OST: — Nightwish — Sleeping Sun
— Уснули?.. В полуночной тиши повисает тревожный вопрос, произнесенный громким шепотом. Лиза коротко кивает головой, заставляя Ёлку отбросить надуманные страхи. Тем более Арька и Настя, смирно послушав сказку «Цветик-семицветик», устало зазевали и быстро заснули, и этим уже не внушали Лизе каких-либо опасений. Анастасия Леонидовна вообще оказалась очень послушной, а Ариадна Космосовна, принимая поведение родственницы к сведению, отбросила идею вести себя шумно. У Ари появилось призвание — повсюду таскать за собой Настю и учить её обращаться с игрушками. Настя неосознанно тянулась к космическому потоку энергии, и не только из-за того, что Арьке сложно сопротивляться. В будущем старшинство Ари отойдет на второй план, но связь, заложенная не только родством, но и дружбой, не сможет уступить дорогу отчуждению. Лиза верила, что так оно и будет. По крайней мере, её душевные отношения с Пчёлой зародились в пору хождения пешком под стол. — Все в порядке, но Настя по тоскует по папе и маме, я вижу, — Елизавете легко почувствовать настроение крохи, которая не сразу сообразила, почему высокая тётечка из Москвы приехала и отныне заправляет её воспитанием. — Они с Арькой спелись. — Скучает, папина дочка. Но Лёня долго пробудет в госпитале, — приглушенно отвечает Ёлка, не скрывая нечаянной слезы. — За ним уход, врачи хорошие. Все приносят по первому зову. Но голова перевязана, царапины, ссадины. Лицо осунулось. А сегодня эта тварь заявилась… Глаза бы её мои не видели! Жена его бывшая, про завещание твердила, которого нет. Выпалила ему, что друг его… Наш, точнее, журналист, Пашка… Погиб. Лёня сознание потерял, а теперь… Будет винить себя. — Главное, что дядя Лёня сильный, он скоро будет на ногах. — С его-то жизнелюбием! — Морской волк иначе не может. — И я без него не смогу. Лиза не задавалась вопросом, зачем её преуспевающему дяде понадобилось кресло местного депутата. Скорее, от природного стремления выбиться в люди, а не от жажды крупной наживы. Рафалович и в бытность офицером разбирался в том, где и как туго набить кошелёк. Прохождение его в заксобрание было бы делом решенным, если не громкое журналистское расследование, раскрывающее правду о хищениях в армии, косвенным участником которых являлся сам Леонид. Морской волк слишком поздно узнал, что за разбирательством стоял друг юности, а за последним — хвост и слежка в лице доблестных гэбешников. Что случилось дальше — всем известно. Рафалович в реанимации, а Павла Иванцова похоронят на Смоленском кладбище. — Лёнька не уберег друга. Сейчас и сам понимает, что лучше бы горькая правда. Эта история со списанной техникой, вооружением, а я же его предупреждала… Что ничего не остаётся без последствий! — Мир тесен, — надо отдать должное Космосу: его мнение о происходящем в Петербурге не обосновывалось на домыслах. — Иногда очень тесен. Не удивляйся. — Иванцов берег кейс с бумагами в камере хранения, но сама понимаешь, нашлись ходы и его заменили другим содержимым. Лёня еле успел в редакцию, он вошёл, когда Павел уже собрался открыть чемодан. Они едва в сторону кинуться успели. У Пашки руку задело, Лёню на носилках тащили, а потом… — Ёлка с трудом принимала события, свидетельницей которых невольно оказалась. — Чёрт, эти оборотни затеяли перестрелку прямо в больнице. Санитарку убили. Их схватили, успели, а я вхожу в палату, а там Пашка… Я глаза ему закрыла. И всё. Как решето… И самое страшное, что убийцам ничего не будет. Погоны, контора. Ненавижу… — Погоди, милая, — Лиза внезапно понимает, что Ёлка повествует о том, кто был смутно знаком ей по малолетству. — Друг папы? Они же с дядей Лёней с первого класса были знакомы… — Нас было пятеро: твой отец и я, Лёня, Паша и Миша. Мишка — сын академика, МГИМО закончил. Но после первой заграничной поездки попал в дурную компанию. Попойки, наркотики, слетел с должности. Отец пытался его снабжать. Зачем только, почему не лечил? И Мишу новые дружки за долг с многоэтажки столкнули, что было за год до аварии твоих родителей. Остались мы с Лёней. А было пятеро… — Пятеро… — задумываясь о тех, кого оставила в Москве, сказала Лиза. — Надо же, совпадение. — Солнце, я не люблю подобные равенства. И надеюсь, что тебя они минуют, — Ёлка обнимает Лизу, как в малое дитя, будто бы целая женщина двадцати трёх лет сможет поместиться у неё на коленях. — Спасибо, что приехала. Мне действительно сложно. Нам помогают, шеф лично контролирует лечение Лёни. И не отвлекай Космоса и брата. Просто я никому не могу доверить Настю, кроме тебя, но если ты против… — Я рада, что могу быть тебе полезной, не обсуждается, — напоминание о Космосе заставляет Лизу вспомнить, что она так и не удосужилась ему позвонить. Она надеялась, что муж остыл, хороши оба, и трудно разобраться, насколько. Поэтому Лиза ломала голову, как заговорить с ним первой. И убедить в том, что они с Арей поживут у Ёлки. Месяц, два — неизвестно, но расстояние не должно быть для Лизы и Космоса помехой. — Скажи мне честно, Лиза, — Елене не нужно много гадать, чтобы объяснить для себя поведение племянницы. — Ты не звонишь Космосу. Поругались? Не пускал? — Мелочи, — Елизавета не считала, что вправе пересказать родственнице свою ссору с мужем, — и я позвоню ему завтра. Обязательно. — Поговори с ним. Он тебя очень любит! — не желая навязываться, Ёлка ограничивается простым, но дельным советом. — А я, наверное, спать пойду. В носу запах капельниц, не могу больше. — Ты сколько не спала? — фраза могла прозвучать не вопросом, а восклицанием. — Пора на боковую! Из раковины всё уберу, домработницу я днём отпустила. Ни о чем не беспокойся. — Конечно, с детьми и домом ты справляешься лучше, чем я, — Ёлке нравится хвалить племянницу. Пускай, казалось бы, что три минувших дня полностью вычёркивали её из мирной реальности. — Спокойной ночи, Лиза! — Доброй! Квартира на Московском проспекте затихла, но Холмогоровой не до сна. Мысли закономерно терзали её, не давая шанса заснуть крепким младенческим сном. Ссора с Космосом всегда представляла собой едкое явление, которое вечно выводило Лизу из строя, но ей сложно понять, почему муж не понял её сразу? Кос лучше других помнил про то, что Лиза почти по-детски привязана к Черновой. Знал, что Лиза сорвётся к ней в любое время дня и ночи. Как к матери. Может, отвык, что она давно не уезжала одна? Сомнительно. Лиза догадывалась, что ярость Коса не взялась с пустого места и возникла не в вечер субботы. Снежный ком накапливался, а ряд историй, стоивших Космосу и Лизе ссор, оставляли саднящие рубцы. Последнее не притупляло взаимного притяжения, которое с каждым днём заставляло ценить друг друга, но если Лиза в Петербурге и не с Космосом… Это что-то значило. Как в страшной сказке. Лиза ужасно хотела к мужу. Желала трепетно обнять своего космонавта, прижимаясь как можно ближе, и твердить, как сильно она его любит. Очень любит. И ей невыносимо больно, когда резкие слова обнажают раны, становящиеся препятствием на пути к прежнему пониманию. Невозможно жить в состоянии холодной войны. Пусть и жила, претерпевая неловкие обиды и не давая истерике пробиться наружу. Лиза занималась детьми, напрочь позабыв о московских делах, а молчание телефона уже не казалось таким удивительным. Потребление черного чая не способствует приходу сна, но Лиза не искала короткого пути в царство Морфея. Ей непривычно просыпаться и засыпать одной, как бы странно это не звучало. Сон придёт к ней, но случайным посетителем к рассвету, а пока Холмогорова стоит у полночного окна, рассматривая сумрачные виды города-героя. Она пытается не помышлять, спит или не спит сейчас Кос, дома ли он или… Дьявол! В Лизе просыпался ураган ревности, когда она накручивала себя тем, что Космос вовсе забыл про них с Арькой, пропадая там, где не следует. Пусть Лиза прекрасно знает, что порядки, выбранные мужем в юности, исключали безоблачное течение событий. Но она верила в то, что он её не подведёт. Несмотря на происходящее, Лиза ощущала любовь Космоса и загоралась ответной нежностью, что давно сделало их единым целым. И подарило Арю, которая никогда не должна узнать, что папа и мама теряются в противоречиях. Кос сам выстраивал вокруг Арьки вселенную, освещённую огромным обожанием, а Лиза изо всех сил способствовала тому, чтобы дочь никогда не разочаровывалась. Главное — в своих же родителях. Любовь не теряют, Космос и Лиза никогда не смогут расстаться и расцепить руки. Но Холмогоровой противна одна мысль о том, что они бездарно тратят себя на скандалы и бесполезное стремление доказать, кто прав, а кто виноват.***
Первой в большой квартире проснулась Ариадна. Потянулась, проворно покрутила златокудрой головкой и, подойдя к соседней кроватке, проверила, крепко ли спит её любимица Настенька. Игра в «Дочки-матери» пришлась дочери Космоса по вкусу, но проворной Арьке не сиделось на месте. Её путь лежал к маме. Лиза разлепила тонкие веки, услышав знакомый топот ножек в розовых тапках с «Микки Маусами», и, торопливо глянув на часы, подняла себя с табуретки. Она заснула прямо на кухне, в согнутом положении и тело ныло от неудобной позы, но если Арюша рядом, то со сном действительно стоило попрощаться. Сегодня точно станет легче. Тем более своим кислым видом она не порадует ни Москву, ни родной Питер. — Уже проснулась? — Арюша стала ранней пташкой — на часах половина восьмого утра. Личико самой младшей Холмогоровой светилось улыбкой, в которой не было ни капли сонливости, а глазки довольно искрились. — С добрым утром, зайчик! Иди к маме! — Мама… — шепчет Аречка, взбираясь к матери на руки. Лизу совсем не отягощает дорогая ноша, а между тем Арюша продолжает болтать: — Ёлька спит… Т-с-с-с! — И хорошо, что наша Ёлка спит, Арюш, — Лизу радовало, что в речи дочери прибавляется осмысленности. Часто Аря стеснялась говорить при посторонних, прячась за фигурами родителей, но в последнее время её будто прорвало. — Настеньку мы с тобой проверим. Вам с ней что пора? — Кушать, мам… — не без удовольствия изрекла Арька, потирая ладошки. — Тогда пойдем поднимать твою любимицу? — Падём, я пе-л-л-вая! — Моя ты радость… Дочка Ёлки и Рафа больше походила на ручную белочку, чем на ребенка, входящего в пору бесконечных проделок и беспричинного веселья. С Настей было легко совладать, она редко капризничала и могла часами сидеть на руках у взрослых. Аря же демонстрировала совершенно иной характер, не брезгуя детскими шалостями и поводом вызвать на лице окружающих смех. Но противоположности молниеносно притянулись, и Лиза и минуты не думала, как сложно ей будет управляться с двумя погодками. Девочки будто бы чувствовали, что случилось в семье, и большую часть дня умиляли взрослых тем, что прекрасно ладили. Когда Ёлка появилась на кухне, Лиза уже закончила кормить детей, занимаясь мытьём посуды. Аря и Настя сидели на стульчиках, наблюдая за мультяшными приключениями в телевизоре и пытаясь заплетать косы старой кукле. Обстановка в доме могла бы считаться образцовой, если не учитывать, что Черновой рекомендовали лишний раз не выходить из подъезда, а в больницу сопровождали с охраной. Пора привыкнуть. — Бодрствуете, синички? — Елена присаживается на трубку рядом с малышами. — Мои хорошие синички… — Ждём хозяйку, — звучно вымолвила Лиза, стараясь сохранять внешнюю веселость, — и тебя с добрым утром! — Доброе, — дом заметно опустел без мужа, что стало для Ёлки чуждым состоянием. Но какой-то отрезок жизни она жила в отцовской квартире одна, пользуясь редкой радостью видеть племянников раз в полгода. — Доброе утро! И я успела позвонить в больницу, чтобы ждали. Пока никаких улучшений. Как-то так, Лизка. — Поедем туда вместе? — поинтересовалась Холмогорова, закидывая передник в кухонный шкафчик. — Дети не помешают. — Нет, нет, я сама, и обещал приехать Гела, — Ёлке будет куда спокойнее, если Лиза и девочки останутся дома, — и опустеет ваша Москва. — Переживём. — Куда денетесь? Подойдя к холодильнику, Ёлка резко открывает дверцу, достав с крайней полки открытую коробку молока. Не подогрев, она наливает напиток в любимую кружку, желая поглотить желаемую порцию залпом, но Лиза, предвидя последствия употребления холодных жидкостей, прерывает манёвр. — Кажется, кто-то совсем не думает о себе, — в Холмогоровой просыпались почти родительские чувства по отношению к Ёлке. — Я тебе что говорила, Лиза? — в самом деле — много чего, но в моменте Черновой важно не сдать боевых позиций. — Когда кажется — креститься надо. — Я не крещёная — дед запретил меня крестить, а твоей простуды ещё не хватало! — Лиза реагирует на действия тётки также, как на проделку Арьки. Вспышка, принятие, решение проблемы. — Я подогрею. А тебе бы полежать. Принесу завтрак в комнату. — Шут со жратвой, Елизавета Алексеевна, детей накормили и ладно! — Чернова стремительно роняет себя на стул, закрывая пылающие щёки ладонями. Голова идёт кругом. — Деть куда себя не знаю. Муж жить не хочет, весь в проводах, а на улицу хоть не выходи. Все звонят, как будто вдова. Что за жизнь-жестянка, скажи? — К началу, родная, давай признаем то, что причины любить жизнь перевешивают. — В тебе хороводит молодость или пиратская смелость? — Твоё тяжелое наследство. — Упёртая, ты от мужа своего нахваталась? — То, чего я у него нахваталась, сидит рядышком и мультики смотрит. — Вот и умница! — Бери пример!.. Ёлка имеет право на жалобы. Она привыкла упорядочено существовать, играя честно и неуклонно исполняя служебные обязанности. Прилежная ученица, которой пришлось распрощаться с идеальной чиновничьей биографией. Наступившие девяностые обязали пересмотреть взгляды не только на дальнейшую судьбу, но и на службу. Чернова продолжительное время маневрировала поверх подводных камней, пренебрегая шансом вспомнить про себя, но брак с Рафаловичем заставил бросить жребий: Чернова не вернётся в мэрию, а после декрета и вовсе займётся научной работой. Дело решенное. — Хорошо, Лиз, мне чаю чёрного, в горло кусок не лезет, — Ёлка берет на руки Настеньку, которая доверчиво обвивает материнские плечи ручонками, переставая следить за происходящим в телевизоре. — Чайник поставь, а я потом приду, заварю. Поманив с собой Ариадну, Чернова уходит в гостиную, желая отвлечься на тех, о ком действительно следовало заботиться и не спускать глаз. Лиза имеет возможность остаться наедине с собой минут на пятнадцать, и, спешно найдя на подоконнике початую пачку красно-белых, она выходит на пустынную лестничную площадку. Ещё лет пять назад за порядком в парадной элитного дома следила консьерж — блокадница Леонтьевна, имени которой Холмогорова не помнила, а сейчас… Всё достаточно буднично. И на переходе между этажами у окна красуется консервная банка вместо пепельницы. А когда-то стояли горшочки с цветами. Всё течёт, всё меняется. Лиза с наслаждением затягивается, тая надежду, что напряжение, жившее внутри, сможет покинуть оборонительные рубежи, но злосчастные тиски не спешат отпустить ни разум, ни душу. Единственное, что получается с завидным мастерством — резать себя тем, что Космоса нет рядом. В старой обкомовской квартире немало вещей напомнят о том, что здесь они были счастливы, строили грандиозные планы и переживали волнующие мгновения трепетной близости. Любили. Очень. Что же изменилось сейчас? Ровным счётом ничего, кроме того, что Кос закрылся в Москве, а она разгадывает петербургские лабиринты. Просто нехорошо. Просто не так должно быть. Где он? — Девушка, у вас огонька не найдётся? Спички дома забыл, голова дырявая! Самобичевание Лизы прерывается из-за внезапного появившегося соседа. Она и не успела заметить, как долго молодой мужчина, с заметным шрамом на скуле, стоял рядом. Лиза не собиралась ему отказывать, и лишь молча протянула зажигалку, не двигаясь с места. — Спасибо на добром слове, — всю минуту, которую незнакомец стоял возле Лизы, он внимательно всматривался в черты её лица, как будто узнавал заново, — а вы не Лиза Павлова случайно? Простите, если обознался. — Три года не Павлова, но Лиза, — вопрос заставил жену Космоса вылезти из искусственного панциря, чтобы наконец обратить пристальное внимание на неизвестного ей соседа, — и чем обязана? Мы знакомы? — Не помнишь? Ну, Лизка, обижаешь! — прошло лет десять с их последней встречи перед тем, как военком вручил Антону Игоревичу Борисоглебскому повестку. Может, больше. Конечно, не вспомнила, ей-то и было в те времена не больше четырнадцати. — Сосед твой, Антоном звать. Седой и со шрамом. — Антоха? — случайный призрак из прошлого заставил Холмогорову закашляться от сигаретного дыма. Она настолько погрязла в болоте распри с Косом, что чуть не пропустила явление друга детства… Как из ниоткуда. — Погоди! Говорили же, что похоронка пришла. Как? Как ты? — Антоха — вареная картоха! Пароль принят, — надо же, и он не забыл детскую глупую рифму. — В курсе я, что мололи, — Борисоглебскому не раз приходилось повторять фразы о своем чудесном спасении, что набивало оскомину, — но вылез. История, достойная отдельного романа. Язык отсох рассказывать. — Господи, такое в кино бывает! — Лиза в секунду затушила сигарету, все ещё пытаясь уверить себя в том, что Антон жив и здоров. — Нет, правда, кино! Не верю… — Из ада восстал, — мужчина протянул Лизе руку, которую девушка, не скрывая радости, пожала. — Сильная стала, большая. Не Павлова! — За эти годы многое успело произойти. Наверное, ты наслышан, что сейчас… Не буду углубляться, но я снова приехала, — Лиза познакомилась с Антоном в семьдесят пятом. Он был немногим старше её, но минуя разницу в возрасте, они быстро сдружились. И семьи тоже общались, но связь стала сходить на нет после смерти отца Ёлки и Алексея. — Странно, что тётя ничего о тебе не рассказала. Ты когда воскрес? — Если коротко, то в девяносто втором в Питер нагрянул, а делать здесь было нечего. Три года под Гатчиной околачивался, по тренерской работал, но вернулся к матери с отцом. Думать, как себя применять, — Антону не хочется раскрывать подробности его злоключений в Афгане. — Сама-то как поживаешь? С Москвы проездом или с каких-нибудь заграниц? Замуж выскочила? — За кого хотела, за того и пошла. Живём давно, дочка растёт. Короче, Холмогорова я, такие дела. Сам пока не успел? — На эту электричку мне не опоздать, — Антон едва убеждает себя в том, что вчерашняя школьница с двумя строгими косичками, которая периодически приезжала к деду и тётке в гости — уже чья-то супруга и мать. Время летело неумолимо, либо он за ним не успевал. — Всех хороших девчонок разобрали. А муж у нас кто? Молодой, целеустремлённый? Как модно… Бизнесмен, меценат? — В корень зришь, — больше, чем Борисоглебский предположил, он из неё и не вытянет. Лиза в принципе не любила разговоры о собственной личной жизни. На то она и личная, чтобы быть за завесой тайны. — Серьёзно, я до сих пор в шоке. Из-под земли возник. Напугал! — Да то я и смотрю, что ты невесёлая сидела, — Антон никогда не отказывал себе в возможности пообщаться с красивой девушкой. Но уж если чужая и замужняя, хоть и близкая в прежние годы… И не знаешь, как и подступиться. — Дай, думаю, подойду! — Фигня происходит. И чем больше случается вокруг, тем меньше удивляешься… — посматривая на золотые наручные часики, Лиза понимает, что дома её, скорее всего, уже объявили в розыск, но невежливо бросать Антона впопыхах. — С чего тебе слёзы лить? Оставь проблемы тем, кто занимается их решением. Не одна же лямку волочишь, а явно, как за стеной устроилась? — Не одна, и не думай, что на жизнь жалуюсь. Зима дурацкая. — Ну мужу напомни, чтоб не только миллионы воротил, — от матери, которая всегда оставалась в центре событий соседской жизни, Борисоглебский разведал, что племянница Черновой по крайней юности влюбилась в профессорского сынка с непонятной биографией. Можно элементарно сложить числа, чтобы понять, какого мерина отловила Лиза, но по ней видно — слова против не послушает. — Думаю, что мой сообразит без подсказок, — Лиза привстала с широкого подоконника, всем своим видом показывая, что ей пора вернуться к близким, — но рада была увидеться, Антон. Привет родителям. Я не прощаюсь… — Не пропадай, голубоглазая! Нет, и как Ёлка могла умолчать об Антоне? Вот же случается чудо! Судьбу обманул. Случайное пересечение с приятелем приводит Лизу в чувства. Хватит переживаний и нервных всхлипываний. Таинственный Санкт-Петербург, помня о гордом звании столицы, не верил слезам, а ценил людей стойких и нерушимых. Да и Москва в таких нуждалась. И нужно позвонить мужу, чтобы услышать неповторимый рокот Космодрома. Тихо не будет. С вероятностью девяносто девять и девять процентов. Знала бы Холмогорова, что её желание готово осуществиться в сию же секунду. И без посредства телефонного звонка. — Огонька поддать? Или сама угостишь? Неизвестно, сколько Космос подслушивал. Выражение его лица отражало целую гамму разнообразных эмоций, но в Лизе боролись два стремления: отхлестать наглую морду тем же букетом, который он раздобыл, или кинуться скандалисту на шею? Выбор не велик. — Какие черти тебя носили, Холмогоров? — Те же самые, что и тебя, алмазная! Нет, цветы жаль, тем более — её заветные розовые розы.