Ну чисто для настроения: — Wham! — Last Christmas
Знакомство с девяносто четвертым годом удалось на славу. Домой Пчёла не пришёл и не приполз, а ввалился за порог бесформенной кучей. Последняя за вечер рюмка водки, выпитая вместе с Филом под шумок от остальных, была явно лишней для подбитого организма, но всё равно не теряла свойство волшебного объединяющего эликсира. Виктор так бы и уснул в коридоре перед большим зеркалом, ежась от холода пола и прихрюкивая, если бы совсем себя не уважал. Здоровье тоже ресурс, который следует хоть иногда беречь, даже если тебе всего-то двадцать четыре года от роду. Витя дома! Пусть обычно он приходил в квартиру на улице Гиляровского для того, чтобы переночевать, а после с чистой совестью уехать в офис. Или же на поиски более приятных знакомств, которые требовали от Пчёлы просто расслабиться и получать удовольствие от процесса обольщения и последующих логичных обстоятельствам действий. Связи, не грозящие перерасти в немое обожание или в гиблую привязанность, когда-нибудь окончательно сотрут то, что вызывало в спящей душе Вити предательский ропот, но, видимо, он прогневал какое-то небесное светило, если сегодня ему нехило прилетело, что хотелось спастись бегством, провалиться на этаж ниже от Беловых или напиться до такой степени, чтобы память отшибло окончательно. Лиза не знала, что сделала с единственным братцем. Всполошила душу мыслью, с которой Пчёла пытался не засыпать и не просыпаться, но ведь не забывалось. Или чума зеленоглазая. Называй, как хочешь, а суть не изменится. Но это одна сторона медали. Просить помощи Пчёле не у кого, совета тоже. Ясень не ответит, тополь глумливо промолчит, а золотая осень наступит ещё нескоро. Да и друг, узнав, не обрадуется, по головке не пожурит. К чему Белому такие напасти? Смятение вряд ли посещает Сашку, а вот Пчёлу занесло утро. Витя сам не отдавал себе отчёта, зачем и почему возводил Олю на пьедестал, немыслимый для жены друга. Что в ней особенного, чем лучше серой массы? Ничего же примечательного для взыскательного медового глаза; мать и жена, каких много в русских селениях. Пестует кроху-сына и живет настроениями Саши, с переменным успехом отвлекаясь старческие проблемы интеллигентной бабушки. Судьба расписана на годы вперёд. Наступление девяносто четвертого года, с таким-то началом, ничего хорошего для Пчёлкина не сулило. Людям не рассказать. Единственной надеждой оставалось то, что Беловы не станут вникать в точность формулировок хмельной Лизы, которая, вопреки ожиданиям, внезапно выстрелила в брата тирадой, припомнив ему то, о чём никто не стремился заговаривать с осени девяносто первого. Хватало других забот. Нет, Вите не нужно рушить дружное семейство, где любящая жена смотрит на волевого мужа глазами преданными и безбрежными. Но однажды зайдясь неуместным трепетом по отношению к Ольге, Пчёла случайно проворонил внимательный взгляд Софы, подмечающий любые изменения в его поведении. Пропускал гневные проповеди мимо ушей, не спеша что-то менять в своей жизни, но разводной механизм был пущен. На чужое взглянешь — свое потеряешь. Как оказалось, что к холодам. Или к берегам. Датским. Кто-то из знакомых рассказывал Пчёле, что в этом королевстве сносный климат. Но нога его туда не ступит, какими бы внушительными барышами и сдобными калачами не заманивали потенциальные союзники в вечной борьбе за капиталы. И на всё всегда найдутся готовые помощники. Пускай Белый и посылает их служить родине. Ведь никто никого не простил. И Софа могла не улыбаться Вите с фотографий, как призрак наполненного смыслом прошлого и опавший лист настоящего. Когда-нибудь рука дрогнет убрать этот мусор с полки? Засмеют же пацаны! — Пора спать… — вырвалось у Пчёлкина в пустоту темных комнат, когда, уронив себя на диван, он бесцельно начинает рассматривать белый потолок. Зачем-то. Как будто поможет. Разгадать свой лабиринт.***
Утро первого января для Пчёлкина началось после двух часов дня. Очень предсказуемо, как и у большей половины населения страны. Кофе оказался как нельзя к настроению, а сигареты в карманах, Славу Богу, не перевелись. Жить можно. Вот Витя и живёт. И не пытается выйти на улицу, чтобы опустить себя в объятия зимы, всё сильнее сковывающей москвичей крепчающим морозом. Звонок Холмогоровым: надо перекинуться парочкой слов с несравненной Лизкой. После вчерашнего сестра, скорее всего, мучается тяжёлым похмельем или спит, так вот Пчёла её и разбудит. Хватит дрыхнуть. Гудок, гудок, снова гудок. Молчание в трубке никогда не отвечало ожиданиям Пчёлкина. Вот тебе и ответ. Какие люди в Голливуде! — Аллё-о-о? — на другом конце провода слышится тоненький голосок, который без сомнения принадлежал племяннице. Удружил, Космос Юрьевич! Не мог жить без лишнего каламбура. — Это Аря… — Это дядя, галчонок, — кто-то в доме Космоса и Лизы был истинным хозяином, и почему бы не поговорить? — Чего, Арёк, все подарки открыла? И мой? — Ага, — Вите оставалось не смеяться, разговаривая с самым серьёзным человеком своей жизни, которому трубку передал ленивый папаша, и надеяться, что бессовестный родитель соизволит ответить сам. — Молодец какая, — Пчёлкин уверен, что игрушки в королевстве маленькой принцессы лишними не бывают. — Тогда маму позови, я ей доброго денька пожелаю. — Маму? — несколько неуверенно переспрашивает Аря. — Па-а-а-ап! — рассудив, что маме не время просыпаться, Ариадна возвращает трубку отцу, очевидно, продолжая наматывать вокруг него круги, как заводной лягушонок. Мамка спит. Она устала. Предсказуемо, если столько мешать. Зато отпустила старый год. — Снегур у аппарата… — вальяжно отзывается Космос. — Мать к трубе не дам, спит. До весны не будить, Пчёл. — Опять нянькаешь? — то, что стало вполне привычным для Коса, кажется для Вити немыслимым. Но Кос справлялся с дочкой, чем уже никого не удивлял.— Кормить не забываешь хоть? — Чтоб ты понимал, жук? — и хрен переспоришь заботливого папашку. — Это ж моя копирка, не нарадуюсь. Веселуха с ней одна! — Ясен пень, космический ты крокодил, — Пчёлкин оглашает трубку зеванием, пародируя царя зверей, но не забывает изначальной темы разговора. — Значит, не хочешь красотку в законе будить? — Разбежался, — Космос и не думал уступить просьбе друга. — Нет, Пчёл, без дураков. Будить не буду, впечатлений для неё на сегодня достаточно. Чё хотел-то? Зная вас двоих, будете же недельку ещё проклятиями сыпать. Кар-кар-кар! — Слушай, ворон, обычно ты у нас такой хуйней балуешься, к чертям всех посылаешь, а потом всё нормально, — умудрилась же Лизка посадить себе на плечо эту черную вредную птицу. — Но ты мне расскажи, не поленись… — По сказкам у нас маэстро ты, я на кормушку не претендую, — Кос кормил сказками только двух женщин. На одной из них он женат, а другую… Родил. — Блять, Космосина, — в Холмогорове пропадает мужская солидарность, — я должен знать, за что пострадал! — Тебе по понятиям или по еб…? — Не ругайся при мелкой! — Я и не собирался, — Косу плевать, кто прав, а кто виноват в бесконечных амурных приключениях друга, но решается его запоздало пожалеть. — Чего тебе поведать? Что Филу набрала твоя бывшая. Имя напомнить? Подсказка, Пчёл, греческое. — При желании бы не забыл, — разговаривать о Софке с Космосом даже легко, — а дальше чё? Всемирный потоп? Извержение вулкана? Странно. Кос о Лизке не распространяется. Бережёт, стало быть. Свят-свят-свят! Лезть в эти космические дебри… — Коньячная вода в башку ударила братишке нашему. Почувствовал себя Фила-Теофила волшебником добрым, — нескольких жертв точно можно было избежать, но благие намерения не всегда приводят к тому самому чтимому добру, — а подружани Софка и Лиза из-за тебя поцапались. Мало ж было? — Могут, — отмечает Пчёлкин, скорее, для себя, думая, что все-таки вырастил из сестры человека. Именно! — Лучше б он тебя к разговору позвал силой мысли, — Космосу хотелось бы посмотреть на эту нелепую картину, — шороху было б… — Кос, еханный бабай! — Пчёле не хочется смеяться. Совсем. — Что тебя всё в какие-то долбанутые леса несёт? Чудище ты… — Ладно, не заливаю и не обзывайся. И тебе бы советовал с этой темы соскочить, — Холмогоров роняет вздох, попахивающий мутной обречённостью, — на подруг сестринских заглядываться. Да и вообще, брат, на чужих подруг. — Понял, понял, — и это Космос Юрьевич учит Пчёлкина уму-разуму, — по рукам. Не собираюсь больше тревожить космическую зону, а жену свою по головке погладь и скажи, что я завтра перезвоню. С утра пораньше. — Не ври, твой день раньше одиннадцати не начнётся. Второе число… — А твой день — первое апреля! — Началось в колхозе утро… — Оно заканчивалось? — У тебя не получается смешно меня унижать. — Конечно, это ты у нас балбесина на все руки, — в чувстве юмора Космосу отказать нельзя. — Что не день, то новая кликуха кому-нибудь, да? — Ой, Пчёл, извёлся завистью, — разговор начинал надоедать, — ты, блин, спать ложись. Пора. — Всё, не мешаю бока отлёживать. Всего! — Бывай, брат! Кто бы сомневался, что Космос опять насоветует жить по уму?..***
Шесть утра по копенгагенскому времени, а Тёмыч, словно сознавая смятение матери, оглашает служебную квартиру праведным рёвом. Ему бы безмятежно спать до часов восьми, но у Софы не получается успокоить мальчика. Только укачивать, попутно вспоминая колыбельные, которых никогда не знала. Никита же пел сыну «Замыкая круг…». Нашёл, чем умиротворить комнатного Шаляпина, но действовало безотказно. Но не в материнском исполнении. И после новогодней ночи Софке вообще не следует ни с кем говорить, ни петь, ни спорить, посидев добрых часов двенадцать в пустой комнате, а не пытаться улыбаться мужу. Может, и Артём Никитович был бы здоровее. С некоторых пор празднование Нового года стало для Софы неоднозначным мероприятием. Тревожным. Конечно же, она любила предпраздничную суету, обожала фотографировать друзей и бойко поднимала фужер, когда куранты на Красной площади замирали на двенадцатом «бом». Тома Филатова уставала позировать для объектива подруги, а ещё не скрепленными узами законного брака Космос и Лиза закрывали лица нарочно, чтобы у Софы было меньше кадров с поцелуями у ёлки и прочей романтикой.— Твою бабушку, Софокл, не надо нам материалов дела твоих! — Холмогоров всё время норовил отнять у зеленоглазой Софки камеру, пусть и получался на снимках, как модель. — Иди Пчёлкина своего обхаживай. Ему-то похер, где задом светить. — Космос, улыбнись ты, не гаркай, — как правило, Лиза вступалась за подругу, потому что и сама любила рассматривать результаты её фотопроисков. — Уже лучше, помашите Генераловне ручкой! — задорно объявляла Софа, наводя камеру на влюбленных. — Давай, Софа, потом покажешь, насколько мы там красивые. — Да на всё сто баллов. — Пятьсот, не меньше. — Шедевры природы невозможно оценить материально!
Но с наступлением девяносто первого года всё перевернулось со знаком минус, заставляя Софку думать не о главном празднике детворы, а про то, что один особо одаренный медовый экземпляр испортил ей настроение силой взгляда, не произнося ни единого слова. Софа знала, откуда растут ноги. И кого следует благодарить за то, что счастливое начало года было закрашено чёрной меткой. Или хороший год годом козы не назовут? Действительно, не назовут. Загремело же почти сразу. Мама, прости. Ты была права! И все тоже были правы, говоря про птиц разного полёта. Но чёрт бы побрал этот отзвук скрипки и запах сигарет «Camel». Ответ неверный. Похоже, Милославская начинает сдавать и забывать самые элементарные вещи. Как при своей разборчивости Софка могла ошибиться? Самец! Верблюжьи папироски, без которых Витя Пчёлкин жить не мог. И не может, наверное. Не перешёл бы на холмогоровские «Marlboro», не продал бы душу красно-белому дьяволу. Принципиальный, где не надо. Косвенно, но в девяносто четвертом история с печальным праздником едва ли не повторилась, воскрешая в памяти Софы образы, которые хотелось оставить за датской границей и не тревожить ни себя, ни людей. Совершенно неожиданным образом, бросая в раздумья о своем проклятом длинном языке. Лиза же надеялась на разум Софы, веря, что старший брат никогда не станет помехой для женской дружбы. И Софка не ответила бы честно, сказав, что не скучает по подруге, с которой однажды свела студенческая осень. Но Софа твёрдо решила: прошлое в прошлом. И разве плохо ей с Ником? Нормально, жить можно. Отогрелись, поженились и на свет появился Артём, без которого сложно представить завтрашний день. Всё прекрасно, мечтаем масштабно. Но отчего-то Софка снова размышляет о том, кто однажды спалил ей крылья. Спилил! Бесконечный лабиринт, в котором, казалось бы, она давно не плутает, но… Какая нелёгкая бросила Софу набрать Филатовых? Нужно догадаться, что в Москве порядки не поменялись, если только не замышлялся очередной путч в честь свободы и демократии. Тома и Валера дружны с Холмогоровыми. Они будут встречать Новый год вместе, а Томке можно позвонить и числа второго. Без обид. А Лизе сказать пару фраз было боязно, пока голоса в трубке не стали снова привычны. И потом и вовсе сорваться на полукрик, потому что Лиза единственным вопросом приставила Софу к стенке. Завидное умение, перенятое Холмогоровой у распрекрасного мужа. Кто прав, а кто виноват? У кого спросить совета? Не у ясеня же, не водилось в Дании таких деревьев, не видела. И зачем мы делаем больно тем, кто точно этого не заслужил? Фил действовал из добрых побуждений, а Софка не имела морального права ругать его за то, что на другом конце провода оказалась не Томка. Она и не вздумает позвонить Филатовым, чтобы напоследок возмутиться, а вот Лизе… Не сможет, не посмеет. Пока не найдётся выход из лабиринта, в который невольно временами возвращалась. Хоть Софа ни в чём не уверена. Даже в Нике, который, казалось бы, принял её вместе со всеми тараканами, подарив новую интересуют жизнь. Хороший мудрый муж. Средненькая зловредная жена. Чем они не пара? Но теперь у Софы есть сын. Она всю жизнь отдаст этому маленькому человечку, который уже любит её больше, чем кто-либо другой на свете. Этим Софа и спасалась. И распутывала клубок…***
Яркие краски новогодней ночи сменились полуденным снегопадом и тишиной уставших улиц. Космос, утомленно зевая, попутно изучает откидной календарь с журнального столика: первый день года, как и День взятия Бастилии у дяди Мити из голубиной комедии, прошёл впустую. Кос был занят тем, что попивал «Новотерскую» для просветления разума, лежал на диване перед телевизором с повтором «Иронии…» и уговаривал Арюшу смирно разбирать подарки. Раз в пятнадцать минут. Отец оставался у них до двенадцати дня, а после, отговорившись подготовкой к занятиям с оставшимися в Москве дипломниками и несчастными пересдачниками, уехал на Ленинский проспект. Не хотел смущать субботнюю рассеянность сыновьего дома. И Лизу… Которая, вернувшись, долго извинялась перед свекром за то, что они «достойно встретили год собаки», а затем минут с пятнадцать сидела на полу у кровати Ари, чуть ли не в слезах, и, тихо приговаривая:— Какая же она у нас хорошенькая! Кукла моя… — Лиза стремилась не разбудить Ариадну, трогательно обнимающую ручонками нового плюшевого мишку. — Кос, как же я её люблю! Что вообще без неё бы делали? — Лизк, — Космос порывался отнести жену в общую спальню, — не сиди на полу, холодно! — Космос, какой холодно? Посмотри на неё! — Ты мне ребенка разбудишь, пьянь зеленая! Блять… — Какого ты тут ругаешься? И вообще… — Лиза не особо улавливает, на каком космическом языке ругается муж, но спорит с ним. — Полюбила и дала. И родила прекрасную дочь. Ясно тебе, папаша? — Поспоришь со мной тут? — Сам в зеркало посмотрись, а я с ней так и останусь. — Лизкин, давай не будем пугать Ежа… нашим перегаром! — Я ещё немного на неё посмотрю. — А как поползёшь спать? — Как-нибудь! — Может, руку мне дашь? — Может. Тоже вариант…
Из комнатки Ари Космос забирал уже дремлющую Лизу. Уснув в начале шестого утра, она ещё не открывала глаз. На попытку разбудить Лиза среагировала увесистым пинком, и всё, что мог предпринять Кос — плотнее укрыть свою неугомонную, которая от души отпустила прошедший год на все четыре стороны. С успехом. У Пчёлы до сих пор должны уши гореть. Если позвонил и помятым голосом спросил о самочувствии сестры. Дознавался, что умудрилась наболтать Лизе Софа, и, получив совет Космоса — больше не впутываться в истории с подругами сестры, сказал, что перезвонит завтра. И до подъёма жены Кос то играл с Арькой и её поименным зоопарком, то с интересом смотрел с ней мультик «Тридцать восемь попугаев», ощущая себя в шкуре того самого задумчивого удава. Который не ходит, а ползает, и по спине которого прыгает шустрая мартышка. Сходство поразительное. — Арь, дай ты папе телик посмотреть? — Космос лежит на диване пластом, а маленький домашний сайгак опять путает его с батутом. — Кому говорю? Мартыха вредная! — Играть хочу, — Аря оттягивает на себя правую отцовскую руку, безуспешно пытаясь сдвинуть его с места, — и к маме. — Мамка спит, она устала. — А я? — А тебя папка сейчас забодает! — Нет!.. — Космонавт ты мой мелкий, — Кос подхватывает дочку на руки, поднимая её над собой и диваном. Повиснув в воздухе, Аречка звонко смеётся, энергично махая руками и ногами. — Повисли-и-и! Держись!.. — Папа-а-а-а! Космос бы продолжил тешкать Арьку, создавая для неё иллюзию космического пространства и парка развлечений в отдельно взятой квартире, но из супружеской спальни послышался слабый сонливый голосок. Похоже, что Лиза опустила ноги с кровати, сбрасывая с себя оковы остывшего праздника. Материнский инстинкт сработал по расписанию. Не иначе. — Ко-о-о-ос… — Лиза, не унимаясь, зовёт мужа, не желая ощущать одиночество в комнате с выключенным светом. — Кос, вы где там? — Да идём, мать, — взгромоздив Арюшку на руки, Кос дислоцируется к Лизе, предчувствуя её потерянность в пространстве. Аря восторженно верещит, и, остановив отца на полпути, вырывается к маме первой, на что Космос не может отругать, а лишь побрести вслед за дочуркой. — Меня обгоняют, всё старость! Эх, Арька… — Космонавтик, погоди носиться! — попивая воду из чайной чашки, Лиза удерживает Арюшу за руку, пытаясь смерить её прыткость. — Папа чего запоздалый? — Мам, — Аря не теряет надежды закружить маму, снуя вокруг неё метеоритом, — пошли туда! — девочка несильно хочет задерживаться в скучной спальне. Хотя бы потому что здесь не было кота и телевизора. — Думаю, где тебе рассол искать, — Космос плюхнулся на кровать, посмеиваясь над растрепанной женой. Видя, что у матери отсутствуют силы на подвижные игры, Аренька, стянув самую красивую расчёску с тумбочки, убегает обратно в зал. Лиза удручённо роняет себя на простыни, понимая, что сегодня Арька является владельцем квартиры не только в части своей доли по документам. — Минералку-то я всю выжрал! — Гори в аду, демон! Меня вырубило. И можешь не пересказывать мне то, что было вчера — я помню. И… — вздохнув, Лиза, было, хочет спросить у Космоса про дочь, но, услышав, что в гостиной распевается видик, успокаивается. — Опять мультики целый день? Умчалась, стрекоза! — Не будем говорить кто, но это была моя Лизка, грохнулась спать, как пожарник, — присев на кровать, Кос гладит неприкрытые одеялом женские щиколотки, и, нагнувшись, обхватывает хрупкие коленки. — И мы с малышом решили тебя не тревожить. — Я не хочу быть, извините, напримером, — Лиза опускает золотоволосую голову, уткнувшись лицом в темные пряди Космоса. Они согнулись друг перед другом в три погибели, но Лиза не желала покидать своего домика. — А мой ребенок меня чувствует. Что делали бы без неё? — Ты это сегодня говорила, алмазная. Перед тем, как спать лечь. — Да всю ночь и всё утро я что-то вещала, Кос. Кому-то икается! — Брось, родная! Зато наши больше не будут доставать с дурацкими просьбами, — в противном случае придётся терпеть что-то похуже мужеподобной Снегурки, — хватит с тебя одного концерта. Я жадный. Лучше всё мне. — Я согласна, — Лиза расправляется первой, чтобы пересесть к трюмо и протереть щёки лавандовой водой. — Зачем же я у тебя хлеб отнимать буду? — Себя, главное, не отнимай, — мужчина встаёт следом, и, откинув склонившуюся к полу простынь, находит потерянные женские тапки. — Куда ты газанула-то? — Из колдуньи в маму Ариадны превращаться. Распустил, папаша, вижу только, как пятки в розовых носках сверкают. — Хорошая моя, ты всё не так делаешь. Послушай меня! — Солнце, — не представляя, что удумал муж, Лизе остаётся лишь поддаваться его рукам, скользящим по её фигуре, скрытой от мужских глаз кружевной чёрной сорочкой. — Удиви! — От папы Ариадны не отходи, всё путём будет… — Космос, — не стоило сомневаться, что у Космоса на всё одна метода, — Кос… — у Лизы не получается не гоготать, но, чтобы сгладить эффект от собственного поведения, она целует мужа, нежным захватом накрывая его пухлые губы. — Что ты выдумал? — Космос… Юрьевич… Холмогоров! — Очень приятно, царь, — сын профессора астрофизики не может лишний раз не напомнить, как красиво сочетаются его имя, отчество и фамилия, — но ты сам подумай, дорогой? Где дисциплина? — Первое января, — день, который начинается к вечеру, — я тупо разучился. — Серьёзно? — уютно уместившись на мужских коленях, Лиза перебирает пальчиками ворс ворота махрового халата, прислонив щёку к щеке Космоса, тронутой едва заметной щетиной. — Холмогоров, ты думаешь, что я от тебя удрать могу? — Ты же моя девчонка, — что-то трепетно колыхалось внутри, когда Кос произносил эту фразу. Отзывалось для Лизы больше, чем признание в любви, и притягивало, как магнитом, — и я тебя однажды украл… — Украл, — Лизу устраивала бы и такая формулировка, но она не собирается сдаваться, — а мне казалось, что под ёлкой нашёл. Перевязанной перламутровой лентой. — Хороший был новый восемьдесят седьмой. И восемьдесят восьмой тоже. — Пусть и високосный… — Я в эту ересь не верю! — И к чёрту… Космос рядом, и Лизе не хочется куда-то бежать. Незачем. И не только из-за того в эту дивную субботу она не ходок на студеную улицу. И Арька вцепится в ноги, никуда не пуская. Отнюдь. Просто стены дома отогревают, погружая в собственный мир, существующий параллельно тому, что происходит за бортом. Кому-то их отдельная вселенная покажется странной, непостижимой и полной противоречий, но Холмогоров сделал всё, чтобы его жена не искала замен и не гналась за обманчивыми мечтами. И вопреки тому, что жизнь научила мириться с утратами, и, зная, что судьба давно прописана по нотам и линиям, Лиза осознавала… Она никогда не потеряет Космоса Холмогорова. Чтобы с ними не случилось, как бы не разлучали переменчивые ветра. Дороги назад не было… В гостиной раздается детский говорок, зовущий отложить насущные дела, какую бы важность они не представляли. Космосу и Лизе сложно поспорить с настойчивой просьбой, потому что ещё один подарок так и не был вручен хозяйке. — Ну, милая, пойдем к Арьке? — Пошли, иначе наш заяц сильно заскучает. — С такими непутевыми родаками и зомбоящик нянька! — И не говори, пора исправлять косяки…