Я тебя не выбирал

      Как и ожидалось, он не понимал, в чём именно виноват, но уже был полностью готов признать все свои злодеяния и раскаяться, возможно, и в том, что он и не совершал. Но Мирон не собирался его отчитывать за то, чего не было. Расквитаться он хотел только по фактам: за предательство за спиной и за молчание, недопустимое для хорошего соулмейта.       Растерянный, ожидающий худшего с опущенной головой и робким взглядом куда-то в кадык Слава стоял перед ним и нервно теребил руки, даже не решаясь поинтересоваться, в чём именно он провинился. Подсознательно он мог найти на это тысячу причин, в том числе и верную. Мирон стоял перед ним, мерно дыша и прожигая ничего не выражающим взглядом русую чёлку, скрывающую грешные глаза. От него исходила такая оглушающая волна злой энергии, что она могла сравниться с эффектом феромонов у зверей. Ему правда хотелось выбить всю дурь из этой сутулой сучки, его «соулмейта».       Мирон держался достойно и в некотором смысле чинно. Обернулся, чтобы закрыть за собой двери на два оборота и верхний замок, повернулся обратно, посмотрев на Славу высокомерным взглядом и скомандовав посмотреть на него в ответ.       Он знал, что Слава это с трудом исполнит, потому что он уже боялся и трепетал в предвкушении плохого, уже был хрупкой бабочкой среди шипастых прутьев клетки, в которую он волей судьбы попал. Если поднимет глаза — оббожётся о ядовитый шип и падёт в самый низ клетки, увязнет в ней и, маловероятно, что сможет снова взлететь. Бабочке надо поотрывать крылья, чтобы она не посмела больше никуда улетать, но, с другой стороны, тогда она вообще потеряет всю свою ценность, поэтому хватит и просто парализовать её.       Это длилось несравненно долго, хотя прошла всего минута или две, но Слава всё же пересёкся на секунду с глазами Мирона, вздрогнул всем телом, втянул шею в плечи, резко склонив голову ещё ниже. Сжался. Парализованный ядом.       — На колени. Сейчас будем проводить лекцию хорошего тона.       Это было сказано грубо и безжалостно, не давая Славе даже малейшей надежды на то, что всё пройдёт для него гладко. Только разве что больно и горько, но чтобы точно запомнил, вбил в свою тупую бо́шку, кто он. Он блядский ничего не значащий соул, который отойти не может от своей пары, который должен быть полностью в руках одного конкретного человека и который перешёл грань выделенного ему доверия.       Да, Мирон был зол. И он упивался своей злостью, у него горели глаза и шумно бултыхалось сердце. Он был настолько взбудоражен, что совсем не мог контролировать силу своего удара, поэтому он получился хлёстким и болезненным. Всего лишь ладонь по щеке, а словно кулак. Слава дёрнулся и чуть не упал с колен плашмя на пол.       — Сидеть ровно.       Он выпрямился, шумно втянул воздух, смотря при этом вниз, в кроссовки Мирона. Не смея возразить, поднять взгляд и продолжая держать себя в руках.       Но ему ведь так идут слёзы.       — Оказывается, я стал полностью тебя контролировать и забрал у тебя всю свободу, — весьма размашисто расписал Мирон с колким ироничным отливом в голосе. Быстро облизнул губы. Слава рефлекторно сжался, как и его пальцы, чертовски соблазнительные для того, чтобы их сломать или разгрызть, сжались вокруг коленок, на которых лежали. — Мне об этом сказал твой любимый Светло, он тебе настолько близок, сразу видно, что он ценнее меня для тебя, раз ты впустил его в мою квартиру, пока меня не было, и мне об этом посмел не рассказать. Что же, я держать тебя насильно не буду, иди, раз так хочешь, к своему Светло. Давай же, ну.       Слава упрямо мотал головой в стороны. Мирон свысока видел только шатающуюся макушку, но также он знал, чувствовал и отчасти слышал, что законные слёзы наконец проступили на Славином лице. Осталось только поднять его на себя и увидеть их. Хотя, пусть лицо само поднимается.       — Чё ты как собачка на панельке башкой вертишь? Давай, давай, пиздуй на все четыре стороны. Захуя ты мне нужен? Не буду я тебя здесь насильно держать, вот ещё что! Мне это нужно что ли?       Мирон всплеснул руками. Он был собой крайне доволен: Слава начал ещё усиленнее мотать головой, сжимать и теребить пальцы, и теперь уже совсем перестал сдерживать слёзы, очень красиво обрамляющие его щёки, которые наконец-то открылись глазу. Потому что Слава поднял голову с красными, полными вины и страха глазами, умоляющие этого не делать, и его губы, которые до сих пор хуёво делали минет, начали лепетать извинения и мольбы остаться.       — Пожалуйста… — шептал он едва слышно. — Я исправлюсь, не выгоняй меня… Он мне не нужен… только ты… я всё сделаю… пожалуйста… Мирон… прости меня…       Его глаза с каждым словом спускались всё ниже, а на последних словах остановились обратно на кроссовках. У Мирона зачесалось дать ему в нижнюю челюсть с ноги, но он вновь сдержал себя в руках, холодно осведомившись:       — За что именно ты просишь прощения? За то, что говоришь со мной и даже не смотришь в глаза? Это дурной тон, знаешь ли, смотреть мимо своего собеседника.       На самом деле при разговоре Мирон любил смотреть в глаза с тем, с кем говорил, потому что мог читать людей, понимать то, что у них не получалось сказать из-за собственного стеснения или потому что это было попросту не вовремя, если близких что-то тревожило, он это видел и всегда морально пытался как-нибудь им помочь, вывести их на облегчающий разговор. К тому же глаза — сильное давление на оппонента. Прямой постоянный взгляд, неотрывный, это как меряться кулаками. И так как в физическую силу Мирон не вышел, а сильнее других быть всё равно всегда хотелось, он прокачивал свою мимику, свои слова и жесты, в том числе был и взгляд.       И сейчас он чётко видел глаза полностью подавленного человека, который готов был стать кем угодно, хоть ковриком у двери, лишь бы загладить свою вину, лишь бы его не прогоняли. Лишь бы он оставался рядом.       Как же этот вид дал в голову, как же заломило всё тело и как же сильно сжались пальцы на обмотанных вокруг них волосах. Мирона потряхивало, он ощущал себя на Олимпе, ощущал себя чуть ли не богом, потому что в его руках была кукла из живого человека, с которой он мог сделать всё, что душе угодно. Он оттолкнул его от себя и пошёл к запасам спиртного.       Ох, что-то выпить захотелось.              Не успел он по достоинству распробовать хороший дорогой коньяк, который ему подогнали на день рождения, как в дверь начали трезвонить и стучать. Мирон заранее, пока по лестнице поднимался, вырубил телефон, чтобы ему никто не мешал наказывать Славу, который, к слову, продолжал смиренно стоять на коленях, опустив голову, и похныкивать. Стучали, вероятно, те, кто не мог до него дозвониться и приехал сюда, то есть: один предатель, один шакал, годный только на усыпление, и Женечка, которую хотелось бы вынести за скобки. Её голос Мирон услышал, когда подошёл к двери, чтобы посмотреть, кто именно пришёл.       — Мирон, открой нам! Что ты собрался делать со Славой? Мирон, послушай!..       — Ну убивать я его не буду, можешь не переживать, — усмехнулся Мирон, привалившись к двери спиной, и бросив оценивающий и насмешливый взгляд на русую макушку перед ним. Хорошо же Славе было стоять на коленях. Можно было под них ещё гороха сыпануть, как раньше детишек провинившихся наказывали. Мирон попытался вспомнить, был ли дома у них горох или любая другая крупа, на которой было больно стоять. Но готовил только Слава и запасы пополнял тоже только он, так что спрашивать нужно было именно у него, а не у своего подсознания, которое в душе не ебало, что лежало у него дома.       — Блять, Мирон, открой двери! Ты себя со стороны слышишь? У тебя ведь реально…       — Крыша поехала? — фыркнул Мирон и с улыбкой покачал головой. — Слава, скажи, что у тебя всё в порядке, — Слава сказал, но тихо. — Громче, тебя же не услышат за дверью. Давай, так, чтобы услышали.       — У меня всё в порядке! — прокричал Слава, крепко сжав глаза и пальцы на коленях.       — Гандон, сука, уёбок конченный, открой двери!       Мирон хмыкнул: Светло.       — Слушай, за тобой тут твой дружочек пришёл. Ты как, пойдёшь с ним?       Слава упорно и очень быстро замотал головой в разные стороны и посмотрел умоляющим взглядом. Научился подниматься глаза, когда обращается. Стоило всего-то раз ударить. Неужели, всё настолько просто было? Мирон облизал губы, на которых остался сладковатый осадок от коньяка. В дверь продолжали тарабанить, послышался звук ключей.       Вот незадача. Не так давно Мирон поменял верхний замок, потому что боялся, что рано или поздно к нему придёт инспекция в роли друзей. Он делал это просто на всякий случай, но, видимо, не зря подстраховался. Нижний замок полностью открылся. Мирон даже не стал заново его закрывать. А вот верхний… Послышались негромкие маты за дверью.       — Не пытайтесь вломиться в мою квартиру. Я могу абсолютно законно вызвать полицию.       Запасные ключи от низа были у Вани, у Женьки же был полный набор — они лучшие друзья и люди, которым он доверил бы свою жизнь, поэтому и запасные ключи отдать вполне себе мог. Особенно с учётом его резких запоев или приступов меланхолии, которые могли похерить многие планы. Подставлять людей он никогда не любил. Сейчас зачесалось попросить Ваню вернуть свой комплект — не заслужил.       — И они заберут тебя, уёбок! — вновь заорал Светло.       Мирон покачал головой, не отрывая от Славы внимательного взгляда.       — За что? За то, что я спокойно сижу дома со своим соулмейтом? Я его здесь насильно не держу. Даже наоборот! Говорю, чтобы он к тебе шёл, а он всё не хочет и не хочет, — тон для ответочки Мирон выбрал абсолютно невинный и непричастный, зато потом холодно добавил: — Так что валите.       После этого он, не обращая внимания на продолжившиеся крики за дверью, спокойно прошёл в гостиную, вернувшись к оставленному на столике коньяку. Обновил себе бокал. Выпил. Расслабленно развалился на диване.       Спустя двадцать минут звуки за дверью полностью прекратились. Это стало сигналом подняться и закончить начатое дело. Ярость уже немного улеглась. Голова посвежела и затуманилась по новой коньячком. Настроение было почти весёлое       Мирон встал перед Славой и поднял его голову за волосы на себя. Лицо почти вернулось в свой обычный цвет, удар на щеке очерчивался смутно, глаза, хоть и были слегка красными, слишком сильно не выделялись. Успел успокоиться. Что ж.       — Перечисли мне всё, что ты сделал неправильно.       Слава рвано выдохнул, прикрыв глаза, и собираясь со словами. Открыл их и стал перечислять всё, что недоговаривал раньше. И про приход Вани, и даже про то, что посмел на какое-то жалкое время подумать, что ему можно немного побыть вдали от Мирона. Это было в ту пьянку, на которую Мирон припёрся в час ночи, чтобы забрать то, что ему полагалось. В общем, Слава полностью излил душу. Достал все свои неправильные мысли. И когда он закончил, Мирон ударил его твёрдой ладонью по щеке поверх прежнего удара. Звук был громким и грубым. Щека сразу налилась красным, очерчивая следы от пальцев.       — За дело ударил? — поинтересовался он, с агрессивно вздёрнутой верхней губой.       — За дело, — просипел Слава, смотря в пол. Он старался дышать глубоко. Быть покорно сдержанным. Но так было плохо видно, насколько сильно он раскаивается. Это нормально проявлялось только в слезах и мольбах простить.       Мирон сгрёб его за волосы и с силой дёрнул вверх, ударил ногой куда-то Славе в живот и отбросил его в стену.       — И это за дело? — спросил он жадно, в каком-то смысле со звериным голодом.       — Да, — тихо ответил Слава, сжавшись в позу эмбриона. — Прости меня. Я виноват. Я…       — Ну, продолжай, — бросил сухо Мирон, когда тот почему-то остановился.       — Я не достоин быть твоим соулмейтом, прости, пожалуйста, я исправлюсь, я больше никогда не сделаю чего-то подобного, правда, прости меня, пожалуйста, я…       С каждым словом ему было всё сложнее держаться, и он лихорадочно начал проговаривать всякий бред под нос, пока по нарастающей из глаз у него выкатывались слёзы. Сперва медленно, по одной, а потом, чем дольше он говорил, тем больше слёз было на его лице. Мирон его не останавливал и не отвлекал от процесса самобичевания — крайне положительное действо, хорошо заставляющее обдумать ситуацию и позволяющее сделать конкретный вывод из совершённых ошибок.       К тому же это было умильное зрелище. Распластанный, раскрасневшийся, согнутый в три погибели, растоптанный человек, бабочка с ранеными крыльями, которая не может отлипнуть от пола своей клетки. Русые волосы растрепались, глаза были под сморщенными веками, брови подрагивали, губы продолжали, как мантру, говорить и говорить самоуничтожающую речь — вот он настоящий риазат. И, блин, каким же его красный вздёрнутый нос, прикрытый ладонью с длинными аккуратными пальчиками, был миленьким. Весь его вид. Униженный человек такой красивый в своём природном уродстве. Эта такая же необъяснимая и неописуемая красота, как эстетика смерти. Дохлые птицы, перевёрнутые рыбки, запутавшиеся в паутине мухи, белые люди с остановившимся взглядом — во всём этом было что-то своё, от чего и мурашки шли по телу, и сердце содрогалось.       Красота есть везде, главное быть её ценителем. Мирон взял из гостиной коньяк, вернулся в коридор и скатился спиной по двери на пол, поставив между разведённых коленей коньяк и удобнее устроившись, чтобы не пропустить ни одну деталь чужого раскаяния. Чужого покорства. Ему. Порой он делал глоток-другой прям из горла, приятно жмурился и выдыхал сладкую струю воздуха со спрятанными нотками спирта, облизывал губы.       Речь становилась всё тише и невнятнее, словно Слава засыпал. Или у него просто заканчивались слова. Процесс самобичевания подходил к концу, как бы грустно это не было.       — Своим звонить тебе — нельзя. Все контакты только через меня. Если им нужно будет записать трек или выпихнуть тебя на интервью — ко мне. Ни о чём лишнем говорить тебе с ними нельзя. Теперь можешь не притворяться, сразу посылай. Если вдруг захотят отвести тебя домой или ещё куда-то, уходи, звони мне, угрожай им полицией: они не имеют права задерживать тебя без твоего согласия. И, конечно же, я не избиваю тебя, если вдруг спросят. Ты наказываешь себя сам. Или тебе такое не по душе?       — Я виноват, я заслуживаю наказания, — прошептал Слава, дёрнув ладонью и трепетая ресницами.       — Ты считаешь себя сейчас достаточно наказанным?       — Это решаешь ты. Я… недостаточно… я к себе слишком мягок. Наказывай меня столько, сколько посчитаешь нужным. Только прости меня, пожалуйста.       Мирон чуть не спросил: «за что», но весьма быстро вспомнил ответ. Кивнул сам себе и поднялся. Потянулся, размяв шею.       — Спишь сегодня в коридоре, потом посмотрим. Ты на испытательном сроке.       — Спасибо, — прошептал Слава.       Мирон подцепил с пола коньяк и пошёл допивать его в спальне. Уже лёжа на кровати и просматривая ворох пропущенных звонков и сообщений, он отправил одного пользователя из избранных в чёрный список.              ***              — Блять, ну ты хотя бы жив, — вздохнул Ваня, когда у него на пороге появился Слава, обнял его неловко и протолкнул в квартиру.       Неловко — потому что Слава не обнял в ответ, да и вообще весь его вид не был особо радостным и даже дружелюбным.       — Что ты хочешь сделать? — спросил он негромко и сухо, даже не начав разуваться.       — О чём ты? Пошли чая выпьем. У тебя губа разбита.       — Прикусил случайно, — сквозь зубы ответил Слава. — Я не буду чай.       Ваня сперва молча смотрел на него, потом вздохнул, привалился спиной к двери и сложил на груди руки, напряг желваки.       — Он нажаловался и послал тебя сюда отговаривать меня, да? — понял Ваня и угукнул, дёрганно кивая самому себе и с ожесточением облизывая изнутри поджатые губы.       — Зачем тебе это надо? Ты понимаешь, что каждый раз делаешь только хуже, вмешиваясь в наши отношения. Ну и зачем так делать?       — Какие к чёрту отношения! — взбеленился Ваня. — Хозяина и раба? Ты со мной вообще переписываться перестал и вот скажи: это нормально?       — Да, если он считает, что так правильно. Ваня, — резко перебил Слава, когда тот попытался вставить недовольное слово, — прошу тебя, не лезь. Не надо. Ты не сделаешь мне лучше, если на Мирона со всех сторон посыплется хейт. Это его закопает, а плохо будет нам обоим. Пока что у меня есть шанс наладить всё, но тогда его не будет.       — Шанс? — тупо спросил Ваня. — Какой шанс, Слава? Ты ведь слышал про синдром бога? Синдром Раушта, да? Когда человек полностью теряет крышу от безропотного соулмейта рядом. Процент людей, которые избавились от этого синдрома всего — пять. Пять долбанных процентов! В худшем случае ты до конца жизни будешь жить на его цепи, в конце-концов он может совсем озвереть и просто так, от скуки, бить тебя, резать, заставлять делать постыдные вещи. Просто потому что в голову дало и всё. И это ведь не лечится, они и не хотят лечиться. Никто из них, блять! Есть и другой исход, где он прикажет тебе сдохнуть. Сброситься с крыши, например. Ты это вообще понимаешь?! Хоть какой-то частью своей отупевшей башки?       — Ваня, — вздохнул Слава, — мне без разницы. Если Мирон посчитает это…       — Завали ебало, — не выдержал Ваня и ударил по двери кулаком. — Нахуй просто. «Если Мирон посчитает». В жопу пусть он засунет это. Ты, сука, человек, а не его игрушка. Не позволяй ему относиться к тебе, как к куску мяса.       Наступила тишина, продлившаяся минуты три. Слава качнул головой.       — Видимо, я это заслужил. В любом случае…       — Нет, сука, блять, не заслужил! — перебил его Ваня, гневно смотря в его глаза. Слава смотрел в ответ холодно и собранно.       — А это не тебе решать.       — А кому?! Ему что ли?!       — Ему, — кивнул Слава и подошёл к Ване вплотную, положил руку ему на плечо и настоятельно попросил: — Не делай глупостей. Пожалуйста, если ты ещё хочешь мне помочь — не надо никому рассказывать, что Мирон мой соулмейт и все подробности. Это наше с ним личное дело. Как бы то ни было, не лезь в это. Я пойду.       — И что… даже чая не попьёшь? — безрадостно усмехнулся Ваня, смотря мимо Славы в стену. Тот качнул головой, опустил дверную ручку и вышел.       Его действительно послал Мирон, точнее он разрешил помочь ему уладить ситуацию. Днём он позвонил со словами: «твой друг хочет похерить мне карьеру». Сказано это было скептично-саркастично. Когда он вернулся домой, то рассказал всё подробнее. Оказывается, Ваня хотел рассказать общественности всё про их отношения, вынести всё возможное грязное бельё, что несомненно повредило бы репутации Мирона, даже закопало бы её. Отмыться от неё он до смерти не смог бы. Слава здраво рассудил, что от этого Мирон бы только ещё больше ушёл в себя, в свой запой, который начал в последнее время и так набирать обороты, и стал бы злее и придирчивее. И так не стало бы вообще никаких надежд на лучшее будущее. А пока что всё было относительно гладко. Даже мирно и невинно. Если вовремя упасть перед ним на колени и начать вымаливать прощение — Мирон становится весьма милосердным и только выдаёт пощёчину, порой может и ногой ударить, но не сказать, что сильно. Как Мирон бьёт сильно Слава очень хорошо запомнил: синяк на животе, почти на рёбрах, очень долго не мог зажить. Так что Ванин шантаж был ещё одной неудачной и совершенно ненужной идеей.       Погода на улице была спокойной, в каком-то смысле даже солнечной. Частые облака плыли с ленцой, но солнце старались не закрывать. Все они белые и пушистые, красиво крутились и походили издалека на сладкую вату. Это придавало сил. Даже настроение было хорошее и в неком смысле лёгкое. Он сделал то, зачем сюда приехал, и, вроде бы, у него получилось убедить Ваню, так что свой долг он считал выполненным.       Домой Слава решил возвращаться пешком. Он давно не гулял, а у него пока что было время. Мирон дал ему срок в три часа. Оставалось ещё много, так что он разрешил себе побродить и подышать свежим воздухом. К нему два раза подходили сделать селфи, но Слава с очень виноватым лицом им отказывал и спешил убраться прочь. Он не хотел, чтобы Мирон увидел фотографии. Не хотел, чтобы он ревновал. С другой стороны это вынудило его позвонить ему.       — Я не отвлекаю?       — Ты быстро. Что, уже поговорил с этим своим?       — Да, мы быстро закончили, — с короткой улыбкой ответил Слава, опустив на секунды глаза в асфальт. — Я не хотел надолго у него задерживаться. Я иду домой пешком. Можно?       Спрашивать так-то нужно было раньше, но хорошее настроение, видимо, передалось и Мирону.       — Погулять хочешь? Погода хорошая, это да. Не затягивай только.       — Я успею вернуться раньше, чем выйдет время, — заверил его Слава. Мирон хмыкнул и попрощался.       Идти стало ещё легче и настроение стало ещё лучше. Как же мало нужно было для счастья.       Он подъехал пару остановок на трамвае и теперь ему осталось идти минут десять. Их он растянул почти на двадцать, любуясь летним Питером. Зелёный и серый. Пасмурный, несмотря на то, что солнечный. Жалко, что он не мог разделить эту прогулку с Мироном.       Слава открыл дверь ключами, тихо запер её за собой и разулся. Мирон сидел на диване в гостиной. В одной руке он держал раскрытую книгу, в другой тонкую ножку бокала шампанского. Светлый напиток переливался и шипел пузырьками. На столе стояла сама бутылка. Слава искренне не понимал, как можно читать и пьянствовать одновременно, но Мирон вполне себе мог это совмещать, если не был уж под слишком сильным градусом.       В квартире было душно, сказывались закрытые окна. На плите стояла холодная кастрюля супа, а в раковине пустая тарелка с ложкой. Слава первым делом проветрил квартиру, а потом уже помыл посуду и сделал себе чай, предложив, для вежливости, и Мирону. Тот коротко отказался, что было вполне ожидаемо.       Дел на сегодня больше не было. Еда была приготовлена на всю неделю, пол был отдраен вчера, грязным не было вообще ничего, постельное бельё он менял недавно, всю грязную одежду постирал, всю мятую погладил. Садиться рядом с Мироном с книжкой было боязно, поэтому Слава устроился на кухне с тёплым чаем и электронной книгой. Как бы он не не любил творчество Стивена Кинга, его книги всегда дочитывал до конца из чистого уважения, а начинал читать просто потому что советовали. И на этот раз посоветовали, точнее она уже давно висела в отложенном и вот наконец дошли руки. Вообще читать он любил под классическую инструментальную музыку, но включить её играть в наушниках побоялся, потому что тогда Мирон может его не дозваться.       Время шло медленно и умиротворённо. Из гостиной порой доносились звуки переворачивающихся страниц, обновления бокала и удара стеклянного донышка бутылки о столешницу. Это всё было очень даже органично, настроение продолжало оставаться лёгким и приятным. В голове даже что-то щекотало начать записывать тречок, но не идеи текста, ни структуры, ни даже мысленного бита к нему никак не шло. Это было просто желание сделать, а не желание делать. Как прочитать книгу, только взглянув на неё. Поэтому Слава забил на свою невыполнимую прихоть и продолжил читать.       — Слав, — вдруг его из гостиной рассеянно позвал Мирон. — Иди сюда.       Голос был не мягким, но и не приказным, скорее нежно-капризный. Слава не стал заставлять его ждать, отодвинул чашку чая, выключил книгу и пошёл к нему.       — Сюда, — сказал Мирон. — Встань передо мной. Вот здесь, да.       Он был пьяненьким в самом хорошем своём опьянении. Зачастую из этого следовал очень даже хороший ласковый секс, да и сейчас тон у Мирона был немного ниже обычного и тихонечко рокотал. Слава встал прямо перед ним и с ожиданием уставился в его голубые заволоченные лёгким дымком глаза. Да, такие глаза у него были, когда он возбуждался, хотя в штанах у него ничего не очерчивалось.       — На колени встань, — приказал он с уже более важными нотками и с наигранной ленцой и грацией подхватил бокал с плещущимся на дне шампанским, и пополнил его. В бутылке оставалось совсем на дне.       Слава встал перед ним на колени, чувствуя зуд между ягодиц и напряжение в яйцах. Это точно не наказание, — не за что, — да и настроение у Мирона сегодня было хорошее и сейчас очень даже, а значит у них может быть хороший секс. Тело реагировало соответственно.       — Приспусти штаны. Только жопу открой и сядь на пятки.       Он что-то придумал. Смотрел с голодным прищуром, слегка облизывая губы и продолжая держать наполненный бокал шампанского у себя в руке, при этом сидя нога на ноге. Слава выполнил его приказ, сел задницей на ступни, почувствовав, как в неё упёрлись пятки. Джинсы и ремень на них сковывали низ бёдер и закрывали висящие между икр яйца с твердеющим членом.       — Хорошо. Молодец, — улыбнулся Мирон, опять облизнулся и коротко пошебуршил его волосы. — Хочешь шампанского? — предложил он, сделав голос по-странному невинным, сразу выдавая какой-то подвох. Он выставил бокал вперёд и вверх, как бы демонстрируя его.       Отказываться было либо надо, либо нельзя. Слава нашёл третий вариант:       — Если можно, — негромко ответил он, бросая на бокал короткий нехитрый взгляд.       — Конечно можно, — растянул широко губы Мирон и занёс бокал Славе над головой. — Открой рот.       Слава открыл, и вскоре шампанское начало литься в него с высоты, он не успевал глотать и боялся, что капли попадут ему в глаза, поэтому жмурился и немного давился, чувствуя, как по подбородку игристый золотой напиток стекает вниз, по шее, и попадает на толстовку. Мирон поставил бокал на стол, там ещё немного осталось, он долил остатки из бутылки. Слава пытался в то время тихо откашляться.       — Сними толстовку.       Капли шампанского попали и на приспущенные джинсы, кожа на груди была липкой, как и на шее. Слава снял толстовку, быстро небрежно сложил её и положил подальше от себя на пол. Вновь поднял взгляд на Мирона, замечая его голодный прищур в ответ.       — Вкусное? — приторно поинтересовался тот.       — Вероятно, дорогое.       — Хорошее, — кивнул Мирон. — Хорошее часто дорогое. Опусти голову.       Остатки шампанского выливаются ему на волосы и по ним стекают вниз во все стороны. Прохладная капля по спине, пару на плечах, на ногах, на животе, на лопатках. По телу прошла волна мурашек. Мирон внимательно наблюдал за Славиным лицом, за некоторыми каплями, которые особо изящно скатывались по шее или животу. Одну Слава ощутил на заднице, и от этого у него обратно загорелось между ягодиц, словно туда натёрли молотого жгучего перца.       Мирон был в домашних штанах, поэтому просто расстегнуть ширинку он не мог, а потому снял их полностью, оставаясь в одной футболке. Он обратно уселся на диван, даже развалился на нём, кладя руки на спинку и широко расставляя ноги. Член у него налился, немного покраснел, головка слегка поблёскивала выделившимся предъэкуляром.       — Следующее блюдо в меню. Двигай сюда.       Слава подполз ещё поближе к Мирону, хлопающему по своему бедру ладонью, и удобнее устроился у его ног. Из-за джинсов было одновременно и неудобнее, и удобнее. Они смягчали давление колен на пол, но с тем и не давали нормально расставить ноги, хотя это почему-то было даже приятно. С волос продолжало капать, попало и Мирону на бедро, но он ничего за это не сказал, наоборот, вплёлся в мокрые волосы рукой и дёрнул на себя, вжав носом в пах. Слава тяжело задышал и языком попробовал достать до яиц, в итоге только пощекотал кончиком. Мирон поднял его за волосы вверх, а потом перетёк ладонью ниже и обхватил Славины щёки, сжал их, разжал и вдруг ткнулся указательным и средним пальцем ему в губы. Слава принял их в себя на две фаланги, а потом они полезли ещё глубже, надавливая на корень языка. Он чуть не начал кашлять, но сдержался, в глазах защипало. Пальцы разъехались ножницами и схватили язык, сжав его трубочкой. Когда Мирон вынул пальцы, они были полностью мокрыми, с влажных Славиных губ тянулось пару ниточек слюны, остальную он громко сглотнул. На языке остался привкус шампанского и кожи.       — Хороший ротик. Покажи, как у тебя натягиваются щёки от моего хуя в нём.       Слава облизался и втянул в себя стоящий перед ним член, поддержав его за основание. Слегка присел, чтобы Мирон видел не его макушку, а лицо и то, как очерчивается под кожей щёк головка. Сперва он брал неглубоко и медленно, смотря исступлёнными глазами в такие же поехавшие глаза Мирона, а потом набрал темп и глубину, часто чередовал его со спокойным с невинным взглядом из-под ресниц. Мирон дышал шумно и медленно, вплёлся опять рукой в волосы, несильно надавливая, но не то, чтобы направляя. Он не хотел командовать, он хотел ощущать движение головы под ладонью. Слава остановился, высвободил член изо рта, не получив никакого сопротивление или ярко выраженного недовольства, и спустился к яйцам, облизал их, а потом по очереди начал брать их в рот и оттягивать, слегка прикусывая зубами. Мирон протяжно стонал, беспамятно перебирая его пряди неугомонными пальцами.       Заигрываться Слава не стал, вовремя вернулся обратно к головке, облизал её и тут же заглотил чувствуя яркий вкус предъэкуляра. Очень скоро ему в горло стрельнула сперма. Он проглотил её и вылизал дочиста член, в итоге ярко блестящий от его слюны.       Челюсть побаливала, но эта боль уже была привычной и не была невыносимой. А главное, что собственное возбуждение затупляло её в разы. Слава ёрзал на коленях, с просьбой смотря на разнеженного оральными ласками Мирона.       — Мокрая сучка, — выдохнул Мирон блаженно, бросив на него пьяный насмешливый взгляд. У Славы от этого поджались и яйца, и сфинктер. — Залезай на диван.       Он снял с себя футболку, оставшись полностью голым, и кинул её на подлокотник. Слава прям с пола забрался на диван, неловко пытаясь закинуть скованное джинсами бедро, а потом устроился затылком на другом подлокотнике. Мирон задрал его ноги вверх и раз ударил по ягодице. Удар получился звонкий и не то, чтобы болезненный. Слава заёрзал, пытаясь потереться членом о себя же, хотя не особо успешно у него это получалось. Мирон отлучился в спальню за презервативами и лубрикантом.       Растягивать долго не стал. Вставил два слюнявых пальца Славе в анус, развёл его и вылил внутрь смазку, пропихивая её глубже. Потом облил ей натянутый на член презерватив и выкинул тюбик куда-то за себя. У него снова неплохо стояло. Слава сожмурился, ожидая, когда его уже натянут, когда Мирон войдёт до яиц. В этой позе проникновение немного отличалось от обычного, было менее глубоким что ли, но казалось куда более возбуждающим.       Мирон его хотел, он вожделел Славу, хоть и в пьяном состоянии, но делал это, и это было приятно. Это будоражило и перетряхивало куда сильнее, чем само возбуждение и от этого было приятнее, чем от проезжающего по простате члена. А вместе это всё вообще было настолько заебись, что сегодняшний день окончательно стал для Славы прекрасным. Вот бы он никогда не заканчивался.       Когда они оба кончили, Мирон развалился на диване и попросил принести ему какого-нибудь вина. Одеваться ему было лень. Тем более, что на горячее потное тело натягивать одежду даже не хотелось, да и в квартире было всё ещё душно, хотя и не так как раньше. Слава исполнил его пожелание, за что получил звонкий поцелуй в щёку и был отправлен в душ. Он и пошёл в него вне себя от радости и мылся с блуждающей непроходящей улыбкой на лице. Вода немного остудила и ещё больше расслабила. Те несколько глотков шампанского почти не ощущались, разве что только дополняли приятные ощущения ещё больше.       После душа, уже в чистой домашней одежде и закинув крутиться грязную одежду в стиральную машинку, Слава мышью стал протирать пол и слегка запачканный шампанским стол. Даже если на диван и попали какие-либо капли, они уже впитались и не были заметны, да и Мирона начало бы раздражать чрезмерное мельтешение рядом. Поэтому Слава не стал его убирать, лишь подобрал разбросанную одежду и аккуратно сложил возле подлокотника.       Этот день закончился хорошо. Мирон выпил несколько бутылок вина и заснул на диване. Он так и не оделся, поэтому Слава, наученный горьким опытом, что нельзя перемещать Мирона куда-либо, когда тот пьян и выбрал себе удобное местечко на посидеть или полежать, только накинул на него мягкий плед и подоткнул под голову подушку. А сам он до самой ночи читал, порой прерываясь на написание текста для трека.              ***              Всё Славино творчество как было хуёвым, так им и оставалось, поэтому Мирон искренне не понимал, зачем Славе вообще что-либо записывать. У него было полным полно денег, постоянный доход, не особо высокий, но всё же был, с музыкальных платформ, если и зарабатывать деньги, то устраивая концерты. Он оставался таким же популярным, поэтому заработать должен был неплохо. Да и куда ему вообще тратить все свои деньги? Ему же ничего не надо!       В любом случае Мирон не лез в чужое творчество — никогда не лез и не препятствовал ему, поэтому и сейчас не стал. Отпустил Славу на студию записывать и сводить трек. Тем более, что по всей видимости он уже усвоил все уроки и научился правильно думать. Короткий разговор со Светло был одним из показателей. Из щедро выделенных ему трёх часов на него он потратил минут двадцать от силы, а может и меньше. Мирон толком не знал и его это не то чтобы ебало. Главное, что время их общения сократилось, большего было и не надо. Так что отпускал Славу он с почти что чистым сердцем.       В отличии от умнички Славика друзья Мирона его не поняли и стали общаться грубо, холодно и по делу. Мирон отвечал им тем же, пресекая любые попытки накапать себе на мозги с тем, что у него какой-то там синдром. Максимум биполярочка в распухшем от разных мыслей мозгу. Но личное общение это одно, а работа — другое. Женечка могла сколько угодно на него дуться, но свою работу выполняла так же прекрасно. Мирон не старался сгладить углы, но если к нему начинали обращаться теплее, как раньше, то и он отвечал тем же самым. Ссориться со своими ему до сих пор не то, чтобы хотелось. Просто они лезли не в своё дело и почему-то этого не понимали.       — Через два дня летишь в штаты, тебе нужно дать интервью, — продиктовала Женя, поставив перед ним на стол картонный стаканчик с кофе.       Мирон с любовью ей улыбнулся, кивнул и забрал предложенное кофе.       — У меня есть дата, до которой нужно вернуться в Россию? — полюбопытствовал он.       Женя задумчиво покачала головой и села рядом с ним.       — Вроде бы ничего такого пока что нет. В любом случае тебя кое-кто всё это время будет ждать дома, так что не затягивай, — наставила она.       Сделала это скорее с заботой, чем с упрёком и не особо навязчиво. Мирон покивал, поджав в лёгкой улыбке губы, и отпил кофе. Горячее.       — Когда ты разблокируешь Ваню?       — Жень, — вздохнул Мирон. — Ты можешь видеть ситуацию как угодно, для меня это выглядит так, что Ваня дал мой адрес левому человеку. Не то, что левому, а человеку, который мне глубоко неприятен. И мне абсолютно похуй из каких побуждений это было сделано.       — Я не думаю, что он особо виноват в этом, он просто волновался.       — Я ж и не претендую, что он сделал это исключительно из того, чтобы мне насолить. Я про другое. Слава уже получил за это, со Светло вообще видеться не хочу, а Ваня — ну, бля. Может, веду себя как малолетка какая-то, но я не хочу его разблокировать. Считаю, что в бане он сидит заслуженно. Ключи бы ещё забрал, но говорить с ним не хочу.       Женя покачала головой и вздохнула. Разговоры она стала строить более нейтральные, стараясь и не защищать Светло, и не акцентировать внимание на Славе, и не обвинять самого Мирона во всех смертных грехах, вешая на него по несколько синдромов за раз. Поэтому-то общение между ними потихонечку выравнивалось. Хотя не видеть то, что она продолжала аккуратненько на него давить и выпытывать разную информацию, Мирон не мог, но мог ей это позволить. Если ей так будет спокойнее — пожалуйста.       — Я недавно не могла до тебя дозвониться, — перешла к другой теме Женя.       И лучше бы не переходила. Мирон помрачнел и виновато уставился в горячий стаканчик и держащие его пальцы, облизывая взглядом и так давно знакомые татуировки.       — Я был… занят.       Женя помолчала, а потом строго обратилась к нему:       — Ты пил. Да? Опять? Мирон, только не смей мне врать. Ты опять перестаёшь контролировать количество выпитого.       — Да всё я контролирую, — взмахнул рукой Мирон и поджал губы. Себя самого обманывать было ничуть не легче, чем Женьку. Да, опять. Да, перестал. Вчера выпил немного ликёрчика, а потом отполировал это бренди. То есть смешал два напитка, которые смешивать было нельзя. Наутро голова была свинцовой и он чуть не обблевал всё вокруг, но Слава вовремя успел подставить ему под нос тазик. Вынесло ещё вечером, поэтому он и игнорировал Женины звонки — точнее просто не слышал их, а если и слышал, то толком не понимал их смысла. Слава же не мог брать его телефон без разрешения, хотя после этого случая Мирон ему разрешил отвечать за него, но только по делу, без ухода в другую степь и только в подобных ситуациях.       Смешение того, что нельзя смешивать, и проблема с контролем выпитого — и правда стала особо острой. К тому же вновь вернулась любовь к курению, хотя Мирон только начал счастливо думать, что излечился и от этой зависимости.       — Ты мне сейчас не врёшь? — пытливо спросила Женя, сложив на груди руки. Её прямой взгляд Мирон выдержать не мог, поэтому потупился и вновь поджал губы.       — Если только самую малость.       — Мирон, — вздохнула она. — Ты начал расслабляться. Если я послезавтра не смогу до тебя дозвониться, то приду к тебе домой и вылью на тебя ведро холодной воды. Мне же ты или Слава откроете, да?       — Угу.       — «Угу». Не «угу», Мирон, а «Да, Женя, я тебя понял — прекращаю пить и буду перед вылетом в самом лучшем виде».       — Именно это моё «угу» и значило! — попробовал защититься Мирон и только надул губы, когда Женя на него посмотрела взрослым скептичным взглядом. — Да-да, буду как стёклышко.       Как оказалось позже, он напиздел. Знал, что пить нельзя, а всё равно на ночь решил ополоснуть горло белым вином. И… дополоскался в общем. Утром он проснулся в очень… холодной обстановке. Зато быстро. Долго промаргивался, потирал лицо и пытался сфокусировать взгляд на стоящей перед ним с упёртыми в бока руками Жене и на неловко переминающегося с ноги на ногу за ней Славе. Перебрал он вчера маленько, не рассчитал.       — Не ведро, Слава умолял тебя помиловать, но вот тебе стакан воды в качестве пробуждения. Мне ещё один для закрепления эффекта принести?       — Да чего ты? — промямлил, натягивая на себя тёплое сухое одеяло, Мирон. Или уже не сухое? — Мне же не се-ауф-годня ехать, — прозевав, добавил он сонно.       — Слав, принеси мне, пожалуйста, ещё водички.       — Может, не надо? — скромненько поинтересовался тот.       В принципе да. Идти против Жени даже самому Мирону было страшно, поэтому на Славу и злиться было нечего. Тем более, что двери он ей открыл правильно — был такой уговор. Мирон попробовал подняться, махая руками и умоляя её, что воды больше не надо, а он и так встаёт.       — Вещи, — сказала Женя сурово. — Сегодня ты собираешь вещи, слушаешь свой план, что ты будешь делать в штатах и к какому времени где тебе нужно быть, потом обсудим твоё интервью и мне нужно знать на какой день брать обратные билеты. Сколько ты там собираешься находиться?       — Много… — пробормотал Мирон.       — Что много? — строго переспросила Женя.       Мирон выставил руки вперёд ладонями вверх — защищаясь.       — Много вопросов. Дай проснуться, — прохныкал он.       Женя хмыкнула.       — Завтрак сегодня на тебе. Сделаешь на троих. И не мычи, ты сам виноват.       — Я уже расплатился холодной водой на голову! — протестно застонал Мирон.       — Может, лучше я? Он же сожжёт чего-нибудь.       Слава, конечно, молодец, что заступился, но, блин. Мирона ударило по самолюбию. Это в каком это смысле, блять, сожжёт? Всё он прекрасно сделать может! В лучшем виде и вообще лучше, чем какие-нибудь там Славики. Хотя, блять. Голова болела и только вот недавно тело перестало плыть по волнам, но Мирон точно знал, что если он сейчас встанет — голова пойдёт кругом по новой.       — Он у тебя тут совсем от рук отбился, Слава, — назидательно сказала Женя, повернув к Славе голову и покачала после своей. — Нет, пусть сам готовит. Дашь мне пока что свой новый трек послушать? — миролюбиво продолжила она.       Мирон застонал и вновь накрылся одеялом. Он остался один в спальне с пульсирующими висками и сухим горлом. На языке оставалась горечь от вчерашнего спиртного. Вот бы эту вылитую воду не на голову, а в рот. Но нужно было подниматься. И, блин, неужели Женя действительно заставит его яйца жарить? На другое Мирон точно был не способен.       Дверь открылась, и в комнату вошёл Слава. Он протянул таблетки от головы и стакан с прохладной водичкой, но не ледяной. Господи, какое же он солнышко.       — Мы с Женей сейчас кашу сделаем. Поднимайся пока. Тебе дать сухую футболку?       — Да я уже к мокрой привык, — блаженно выдохнул, напившись, Мирон, вернул стакан и упал морской звездой на кровать, довольно закрыв глаза.       Слава продолжал стоять рядом и мяться. Значит, хотел чего-то спросить и не решался. Мирон открыл ближайший к нему глаз и вопросительно выгнул бровь над ним.       — Я… правильно сделал, что впустил Женю?       — Угу, — промычал Мирон со вздохом. — Я же говорил позавчера, что её можно.       — Вообще или только сегодня?       — Мгм, ну так-то по обстоятельствам. Иди к ней, она там трек твой прослушать хотела. Я скоро присоединюсь к вам.       Слава коротко кивнул и быстро покинул комнату. Мирон прикрыл глаза и полежал в тишине ещё полторы минуты, а потом сделал глубокий вдох и всё-таки встал. Первым делом ему нужно было сменить футболку и желательно ополоснуться, но это уже можно было сделать после завтрака. Как раз тогда и зубы почистит. Привкус алкоголя был неприятен, да и отдышка тоже, но изменять режиму — чистить зубы после еды, — он не стал.       На кухне играла качёвая музыка, потом начался припев Славиным голосом. Это было ущербно, но не ужасно, а в неком смысле даже прикольно. Себе бы он этот трек в избранное не добавил, но в целом мог понять людей, которым это зашло бы. Слава, увидев Мирона, вздрогнул и бросил быстрый взгляд на динамик, но динамик был полностью во власти Жени, поэтому и за музыку отвечала она.       — Неплохо. Новый, да? — поинтересовался Мирон, садясь за стол.       Женя поставила три чашки. Две с кофе и одну с зелёным чаем. Слава никогда не пил кофе, а если и делал это, то Мирон этого ни разу не видел. Всё время он пьёт только свой чай. Самый разный, но зачастую именно зелёный без всяких добавок. У Мирона с утра было почему-то неплохое настроение, несмотря на такое яркое пробуждение, и ему пришла в голову мысль спросить у Вани, что это был за чай с молочным Улуном, который он тогда пил. Вкусный ведь. Славе должен зайти, если у него уже нет чего-то подобного в коллекции, хотя она у него скудная. Там в основном пакетированные и без примесей. Мирон долго пытался вспомнить, откуда он это знает, но ему так ничего и не пришло в голову, поэтому он забил на это.       Перед ним образовалась тарелка с пшёнными хлопьями. Не любил Мирон эти хлопья. Готовить было легко, но они такие странные на вкус всегда были. А вот пшённую кашу Слава хорошую делал, но на неё нужно было потратить полчаса. Хлопья всё равно получились весьма вкусными.       Ели в тишине под Славины треки. Самого автора это явно смущало, он постоянно косился то на динамик, то на Мирона. Женя порой качала головой в такт музыки. Судя по всему, в её планы не входило ничего выключать.       Мирон бы послушал чего-нибудь другого, но его не спрашивали. Да и в целом эти Славины треки не были блевотными. В основном бездушными, но неплохо сведёнными. Измученными, но с какой-то ненастоящей ноткой. Словно он себя специально мучил и этим по итогу хвастался. Мирон не знал, как описать это чувство, но оно ему глубоко не нравилось. Более танцевальные треки кровили уши. Хотя встречались и пристойные. Особенно ему понравился «Икар» и он угарнул с «Комара Парижанина».       Потом ему разрешили уйти в душ. Слава отвоевал у Жени право помыть посуду, это было забавным домашним зрелищем. Они, казалось, ладили. И что-то в этой мирной идиллии Мирона тревожило, но он решил не обострять этот момент. Как-никак, а сегодня он был «наказан» Женей за то, что нарушил своё слово. И он даже искренне сожалел и стыдился этого. Казалось бы, что время, когда он не мог сдержать своих загребущих рук, которые то и дело лезли за сигаретами, спидами или спиртным — закончились, но нет. Всё началось сначала. Его опять начало швырять, без сил остановиться и сказать чёткое: «нет». Какой нет, когда да?       Это было плохо. Его сдувало ветром и сносило волнами, он вновь не мог контролировать своё тело, свои желания, мысли и действия, вновь поддался соблазну и прыгнул в этот омут с головой. Но что ему мешало вылезти из него? Каждый раз ведь на особо резких, до головокружения и тошноты резких, поворотах его ударяло пониманием, что из этого водоворота нужно и можно выплывать. Не всегда это получалось быстро, но в итоге он находил в себе силы это сделать, встать, отряхнуться и идти дальше.       А сейчас даже мало-мальского желания противиться не было, это было правильно, ему хотелось попасть в этот водоворот и сгинуть в нём. И чужую помощь он игнорировал, и даже хвост за собой в виде Славы — тоже. Люди исчезали, оставались собственные ощущения. Это было неправильно, но на это было плевать, потому что казалось, что это правильно. Когда кажется…       Мирон долго мылся, стараясь очистить себя от подобных мыслей и сражаясь с желанием опохмелиться. Но вскоре надумал, что сделает это в штатах. Женечка с ним не полетит, она как раз сейчас будет выдавать все планы и острые камни, диктовать что и куда, и ещё во сколько, поцелует завтра в аэропорту на прощание в лобик и мысленно перекрестит. А там уже, в штатах, он будет один. Столько возможностей… выпить. Главное — не одному, а то это уже будет слишком ярко напоминать алкоголизм.       Помимо этого нужно было ещё проветриться. Он будет действительно один, поэтому никто его уже не накормит, в постель не уложит и пледом не накроет. Это звучало как какой-то квест, вызов! В любом случае на обочине он не сгинет.       Когда Мирон вышел из душа, Женя как раз что-то настойчиво шептала Славе. У Мирона получилось услышать только краешек разговора: «просто напомни про дела или ещё что, но не давай ем…», и вскоре всё смолкло. Женя встрепенулась, улыбнулась и сделала лицо в миг строгим и серьёзным.       — И так, завтра ты летишь в… — начала она своим наставническим тоном. Материнским даже. Мирон замахал руками, перебивая её и склоняя покорно голову.       — Я не настолько пропил себе мозги, давай по существу, а я пока что соберу чемодан. Идёт?       Её лицо стало мягче, она коротко кивнула и махнула рукой, как бы прогоняя за чемоданом. И вновь обернулась к Славе, начиная ему что-то шептать.       Как бы Мирон её не любил, но, кажется, она вновь вмешивалась туда, куда не следовало. Но прерывать её он не стал, всё равно после её ухода труда спросить у Славы, что она ему наговорила, не было. И убрать не нужно насоветованные моменты — тоже. Славочка теперь хорошо слушался и все свои неправильные мысли сразу же озвучивал, получал за них лёгкое наказание и ходил с чистой совестью. Мирон тоже чувствовал себя легче после его исповедей, утверждаясь, что Слава действительно его и действительно делает всё верно, да и мыслить начал в нужном ключе. Со Светло своим вот совсем перестал общаться — что было, безусловно, плюсом. Недавний трек они записывали и сводили мало, крайне мало, то есть лишними делами в процессе не занимались и болтали сугубо по делу. Что было просто восхитительно!       Собрав вещи и выслушав повторённый два раза план от Жени, Мирон с чистой совестью с ней распрощался и сел за обед. Сегодня ему сто пудов нельзя было пить, но крайне хотелось. Забрать запасённое спиртное Женька не решилась, хотя смотрела на комод с оным так пристально, что можно было подумать, она вытравливает градусы из напитков, превращая их в обычную воду. В горле пересохло.       — К макаронам с котлетами хорошо подходит вино? — вслух задумчиво проговорил Мирон.       Слава остановил на нём свой взгляд, ставший на время таким же пристальным, какой был у Жени перед уходом, и покачал головой.       — Женя же говорила тебе сегодня не пить. Даже капли.       — А что мне с этой капли сделается, вот скажи? — воскликнул в негодовании Мирон. Его кольнула в грудь обида. Потом даже строгость и негодование — это сейчас Слава препятствовал ему или ему показалось?       — За каплей будет следующая, а потом ты проспишь. Я… — Слава замешкался. — Я же не против, хочешь — пей, могу принести, но ты ведь правда можешь сорваться и завтра лететь никаким. Я-то тебя разбужу, но проводить не смогу, а если тебя ещё сблюёт в самолёте?       Его слова звучали рационально. Мирон поджал губы и застучал вилкой по тарелке. Углы сгладил, от алкоголя оградил. Молодец, Славочка, растёшь.       — Что тебе говорила Женя? Вы о чём-то там шушукались.       — Мгм? Она в основном про треки мои говорила, — рассеянно отозвался Слава.       — Неужели ей понравилось? — скривился Мирон.       — Что-то да, что-то нет, — спрятав шею оборонительно и негромко ответил Слава и опустил взгляд в тарелку. — В основном не особо, но в целом она похвалила меня. Поспрашивала про некоторые треки и сказала, что ей конкретно не нравится. Это было конструктивно. Она хорошая.       — Она не хорошая, а лучшая. Женечка алмазик у нас. Жаль только, что не всегда справляется морально, — Мирон вздохнул и кинул в рот кусочек котлеты. Насколько он мог судить, их Слава делал сам: покупал мясо, крутил его с луком, добавлял специи и соль, а потом обжаривал. Получилось вкусно, и придраться было не к чему. А под винцо-то! — Да и ребёнок у неё подрастает, а тут ещё взрослых дитяток несколько. Разрывается. У неё уже биполярку нашли. И не как у меня, а более вещественную. Так что мы все её стараемся поддерживать и не давить. Да и вообще совестно перед ней, она ж так старается, искренне. Видно, что искренне делает всё, что на ней лежит. И в дело вникает основательно, даже если не знает ничего, то изучает и вникает. Она ведь, когда моим менеджером становилась, в душе не ебала, что это за русский рэп и как в нём идут дела. Мы её весь день посвящали. А треки у тебя слабенькие, хотя есть и слушабельные. Про Ротшильда прикольный был и «Икар».       Слава, заинтересованно пяливший всё это время, несильно, но заметно просиял. Ещё бы, его треки похвалил сам Оксимирон! Ан нет, его треки похвалил человек, которого он любит больше жизни. Тут любой засияет. Этим Мирон постарался перебить возникшее вдруг откровение про Женьку, уйти с этой темы. Обсуждать её с посторонними людьми не то, что не хотелось, но и было как-то неправильно и грубо. Зачем он вообще начал?       Наверное, потому что Слава с Женей неплохо поладили и сама Женя очень сильно пеклась и о нём самом и о Славе, это-то вот и оглушило и сделало вокруг такую атмосферу, что все уже совсем близкие друг другу люди, все обо всех заботятся и любят друг друга. В эту иллюзию Мирон и поверил, в итоге не уследив за языком. Себя из-за этого он стал чувствовать подавлено. Из-за этого, а может и не только из-за этого. Что-то ему не давало всё время покоя. Он скидывал это на желание выпить, оно было и сейчас.       Но сам же сказал, что Женьку лучше лишний раз не расстраивать, а Слава был прав, когда говорил, что за каплей будет ещё две, три, бутылка. Так оно и происходило, скатывалось, как снежный ком и в итоге… ты валялся на кровати с больной башкой, мысленно проклиная себя за то, что смешал напитки из разного сырья. Пить вино с водкой или виски с коньяком — каким нужно быть идиотом, чтобы делать это? Чтобы блевать потом? Чтобы наутро мысли были бы только о том, как бы сдохнуть? Всё тело ломило и с кровати было сложно встать, да? За этим ты каждый раз мешаешь несмешиваемое, превращая итоговое пойло в настоящий яд, прожигающий кишечник, печень и поджелудочную?       Блять, опять загнался. Сука. Выпить бы.              ***              — Бляа… Ну ребят, от такого не отказываются, — Мирон широко улыбнулся, когда один из его фанатов, Андрюха, предложил выпить хреновухи, а остальные предложили перебраться в какое-то другое место.       Фанаты приятно липли и липли, кто-то только на пять минуточек задерживался сделать фотку и переброситься парой слов, другие же оставались надолго, заказывали себе что-то и поддерживали бессмысленные, но очень важные для атмосферы и диалога разговоры. Пару раз были, конечно же, вопросы и про новый альбом и про старые времена с Шокком. Мирон отвечал сдержанно и кратко, стараясь срезать эти моменты и перейти к другой теме. Поделился, захуя он здесь, некоторыми планами даже, послушал от остальных разные истории. Кто-то рассказал, как начал фанатеть ему, а один парень был на том самом бесплатном концерте, после которого был небольшой тупичок, застой в творчестве, но, что самое главное, в голове. Хотя воспоминания о самом концерте были очень даже положительные. Читать на холоде — пиздец конечно, горлу хана тогда была, а он продолжал и продолжал исполнять свои треки, отвечать порой на вопросы или просто выкрики, курил, добивая горло, и в целом расслаблялся. Как бы это не было, но он действительно тогда расслаблялся, отдавал себя на растерзание судьбе и это было здорово.       В голове о том моменте остались только угарные и приятные воспоминания. Мирон предложил всем погулять. Он был уже дохуя хмельной от хреновухи, поэтому его передёргивало на продолжение банкета. Побродить где-нибудь, погорланить, завалиться ещё в бар, а потом расстелить какую-нить фанаточку в номере отеля.       Один раз ему звонил Слава. Мирон тогда был вполне себе трезв, поэтому вежливо откланялся и коротко отрапортовался Славе, что с ним всё прекрасно, он хорошо проводит время и не надо о нём беспокоиться по чём зря. После этого поступил только один звонок от Жени, которая, в отличии от благожелательно и учтиво настроенного Славика была щедра на комплименты и не стала скрывать, что не услышала ноток опьянения в его голосе. Не то, чтобы рвала и метала, но грозилась приехать и в целом переживала. Жопу надрать пообещала.       В остальном было тихо и мирно. Не родной Лондон и не родной Питер, а какое-то другое место, от которого так и пёрло чужеродностью, несмотря на уже привычный уху английский язык. Но алкоголь замазывал все неприятные ощущения.       — Я, блять, пил раньше, как незнамо кто, — поделился один из фанатов. Мирон припомнил, что его звали Ромой и у него, вроде бы, были тяжёлые моменты в жизни. По крайней мере под некоторые треки, с его слов, он натурально рыдал, даже сейчас не мог слушать без особого болезненного отклика в груди. Для него творчество было сакральным, и Мирон это дохуя уважал в людях — когда они понимают цену творчества и то, что автор пытается в него вложить. — Сейчас вот уже могу держать себя в руках, спасибо Хлое, без неё спился бы нахуй.       — Девушка твоя? — поинтересовался проникновенно Мирон.       Парень замотал головой.       — Куда там, а может и да. А я не ебу. Она мой сон. В плане, возникает во сне, уже третий месяц где-то. Соул мой, как я понял, а в живую я её так и не видел. Хочу до одури, но мы только минутка одна, другая во сне и всё. И потом весь день ходи и думай о ней. Уже влюблён по самые уши, а вот не видел её вживую. Вроде бы даже мы адреса друг другу говорили наши, а на утро нихуя не помнится. А тепло, хоть я её даже не помню.       — Вообще не помнишь? Черты лица, цвет волос или глаз? Ничего?       — Да как-то странно. Волосы короткие вроде бы и светлые. Яркие такие, вроде бы. Не настоящий цвет. А я и помню, что она красится в разные цвета. А глаза тёмные. Черты вроде тонкие. Но это такое, знаешь, набор из отдельных компонентов, а цельной картины нет. А всё равно люблю её, влюбился в душу, как говорится! Хотел бы я с ней встретиться. А у тебя, окс, не было никогда такого?       — Не повезло мне на соулмейтов, — ответил Мирон и на его лице отразилась глубокая ямочка с правого уголка губ. Не улыбка, а не пойми что. Нервный тик словно. Он вернул своему лицу обычную дружелюбность.       — А чё так? Не встретил?       — Тип того.       Рома помычал и похлопал его по плечу.       — Ну ничё, мужик, будет ещё. Кто-то и в полтинник встречает их, так что не всё ещё потеряно.       Мирон усмехнулся и сбросил с себя его руку. За ними плелись ещё трое человек. Две девушки и один парень. Мирон развернулся к ним и поднял вверх руки, призывая всех веселиться и кидать мысли, куда ещё можно завалиться. Гулять по ночной Америке было по-своему здорово, особенно делить это чувство с незнакомыми людьми, которые тебя знали и в каком-то смысле даже понимали. А если и нет, то делали упорный вид этого. Но это не было фальшей или картинкой, это были искренние эмоции людей, которые были рады твоей компании и не хотели с тобой разлучаться.       Смешно, что он так старательно убегал от этого дома, убегал от Славы, чтобы в итоге влиться в точно такую же компанию. И всё же это было разное. Эти люди не были его соулмейтом, а Слава… да он тоже не был, но он был уже слишком долго рядом, чтобы успеть принять, что он уже перешёл из разряда обычных фанов в… часть жизни что ли.       Уже глубокой ночью Мирон завалился в свой номер с какой-то девушкой. Явно фанатка, русская, яркая и улыбчивая девочка. С ней можно будет мило поворковать. Поворковать и пошалить. К тому же она убрала неприятный осадок от мысли про соулмейтов — врождённого у Мирона не было, данного судьбой тоже, оставался только насильственно навязанный, а это удручало.       — Мирон… Мирон, — просила она скромно и с тем протягивала, как львица, вытягиваясь и позволяя стягивать с себя кофту.       Взгляду открылась грудь третьего размера в сиреневом лифчике с белыми лёгкими кружевами, которая очень удобно лежала в ладони. Мирон поцеловал барышню под ключицами и спросил тихо, что она хочет.       — Можно попросить тебя о тупой просьбе?       — Очень тупой? — усмехнулся Мирон ей в грудь, закопавшись между сисек носом.       Она засмеялась из-за щекотки и начала его гладить по голове.       — Думаю, да, прости.       Мирон наконец расстегнул ей бюстгальтер и кивнул.       — Валяй, детка. Что ты хочешь?       Она поджала губы в скромной улыбке, помяла их и облизнулась, притянула Мирона к себе за голову и поцеловала. Он ей томно ответил. Он был пиздецки пьян и столько же возбуждён. Давно уже его хуй не встречался с горячей мокрой пиздой аппетитной девушки. Её хотелось. Девушку в смысле. Да и пизду — Мирон вполне мог ей отлизать, хотя сейчас этого не требовалось. Возбуждены были они оба.       — Скажи «бря», — попросила она и сама же захихикала от своей просьбы.       Мирон замычал ей в грудь и в неё же протянул это любимое многими: «бряяя», а потом чмокнул её в нос и повалил на кровать. Легко и весело, голову крутило, хотелось такого чаще и больше. Они долго целовались и последовательно оставались без одежды. Её тёмные волосы оказались крашенными. В действительности между ног была интимная стрижка русых волос.       Ну ладно, Мирон решил не откладывать куни.       В самом процессе ебли где-то неподалёку настырно затрезвонил телефон. Один раз, второй, потом третий. Мирон проверил трубку, так и не выйдя из барышни, и увидел, что все пропущенные были от Жени. Волновалась, как он и что? В любом случае звонить она перестала, так что Мирон решил коротко отписать ей, что одной ногой уже спит, а другой принимает вечерний душ, как ему начал трезвонить уже Слава.       Со стоном Мирон принял трубку и приставил палец к губам, намекая своей партнёрше помолчать. Она игриво подвигала бёдрами и прогнулась в животе, но поджала поднятые в улыбке губки. Очаровательная бейба, что не говори.       — Мгм, привет, чего звонишь?       — Мне Женя позвонила просто. Ты уже в отеле?       — Да, передай ей, что добрался целым и невредимым и уже ложусь спать.       — А почему трубку не брал?       — Мгм, в душе был, — девушка перед ним построила брови домиком, а Мирон в ответ скривил губы бантиком, они оба приглушённо засмеялись. — Ладно, пока. Спать иди, — наставил он и потыкал в телефон, чтобы отключить вызов.       Барышня застонала и повалила его на себя.       — Кто это был?       Мирон наконец выкинул телефон в сторону и продолжил то, на чём остановился.       — Мой менеджер беспокоится жив ли я. Ничего нового, — уведомил он девушку и поцеловал.              ***              На душе скребли кошки. Слава перезвонил Жене и сказал ей, что дозвонился до Мирона, тот уже в номере ложится спать. Она уловила грустные оттенки в его голосе.       — Что такое? Он там сильно был пьян, да?       — Угу, — промычал Слава в трубку.       — Устрою я ему, когда он вернётся, — вздохнула Женька. — Ладно, давай Слав, пока. Я тебя не разбудила?       — Девять утра, — усмехнулся он. — Я в это время уже завтрак заканчиваю делать.       — Ох, да, ты ранняя пташка. Ладно, давай.       Слава попрощался с ней и бросил телефон рядом на кровать. Свербило. Не из-за того, что Мирон пил, а из-за его явных недоговорок и чьего-то стона на фоне, а также короткой отдалённой фразы. Точнее одного слова, а дальше вызов закончился. В каком-то смысле радовало, что Мирон попытался это скрыть, то есть не стал демонстративно говорить, что спит с какой-то девой, то есть всё же думал своей пьяной башкой, что о таком лучше не говорить. Но сам факт… Ох блин, как перестать любить человека, который явно не испытывает того же в ответ?       Помимо этого на душе был и другой груз, менее заметный, но всё же был. Эдакая недосказанность. Хотя и чисто случайная. Когда они обедали с Мироном, между ними был разговор про Женю и что она ему сказала. Слава вспомнил тогда рассеянно про треки и всё, но потом до него дошло, что она ещё его наставляла на то, чтобы огораживать Мирона от спиртного. То есть намекать на то, что у него там планы, встречи, клипы, агентство, рибок, чего угодно придумывать, даже ей, Женей, пугать, мол вот придёт она и уши надерёт. Как бы наставила. Но он про это тогда чудным образом забыл и сейчас это продолжало его грызть.       Просто в последнее время у них с Мироном всё стало кристально-прозрачно. Никаких недоговорок быть не могло. Слава честно всегда говорил всё, что думал, и если в этом было что-то неправильное — становился на колени и получал профилактического леща. Так стало куда легче и понятнее в какую сторону нужно было двигаться. И это случалось не особо часто. Мирон даже кричать стал на него просто в разы реже. Этого не требовалось.       А это явный прогресс в отношениях. Слава был готов мириться со всеми его замашками и изменами, лишь бы в итоге он был рад и рядом. Больше, вот честно, ничего было не нужно.       Хотя, конечно же, хотелось ласки от него, более частых поцелуев и горячих ночей, но оставалось только перебирать в памяти те редкие сценки, когда это случалось. На шампанское Слава теперь вообще стал смотреть иначе. Он каждый раз вспоминал, как оно выливалось ему на голову, и от этого каждый ёбаный раз возбуждался. Сука, да на бутылку шампанского он теперь вообще без определённых мыслей смотреть не мог. И каждый раз слегка краснел из-за этого.       Утро начиналось медленно, организм затягивало в сон. Всё же Мирон отправил его спать, явно забыв о разнице в часовых поясах, но отправил, поэтому тело само по себе начало расслабляться. Долго спать не вышло, Слава скорее задремал, а не заснул на минут двадцать: его разбудил телефон. Звонил Ваня. Из разговора с ним стало ясно, что он хочет встретиться и поболтать на разные отвлечённые темы.       На секунду захотелось согласиться. Отсутствие Мирона рядом окрыляло и утяжеляло одновременно. Зато теперь он точно знал, что если вдруг Ваня придёт к нему, как в тот раз, двери ему открывать нельзя. Даже Мирону звонить не было необходимости — нет. И точка. Они враги, а раз так, то Слава должен принять сторону любимого человека, то есть Мирона. Поэтому с Ваней они поговорили сухо и коротко. От встречи он, понятное дело, отказался.       Не так давно Слава упал перед Мироном на колени и выдавил мысль, которая уже давно его преследовала: можно ли брать с полок книги. Мирон весьма искренне удивился и ответил, что можно. С тех пор Слава отказался от электронных книг и стал читать те, которые были в доме, даже если уже их читал. Просто потому что в них была частичка Мирона. Можно было надумать с каким сосредоточенным лицом он переворачивал странички или как проводил пальцем по корешку книги. У него была такая привычка, прежде чем открыть книгу — провести по её корешку. Странно, но мило. Слава её ненароком спародировал, но потом не смог остановиться и ещё раз шесть гладил книгу по её корешку. Почти каждую так погладил, прежде чем открыть и после того, как закрыл, закончив читать.       Читал Мирон в очках. Зрение у него было хуёвое. Очень хуёвое. Он постоянно ходил в линзах, даже дома в основном в них, но читал зачастую в очках. И это было очень очаровательным зрелищем. Очки делали его глаза просто огромными. Как у рыбки. Лупоглазенький Мирошка. Блин, щёки трескались от того, что представлялось в голове. А ещё его вечно большие ему толстовки. И не только! У него даже штаны были больше, чем нужно. Так хотел выглядеть взрослым мальчиком, что утопал в этом, становясь попросту милым котёнком.       Сфинксом. На груди и в паху нихуя не сфинкс, но гладишь по голове, смотришь на эти глаза — большие, голубые с обрамлением из светлых густых и длинных ресничек — и сразу почему-то лезет в бошку именно сфинкс, а не любая другая порода.       На улице шёл дождь, Слава читал книгу, дышал ей, жил её миром и вертел в голове образ Мирона, и так счастливо при этом улыбался, что никакая радуга ему была не нужна.       Дел теперь было в разы меньше. Нужно было держать квартиру в чистоте, но теперь уже необязательно в такой идеальной, как раньше, нужно меньше готовить и меньше мыть посуды. То есть оставалось больше времени на себя. Пока было хорошее настроение — были треки.       Долго счастье не длилось, потому что Мирон был далеко от него и… изменял. Это было больно и горько, но приятные мысли закрывали ширмой все минусы, делая улыбку на лице более искренней. Один не особо хороший тречок Слава написал и в принципе мог поехать на студию его записать.       Когда он писал Мирону, то надеялся, что тот и не спит, и не бухает, и не на интервью. Надеялся в каком-то смысле зря, потому что Мирон ему вскоре позвонил и голос у него был не то, чтобы ровный.       Говорить толком было не о чем. Обсудили интервью. Мирон очень живо и ярко рассказывал о том, как всё прошло и как ему всё понравилось. Потом рассказал про то, как бухал вчера с фанатами, про секс с фанаточкой утаил, вероятно, что он так и не понял, что спалился. Слава не стал тыкать его в это мордой. Он, поколебавшись, договорил о том, о чём они беседовали с Женей. Про все эти «ограничения» алкоголя. Мирон фыркнул, прям очень ясно и показательно фыркнул, добавив, что на него такую психологию лучше не применять.       Нет — так нет. Слава спорить не стал, согласился. Не вмешиваться он уже научился. И рассказывать. Поэтому рассказал и про звонок Вани, обрисовал коротко о чём он был. Мирон его похвалил за отказ от встречи. У него даже голос потеплел. Понравилось! Вот бы Светло почаще звонил, чтобы ему можно было почаще отказывать и радовать этим Мирона! Эгоистичное использование бывших лучших друзей, но что ж поделать.       — Ты скоро вернёшься? — поинтересовался Слава.       Мирон помычал прежде чем ответить.       — У меня ещё одно вью и потом… хотел бы встретиться здесь с одним другом. Через недельку где-то. Не скучай там.       — Ты тоже.       — Да мне весело, всё прекрасно. Хотя я бы в Англию слинял, там мне больше нравится.       — Никогда не выезжал из России. И там и там ведь на английском говорят, в чём разница?       — Ох, — вздохнул Мирон. — В людях, в местах, в менталитете, в воспоминаниях. И, кстати, британский английский отличается от американского, так что про языки не надо. А диалектов сколько — ужас. Я порой даже не всех понимаю. Говорил однажды с человеком, у которого был прям такой грубый северный акцент, это было что-то с чем-то. Такое ощущение, что это вообще не мой родной любимый английский язык, а непойми что…       Пьяным Мирон становился болтливым, но дома в основном он молчал. Видимо, расстояние и телефонный разговор делали своё дело. Мирон расслабился и трепался так, как трепался бы с другими. Это было приятно, Славе не хотелось, чтобы их разговор заканчивался. Прежде чем он закончился, Слава вспомнил о своей просьбе, с которой изначально писал, и спросил, можно ли ему выйти на улицу погулять.       Мирон некоторое время молчал. Слава не мог понять, он огорошил чем-то его или тот просто думал о том, можно ли и какое время. Дома эти вопросы решались быстро. «До пяти вечера будь дома» или «даю тебе три часа на это» слетало с его губ почти сразу. Наконец мыслительный процесс закончился, и Мирон спросил:       — Погода хорошая?       Слава бросил взгляд в окно и пожал плечами.       — Дождь утром шёл и днём моросил. Сейчас спокойно и прохладно немного. Не знаю, просто хочется погулять. Так можно?       Мирон помычал, а потом ответил согласием. Слава уточнил про время.       — Сколько хочешь, только не заболей и не проеби ключи, — ответил тот, опять немного подумав. — А что ты сегодня весь день делал? — вдруг полюбопытствовал он.       — Читал, — искренне и легко ответил Слава. — «Дом, в котором». Можно же?       — М-угу, да, можно. Мхм, мне её Ди посоветовала. И как тебе?       — Интересно и необычно я бы сказал.       — Умеешь говорить? — усмехнулся Мирон. — Хорошо. Значит, сидишь дома и читаешь?       — В основном, а что?       — Звони, если что. И на улице всё же не задерживайся. У тебя больше никаких планов нет?       — Нет. Если появятся, я спрошу.       — Хорошо. Бай.       Тон Мирона странно менялся, становился то задумчивым, то странно кротким, а в самом конце вообще стал отрывистым, но вроде бы и удовлетворённым. Слава не понимал, что это значило. Он встряхнул головой и пошёл шнуроваться. Ему разрешили выйти на улицу! Он мог погулять — неужели может быть что-то лучше этого? День однозначно был охуенным.