Есть что вспомнить

Все вокруг казалось разбитым: потрескавшаяся из-за подтеков дождя витрина, испещренный мраморными узорами стол, его рука с переплетениями вен под тонкой кожей. Сама она тоже была словно растрескавшейся. Ее душа была изуродована мелкими трещинками, которые ничем уже не залатать. Чудом они не распадалась на куски все эти годы, но теперь она особенно чувствовала то, как хрупко ее положение — одно неосторожное движение, одно неправильное слово и она разлетится на тысячи осколков. И больше не будет Гермионы Уизли, как она когда-то хотела, чтобы не было Гермионы Грейнджер. — Гермиона, я… — начал Драко, но осекся. — Просто молчи, — сказала она совсем не впопад, потому что он уже замолчал. Драко вздохнул и закрыл руками лицо. Гермиона сделала то же самое. — Ты же понимаешь, что я никогда не буду на тебя злиться… — сказал он глухо, видимо, не отнимая ладоней от лица. Голос прозвучал устало, и Гермиона возненавидела себя еще больше. Как же сложно ему поверить! Как же снова сложно ему поверить! — Я понимаю, — ответила Гермиона так же глухо. — Я справляюсь за двоих. Она услышала его протяжный стон. Ей не нужно было обладать даром лигемеленции, чтобы понять, что он о ней думает. К тому же, Драко никогда особо не стеснялся выражать при ней свои мысли. — Уизли, ну что ты за человек такой… — проговорил он с таким осуждающим причмоком, что она поежилась. — Долгие годы методично тебя извожу — тебе плевать, но стоило один раз всеми силами показать тебе, что я никогда в жизни не буду держать на тебя зла — ты ешь себя все последующие восемнадцать лет. Гермиона снова не удержалась от дурацкого, совсем не подходившего ситуации смешка, но она ничего не могла поделать, как тогда, так и сейчас. — Что тут скажешь, — развела она руками, явив наконец свое лицо, — типичная грифиндорка. Упрямство как второе имя. Малфой усмехнулся и покачал головой, положив на нее ласковый всепрощающий взгляд. Взгляд, обволакивающий и убаюкивающий. — Типичная грифиндорка, — повторил он с особым вкусом. — Я другого от тебя и не ждал… Только упрямство в ней и было от грифиндорки. Отваги не завезли ни грамма, потому что за все это время она так и не набралась смелости произнести те важные слова, которые Малфой заслужил. Гермиона весьма умело справилась с ролью страдалицы и предательницы, и только сейчас в полной мере осознала, какой она была гадкой и омерзительной личностью. Она дулась на него как мышь на крупу, при этом сыграв грязно в его отношении, и после этого сделала вид, что ничего не случилось, продолжая внутри страдать. Кому нужны были ее страдания? Ей? Ему? Никому. Никому не были нужны ее страдания. А вот извинения… Да, извинения не помешали бы. Гермиона с трудом подняла на Драко глаза и увидела перед собой человека, который ничего от нее не ждал. У него блаженно расслабленное выражение лица, будто он был и правда счастлив просто сидеть с ней рядом, просто смотреть на нее, пока где-то там далеко текла словно чужая жизнь, не их жизнь, полная семейных хлопот и рабочих неурядиц. Это было так странно, так метафорично, что придало ей сил для того, чтобы сделать то, что нужно было сделать давно — положить конец этим детским и абсолютно бессмысленным страданиям. — Драко, прости меня, — прошептала она. — Прости меня за то, что… за то, что поступила так необдуманно. Мне нужно было… нужно было молчать. Просто молчать. И даже моя обида на тебя не оправдание… Тем не менее, прости меня, пожалуйста. Гермиона заставляла себя смотреть на него, пока с губ слетали такие простые слова, а с плеч опадал тяжкий груз. Его глаза блеснули, почти улыбнулись, когда она закончила, и ей вздохнулось так легко… — Нет, — сказал он просто. — Я никогда тебе этого не прощу. У нее внутри все оборвалось. Еще немного и ее бы вырвало всеми теми пирожными и глинтвейнами, которыми он ее накормил и напоил. Гермиона сглотнула подступившую к небному язычку тошноту и часто закивала. — Это твое право, — сказала она с достоинством. Малфой усмехнулся, покачав головой в ответ. В его виде было столько добродушной насмешки, что Гермиона растерялась. Она прекрасно знала этот его прием, но никак не могла взять в толку к чему он здесь и сейчас. — Я не прощу тебя, потому что мне не за что тебя прощать, еще раз тебе говорю, — настойчиво и раздельно проговорил Драко. — Я ни секунды не злился на тебя. Я не обвинял тебя, не корил, не упрекал. Я никогда даже не думал о том, чтобы винить тебя в том, что случилось, хотя на самом деле, ничего ужасного не произошло. Это… Это все равно рано или поздно случилось бы с нашей семьей и с нашим домом. Это неизбежно, если ты — пожиратель смерти. Эти жестокие факты всегда мог сказать только он. У него это получалось с особым лоском, особым представлением, которое отличалось простотой и элегантностью, не привлекавшими внимания, но при этом четко обозначавшими суть вещей. Ни у кого после этого не оставалось сомнений, что вот так вот оно и должно быть, вот так оно всегда было и будет. Был только один человек, который не примерялся с этим. — И все равно я… — проговорила Гермиона, рубя ребром ладонь мрамор стола. — Гермиона, — перебил он ее, — хватит. Я больше не хочу об этом говорить. Это не самое ужасное, что случилось с нами, в чем кто-то из нас был бы виноват. Я не хочу устраивать конкурс провинившихся и пытаться в нем выиграть. Срок давности всех наших поступков вышел, тебе не кажется? Она не могла не согласиться, поэтому промолчала и слабо улыбнулась в ответ, примирительно улыбнулась. Она скорее дарила эту улыбку себе, чем ему, и он знал это. И был рад этому. *** Они не разговаривали уже неделю. Гермиона не ходила в библиотеку, по замку передвигалась перебежками и на трапезу отправлялась с большой осторожностью. Она с затаенным дыханием приходила на экзамены и принципиально не смотрела в его сторону, хотя чувствовала — он смотрит. Драко продолжал пристально наблюдать за ней и тем самым вынуждал ее сдаться. Однако Гермиона была кремень. Она продолжала методично игнорировать его присутствие в этом мире и справлялась со своей задачей так хорошо, что у людей невольно начали возникать вопросы. — Вы поссорились? — спрашивали соседки, которые заметили, что Грейнджер уж больно много времени стала проводить в общей спальне за книгами вместо того, чтобы привычно заседать в библиотеке в компании друга. — Кто вам такое сказал? — спросила она самым бесцветным тоном, на который в тот момент была способна. Внутри у нее все клокотало даже при косвенном упоминании его персоны. Ей стоило титанических усилий сдерживать себя от того, чтобы не отвесить ему пощечину, а потом впиться в эти желанные тонкие губы жестоким поцелуем на глазах у всех. Ей так хотелось показать всем, как он ее обидел и как она его любит, чтобы он знал… Чтобы он знал. — Ты его будто сторонишься… А он тебя скоро глазами прожжет, — говорили соседки. В ответ Гермиона сама прожгла их таким взглядом, что больше никто из них не задавался столь личными вопросами на предмет их размолвки с Малфоем. Конечно, люди были не дураки. Они весь год наблюдали за удивительным явлением — дружбой слизеринца и грифиндорки, и теперь просто не могли пройти мимо столь пикантного события. Гермиона Грейнджер и Драко Малфой поссорились! Гермиона Грейнджер и Драко Малфой не дышат друг другом уже неделю! Как же они дошли до этого? Гермиона не знала ответа. Ей до сих пор все это казалось каким-то липким гадким сном, в котором было место сбою сознания, не иначе. Однако факт оставался фактом: она была безмерно на него зла и была в равной степени безумно в него влюблена. Разрушительная сила этих двух противоречивших друг другу чувств разлилась в ней отравляющим нектаром; она каждым днем все больше подначивала ее на дерзкий и отчаянный шаг, на который она так и не могла решиться. Ей оставалось только ждать повода, который Драко любезно ей предоставил. Сердце сладко заныло от предстоящего реванша, когда он подошел к ней на следующий день после экзамена по защите от темных искусств в шумном холле, на глазах у всех. Она вышла из большого зала с тяжелой сумкой на перевес, в которой лежала та самая книга. Его книга, которая осталась у нее то ли по ошибке, то ли по случайности. Гермиона сама не знала, зачем носила эту тяжесть в сумке. Возможно, она в тайне надеялась как-нибудь отдать ему ее? Вполне, но она в этом себе никогда не признает, а ему подавно. — Гермиона, мы могли бы поговорить? — спросил Драко тихо. Сквозь шум толпы, которая оккупировала холл после обеда, Гермиона демонстративно отвернулась, всячески избегая какого-либо контакта с ним, потому что знала: стоит ему посмотреть ей в глаза, дотронуться до руки, и она не выдержит. Она… что-нибудь сделает. Она точно перешагнет черту и совершит что-то необдуманное и вопиюще непристойное, совсем как в его фантазиях, которые как вирус передались и ей. — Пожалуйста, Гермиона… — попросил он. — Что тебе от меня нужно, Малфой? — процедила она. Ответом было молчание, и Гермиона злобно усмехнулась. Она подняла голову и увидела, что он смотрит на ее сумку, из которой торчал корешок злосчастной книги. — Мерлин, Малфой… Поверить не могу, — протянула она. — Подавись! Она швырнула в него фолиантом. — Я не об этом… — растерянно начал было Драко, схватив запущенный в него снаряд в последнюю секунду. — Не надо оправдываться, — выплюнула Гермиона. — Тебе нужна книга, так забирай ее. Обидные слезы застилали ей глаза, туманили разум, обливали разбитое сердце. Она была так глубоко погружена в него, в его омраченный им же светлый образ, что даже не заметила, как люди начали коситься на них. Коридор все-таки был полон, несмотря на конец года. — Книга здесь вообще не причем! — воскликнул Драко, будто бы тоже не замечая никого вокруг. — Тогда зачем тебе еще говорить со мной? — вскричала она. — Забирай эту чертову книгу и уходи! Надеюсь, что ты сможешь уйти достаточно далеко, чтобы я никогда больше тебя не видела! Только будь осторожен: если со мной тебя могли найти пожиратели, то с этим кладезем темных знаний в дополнение к твоей коллекции тебя ждет Азкабан, которого ты и заслуживаешь! Последние слова прозвучали оглушающе громко не только для нее. За их спинами поднялась волна оживленного шепота, который для них обоих был лишь фоном. Их собственные мысли гудели в головах, как рой взбешенных вмешательством в их размеренный уклад пчел, и, казалось, они могли слышать ту какофонию друг друга, что давила каждому из них на мозг. Они продолжали смотреть прямо в глаза и переливать свою ярость из одного сосуда в другой. Первым не выдержал Драко. Он с пренебрежением бросил книгу на пол и пнул ее ногой в ее сторону. Гермиона не реагировала на его провокации, сложив руки на животе и спокойно наблюдая за его действиями. — Что ж, пусть лучше Азкабан, чем очередной разговор с тобой, — прошипел он и развернулся, чтобы уйти. Он мог лучше. Она знала, что он мог лучше, но не хотел. Жалел ее или… В любом случае, его слабость по отношению к ней взбесила ее до предела. Как смел щадить ее чувства после того, что сделал? Он уже растоптал ее, уничтожил, сжег внутри нее все, что делало ее человеком, и выгреб золу, развеял ее по ветру, и теперь он ее оберегает от жестоких издевок и выпадов, которых у него определенно в запасе полно! Омерзительно… Он был омерзителен в своем лицемерии! Грейнджер обессиленно зарычала, сжав кулаки. — Беги, Малфой! — в отчаянии крикнула она ему вслед. — Беги, подлый предатель! Беги, трусливый пожиратель! Ты только это и умеешь! Шепот тут же стих, когда отгремело последнее оскорбление, сорвавшееся с искривленного рта Гермионы. Она тут же закрыла его руками, будто хотела прекратить поток обидных обвинений, но было поздно — все уже вышло со свистом и возымело эффект. Драко остановился и выпрямил спину. Он не стал поворачиваться, а только развернул голову и обдал ее волной холодного, чужого взгляда. Вот оно. Вот то, что она хотела и наконец получила. Тот самый взгляд, который она чувствовала на себе все эти годы до этого. Все эти долгие семь лет. Они сделали круг и замкнули его с диким треском. Гермиона слышала, как он напряженно вздохнул и, чеканя шаг, исчез из коридора, но и ей, и всем остальным казалось, что Драко Малфой не ушел. Он просто телесно вышел из поля зрения, но его присутствие все ощущали явно, и виной тому была злосчастная книга. Она загипнотизировала всех и каждого, в том числе и Гермиону, которая, вытирая потоки злых слез со щек перепачканными чернилами пальцами, смотрела на нее не отрываясь. Там его почерк, его история, его прикосновения. Эта книга — его отпечаток. На ней даже стоит его имя. Она — это он. И он оставил ее ей, зная это, определенно зная это. Наказание ли это? Попытка примириться? Ей то было не ведомо, в таком состояние ей ничего кроме знания о том, что в этом тяжелом фолианте о темной магии был его след, было не нужно. Гермиона наклонилась, чтобы поднять книгу. — Мисс Грейнджер, прошу вас, — сказал степенный, но сильный голос МакГонагалл за спиной, — потрудитесь объяснить, что здесь происходит. Гермиона резко схватила книгу и прижала к груди. Она так и не повернулась, хотя прекрасно отдавала себе отчет в том, что этого ждут все и МакГонагалл была первой в списке. Десятки глаз с затаенным скользким желанием следили за ее действиями, и ей просто не оставалось выбора кроме как подчиниться воле толпы, которая так удачно совпала с просьбой директора. Грейнджер медленно развернулась, растеряв весь свой боевой и яростный дух. Она крепко сжимала книгу, не желая расставаться с ней даже под страхом смерти. Исключения она уже не боялась. — Профессор, я… — зароптала она. — Позвольте узнать, мисс Грейнджер, с каких пор вы стали разбрасываться книгами? — спросила профессор, постучав пальцем по кожаной обложке. Гермиона застыла с открытым ртом в самом глупом виде. Голос пропал, из горла вырывались жалкие хрипы и сипы, и это добавило ситуации еще больше безнадежности, хотя, казалось бы, куда уж больше… Ей нужно было что-то ответить, она была просто обязана объясниться, но… объяснять было нечего. Гермиона даже себе не могла объяснить, что с ней произошло за эти последние две минуты, несколько недель, пару месяцев, этот год. Все это было запредельной даже для воображения реальностью, которая приобрела вполне осязаемые очертания. На протяжении всего этого времени до настоящего момента она чувствовала каждый острый выступ, каждую ложбинку, каждый плавный скат этой удивительной вселенной, где ей довелось очутиться. И теперь она не знала, как объяснить всю ее драматичную красоту. Именно поэтому она стояла с глупо разинутым ртом и издавала странные звуки оторванного от матери котенка вампуса. — Это Малфой разбрасывается, — неожиданно крикнул кто-то из пестрой красно-золотой толпы. — Это он орал на Грейнджер! Она вздрогнула, услышав свою фамилию. — Что ты несешь? — ответили из зелено-серебристой компании. — Это Грейнджер взбесилась как пикси… Снова вздрогнула от звуков своего имени. — Ага, конечно, — фыркнули снова из грифиндорского угла, — Малфой тут пристает… А теперь уже ее передернуло от того, как пренебрежительно прозвучала его фамилия. — Он хотел забрать свое! — рявкнули со слизеринской стороны. — Это верно! Грейнджер у себя бы ничего темного не хранила, это Малфой — бывший пожиратель, это ему по вкусу… — Ты говори да не заговаривайся! Малфой только в академических целях бы… — Все мы вас знаем, на чистой крови повернутых! Вы, слизеринцы, все чокнутые темные маги… — А ну закрой свой поганый рот! — Сам закрой, пожиратель!.. Словесная перепалка с бешеной скоростью приближалась к настоящей драке. Гермиона только и успевала крутить головой, пытаясь поспеть за острыми подколками и не менее острыми ответами на них. Она наблюдала за этим со стороны и не сказала за все это время ни слова, но четко ощущала на своих плечах тяжкий груз вины за это безобразие. Они с Драко были примером слизеринско-грифиндорской дружбы, и вот теперь… Все разрушено. Они уничтожили не только друг друга, но и все то, что как-то их касалось, пусть даже косвенно. Гермионе казалось, что она наблюдает за тем, как огонь с ее горящего дома перекидывается на соседский, а потом с того соседского на рядом с ним стоящий, и вот уже вся улица горит. По их вине. По ее вине. — Тишина! — прогремела профессор МакГонагалл, приставив кончик палочки к горлу. — Всем ученикам приказано разойтись по своим гостиным во избежание необдуманной потери баллов из-за своей несдержанности. Толпа тут же смолкла; только точечно раздавались неодобрительные шепотки, но и те вскоре стихли, когда коридор опустел. В конечном итоге, остались только директор и Гермиона. И книга. Гадкая книга, полная описаний темных артефактов, написанная рукой Драко Малфоя, и подписанная его именем. — Мисс Грейнджер, я не склонна верить слухам, но все-таки должна удостовериться, — с присущим ей достоинством и сдержанностью начала директор, — это правда? Ее цепкий взгляд упал на книгу, и Гермиона прижала ее к себе еще крепче, попыталась вдавить в грудь и сделать частью себя, только бы отвести от него какие-либо гнусные подозрения. — Что правда, мэм? — спросила Грейнджер, предательски тихо. — Что эта книга о темной магии? — спросила профессор спокойно. — Профессор МакГонагалл… она… вы понимаете… — начала Гермиона, но ее тут же остановили кивком головы. Директор протянула вперед руку. — Позволите? — спросила она. Это прозвучало очень демократично. Гермионе казалось, что у нее есть выбор. Нужно просто сказать твердое «нет», и все. И тогда она четко ощутила то, что, возможно, чувствовал Драко на протяжении всех девятнадцати лет. Как можно сказать нет отцу, который искренне любит тебя и растит в полном обеспечении — материальном, духовном и ином? Как можно сказать нет человеку, которому ты всецело доверяешь? Как можно обмануть его надежды и идеалы на твой счет? Вот и Гермиона не смогла, поэтому оторвала от себя книгу чуть ли не с криком боли и отдала профессору. МакГонагалл кивнула уже в знак благодарности и принялась рассматривать книгу. — Это почерк мистера Малфоя? — спросила она, не отрывая внимательного взгляда от страниц. Гермионе не потребовалось отвечать. Они обе знали ответ. Профессор задала этот вопрос чисто формально. Гермиона чисто формально ответила: — Да. Директор дошла до конца и закрыла книгу. — Значит, это его книга? — спросила она. Гермионе нужно было просто сказать правду, но… Боль при взгляде на книгу, на темные артефакты и темные воззрения его отца поглотила ее. Унижение кислым привкусом во рту вызывало тошноту, и Гермиона, сама не зная почему, открыла рот и сказала: — Да. Это его книга. Профессор МакГонагалл будто бы не удивилась, хотя на деле поджала губы. Директор раскусила ее гнусный обман, абсолютно идиотский и бесчестный и одним только видом тут же пристыдила Гермиону за малодушие и высокомерие. Она смерила гриффиндорку с ног до головы и слегка, но вполне ощутимо для ее отточенных движений наклонила голову, выказывая свое разочарование. — Что ж, в любом случае, чья бы она не была, заберу ее, мисс Грейнджер, — сказала профессор. — Во избежание… некоторых недоразумений, которые, я уверена, не имеют под собой никакого основания. Я не собираюсь допытываться ни до вас, ни до мистера Малфоя об источнике ее происхождения и целях использования, но на будущее хочу предупредить, мисс Грейнджер… О таких вещах не кричат на весь коридор. Конечно, профессор МакГонагалл имела в виду книгу и ее содержание, но в голове Гермионы звучали горькие и обидные: «Беги, подлый предатель! Беги, трусливый пожиратель! Ты только это и умеешь!». Эти слова сорвались с губ сами собой, и это было так страшно. Еще недавно с них опадали стоны и признания в любви, еще недавно они изгибались в улыбке и открывались для смеха и поцелуев, а теперь они стали орудием унижения. Гермиона не могла поверить в то, что сказала подобное. Она не позволяла себе это даже вовремя их особенно ожесточенного противостояния в довоенные годы, а теперь она прибегнула к столько омерзительному приему; его приему, который даже он перерос. Как так вышло? Почему так вышло? — Спасибо, профессор, — дрожащим голосом ответила Гермиона. — Я… учту. Почему она сказала это? Она ведь так не думала. Она ведь так не думает. — Я уверена в этом, — кивнула директор. — Позже мы с мистером Малфоем обсудим этот вопрос, и он сможет получить эту книгу обратно. Если, конечно, вы не желаете ее заполучить. Почему она просто не замолчала? — Не желаю, — выдохнула Грейнджер, сглотнув комок в горле. — И… простите, профессор. Гермиона, казалось, впервые соврала, чтобы обидеть его. Казалось, она впервые напрямую оскорбила его. При всей школе. И теперь… Ей хотелось провалиться сквозь землю, глубже подземелий. — Думаю, что вам не передо мной следует извиняться, мисс Грейнджер, — сочувственно ответила профессор, и ее тонкие сухие губы дрогнули в подобие подбадривающей улыбки, которую она определенно не заслужила. Да, Гермиона отыгралась за все те годы унижений, но стоило ли оно того? Это не принесло облегчения, это не подарило освобождения. Обида, нанесенная им не прошла. Она приобрела особый оттенок, болезненный оттенок. Теперь она отливала мертвенной серостью ее абсолютно недостойного поступка. Если Малфой дверь закрыл, то она открыла ее и швырнула в него Ступефаем. Она поступила низко, выкрикивая оскорбления в спину. Она поступила жестоко, припомнив ему его прегрешения. Она поступила аморально, раскрыв их секрет. Она предала. Она предала его, себя, их отношения. Гермиона Грейнджер сделала все то, что никогда не сделала бы. И все из-за огромной и сжиравшей ее любви к нему. Любви ли? Поступают ли так люди с теми, кого любят? Предок Лестрейнджей поступил. Он создал то злосчастное кольцо, которое заставило ее теряться в догадках о предмете жестокости в любви. И снова этот вопрос — любви ли? Нет, конечно. Они не такие. Они были не такие, как Лестрейндж. Гермиона верила в это, а потом сама же и предала эту самую веру с особой циничностью. Анафема была жестокой — ее скручивало в истерических припадках весь остаток дня, который был свободен для страданий. — Гермиона, может, тебе принести чего? — спросили соседки с несвойственной им заботливостью, когда Гермиона не явилась на обед, а затем отказалась от ужина. Видимо, выглядела она паршиво. — Только если другую жизнь, — прошептала Гермиона и натянула на голову одеяло. Соседки вежливо промолчали и закрыли за собой дверь. Она осталась наедине с собой, своими сожалениями и мыслями о том, как извиниться перед Драко, не уронив поруганное достоинство. Она опустилась в его глазах, тут глупо отрицать, но в своих собственных она достигла дна Марианской впадины. Если оскорбления дались ей с удивительной легкостью, то подобрать слова для извинения было непросто. Каждое из придуманных на данный момент человеком форм казалась ей не совершенное, неглубокой, абсолютно пустой. Прикосновение, объятие, легкое касание к его прохладной коже дало бы им обоим куда больше понимания, но этот язык теперь был для них запретным. Гермиона не могла представить, как она может вот так просто протянуть руку и провести по его щеки кончиками пальцев, как делала это раньше с настоящим благоговением. Не могла она представить и ответной его реакции вроде его пальцев в ее волосах или его рук на своей талии. Теперь это казалось неправильным, и эта неправильность… тоже была неправильной. Это все было какой-то большой ошибкой! Это все было какой-то ошибкой… Только вот чьей? Гермиона уткнулась лицом в подушку и застонала от напряжения в голове. Это было все так чертовски запутанно, так ужасно нелепо! Они начали общаться из исключительного чувства радости, что дарили друг другу, иной причины у них не было. Их будни были омрачены тенями прошлого, болью пройденного и пережитого, но достаточно было просто рассказать друг другу, как прошел день, и вот все казалось не таким ужасным, вот уже и не тянет обернутся назад, потому что здесь и сейчас стало хорошо, стало лучше, чем было. Уже не нужно сравнивать настоящее с прошлым, потому что разница очевидна, потому что на фоне грязи прошлого хорошо видно бриллиант настоящего. И теперь они пришли к тому, что не просто не обменяются положительными эмоциями во время разговора, а теперь даже просто физически не могут поговорить. Внутри будто бы вырос какой-то блокирующий их действия в отношении друг друга механизм. Гермиона, казалось, даже могла чувствовать, как его диковинные ручки и рычажки упираются в легкие и печень внутри нее. Интересно, у него также? Она даже этого теперь не узнает… Гермиона так ничего и не решила, провалившись в сон. Ночь прошла в бреду и вылилась в омерзительное тяжкое утро. Разлепить веки стало подвигом для нее. Все остальные каждодневные действия вроде утреннего туалета и разбора почты — тоже. Она двигалась на автомате, прокручивая в голове только одну мысль — Драко все сделал правильно. Он правильно сделал, что отказался от нее. Правильно сделал, что оставил такого подлого и жестокого человека, как она. Он заслуживает лучшего. Лучшего отца, лучшей девушки, лучшей жизни… — Гермиона, быстрее! — раздался визг за спиной. Грейнджер обернулась и смерила отсутствующим взглядом запыхавшуюся и встревоженную соседку. Ту самую болтушку Шарлотту. — Что такое? — флегматично отозвалась Гермиона. — Там Малфой… Его ищут… Из министерства… От МакГонагалл… — шумно выдыхала она, пробираясь к своей тумбочке и хватая за горлышко изящный кувшин с водой. У Гермионы внутри все похолодело. Автомат-блокировщик развалился внутри нее, осев неприятной тяжестью внизу живота. В мозг пришел быстрый сигнал о том, что нужно срочно — срочно! — бежать к нему. Нужно прижать. Нужно не отпускать никуда и ни с кем. Нужно поцеловать, даже если напоследок. — Где? — гаркнула Гермиона, вцепившись девушке в плечи. Шарлотта подавилась глотком и откашлявшись выдавила: — У Большого зала. Гермиона оттолкнула соседку, набросила на плечи мантию поверх пижамы и бросилась прочь. Путь предстоял неблизкий, и люди, попадавшиеся ей на пути, не облегчали ситуации, заслоняя узкие проходы лестницы. Гермиона мчалась как вихрь, сбивая на своем пути младшеклассников и старшекурсников и даже не извиняясь за грубость и спешку. Ей было искренне все равно, что о ней теперь подумают. Ей было бы все равно, даже если бы перед ней вырос из-под земли светлый образ Гарри или неряшливый Рон. Она бы обогнула их и побежала дальше, бросив что-то вроде «Потом объясню». И ей было не стыдно. Ничего теперь не имело значения, ничье мнение не было важным. Кроме его, кроме мнения человека, который рисковал поплатиться за ее горячность и гордыню. Гермиона свернула на последнем повороте и, резко затормозив, в нескольких метрах от себя увидела столкновение Драко и двух работников министерства. Один был высоким и жилистым мужчиной средних лет, а второй — молодой женщиной весьма строгой наружности. Оба носили на лицах крайне пренебрежительное, даже брезгливое выражение, которое они не стеснялись подчеркивать крайне расхлябанными интонациями. — Драко Люциус Малфой, — обратился к нему мужчина, деловито растягивая слова, — прошу вас пройти с нами. Малфой вздернул подбородок. Гордый, но не надменный жест явно не понравился представителям министерства. Оба поджали губы и выдохнули через нос. Казалось, весь процесс им чертовски не нравится. — По какому вопросу? — спросил Драко настороженно, делая шаг назад от протянутой явно не для знакомства руки. — Поступили многократные сообщения о том, что у вас на сохранении находятся запрещенные для у хранения у частных лиц темные артефакты, — сухо рапортовал работник министерства. — Прошу вас пройти с нами для дальнейшего разъяснения. Гермиона сдавленно всхлипнула в тишине коридора, и служащие сразу же обратили на нее внимание. Они с нескрываемым равнодушием поморщились и снова обратились к Драко, который тоже посмотрел на нее. В его глазах не было осуждения, не было в них растерянности или обиды — он все прекрасно знал и не осуждал ее. Только вот Гермиона испытывала к себе такое отвращение, что ей очень хотелось, чтобы он окатил ее злобным взглядом, хоть таким, как вчера, фыркнул в ее сторону, бросил мерзкое «грязнокровка» в нее. Она это заслужила. За спиной раздались размеренные шаги. Все обернулись и зацепились взглядом за фигуру профессора МакГонагалл, которая вышагивала к представителям министерства. — Директор, извините, что приходится проводить задержание в школе, — сказал сотрудник. — Мы надеялись, что этого больше не случится… — А я надеялась, что министерство перестало доверять сплетням, — ответила профессор МакГонагалл крайне сдержано. — Сплетням — нет, а тревожным сигналам в рамках преследования подозрительной активности пожирателей смерти — да, — также формально ответил представитель министерства. Профессор МакГонагалл нечего было на это ответить. Она только поджала губы и скользнула сочувственным взглядом по Драко, который, казалось, не оценил ее расположения. — Могу я собрать свои вещи? — спросил он спокойно. — Нет, — отчеканил серолицый человек. — Они вам не понадобятся, мистер Малфой. Либо мы вас отпустим раньше, чем потребуется смена, либо же вам выдадут новую, точно по размеру. Только в силах вашей совести решить, какой вариант вам выпадет. Никакого чувства — чистая формальность, ничего более, и Драко это, казалось, даже успокоило, потому что он расслабленно опустил плечи. Гермионе же отсутствие предвзятости ничего не говорило, напротив, даже насторожило. Тем временем сотрудник снова протянул ему руку, и Драко принял рукопожатие. Женщина, сопровождавшая жилистого коллегу, скрепила их сомкнутые руки заклинанием. При этом профессор МакГонагалл отвернулась, раздраженно заламывая кисти. Гермиона закрыла лицо руками, только бы не видеть, как его уводят из школы под шепот студентов. — Так и надо, — шуршали злобные смешки за спиной. Голоса звучали так надменно, что вскрывали черепную коробку и просачивались в мозг. Они буквально припарировали мозг Гермионы. Вкупе со страшной картиной Драко, сопровождаемого к дверям школы, это было невыносимым испытанием. — Это было вопросом времени… — говорил кто-то с нескрываемым триумфом, будто лично отводил Малфоя под конвоем из школы. Нестерпимая головная боль сдавливала виски, и она схватилась за растрепанные со сна волосы, потянула пряди. А Драко все удалялся во времени и пространстве. — Один раз пожиратель — всегда пожиратель, — поддакнули неведомо откуда. — Правильно сказала Грейнджер про него вчера… Трус и предатель! — Пусть гниет в Азкабане за всю свою семейку… — Пожиратель… — Предатель… — Трус! — Грейнджер его раскусила!.. Это был последний укол в особенно чувствительную извилину, и реакция была незамедлительной. Драко переступил порог вслед за представителями министерства, пока директор безрезультатно пыталась разогнать зевак. — Я не хотела! — оглушающе вскрикнула Гермиона. Она упала в вакуум. Все звуки исчезли, даже естественные, даже эти и не-звуки вроде, которые издает сама земля, сама древность камней замка. Ничего не было кроме его серых глаз, впившихся в нее, и его улыбки, почти незаметной на белом испуганном лице. — Мисс Грейнджер… — прошептала директор. — Я не хотела, — прошептала Гермиона, ловя губами катившееся по щекам слезы. Драко еле заметно кивнул, и она истерически зарыдала, когда услышала, как за ним закрылись тяжелые двери Хогвартса. Страшный звук, потому что первый после долгого затишья. Зароптали ученики, зашелестели страницы писем, зазвенел смех, зашуршали мантии — жизнь вернулась во все вокруг, но о Гермионе будто бы забыла. Она стояла посреди коридора, уже никому не интересная, никем не замеченная и никому не нужная. Единственный, кому она была интересна, кто ее замечал и кому она была нужна, исчез, испарился, как, возможно, и было задумано. В отчаянии Гермиона бросилась вслед за забравшими Драко служащими, но было уже поздно: она открыла дверь в тот самый момент, когда они трансгрессировали. Ей остались только горькие слезы, запах наэлектризованного магией воздуха да кислый вкус собственного предательства во рту. — Что я наделала? — рыдала она, упав в школьном саду перед фонтаном. — Что я наделала…