I held the better cards But every stroke of luck has got a bleed through, It's got a bleed through.
Действие первое
Перейдя порог своей комнаты, Ди с силой захлопнул дверь, чуть не сорвав её с петель, покрытых лёгким налётом ржавчины, и накрыл голову руками, впившись пальцами в растрепавшиеся волосы. Он сипло простонал, держа обезумевшие от страха глаза широко открытыми. Его бегающий взгляд падал то на серый истоптанный ковёр, то на кровать, то на лампу, то на рабочий стол. Было очень темно и холодно. Мрачная атмосфера, царящая в комнате, только заставляла Ди ещё больше бояться и плакать. Он щёлкал выключателем прикроватной лампочки, тщетно надеясь, что мягкий желтый свет сумеет залечить его раны и согреть, только вот он забыл, что электричество было во всем городе отключено. Вспомнив это и бросив попытки зажечь лампу, он яростно сбросил её с тумбочки. Дыхание сбилось: юноша делал шумные глубокие вдохи через каждые пол-секунды, но кислород не мог попасть в лёгкие от того, что мышцы на шее постоянно сокращались, сжимая горло, как тиски. Ему казалось, что он задыхается. У Ди подкосились ноги, он упал на пол, но все так же отчаянно продолжал сжимать покрывало, которое он стянул с кровати за собой. Сердце билось в бешеном ритме, оно то ухало, то будто проваливалось в пустоту, образовавшуюся внутри. Ди чувствовал, что у него больше ничего не осталось — только страх, сковавший его сланцево-серыми цепями и обжигающий девственно чистую кожу. Вот он — конец. Его жизнь превратилась в шекспировскую трагедию, финальный акт которой будет отыгран прямо здесь и сейчас. Его сердце разбито — оно столкнулось со скалами нелюбви и отчуждения. И без того шаткие отношения с семьей отныне разрушены — нет больше ни отца, ни матери, ни брата. Нет больше любви. Ди некуда идти, он везде чужой. Он чужой этому миру. Таких, как он, будут всегда ненавидеть и преследовать, и все потому, что юноша не сумел побороть своих внутренних демонов, несущих хаос и боль. Когда паническая атака начала отпускать, Ди свернулся в клубок, прижимаясь к деревянной кроватной стенке. Глаза жгли горькие слёзы утраты и стыда. Что ему делать? Семья ненавидит его. Они не смогут простить его и заново принять после того, что он наговорил им там, внизу. Конечно, он сожалел. Сожалел о том, что допустил этой нелепой проблеме раздуться до вселенских масштабов, когда менять что-либо уже поздно. Сожалел о том, что за долгие шестнадцать лет так и не научился делиться чувствами, как говорил Чеснок. Это бы во многом облегчило ему жизнь, умей бы он быть нормальным, таким, как Хэви, например. Хэви всегда любили больше. Он был более покладистым, миролюбивым, обожал кошек и был готов броситься за родными в огонь и в воду. Он был обычным ребёнком, таким, каким каждый родитель мечтал увидеть своё чадо. Да, у него были проблемы в школе: тройка с натягом по алгебре, учителя часто придирались к его внешнему виду... Но эти мелочи никогда не мешали Глэму и Вики восхищаться им. Мать радовалась, что никому из сыновей не достались её взбалмошный характер и природная грубость. Хэви досталась её искреннее добродушие, желание выложить все ради спасения близких, ну и рыжина волос. Вики было наплевать, как учатся её сыновья, есть или нет у них талантов, преуспевают ли они в чем-то. Ей было важно, чтобы в доме был тот, кто бы больше всего походил на неё. И это был не Ди. Глэм, казалось, вовсе не питает трепетной отцовской любви к обоим. Он никогда не уделял им должного внимания, а чаще всего предоставлял самим себе. Он не старался уберечь их от жестокости, свойственной миру, он никогда не объяснял им правила, по которым ведёт свою сложную игру судьба. Дети должны были познать все сами, но при любой их оплошности Глэм сурово глядел на них из-под очков-полумесяцев, что означало, что сыновья сделали неверный выбор. В доме был свод негласных правил, которых юноши должны были придерживаться. В основном они носили исключительно нравственный характер: не убей, не калечь слабого, не прелюбодействуй и тому подобное. Хоть Глэм никогда не давал повода думать, что он любит кого-то больше, а кого-то меньше, Ди подсознательно знал, что Хэви — тоже его любимчик. Это знание закрепилось после единственной оценочной фразы, которую произнёс Глэм: «Потому что он несоизмеримо талантливей тебя. Ну, в плане музыки». А что хочет отец-музыкант? Конечно, чтобы его сыновья или хотя бы один из них пошёл по его стопам. Опять же — это был не Ди. Это был Хэви, который унаследовал львиные гены и музыкальный талант со стороны отца и который получил всё хорошее со стороны матери. Ди был словно первой чашкой, в которую наливали только-только настоявшийся чёрный чай — сначала всегда выходит горький осадок от раскрывшихся чаинок, который принято сливать. Ди вобрал себя все плохое, что было у родителей — отцовская скрытность и материнская грубость. Они не виноваты в этом. Никто не виноват — так сыграли свою партию гены. А гениальность, которой якобы был Ди награждён свыше, не более чем вшивая иллюзия, созданная, чтобы Ди не чувствовал себя тем самым горьким чайным осадком. Кроме того, оказалось, что сынок ещё и «заднеприводный», как иногда грубо выражалась Виктория. Вот уж точно винегрет — нелюбимый бесталанный сын-содомит, влюблённый в лучшего друга отца. Нужны ли ещё поводы отказаться от него? Ди поднял голову и взглянул на чёрные грозовые тучи, клубящиеся за окном. Хоть его глаза слипались от засыхающих слез, он увидел полоску чистого света, виднеющуюся где-то далеко на горизонте. Она возвещала о том, что скоро пройдёт ураган и вновь воцарится покой. — Буря проходит, — всхлипнув, произнёс Ди, в голове которого тотчас возникла страшная мысль о том, как рассеять собственный ураган, бушующий внутри вот уже несколько месяцев. Вот он — свет. Вот он — выход из ситуации. Он наконец сумеет сделать свою семью счастливее, избавив их от самого себя. Им больше не придётся стыдиться сына-неудачника и делать усилия прощать его за каждый неверный, позорящий семью шаг. Отец обрадуется, узнав, что избежал тяжёлых и разбивающих сердце разговоров о содомском грехе. А Чес... Чес вздохнёт с облегчением — ему не придётся рвать отношения с лучшим другом из-за глупой подростковой влюблённости. Ди вытер похолодевшие щеки и потер глаза. Он вновь поднялся на ноги и, отдышавшись, взглянул на дверь, обдумывая, как незаметно пройти на чердак, а оттуда выбраться на крышу.Действие второе
Глэм, Вики, Хэви и Чес продолжали сидеть в зале. Никто из них не смел произнести ни слова. Хэви боялся пошевелиться. Он исподлобья боязливо глядел на ошеломлённых родителей и изредка бросал взгляд на Чеса, сидящего ни то с грустным, ни то с разочарованным видом. Мужчина держал руки на столе, перебирая пальцы, и грузно дышал, набирая в лёгкие отяжелевший от напряжения воздух. Чес думал, что ему стоит первым начать этот нелёгкий разговор, но он никак не мог подобрать слова. То, что сказал Ди, не могло не шокировать мужчину, но он не обижался и уж тем более не держал зла. Несмотря на всё, Чес искренне любил Ди. Любил его такой любовью, которую питают к слабым и одиноким. В его чувствах не было никакой подоплёки, Ди был ему как сын — как родной сын. Чес поднял голову и взглянул на Глэма, который сидел напротив него и держался ладонями за лоб, смотря в стол. — Неужели... Ди правда мучился все это время? — дрожащим голосом произнесла Виктория, поджимая губы и стараясь не заплакать. — Что мы упустили?... Где мы ошиблись? — Я не знаю, Вики, — с нескрываемой грубостью ответил Глэм. Ему как отцу было тяжелее всех. — Не знаю. Вики удерживала на муже грустный взгляд зелёных глаз, а затем зажмурилась, положив ладони на лицо. Она переживала не меньше Глэма. Каждый в зале винил себя в происходящем. Глэм считал, что он что-то проглядел; Вики думала, что была с Ди неоправданно груба; Хэви — что действовал брату на нервы всё это время, а Чес — что не смог стать ему настоящим другом. Хэви неожиданно поднялся со стула. Вики и Чес обратили на него внимание и стали наблюдать, как он подходит к отцу и обнимает его. Мальчик желал помочь справиться со стрессом и думал, что тёплые семейные объятия — то, в чем сейчас нуждается отец, но, к сожалению, это лишь сильнее разозлило и без того агрессивно настроенного мужчину: — Хэви отойди!* — приказным тоном, пропуская запятые, сказал Глэм, повышая голос. Мальчик тут же отпрыгнул и в растерянности продолжил смотреть на отца, на виске у которого пульсировала вена от напряжения. — Х-хэви, — встревоженно произнесла Вики, обратившись к младшему сыну, который стоял со слезами на глазах. — Хэви, иди в комнату, милый. Ничего не ответив, Хэви выбежал из зала, тихо всхлипывая и неуклюже спотыкаясь о ковёр. Когда младший сын покинул зал, Глэм впервые за долгое время разрешил себе выругаться вслух. Раньше он всегда был сдержанным, никогда не позволял себе терять самообладание, но сейчас и Вики, и Чес ощущали, что Глэм на волоске от нервного срыва. — Я делал все, что было в моих силах, — исповедуясь перед невидимым священником, начал он слегка дрожащим голосом, постоянно делая паузы и переводя дух. — Я всегда потворствовал его творчеству, я никогда ничего не запрещал, лишь просил его о здравомыслии... Вики ничего не говорила. Она покорно молчала, зажимая рот ладонями и смотря на Глэма, который устремлял свинцовый взгляд васильковых глаз на Чеса. Между ними зрел конфликт. Глэм не мог понять, каким образом Ди мог влюбиться в его лучшего друга, и подсознательно считал, что мужчина давал ему для этого повод. В голове тут же стали возникать неприятные мысли и грязные картины, от чего на языке так и вертелся вопрос: — Ты совратил моего сына? — не отводя злой взгляд, спросил Глэм. Лицо Чеса исказилось в выражении неприязни, вопрос вызвал у него омерзительное послевкусие и негодование, которое тотчас сменилось сильным раздражением и злобой. Он нервно усмехнулся, резко стукнув руками по столу: — Ты в своём уме такое спрашивать?! — А как мне ещё думать?! — восклицая, ответил заикавшийся Глэм, еле держа себя в руках. — Мой сын ни с того ни с сего встаёт и говорит такое, от чего волосы встают дыбом! Как он мог влюбиться в тебя?! — Я не знаю, Глэм! Я не знаю! В любом случае, тебе... Глэм не нуждался в ответе на вопрос. Лицо его стало белее алебастра, а глаза, озаряемые тусклым светом зажженных свечей, казались более безумными, чем раньше. Безумными от горя и от страха перед правдой. Для него, как для родителя, считающего своей первостепенной задачей воспитание в мальчике мужчину, признание сына было настоящей трагедией — Глэм не был гомофобом, но он был убеждён, что его семью никогда не коснётся однополая любовь. Для этого не было предпосылок и видимых причин. — Так не должно быть, — перебил Чеса мужчина, глубоко погруженный в свои мысли. — Так быть не должно, его срочно нужно вести к психологу или к психиатру... Или к психоаналитику! Это ненормально! Это нужно искоренить раз и навсегда. — Глэм, — с тяжестью сказал Чеснок, пытаясь привлечь внимание друга. Он понимал, что мужчина находится в том состоянии, в котором не стоит делать поспешных выводов и что-либо решать. — Вики, ты слышала это?! — не унимался блондин, поджигаемый не проходящим шоком. — Наш сын любит мужчин! Мой сын! Мой! Вики молчала, стискивая зубы. Она не признавала в этом потоке негативных эмоций своего мужа — некогда спокойного и рассудительного человека, решающего все проблемы с холодной головой. — Глэм! — снова повторил Чес, но уже более громко, с раздражением. — Он... Он просто решил опозорить семью! Опозорить меня! — запинаясь и переходя на крик, тараторил мужчина, глаза которого судорожно бегали по пустоте. — Он решил отомстить мне! Отомстить за то, что я не научил его играть на этой чертовой гитаре! — Себастьян! Чес неожиданно поднялся со стула и, преисполненный злостью, направил свой взгляд на Глэма, который в свою очередь вдруг стих, заслышав своё имя, и стал таращиться на друга в детском испуге. Он будто пришёл в себя, его настоящее имя напомнило о том, от чьего образа он так отчаянно пытался убежать, но в кого неизбежно, раз за разом, словно проклятый, превращался. Кем он не хотел быть. — Мудак конченный, как ты смеешь так говорить о своём сыне?! — в обозлённых глазах Чеса мерцали огни. — Он твой сын, Глэм, чтоб тебя, твоя плоть и кровь! У тебя второго Ди не будет! Тебе должно быть все равно, гей он или нет! Любит он баб или не любит! Вместо того, чтобы сидеть и огульно обвинять его в том, кто он на самом деле, когда не скрывает эмоции от своих ебнутых родителей, ты должен быть сейчас с ним наверху, обнимать и целовать его за то, что он просто есть! Пацан мучился так долго, он надеялся, что семья его поддержит и примет, а вместо этого ты, блять, о каком-то психологе говоришь! Дерьма ты кусок, Глэм! Ни чем не лучше его! Глэма словно ударило током. Он сжался, вспотел и продолжал смотреть на Чеса, в чьём лице не было ни капли спокойствия — только злость. Он зажмурился и стиснул зубы, накрывая горячую голову руками. Чес был абсолютно прав. Глэм совсем забыл о простом родительском долге — любить своё чадо и принимать его таким, какое оно есть, и не изменять его, не лепить из него то, чего не получилось из самого себя, — просто любить. Детство и отрочество Глэма дали ему этот урок, но, к сожалению, иногда мужчина забывал об этом. — Что я говорю... — бормотал он, покачиваясь. Чес глубоко вздохнул, приходя в себя после срыва, и жалостливым взглядом посмотрел на друга. — Глэм, он не виноват в том, что такой... Просто однажды что-то пошло не так. Его нельзя винить за это. Ну, втюрился он в меня — да и ладно. Нам просто нужно поговорить и обсудить это. Не дави на него. Ди такой, какой он есть. Ведь и ты, и я, и Вики всё равно любим его. — Да знаю я! Но... но как же так? Неужели что-то неправильно делал? — обреченно спрашивал Глэм, коря себя за свои высказывания. Ему хотелось побежать наверх и крепко обнять рыдающего и оскорбленного Ди. Не сын должен молить о прощении, а отец. — Нет, Глэм, — тут уже включилась Вики. — Ты все правильно делал! — В этом никто не виноват, пойми... Никто, — говорил Чес успокаивающим голосом. Вдруг все трое услышали странный грохот наверху. Этот звук кардинально отличался от того, что слышала семья, когда с крыши падал шифер. — Что это было? — насторожилась Вики, поднимая глаза к потолку. В этот момент стал доноситься торопливый топот со стороны лестницы — кто-то из двух братьев бежал, перепрыгивая ступеньки. Скорее всего, это был Хэви. Когда он, полный обид и переживаний, шёл к себе в комнату с мыслями позвонить на телефон «доверия», он решил попробовать поговорить со старшим братом и успокоить его. Несмотря на то, что они часто ругались, Хэви все равно любил Ди и видел в нём авторитет. Конечно, он не старался ему во всем подражать, потому что братья были разными как по темпераменту, так и по образу мышления, но во многом учился у него жизни: как прятать то, что предки видеть не должны, как вести себя так, чтобы никто не начал подозревать тебя в чем-либо, и прочим подростковым премудростям. Хэви несколько раз продолжительно стучался в дверь, но он не услышал ни единого звука, что показалось ему крайне подозрительным. На свой страх и риск Хэви вошёл в комнату без разрешения и понял, что в ней никого нет. Его что-то заставило посмотреть по коридору дальше — Хэви увидел опущенную лестницу, ведущую на чердак, а затем услышал шаги и близкие уху завывания ветра, будто бы где-то наверху было открыто либо окно, либо люк. Мальчику потребовалась доля секунды, чтобы понять, где сейчас находился его брат. Хэви с ошалевшим видом вбежал в зал и, не давая себе времени на передышку, завопил: — Ди на крыше! Глаза всех троих широко распахнулись. Глэм и Чес, переглянувшись, вскочили со своих мест и бросились на второй этаж. — Ди! — закричала в панике Виктория и устремилась за ними.Действие третье
Чес первым поднялся наверх и увидел опущенную лестницу. Он быстро подбежал к ней и залез на пыльный чердак, где семья хранила в основном то, что давным-давно изжило свой срок, но выбросить было жалко. Здесь семья хранила коробки с вещами, кассеты, детские велосипеды, игрушки, деревянные полки, забитые мелочевкой и прочим хламом. Ветер, задувавший на чердак через открытый люк, всколыхнул вековую пыль, осевшую на вещах, из-за чего было очень трудно дышать. — Я должна пойти! — говорила Вики, пытаясь пройти к лестнице на люк, но её останавливали мужчины. — Мам, шифер вас двоих не выдержит! Вы упадёте! — Хэви схватил её за запястье и старался оттянуть к себе. — Вики, Хэви прав, — сказал Глэм, у которого стоял ком в горле от мысли о том, что его сын находится в смертельной опасности. — Должен пойти кто-то один. — Пойду я, — с уверенностью сказал Чес, посмотрев на друзей. — Я поговорю с ним. Он послушает меня. Глэм не стал возражать. Он молча кивнул, и семья покорно отошла в сторону, сохраняя молчание. Вики смотрела на поднимающегося Чеса с замиранием сердца. Чес высунул голову из люка. На крыше ветер рвал ещё сильнее, чем внизу. Он приподнимал металлические пластины, трещавшие от нещадно хлеставшего дождя. Ди стоял на самом краю, сопротивляясь напору ветряного потока, двумя руками удерживаясь за чёрные резные перилла, отделяющие его от края. В некоторых участках эти перилла были сломаны. Когда падал шифер, он утягивал заграждение с собой. Ди промок до нитки. Он крепко держался за металлическую резьбу покрасневшими от холодами руками и щурился. Юноша не слышал, как на крышу кто-то поднялся. — Ди! — вдруг донеслось до него. Юноша сделал усилие и обернулся. Он увидел Чеса, стоящего возле люка и удерживающегося на ногах за счёт собственного веса. Ди почувствовал жгучую боль в районе сердца и трепетание. Он знал, что не сможет разлюбить его. Он не мог возненавидеть этого мужчину — слишком уж сильны были девственные чувства юноши. Ощущение слабости и стыд давили на него и подталкивали к самому краю. Он боялся прыгать и боялся поскользнуться. Ди не хотел умирать. Он просто хотел, чтобы все это закончилось. Ди, всхлипнув, закричал: — Уходи! — Выкинь всю дурь из головы! — таким же рвущимся криком ответил Чес, внутри которого бушевал страх. Сердце Чеса замирало от вида этого продрогшего маленького человечка. Эти напуганные небесно голубые глаза, мокрые волосы, посиневшие губы. Чес ещё никогда так не волновался, как сейчас. Времени было мало. Кусок шифера, на котором удерживался Ди, в любой момент мог оторваться, и тогда случится непоправимое. Ди отвернул голову и сделал маленький шажок к краю, продолжая держаться за перилла. У Чеса защемило сердце. Он сделал осторожный шаг навстречу Ди. — Прошу тебя! — снова закричал Чес, прикрываясь от дождя одной рукой. — Ди, не делай глупостей! Послушай меня! Ди жалобно простонал, испуганно глядя вниз. Четыре метра казались ему километровой пропастью. Внизу была грязь, вода, сломанные металлические плиты и перилла. Юношу обдал сильный ветер, который пошатнул его равновесие. Глэм, Вики и Хэви, показавшиеся из люка, разом охнули. Ди присел на корточки, прижавшись к ограждению, и снова обернулся. Он увидел испуганные лица родных. Мать, отец, брат. Все они, казалось, сейчас поднимутся наверх и помогут Ди вернуться на чердак. Ди хотел этого, но понимал, что в таком случае они все погибнут. Да и наверняка его семья пришла сюда только из чувства долга. Он ведь их сын, они должны хотя бы попытаться спасти его. Юноша был ослеплён гнетущей мыслью о нелюбви. — Вы ненавидите меня! — срывая голос, закричал он. — Вы сами показали мне это! Ди снова горько заплакал. Его чувства были на пределе. — Это не так! — делая ещё один маленький шаг, ответил Чес, пытаясь перекричать ветер. — Ди, они любят тебя. Я тебя люблю! — Нет, не любишь! Меня никто не любит! Я... я ведь другой! Я чокнутый! Я неудачник! Я ничего не умею! — Ты ошибаешься! Я люблю тебя сильнее всего в жизни! — у Чеса все сжималось от вида Ди. Его было очень жалко. — Ты и твоя семья — самое дорогое, что есть у меня! Если я потеряю тебя, я никогда не смогу восполнить эту утрату! Как и все здесь! Ди, ты часть нас! Мы любим тебя таким, какой ты есть! И всегда будем! Пожалуйста! Хватайся! Чес вытянул Ди свою мозолистую, но такую тёплую руку. Юноша взглянул сначала на неё, а потом на свою семью. Виктория настолько разнервничалась, что не скрывала горьких слёз. — Ди, пожалуйста! Не надо! Вернись! — рыдая взахлёб, кричала она. — Пожалуйста, — вторил матери Хэви, тянущий к брату свои короткие ручки. Ди посмотрел на отца. Теперь он выглядел совсем другим: в немом ужасе он смотрел на сына и взглядом умолял его вернуться. Глэм выглядел столь напуганно, что казался отрешенным. Юноша снова поднял глаза и посмотрел в лицо Чесу. Он вновь увидел это добрую и мягкую улыбку, в которой он тут же растворился. — Ди, я обещаю, что все будет хорошо. Мы поговорим с тобой — и все встанет на свои места. Мы очень любим тебя, Ди, — вновь повторил Чес, вытягивая дрожащую руку. — Иди ко мне. Ди в миг избавился от тяжести на сердце. В забвении он протянул Чесу руку и взялся за неё. В это время мужчина резко потянул юношу на себя, развернулся и оттолкнул его от края к семье. Не устоявшего на ногах Ди подхватил отец, поднявшийся чуть выше. Чес же, чтобы сохранить шаткое равновесие на крыше, сам встал на край. Шифер вдруг издал протяжный скрип. Чес замер, смотря себе под ноги. Ди взялся за руку отца и стал в оцепенении смотреть на мужчину. Шифер перестал трещать. Чеснок поднял голову и посмотрел на Ди, одарив его своей умиротворённой улыбкой — все пучком, говорила она. Ди облегченно приподнял уголки губ, но в этот миг раздался громкий хруст. Шифер под ногами Чеса треснул пополам и со скрежетом полетел вниз, утянув за собой мужчину и металлическое ограждение.Действие четвёртое
Ураган прошёл так же внезапно, как и начался. Небо начинало проясняться, мягкие живительные лучи закатного солнца продирались сквозь тучи, полосами даруя земле желтовато-розовый свет. Скорая приехала быстро. Чеса погрузили в карету скорой помощи в то время, как семью опрашивала девушка в синем мешковатом костюме с красным крестом на груди. — Родственники? — Нет, друзья. — У вас есть телефон его родных? Их необходимо оповестить. — У него никого нет. Только мы. Девушка замолчала. Она что-то записывала на бумаге, придерживая одной рукой планшетку, а другой — держа шариковую чёрную ручку. — Ради исключения я разрешу одному из вас поехать с нами. Вы, — холодным врачебным взглядом девушка посмотрела на Глэма. Тот молча кивнул и последовал за ней, пару раз обернувшись на семью по пути в машину. Они водрузились в карету скорой помощи, и девушка с грохотом закрыла за собой кислотно-желтые двери. Машина выехала с лужайки, оставив за собой длинные грязевые следы от колёс. Как только карета скрылась из виду, сотрясая уставший от урагана воздух протяжным звуком мигающей сирены, Вики произнесла: — Мы поедем на пикапе Чеса.Чес.
Отныне это имя звучало совсем иначе. Раньше оно вызывало трепет в душе — вельветовый мешочек, в котором хранится сердце, — но сейчас отзывалось горечью под корнем языка. Ди разрывало чувство вины: если бы он не полез на эту чёртову крышу, с Чесом сейчас было бы все в порядке. Он виноват в том, что произошло. И если его не станет, то... Ди поджал губу, глядя в мутное окно, с которого из-за встречного ветра слетали оставшиеся дождевые капли. В машине пахло Чесом. Этот запах плотно пропитал прокуренный салон, въелся в коронки и застрял в старых кожаных сидениях. Ди был готов поклясться, что Чес сидел возле него, обнимая юношу за плечи как прежде и что-то шепча на ухо, рассказывая какую-то очередную глупую историю. Он шутит, сам смеется. Как жаль, что ценность этого хриплого смеха Ди осознал так поздно. — С ним все будет хорошо, — говорила Вики, ведя машину, сжимая сильными руками руль красного пикапа. — Выкарабкается. Он же... Это же Чес! С него всегда сходит все, как с гуся вода! Хэви смотрел на брата, в его грустное отражение в стекле. Он не осмеливался ничего сказать. Младший тихонько подвинулся и взял Ди за руку, продолжая сочувственно смотреть на него. К удивлению Хэви, юноша ответил ему, сжав братскую ладонь. Но Ди продолжал молчать, мысленно надеясь, что Чес, как обычно, выйдет сухим из воды.— Уважаемые радиослушатели! Ураган благополучно миновал наш город. Власти города пообещали в ближайшее время возобновить работу электростанций и сетевых вышек, а также наладить бесплатный вывоз мусора. Мы благодарим всех, кто соблюдал правила безопасности. Оставайтесь с нами. Вас ждёт два часа хорошей музыки. До встречи в эфире. С вами были...
Вики опустила руку и выключила радио. В машине стало слишком тихо. — Мам, включи радио, пожалуйста, — произнёс вдруг Ди, прервав молчание. — Так слишком тихо. — Да, конечно, Ди... — Вики снова включила радио и стала крутить колёсико, ища радиостанцию, где крутили классику рок-музыки. — Оставь на этой, — сказал Ди, услышав грустную мелодичную песню из жанра «Indi». Вики ничего не ответила. Она увеличила громкость и убрала руку от старого радиоприемника, которого Чес всё норовил поменять. Нынешний совсем сдыхал, по его словам, еле ловил сигналы. Его голос все ещё слышался в сознании юноши. — Спасибо, — сказал Ди, крепче сжав руку Хэви, вслушиваясь в мягкий голос музыканта, который пел так проникновенно, что казалось, будто каждую строчку исполнитель проносит через своё сердце. Немного помолчав, Вики произнесла: — Ди, прости меня. Прости за всё, что когда-либо говорила... Если я вдруг обидела тебя... Я... Я не специально, правда. Я очень сильно люблю тебя. Женщина, оторвав взгляд от дороги, посмотрела на сына. Ди повернул голову к ней и, тронутый щемящими строчками песни, мягко произнёс: — Я тоже люблю тебя, мам. Услышав эти слова, Вики заулыбалась, но в её улыбке читалась страшная вселенская грусть. Она знала, что вряд ли когда-нибудь сумеет в полной мере искупить свою вину перед сыном и перед собой.Действие пятое
Вики, Ди и Хэви оставили пикап на полупустой парковке для посетителей городской больницы. На часах было около десяти вечера. Небо было озарено насыщенными красками заката, в воздухе висела последождевая прохлада и свежесть. Как и говорил Чес, после сильного урагана всегда бывает радуга: разноцветная изогнутая полоса расстилались над крышей больницы, но из-за спешки ни Вики, ни Ди, ни Хэви не заметили этого доброго знака. Все трое поспешили пройти через главный вход в приёмный покой. Они суматошно подбежали к стойки регистрации, где их встретила большеглазая и полнощёкая дежурная: — Я могу Вам чем-то п... — Да! — выкрикнула Виктория, переводя дух. — Нашего друга привезли сюда буквально... минут пятнадцать назад! С ним приехал мой муж! — Имя? — монотонно спросила девушка. Виктория замолчала. Они втроём стали переглядываться, пытаясь вспомнить настоящее имя Чеснока. Они настолько привыкли звать его «Чесом», что это прозвище закрепилось за ним именем. — Хар... Ха... Эм... — заикалась Вики, смотря на сыновей, растерянно пожимающих плечами. Дежурная нервно вздохнула, поджав тонкие невыразительные губы. Она посмотрела в компьютер, щёлкая мышкой, а потом снова подняла глаза: — Мистера Харли* сейчас готовят к операции, пожалуйста, подождите в при... — Спасибо! — перебила её Вики, взяв детей и побежав по коридору дальше. — Э, женщина! Вы куда?! — дежурная вскочила с места и хотела было позвать охрану, но плюнула на это дело. Ей не сильно хотелось связываться с женщиной, по комплекции напоминавшей платяной шкаф. — Мам, мы же не знаем, где проходит операция! — воскликнул Хэви. Виктория остановилась по середине пустого коридора, освещаемого тусклым светом миндально масляных потолочных ламп, и стала озираться по сторонам. — Блять, правда что, — озадаченно произнесла мать. — Парни, кто-нибудь из вас взял телефон? А Глэм взял? — Он должен быть у него, — Хэви достал мобильник из кармана и позвонил отцу. Тот довольно быстро взял трубку. — Алло, папа! Да, мы приехали, где ты? — через непродолжительное молчание Хэви добавил: — Понял! Сейчас будем! Хэви повесил трубку. Глэм сидел на втором этаже, в приемной покое травматологического отделения. Остальные члены семьи направились туда. Они поднялись на сером широком лифте, вышли в коридор и поспешили к главе семейства, что с камнем на сердце сидел на синем глубоком стуле, упираясь локтями в колени и держа руками голову. От его худой фигуры так и веяло тоской и страхом. — Глэм! — выкрикнула на всю рекреацию Виктория, увидев мужа. Она и Хэви побежали к нему. Ди не решался подойти к отцу — боялся. Он стоял в коридоре, меряя шагам кафельный холодный пол светло-голубого цвета. Глэм поднял покрасневшее худое лицо, потёр глаза и с тяжестью в мышцах поднялся с сидения. Вики заключила его в свои крепкие объятия и приподняла над уровнем пола. Мужчина немного смутился, обняв жену в ответ, а когда Вики вернула его на пол, Глэм уткнулся ей лицом в плечо. Он жутко переживал, но старался держать себя в руках. Люди, находящиеся в рекреации, в недоумении и с долей осуждения смотрели на странную семью металлистов. — Ну всё, всё, — повторяла Вики, гладя Глэма по спине. — Не переживай. Все будет хорошо. Что говорят врачи? Глэм отпрянул и вновь потёр длинной ладонью лицо. Он вздохнул. — Множественные переломы, открытые, закрытые... Сейчас его готовят к операции. Я жду хирурга. Мне сказали, он должен подойти и обрисовать всю ситуацию... — Ну ничего! Мы справимся! — ободряюще сказала Вики, не прекращая гладить мужчину. — Мы все преодолеем! Да твоего друга за ноги не оттащишь — он так жизнь любит! Все наладится — вот увидишь! Глэм безжизненно улыбнулся. Слова Вики сумели поднять ему настрой. — Спасибо, Вики... Как Ди? — он решил перевести тему, чтобы отвлечься. Он посмотрел на юношу, который отстранённо от всех стоял в коридоре, засунув руки в карманы. Вид его был очень грустный и напряжённый. — Переживает, — вздохнул Хэви, тоже взглянув на брата. — Глэм, тебе надо поговорить с ним, — сказала Вики. — Вы ведь так... Впервые в жизни Вики видела своего мужа таким растерянным. Он смотрел на Ди боязливым взглядом, ведь мужчина даже не знал, как начать с сыном разговор. Необходимость обсудить произошедшее была, но из-за неловкости, ощущаемой с обеих сторон, и отец, и сын смущались начинать разговор первыми. Ощутив на себе взгляд отца, Ди поднял голову, а затем стыдливо отвернулся, предпочтя уйти в соседнюю рекреацию, где было посвежее и менее людно.Действие шестое
Глэм, Вики и Хэви сидели в рекреации, дожидаясь хирурга. Глэм, не отрываясь, смотрел на стеклянные створчатые двери врачебного коридора, откуда, предположительно, должен был выйти врач. — О, ну сколько можно? — потирая уставшие глаза, спросил Хэви. Вопрос остался без ответа. Глэм лишь вздохнул и снова опустил голову, стараясь занять свои мысли чем-то хорошем. Вдруг послышались шаги. Из врачебного коридора вышел грузный мужчина средних лет, с седыми волосами на висках, густыми усами, лицо его было изрезано глубокими морщинами. На нем был белый халат, а на шее висел стетоскоп. — Себастьян? — вопросительно произнёс он, обращаясь к почти пустующему залу. Глэм тут же поднялся с места, обозначая своё присутствие, и двинулся навстречу к хирургу. — Добрый вечер, мистер... — Глэм метнул взгляд на нашивку, — Адамс. Как он? — обеспокоено спросил мужчина, приложив вспотевшую ладонь к подбородку. Врач смотрел на него из-под нависших седеющий бровей, и взгляд его, как у всякого опытного хирурга, был тучный и холодный. Мистер Адамс окинул быстрым взором семью, а потом, заглянув Глэму в светлые глаза, стал говорить: — Я не люблю врать — прогноз неутешительный. Падение было очень серьёзным. Мистера Харли фактически придётся собирать по частям. Если операция пройдёт успешно, велика вероятность, что он не сможет больше ходить. Сейчас трудно обрисовать всю ситуацию. Операция предстоит очень сложная. Я советую Вам и Вашей семье возвращаться домой и немного отдохнуть. Глэм готовил себя к этим словам — он не надеялся на чудо, так как прекрасно знал, что в этом мире не бывает чудес. Мужчина сжал зубы и через ноздри выпустил воздух. — Нет, я должен остаться. Когда он придет в себя, я должен быть рядом. Скажите, доктор, каковы его шансы? — Глэм задал вопрос напрямую. Он не хотел мучить себя ожиданием и тешить ложными надеждами. Доктор Адамс, немного помолчав, сказал: — Шанс невелик, но есть. Повторюсь: пациент находится в очень тяжелом состоянии, и если все пройдёт хорошо, прежним Ваш друг уже никогда не будет. Этого ответа было достаточно. Глэм поблагодарил хирурга и пожелал ему удачи. Врач кивнул ему, его семье, и его тучная фигура скрылась во врачебном коридоре. Глэм вернулся к Вики и Хэви. — Возвращайтесь домой, отдохните. Вы слышали его... — Пап, нет! Мы не бросим вас! Ты же сам сказал: мы должны быть рядом, когда Чес очнётся! — Хэви вскочил и подошёл к отцу. Младший сын, как и сама Вики, выглядел очень измотанными. Его сонные глаза никогда не врали. Глэм и Вики переглянулись. Женщина поняла, что сейчас лучше оставить его одного. — Мы с Ди останемся и дождёмся конца операции, если он, конечно, сам того хочет... — произнёс Глэм, потирая холодные руки. — Поняла, — Вики поднялась с сидения. Они снова обнялись, и она на прощание поцеловала его в гладкую белую щеку. — Все будет хорошо. Не раскисай. Глэм устало улыбнулся. После этого он нагнулся к Хэви и потрепал его густые рыжие волосы. Мальчик заглянул в глаза отцу и произнес: — Пап, я тебя люблю. — И я тебя, — ответил мужчина и ущипнул младшего за курносый нос. Вики и Хэви вышли из рекреации и направились к Ди, который все это время сидел в противоположном, совершенно пустом зале. Юноша, заметив их, быстро поднялся. — Ну что? — взволнованно спросил он. — Пока ничего... Ему предстоит операция. Шансы не велики, но есть, — сказала Вики. — Ты останешься с папой? — Да! — не раздумывая, произнёс Ди, сдвинув брови. — Хорошо, — ответила мать и обняла его. К их объятиям и младший подключился. Уткнувшись носом в кожаную жилетку матери, Ди ощутил ту самую любовь, которую, думал, никогда не получал. Все это время он так ошибался, говоря, что он чужой своей семье. Эти тёплые объятия доказали ему, что он не менее любимый сын, чем Хэви. — Каждый ошибается, — неожиданно шепнула Вики, будто прочитав мысли сына. За эту пару часов она сильно изменилась — стала более чуткой, что, казалось, ей вовсе не свойственно. Ди ничего не ответил, а только крепче вжался в объятия. Вики и Хэви уехали домой, оставив отца и сына наедине. Ди переборол страх и перешёл в зал, где сидел Глэм. Он сидел в самом углу, возле белой тумбочки, на которой лежали глянцевые журналы и стоял горшок с искусственными цветами. Мужчина сидел абсолютно безжизненно, смотрел пустым и грустным взглядом в стеклянные двери, а когда заметил сына, робко вошедшего в зал, немного встрепенулся, проводив его взглядом до кресла, находящегося в другом конце рекреации. Ди старался не смотреть на отца. Он боялся, что Глэм начнёт винить его в произошедшем, ведь Чес упал с крыши, спасая юношу. Конечно, парень и так знал, что он виноват, но он страшился увидеть тому подтверждение в отцовских глазах.Действие седьмое
Чёрная стрелка больших настенных часов показывала четвёртый час. Люди приходили и уходили. Врачи то врывались в коридор, то выходили из него, громко хлопая прозрачными створками. На каждый такой хлопок Глэм судорожно поднимал голову и, каждый раз убеждаясь, но вышел не доктор Адамс, тяжело вздыхал, опуская тяжелую голову. Глэм не хотел засыпать, но дремота сама одолевала его, стоило только чуть расслабить мышцы. Чтобы избавиться от искушений Морфея, мужчина переодически вставал с места и расхаживал по залу, распрямляясь и разрабатывая каждую затёкшую мышцу. Он наблюдал за сыном, который так же, как и отец, отчаянно боролся с дремотой. Он тоже вставал, ходил, делал лёгкие упражнения для поднятия тонуса, но это мало помогало. Стоило только остановиться, как сон в мгновение одолевал организм, и глаза закрывались сами собой. Ди задремал лишь на пару минут, а когда открыл глаза, понял, что отец исчез из виду. Юноша сразу напрягся, поднявшись из глубокого кресла с синей обивкой, и стал осматриваться. Он заметил отца, когда тот шел по направлению к нему, неся с собой два стаканчика с кофе. Глэм подошёл к Ди и вытянул бумажный коричневый стаканчик. — Я принёс тебе кофе, — скромно произнёс отец. — На, вот, взбодрись. — Спасибо, — тихо ответил Ди и взял стаканчик. В нос ударил резкий запах растворимого кофе, аромат которого на почве смертельной усталости чувствовался во много раз сильнее. — Позволишь присесть? — спросил Глэм, метнув взгляд на стул, стоящий возле кресла. Ди одобрительно кивнул, и они оба сели. Их разделяло только два сидения, а ощущалось так, что между ними была пропасть, которую оба хотели восполнить, но не знали, с чего начать. Ди поднёс с губам стаканчик и сделал маленький глоток. Все, как он любил: немного молока и три ложки сахара. Почувствовав этот вкус, Ди взглянул на отца. Он помнил о предпочтениях своего сына, хотя никогда не подавал виду, что вообще замечал столь незначительные вещи. Глэм улыбнулся, поняв, о чем думает сын, но ощущение неловкости все равно никуда не исчезало. — Ты помнишь? — начал юноша, грея руки о тёплый стаканчик. — Конечно помню, Ди, — коротко ответил мужчина. — Ведь так должны делать отцы: подмечать любые мелочи? Ди сильно смутился и опустил стыдливый взгляд. Глэм подвинулся чуть ближе: — Давай поговорим? — спросил он, ласково смотря на испуганного сына. — Пожалуйста, Ди. — Мне очень жаль, пап, — выдавил из себя юноша, борясь с желанием вновь заплакать. — Мне правда очень-очень жаль, что все так вышло... Я не хотел... Ничего из этого... Я не хотел позорить тебя и делать больно Чесу... Я не хотел... Глэм отставил свой стаканчик в сторону и тут же сел на соседний стул. Он уложил ладони на плечо и голову юноши, а затем медленно прислонил к себе, заключив подростка в объятия. Скованный болью Ди продолжал держать тёплый стаканчик в руках, тихо хныча и бормоча что-то неразборчивое. — Ну-ну, Ди, не плачь. Все хорошо, ты ни в чем не виноват. Я, мама, брат и Чес готовы повторять тебе это миллион раз. Юноша отставил стаканчик и крепко обнял отца, уткнувшись лицом в его грудную клетку. Плечи Ди подрагивали, он иногда всхлипывал, отворачивая лицо в сторону. Глэм не переставал нежно гладить его от затылка до середины спины. — Ты никогда не опозоришь меня. Ты мой сын, я приму тебя любого. Кем бы ты ни был, Ди, что бы ни сделал, я всегда буду любить тебя. До последнего дня. До последнего вздоха, — мужчина приподнял лицо юноши за подбородок, заглянув в его заплаканные глаза, и улыбнулся. Губы Ди дрожали. В этот момент он понял, как сильно он любит свою семью, и то, как сильно они любят его в ответ. Да, они далеко не идеальны, у каждого свой внутренний мир, но, соединившись, все пятеро образуют единый, гармоничный островок любви — место, где каждому из членов семьи будут рады. — Пап, — единственное, что смог произнести Ди. — Прости меня. Прости меня за то, что тебе пришлось пережить. За всю боль, что ты испытывал, за сомнения, за страх, за стыд, — говорил Глэм, на глазах у которого в свете потолочных лампочек блеснули слёзы. Они вдвоём долго обнимались, прося прощение друг у друга. В тот роковой вечер Ди заново обрёл семью и понял, как ценна человеческая жизнь.Действие восьмое
Глэм и Ди вдвоём сидели в глубоком кресле. Юноша спал, свернувшись в клубок и лёжа на боку, прислоняясь щекой к груди отца. Глэм, полностью истощивший свой запас сил, сидел, перекинув через плечо сына руку, и гладил его ржаные кудри. Мужчина потерял счёт времени. Он смотрел на двери, которые оставались неподвижными уже в течение сорока минут, и все ждал, когда же выйдет доктор Адамс. Это случилось в пять пятнадцать. Тяжёлой походкой хирург вышел из коридора и повернул голову в сторону Глэма, снимая синюю докторскую квадратную шапочку. У блондина участилось сердцебиение. Он приподнялся, осторожно вытащил руку из-под головы Ди, и тот резко открыл глаза, поняв, что отец начал двигаться. Сонным взглядом юноша сумел распознать холодный испуг в глазах отца, а затем посмотреть на тучного хирурга, смиряющего обоих невыносимо холодным, но по-своему сострадательным взглядом. — Сиди тут, Ди, — словно в трансе произнёс Глэм и поднялся с кресла. Он подошел к доктору Адамсу, и двое мужчин стали о чем-то говорить. Ди не мог разобрать, что именно так долго объяснял отцу врач, но до ушей Ди донеслось два слова, из которых он всё понял, — клапанный пневмоторакс. Травмы Чеса были несовместимы с жизнью. Здесь всплыло все: раздробленные кости, убитые никотином лёгкие, лопнувшее, как шарик, сердце из-за употребление наркотических веществ. Падение лишь запустило механизм — даже если бы Чес пережил операцию, жизнь бы для него все равно была кончена. Глэм, убитый горем, еле устоял на ногах. Его и мистера Адамса сумел отвлечь Ди, в истерике бросившийся к врачебному коридору. Отец успел схватить его до того, как юноша добежал до створчатых дверей. Ди, неистово кричавший, спустился на пол. Глэм крепко обнимал его со спины, не давая вырваться.Мистер Харли умер в субботу, в четыре сорок восемь утра из-за травм, несовместимых с жизнью.
Конец третьего акта