Дом для меня

Раскурив папиросу, мужчина медленно выдохнул воздух, не отрывая взгляда от экрана монитора, на котором его новое увлечение прыгало на одной ноге вокруг разлитой на полу лужи. Васильцев ухмыльнулся, ведь он оставил этому чудаку все номера и панель вызова прислуги показал, сделал все, чтобы ему было комфортно, но нет, зачем ею пользоваться? Это чудо в перьях дружит со всей прислугой и никому о себе заботиться не дает, в итоге лужа на полу, а вытереть ее нечем, потому что в его квартире никаких бытовых принадлежностей, кроме небольшой губки у раковины, не было, всем занималась прислуга. Вообще он не устанавливал камеры для того, чтобы следить за Лером, их установила охрана, чтобы следить за прислугой, когда хозяин отсутствует. Система была настроена так, что, как только хозяин квартиры покидал ее, включались датчики, реагирующие на движение, и они же потом активировали камеры, стоило в квартире появиться кому угодно, кроме хозяина. Васильцев их никогда сам не просматривал, но как только в его доме появился Лер, удержаться было невозможно, все же слишком странным был его мальчик, непонятным. На экране Лер, прыгая на одной ноге, обшарил все кухонные шкафчики, но, так и не найдя ничего подходящего, опустился на колени и собрал то, что можно было собрать руками. Ну а дальше Васильцев наблюдал приступ ослиного упрямства: человек с больной ногой, которой двинуть лишний раз больно, морщился от боли, но ковылял с костылем по квартире в поисках подсобки, которой в ней не было. — Боже правый… Ты можешь улыбаться? Я думала, у тебя нужные для этого мышцы уже давно атрофировались. Васильцев отвлекся от экрана и перевел холодный взгляд на сестру. — Я тебя предупреждал, чтобы ты не врывалась без стука в мой кабинет? Где секретарь? Потратив на особенно сильно раздражающую его женщину полчаса своего времени, Васильцев вернулся к работе, но в итоге вновь отвлекся на экран с камерами — Лер был в его кабинете, в своем кресле, с несколькими книжками на коленях. Васильцев захлопнул экран. Это здоровенное кресло, в котором спокойно можно было спать, там Лер смотрелся как породистый домашний питомец… Скоро он преодолеет немое сопротивление и придаст своему породистому мальчику лоск. Васильцев откинулся на спинку кресла и прикрыл с наслаждением глаза, в голове материализовалось воспоминание прошлого вечера, когда он вернулся домой, открыл дверь, а в прихожей на пуфе сидел Лер и все в нем было такое притягательное… бежевый свитшот и белоснежные штаны, собранные в небрежный пучок русые волосы, несколько браслетов на запястье и фиксатор на ноге. Фиксатор, приковавший его к чужой квартире, ограничивающий передвижение и вгоняющий в смущение. Втайне Васильцев желал увековечить этот атрибут на поврежденной лодыжке, так чтобы он его еще и из квартиры не выпускал. — Это ждешь? — Васильцев поднял руку с банкой нутеллы, и глаза Лера восторженно заблестели. Лер неловко встал на ноги и снова плюхнулся на место, уронив костыль. Васильцев снял пальто и повесил на плечики, радуясь, что его секретарша, сегодня разбирая сумку, выставила на стол банку нутеллы, которую купила своему ребенку. У него тогда как в голове щелкнуло. Пообещав сотруднице премию, Васильцев изъял банку и отправил Леру эсэмэску: «Купил тебе нутеллу», на что получил восторженный смайл. Лер вновь встал, Васильцев подошел ближе и, запустив прохладную руку под свитшот, провел кончиками пальцев от поясницы к лопаткам, Лер вздрогнул и немного выгнулся, неловко улыбаясь и смотря куда-то в сторону. Во время подобной близости он чаще терялся, чем во время секса, ведь в постели было все ясно — откровенность плоти, не более, а тут не плоть, тут духовное, тактильное соприкосновение с человеком, психическая близость, от которой Лер еще костенел и как мог неловко закрывался, стараясь подавлять желание отпрянуть, и с каждым разом ему удавалось это все лучше и лучше. — Надеюсь, ты тут меня ждешь, а не нутеллу? — прошептал Васильцев в небольшую ямку за алеющим ухом. Лер рассмеялся, расслабляясь в руках и позволяя увлечь себя в поцелуй. Каким же приятным он был: аккуратным чистюлей, с распорядком дня и гипертрофированной ответственностью. Васильцев разорвал поцелуй, провел кончиком носа по скуле и над бровью, втягивая особый запах Лера, почему-то на его коже долго держалась мыльная отдушка, сплетаясь с его едва заметным естественным запахом, который становился чем-то удивительно приятным, при этом никакие духи Лер не использовал. Выпустив невольного пленника из объятий, Васильцев стянул обувь и прошел в гостиную, наблюдая, как Лер, еще не приноровившись к костылю, прыгает на кухню и фактически тащит еще и бесполезный костыль за собой вместе с банкой нутеллы, которую в итоге выронил, а следом и костыль. Васильцев успел поймать наклонившегося за упавшими вещами Лера до того, как он сам грохнулся от потери координации. — Я помогу. Лер смущенно кивнул, наблюдая, как поднимают его банку с костылем и доносят это все до кухонного островка. — Извини. — За что? Лер не ответил, отвернувшись, уши его при этом ярко полыхали. — Это нормально, Лер, когда о тебе кто-то заботится. — Васильцев подошел ближе, к внимательно разглядывающему перевернутую поваренную книгу Леру. Он всегда был внимателен к деталям, поэтому видел, как на скульптурной шее дернулся кадык и по коже побежали мурашки… Васильцев хотел сказать, что не стоит из-за этого чувствовать неуместную вину и неловкость, но поберег чувства Лера. — Надеюсь, настанет время, когда я разбалую тебя заботой и ты к ней привыкнешь. Васильцев перевернул книгу и, попросив заварить чай, ушел, дав Леру возможность вернуть душевное равновесие. На лице, кажется, вновь появилась улыбка…Удивительно — но он действительно еще не разучился улыбаться. Зайдя в кабинет, Васильцев бросил беглый взгляд на кресло Лера, где с закладкой из конфеты «мишка косолапый» лежал «Норвежский лес» Харуки Мураками. Положив папку на стол, мужчина поколебался с минуту, но все же подошел к креслу, взял книгу и открыл страницу с закладкой. Глаза пробежались по тексту и зацепились за фразу, так подходящую Леру: "Нужно выплескивать чувства наружу. Хуже, если перестать это делать. Иначе они будут накапливаться и затвердевать внутри. А потом умирать». Странный, но закономерный выбор — писатель, чье творчество - возведенное в культ одиночество, как нельзя лучше характеризовал самого Лера. Васильцев, закрыв книгу, вернул ее на место. Сев за стол, он прислушался к доносящемуся сквозь приоткрытую дверь шебуршанию на кухне… Это было приятно. Удивительно приятно иметь рядом человека, не раздражающего своей навязчивостью, глупостью, не имеющего привычки свинячить в квартире, пусть даже в ней есть прислуга. Васильцев откинулся на спинку кресла и, прикрыв глаза, задумался. В целом он уже давно избавился от тяги выбирать себе партнера, реализующего какие-либо его психологические потребности, наподобие желания контролировать сверх меры, отчего он по первости выбирал исключительно покладистых и уступчивых, но в итоге остался в одиночестве, потому что не переносил глупость и навязчивость, а именно это почему-то регулярно встречалось у всех, кто попадал в его постель… но Лер… Лер был другой… В нем не было уступчивости и покладистости, скорее ослиное упрямство и немое сопротивление обстоятельствам, но был маленький, острый крючок, который, словно рыболовная снасть, держал его крепко, не давая сорваться, — это гипертрофированное чувство ответственности и фатальная самонадеянность, уже изрядно подкосившая здоровье. К счастью, Васильцев уже давно научился ждать, а с Лером время играет в его пользу — мальчишка понемногу привыкает и обживается, без труда вписываясь в его распорядок и стиль жизни. Очевидно, несмотря на неловкость, им комфортно рядом друг с другом. Леру нужно лишь немного расслабиться, и если бы не эти глупые чувства к Самсону, Лер бы уже давно понял, как хорошо они подходят друг другу. Через час с небольшим, оторвавшись от документов, Васильцев вспомнил про чай и вернулся на кухню. — Мне кажется, ты хотел со мной о чем-то поговорить? — Васильцев привалился плечом к дверному косяку. — Да. — Лер оторвался от телефона и, заблокировав экран, отложил его в сторону. — Я хочу уйти от Жанны. Васильцев удивленно вскинул брови, ожидая продолжения. Лер провел тыльной стороной ладоней по коленям и предложил чай. — Сиди. Я сам налью. Пока Васильцев разливал заваренный чай по чашкам, Лер, странно застыв, таращился на паркетную доску и очнулся, лишь когда ему протянули кружку. — Я думаю, Жанна будет в ярости. — Васильцев сел на низкий диван, стоящий недалеко от кухонного острова, за которым расположился Лер. — В чем причина? Это из-за Самсона? — Не только из-за него… — Лер смотрел на окно, стараясь видимо быть как можно дальше отсюда. — Но он основная причина. — Поясни. — Я знаю… ты пока не поднимаешь этот разговор, но рано или поздно поднимешь. — Лер опустил взгляд на столешницу перед собой и сцепил руки в крепкий замок. Желваки на подбородке ходили и весь Лер выглядел напряженным как струна. — О том, что давление на Самсона придется увеличить, потому что очевидно он сорвался и начнет творить глупости и дальше. — Голос Лера оборвался. — Да, именно об этом я и планировал с тобой в ближайшее время поговорить… точнее о том, как далеко я могу зайти. Лер рвано выдохнул и перевел на Васильцева какой-то больной и загнанный взгляд. Очевидно он бы не хотел никакого давления. Васильцев почувствовал разгорающуюся в груди ярость, чем этот невоспитанный ублюдок заслужил такую привязанность? Почему не он? Эти мысли он давил в себе как мог, но в такие моменты, видя во взгляде мольбу на понимание и снисхождение, те все же прорывались в эфир, заставляя прилагать дополнительные усилия, чтобы не сорваться, не спугнуть начавшего привыкать и доверять ему Лера. — Я… я бы хотел, чтобы… — Лер потер пальцами губы, стараясь видимо стереть неподходящие слова. — Я надеюсь, что когда уйду от Жанны, он отстанет от нее. К тому же в этом есть и плюс… — Лер натянул на лицо искаженную болью улыбку. — Мне будет легче свернуть все свои дела и уехать. Жанна меня так просто не отпустит. Васильцев хотел добавить, что и он его так просто не отпустит, но сдержался. — И куда ты уйдешь? — К Дитриху. Васильцев тяжко вздохнул и, отставив кружку, потянулся за шкатулкой с папиросами. — Он выжмет из тебя все, что только сможет. — Я этого и хочу. Может быть, это поможет мне отвлечься. — У тебя с Жанной был контракт? — Мы его так и не подписали. — Безалаберные дети. Она со всеми так контракты не подписывает? После этого вопроса Лер ожидаемо напрягся и, отрицательно замотав головой, принялся его убеждать, что Жанна очень ответственная и все у нее по закону, просто это с ним так вышло. — Так на сколько ты планируешь подписать контракт? — Не знаю… я не общался с ним уже больше полугода, но рассчитываю где-то на год… — Ясно. Думаю, это неплохая идея, а жить ты где будешь? — Сниму квартиру. — Это исключено. Найдя наконец гильотину, Васильцев срезал кончик папиросы и прикурил. Закинув ногу на ногу, он некоторое время смотрел на собранного словно на собеседовании парня. — Как только ты снимешь какую-нибудь халупу, а зная тебя, именно халупу ты себе снимешь, даже если деньги у тебя будут на другое жилье, там нарисуется известная нам личность, и вот что будет дальше, предположить не могу даже я. Квартира Жанны в этом смысле более-менее безопасное пространство хотя бы потому, что там территория охраняется, пусть даже сам дом проходной двор. Васильцев прервался, заметив, как скулы Лера начали краснеть, а сам он прижал к дрожащим губам кулак. Васильцев прищурился, а потом рассмеялся. — Только не говори мне, что ты планировал пожить на стройке у своих приятелей. — У меня там зарезервированное койко-место, — улыбаясь, ответил Лер. — И там до меня точно никто не доберется. — Отличная идея, но нет. Ты останешься тут, и не спорь, пожалуйста, со мной хотя бы в этом. Васильцев забрал свою кружку и прошел мимо нахмурившегося Лера. — Можно подумать я с тобой часто спорю… — донеслось из-за спины, прежде чем дверь за ней захлопнулась.