Дом для меня

Лер лежал у елки, словно он сам был подарком, хотя так оно и являлось по задумке фотографа. Натертый маслом торс блестел под мягким светом искусственного освещения, залитые химией волосы стеклянными пружинками касались кожи. — Расстегни пуговицу на ширинке и посмотри на меня. Лер послушно расстегнул пуговицу, провел ладонью от низа живота до груди и взглянул в зрачок камеры. — Во-о-от… то что нужно, а теперь в сторону. Марк еще что-то говорил, и Лер послушно двигался, почти не импровизируя, но всегда угадывая то, чего от него ждут. Все это происходило на какой-то периферии сознания, а сам он был за окном, где вместе с осенним дождем лила слезы его душа. — Перерыв. Лер встал с ковра, забрал кофе у Жанны и, подойдя к окну, взял в руки смартфон. Провел пальцем по экрану, тот вспыхнул и снова потух. Ни звонков, ни эсэмэсок. Со спины подошла Жанна и накинула на плечи плед. — Лер… — Не надо меня жалеть. Дай сигарету. Жанна хотела возразить, но не стала. Протянула пачку с зажигалкой. Лер кивнул благодарно и вышел на обшарпанную, так сильно контрастирующую со студийной обстановкой лестничную площадку, тут осень чувствовалась особенно остро, казалось, в таком подъезде она живет круглый год, прячась здесь и в летний зной, и в январскую стужу, а теперь вот и Лера спрятала в своих промозглых, пробирающих до костей объятиях. Лер спустился к старому, замызганному временем окну с ободранными кусками объявлений на стекле и, привалившись плечом к откосу, засмолил сигарету в услужливо распахнутую форточку. Горький дым пробрался в грудь и, замерев там на мгновение, вылетел в коридор с обшарпанными стенами. Лер смотрел на эти стены и думал, что, если бы ему нужно было изобразить свою душу, он бы именно так ее и изобразил, с клочками и дырами с неумелыми заплатками и старой краской. Он не собирался пускать Самсона в свое сердце, он вообще ничего не планировал, но как-то так получилось, что сердце само выбирает, кому открывать свои двери, а кому нет, и мнение хозяина оно не учитывало. Почему так все по-дурацки выходило, Лер не знал. Почему ему вдруг понадобился именно этот человек, он не мог себе объяснить, не мог понять, каким образом он успел к нему прикипеть. Возможно, он клюнул на эту прямолинейность, наглую простоту, безоговорочную самоуверенность и не прикрытое ничем желание. Рядом с ним кровь вскипала и приливала совсем не к голове. Внешность Самсона, казавшаяся чересчур маскулинной, вдруг стала идеальной. Вообще не было особо веских причин, это сейчас, стоя в продуваемом всеми ветрами коридоре, Лер придумывал рациональные причины, по которым он вляпался в эти чувства, в этого человека, но их не было, точнее, их было слишком мало для веской причины. Самсон был козлом и подонком, наглым и избалованным. Он был не тем, кого стоило выбирать, и забыв об этом на мгновение, Лер упустил тот момент, когда сердце прилипло к промерзшему металлу чужого сердца. Благо судьба быстро отрезвила его, и несмотря на уютные вечера и горячие ночи, Лер быстро очнулся и рывком рванул сердце, заталкивая его обратно в грудь. Самсон не собирался менять свой образ жизни, а жил он ни в чем себе не отказывая и подстраивая остальных под себя, а не себя под остальных. Помимо Лера, у Самсона были другие интрижки и даже постоянные партнеры, и если до этого Леру было фиолетово, потому что ему и самому было паралельно на Самсона и на столицу в целом, он планировал уехать, как только закроет все дела, то как-то неожиданно для себя они окунулись друг в друга на весь июль и август, потерялись в своих чувствах, а потом Самсон неожиданно проснулся и решил, что видимо он утратил себя или, может быть, хотел проверить, насколько Лер готов жертвовать собой ради него… В общем, Лер так и не понял, чего он хотел, демонстрируя другую свою пассию, с которой так и не распрощался… — А ты что думал? Уникальный? — Самсон выдохнул сигаретный дым ему в лицо и поднялся в спальню, а Лер почувствовал, как карабин пробил грудную клетку и в сквозной дыре в груди завыл ветер. Натянув кроссы, Лер не стал тратить время на дозвон такси и вышел на улицу. Каждая лишняя минута в доме, где они так недолго были счастливы, причиняла физическую боль. Именно тогда пошел дождь и началась осень. Он шел по тротуару и думал, что надо бы уже вызвать такси и ехать домой, но дома была Жанна и неудобные вопросы, и сочувствующий, понимающий взгляд. Нет уж, он лучше еще пройдется. Телефон в кармане настойчиво вибрировал, пока рядом не остановилась знакомая машина. Самсон бросал что-то насмешливо-циничное, что-то, чего Лер не заслужил. Он ему будто мстил за что-то, нес какую-то малообоснованную чушь про то, что «он такой, какой есть», и Лер, если любит, должен принять его со всеми косяками, и еще какой-то бред. — С чего ты решил, что я тебя люблю? — прервал Лер поток колючих слов. Самсон заткнулся, мрачно уставившись на мокнущего под дождем Лера. — А хера лысого ты тогда тут устроил? — Так я думал, к тебе шлюха должна прийти, решил вам не мешать. Лер понимал, что несет какую-то ахинею, но у него, если честно, не было идей, как красиво сказать, чтобы спрятать свое разбитое сердце за этими словами. Самсон что-то ответил, но Лер, не слушая, развернулся и продолжил идти дальше, Самсон медленно ехал следом и все говорил, и говорил, и говорил, о чем-то рассуждал. — Да заткнись ты! — взорвался Лер. — Просто заткнись и вали! — Ох, надо же… — На хмуром лице растянулась кривая улыбка. — Ты умеешь проявлять эмоции, а я и не знал. — Теперь знаешь. — Лер вернул привычную маску на лицо. — Мне жаль потраченного на тебя времени. — Лер смотрел поверх машины, а потом перевел взгляд на переставшего скалиться Самсона. — Ты тут нес какую-то чушь всю дорогу, но давай сведем все к одному: ты хочешь, чтобы я подстроился под тебя, пожертвовал собой ради тебя, якобы доказал свои чувства, но как насчет того, чтобы и ты подстроился под меня? — Лер вскинул руку. — Но предвосхищая твой ответ, сразу скажу, мне это не нужно, да ты и не способен на это. Поэтому просто свали из моей жизни, ты в ней досадная случайность. Лер развернулся и зашагал дальше, машина остановилась, а следом хлопнула дверь. Самсон подскочил и попытался рвануть его на себя, намереваясь затащить в машину, но Лер был собой и в этом. Завязалась потасовка, Самсон что-то рычал, а Лер молчал, потому что все уже сказано и все уже понятно, осталось донести это до зарвавшегося ублюдка. Им начали сигналить проезжающие мимо автомобили. — Сядь в машину! — рычал Самсон, пытаясь затащить его в салон своей люксовой тачки. — Дома поговорим. — Мы уже поговорили! Свали в туман, ублюдок. Они были так близко друг к другу, оба мокрые от дождя и злые, так хотелось наплевать на все, прижаться к желанным губам, хотелось сдаться и сесть в салон, чтобы он привез его в свой дом и убедил там, что они могут быть вместе. Лер подумал о том, как хорошо им было в постели на втором этаже, но при мысли, что хорошо там Самсону было не только с ним, в груди с новой силой завыл ветер. Лер оторвал руки Самсона от своей футболки и, оттолкнув учащенно дышащего мужчину, который сейчас, казалось, был готов убить его, столько ярости было в его глазах, ушел. — Сука! Тупая дрянь! — прорычали в спину. — Это еще не все! Ты еще пожалеешь! Лер шел по тротуару и думал, что красивой сказки про любовь не вышло, в его вселенной нет места для романтичной истории, в его вселенной всегда грязь, боль и предательство. Его с отцом предала мать, свалив, когда ему не было и трех. Отец недолго горевал и через год нашел другую, а та другая невзлюбила брошенного волчонка, потому, когда отец предложил ему пожить у бабки с дедом, Лер не раздумывая согласился. Он всегда очень четко чувствовал, когда мешал, когда был лишним, и очень не любил это чувство, потому заставил себя полюбить одиночество — он просто один. Один в этом мире, ненужный никому, кроме самого себя. Дед с бабкой заглушили это чувство, и вот теперь оно проснулось вновь. Его многие считали закрытым и малоэмоциональным, и возможно, так оно и было, потому что Лер научился обесценивать свои чувства. Какая разница, что там воет в груди, все равно это не имеет значения. Он так годами жил и еще поживет. Душевный вой вылезал через психосоматику, проблемы с сердцем, проблемы с давлением, теперь вот и позвоночник. Лер шутил про себя, что не прочь сдохнуть пораньше, молодым и красивым, все равно в этой жизни у него больше нет ничего, кроме музыки и мечты, после исполнения которой тоже ничего не останется. Если Лер надеялся, что он залижет раны в одиночестве, то он ошибся — через неделю тишины Самсон взбесился, видимо поняв, что на коленях к нему никто не приползет, и началась какая-то непонятная муть. У Жанны как по команде начались проблемы в бизнесе, и очевидно из-за Самсона. Правда, беда состояла в том, что если в прошлый раз Самсон вынуждал просто на свидания и это было даже немного интересно, тем более между ними не было еще ничего - ни обиды, ни унижения, ни боли, то теперь Лер не мог просто пойти на свидание ради того, чтобы от Жанны отстали, к тому же очевидно, что Самсон и дальше будет при любой возможности пользоваться этим грязным способом. Лер попытался поговорить, сам позвонил и по-хорошему попросил отвалить от Жанны, но Самсон, смеясь в трубку, нахально протянул, что не понимает, о чем он говорит, но если ему нужна помощь, Лер может обратиться к нему в любое время, он «всегда готов помочь СВОЕМУ ЛЮБОВНИКУ». Лер сбросил звонок и запустил телефоном в стену. Они с Жанной еще надеялись какое-то время, что это просто временная блажь Самсона, но дела стремительно ухудшались, от Жанны отказывались постоянные клиенты и подруга была на грани истерики. Лер мог бы уехать, но в таких обстоятельствах его отъезд ничего не изменит, до него ехать часа четыре, а Жанна как была, так и осталась бы под ударом. Поэтому Лер просто сделал то, что висело в воздухе все это время. Согласился на то, что в других обстоятельствах не сделал бы никогда. Дмитрий Александрович Васильцев был частым клиентом Жанны, но клиентом своеобразным, через нее он менял «хостес»… Так он это называл. Жанна кривилась, но ничего не делала, потому что Васильцев клиентом был щедрым и никого из своих пассий ни к чему не принуждал, они сами обычно вешались на него. Он был щедрым, но к «хостес» относился как к вещам, никого не обижал, только от его холода подмораживало в животе. Мужчина подкидывал Жанне интересные контакты, иногда снимал через ее агентство короткие ролики для фирм, которыми косвенно управлял, основное свое детище он, конечно, такой как Жанна не доверял, а вот по мелочи кидал ей объедки с барского стола, но все все понимали и никто не возмущался. Мужчина был странным, сдержанным и холодным, всегда в безупречном классическом костюме, с лицом, на котором не проскальзывает ни одна эмоция. Когда Лер смотрел на него, то чувствовал, что еще пара лет, и возможно его лицо превратится в такой же камень. Это было единственное общее между ними, потому что, несмотря на свою скорлупу, Лер был живым, просто замурованным, а вот из-за маски Васильцева веяло холодом. Дмитрий Александрович появлялся всегда неожиданно, чем повергал Жанну в состояние паники, вежливо целовал ей руку и, заняв какое-нибудь комфортное кресло в отдалении, брался за журналы с портфолио. Все вокруг обычно мгновенно становились дергаными и неловкими, хотя за те три раза, когда Лер видел его в студии, мужчина не давал повода для такого напряжения, хотя одной его ауры было достаточно, чтобы все теряли ориентиры в пространстве. После второй такой встречи Васильцев поинтересовался у Жанны Лером, чем поверг женщину в состояние шока, ведь до этого он интересовался только девушками, хотя было дело, просматривал и мужскую папку. Жанна наплела ему стандартную историю про махрового девственника и неискоренимого деревенщину, но мужчина лишь сдержанно улыбнулся и сказал, что он подождет. Васильцев передал Леру черный прямоугольник визитки, на котором был только номер, и ничего больше. Несколько дней Лер мял визитку в руках, пока Жанну не увезли в участок по заявлению какой-то мадам, придумавшей бредовую сказку о том, что «на самом деле» происходит в ее агентстве. К этому времени Самсон больше не засыпал телефон звонками и эсэмэсками. Лер набрал номер и начал что-то запинаясь говорить, но его прервали, записали имя и сказали, что перезвонят. Перезвонили через час, а через два Лер ежился от странного идущего из глубины его самого холода на последнем этаже столичной высотки. Дмитрий Александрович пригласил его в зал, предложил чай и попросил рассказать, какой будет оплата, и Лер сказал как есть — ему нужна свобода от Самсона. Васильцев узнал имя и фамилию, встал и ушел на кухню, с кем-то созваниваясь, только в этот момент Лер смог оторвать взгляд от паркетной доски и осмотреться. А вокруг был настоящий склеп, из живого разве что пол, все остальное: строгие стены, острые линии, холодное, какое-то ледяное освещение. Безупречные диваны и аккуратные подставки под светильники, а главное, огромные окна, за которыми сейчас светился неспящий город. Сердце пропустило удар, сжимая грудь, дыхание застряло в груди. Когда Васильцев вернулся в зал, Лер словно выброшенная на сушу рыба беспомощно хватал воздух ртом. Пожалуй, только в этот момент на холодном лице проявились эмоции, глаза в удивлении расширились, а брови приподнялись. Мужчина стремительно приблизился, что-то сказал, но Лер не понял. Почему его отпустило, Лер тоже не понял, просто сжимающие грудь тиски ослабили свое давление, и он смог вдохнуть. — И часто такое с вами? Лер неопределенно кивнул. Он и не помнил, как его голова оказалась на чужих коленях, а сухие, длинные пальцы, скрывшись в густоте волос, массировали затылок. Через пятнадцать минут пришел доктор, Лер удивился его появлению и скорости, а вот Васильцев вместо приветствия сухо бросил: «Вы задержались». Доктор извинился, поздоровался с Лером и, выждав, когда объяснения, что с ним все нормально и это просто недоразумение, закончатся, оборванные короткой фразой Васильцева: «Валерий, давай не будем тратить время доктора, просто ответь на его вопросы», продолжил осмотр. Лер смутился, хотя, возможно, по нему это было и не заметно, и, извинившись, принялся отвечать на вопросы. Павел Петрович, так звали доктора, о чем-то посовещался с Васильцевым и ушел. Мужчина вернулся с новой чашкой свежего чая и, сев напротив, принялся пытать Лера о его отношениях с Самсоном. Лер мялся, пытался уклончиво отвечать, но в итоге вывалил все как есть, в том числе и причину их расставания. Мужчина кивал и продолжал спрашивать, как Лер к этому относится, как он бы хотел, чтобы было. Лер запинался и путался, он сам не знал, чего в итоге хотел и какое планировал будущее, если бы Самсон повел себя как полагается в идеале. — То есть ты не планируешь задерживаться в Москве? — Нет. — А чем собираешься заниматься дальше? — Музыкой. — Думаешь, музыкой ты заработаешь? — Заработать я всегда могу электриком. — Лер беззаботно пожал плечами. — У меня есть некоторые сбережения, дом достроен… Я, в принципе, здесь уже задержался… — Из-за Самсона? — И из-за него в том числе. — Лер обхватил себя за плечи и сжал руки до белых костяшек, он всегда был слишком обязательным и предупредительным во всем, что касалось ответственности в работе. — А еще из-за кого? — Из-за Жанны… Мы неплохо сработались за это время, нам обоим комфортно в таком формате, другой вопрос, что мне это не очень нужно, но у меня нет детей, семьи и родителей, к которым нужно вернуться, поэтому пока я здесь. — Ты сирота? Васильцев слегка приподнял брови, демонстрируя едва заметную эмоцию удивления, вообще он выглядел заинтересованным, потому, наверное, вопросы не прекращались, хотя девочки, которые с ним «сотрудничали», говорили, что он относился к ним как к мебели: безразлично и использовал только по назначению: либо в постели, либо под руку на каком-нибудь фуршете. — Можно сказать и так… — Лер отвел взгляд, надеясь, что этого ответа будет достаточно, но ошибся. — Твои родители живы? — Наверное… — Лер плотно сжал губы, лицо знакомо каменело, загоняя эмоции внутрь, в самую глубину. — Они тебя бросили? Лер неопределенно пожал плечами. Вообще он не знал, как это назвать, бросили или нет, эмоции к родителям были заперты где-то очень глубоко, и он их почти не чувствовал, но и говорить о них не желал, потому что вопреки его желанию воспоминания о них на поверхность поднимали и эмоции. — Меня воспитывали дед с бабушкой, они дали больше, чем могли бы дать родители, поэтому все сложилось наилучшим образом. Они еще немного поговорили, а потом Дмитрий Александрович попросил сыграть ему что-нибудь, и Лер с радостью отвлекся на прекрасный инструмент, стоящий в соседней комнате. После нескольких партий мужчина прервал его и, не говоря ни слова, принялся раздевать. Лер закаменел, причем настолько, что даже скрыть это не вышло, но мужчина, видя это, продолжал расстегивать пуговицы на его джемпере, смотря прямо в глаза, и во всем этом сквозил выбор, который Лер должен был осознать и принять именно сейчас. Он не будет ждать, не даст ему времени на душевные метания, если Лер остается, то отдается ему здесь и сейчас, без всяких возможных переменных. Лер стоял соляным столбом, не смея шелохнуться, он бы хотел уйти, хотел бы не продолжать, но не смел двинуться с места, ноги словно приросли. Его альтернатива не спеша стянула с его плеч джемпер, огладила его бледные скулы и заставила выпустить из плена закушенную губу. Как-то разом накатило осознание, что все это действительно не игрушки, они сейчас лягут в постель, и этот незнакомый по сути человек возьмет его. А ведь Лер готовился, прежде чем прийти сюда, и телесно был готов, а вот психологически — нет. Хотя и знал, на что шел, но не чувствовал, будто до этой минуты все было ненастоящим. Какие-то планы и маневры, ходы и уловки... Он будто и не думал о том, что будет испытывать в момент, когда его наконец начнут раздевать, но будучи до конца откровенным, хотел поступить нечестно. Лер хотел спрятаться за чужой спиной и при возможности сбежать, вдруг получилось бы, вдруг Самсону оказалось бы достаточно информации о том, на кого Лер переключился, и он бы бросил свои грязные манипуляции, но Лер и не думал, что заплатить за это придется так скоро, и заплатит он не только телом, как планировал, но и душой, она, оказывается, привязана к телу, и это именно она сейчас окаменела, а не тело. Возможно, Лер бы ушел, отбросил раздевающие его руки, если бы сам был честен, но он не был, потому сам и виноват. Видимо, не будет в этой истории счастливого конца, где все довольны. За все придется сполна заплатить, и в первую очередь ему. Лер попытался раздеться сам, но дотошный партнер не позволил, мягко отстранил руки и, поняв, что решение принято окончательно, припал губами к впадинке под ключицей. Лера тряхнуло в предсмертном ознобе и отпустило. Лер вжался лицом в короткие волосы Васильцева и втянул холодный и немного терпкий аромат парфюма. Он отвлекал от этого плоского мира абсурда и неправильных решений. Втягивая мелодию запаха, Лер всеми силами концентрировался на ощущениях, стараясь обезличить своего партнера, сделать его функцией, с которой не стыдно, не больно, не страшно. От которой не бегут ледяные мурашки по спине. На какое-то время удалось отвлечься, но Васильцев не придумал ничего хуже, чем подсадить его на рояль и продолжить уже на нем, Лер забился, попытавшись сползти…только не инструмент, священный объект в его вселенной, но широкая ладонь обхватила шею и мягко, но настойчиво прижала к крышке. А дальше Лер просто смотрел в потолок.