Я тебя не выбирал

      Врать было всё так же легко. Говорить, что всё в порядке, что с Мироном жить просто замечательно, что тот его не бьёт и хорошо заботится. Врал Слава Ване. Врал и себе. Всем вокруг, кроме Мирона, потому что ему врать было нельзя. Язык бы не повернулся сказать неправду. Но он и не спрашивал. Он никогда не интересовался его личным мнением. Хотя… да, конечно, это же смешно. У Славы нет личного мнения, он подражает в этом своему любимому.       «Что не бьёт» — Ваня часто спрашивал про это. Слава не понимал почему. Потому что что-то видел на лице или улавливал в голосе или потому что ему кто-то говорил, что Мирон ходил не совсем в духе. Недавно вот к ним завалился Евстигнеев просто попить чая и поболтать. Тогда пришлось играть особо усиленно. Даже Мирону. Он радовался сквозь зубы и говорил со Славой обычной своей интонацией, а не недовольной или приказной, какой говорит без свидетелей. И улыбался. Без грамма искренности, зато улыбался.       Возможно, Евстигнеев раскусил, что не всё у них было гладко, увидел по глазам или просто не поверил этому спектаклю и передал свои наблюдения Ване. А тот решил докопаться до истины. Но какая была истина? Мирон был холоден, его часто не было дома, а когда он был, то молчал. Если он что-то говорил делать, то это сделать нужно было быстро и правильно, не затупив ни на чём. Если он сказал поставить телефон на зарядку — значит нужно взять телефон, пойти принести зарядку и поставить его заряжаться там, где был Мирон или где он планировал быть ближайшее время. Если он говорил это перед сном — значит нужно было ставить возле кровати. Если просто подзарядить в течении дня, значит уже по обстоятельствам, где тот будет обитать всё время зарядки. И когда телефон зарядится — нужно вернуть зарядку на видное место, а телефон отдать обратно ему. За это мог благодарно кивнуть, впрочем без тени улыбки на лице, или даже пошебуршить по волосам. Это случалось только при его хорошем настроении.       Можно ли было накосячить в этой просьбе? Да, можно было. Слава делал это три раза. Один раз Мирон не мог найти телефон, другой зарядку, третий — Слава пошёл сначала за зарядкой, а потом уже вернулся за телефоном. Порядок нарушать тоже было нельзя. За такие проступки Мирон не бил, а только кричал или рычал, что тоже било морально так же, как пощёчина. Бил он только если было много затупов и дёрганий, чтобы отрезвить. Ему очень не нравились втупления.       — Я уезжаю, буду к утру, — осведомил Мирон Славу перед самым своим выходом. — У тебя на завтра есть какие-нибудь дела?       — Ваня хотел на студии собраться, — неловко ответил Слава, смотря мимо Мирона на дверь. Хотя он говорил с ним, смотреть на него сейчас было не особо хорошей идеей. На него надо поднимать глаза только тогда, когда Мирон говорит и смотрит в ответ. Если же его взгляд направлен в любом другом направлении, то пялить на него — табу. Точнее это ему не очень нравится, что в любом случае означает табу.       — На студии? — нахмурился Мирон и, задумавшись, замычал. — До скольки?       — Как получится, но приблизительно до семи вечера.       Ответ «как получится» был чистой правдой, потому что они, когда собирались записываться, вообще не ебали насколько это получится. Всегда появлялись какие-то нюансы, от проблем с аппаратурой, до обычных житейских разговоров или идеи заказать чего-нибудь покушать или куда-нибудь после завалиться. Так час мог растянуться на три. Но такой ответ был слишком неточным, а Мирону это не нравилось, поэтому Слава и придумал приблизительную цифру, поставив себе рамку, которой изначально не было.       — Лучше… хотя, — ещё немного подумав, Мирон взмахнул рукой. — Можешь и дольше.       Это было странно. Не то, что Мирон спросил об этом или передвинул время как ему было надо, а то, что с ним в последнее время начало твориться. Слава всегда понимал, честно, всегда, что он ему не нужен. Что он обуза, которую на самом-то деле Мирон видеть рядом с собой не хочет. Терпит просто потому что давят друзья, внутренний долг какой-то и общество. Но в первую очередь всё же личное окружение. Они говорят, что он должен сделать, а он уже решает как. И это было понятно и видно. Хотя бы по тому, что Мирон постоянно спрашивал: «Тебе заняться нечем?», «Тебе на студию не надо?», «Когда ты там будешь в шоу своём сниматься?», «Тебе интервью ведь предлагали? Ты же согласился, да?», «Когда ты там в тур уже уезжаешь?». То есть, он всегда хотел спровадить его из дома. Но вот… Не так давно Слава задержался на концерте, потому что заболтался с ребятами, а те его не хотели отпускать и спаивали, всячески отвлекали от того, что нужно возвращаться домой. Обычно, подобные задержки ни на что не влияли, а то и одобрялись, но тогда Мирон разозлился, ударил со словами, что нужно быть дома вовремя. Это было странно и неожиданно. После этого был ещё случай, когда он наоборот урезал ему время с другими, то есть намерено позвал домой раньше.       И теперь он сказал «лучше… хотя». Он о чём-то подумал, а потом высказал полную противоположность. «Можешь и дольше», то есть изначально было «Поздно — будь дома раньше». И вот это-то и было странным. Он задумался. Он хотел, чтобы Слава не шатался хрен знает где, а был дома. Это совсем недавнее изменение и Слава ещё не понял радоваться ему или бояться его. И отчего оно вообще возникло, он тоже не знал.       Домой в тот день он пришёл в семь с копейками вечера. Мирон сидел за диваном, читая книгу, сперва повернулся к нему, а проверив, посмотрел на часы на своей правой руке. И продолжил читать, ничего так и не сказав.       Это можно было бы пропустить, не обратить на это внимание, но в действительности Слава понимал, что это слишком много для него значит. Это значит, что теперь Мирон будет следить за его временем, контролировать во сколько и куда тот уходит. Насколько. А возможно и зачем. Явно же это не от заботы делается. Слава в это не верил. За всё время совместной жизни он слишком хорошо выучил его повадки и эмоции. По Мирону было всё легко читать — у него было написано на лице всё то, что творилось внутри него. Если он чего-то не понимал/не знал — сильно хмурился. Раздумывал — слабо хмурился. Был рад — легко улыбался. Был возбуждён — смотрел соответственно. Был раздражён — поджимал губы, зубы, мог и кулаки, брови выстраивались прямой линией и грузно нависали над глазами. В общем, Слава мог перечислить любую его эмоцию и показать, как она должна выглядеть и детально про неё рассказать. Любую эмоцию и любое чувство. Забота — чувство и действие. Если как действие его желание контролировать время худо-бедно напоминало заботу, то как чувство на нём вообще не проявлялось. Он спрашивал либо строго, либо хмуро, либо задумчиво. Но без ласки, без волнения, без настоящего интереса.       Значит он не заботился, а просто хотел контролировать. Или быть может что-то ещё. Хотя по нему и можно было читать его внутренние переживания, в голову всё же залезть было невозможно. Эмоции на лице — лишь следствие того, что он надумал в голове, что действительно почувствовал. И его действие — такое же следствие. Разбираться со следствием совсем не то же самое, что разбираться с первопричиной.              — Сегодня будем бухать до утра! — весело сказал Ваня, сверкая широченной улыбкой, и поднял в воздух свой бокал пива. Немного выплеснулось на стол, но он этого даже не заметил.       За столом сидело всего пять человек. Все оживлённо разговаривали друг с другом до этих слов. Потом Ванин тост поддержали и взмыли, как и он, вверх свои кружки и бокалы — кто с чем. Придержался только Слава.       — Мне нужно дома быть к одиннадцати, — промямлил он, вспоминая утренние слова Мирона «Чтобы до одиннадцати был дома», поставленные прямым текстом. Нарушать их было нельзя. Но Ване об этом не скажешь. Он только закатил глаза и ударил его по плечу, похлопал ободряюще затем несколько раз.       — Ой да ну ладно, ты ребёнок что ли? Придёшь — когда посчитаешь нужным!       Остальные его поддержали и громко чокнулись. Ваня пихнул Славу в бок и одним только взглядом строго наказал ему выкинуть из головы все лишние мысли и поддержать тост. Слава вздохнул и чокнулся со всеми. Он правда не хотел уходить от них, они собирались крайне редко, а так мило не сидели уже довольно давно, но скоро его ждали дома. Была возможность попросить у Мирона задержаться здесь подольше, но Ваня отобрал у него телефон и надёжно спрятал к себе в задний карман. Теперь он научился бдить за ним даже в пьяном состоянии. И не давать в руки, пока сам не посчитает нужным.       Ехать до дома отсюда на такси было полчаса. За сорок минут Слава стал настойчиво уговаривать Ваню вернуть ему его аппарат и вызвать ему такси. Нужно было срочно уходить. Но весёлый пьяный Ваня ни в какую не соглашался с этим.       — Да не будет он тобой недоволен, расслабься. Дай ему одному хоть денёк наедине с книжкой побыть, — друг за другом начали говорить остальные, сидящие за столом.       — Он мне сказал быть дома к одиннадцати, — в какой раз повторил Слава. — Не позже, — он нервничал. Ему нельзя было опаздывать.       — Он тебе не мамка, — запел Ваня, наливая ему ещё пива. — Ты ему не дитё. Пускай лесом идёт, хули он тебя по времени ограничивает? И ты его ограничь тогда!       Какая бредовая и ужасная мысль. Славе даже плохо от неё стало и он маленько побелел. Нельзя ничего говорить против слова Мирона, а тем более его в чём-либо ограничивать. Это как приказывать дикому тигру отойти подальше. Покричать можешь, но в итоге он тебя на клочки разорвёт. Правильные действия — подкинуть животному мяса и тихонько свалить, пока тот будет занят. Ну или не мяса, но чем-нибудь его отвлечь и задобрить.       Славе нельзя было терять лицо и идеалистическую картину мира. Если бы он сказал Ване, что за такое Мирон вполне себе может не просто разораться, а ударить, то вообще бы никуда не поехал, а на Мирона уже налетели бы и Евстигнеев, и Женя и кто там только не налетел бы. Весь его круг общения. А всё равно злость от этого Мирон выпустит именно на него. Не сначала, так потом, при первой же возможности, когда они останутся где-нибудь наедине. Тогда приветливая улыбка спадёт с лица и вернутся его холодные глаза, которые одним своим видом секут плетью по спине с громким звуком рассекающихся воздуха и кожи. И за все приченённые ему проблемы он справедливо ударит, только непонятно с какой силой. Насколько он тогда будет зол? Насколько будет контролировать себя? Синяк поставить не должен, потому что его увидят и обратно устроят промывку мозгов. Хотя бить по местам скрытым одеждой никто не запрещал, но Мирон предпочитал лицо.       Получается, что он встал в безвыходное положение. Ване сказать правду он не может, уехать домой не может, предупредить Мирона не может. В итоге тот будет недоволен в любом случае. Но лучше опоздать, чем выдать его.       — Ты чего такой кислый, а? — бубнил Ваня себе в пальцы руки, на которую он опирался подбородком. — Ну порычит немножечко твой ненаглядный, пусть. А то он слишком табушечек тебе наставил. Ты вообще у него домохозяюшкой работаешь, а где оплата? Где возможность посидеть с друзьями? Где счастье в супружеском ложе?       Остальные фыркнули, засмеялись и поддержали одновременно. Славе даже грустно стало. Действительно, где это всё?       Но он взял себя в руки и слабо улыбнулся.       — Мне и так прекрасно, — сказал, кривя душой. В любом случае он был рядом с Мироном и менять это ни на что другое не хотел.       Ваня медленно помотал головой и глубоко вздохнул. Налил ещё пива. Чокнулся с другими. Похлопал по плечу и со всей своей дружеской заботой сказал:       — Расслабься. Выпей с нами нормально. Как в старые добрые.       Он был уже хмельной, говорил тягуче, но это брало за душу. Ему хотелось верить. Захотелось вернуться в прошлое и не баттлится с Мироном. Тогда бы не было ничего последующего. Вообще ничего. Главное — не пересекаться с ним. Не общаться с ним. Не видеть его в живую. Потому что тогда сердце вновь отдалось бы ему. Полностью и безвозвратно. Запретные такие мысли, но из головы они не прогнались сразу только из-за алкоголя. Хотя в трезвом состоянии умерли бы в зиготе.       Вечер дошёл до одиннадцати и только его перевалил, как у Вани зазвенел телефон в заднем кармане. Мелодия на звонок Мирона была его треком, самым любимым Славой ещё со старых времён. Этот трек он выбил у него исполнять на своих концертах. (Мирону было в целом похуй, но от просьбы он умилился). Называется «Йети и дети». Припев — сигнал. Пора быть дома, а где ты? Славу сковал страх. Сердце остановилось, замерло. Мир побледнел и словно бы вымер вместе с ним.       На Ваню звонок такого эффекта не произвёл. Он лениво достал телефон и посмотрел на вызов, поднял вопросительно брови. Ещё бы. Мирон звонил крайне редко.       — Педантично, — вывел он пьяно. — Сейчас одиннадцать часов. Мама волнуется, почему ты не дома? — усмехнулся развязно Ваня и принял вызов.       Сердце остановилось во второй раз. Слава хотел выхватить телефон у него из рук и убежать сломя голову, например, в окно выброситься с разбега. Всё шло не так, неправильно. Что Ваня может наговорить Мирону? Если учитывать то, что они друг друга ненавидят холодной ненавистью, то ничего хорошего после их разговора явно не будет.       — Отдай, — вышел из оцепенения Слава и дёрнулся к нему.       — Тих-тих-тих, — повёл указательным пальцем Ваня, вовремя вскакивая со стула. — Чего ты так дёргаешься? Дай с твоим муженьком поговорить. Или всё же с мамочкой. А, Мирон Янович? Мгм? Ну чего ты такой недружелюбный? Не дам я тебе Славу. Ну и что? Ты раньше радовался, когда я у него телефон забирал. Пф, ему не семь лет, дай посидеть нормально. Скажи Славе, что всё хорошо и ты разрешаешь ему остаться, ну, чтобы ему было спокойно. Погоди, я его дам, а ты пообещай, что скажешь это. Что значит, ты со мной не хочешь разговаривать? Ну вот и иди в пень тогда, — оскорблённо фыркнул Ваня и сбросил вызов.       Сердце остановилось в третий раз. Слава боялся заработать себе инфаркт и поседеть раньше времени. Неужели сейчас Ваня его послал? И закончил вызов, когда тот что-то говорил? Господи… плакать захотелось. Что будет? Мирон обязательно что-то скажет по этому поводу, когда они увидятся. Как дышать, как жить?       — Чё ты белый, как мел? — цокнул Ваня. — О, опять звонит.       — Дай сюда! — крикнул Слава и потянулся за телефоном, но Ваня успел отскочить от него и сбросить вызов.       — Успокойся, — сказал он.       — Отдай телефон.       — Слава-Слава, научись хоть немного ему отказывать, — вздохнул Ваня. — Нельзя давать ему такую свободу, а то он ей воспользуется и будет тебе горе.       — Отдай телефон, — повторил нервно Слава. Он не выдержит ещё одного звонка.       Ваня, словно прочитал его мысли, выключил телефон. А потом сказал другим держать Славу, пока сам уходил в комнату, по всей видимости прятать телефон. Те его послушались, обхватили за руки и посадили обратно за стол.       — Чувак, он прав.       — Научись говорить нет.       — Всего лишь одна ночь, подумаешь…       Они это говорили, а у Славы лица не было. Лоб беспокойно хмурился, сердце больно сжималось, тело ощущалось желеобразным и в него со всех сторон втыкались иголки. Он не хотел думать, что будет дальше, но кроме этого ни о чём другом думать не мог. Остальных и Ваню в том числе он не слушал. Какая разница, что они говорят? Важно лишь то, что сказал Мирон. А он сказал быть дома к одиннадцати.       — И выпьем, и выпьем, и вы-ы-ыпьем, ребятки, — пропел Ваня, вплывая в комнату. — И выпьем за-а-а…. За что мы выпьем? А-а-а просто выпьем. Давайте музычку врубим, а то скучно что-то. Даже не пытайся его искать, можешь всё перерыть, всё равно не найдёшь. Я надёжно спрятал.       Они просидели ещё часа два. Слава сидел ни рыбой, ни мясом, тяжело смотря в свой стакан. Он практически перестал пить, тогда в него стали почти насильно вливать пойло. Нет, в старые добрые он был бы не против. Да даже не против того, чтобы в него вливали пиво, и тогда бы оно текло из переполненного рта и пачкало одежду. Это было бы абсурдно и весело. Но сейчас он не мог такое себе позволить, не мог так себя вести и не мог сидеть здесь. Пить столько вообще не мог — одно дело, когда он делал это под ЕГО присмотром, а другое, когда нарушался ЕГО приказ. Сейчас он был против всего этого только потому что это было нельзя. Под запретом. Хотя он же уже его нарушил? Мирон не узнает, если Слава попробует от него отдохнуть и действительно напиться. Нужно всего лишь последовать совету друзей и расслабиться, поплыть по течению.       По течению будущих проблем. Слава отогнал из головы все лишние мысли. Нет, он не будет пить, ему нельзя, и вообще ему надо уходить. Нужно канючить это у Вани до победного конца.       Вот чего только он не ожидал, так это звонка в дверь. И настойчивого стука. По затылку и спине прошлась волна холодного пота. Они не сидели громко, музыка играла умеренно, это не могли быть соседи. А если это были не соседи, то…       — Неужто твой припёрся? — удивился Ваня.       Удивляться было чему. Прошло немного больше, чем два часа с момента звонка. На такси ехать полчаса, как раньше уже говорилось. Значит, что полтора часа Мирон бесился и о чём-то размышлял, в итоге решив приехать сюда. Это сколько за это время злобы он успел накопить? И сколько ещё будет, когда в дверях он поговорит с Ваней? С пьяным Ваней. Это же вдвойне, если не втройне хуже.       И вообще, то, что он приехал уже было и удивительно, и странно, и явно плохо. Слава подскочил и пошёл было к двери, но Ваня остановил его ладонью в грудь, сказав, что он откроет сам. То, чего он боялся! Нет, нельзя, нельзя, нельзя им видеться!       Но Ваня уже, что было весьма быстро для пьяного человека, был возле двери и открывал замок. И вот в квартиру просочился лестничный воздух. Славе он показался трупным и леденящим душу.       — Здарова! Ты чего, к нам решил присоединиться? — весело спросил Ваня, прильнув к косяку двери и положив под щеку руки. — У нас лишнего бухла нет, — он светился и довольствовался случившимся. Этот его задор был крайне опасен.       — Светло, — пренебрежительно ответили из-за двери. Вообще дверной проём стал порталом в другое измерение. От него веяло холодом и смертью. И этот голос. Мирон не просто констатировал, что перед ним Ваня, не обратился к нему, а выплюнул это обращение, как бы через силу и брезгуя. — Почему Славин телефон выключен? И где он сам?       Сухо и по делу. Слава показался ему на глаза, нервно сжимаясь и сильно горбясь. Пересёкся с ним взглядом. Настроение у Мирона было ни к черту, ни к добру.       — Да здеся он, — отозвался с широкой шкодливой улыбкой Ваня. — Очень мило, что ты за своей принцессочкой приехал, но мы же ещё не закончили, у нас всё в самом разгаре! А телефон я у него забрал и выключил, а то он всё порывался тебе зачем-то позвонить.       — Правильно собирался, — сквозь зубы процедил Мирон, смотря ровно в Ванины глаза. Они играли в гляделки. Хотя Мирона эти детские игры не интересовали, он «проиграл» первым, бросив короткий взгляд в Славину сторону. Этот взгляд говорил: «Ты заставил меня приехать сюда и разговаривать с этим», то есть он осуждал. — Вам никто не мешает продолжать сидеть, но Славу я забираю, — отчеканил он не спеша Ване, чуть ли не через зубы, а потом резко добавил: — Слава.       Посыл был понятен, но трудно выполним.       — Я не знаю, где мой телефон, — негромко отозвался он, смотря под глаза Мирона, лишь на долю секунды заезжая на них.       Посыл был: «Мы едем домой, собирайся».       — Светло, — опять тем же брезгливым тоном через зубы проговорил Мирон. — Отдай ему телефон.       — Не, он пока никуда не едет. Будь человеком, звезда Олимпа. Дай посидеть нормально. Чё ты вот тут пугаешь его. Хуль ты вообще приехал, я не пойму?       — Волнуюсь, — ядовито протянул Мирон.       — Да я вижу, — скептично отозвался Ваня и закивал, как собачка на панельке, головой. — Но ты не боись, всё с ним в порядке будет. Можешь спокойно ехать домой, он под моим неустанным присмотром — убедительно сказал он и потянулся к ручке двери, чтобы её закрыть, но Мирон опёрся о дверь рукой и ногой, открывая её чуть ли не вовсю. Жест явно говорил, что дело так не пойдёт. Атмосфера была напряжённой, от них чуть ли не искры летели, вполне ожидаемой могла стать и драка.       На кухне остальные уже давно выключили музыку и молча сидели, осторожно прислушиваясь к разговорам из коридора. Слава же уже обулся и был, за исключением одной детали, готов к выходу. Главное, чтобы его не зацепило волной от их противостояния, он решил держаться молча, как прекрасно научился за последнее время.       — Скажи, зачем ты заставляешь оставаться его здесь? Он ведь не хочет.       — А тебя так интересует, что он хочет! — воскликнул и едко протянул Ваня, взмахнув рукой.       — Я сейчас про тебя говорил, — решил не заметить его слова Мирон. — Ты насильно держишь человека, отобрал у него личные вещи. Хотя что с тобой пьяным разговаривать? Слава, пошли домой. К чёрту телефон, он тебе не нужен.       Не нужен, значит не нужен. Лишь бы Мирон не злился. Слава быстро юркнул мимо Вани и встал Мирону за спину, не решаясь одному идти вниз. Он предчувствовал, что отчитывать его Мирон будет и по пути до дома. В том числе и пока они будут спускаться по лестнице.       — Сейчас принесу, — сквозь зубы кинул Ваня и пошёл в комнату.       Неужели это скоро закончится? У Славы от волнения голова заболела. Пусть на него будут орать и бить, зато он будет дома в тишине и покое — как бы противоречиво это не звучало. Будет в безопасности, сохраняя свои и чужие нервы. Рядом с ним, со своим соулом. Чтобы тот не волновался и чтобы он сам не волновался. Мирон и не волновался, но что-то испытывал, что-то, что побудило его явиться сюда. Это был поистине удивительный поступок для него.       Вернувшись, Ваня вручил в руки Мирона выключенный телефон и громко закрыл за ним двери. Они двинулись вниз. Мирон отдал Славе его телефон и стал на своём вызывать такси. Слава же ошалел от количества пропущенных и сообщений. В сообщениях были угрозы расправы в адрес Светло и угроза приехать. Это было час назад. Потом звонки и сообщения обрываются. Полчаса с тех пор Мирон ещё потерпел, позвонил один раз, получил обратно абонента-не-абонента и поехал к ним.       Это очень… настойчиво? И принципиально. Это далеко не забота, это просто… желание забрать своё. Вернуть то, что у него посмели забрать. Без намёка на человечность.       — Больше на пьянки с этим долбанутым ты не пойдёшь, — бросил Мирон, когда они спускались по первому этажу. — И не давай ему отбирать свой телефон, ты меня понял?       — Да, — быстро согласился Слава, громко сглотнув. — Прости, я хотел вернуться вовремя, но…       — Тебе помешал этот припизднутый, я тебя понял. Поэтому и говорю, что больше ты с ним пить не будешь и телефон свой всегда держи при себе. Я не хочу, звоня тебе, попадать к кому-то другому.       — Хорошо. Прости, что тебе пришлось сюда ехать.       Мирон кинул на него усталый взгляд и лениво пошебуршил по волосам. Это был один из самых ярких жестов его одобрения. Неужели, всё на этот раз закончится хорошо? Он по всей видимости остыл. Быть может, обрадовался, что вернул себе свою вещь и морально харкнул в лицо своему недругу. В любом случае, у него было уже не такое плохое настроение, с каким он приехал.       Они вышли на улицу, остановившись недалеко от подъезда.       — Машина будет через две минуты, — сказал Мирон. — Иди сюда, — добавил без своей обычной строгости, но всё же повелительно. Слава подошёл, встал прямо перед ним склонив голову и сгорбившись, чтобы стать к нему ближе, всегда так делал. Мирон в весьма нежном жесте вплёл левую руку в его волосы и наклонил к себе, поцеловал в лоб. — Ты должен быть рядом со мной всегда, разве нет?       — Должен, — прошептал едва слышно Слава, на сей раз по собственной воле смотря прямо в его глаза. Сейчас он не боялся это делать, потому что Мирон не был холоден, а был нежен и словно гипнотизировал. Эти глаза затягивали и усыпляли.       — Должен, — кротко согласился Мирон. — Молодец.       И оставил лёгкий поцелуй у него на губах. Спустя минуту подъехало такси, они сели и во время дороги даже не бросали друг на друга косые взгляды. Мирон скролил ленту в телефоне, перебрасываясь фразочками с водителем. А Слава просто пытался понять, что это было. И надолго запечатлеть в памяти эту кроткую интонацию и этот поцелуй в губы и другой в лоб. В темноте, далеко от света фонарей, прямо рядом с подъездом. Эти его очаровательные, как и всегда, но и такие магически манящие черты, хвалящие, утягивающие в чёрный омут глаза и тёплые руки в волосах.       Божечки, Славу пробрала приятная дрожь. Он запомнит этот светлый момент на всю жизнь. Это воспоминание будет как то, когда Мирон сказал к нему переехать, точнее предложил. Тогда он ещё предлагал. Был пьяненьким и довольным. Оставил одно из самых лучших воспоминаний. Вот второе. Ради таких ценных моментов ничего не жалко.              ***              Слава был его. Он ему принадлежал, потому что зависел от него. Намертво прилип. Если судьба подбросила тебе деньги, то грешно от них отказываться. Если подбросила хорошую работу — так же. И если подбросила человека — как и в тех двух случаях: отказываться глупо. Поэтому Мирон решил принять факт того, что Слава от него никуда не девается и просто вывел, что тот ему принадлежит. Полностью. С сердцем, с мыслями, со всеми потрохами. А всё своё должно быть с собой или хотя бы рядом. Мирон очень не любил с кем-либо делиться личными вещами. И разбрасываться тоже, этому его научила жизнь. Даже если живёшь на широкую ногу — не разбрасывайся тем, что имеешь.       Когда Слава куда-то уходил — он пропадал из поля зрения. Что он тогда делал, думал? Хотел вернуться? Должен хотеть. В любом случае он не может пропадать на неизвестное количество времени, когда пожелает. Это как если бы телефон взял и пропал! А если кто-нибудь важный позвонит? А у тебя ничего нет. Нет телефона. Поэтому если и отпускать, то так, чтобы самому было удобно.       Какое несчастье, что Светло не понимает на что покушается. Мирон хотел его испепелить, разрезать на мелкие части и переломать ещё живому все кости. Как он вообще смеет что-то приказывать, как-то ограничивать его Славу? Кто ему право вообще дал отбирать у того телефон? Это право имеет только Мирон. Право на Славу.       И Слава это подтвердил и подтвердит ещё сколько нужно раз. Почему другие не видят этого? Почему все так о нём пекутся? Хорошо ли ты обращаешься со Славой? Да, конечно. Держит рядом и иногда хвалит. Это хорошее обращение. И какая вообще разница, как он с ним обращается для других? Слава сам решит — нормально ему или нет. А так как все его решения напрямую связаны с ним, с Мироном, а Мирона всё устраивает, значит и Славе нормально.       — Ты сегодня свободен? — бросил Мирон, думая, что если ответ будет отрицательным, то Славе придётся отложить свои планы.       — В целом да, особых планов нет, — ответил тот, вздрогнув, и чуть не выронив из рук швабру. Видимо, замечтался.       — Хорошо, мне нужно, чтобы ты поехал в магазин. Я покажу тебе, что нужно купить.       Слава кивнул и продолжил уборку. Мирон же продолжил лениво пролистывать ленту, выискивая нужный ему товар. Ему помешал звонком Евстигнеев, предложил на вечер собраться у него. Будут и Женя, и Илья, и Эрик, ему хотелось бы, чтобы пришёл и Мирон со Славой. Такой набор друзей настораживал. Самые близкие и самые мозговыносящие. Это будет не просто встреча, а проверка. И что вот им всем надо? Мирон не понимал, почему те к нему так прицепились, нарушая его мирную идиллию. Со Славой всё в порядке — жив-здоров. Ну он же не маньяк какой-то, к чему такое пристальное внимание к своей персоне?       — Что мне нужно купить? — закончив свои дела, спросил Слава, присаживаясь рядом на диван.       — Видимо не сегодня, — хмуро отозвался Мирон. — Меня призывает мой окситабор, — пояснил он грузно.       — Хорошо тогда посидеть? — непонятливо пожелал Слава. Это не мешало ему куда-либо поехать и что-то купить. Мирон это понимал, но его всё равно бесило то, что Слава не понял банального. Он же не просто так сказал «видимо не сегодня». Можно было догадаться, что он имел в виду.       — Ватсон, вы давно мозги проверяли? Ты со мной едешь, — грубо бросил Мирон, вставая. — В восемь где-то выезжаем. Время в принципе есть, но всё равно поедешь в магазин потом.       — Зачем мне ехать с тобой? — едва хмурясь и белея, спросил Слава.       Мирон бросил на него жалостливо-скучающий взгляд.       — Потому что позвали. Прекращай тупить. У тебя два часа есть, делай, что хочешь.       — И мне обязательно ехать?       Это уже начинало серьёзно подбешивать.       — Раз говорят ехать — значит обязательно, — рыкнул Мирон. — Слава, не выводи меня. Угадай, зачем они зовут тебя. Два плюс два сложить можешь? — на нервный кивок он продолжил: — Ну молодец, раз можешь. Строишь красивое личико и гуляешь на все четыре стороны. И не говори как какой-нибудь слуга, поестественнее. Не хочу лишней мозготрёпки.       Закончив, Мирон скрылся в спальне, продолжив свои дела. Всё должно было пройти неплохо — успокаивал он себя. Главное, чтобы Слава не дрожал, сидел нормально и говорил не заикаясь и смотря спокойно в глаза того, с кем говорил. Нужно было только придумать какую-то важную причину, по которой Слава должен быть дома — Светло обязательно должен был нажаловаться, что у него украли друга в час ночи. Для самого себя причина у Мирона была важной — он этого просто хотел и так должно было быть, но подобное точно не убедило бы ни Ваню, ни тем более проницательную Женю.       Очень напрягало то, что приходилось юлить и что-то придумывать, но иначе было бы слишком много недовольных криков на пустом месте. Лучше пару часов строить идеальную пару, чем потом возиться с людьми, которые не понимают тебя и твои действия. Они же ещё могут забрать Славу, как будто бы он их. Хотя порой хотелось его самолично выкинуть из дома. Но в любом случае это решение принимал бы он сам, а не кто-либо за него.       Мирон лежал на кровати, смотря новости из соцсетей, когда в комнату протиснулась Славина голова. Он тихо прикрыл за собой дверь и подошёл к кровати, сел возле неё на колени.       — Прости, что много туплю. Я постараюсь тебя не разочаровать сегодня. Не скажу ничего лишнего, только самое хорошее. Я не хочу, чтобы тебя у меня забирали.       Очень милая речь. Мирон фыркнул, с лёгкой улыбкой, и простёр к его волосам руку.       — Конечно не хочешь, — мягко сказал он, поглаживая его по волосам. — Тебе очень идёт стоять на коленях.       Мирон спустил с кровати ноги, продолжая поощрительно гладить Славу по голове, а потом мягко поднял за подбородок его лицо на себя. Провёл большим пальцем по щеке.       — Очень идёт, — констатировал он, усмехнувшись на блеснувшие искренной всеобъемлющей любовью голубые глаза. Как же всё-таки легко его обрадовать, даже смешно от этого что ли.