Романтика Космоса и Лизы: — Владимир Пресняков-мл. — Замок из дождя
Космос рассматривает своё отражение в зеркале с видом греческого бога, которому покоряется весь честной Олимп. Он не находит в себе ни единого изъяна, а если бы и нашёл, то разумно бы промолчал, но Лиза пытается не смеяться, глядя на домашнего античного героя. Её муж, а скульптура из Эрмитажа, разглядывающая свою первую и, как надеялась Лиза, последнюю наколку. Кос надумал забиться после крещения, объясняя этот жест памятным моментом. Символ! Холмогорова никогда не отрицала, что её мужчина красив неробкой красотой, свойственной не каждому представителю сильного пола. Статный, высокий, притягательный, выделяющийся из толпы. Несмотря на нередкое шутовство, Космос умеет нравиться женщинам, но, не в пример многим знакомым, предпочитал общество лишь одной Лизы. Холмогоровых связали не только кольца. Лиза может долго наблюдать за Космосом, смотря на него обезоруженно и преданно. Она любит разбирать аккуратные тёмные пряди, когда Кос прижимает голову к её груди; любит проводить пальчиком по хмурым бровям, роняя на строгое лицо улыбку, а затем пылко целовать пухлые губы. Лиза никогда не скрывает от Космоса сокровенных желаний, и, видя горящие зрачки, смотрящие на неё так любовно, теряется от неповторимости их вселенной. Музыкой, которую слышали исключительно двое. Но… Изъятия из общего правила всё-таки существовали. Удумал же, родимый! Вот тебе, жёнушка, на Новый год и очередную годовщину. От всего сердца и почек, а также прокуренных лёгких. Если, конечно, наколку в виде толстой цепочки и православного креста можно обозвать подарком. О новом украшении Холмогорова были оповещены друзья, а на новогоднем сабантуе у Беловых узнают и другие знакомые, когда Космос опрокинет за воротник рюмку-другую. Позже новость долетит и до всей уважаемой Москвы вместе с пригородами, охватывая Тверь и Ярославль. Грандиозно. Небрежно смахнув с обнаженных ног одеяло, Лиза медленно потягивается, растянувшись на всю кровать. Кос бросает на неё красноречивый взгляд, в котором несложно прочитать основную мысль, и Лиза, не дожидаясь, лениво поднимается, сокращая пространство между ними. Ею владеет азарт, а ещё больше — желание переключить мужское внимание на себя. Кто-то должен покориться первородному желанию, не пожалев, что сон теряется где-то за дальним кордоном. И перестать оценивать, насколько идеально получилось остаться притчей во языцех. — Свет мой зеркальце, скажи, — начинает Холмогорова, подбираясь к Космосу со спины, неслышно ступая по ковру, — Лизка, правду доложи? — Доложи, котёнок, — Кос любил, когда Лиза нарушала его уединение, — я разве против? Иди ко мне! — Я тебе не доложу, — Лиза не замечала, что общается с мужем рифмами, — а тебя щас положу. — Положи хоть на полу, — поэт из Холмогорова никудышный, зато строчки идут от сердца, — и давай сейчас. Прям здесь. — Жопы отморозим так! — сквозняки в сталинской высотке были не самыми редкими гостями. — Всё, хватит показывать мне, как ты себя любишь. Знаю. Пойдём, мне одной скучно. — Замёрзла без меня лежебочить, — решив, что греться рядом с самой красивой на свете девушкой куда приятнее, чем бездумно пялиться на себя самого, Космос поддерживает игру, — раз прибежала. Ой, алмазная, а пятки-то холодные, ледышки какие! — Нет, дядь Кос, хотела тебе напомнить, что ты немного не тем занимаешься, — пальцы сплетаются, образуя цепкое слияние рук. — Ну и крест поцеловать. Ты же сам сказал, что меня, картёжницу, только это исправит. Уже при тебе боюсь пасьянс разложить. — Поржать тебе хочется над мужаней, неугомонная, опять? — располагая женские ладони на животе, мужчина довольно вздыхает, чувствуя, что наслаждение накатывает на него даже тогда, когда любимая просто обнимает его, крепко прижимаясь. — Вот и балуй козу, а тебе лишь дай повод. Будешь носом воротить? Взяла моду! Кабздец! — Нет, ты что, солнце? Пойми меня! Мужчина классный стоит посреди комнаты, у меня слюни на него текут. Дай, думаю, потрогаю, что за статуя стоит в лучах заката… — и Лиза подтверждает фразы действиями, касаясь теплого мужского плеча мягкими губами, и, не тая внутри восторга от уединения. Ей всегда его не хватает, и Космос охотно внимает трепетной ласке. — Любоваться скучно. Мой же. Любимый. — Дай я тебя потрогаю, мне мало, — несмотря на боевой настрой разговора с Лизой, поддаваться на её уловки чрезвычайно приятно. — Попалась! Как же я тебя обожаю... — Ты меня спрашивал когда-нибудь об этом? Косм… — последний слог пропадает в поцелуе — Холмогоров потянулся к вишневым губам, тревожащим его смелое воображение, и Лиза уступила напору. — Космос! Кос!.. — Зачем? Я же всю тебя знаю, милая, — повернувшись к жене лицом и полностью прислоняя нежное тело к себе, Космос ощущает себя хозяином положения, но Лиза плохо подавляет внутри смешок, когда муж закрывает ей обзор на свет. Кос ощущает щекотку пушистых ресниц на впадине между ключиц, взбудоражено вздрагивая, и нехитрое действие голубоглазой заставляет снова обратить взор на её кристальные глаза. — Что ты за женщина? Сбила! — Я мешаю Его Величеству себя показать? Лиза нескоро отбросит повод для веселья, но очень быстро сомкнет губы на открытой мужской шее, не без удовольствия вдыхая запах родной кожи, отдающий броскими нотками итальянского парфюма. Косу остаётся мурлыкать от своего счастья, пусть март не грозит сиюсекундно влететь в форточку. Весна всегда с ними, если они в неё верят. — Совершенству, может? — Одно другому не помеха! — Далась тебе эта цепь? — Специально под шумок сделал? — Да ты бы нашла повод пошуметь. Сделал и сделал! — Как всякую хрень спросить, где лежит, так ты первый. — У тебя было реально важное занятие. — Не надо списывать всё на Арюшу. — Я констатирую, мать. — Уследишь за вами двумя сразу! — Кто ещё за кем? Таинство крещения должно было быть подтверждено не только священными обетами. Знакомый мастер нашёлся по щелчку пальцев, и вскоре Кос горделиво впечатлял жену необычным художеством. С первого взгляда на «пейзаж» Лиза поспешила покрутить пальцем у виска, жалея, что не предугадала пагубный замысел. Она не могла залезть в голову взрослого мужика, отвлекаясь от больного ребенка. И вряд ли бы Лиза остановила Космоса, который загорелся новой мыслью, как подожжённый спичкой бумажный листок. Ангина, выбившая Ариадну из привычной колеи, отвлекла Лизу от событий, творившихся в окружении «Бригады», и избавила от присутствия на помпезном крещении сразу нескольких человек. Холмогорова и раньше выступала против идеи отправиться в храм всем табором, не относясь к подобным вещам безраздумно. Желание покреститься явно не имело основой неистовую веру, а больше походило на дешёвый спектакль. Выбирая между Арей и мнением массы, Лиза не колебалась. Всё остальное ещё успеется. Космос не решился давить на жену, а состояние дочери беспокоило его не меньше: болезнь словно подменяла милую хохотушку, замыкая её в слабости. Арька плакала, когда ей становилось совсем тяжело, а Лиза и Кос содрогались от жалкого рёва. В квартире никто не помнил нормального сна, и Космос не знал, как сильно стоит бить себя по лбу, если через недельку-другую дочь опять будет барахтаться в снегу, как поросёнок. Доводы Лизы о том, что инфекция одержала верх вовсе не из-за холода, на Холмогорова не действовали, а зловоние лекарств с трудом выветривалось из детской комнаты. Лиза не вдавалась в подробности рассказа Космоса о последнем посещении элитной сауны Беком, причастным к смерти Фархада, и она почти забыла, что её ждут на работе. Космос торжествовал — сбывалась его мечта, но Арька выздоравливала не настолько быстро, как того хотелось. Часто отказывалась от еды, ничему не радуясь и не проявляя активности, не тянулась к любимым игрушкам и сонливо отворачивалась к стене, когда ей предлагали включить «Утиные истории» на кассете. Лишь в понедельник двадцать седьмого температура начала спадать, а в доме с завидной быстротой стало заканчиваться лимонное печенье. Дело пошло на лад. Родители могли спокойно отлучиться от дочери в новогоднюю ночь, которая обещала быть шумно отмеченной у Беловых. Заботы о внучке обещал взять на себя Юрий Ростиславович, отлично справляющийся с воспитательным процессом, но это не исключало того, что Лиза будет висеть на трубке, каждые полчаса контролируя, не поднялась ли у Арьки температура. Однако Кос не хотел идти к Беловым без жены. — Ничего ты не понимаешь, вредина, — остаётся чванливо ответить Космосу. — Это от всякого дурного. Защита. — От сглаза, порчи, — нужно перебрать все варианты, — приворота? — Ну от приворота не спасёт, — Кос, женатый на девушке, любящей черных котов, нисколько не удивился бы, узнав, что в её роду прослеживался какой-то сожженный на костре ведьмак. — Поздно «Боржоми» пить. Не так ли, красивая? — Кто посмел приворожить тебя? — говорит Лиза с совершенно невинным видом. — Я поймаю эту сволочь, под кого бы она не маскировалась! — Я для них неприкасаемый… — иногда Космосу казалось, что Лиза гораздо ревнивее, чем он. Но это заставляло любить её сильнее. — Сам на тебя приворожился. На раз-два! — И тебе в кайф? — Пойдем покажу… Оказавшись на руках у Коса, разомлевшая Лиза спешит покрыть его щеки и лоб короткими поцелуями. Она напрочь забыла, что ещё минуту назад была настроена на нелепые шутки и незлую иронию. Космос безоговорочно победил, но кого могло это расстроить? Только приблизить. Лиза хочет стереть из памяти мужа любое напоминание о суете будней, которые он проводит без неё. Рухнув следом за Космосом на кровать, она крепко прижимает его к себе, заставляя почувствовать, как скучала. Её взбитая грудь полностью прислоняется к твердому торсу, вкрадчивые пальчики захватывают налитый от желания член, проходясь вверх и вниз и заводя распалённого мужчину ещё больше. Но Лиза и сама начинает сладко подрагивать, когда мужские губы оставляют голодный след на её шее, а рука накрывает влажную плоть, дразня и вызывая на ещё большую откровенность. Кос так изощрённо ласкал её и делал совсем уязвимой, что Лиза и не думает скрывать своих желаний, а только тонет в близости и дурмане касаний. Космос хочет видеть её безумной? Что ж, он это получит, и Лиза седлает мужской живот, устраиваясь удобнее и позволяя ему собой любоваться. Кос откидывается на спину, полностью покоряясь желаниям Лизы. Он не убирает ладоней с её талии, постепенно и ласково спускаясь к призывно раскрытым бёдрам, и когда она без замедления овладела им, то роняет довольный небрежный стон. Космос податлив и покорён, но совершенно доволен. Лизе это понравилось — она гортанно смеётся, откинув свои чуть рыжеватые пряди за спину и наклоняется, чтобы поцеловать страстные губы. — Показал? — тихо спрашивает Лиза, прежде чем продолжить трепетно изводить мужа неспешными движениям. Хоть с ним в одном коконе просто волшебно. А след от татуировки Лиза всё же целует. Несдержанно и жадно. Космос рассчитывает именно на это. — Алмазная… Обнажённые тела льнут друг к другу, окончательно теряя связь и с зимой, и с остальным окружающим миром. Значение имеет лишь ночь, направляющая любящих не разлучаться. Разве это было возможно?***
Лиза всегда начинала нешуточно передергивать, когда в Ленинграде долго не могли добраться до телефона. Как будто бы специально злобно хихикали на фоне и мстили за то, что из Москвы звонили не так часто, как хотелось. Проверяли, насколько у неугомонной жены Космоса хватит терпения. Дьявол, ещё и ошибочка вышла! Нет, уже не в Ленинграде, а в Санкт-Петербурге, о чем Холмогорова, как ревнитель старого имени родного города, намеренно забывала, но ситуацию факт не менял. Можно даже понять Космоса, обожавшего занимать рабочую линию, когда у жены горит отчёт или проверяется срочный документ. Ожидание — не самый лучший друг, и в отдельных ситуациях может доводить до бешенства. Но раз уж не смогли приехать в Питер, как в старые добрые, то Лиза определенно должна поговорить с Ёлкой по телефону, и не дежурно, обсуждая лишь круглогодичную питерскую морось и первые московские морозы. Ёлка лучше других помнила, что зима — это любимое время года племянницы, а осенью мир сливался одним цветом грязи, зачастую не позволяя трезво оценить красоту природы. Гудки доносились нарочно медленно, растягивая секунды в минуты, но стоило услышать бодрые восклицания в трубке, как ситуация кардинально менялась. Лиза могла наслаждаться звуками родного голоса, отдаленно похожего на материнский, и убеждаться, что её сильная и смелая Ёлка находится в надёжном окружении. — Наконец-то, дожила старая тётка! Кто позвонил! — первым делом бросила Чернова, так и не сменившая фамилию после второго замужества. — Самая занятая до меня добралась. Моя Лизка! Вижу, что слухи московские мне не врут. — Не стала бы делать выводы насчёт старости, — жена Космоса слышит, что в квартире у Ёлки и Рафа точно не тихо — Анастасия Леонидовна играется где-то рядом с матерью, — у тебя эликсир молодости под боком. Слышу, как галдит. Скучать некогда. — Какой скучать, если твой родственник еврейский, — Елена, на ходу жующая яблоко, случайно закашлялась, — блин, ну который мой муж по совместительству. Напомни имя! — Перестань издеваться над дядей Лёней, — Лиза невольно даёт тётке подсказку, — мало у него в фирме заморочек? Особенно с московским филиалом! — Правильно, над ним достаточно судьба поиздевалась, — настроение Черновой позволяло ей шутить, — сначала я, потом эта рыжая Феня, или как там её, а потом снова я. Вот такие перспективы, как говорят. — Не преувеличивай, хвойная, — пользуясь тем, что Арю сморило обеденным сном, Лиза располагала свободным временем, — я бы с удовольствием позвонила тебе раньше, но у нас случилась ангина. Жуткая. Мы с ребенком потерялись, пока мир двигался куда-то без нас. Я в прострации. — Заразы московские, — другой реакции от Черновой ждать не стоит; болеть она не любила, и старалась беречь себя от любого вируса, — но главное, что обошлось? Моя Арюша бегает? Спасу от неё нет? Я же тебе говорила, что она похожа на мои детские фото? — Твоя Арюша похожа на детские фото своего папки, но она спит, мне жалко её будить. Прости, дорогая, — и если бы Аря бодрствовала, то Лиза обязательно подозвала её к телефону, но после перенесенной ангины её обеденный сон был крепок. — Обошлось без осложнений. Человек ждёт Деда Мороза. Кос притаранил домой твою тёзку под два с половиной метра, так она наряжать со мной собралась. Вот такая твоя Арюша! — Хоть у детей обходится, хоть у них, Лиза… — резко и озадаченно произносит Чернова, заставляя Елизавету вспомнить о том, что в Санкт-Петербурге по определению не может быть спокойно. И даже климат не располагает к тихим ветрам. — Ты рассказываешь мне про прострацию, а я, милая, лучше бы не читала утренних газет! И телевизор тоже не включала. — Птичка из Смольного прилетела? Чехарда назначений? — несмотря на то, что государственная служба Ёлки прервалась с рождением дочки, вести от сослуживцев приходили к Черновой, как поезда на Московский вокзал. Сокрушались не только берега Петербурга, но и всей России. — Или сразу навылет? — Навылет. Не была бы в декрете — назначили бы главой комиссии по расследованию. Не было у бабы забот, но вовремя отвело. Помните, куркули, кто тут в городе хозяин. Убийство у подъезда дома. Глубоким вечером, район Петроградки… — Ёлка ведёт перечисление, будто играет сухими словами; в самом деле, её больше ничего не удивляло. Или она устала переживать. — Достойный человек — бизнесмен, готовился в местные депутаты. Делится с кем-то не захотел, договоренностей с нужными органами не было. От нас с Рафаловичем — венок и посильное участие в судьбе вдовы и детей, а прошло уже девять дней. Вчера были поминки. — Сомнительные мероприятия, — Лиза не могла сказать, что когда-либо пыталась не признать для себя очевидное, но похороны и поминки заставляли её вспомнить только один глагол — бежать. Но тема обсуждения, вызванная невиданным страхом, живущем в подкорках сознания, нашлась само собой. — Помнишь, когда я ходила беременной, то Коса познакомили с Фархадом? Таджик, служил с Беловым в армии. Дружба продолжилась. — И продолжалась бы до сих пор? — глухие полутона в голосе Лизы красноречиво свидетельствовали о том, что о неизвестном Фархаде следует говорить в прошедшем времени. — Хороши друзья!.. — Зарезали, — коротко проговаривает Лиза, смахивая с щеки случайно выпавшую из прически прядь, — не очень хорошие, но уже покойные люди. Что скажешь, не хреновый ли у меня вакуум? Или мне-то об этом вообще рассуждать не дозволяется? — Найди в этом месиве хотя бы одного непричастного, — понятные времена, в которые Ёлка рассуждала обычными категориями и не стремилась разгадать происходящее, безвозвратно канули в лету, как и приказавший долго жить Союз, — всё равно не получится. Извиняй, ненастную, тревожно. Но хорошо, что ты позвонила!.. — Тебе что-то доложили? — у Лизы немного вариантов о том, что же может расстраивать Чернову, если дело касалось её самой. — Опять собираюсь разводиться? Космос, наверное, собирается меня бросить ради чьей-то смазливой секретарши? Или я случайно улетела в Америку, но ничего тебе не сказала? Ёлка… — Говорить о тебе могут всякое, — таков человеческий род, — будут говорить, сколько им заблагорассудится. Забудь! Но печально заканчивается этот странный девяносто третий, и, знаешь ли, я и от следующего добра не жду. Страна в разрухе, а у нас всё какие-то танцы на гробах. То ли ещё будет… — Ёлочка, послушай, чего мы только не видели за два года? Я едва ли не родила, когда гкчеписты власть штурмовали, а Космос чуть эти баррикады строить не полез… Я не рассказываю тебе про танки в Москве! И… — договаривать о том, чем каждодневно жил Холмогоров сложно и слишком небезопасно, но Лиза не может отделить себя от него — выбор сделан давно. И любовь, питающая сознание и душу, не давала ей видеть в происходящем сплошной негатив. Лиза разумно считала, что жизнь не может быть исключительно двухцветной. — Ничего не удивит, а у меня Аря, кажется, проснулась. — Ну в таком случае, птаха, — сложно навязывать цветущей молодости идеалы закоренелой зрелости. Пусть Чернова могла похвастаться, что с рождением долгожданной Анастасии, жизнь строгой партийной аппаратчицы действительно обрела больший смысл, но она не отказывалась от пережитого, — считай, что просто занудствовала. Сорок два — не радость! Я лишь прошу тебя рассказывать мне, как ты живешь, а в остальном, поверь, мы как-нибудь разберемся… — Я не сомневаюсь, что у тебя всегда будет запасной план! — Видишь, на что-то же я полезна? — Не преуменьшай. — Да я и не пытаюсь! Аря находит маму задумчивой и отвлеченной, но без тени печали на красивом лице. Опомнившись от сумбурного разговора с любимой тёткой, Лиза машинально ощупает лоб дочери, и, поняв, что Арьку больше не тревожат недомогания, поведёт её на кухню — кушать вкусную рисовую кашу. Здоровый аппетит Ариадны подскажет Елизавете, что все страхи за дочь напрасны, а маленькая егоза, к материнскому удовлетворению, попросит добавки. Вечером Космос сильнее обычного обрадуется тому, что жена с дочкой ждали его дома, и Лиза не вздумает пересказывать уставшему мужу о том, что до неё пытались донести. Может, потому что вовсе не услышала?..***
В комнате тепло, несмотря на то, что сталинская постройка извечно продувается гонимыми московскими ветрами. Ночное окно обнаруживает, что город не спит, и к Космосу с Лизой сон тоже не идёт. Разобранная кровать потеряла порядок по беспечной вине, а они без остановки переговариваются и чему-то попеременно смеются. Голоса звучат приглушённо, не разрушая атмосферу полночной тишины, но и не переходя в вороватый шёпот. Лица мужчины и женщины то нарочито строги, то безудержно веселы; настроение поочередно меняется, как по взмаху волшебной палочки. Если Космос выдает удачную шутку, то Лиза вопросительно поднимает изящные бровки, не торопясь заходиться смехом; если Лиза попала в цель первой, то Космос, изображая бодающегося быка, не даёт ей долго торжествовать. Единственная форточка в спальне закрыта, ведь Кос справедливо опасался, что следующей заболевшей на домашней территории могла стать жена. Занавески плотно зашторены, не позволяя Луне стать третьей лишней. Тени нежелательны даже тогда, когда они едва заметны. Холмогоров уронил голову на коленки Лизы, обхватив её за талию, а она поощряла эгоистичное проявление мужской жадности; он не давал ей отодвинуться на другой край кровати, несмотря на то, что места для двоих было предостаточно. Отрываться друг от друга не хотелось. Лизой завладели нега и состояние абсолютного погружения в близость с мужем, давно не дававшие дышать без оглядки. И никто не собирался выныривать, разменивая неповторимую вселенную на крошечные осколки льда. И зима, заставляющая против воли искать тепла и участия, здесь вовсе не при чем. — Прикинь! Нет, мать, я тебе отвечаю, — неторопливо протягивая ладонь к тонким щиколоткам жены, Кос изучает глазами потолок, покрытый безупречно белой краской, — взяли б с собой Арьку. В платье нарядили, посадили за стол, а она глазками луп на меня в образе! Папка, что ты такое? Снегурочка, у которой между ног мотается? Косы у матери обрубил, себе насадил? Пиздец мне! Больше не поверит. — Что ты всё в одну плоскость сводишь, морда? Мотается у него! Плохому танцору яйца мешают… Ай, больно! — когда Лиза ощущает, что Космос ущипнул её за пятку, она возмущенно вскрикивает, но от своей точки зрения не отказывается. — Три минуты позора, а дальше опять будешь светить свой иконостас и распивать горькую! Задолбал! — Да ну на хер! Ты изгаляешься? — идея, пришедшая в голову тётки Саши, и подхваченная Лизой, никак не радовала Космоса. Побыть Снегуркой? Что это за современная дурацкая сказка? — Ты от меня рожала! Я по определению не могу обратиться в бабу. — Нет, космический, послушай, — и если Коса не получалось пронять словами, то Лиза пускала в ход запрещённый тактический приём. — Соглашайся, сказала! Ломаешься сейчас точно, как девка на выданье! — согнувшись над мужем, она почти лишает его воздуха, но он существенно сильнее. — Не спорь, алмазная, а то покусаю за орех — фиг потом присядешь, — резво перекинув Лизу на лопатки, Космос стойко вдавливает её в кровать, прислоняя лоб ко лбу, — сожру тебя, не подавлюсь. Буду сытый, но злой, а всё виновата ты… — На мне и так живого места нет, удав, твою налево, — иначе почему они не спят тогда, когда дом на Кудринской площади полным составом погружен во время тишины, — удавина моя! Как заполз, так и не слезешь… — Бля, я же всегда Дедом Морозом был, — Кос ластится к Лизе, как кот, ища приют у неё в объятиях. Она водит руками по напряжённой космической спине, понимая, что уже добилась своего, но мужу из принципа нужно упираться. Всем… Чем можно. Но она стерпит, а заодно допинает эту тушу ногами, чтобы не расслаблялся, — а ты моей Снегурочкой! Снегурёнок, да? И на празднике, и после. — Было дело, Космик, но мне позвонила тётя Катя, и мы дружно переиграли ситуацию. Почему бы нет? — Катерина с давних пор слыла массовиком-затейником, и в этот раз не могла не предложить кому-то из друзей племянника смехотворную задумку. — И что ты завёл про Арьку? Понятные вопросы она задаст максимум лет через пять. Хорошо, через три, допускаю. Девочки вообще быстрее развиваются, а наша непонятно, куда мчит. — Я представил ситуацию, из-за которой мы оба огребём, мамаша! — качать права, предварительно капитулировав перед своей алмазной, Космосу нравится, хоть и планы на застолье у Беловых меняются на глазах. — Тётя Катя ей позвонила! Сговорились, змеевидные. Природа не переиграла, а вы наколдовали? Нахуя? — Кто лучше тебя поздравит народ? — Лиза треплет темноволосого спорщика за макушку, ставя на то, когда же он уступит. — Кос! Ну, Космос! Пораскинь черепушкой… — У меня в школе «у Лукоморья дуб срубили» было, — Космоса сложно причислить к ценителям литературы, — кота на мясо порубили. Там на неведомых дорожках следы разбитых «Жигулей», русалка в бочке и так далее… — Автобиографично, — то, что Космос с завидной регулярностью срывал уроки литературы, для Лизы не было новостью, — и ты забыл про «Мерседес» на курьих ножках. Браво, Кос! Как ты этот талант-то не пропил? — Какие тогда претензии? — вместе с этим, холмогоровское чутье подсказывало — от него не отстанут. — Позора-то! — Ну ради меня, — потянув тонкий нос к виску Космоса, просит Лиза почти слёзно, уставая уговаривать народного артиста, — пожалуйста, Кос! — Ой, заноза такая, достанешь из гроба мертвую лошадь… — Беру пример с лучшего мужа! — Обложила вконец… — Я стараюсь! — Тогда не барахтайся, иди сюда… Поцелуй окончательно поглотил бы супругов, не устающих влюбляться друг в друга, но в квартире раздается глухой звук короткого падения, сменившийся пронзительным плачем. Лиза вскакивает с постели первой, в свете ночника натягивая на себя пижаму, а Кос, потянувшись к выключателю, лениво потирает веки. Что-то случилось. — На том и порешили, а время до пятницы — с гулькин нос, — у Лизы мало времени для очередного разглагольствования с мужем, потому что следовало незамедлительно проверить, что произошло у дочери, — текст надо выучить. Чёрт!.. Спокойствие этой ночи явно преувеличенно. У Арьки на всё свои планы. — Космонавтик находит приключения по расписанию, — Космос накидывает на себя махровый халат, понимая, что до утра в этой спальне поселится самый важный член семьи, — сразу видно, что моя! — Твоя, твоя, — Лиза скрывается в темноте коридора, разнося по квартире напоминание, — и молока с медом подогрей, без этого не уснёт! — И с маслом? — Сливочным. — Да помню я. Влетев в комнату дочери, Холмогорова находит, что Арька сидит на полу, растирая заплаканные глазки. Девочке не по себе от темноты и от случайного падения, но когда Лиза включает свет, то надрывные звуки сразу же прерываются. Выдох. Опираясь на ладошки, Ариадна поднимается, пытаясь бороться со своими страхами самостоятельно, но без мамы получалось слабо. Слёзы не переставали катиться по выпуклым щекам, и комната казалась зловещей и жуткой. Как не своя. — Ну, — Лиза присаживается на корточки, становясь на один уровень с дочкой, — кто мою Арьку за бочок укусил? Арюша? Вместо ответа про сказочного волчка, Аря прытью добирается до распростёртых к ней материнских рук. — Что ты, солнышко? — чувство тревоги за свою единственную девочку никогда не покинет Елизавету. — Не надо плакать! Маленький мой? — Мама… Гнусаво пролепетав матери про внеочередного бабая и боязнь оставаться в своей спаленке, Ариадна добивается желаемого. Настроение маленькой Холмогоровой меняется, словно по щелчку пальцев. После выпитого стакана молока, она бы с удовольствием устроила из родительской комнаты парк развлечений, но Космос вовремя начал передразнивать зевающих морских котиков, заразив разбойницу прежней сонливостью. Когда Арька, почувствовав себя защищённой, проваливается в царство Морфея, любящих родителей настигает потерянное умиротворение. Подмигнув мужу, Лиза решает последовать примеру дочери, а Космос, недолго раздумывая, сгребает обеих в свой инопланетный захват. Им хорошо. Декабрь, не слышно растворяясь в морозном воздухе, приготовился впустить за порог новый январь.