Я тебя не выбирал

      — Ты опять загораешься какой-то идеей и забрасываешь её, да, Окс? — разбалтывая вино в бокале, лениво поинтересовался Мирон, глядя на своё отражение в экране телевизора. Чёрное зеркало прекрасно передавало весь его исхудалый вид. Недовольные усталые глаза и опущенные уголки губ. Уже наступил вечер того дня, как он вернулся в Питер, и первое, что он сделал, так это пошёл за своими запасами спиртного. Достал початое вино со шкафа, где оно лежало подальше от лишних и собственных глаз, и поставил на стол с громким стуком свой бокал.       Ему нужно было разобраться в себе. Но очень не хотелось. Все силы его покинули ещё в дороге. Звонить друзьям он не стал, только отбросил Славе, что вернулся, и выключил после телефон. Это была его обязанность, с которой он пока что справлялся.       И всё же ему было плохо и одиноко, но Слава был последним человеком, которого Мирон хотел видеть рядом с собой в ту минуту. Он было сел за книгу и не смог ничего прочитать. Две страницы были пыткой, текст не запомнился, поэтому закладка вернулась на прежнее место. Богохульно относиться к книгам он себе никогда не позволял. Перечитает, когда будет в лучшем расположении духа.       Но вот, что странно: с написанием текста у него дело пошло. Он стал исторгать из себя всё, что накопилось. Только завуалированно, как умел. Рифмы складывались не ахти, поэтому он много раз переделывал каждое четверостишие, но вскоре у него был почти финальный вариант трека «Биполярочка», потом на свежую голову он внёс пару изменений в него. Последними словами трека он пытался сам себя приободрить. И вообще всем этим треком. Я бедный, немного несчастный, да, не понимаю горя других, но мне и со своим нелегко живётся, так что идите нафиг, я просто рад, что жив. Я ведь такой же живой человек, как и вы.       В конце концов такое с ним не впервой. Да, похерились планы. Да, опять руки опускаются и поднимаются только за пойлом. Да, не особо хочется что-либо делать. Но всё же такое бывало. Знаем, проходили и выпутывались из этого. Трек написался — значит муза и светлая голова от него всё ещё не ушли. Знакомые и друзья не отвернулись от него, фанаты, несмотря на проигрыш и долгий застой в творчестве — тоже. Плюсы были найдены. Цель всё ещё не была установлена.       Соулмейт ли ему Слава? Диляра настойчиво несколько раз просила принять положительный ответ. Да, он твой соулмейт. Так распорядилась судьба. Даже если ты не чувствуешь его своим соулом — он всё же он. Твой соул. Человек, о котором все мечтают не то, что со школьной скамьи, с детсадовского горшка. Самый долгожданный, светлый и любимый всем сердцем. Тот, кто поймёт, кто всегда будет рядом. Кто будет радоваться тому, что ты делаешь.       Гнойный-то? Ему так «Горгород» понравился, что он аж плевался на баттле, когда читал свой раунд. Хотя это его увёртливое, какое-то скользкое и мягкое, как туша лисицы, «я слушал», когда Мирон возмутился по поводу его слов и предложил переслушать трек «Кем ты стал», всё же говорило о том, что что-то да ему понравилось.       Да какая вообще разница, понравилось ли ему или нет? Не колышет. Нет — значит нет. Не всем обязано нравиться его творчество! Мирон в жизнь не скажет, что Слава делает годные треки. Параша на параше. Уши вянут такое слушать. Какой-никакой вкус в рэпе у него точно есть, как-никак, а именно на нём он и рос. Только не на этом дерьме, а на нормальном рэпе. Впитывал всё его развитие, наблюдал за становлением звёзд в этой среде. И очень жадно перенимал их методы, их рифмы и флоу. Он старался быть похожим и вскоре превзойти каждого.       Не сказать, что это получилось, но он уже остыл. Не к творчеству, его он всегда чтит, держит в памяти, сердце и душе, порой забрасывая, хотя разные обрывки всё равно пополняют стол. А вот к тому, чтобы стать как его кумиры или даже лучше. Мирон в жизни не поверит ни чужим словам, ни себе родимому, что он достиг уровня Маршала и Саваши и других культовых рэперов, на которых равнялся по молодости. Он стал кем-то другим, стал собой. И всё, большего ему уже и не надо. Только пытаться усовершенствовать себя, но это уже невзирая на других. И жить. Просто жить. Раньше ведь приходилось выживать, постоянно зубрить материал в школе и универе, потом работать за гроши, сводить концы с концами, он тогда даже женился случайно, на каком-то юношеском максимализме. Он тогда только и делал, что пахал. А теперь есть время пожить. Есть достаток, постоянный крупный доход и весомый банковский счёт за спиной. Если что — денег хватит на всю жизнь.       Теперь можно успокоиться и жить.       Придя к таким мыслям, Мирон вдруг загорелся. Загораться подобным образом было для него опасно. Все его движения в такие моменты координировала Женя. Если что, если перегнул палку, то она всегда здесь, рядом. Скажет «нет, так не пойдёт». Поможет. Немного освежит, не затушив разгоревшееся пламя.       Только вот сейчас и с ней контакт был немножечко покоцан. Всё из-за Славы. Из-за того, что он появился и привалил новых обязанностей. Возвращаясь к старому вопросу. Соулмейт ли ему Слава? Нет. Определённо нет. Да, судьба их свела вместе, но она не сказала, что ему делать. Выбор за ним. Если бы судьба хотела, чтобы они были истинной парой, то сделала бы Славу нормальным соулом. Мирон бы это пережил с лёгкостью. Попробовал найти общий язык и завести нормальную крепкую семью. Но не с этим Славой. Он не его соул. Он типа заболел. Безнадёжно и насовсем. Смерть — ей можно дать такое же определение. Смерть, это болезнь, когда ты перестаёшь существовать. Какой из Славы сейчас Слава? Никакой. Значит, он умер. Нужно только поддерживать для других его тело. Видимость жизни.       Если Слава будет всегда рядом, то Светло перестанет жаловаться на горюющего сожителя его, Мироновым, друзьям. Те могут только иногда заходить узнать, как там, всё ли в порядке? А Слава всегда, как хороший мальчик, ответит, что у него всё превосходно! Если его спрятать здесь, то больше не будет большинства проблем. Никто больше не будет названивать и написывать. Слава рядом — чё ему звонить? И так всё видит. И если сказать ему — будет сидеть тихо и не мешать, а то и вовсе уйдёт в другую комнату. К тому же будет убирать и готовить, только лишь затем, чтобы услужить. Ну идеальный же раб!..       Так. Мирон встряхнул головой и налил себе ещё вина. С рабом он погорячился. Или всё же нет? Раб живёт для своего хозяина. Слава живёт для него, Мирона. Раб выполняет все указания хозяина. Слава делает всё, что скажет ему Мирон. Раб не перечит. Слава тоже не будет. Он никогда не откроет рот, если его что-то не будет устраивать. Только раба нужно содержать ещё. Поить и кормить со своих денег. Денег не жалко, конечно, но у Славы здесь есть большой отрыв! Он гроши, но зарабатывает со своих треков! А сейчас после баттла будет вообще звездой. И будет постоянно занят! Значит — перестанет мозолить глаза! Боже, а почему он раньше об этом не догадался?       Вино всё же хорошо действует. Успокаивает, даёт подумать, прийти к правильным выводам. Хотя кажется, что какая-то маленькая деталька упускается из виду… Интересно, какая? Какие здесь могут быть подводные камни? Для остальных — всё хорошо. Для себя — тоже. И для Славы! Он же рядом со своим кумиром! Все в шоколаде. Да, никаких других деталей нет. По крайней мере в тот вечер они не пришли к Мирону в голову.       Он осушил до конца бутылку и позвонил Славе. Чувствовал себя в этот момент он просто превосходно. Наконец-то разобрался со своей жизнью, навёл порядок, всех распределил и всем угодил. Себе в том числе. Хотя сердце и продолжало тянуть от того, что у них ничего не вышло с Ди. Её отказ разбил сердце.       — Алё, Слава. Добрый вечер, — улыбнулся Мирон, играясь с оставшимся на дне бокале вином. — Хе-хехм, да, у меня всё прекрасно. Мгм? Ну, не звонил, потому что не хотел. Не было настроения. Не бери в голову. Я вот чего звоню. Приедешь ко мне? Да, сейчас.       Вопрос был риторическим. По крайней мере Мирон только сделал вид, что интересуется ответом. Это была норма приличия. Итак же было ясно, что Слава приедет к нему сломя голову в любое время и из любого места.       Он и приехал.              ***              — Господи, — бубнил спросонья Ваня, опираясь виском на стену перед входной дверью. Он с трудом улавливал Славины ловкие движения, — а чего он не в три ночи предложил приехать, а всего лишь в час? И с чего это такая щедрость, хотя за весь день он даже не удосужился позво-о-онить, — зевнув, договорил он и выпрямился. — Чего зовёт-то?       — А какая разница? — поднял голову Слава. Он уже довязывал шнурки на кроссовках. — У него настроение было не особо, а сейчас хорошее. Захотел увидеться.       — Н-нда, захотел увидеться. А ты не сказал ему, что спал там? И не забывай, что у нас на завтра встреча запланирована. Телефон не выключай, я тебе позвоню. Забудешь же.       — Не забуду, — фыркнул Слава. — У меня память всё ещё есть.       — А я думал в ней записаны все текста треков и раунда великого Охуморона. Ну раз есть место… — глумливо отозвался Ваня, подходя ближе, чтобы закрыть за ним двери.       Слава смутился и быстро сбежал в парадную, бросив короткое прощание. По правде говоря в этом Ваня был абсолютно прав. Большая часть памяти уходила на запоминание повадок Мирона, его вкусовых предпочтений, в одежде, еде, музыке, да везде. И остальная на его творчество. Не особо любимый «Горгород» уже успел выучиться наизусть. Каждый трек. Хотя Слава и был уверен, что не сможет прочитать так же великолепно, как это делает Мирон, но просто зачитать сможет точно.       Он понятия не имел, зачем Мирон приглашал его так поздно, но, конечно же, был этому безмерно рад. Ведь он его приглашает! Сам! Позвонил и спросил, не хочешь ли приехать? Конечно хочет! Как он мог не хотеть это сделать? И голос у него был тогда такой… мягенький, мурчащий. Шкодливый даже. Словно вокруг Славиной шеи обвивался кошак с нежнейшей шёрсткой. И ставил свои мягонькие подушечки лапок ему на голую грудь и обнажённые плечи.       Хорошее настроение может передаваться воздушно-капельным путём и даже через телефон! Слава поехал на такси, поэтому весьма скоро оказался возле подъезда Мирона. Код от его дома выгравировался в памяти наравне с его датой рождения, ростом, весом, группой крови и… со всей другой личной информацией… В общем-то да.       Нет, не сталкерил. Изучал. Изучал биографию своего любимого — не богохульно, а даже похвально. Так что, без этих там, без обид. Но всё равно Слава надеялся, что Мирон никогда не узнает, насколько доскональным объектом изучения является. Перерывать все записи на хип-хоп.ру было отдельным удовольствием. Там и фотографии были! И столько интересных историй. И слова Мирона всегда были очень либералистическими, он мыслил так, как должен мыслить любой нормальный человек. Женщин бить нельзя, короткая юбка — не повод для изнасилования и всё такое. Несмотря на то, что жизнь Мирона помотала и от ментов он тоже бегал, да и вообще законопослушным гражданином по молодости своей не то, чтобы был.       И всё равно идей и взглядов он придерживался верных. Хотя, даже если бы и не верных, Слава всё равно не перестал бы его любить. Будь Мирон нацистом-анархистом и кем там только ещё можно быть, да хоть чокнутым религиозным священником, которого корёбило от однополых пар (такие редко, но встречались и постоянно вопили, что раз от связи нельзя получить детей, значит связь неправильная), он бы и тогда не перестал его любить. Ну как можно? Как можно не восхищаться этим человеком?       Поэтому Мирон был идеальным!       Все люди неидеальны, а он вот один такой идеальный. А Слава полная его противоположность — никудышный человек. Ничего идеального или выдающегося в нём нет. Нет, не было и не будет.       Дверь открылась, и всё Славино лицо озарила светлая искренняя радость. Мирон кротко улыбнулся ему в ответ и пропустил внутрь. Он мягкой походкой направился на кухню, от него пахло хорошим вином.       — Ты что-то празднуешь? — заходя на кухню, спросил Слава и чуть ли не столкнулся там с Мироном. Тот улыбнулся ему блуждающей улыбкой и быстро провёл пальцем по его носу.       — Не знаю как это назвать. Скорее просто решил выпить, — ответил Мирон тем тоном, который читается как «это совершенно не важно и не надо больше об этом говорить». Хороший любовник исполняет не только прямой приказ, но и видит косвенный. Слава ничего ему не сказал, скромно улыбнувшись.       — Ты хотел, чтобы я приехал?       — Ага, — протянул Мирон. — Хотел. Пошли, надо кое-что обговорить и можем лечь спать. Или же перед этим заняться чем-нибудь интересным. Ты как?       За! Конечно за, блин. Слава просиял и закивал, на что Мирон с хмельной улыбкой похлопал его по голове, поворошив волосы. И пошёл в гостиную, плюхнувшись вскоре на диван. Слава присел недалеко, внимательно на него уставившись. Он понимал, что Мирон хотел сказать ему что-то важное. Если же он просто хотел поговорить, что было бы крайне удивительным, то Слава бы не расстроился, что ошибся, а лишь пуще обрадовался.       Но дело всё же было.       — Я тут подумал, что у нас с тобой какие-то странные отношения. Ты ведь хочешь со мной больше общаться, — он говорил с утверждающей интонацией, блуждая взглядом то по чёрному экрану телевизора, то по стене с книжными полками рядом, — видеться, заниматься сексом и подобное. Предлагаю тебе ко мне переехать. Так будет спокойней и тебе, и мне. Что скажешь?       Почему это прозвучало, как предложение руки и сердца? Как на такое вообще любой здравомыслящий человек мог бы ответить отрицательно? Мирон предлагал с ним жить! В этой священной квартире. Видеть его каждый день, ласкать взглядом эти острые и где-то мягкие черты его тела и лица, а быть может и касаться… И тогда он, конечно, сможет делать Мирона счастливее каждый день! Видеть его улыбку и, быть может, даже сможет влюбить его в себя! Ничего на свете было не нужно, кроме как это. Самое заветное желание — чтобы Мирон его любил. Сколько романтических картин уже прошло через голову. Как у девочки-подростка, влюбившуюся в своего кумира…       Мирон усмехнулся его слишком долгой паузе и застывшему в счастье лицу. Он подманил его пальцами ближе, положил на шею руку и пьяно поцеловал. Нежно подбирая губы и медленно и неимоверно правильно и желанно впутываясь своим языком. Горячий… желанный поцелуй затопил сердце и оно от напряжения слегка треснуло. В животе закололо, забурлило, запорхали бабочки с острыми крыльями. Мирон навалился сверху и прижал Славу к дивану. Давление его твёрдых, мгм, таких охуенных рук он чувствовал на своих плечах и пьянел от каждой секунды контакта с ним. Тяжёлое дыхание слышалось приятной музыкой. Записать бы его на диктофон и крутить, когда Мирон будет куда-то уезжать.       Никуда он не должен уезжать! Слава схватился за его плечи — и из-за этого пальцы загорели огнём, он ведь тронул неприкасаемое — и прильнул к нему всем телом, напрашиваясь на новый поцелуй. Пожалуйста, говорили его движения, бери меня, делай со мной всё, что хочешь, только ласкай, продолжай быть рядом, быть таким хорошим и милым, быть рядом. Не уходи никуда и никогда, я не хочу тебя отпускать.       — Какой же ты податливый, — поощрительно сказал Мирон, проводя ладонью по Славиному животу. — Отзывчивый. Хороший. Ты очень хороший, когда молчишь, стонешь и соглашаешься. В паху даже твердеет, можешь проверить.       Это звучало как приглашение. Слава горящую, практически до боли, ладонь положил ему на пах и попробовал сжать. От этого по спине прошёл огонь. Под рукой было тепло и выпирало. Мирон возбудился от него и его можно было трогать. Как не подохнуть от счастья? Слава боялся своевольничать, он шумно вдохнул воздух и прерывисто выдохнул, поелозил.       — Ты меня?..       — Обязательно, — с готовностью отозвался Мирон. Его ладонь прошлась по Славиному бедру. — Обязательно…       Хорошая была ночка. Горячая. И долгая. Мирон очень долго не мог кончить, сказался алкоголь. Слава потом с тяжело стучащим сердцем лежал под одеялом, смотря в потолок и перед тем, как заснуть, в его голове пронеслись слова: «Ты очень хороший, когда молчишь, стонешь и соглашаешься».       Что ж, звучит как план действий к жизни с ним под одной крышей. Не задавать лишних вопросов, ублажать в постели и всегда со всем соглашаться. Это было несложно, лишь бы только Мирон был доволен им.              ***              Всё шло прекрасно! Просто великолепно, Мирон даже не ожидал, что его построенные планы будут настолько выверенными и чёткими. Что они будут выполняться пункт за пунктом. Со Светло пришлось побазарить и наобещать ему там чуть ли не медных гор и самой лучшей для Славы жизни, словно он его не к себе домой забирал, а в пансионат высшего класса увозил. Так или иначе уже через месяц друзья оттаяли полностью. Не было больше упрёков, что он не слишком хорошо занимается Славой.       А ведь по сути ничего и не изменилось! Просто Слава теперь был у него дома под присмотром. Нет, без него. Лишний раз Мирон на него старался не смотреть. Вообще старался обособиться от мысли, что с ним кто-либо живёт. В постели Слава был до одури отзывчивым, это кружило голову. Сосал вот только он хуёвенько, но очень старался, поэтому Мирон надеялся, что в скором времени навыки у того подрастут. Ещё он готовил. Старался изначально делать и завтрак, и обед, и ужин. Хотя бы бутерброды, но делать. Потом понял, что с расписанием Мирона и вставанием непонятно когда, это делать не особо удобно. К тому же самому Мирону столько раз в день питаться было неинтересно. Ненужно. Он вполне себе справлялся лёгкими перекусами.       Плюс был и от уборки. Достаточно было раз сказать: «убирайся, только чтобы всё было потом на тех же местах», как так и начало происходить. Кажется, вещи перестали после уборки передвигаться даже на сантиметрик и возвращались ровно в то положение, в котором и были до. Смешило и умиляло.       Всё сперва смешило и умиляло. Радовало, что Слава не требовал ласки. Точнее как, он её хотел, но не приставал с этим. Гладить, целовать и вдумчиво ебать Мирону хотелось его только под алкоголем, а напиваться из-за этого так часто в планы не входило. Он выпустил несколько треков, один с клипом. Дожидался баттла с Дизастером. Слава же занимался своими делами и особо не маячил. Разве что с ним приходилось спать. И во время сна он мог жаться слишком сильно, словно к мягкой игрушке. Это вот подбешивало. Ассоциировать себя с игрушкой — вот те ладно. Перебор. Он человек, а не огромный мишка или отопительная станция. Одеяло есть, если холодно или пообниматься хочется.       Но в целом до своего дня рождения Мирон проблем толком и не замечал, точнее закрывал на них глаза. А когда оно наступило, что ж… он праздновал… Как всегда в компании близких друзей, которые знали о его проб… соулмейте и при нём. Слава их не знал и познакомиться толком не хотел, а друзья только и делали, что спрашивали, как он и всё ли у них в семейной жизни хорошо. Слава был молодцом, — Мирон его за это потом, как только гости ушли, похвалил, — отвечал идеально, будто бы у них двадцать четыре на семь был медовый месяц и не было никаких проблем. Да их и не было. И всё же он на этом празднике жизни был лишним. Все уже разошлись и Слава стал убирать со стола, а Мирон уставший рухнул на диван и уплыл в дрёму. У него день рождения, можно и побездельничать и уснуть где хочется. Свет вдруг выключился, рядом с ним присел Слава и легко толкнул в плечо, призывая пойти в постель.       Не он должен был быть здесь. Не он. Его подхалимство играло на руку, но продолжало медленно раздражать, с каждым днём всё сильнее и сильнее. Ходящий по пятам ребёнок. Нежеланный ребёнок. Проявляющий ненужную инициативу.       — У тебя хорошие друзья, — сказал мягко Слава, поднимаясь.       — Ты их не знаешь, — огрызнулся на это Мирон и без желания поднялся, принял сидячее положение на диване. — И ты их не слушал. Смотрел исключительно на меня. Меня бесит это. Тебе больше смотреть некуда? — с раздражением спросил он.       Слава потупил взгляд.              ***              В одну из совместных ночей Мирон пожаловался, что Слава смотрит куда угодно, но только не на него. И только не прямым взглядом. Ему это не нравилось. Слава с тех пор постарался исправиться и всегда при разговоре, да и вообще всегда, смотрел на него, не всегда в глаза, это было делать морально тяжело, но в его сторону.       И на день рождения Мирона случился первый яркий сбой — до этого всё было незначительным. Как тогда надо смотреть? Как ему будет лучше? Как ему больше понравится? Он робко поинтересовался об этом у самого Мирона. Но лишние и глупые вопросы раздражали Мирона тоже. Поэтому тот в агрессивной манере бросил что-то про «в глаза при разговоре, а так пяль куда знает, хош в пол, не ебёт».       В пол подходило больше всего. А в глаза было страшно смотреть. Вдруг Слава различил бы там недовольство? Огорчение? Если не смотреть в глаза, то можно надеяться, что его любимый человек им доволен. Полностью доволен. Чтобы так и было, он стал трудиться ещё сильнее, пытаться понимать его ещё лучше, делать ещё больше.       Но почему-то, чем дольше они жили вместе, тем больше Мирон был недоволен. Еда недосоленная, недоперчённая, пережаренная, жирная, не особо вкусная, заказная. Посуда грязная, хотя Слава только закончил готовить и просто не успел бы её помыть. Пыль не везде протёрта, развод на окне остался, в душе забыл кран переключить, шампунь стоит не там где надо… Один раз Мирон сардонически поинтересовался за обедом «ты что, меня не любишь?». Случай тогда был не особо стоящий внимания, опять что-то неправильно приготовил или медленно что-то передал. Но это было настолько обидно, эти его слова, что потом всё начало валиться из рук. Упала и тарелка с супом. Разбилась и забрызгала всё вокруг. Немного попало и на Мирона. «Что за растяпа?» прилетело от него. Славе хотелось плакать. Он не понимал, что делал не так, почему, почему им были недовольны? Как он ещё мог угодить? Он быстро начал тряпкой вытирать суп с пола и заодно сваливать в совок осколки тарелки. Руки подрагивали, движения получались неловкими. Мирон поднялся из-за стола, и Слава сразу бросился к нему, сказав, что рано пока вставать, пол испачканный и в осколках.       — Из-за кого же? — язвительно поинтересовался тогда Мирон.       Слава боялся хлюпнуть носом, он чувствовал, как в нём собираются сопли, а в глазах слёзы.       — Я сейчас принесу тапки, — пробормотал он быстро.       — А чего сразу не принёс, а ко мне кинулся? Я без тебя встать что ли не смог бы?       Это давило. Боже, он хотел расплакаться. Сколько лет он нормально не позволял себе плакать, только разве что смерть отца заставила его рыдать ночью в подушку, а потом долго оплакивать это с друзьями за чарками водки. И вот тогда было настолько же плохо, что слёзы перестали контролироваться. Он шмыгнул носом и принёс тапки, протянул их Мирону. Тот сразу заметил:       — Я что, их на руки надевать буду?       Не на руки, конечно. Слава помотал головой. Опустился на колено, поставив перед ним тапочки. Он хотел не существовать тогда. В том моменте, в той гнетущей атмосфере. Накосячил немножко, но нельзя так. Нельзя немножко косячить. Нужно быть идеальным, таким же идеальным, как и он. Нужно быть хорошим и верным. И тогда-то он точно улыбнётся со всей своей искренностью.       — Встань, — брезгливо сказал Мирон. — Испачкаешься.       Слава поспешил исполнить его волю. Он не знал куда себя деть, забыл на нервах, где лежит половая тряпка, где веник, хотя он лежал рядом с совком. У него сильно заболела голова.       — И чего вот ты плачешь? — вздохнул Мирон.       — Я не плачу, — ответил Слава. Это было правдой, ведь слёзы не текли у него из глаз, а только собрались в них. Из последних сил он их сдерживал.       — В лицо мне посмотри, в глаза.       Это было весьма трудно сделать. Ведь Слава точно знал, что сейчас Мирон был им недоволен. Ни его словами, ни действиями. Ничем. Всё он делал неправильно, да и вообще оплошал с самого начала. И сейчас поднять на него глаза… Это как посмотреть в окно, ведущее в ад. Только там будет не боль, а разочарование, что автоматически принесёт боль Славе.       И всё же он решился. Ненадолго. Не в силах был слишком долго держать взгляд. Зачем? Он не хотел такую пытку. Всё что угодно, но только не смотреть в его глаза. Ледяные и недобрые. Ни капли ласки. За последний месяц она выветривалась как только могла. Вся нежность уходила куда-то мимо. Больше такой горячей совместной ночи как тогда, когда Мирон предложил ему переехать, не было. Он видимо не заслужил подобного. За что его будет ласкать его любимый, когда он не удовлетворён? Когда ему что-то в тебе не нравится, что-то в том, что ты делаешь и как? И эта разбитая тарелка. Самый сильный просчёт.       Щеку обожгло ударом. Слава еле держался на ногах, поэтому чуть не упал, потеряв координацию, но вовремя схватился за стол. Слёзы застыли, но с тем хотели наконец-то вытечь. Он бросил короткий взгляд на Мирона и увидел, как того заполняет… вина? Но за что ему винить себя? Нет, нет, ты не виноват! Это просто я идиот, думал лихорадочно про себя Слава. И прежде, чем Мирон что-либо сказал, а он хотел уже сказать. Был каким-то растерянным и хотел что-то сказать, но Слава его перебил.       — Прости, — сказал он. — Я виноват. Больше такого не будет.       Мирон одарил его немного странным взглядом, который вскоре стал задумчивым. Потом он встряхнул головой и прошёл мимо него, кинув «уберись здесь», перед тем, как пропасть в спальне.       — Уберу, — прошептал одними губами Слава, прикрыв глаза. Слеза всё же покатилась по его щеке. Он сжал руки в кулак и принялся быстро всё убирать. Он больше не допустит подобного. Он будет смотреть за тем, что Мирону нравится, а что нет — хотя и так наизусть это знает, — и сделает так, чтобы тот больше не смотрел так, так холодно, и не ударял. Хотя пощёчина отрезвила.       Если ударил, значит за дело.