OST: — Roxette — Crash! Boom! Bang!
Повинуясь повальной моде уважаемого слоя населения в малиновых пиджаках, Филатовы купили коттедж на небольшом удалении от черты города. Валера, разительно отличаясь от торопыги-Космоса, к идее переезда подошёл основательно, приобретя дом, который не знал других жильцов и был изначально по вкусу будущей хозяйке. Лизе нравилось приезжать к друзьям в гости, а ещё больше радовало то, как расцвела Томка, стоило в её мире появиться целому новому человеку, придававшему всему на свете особенный смысл. Как мало нужно для счастья! Полугодовалая Маша спокойно сопит на руках Лизы, пока Тома ведет светскую беседу с Арькой, поедающей кремовое пирожное. Холмогорова уже и позабыла то время, когда могла беззаботно восседать на диване, удерживая на руках пригожего карапуза, не умевшего ни говорить, ни ходить, а только улыбаться маме и папе. Тогда они с Косом жили, думая только друг о друге и Аречке, не гоняясь за призрачными целями. Самой страшной бедой казались режущиеся зубки. Никто не спал! Ностальгия, охватившая Лизу, заставила её по достоинству оценить умиротворение Томы, но завидовать подруге не стоило. Ведь им с Томкой есть, о чём молчать, когда мужья внезапно и дружно сбрасывают любые звонки. Общие личные судьбы сближали, как бы издевательски это не звучало. Из лодки не выпрыгнешь. — Ну что, Арюшка, — спрашивает Филатова, когда дочь Лизы закончила с поеданием лакомства, — понравилось? По глазенкам вижу, что довольная. — Вкусно, — Арька кивает светлым хохолком, а после отпивает из розовой чашечки свой подстывший чай, — спасибо. — А говорила, что тебе не достанется, принцесса, — накормить человека трех лет от роду — дело непростое. — Вот и молодец. Сейчас пойди в комнатку Маруси, поиграй, как хотела. Мы с твоей мамой посекретничаем. — Секлетики? — азартно уточняет Ариадна, выговаривающая букву «р» лишь в одном случае: когда папа спрашивал, как её зовут. — Мама? — Секретики, лисёнок, секретики, — Лиза сделала дочери знак, указав головой в сторону соседней комнаты, — а когда снова будет чай с конфетами пить, то тебя позовём, поняла? — Я пошла, — деловито произносит Аря, уходя в детскую и на ходу поправляя джинсовый сарафан. Про чай Ариадна, конечно же, забудет, потому что копошиться в погремушках крошечной Маруси куда интереснее, чем подслушивать взрослые беседы. — Артистка растёт, — с удовольствием замечает Тома, смотря вслед дочери Лизы и Космоса, — помяни моё слово, Елизавета Алексеевна! — Арюша гены оправдывает. Если не мои, то отцовские на всё сто процентов, — о театральных способностях Космоса Лиза знает лучше всех, каждый раз удивляясь новым приёмам недооценённого артиста. — Астрофизика из неё не выйдет, но любит рисовать и стихи слушать. Так что, тётушка Тома, дарите книжки. — Думаю, что дядя Юра этим очень доволен. Такая славная и добрая куколка! — освободив руки Лизы от драгоценной ноши, Тома забирает дочь себе. Маруся не заметила подвоха. — Именинница моя, даже не спрашиваю, чем планируешь заниматься вечером? День рождения всё-таки. Лиз? — Напьюсь с горя, Томк, что же ещё? Арька уснёт и начну квасить… — Лиза аккуратно бьет себя по лбу, а потом по губам, коря себя за унылые помыслы, но остаётся махнуть рукой на пустые надежды о нормальном семейном вечере. — Иногда уснуть помогает, когда таблеточки не действуют. Мне достаточно одного фужера. И тётя Лиза спит, пока не заорёт будильник. Или дядя Космос. — Что ты будешь делать!.. — риторически восклицает Тамара, не боясь, что Маша проснётся. — Лизка, не сходи с ума! Худая стала, нервная. Думать о себе пора, а не о том, что здоровенный лоб всем жизнь ломает! Ну? — А что делать, Том? Давай перечислим наши январские приключения? Хотя ты и так всё знаешь, но я напомню. Сняли отца, ребята резко все козлы и сволочи, в общем деле не доверяют. Значит, что надо сильнее нюхнуть, и жизнь сама заиграет красками! Явно не Арькиной гуашью, а какой-то инопланетной ахинеей… — страшно представить, что вымышлял себе Холмогоров под действием наркотиков, но приходилось мириться с реальными фактами. — Приполз к отцу невменяемый, лыка не вяжем. Дядя Юра его в туалете закрыл, когда крики совсем нестерпимыми стали, а приезжаю… Он дверь сортирную выломал, кабан! Отец врачу знакомому позвонил, прокапали. Три дня из дома не выходил, таблетки принимал по расписанию. Но недолго музыка играла, на следующий день в офисе опять что-то с Пчёлой не поделил. — Слушай, Лиз, — Тамара прокручивает в голове совсем уж радикальный, по её мнению, вариант смягчения и полного искоренения наркотического морока друга. — А чем чёрт не шутит? В дурку сдай опять, там хотя бы знают, что делать. Система! Ну полежит, сбежит, вернётся. Сам же не вылезет. Там хоть какие-то гарантии. И такое лечат. — Под чужим паспортом? Снова в гости? Дядя Саша скажет мне, что мужику своему жизнь порчу таким клеймом при его-то статусе и связях, — Белый действительно не понимал, почему психиатрическая служба — самая доблестная при лечении алкоголиков и наркоманов. — Фил рассказывал тебе, что из дурки мы сбежали на третий день. Режим строгий, курить не дают, еда пресная. Не для принцев! — Сегодня что стряслось? — Томе сложно поверить, что Космос и Лиза, привязанности которых можно позавидовать, погрязли в пучине несчастья. — Из-за чего? В такой день бы постеснялся. — Повода искать не надо, Том, — зловеще бросает Елизавета, не скрывая строгого взгляда. — Нюхает, потому что нюхает. Пьёт, поигрывает, но дом не выносит, уже должна молчать и всё глотать. Заказным блядям нравится же, красавчик, а потом удивляется, что это мы по разным спальням спим. Вот я дура! Полная!.. Лиза сознательно и почти наивно делит для себя поведение Космоса. Человек, который стал самым значимым мужчиной в её судьбе, давно недоступен для других женщин и сосредоточен на том, что происходит между ним и ею. Зверь из ада, возникающий после неоднократного употребления кокса, не знаком Лизе. Она может с ним говорить, может найти его там, где, казалось бы, не должна ступать нога приличной женщины, но то, что он делает и куда кидается, для неё непостижимо и дико. Придя в себя, Кос может покаянно просить у неё прощения и обещать, что бросит, обязательно бросит галимый кокс, но воли хватало максимум на месяц. И то один раз, чтобы не обольщалась. Не время верить в мечты. Не противно ли Лизе жить в этом тупом лабиринте? Противно до тошноты, но уйти для них… Это предательство? Но не стал ли сам кокаин, бережно хранимый Косом в карманах пиджака, первым и неоспоримым предательством? Здесь нет черного или белого, края или конца. Людям легко заумно судить со стороны, а у Лизы сердце не из пластмассы. Она любит Космоса вдвойне сильнее, чем в безмятежные шестнадцать-семнадцать. И она видела от него много хорошего, чтобы просто разом взять и оставить наедине с зависимостью, разорвав все связи. Кто-то скажет, что не нужна ему семья при такой тяге к разгульной жизни, но Лиза никогда не воспримет подобные слова на веру. Ведь Космос никогда и ничего от неё не скрывал. Это было и отрадно, а иногда и безжалостно. Резало. Он её режет… — Тебе бы отдохнуть, — Тома видит единственный выход из ситуации, пускай и не решающий никакой проблемы, — морей и гор заграничных не надо, но езжай к тётке вместе с Арей. Ёлка тебе мать заменила, а значит, что поймет и поможет. Чем Питер плох? Мухоморов у нас и здесь хватает. За такими и живем. — Ленинград? — Холмогорова называет родной город так, как записано в свидетельстве о рождении. Себе не изменяет. — Ну Ленинград, раз ты говоришь так, — идея все больше и больше нравилась Филатовой, — бери Арьку и в дорогу. Космоса оставь, не уговаривай поехать всем табором. Тебе бы от него отвлечься. Неделя, две? Есть разница? Скажи ещё, что про работу думаешь? — Одно название — работа. Мне уже стыдно перед Гелой, но что я могу? Только царапаться, пока кое-кто сам не захочет сделать выводы! — а ещё Сванадзе надо поставить памятник за то, что он терпит Космоса тогда, когда никто из друзей не хочет слышать его жалобы на окружающую неразбериху. — Я же в институте числюсь, где забыли, кто я, а диссертация сама себя не напишет. Ни коня, ни возу. Кандидатка, блин, наук! Космических! — Не беги впереди паровоза, — Тома понимает, что жизнь никогда не стоит на месте, но нужно же дать себе выдохнуть, — тебе, конечно, проще за космическими кораблями кидаться, но Космос… Знаешь, Лиз, что-то же должно по голове ударить, чтобы притормозил, а там… Сам поймет, что выплывать надо. Иначе… — Метеорит с неба грохнется и сразу моему ненаглядному на череп, — образно представив себе перебинтованного мужа, Лиза прикидывает, насколько громко будут разноситься по округе его обреченные матюки. — Не факт, что мозгов прибавит, но напугается же. Ты про это, дорогая моя? — Главное, чтобы ничего похуже, — никто не застрахован от зла, особенно если сам невольно является его источником. Или сознательно? Но кто чист и свят, скажите? Пообещав подруге, что обязуется не делать резких движений и отчаянных глупостей, Лиза засобиралась домой. Может, в квартире на Кудринской площади снова пусто или же Косу попросту наплевать, где её носит с ребёнком наперевес, но засиживаться в гостях Лиза не любила. Да и надо обдумать поездку к Ёлке, чтобы не свалиться любимой тётке нежданным снегом на голову. Лизе не привыкать удивлять родственницу не самыми рациональными поступками — чего стоил один восемьдесят девятый год и его последствия. Чернова, разумеется, не раз просила приехать, чтобы наконец-то разрешить свои сомнения насчёт того, что происходит в семье её племянницы. Слухи до Санкт-Петербурга доносились самые разные и пугающие, а по телефону Лиза не могла сказать всей правды. Да и раскроет ли всё без купюр, если так уж заведено, что всю правду о ней знает только Космос? Сменить обстановку со всех сторон выгодно, но не будет ли Лиза спать с телефонной трубкой, дожидаясь звонков мужа? Чтобы в круглосуточном режиме быть уверенной в том, что он хотя бы цел и невредим? Чувства Лизы, что ей уже совсем не казалось, были похожи на одержимость, однако эта мания обоснована и тревожна. Кто бы нашел себе место, имея возможность больше никогда не увидеть человека, ставшего собственным отражением?***
— Гелыч, брат! В натуре, если б не ты, то вообще бы всё не по-людски вышло б… — Да ну тебя нахер с твоими заходами, дурачьё! Не знаю, как твоя тебя веником этим не отлупит для полноты картины? — Пусть лупит, мне для неё ничего не жалко. — Себя тогда пожалей, Кос, а заодно и Лизе точно от этого легче станет! — Слушай, братан, ты её на работе недельку ещё не жди. Что там толку от её перебирания бумажек? Пусть дома недельку посидит, а то дёрганная вся, капец, ну знаешь из-за какого хрена… — Да я ж сейчас с тобой базар-вокзал веду, чего мне далеко ходить? — Гел, мне самому хуево из-за всей этой ситуации, а сделать ни хрена не могу. Жопа полная! — Которую ты организовал. — Мастерство не пронюхаешь. Кос проснулся ближе к четырем часа дня, увидев в зеркале зомби из американских страшилок. Нужно было как-то приходить в себя, пока Лиза не вернулась домой вместе с вездесущим галчонком, и поэтому он до посинения стоял под контрастным душем и уверенно тёр тело мочалкой, по капле возвращая себе пропавшую бодрость. Где-то через полтора часа в зеркале отразился более или менее знакомый ему человек, который помнил, что у него сегодня целых две серьезных даты. Утреннее признание в том, что подарочное колье надежно спрятано в серванте, с малой долей вероятности могло отвлечь Лизу от выбрасываемых проклятий в сторону родного мужа, но все методы сгодятся, когда хочешь доказать свою безусловную привязанность. Чтобы там ей не шептали… И более чем ценен друг, который и не мозолит присутствием глаза, а если и понадобится помощь, то приедет в нужный час без вопросов. Таким верным товарищем стал для Коса Гела Сванадзе — любитель грузинского чая и московских широт, но, впрочем, не о пристрастиях гордого кавказца речь. Космосу понадобились цветы. Причем не абы какие, а розовые розы, как по традиции. Каждый год двадцать четвертого января он вооружался славным букетом для самой прекрасной представительницы рода человеческого, чтобы порадовать её в день рождения, но в этом году… Как-то не задалось. Причину искать долго не стоит, просто надо вспомнить, что домой приехал почти умирающим и под утром. Где-то часов в десять устроил целый конверт в ванной, после чего Лиза чуть не удушила его железным шлангом от лейки, а большую часть светового дня Космос проспал, не пытаясь продрать глаза до наступления вечерней темноты. Кос логично предположил, что Лиза, взяв Арьку, уехала к Филатовым, что после пробуждения подтвердилось, стоило ему позвонить Филу, чтобы сообщить, что он все ещё жив, но следовало в кратчайшие сроки исправлять ситуацию. Гела не отказал в острейшей просьбе. Гела — мужик! А вот Космос… Космос сложен для человеческого восприятия. Сам себя теперь не понимает. — До добра тебя драг не доведёт, слова мои помни. Надо оно тебе? У Сванадзе свои счёты с коксом. Не из-за этой ли белой пыли уже десять лет лежал в могиле его умный старший брат Лёвка? — Фигня всё, соображаю же я? — Космос, скорее, задавал этот вопрос самому себе. — Бабло на товаре делать не перестану, а вот баловаться иногда… — Твою налево! — у Гелы заканчивался праведный мат. — Кос, дружбан, прости, но ты так балуешься, что удивительно, как ещё сердце херачит! Тебя не хватит! — Чё мне будет? — Космос уверен в своем бычьем здоровье. — Но ладно, Багратион, выручил от души! Моей осталось дождаться. Всё путем будет… Железно! Гела хочет задеть высоченного друга по ушам, но вместо этого трясет его за плечо, будто на землю грешную вернуть хочет. Хоть и не получится ничего, пока Кос сам не переступит черту, после которой придётся сделать решающий выбор. — Дождался? Лиза появляется в гостиной тихой тенью. Мужчины даже не уловили, как в квартире стало оживлённее. Холмогорова поздоровалась, расслабленно села на диван, закрывая лицо от накатившей усталости, а вскоре в помещение вбежала Ариадна. Отбив приветственную лапу гостю, Аря мертвой хваткой вцепилась в отца, голося своё «папка» на разношёрстный лад. Космос поспешил поднять дочку на руки, но попутно пришлось уговаривать её не болтать много и громко, потому что мама, вероятно, устала за день. Арька послушалась, потому что ей дорого спокойствие мамы, а Гела поспешил откланяться, ещё раз поздравляя друзей с годовщиной свадьбы. Персонально Лизу — с днем рождения. — Цвети и пахни, королева Елизавета! — лучше и не скажешь, а слова Гелы звучали неподкупно и искренне. — Рожай космонавтов, пой романсы… И то, и другое у тебя вон как здорово получается! — Спасибо на добром слове, друг мой, — Лиза рада видеть Гелу, но ей в очередной раз неудобно из-за того, что Космос опять его за чем-то прогонял, — когда же мы будем гулять на большой южной свадьбе? — Арюхе сколько годков? — Гела прекрасно помнил, что где-то не больше четырех, но всё равно уточняет. — Три с небольшим… — отвечает Лиза, припоминая про себя то, что дочь нередко принимали за ребенка более старшего возраста. — Ну вот где-то через столько и погуляем! Сбудется ли прогноз? Скоро Лиза замечает цветы, оставленные мужем в супружеской спальне, и легко догадывается, почему приезжал Гела. Несмотря на то, что Космос упакован в привычный ему классический костюм, он явно никуда не выезжал из дома, а друга попросил помочь подсобить в простом деле, но в значимом жесте. Не забыл. Спохватился. Символично же! Лиза в замешательстве. Приятно ли ей это в свете последних событий? Драгоценное колье, стоящее, как чугунный мост. Теперь цветы. Космос действует с ней теми же способами, что и с Арькой, для которой новая игрушка, будь она и тысячной, неизменно значила восторг? Не выйдет. Несмотря на то, что на лишнюю минуту Лиза залюбовалась любимыми розами, которые с давнего времени были её заветным трофеем. — Я хочу домой уехать, — объявляет Холмогорова ближе к ночи, прежде чем уйти спать в комнату дочери, — на неделю, на две… Пока не решила. Отдохнуть хочу. — Ну… — на физиономию Коса закралась тень замешательства. Или он только делает вид, что не понимает, к чему клонит его Холмогорова? — Ты вроде дома, или я опять в маразме, скажешь? Отдыхай, алмазная, сколько влезет! — Я про Питер, Кос, — Лиза напоминает о городе, где родилась, — год уже не была, тянет. А у тебя будет время подумать обо всём, если ты меня верно понимаешь. — Не нравится мою рожу наблюдать, хорошая, так я скроюсь в посёлке, — Космосу не хочется, чтобы Лиза, забирая дочь, осела на родине предков на недельку-другую, — а ты будешь здесь одна столько, пока обратно меня не позовёшь. Забились? — Ни черта тебе понять не хочется! — раздражение настигает Лизу мгновенно, огромной волной. — После того, как конторщики вашу свору на мушку поставили, ты с катушек едешь, а продохнуть дать никому не хочешь! Душа у тебя за всё болит, милосердный, так, что с Пчёлкиным друг друга чуть не убили за всё хорошее, а я глотать всё должна? Завали эту лавочку, Холмогоров! — Нехуй мне голову промывать, как этот чеченский прихвостень! Нечего тебе делать в этом городе-герое, там волки похуже наших головорезов. Жить спокойно ты тоже не умеешь, поэтому сиди, где я сказал! — Космос начинает кричать, потому что не может реагировать на разрушение своего мира без эмоций. Виноват сам, но бороться за своё будет до рук, стёртых в мясо! — Любоваться на то, как ты сам себя закапываешь? — Хотя бы так… — А мне хочется, чтобы ты в животное превращался? — Тебе нет никакого вреда. Я любого за тебя перегрызу, я всё делаю, чтобы ты нормальной жизнью жила! — Кого ты обманываешь, Кос? Громко хлопнув ладонью по трюмо, на котором в хрустальной вазе стояли свежие цветы, Лиза намеренно делает так, что сосуд падает на пол со звенящим грохотом, а изысканные розы рассыпались в разные стороны. Осмотрев результат своих неосторожных трудов, Холмогорова оставляет Космоса наедине с ненавистным ему одиночеством, а сама уходит к Ариадне, понимая, что проведет ещё одну бессонную ночь, карауля сон любимого ребенка. Она точно уедет в Ленинград. Может быть, что не стихийно, но Лиза должна увидеть город трёх революций, чтобы иметь силы двигаться дальше. Космос посчитает, что она сбежала, но не в его моральном праве обвинять одну её в том, что всё настолько сильно ломалось. Как тонкая кромка льда под ногами. Кромка хрупкая и невесомая, но режет…