тебя там молния разъехалась, — сказал он. Гермиона обернулась и мрачно усмехнулась. — Что-то все в последнее время разваливается, — сказала она, укладывая сумку на колени. Драко сел на место и оправил пиджак. Гермиона достала палочку и принялась колдовать над замком, но ничего не выходило — молния расходилась все больше. Тогда он протянул руку и коснулся зажатого пальцами древка. — Я сама, — упрямо сказала она, продолжая извлекаться из кончика палочки пестрые искры. — Гермиона… — тихо позвал он. — Я сказала, что все сделаю сама, — рявкнула Гермиона и бросила палочку на стол. Та покатилась по столешнице, и Драко поймал беглянку на своей половине. Гермиона бросила сумку на пол и отвернулась к окну. Не было сил возиться с этой дребеденью. Вот уже двадцать лет она занималась всякой ерундой, чтобы заглушить тупое ноющее чувство в груди, которое теперь обретало силу, остроту, звучание. Это раздражало. Значит, все ее глупые попытки были зря? Как будто она сама этого не знала, но все же. Опять все обернулось какой-то странной и нелепой шуткой? Видимо, да. Ее жизнь могла бы спокойно продаваться в Волшебных вредилках, и эта мысль вызвала у нее истерический смех, который она с большим трудом проглотила. Для этого пришлось зажать рот рукой с такой силой, что пальцы похолодели, онемели и почти атрофировались. Пока она ела собственные расшатанные в край нервы, Малфой спокойно поднялся со стула, взял сумку и поставил ее на столик. Его палочка справилась с поломкой в два счета. — Вот и все, — сказал Драко, убирая палочку и возвращая сумку на спинку стула. Вот все у него просто в любую сторону. Как не покрути, все легко и играючи. Он все отрицал, конечно, говорил, что так было не всегда, но зачем открещивался он от очевидной компенсации — непонятно. Видимо, какая-то неведомая ей разновидность Стокгольмского синдрома владела им помимо целого списка иных болезней душевного толка. Вот так просто взял и починил сумку. Вот так просто взял и… сломал им жизнь. И как будто так и надо, как будто за все оплачено. — Спасибо, — прошептала Гермиона. Она все еще избегала смотреть на него. То ли от обиды, то ли от стыда, то ли от изжоги, ударившей в желудок. Она еще не решила. — Может, расскажешь мне, — сказал Драко. — О чем еще тебе рассказать? — спросила она, облизнув пересохшие губы. — Например, о том, что чувствовала, когда прочла то письмо, — предложил он. Уизли вздрогнула и метнула в него гневный взгляд. Все-таки изжога. — Зачем тебе это? — спросила она жестко. Каждый звук ударялся о зубы со скрежетом металла и резал слух. — Потому что у нас не было возможности поговорить об этом, — пояснил Драко спокойно. Вот опять. Мерлин, как ей хотелось… — Как будто теперь это имеет значение, — ухмыльнулась Гермиона, подпирая рукой подбородок. — Мы все равно сидим здесь, — кашлянул Драко, — так что… — А может, нам разойтись? — перебила она, развернувшись к нему всем корпусом. — Мы тут сидим с тобой уже несколько часов, вспоминаем, флиртуем, разве что только не заперлись в туалете и не согрешили по-быстрому. Зачем все это? Что это может изменить, Драко? Малфой смотрел ей прямо в глаза, в которых пылал пожар обиды и вины — разрушительные для человека чувства. И она горела синим пламенем. — Мы уже расходились, Гермиона, — напомнил Драко очень тихо, отчего звучал почти зловеще, — и никому это не принесло ничего хорошего. Гермиона чуть было не задохнулась негодованием. Как он смел говорить подобное? Какое право имел он произносить это вслух? Конечно, она не спросила его об этом. Вместо этого она решила ударить. — Говори за себя, — выплюнула она. — У меня муж, у меня дети… — И ты сидишь здесь со мной после тяжелого рабочего дня вместо того, чтобы быть дома со своим мужем и детьми, — отрезал он. — Если бы все было так просто, Гермиона. Ох, если бы все было так просто… Да, Малфой. Как показала жизнь, у него было все вот так просто, а у нее вот так сложно. Гермиона снова подперла рукой подбородок, потому что тот предательски задрожал. Ей нечего было ему ответить, но соглашаться не хотелось. — Так ты расскажешь мне? — спросил он, вроде как предлагая выбор, но и не оставляя такого. Загнанная в ловушку Гермиона тяжело вздохнула и усмехнулась, посмотрев на него исподлобья. — Узнаю малфоевский подход, — сказала она, царапая подушечки пальцев недлинными ногтями, чтобы успокоить растерзанные нервы. — Что мне тебе рассказать, Драко? Что ты хочешь услышать от меня? Что я была уничтожена после того, как прочла то письмо? Что я готова была вырвать тебе язык, только бы ты не говорил мне, что нам нужно расстаться? Что я хотела сломать тебе ноги, только бы ты не уходил от меня, чеканя шаг? Ты это хочешь услышать от меня? Драко слушал стоически, не моргая. — Что еще? — спросил он без эмоций. Гермиона подняла голову и посмотрела на облупившийся потолок чайной. Она помнила, что он мастерски провоцировал, но вот чтобы препарировать… Так было весело шикать на него во время уроков, когда он лез ей под юбку, только бы вывести ее на румянец, а теперь он просто расчленяет ее душу, чтобы довести до… Чтобы довести. И он довел. — Я любила тебя, Драко, — просипела она. — Я любила тебя так, как, кажется, никого и никогда не любила. Это… Это было как возвращение домой. Настолько наша любовь была важной и приятной. Она была сравнима только с самыми значимыми моментами жизни, а ты… Ты просто взял и растоптал ее своей… глупостью! Просто глупость, Драко! — Я не мог поступить иначе, — сказал он. Голос у него дрогнул, выдав в нем человека. — Я кричала не оставлять меня, — прошептала Гермиона. — Я умоляла тебя не уходить. Я умоляла тебя, Драко! Я была готова встать перед тобой на колени, лишь бы ты не оставлял меня. Я была готова на все ради тебя… — Ты до сих пор считаешь, что это стоило бы того? — ответил он быстро и резко. — Посмотри на себя, Гермиона, у тебя есть все… — Но у меня было все и с тобой, — разрыдалась она наконец. — У меня было все, о чем я даже не могла мечтать! У меня был ты, твоя любовь, законченное образование, куча перспектив! Как ты не можешь понять того, что ты дал мне все, Драко? Ты дал мне все… На последних словах она сорвалась на крик, и ему пришлось схватить ее за руки, потому что она скребла ногтями по столу, будто бы пыталась ухватиться за что-то в страхе утонуть в море собственных слез. — Но я бы все и отнял, — сказал он. Она отпихнула его от себя и загнанно всхлипнула, пытаясь вздохнуть. Легкие выводы — его конек. — Откуда ты знаешь? — выдавила она. — Откуда тебе знать, скажи мне? Ты — бог? Драко провел рукой по лицу, и фамильное кольцо сверкнула в свете фонаря за окном. — Я — Малфой, — тихо сказал он. — Этого достаточно. Гермиона отвернулась и продолжила рыдать, а он ничего не мог сделать. Ни тогда, ни сейчас. Спорить с ним было бесполезно. Он — Малфой, и для нее это значило только одно — упрямство течет в его волшебной крови. И больше ничего это не означало. Ничего. *** Экзамены неумолимо приближались, как бы не пытались они отсрочить этот момент усиленной подготовкой на свежем воздухе в нежданно нагрянувшие жаркие июньские деньки. Первыми шли зелья, и если бы можно было, то Гермиона пропадала в библиотеке и ночами. Однако у Драко было предложение получше. По его заверениям, так умственно перенапрягаться было вредно, так что следовало бы сменить вид деятельности на физическое напряжение, которое они в те дни значительно ограничили, а скорее даже свели к зеро. — Все будет хорошо, — тяжело дыша сказал он, оглаживая влажные от пара и пота скулы. — Ты все знаешь и послезавтра покажешь высший класс. — Но ты же позанимаешься со мной завтра? — выдыхала она между поцелуями, попадая в размеренный ритм его движений. — Обязательно, — прорычал он, целуя ее с особой отчаянностью. Когда он обещал что-то во время близости, она всегда верила. В эти интимные моменты единения она видела, что он просто не способен соврать (чего он и в обычных ситуациях не делал) или сказать все, что угодно, лишь бы отделаться от нее и закончить начатое. Он был не таким человеком. В сексе обнажалось не только его тело, но и его душа. Гермиона могла читать его как открытую книгу, впитывая не только его запах, его привычки, но и его заметные только ей сокровенные особенности. Его тихий приглушенный желанием шепот на ухо, в котором было столько расплавленной нежности; его запах, ни на что не похожий и манящий; его мимику, живую и настоящую, не искаженную маской, которую он носил в школе, проходя мимо шептавшихся за его спиной одногруппников; его прикосновения, почти невесомые, но всегда ощутимые как вершина блаженства. В моменты, когда они были вместе, все для нее сосредотачивалось в нем — ее любовь, ее внимание, ее доверие, и для нее не было причин ему не доверять. — Конечно, — кивнул он, подчеркивая зелеными чернилами важную часть в ее конспекте. — Нам нужны только корни для этого зелья. Я тебе говорил, что ты все знаешь. Гермиона победно улыбнулась и потянулась на стуле. Драко оглядел ее с воодушевлением, будто бы она была картиной, которую он написал. Отчасти так и было. Когда люди любят, они рисуют на других то, что хотели бы видеть в них, своими чувствами. И Гермионе нравилось, что он на ней писал. — А давай еще повторим со второго курса программу? — предложила она. Драко тихо засмеялся, чтобы не нарушить правил библиотеки. — Хорошо, я схожу за учебниками, — сказал он. — А ты пока найди мои конспекты за третий курс. Там мои записи с отработок у Снейпа. Может, пригодится. Гермиона поцеловала его на прощание, хоть разлука обещала быть минутной. Как только он ушел, она принялась копаться в куче бумаг, и часть из них соскользнула под стол. — Мерлин, ну что такое, — шикнула она, опускаясь вниз и собирая пергаменты. Один из них упал в зияющую пасть раскрытой сумки Драко. Она схватила пачку, приземлившуюся прямо на все содержимое портфеля и положила ее обратно на стол. Гермиона не теряла надежды разобраться в этом сумбуре и найти злосчастные конспекты, но она никак не ожидала найти то, что ей явно не нужно было. «Дорогой сын, я рад узнать, что у тебя все хорошо…» Гермиона тут же отбросила в сторону нечаянную находку. Читать чужие письма было не в ее правилах, но увидев свое имя, написанное твердым мелким почерком, она оторопела и все же задержала взгляд на быстрых строчках. «Я огорчен услышать о твоей дружбе с маглорожденной, и как и обещал тебе, не смею лезть в твою жизнь. Однако как родитель я спешу предостеречь тебя, что твои отношения с Гермионой Грейнджер могут навредить не сколько тебе, сколько ей и ее безупречной репутации…» Гермиона сглотнула комок в горле и облизнула пересохшие губы. «Ваша дружба (или то, что может выйти из нее) рискует навредить ее статусу борца против устоев чистой крови, которые мы с тобой, сын, поддерживали словом и делом. У людей долгая память на ошибки других, так что помни о том, что еще как минимум продолжительное время нашу фамилию будут смешивать с грязью за все малейшие прегрешения, которые мы можем совершить в будущем по абсолютно незлому умыслу». Она перевернула пергамент дрожавшими руками, чтобы дочитать до конца о себе и возможном подрыве своей безупречной репутации. «Гермиона Грейнджер может оказаться в незавидном положении, если широкая общественность узнает о ваших отношениях. Просто помни о том, что на нас лежит печать, которую не смыть. Мы уже запачканы, но готов ли ты замарать других, сын? Реши, насколько дорога тебе Гермиона Грейнджер». Гермиона услышала его шаги за стеллажом и, быстро нырнув под стол, сунула письмо в сумку. — Нашла? — спросил он, раскладывая учебники на столе. — Мерлин, что за бедлам… — Я… — проговорила Гермиона, глядя на него снизу вверх. — Я… не нашла. — Так вот же они, — улыбнулся Драко, пододвигая к ней конспекты за третий курс. — Да, вот они… — промямлила она, кладя на них руку. — Гермиона, ты чего? — спросил он обеспокоенно. — Ты, случайно, не заболела? Она посмотрела на него, пытаясь понять, насколько она ему дорога. — Нет, — помотала головой Грейнджер. — Все в полном порядке. — Тогда давай пройдемся по темам второго курса? — спросил он. — Да, давай, — после небольшой паузы ответила она. Ответы отскакивали от нее как бладжер от биты загонщика. Гермиона почти не контролировала себя, отвечая на автомате. Ее размышления же были заняты совсем другим. И даже не тем, что Драко умолчал о полученном ответе, нет. Она лихорадочно соображала над тем, как мастерски было составлено письмо. Малфой-старший был отличным стратегом, это понятно, но она даже не догадывалась, что он был настолько хорошим манипулятором. Неудивительно, что всю сознательную жизнь Драко прожил под чужой указкой. С таким отцом и его советами оставалось загадкой, как он вообще сумел сохранить остатки индивидуальности, потому что такое управление чужой жизнью, такое давление можно и нужно признать противозаконным. Гермиона сгорала от негодования при каждом взгляде на погруженного в учебу Драко, припоминая строчки из письма, которое для нее не предназначалось. Он не таил от нее своих опасений о том, чтобы рассказать обо всем отцу. Они часто это обсуждали, и в разговорах это все так перетерлось, что даже перестало ее беспокоить, но теперь, узрев лично масштабы возможной катастрофы, она испугалась и — самое страшное — засомневалась. Засомневалась в Драко, в котором была уверена с абсолютной вероятностью, и ей не нравилась противоестественность собственной мысли. Это же был тот самый Драко, которого она любила, которому доверяла все самое ценное, что было у нее на тот момент; она отдала ему все то, что не желала отдать ни Гарри, ни Рону, ни Джинни, ни родителям. У него та же улыбка, та же манера держаться, тот же голос, те же шутки и все же… Он был другой. Он приближался к тому почти забытому Драко из прошлого, который смотрел волком, который презрительно кривил губы и выплевывал слова в ее сторону, причем не самые приятные. Гермиона понимала, что все это происходит лишь в ее голове, в ее воспаленном воображении, которое он же и пробудил, но вероятность того, что он снова может стать таким была такой же уверенной и одновременно зыбкой, как и ее предсонные мечтания о спокойной и размеренной жизни с ним. — Ты как-то затихла, — сказал Драко, нежно поглаживая ее по голове. — Тебя что-то расстроило? Она улыбнулась с большим трудом. — Просто устала, надо отдохнуть, — сказала Гермиона. Драко кивнул, одарив ее долгим пронзительным взглядом. Он смотрел словно в самую ее суть, где металась из угла в угол ее покалеченная любовь к нему. «Все вздор», — крикнула она самой себе и своим гадким и кощунственным страхам. Гермиона не хотела беспокоиться на этот счет, потому что не могла обидеть его какими-то домыслами. Она знала, что он сделает правильный выбор, он примет сильное и волевое решение… Однако сердце ее все равно было не на месте, и основания для беспокойства нашлись скорее, чем она ожидала. Экзамен по зельеварению был одним из самых сложных, поэтому ученики начали собираться под дверьми Большого зала за несколько часов до начала теста. Гермиона была одной из тех, чье нервозное состояние требовалось в погашении толпой. Она нашла уединенное место в соседнем с холлом коридоре. Ниша, которую она выбрала, предоставляла прекрасный обзор как самого коридора, так и холла, поэтому она могла наблюдать как тревожными однокурсниками, слонявшимися туда-сюда без дела, так и за направлявшемуся к ней отточенным шагом Драко. Он был одет по всем правилам: белая рубашка, форменный галстук, жилетка с зеленым кантом, черные широкие брюки и летняя мантия с факультетским гербом. Последний раз она видела его таким на пятом курсе, совсем еще мальчишкой, но вот теперь он был уже мужчиной с жесткими чертами лица и холодным взглядом. И это не нравилось Гермионе. Она вздрогнула, когда он резко остановился около нее. — Как ты? — спросил он без приветствия, и в голосе его было в равной степени ласки, и строгости. Совсем на него не похоже. Все эмоции возведены в неприятный, отталкивающий абсолют. Это был не он; это был он, который усиленно хотел казаться кем-то другим. — Сойдет, — ответила она взволнованно. Нервозность от предстоящего экзамена исчезла. Теперь ее занимал лишь его взгляд. Драко посмотрел на нее… сочувственно. Так смотрят на тех, о чьей незавидной доле сожалеют, но ничем не могут помочь. Только вот страшен этот взгляд был не поэтому — в нем была боль. В нем было столько боли, что казалось, она сейчас выльется за пределы стальной радужки. У нее все похолодело внутри. Не было мыслей, не было ни одной идеи в голове. Ею полностью завладело оцепенение, которое было даже не чувственным наваждением, а стало инстинктом. Оно заменило все органы восприятия, оно было накалено до предела, и это не предвещало ничего хорошего. — Драко, ты… — прошептала Гермиона. — Я в порядке, — отозвался он четко. — Давай сосредоточимся на экзамене, хорошо? Он прошел мимо нее к дверям Большого зала, где уже приветствовала студентов профессор МакГонагалл. Гермиона поспешила следом на негнущихся ногах. Это… Это было так горько. Его слова не были грубыми, жестокими, нет. Они были… полны любви и серьезного намерения, загадку которого она не могла разгадать, но о разгадке которого догадывалась. А не хотела бы. Она не хотела бы догадываться. Она хотела оставаться в неведении, она хотела быть настолько глупой, чтобы быть не в состоянии сложить два и два. Гермиона села за парту и не сразу поняла, что экзамен начался. Она взяла перо и чуть было не вывела «Уважаемый мистер Малфой…», но вовремя остановилась. Властный и надменный образ отца Драко всплыл в памяти, и она вздрогнула от мысли, какое этот человек имел влияние на своего преданного сына. Гермиона тайком взглянула на Драко, который с особым рвением строчил в своем пергаменте. Она хотела протянуть к нему руку, коснутся плеча или локтя, только бы почувствовать его тепло, но не могла. Регламент экзамена требовал от нее полной сосредоточенности, которая упала на нее, как только он бросил на нее ответный ободряющий взгляд. — Давай, — одними губами проговорил он, и она приступила к работе. И Гермиона послушалась. Его простое напутствие, его легкий толчок заставил ее прочитать первый вопрос и после утонуть в экзаменационном листе. Для нее не существовало ничего кроме рецептов зелий, принципов их действия на организм волшебника, правил сбора материала и прочего, прочего, прочего… Все было просто и понятно, все было так, как она учила, и стало вдруг так спокойно, так правильно, как было когда-то давно. Когда-то давно в библиотеке с Драко, когда-то давно, когда он читал ей вслух, когда он гладил ее руку, пока они оба писали конспекты. Все это было словно в другой жизни. Что уж говорить о войне, о встрече с Гарри и Роном в поезде на первом курсе… Это все было даже дальше, чем в прошлой жизни. Этого будто и вовсе не было. Спустя несколько часов она вышла из Большого зала в числе последних и отправилась искать Драко, который ушел в числе первых. Ей не составило труда его найти: он был на их месте, том самом, где они впервые встретились после войны. Он опять курил, а она опять не знала, куда себя деть. Чувство дежавю ударило в грудь, и Гермиона пошатнулась. Драко сразу обратил внимание на ее неловкость. Он выкинул сигарету в траву. — Как экзамен? — спросил он, кашлянув в сторону. — Нормально, — ответила она, теребя выбившуюся из пучка прядь. — Думаю, что можно рассчитывать на вполне приличный балл. Драко кивнул и отвернулся. Он смотрел на вершины сосен Запретного леса. Разговор требовал продолжения, и Гермиона понимала, что это был ее выход. — Драко, что случилось? — спросила она. — Я получил письмо от отца, — сказал он сразу же без всяких пауз, будто очень ждал, когда она начнет. — Он ответил весьма благосклонно. Не ожидал от него подобного, если быть честным. Я бы сказал, что он был даже слишком понимающим. Драко замолчал и шмыгнул носом, принялся крутить фамильное кольцо на пальце, и Гермиона не сводила взгляда с этих хитрых успокаивающих манипуляций. — Что он тебе написал? — спросила она как можно отрешеннее. Это было так глупо — делать вид, что ее совсем не заботит то, что будет с ними дальше, но что еще она могла делать? Уже было давно ясно, что ее статус самой умной ведьмы своего поколения был под вопросом. — Он написал, что я не достоин тебя, — сказал Драко и резко повернулся к ней. — И он прав. Гермиона невольно отшатнулась. — Нет… — прошептала она. — Драко… Все ее страхи обрели форму в его словах. Они стали жуткими, черными тенями за его плечами и у каждой из этих теней было вытянутое ухмыляющееся лицо Люциуса Малфоя. — Это правда, Гермиона, — сказал Драко. — Давай будем честными. Мы спрашивали себя, что дальше и фантазировали… И наши ответы были очень красивыми, чтобы быть правдой. Они оторваны от реальности, как и мы сейчас. Мы выйдем за пределы Хогвартса и… что дальше, Гермиона? — он дернул плечами. — Что с нами будет? — Мы будем счастливы, — надрывно проговорила она, подавившись вдохом. — Счастливы? — усмехнулся Драко. — Пожиратель смерти, который предал всех и вся, и маглорожденная героиня войны? Ты шутишь? — Нет, это ты, кажется, шутишь, — сказала Гермиона громко. — Ты хочешь сказать, что после всего того, что между нами было, после всего того, что мы сделали для того, чтобы быть вместе, мы, — она указала пальцем сначала на него, а потом на себя, — ошиблись, верно? Мы не должны быть вместе, потому что кто-то там может что-то подумать? — Не просто подумать, Гермиона, — отчеканил Драко. — Сделать! Ты думаешь, что все чистокровные маги вмиг одумались и присягнули новому миру на верность? Среди последователей Темного лорда есть такие фанатики, которые ни перед чем не остановятся. Одна из таких написала у тебя на руке такое, что некоторые вслух сказать не могут, и она была моей теткой! Родной теткой! И ты думаешь, они возрадуются, когда узнают, что Малфой начал встречаться с Гермионой Грейнджер, с героиней войны, подругой Гарри Поттера… — С грязнокровкой! — закричала Гермиона. — Скажи это уже, наконец! — Замолчи, — закричал Драко в ответ. — Не смей меня провоцировать, когда я разговариваю с тобой. И не смей произносить этого слова в моем присутствии в свой адрес! Гермиона тут же замолчала и даже не посмела вздохнуть. Драко сохранял видимое спокойствие, но руки у него предательски дрожали, да и желваки заходили ходуном. — Драко, я просто не могу поверить, что у тебя язык поворачивается говорить такое, — сказала она уже намного тише. — Отец описал тебе настолько абстрактную ситуацию, что в нее верится с трудом, но ты как дрессированный сразу же в это поверил! Драко медленно развернулся к ней всем телом и нахмурился. Гермиона сразу поняла — он догадался. — Ты что… Читала письмо? — спросил он без раздражения, злобы или недовольства. Простой вопрос, требовавший простого ответа — не более. — Да, я прочитала! — воскликнула Гермиона. — И что? Это только лишний раз дает мне право сказать — это вздор! Твой отец… — Мой отец знает, о чем пишет! — закричал Драко. — Ты и половины не… — Я знаю такое, что тебе и не снилось! — не уступала она. — Неужели ты думаешь, что поход за крестражами был веселым кемпингом в компании друзей, Драко? Я тоже кое-что знаю о том, что делали пожиратели, на что они способны и я тебе говорю — и что с того? Драко закрыл глаза и потер переносицу двумя пальцами. Гермиона продолжала источать ощутимое негодование. Она искренне не понимала… Не хотела понимать. — Я еще раз тебе говорю… Ты понимаешь, что тебя могут убить? — сказал он, открыв глаза. — Ты понимаешь, что у этих людей нет ни чести, ни совести? Им глаза застилает ненависть к представителям твоей ветви магии. Они не остановятся ни перед чем: они убьют тебя за то, что связалась с чистокровным волшебником, а меня убьют за предательство крови. И тогда… — Ты говоришь так, будто мы живем в какие-то Средние века… — оторопело усмехнулась она. — А ты думала, что мир меняется по щелчку? — сказал он. — Поттер не сможет спасти всех. Они с Уизли не в силах поймать каждого сбежавшего Пожирателя. Гермиона помотала головой и закрыла глаза. В темноте то ли сознания, то ли подсознания замигали яркие вспышки, разрывавшиеся дурной мигренью. — Я не хочу верить в то, что ты это говоришь, — шептала она, качая головой. — Гермиона, я не могу тобой рисковать, — сказал он. — Я просто… Я слишком люблю тебя, чтобы подвергать твою жизнь… — Это моя жизнь и я просто хочу, чтобы ты меня любил, — зарыдала она, сложившись пополам от удара, который нанесли ей его слова. — Неужели я так многого прошу? Драко хотел шагнуть к ней вперед, хотел обнять или сделать что-то подобное, но Гермиона резко выставила вперед руку. Она не пережила бы его прикосновения. Его последнего, как она уже поняла, прикосновения. — Для нас то, что было, это уже много, — сказал Драко, застыв на месте, и на «нас» голос его дрогнул. — Это тебе тоже отец сказал в другом письме, о котором я не знаю? — сказала она, шмыгнув носом. — Это… это сказал я, — был ей ответ. Гермиона открыла глаза и посмотрела прямо на него. Ей хотелось и ударить его, и поцеловать. Она ненавидела его всей душой, и любила всем сердцем. Но ей оставалось лишь теряться в догадках, насколько тяжело ему далось это решение, потому что в его лице не было никакого выражения. Оно было белое, почти прозрачное, будто бы чужое, а глаза… в них ничего не было. Ни цвета, ни чувства, ни даже слез. В них была полнейшая пустота. — Ты расстаешься со мной, верно? — сказала Гермиона, вытирая слезы тыльной стороной ладони. — Мы расстаемся, — сказал он. Она усмехнулась циничнее, чем хотела, но уж получилось, как получилось все иное. — Нет, Драко, это ты расстаешься со мной, — сказала Гермиона. — Знай, что это твой выбор, не мой, а точнее выбор твоего отца, который ты упрямо выдаешь за свой. А мой выбор… Я его так и не сделала. С этими словами она ушла. Ей нечего было ему больше сказать. Ей нечего было от него больше услышать. Эти нелепые, детские отговорки ее утомили. Она знала, что так будет, но тешила себя бесплодными надеждами, что он сильнее, что он лучше, что он… Что она может ему доверять. Ей хотелось верить, что она своей любовью изменила его, но совсем забыла, что люди никогда по сути не меняются. Драко Малфой всегда был к ней неоправданно жесток из-за множества предубеждений, которые вдалбливали ему в голову с самого детства. Теперь она снова стала его жертвой, и даже статус их отношений ничего не изменил: все те же причины, все те же следствия. Замкнутый круг, из которого не было выхода ни для кого из них. Бег на месте, который не дает двигаться вперед. И никакие фантазии перед сном, никакие добрые знаки ничего не изменят. Они так и будут чужими друг другу через тысячи поцелуев, пока в их головах что-то не сломается, пока кто-то, кто поддерживает это в их головах, не издаст последний вздох. Но когда… Возможно, что никогда. Видимо, правило «правильный человек, неправильное время» для них не работает, потому что и человек неправильный, и время неправильное. Как не хотелось бы им утверждать обратное каждым поцелуем. Гермиона шла по коридорам Хогвартса, не сдерживая слез и не переживая, что о ней подумают. Она забрела в пустой кабинет зельеварения и упала на первую парту. Ей хотелось раствориться. Она не хотела умирать, не хотела жить, не хотела ничего кроме того, чтобы никогда больше не существовать. Она мечтала лишь о том, чтобы для нее не было ни вчера, ни сегодня, ни завтра; чтобы у нее не было никакой жизни — ни прошлой, ни позапрошлой, ни уж тем более настоящей. Ей хотелось стереть себя из реальность и больше в ней не появляться, потому что с самого начала и, видимо, до самого конца она вынуждена жить в мире, где как бы тяжело и упорно она не боролась и не старалась, она не сможет получить того, что желает. Все ее попытки тщетны, все ее потуги смешны. Все-таки Драко был прав все эти годы — в этом мире магии она всегда останется всего лишь грязнокровкой.