Я тебя не выбирал

      А ведь они лежали тогда в одной постели. Обнимать Мирона Слава не решался и очень боялся, что сделает это без своей воли ночью, пока будет спать, хотя в то же время и очень этого хотел. Ведь во время секса он его сам особо не касался, только если Мирон поднимал его бёдра, пятка сама начинала летать и врезалась ему в плечо или ещё куда. Но как на касания отреагирует Мирон? И что ещё важнее — не сорвёт ли крышу от этих касаний? Это же как с сообщениями — раз написал, потом второй и каждое утро, каждый вечер пишешь и пишешь. Слава думал об этом, когда желал очередного «Доброго утра» — это ведь слишком заёбывает, когда к тебе так постоянным образом липнут. Особенно Мирона, ведь он кумир не только для него одного, но и для многих других. У него огромная фанбаза, он выйти спокойно на улицу не может, как его ловят фанаты с просьбой сфоткаться, хотят поговорить, да просто бросают на него горящие взгляды, будто бы он какая-то статуя для любования. Это претит. Это заполняет стакан спокойствия, а потом из краёв выливается вода, и уже не хочется видеть никого, не хочется быть тем кумиром для всех. Ни для кого не хочется. Это тяжело. Это утомляет. Сначала — стреляет в голову. Но Слава понимал, что Мирон этот этап давно прошёл. Сейчас он хотел спокойствия. Даже в баттле было это видно. Он не расстроился проигрышу, как должен был. Он принял его спокойно и казалось бы, что даже вздохнул как-то облегчённо. Он больше не царь горы, не король баттлов, и, господи, как же ему это нравилось. А тут, словно день сурка. Утром, днём, вечером, ночью. Всегда ждёт, всегда ищет встречи, всегда ищет разговора. Слава не хотел надоедать, но не мог себя пересилить. Если бы только Мирон запретил ему писать… да, стало бы невыносимо сложно, но… зато Мирону стало бы легче.       И эти касания, которых он не совершал — он боялся начать и не суметь остановиться. Боялся, что, погладив один раз руку, обхватив его бицепс, ощутив чувствительными подушечками пальцев его кожу, его мягенькие волоски, не сможет больше без этого чувства. Не сможет не трогать. Не хотеть обнять. Не хотеть поцеловать. Уже хочется. На губах горит от того единственного поцелуя, а во рту и пусто, и словно до сих пор есть его язык.       Тело радовалось, горело и щекотало во всех тех местах, где его касался Мирон. Но голова была не то, что недовольна, она всё равно замечала в его жестах — пьяную небрежность с отсутствием какой-никакой нежности. Просто Мирону захотелось поебаться, а рядом с ним была хорошая возможность, которой он не преминул воспользоваться. И всё равно, как бы он это не делал, в сердце всё радостно разрывалось, ведь его заметили, его «приласкали», его «полюбили».       А ещё до этой совместной ночи ОН похвалил его кулинарные способности. Пару слов, а так приятно. Да, Слава старался и был очень рад, что Мирону понравилась его стряпня. По крайней мере он так сказал. Был ли это просто порыв вежливости или очаровательная действительность? Сердце топило за второе.       Пока Мирон был в Москве, Ваня начал активно его таскать по разным ток-шоу, впихивать его в рекламу и по-другому всячески занимался его раскруткой. Слухи, что Оксимирон на баттле всухую проиграл, уже расползлись по всему интернету. Баттл скоро должны были выложить, а Дудь уже напросился на интервью.       И всё это время Славу не покидало чувство, что он не здесь. Что он не этот человек, которого хотят видеть, который победил на баттле самого Оксимирона. Как он вообще мог его победить? Своего кумира-то? А если вдруг Мирон из-за этого подсознательно сердится и поэтому не доволен? Но нет, это ведь расходится со словами, что были ранее. Мирон был даже в каком-то смысле рад проиграть и отдать шапку мономаха. Но что тогда? Где правильный вывод, а где нет?       — Слава, пожалуйста, пока ты ещё более-менее в своём уме — пообещай мне, что если Мирон, вдруг, будет поднимать на тебя руку, то ты от него уйдёшь.       Ваня присел рядом на диван с чашкой чая, вторую аккуратно вручил Славе ровно в руки. Тот обхватил её ладонями, наслаждаясь обжигающей теплотой. Кожа покалывала и горела, но он только сильнее сжимал пальцы.       — Почему он будет это делать?       — Не спрашивай, — вздохнул Ваня. — Я… Я читал разные исследования, как живут пары с третьим видом соулмейтства. Где-то восемьдесят процентов терпят домашнее насилие. Поэтому, если Мирон хотя бы замахнётся на тебя — скажи, позвони, уйди от него.       — Но если он это сделает, значит я что-то сделал не так, — размыслил Слава, опуская взгляд в чай. В глаза ударил пар.       — Нет, это значит только то, что он — гандон. Насилие в любом случае не выход. Мне имперский Ваня сказал, что если что, он на связи и тебе поможет. У тебя есть его номер?       — Зачем мне помогать? — непонимающе спросил Слава. — У нас всё хорошо.       — Да, конечно, — вздохнул Ваня и поджал губы. — Всё хорошо… Ваня ведь не прекратил общаться с Мироном, хотя ты ведь знаешь, что они посрались. Так вот, он говорит, что лучше ситуация у вас не становится, даже хуже. Прости, но его словам я верю больше, чем твоим. Скажи, только честно, он ещё не поднимал на тебя руку?       — Не поднимал, — буркнул Слава.       — Вот и славно. Значит, всё может закончиться не так уж и плохо.       Слава его не понимал. Он не видел проблемы даже в том, если бы Мирон поднял на него руку. Это просто значило бы, что где-то он ошибся. Сказал что-то не то или сделал. Тогда ясно было бы видно, чем Мирон не доволен. Что надо исправить. Это как ориентир, как правильно под него подстроиться. К тому же обижало, что Ваня стал принимать его за ребёнка, возиться с ним как с маленьким. Хотя Слава умом его в этом понимал и даже одобрял все его действия, но несмотря на то, его это злило. Какая вообще разница? От плохих мужей надо уходить, но от своего соула не уйдёшь! Славе и не хотелось уходить, только быть всегда рядом с ним. И… такое запретное невинное желание — хотелось, чтобы Мирон его обнимал. Вот просто обнимал. Хотя бы так же по-дружески, как Рудбоя или Шокка на старых видео.       — Надо к Дудю подготовиться. Ну ты хотя бы на пару часиков выплыви из безнадёжной любви и стань привычным Славкой.       — Ой иди, блять, нахуй, Вань. Я нормальный, — огрызнулся Слава, на что Ваня широко оскалился и быстро закивал.       ***              — Пиздец тут солнце слепит. Вот это приём у столицы, — по-доброму широко улыбнулся Мирон и раскрыл объятия. В них сразу же заскочила Диляра. Они крепко обнялись. Девушка вся светилась.       — Специально перед Вашим приездом, сир, все облака разогнали. Теперь можно спокойно погулять, — промурлыкала она. — У меня есть программка, куда мы пойдём. И кафешки в программе тоже есть, так что — не ныть! — играюче строго закончила она и показала указательным пальцем в небо.       Мирон сложил в молебном жесте руки и поклонился, как какой-нибудь монах. У него наконец было прекрасное настроение и он совсем не хотел, чтобы оно заканчивалось. Поэтому выключил заранее звук на телефоне.       — Красавица, скажи мне по секрету, не нашла себе ещё человека по духу? — приобнимая её за талию, поинтересовался Мирон. Они двинулись в сторону первого пункта программы, которую он даже не пролистал, полностью доверившись своему временному гиду.       — Никогда не знаешь, когда встретишь соулмейта, — сказала она с нежностью и задумчивостью. — Мне очень жаль, что не ты мой соул, с тобой очень комфортно.       — Ну ведь отношения можно заводить и без этого, — мягко ответил Мирон.       — Да, конечно, я знаю. И думала об этом. Но знаешь, у всех ведь есть этот страх, что только начнёшь отношения, так сразу ты встретишь соулмейта. Это… Так страшно. Хотя ведь и понимаешь, что можешь вообще никогда в жизни не встретить его, но усердно, до конца жизни, отказываешься от человека рядом. Это такой вот сложный разговор, и зачем ты завёл его, как только приехал? У тебя не появился случайно соул?       Мирон помычал, уставившись в небо и помотал головой.       — Нет, Ди, не появился, — сказал он.       Диляра улыбнулась и пободалась о его грудь головой. Она была крошечной, изящной ланью. Мирон готов был воспевать любую часть её тела. И на лицо она была скорее эстетична, чем в привычном слове красива. Хотя и некрасивой назвать её просто не поворачивался язык. Господи, Мирон таял перед ней.       Они весь день убили на то, чтобы посмотреть Москву. Не всё успели, потому что где-то задержались, где-то слишком долго ждали транспорт, где-то заморосил дождик, где-то слишком долго ели, а где-то заболтались.       Вот с ней Мирону говорить нравилось, хотя тоже, вроде бы, было не о чем. Но любой разговор находился и развивался так, как надо. Как было приятно, как хотелось продолжать и продолжать. А порой они просто молчали, и это молчание ни в коем случае не напрягало. Это просто были приятнейшие моменты тишины.       Несмотря на то, что они вымотались за день, у обоих лихорадочно сильно блестели глаза. Казалось, в них обоих может возродиться второе дыхание и они пойдут гулять по ночной Москве. Говорят, это красиво. И романтично. Что может быть романтичнее, чем прогулка ночью? Только разве прогулка ночью по Питерским крышам.       Что Мирон, что Диляра — друзья их называли вечными батарейками. Всегда на ногах, всегда в движении, всегда хотят что-то сделать, о чём-то поговорить, что-то посмотреть. Не могут стоять долго на месте. Хотя порой у Мирона и бывали разные затупы, когда всё валилось из рук и хотелось просто лежать на диване. Именно из того периода, пожалуй, пошла цитата: «Я мало что умею хорошо в этой жизни, малышка — Разве что делать рэп и ебаться», хотя и влияние Олега как-никакое там тоже есть. Но небольшое. Мирон скорее констатировал свою юность. То, чем он любил заниматься, опуская задротство над книжками. И в общем, он рефлексировал. Бывало и такое.       Проверив телефон, Мирон со вздохом заметил, что Слава написал ему тридцать восемь писем в телеграмме и ещё двадцать обычными сообщениями. А ещё два раза звонил. За весь день — это было даже мало. Вероятно, у него отобрали телефон или просто он был сильно занят.       Он на это очень надеялся. Что Слава был занят. С тех пор, как выяснилось, что Слава его соулмейт, у того вообще пропали все возможные занятости. Из-за баттла он потерял работу. Точнее сам ушёл с неё, потому что ему было сложно работать в ТЦ, где многие его узнавали и подходили сфоткаться. Поэтому он стал бездельничать дома. Треки у него не писались, видео не смотрелись, как и фильмы, сериалы, аниме и прочее. Музыка, никакая кроме Оксимирона, не слушалась. Если бы он хотя бы попробовал на чего-нибудь переключиться, то, Мирон надеялся, ему самому стало бы проще. Им двоим стало бы.       Но не становилось.       Диляра отошла в магазин. Мирон оставался не в отеле, а у неё в квартире, уже устроил себе место на диване. По молодости он часто чалился даже на более хуёвых лежбищах, так что привыкать не приходилось. Тело помнит прекрасно. Организм до сих пор топит за прогулки с пакетом алкоголя в руках и шумные посиделки с водочкой. Но всё пустое, сейчас он старается меньше пить и меньше курить. Уже почти бросил курить даже! На месяц?.. В любом случае, он пытался.       А пока Диляры не было, решил осчастливить Славу — просто позвонить ему. Поздоровался, рассказал, как гулял по Москве, где был, что видел, что ел. Это Славе нравилось. Нравилось слушать, что у него всё было хорошо. Мирон этого не понимал, но по крайней мере это его не сильно раздражало. Так можно было хоть о чём-нибудь поговорить. К тому же по своей натуре он крайне любил подобный пустой трёп.       То, что он остановился не в отеле и то, что его гидом была одна девушка, которая ему нравится, он умолчал. Ревновать соулы умеют. Порой жутко. Славин характер показал, что он тихий тип. Если вдруг что не так, он поджимает губы и опускает голову, а не лезет на рожон выдирать сопернице волосы. Такие соулы тоже бывают. Но всё равно никаких эксцессов не хотелось. К тому же он мог рассказать об этом своему Ване, а его Ваня мог рассказать, точнее нажаловаться, Евстигнееву, а Евстигнеев начал бы промывать ему, Мирону, мозги, а потом к этому бы подключилась и Женя, и Илья и многие другие его друзья. И Порчанский тоже. Всех бы подключили. И обязательно рассказали бы Ди, что у него есть один чокнутый фанат в Питере, который жить без него не может.       Это бы всё испортило. Хотя он и понимал, что обманывает Диляру. Точнее даже не то, что обманывает. Просто недоговаривает. Ведь Слава действительно не его соул. Ему так-то и парни не особо нравились. Ебался с ними пару раз, все по пьяни, но и всё на этом. Хотя и отвращения к ним он не питал. Скорее был бисексуалом, отдающим предпочтение женскому полу.       Слава был доволен разговором. Немного рассказал про свои дела. Как и подумал Мирон, у того сегодня был кое-чем занят день, поэтому и было так мало звонков. К тому же его Светло просто не мог не отбирать телефон. Мирон об этом знал и хоть в чём-то был этому Светло признателен. Потому что иначе он бы свихнулся. У него уже была мыслишка завести второй телефон, специально для Славы. Чтобы он не мешал связи с другими. Но всё никак не решался его завести, зная, что тогда вообще может забить на Славу. Выключить телефон и всё. А за такое ему сразу бы прилетело от всех друзей, кто в курсе того, что у него появился надоедливый соул.       — Очень рад, что у тебя всё хорошо, — сказал Слава. Мирон с лёгкостью представил улыбку на его губах и хмыкнул. Его слишком легко обрадовать. Хотя это и было плюсом, но почему-то начинало раздражать.       — Да, у меня всё прекрасно, — с холодными нотками добавил Мирон. — Ладно, давай. Я вымотался за день, буду спать. Спокойной.       — Хороших снов!       Мирон вырубил телефон и сразу скис лицом. Он делал приветливое выражение даже в разговоре по телефону, потому что боялся где-нибудь проколоться, а маска на лице помогала держать и слова в узде. Если вдруг он выскажет Славе то, что действительно думает, тот просто с ума сойдёт, и Мирону сразу склюют этим мозги. Если у Славы разбито сердце, а его так легко разбить (и так же легко восстановить), то страдает схуяли-то Мирон. Самому Мирону эта закономерность не нравилась, но он старался принять правила этой игры.       Диляра вернулась минут через пять, как закончился разговор. Мирон колебался, рассказывать ли ей о Славе или нет, но в итоге, под влиянием хорошего дорого вина, полез шептать ей всякие нежности на ушко, водя носом по её нежнейшей щеке. Хотелось аккуратно положить большой палец на её пухлые губы, притянуть к себе и поцеловать. Даже выебать как таковое не хотелось, скорее пообнимать, покурлыкать, зацеловать и уснуть рядом.       — Скажи, — мягко кладя ладонь ему на грудь и настойчиво отталкивая его от себя, спросила Диляра, — у нас есть шанс на… нормальные отношения?       Её тоже немного повело от алкоголя, но она сохраняла свою рассудительность, которую Мирон тоже любил. Всё он в ней любил и не понимал, почему между ними вдруг образовался кто-то третий. Кто-то, кто может испортить ему всё, к чему он стремился. Всё, на что он надеялся.       — Я бы очень этого хотел, — пробормотал Мирон, рассматривая её подбородок. Он не решался поднять взгляд на шоколадные пленящие глаза.       — Я бы тоже хотела, — улыбнулась кротко она. Ладонь соскользнула с груди и поднялась к шее.       Мирон прикрыл глаза. Телу было тепло и приятно. От алкоголя, от обстановки, от нежных касаний этого ангела. Он хотел подставить шею, хотел притянуть к себе, уткнуться ей в тёмные волосы, ответить на поцелуй, который она хотела так же, как и он.       И это был тупик. Он вдруг почувствовал, как между ними, по центру этой картины пошла трещина. Полотно начало рваться. Он остановил её руку и поджал губы. Взгляд всё никак не решался подниматься выше, он опустился даже ниже.       — Что-то не так? — осторожно поинтересовалась Диляра.       Было кое-что не так. Было. Камень на груди был. Он не мог этого скрывать, но и губы не могли разжаться, чтобы рассказать. Он же всё тогда похерит. Эти их отношения, эти разговоры, эти улыбки. Эту надежду…       — Понимаешь… Не так давно я узнал, что… у меня есть соул.       — Но…       — Нет, я помню, что говорил, — перебил её Мирон, впервые глянув в удивлённые шоколадные глаза. — У меня нет соула, но он как бы есть. У него третий тип привязанности. Ты понимаешь, о чём я?       — Боже, — выдохнула Ди. — Это же ужасно. Бедняжка. Ты же его не обижаешь, да?       Мирон поджал губы и вздохнул. Диляра была очень хорошей девушкой, поэтому он её и выбрал. Но всё равно его задевало то, какая роль на него свалилась. От него все начали чего-то ждать. И первое, понятное волнение, но оно, этот вопрос… Ты его не обижаешь? Ты же хороший человек? Ты же выполнишь свой долг? Ты же будешь хорошо себя вести? Ты же взрослый человек? Всё понимаешь, да? Ты не должен им помыкать, не должен это, не должен это и не должен это. А это ты должен, вот это должен, и это тоже должен.       Но всё сожаление переходит Славе. Он бедненький, что любит. Хотя он вообще самый счастливый, блин, человек, если ему просто улыбнуться или погладить его. А вот кто всегда страдает, так это сам Мирон. Ему нет никакого кайфа в таких отношениях. Он не хочет их принимать. Они обуза, они не нужны ему.       Да, он думал о том, что будет, если он скажет Славе умереть. Это бы облегчило всё! Он смог бы спокойно, как и планировал, начать встречаться с Ди, жил бы дальше спокойно и счастливо. Семью бы, может быть, завёл наконец. Ту, которая с детьми. Он любил детей. Боялся воспитывать своих, но всё равно любил. К тому же у него был опыт с младшей сестрой. Он был готов к отношениям, к свадьбе, к детям. Долго созревал и наконец пришёл к этому.       Но тут всё начало рушиться. Слава ему не нравится, с ним не завести детей, только если взять из приюта или воспользоваться услугами суррогатного материнства. Ну и ладно, хер с ними с детьми. Но… Кто для него Слава? Не друг, не пара, не соул. Никто.       Жизнь рушится, а все во всём винят его самого, нарекают быть таким-то и таким-то, беспокоятся о Славе. Какой же он… бедненький.       — Ты какого обо мне мнения? — холодно осведомился Мирон.       Диляра вздрогнула и замотала головой, рефлекторно приложив ладони к лицу.       — Я не… прости, Мирон! Я не хотела, я знаю, что ты хороший! Конечно, не обижаешь. Прости, я дура, что спрашиваю такое. Ты хороший, — сказала она ободряюще и коснулась его предплечья, нежно провела вверх. — Просто такие отношения. Я имею в виду это так грустно. И необычно. И сложно. Ты, наверное, сильно удивился. А как ты узнал?       Мирон всё же оттаял и устало рассказал ей всё, начиная от баттла, заканчивая на том, что он теперь постоянно поддерживает со Славой общение. Правда, моменты, где он велел Славе при других встать на колени, и где он не так давно его выебал, он опустил.       — Получается, что между вами просто общение, — заключила она, задумчиво играя вином в бокале. — А ты уверен, что ему этого хватает? В смысле, такие соулы хотят именно отношений. Быть рядом с человеком всегда. Знаешь, чтобы им искренне улыбались.       — Боюсь, с искренностью у меня проблема. Он, честно, меня совсем не интересует.       Диляра посмотрела ровно на него грустным и крайне серьёзным взглядом. Она поняла то, о чём он говорит.       — Какая сложная ситуация, — держа всё такое же лицо, только уже с нотками задумчивости, сказала Ди и зарылась пальцами в волосы. На её колене стоял бокал с недопитым вином. Она теребила его ножку, так и не отставляя его на стол. — Я не думаю… Я не думаю, что это правильно. В смысле… Этого ведь никак не избежать. Он уже твой соул, тебе нужно привыкнуть к этому. Примириться. И тогда уже вам обоим будет легче. Ты не должен от него сбегать…       — Не говори мне, что я должен, — огрызнулся Мирон. Он устало лежал, завалившись на спинку дивана и вытянув ноги. Смотрел безразличным взглядом в потолок. — Я это всё делаю по собственному желанию, а не потому что должен.       — Да, конечно, — быстро подхватила Диляра. — Я про другое. Ты… Как я поняла, ты не воспринимаешь его своим соулом. Совсем. А… это всё усложняет, не думаешь?       — Почему? Он же и так не мой соул. Какая вообще разница? Он мне только портит жизнь, не более.       Диляра склонила к груди голову.       — Да… Да, вот об этом я и говорю. Не воспринимай это так. Просто… Подумай, что судьба так сложилась. Вот она дала кому-то соула, кому-то не дала. Нам не понять судьбу, мы не можем её изменить, всё уже произошло. Надо жить с тем, что есть. Ты не чувствуешь сразу тех чувств, которые возникают у соулмейтов первого и второго типа. Тебе вынужденно надо влюбляться в человека, но тебя никто не торопит. Тебе даже не обязательно прямо влюбляться, ты можешь просто принять его. Пусть он будет твоим другом. Хотя бы… Не верится, что говорю это, твоей собачкой. Но вам обоим тогда будет комфортно. А сейчас… я вижу, что тебе это всё очень не нравится, он это, наверное, тоже видит и расстраивается из-за этого.       — Ди, я не хочу заводить с ним отношений, — поставил Мирон и вздохнул. За этот разговор они вздыхали много раз. Он был тяжёлым. И выматывающим даже больше, чем прогулка по Москве.       — Тебе надо это просто принять, — сказала она. — Просто принять. Ты не принял. Ты не начал пользоваться им, я очень этому рада, ты ведь правда хороший человек. Но всё равно ты и не принял эти отношения, поэтому тебе и тяжело…       — Нет никаких отношений. Мы даже не друзья. Он просто… Я просто его соул.       — Почему ты так упёрся в это рогом? — нахмурилась Ди. — Заведи с ним отношения, хотя бы дружеские. Ты же даже не стараешься! От тебя не убудет, если ты решишь подружиться с человеком.       — Как я могу дружить с ним, когда он мне в рот смотрит? — стал защищаться Мирон. — Ходит по пятам, вечно звонит, вечно пишет. Чего-то хочет от меня. А я не могу ему этого дать! Не могу и не хочу! И вообще, он не тот человек, с которым я хочу заводить отношения.       — Я знаю, — мягко ответила Диляра и наконец допила вино в своём бокале. Она поставила его на стол и набрала в грудь воздуха. Ладошка сжалась в кулак. Вздох. — Я знаю, Мирон, — сказала она негромко и приблизилась к нему, легко коснулась его губ своими, и вскоре они переплелись языками. Совсем без страсти. Только с нежностью.       Прощальной нежностью. Она отклонилась от него.       — Знаю, но всё же считаю, что…       — Не говори этого, — перебил Мирон. Ему было плохо и больно.       — Ты и так понимаешь, о чём я, — закончила Ди и погладила его по предплечью. Раздражающе ободряюще.              ***              — Он же сегодня приезжает, да? — Слава спрашивал уже не первый раз и каждый раз смотрел с такой надеждой, что Ваня просто не мог злиться.       — Да-да, сегодня. Но тебе всё равно нельзя его встречать.       — Да-а-а, знаю. Это так грустно, что нельзя, — вздохнул Слава. — Он же мой соул. Какая разница, что подумают остальные?       — Согласен, — вздохнул Ваня. — Но твой Мирон думает иначе. И вообще он…       — Не обзывай его опять, — упрекнул Слава. Он не мог спокойно сидеть на диване, всё порывался встать, вставал всё же, ходил, наворачивая круги, падал и вновь трясся на диване, порываясь встать. — Мирон хор…       — Не облизывай его опять, — передразнил Ваня.       Слава показал ему язык и обнял телефон, с мимолётной грустью посмотрел на его выключенный экран.       — Когда мы с ним встретимся?       — Ну это не у меня спрашивай, — отмахнулся Ваня. Он что-то печатал на компьютере, через каждые пять минут прося Славу посидеть спокойно. Или не пять, а меньше. В итоге он доделал свою работу и позвал его играть.       Несмотря на то, что Слава не понимал, как можно играть в такое время, он всё же последовал совету друга и сел с ним рядом за комп. Не сказать, что его отпускало, но в ожидании хотелось чем-либо занять руки. Он даже накидал пару слов для трека. Из этого полноценной песни не сделаешь, но его радовало уже то, что он положил начало.       Часть его нервов действительно ушло на игру, то есть его немного успокоило. Ваня облегчённо выдохнул, когда увидел искреннюю Славину улыбку, растянувшуюся при его победе. Так давно он этого уже не видел. Слава понимал это, смущённо тёр затылок, но глаза всё равно то и дело стреляли в сторону телефона.       Мирон никогда не звонил первым, не писал. Слава порой думал, если бы он вообще перестал как-либо напоминать о себе, Мирон хоть на секунду заволновался бы? Или только счастливо выдохнул? Не хотелось быть для него обузой, но так хотелось быть рядом.       Его прекрасные глаза, мимика, жесты, голос, да всё у него прекрасно, всего его хочется обнять, приласкать, чего только не хочется с ним сделать. Порой… Порой мысли совсем страшные, прямо-таки гуро. Связать, не отпускать, оградить от внешней связи. Ведь он должен быть его и только его одного. Но… Эти мысли были глупы. Он никогда бы не пошёл ни на что из перечисленного. Поперёк его слова. Его желаний.       Хотя Мирон и приехал, он не звонил весь день. Только отослал одно сообщение, что добрался нормально. И всё. Даже без своих любимых скобочек, которые он лепил куда надо и не надо в огромном количестве.       Что-то уже случилось? Что было там в Москве? Почему Слава не был там, с ним рядом? Он так хотел бы поехать к Мирону домой, узнать, что случилось, если что утешить, но… Как он может приехать без приглашения? Мирон его не ждёт.