Сердце северных гор

Старинная церковь Святого Эскиля казалась мрачным логовом таинственного чудовища из чащи зачарованного леса, а вовсе не прибежищем страждущих. Свечи желтые, болезненно оплавившиеся, точно оплакивающие кого-то стекающим с подсвечников воском, горели лишь в центре пустынного зала; остальное пространство было погружено во тьму, и из неё скалились, перешептываясь, жуткие тени — злобно щурясь из-под пустующих деревянных скамеек, выглядывали из-за колонн и перекрытий и тянули дрожащие лапы к алтарю, как древние божества, алчущие жертвоприношения. В кафедральном соборе Эренделла среди ночи совершалось таинство венчания. Кроме брачующихся присутствовали только проводящий обряд епископ и четыре свидетеля: канцлер Андерс Фортхейн; глава министерства военно-морских дел, адмирал Корнелиус Габбе с женой — статс-дамой покойной королевы; и госпожа Хольда, стоявшая рядом с невестой с таким решительным видом, словно готова была сейчас же броситься за неё в битву. Тягучие песнопения мягко разносились под сводами, рассеиваясь в холодном воздухе призрачными отголосками, унося звуки за собой в пустоту. Певчие на клиросах тянули молитвы старательно, несмотря на позднее время и невзрачность этой странной церемонии, участники которой напоминали первых христиан, воровато оглядывающихся на двери в ожидании облавы. Эльза представляла свою свадьбу совсем, совсем иначе. Это должно было быть помпезное громкое торжество, которое обсуждали бы в газетах, салонах и на улицах весь следующий месяц. Ей бы заранее пошили роскошное платье у лучшего аквитанского мастера, достойное не только принцессы, но и любой из королев; и она бы с ужасом готовилась предстать перед толпой народа, галдящего у ворот церкви, которая ломилась бы от количества гостей — сплошь сиятельных вельмож и разодетых дам, плачущих через каждое слово священника. Под венец её должен был вести отец — он бы улыбался, как всегда, с достоинством, немного иронично, но непременно светясь от счастья; мама следила бы за каждым её шагом, с трудом скрывая волнение и слёзы от посторонних глаз. Анна наверняка была бы в восторге, с нетерпением предвкушая предстоящий бал — тоже невероятно пышный, с чередой танцев, столом на тысячу человек и грандиозным фейерверком. И на другом конце разукрашенной цветами и лентами церкви свою невесту ждал бы Кристиан — гордый в своём парадном мундире, неколебимый и неприступный, как Северная гора. Это была привычная картина, принятая Эльзой безоговорочно. Просто потому, что так должно было быть — как встающее по утрам солнце, как корабли, ежедневно снующие в порту, как ворчание старой няни Хольды в плохую погоду. Это был её обычный мир и её будущее — не хорошее и не плохое, просто неизбежное, непременное. Но судьба в очередной раз посмеялась над ней — Эльза готова поспорить, что слышит её хриплый отрывистый смех из темноты углов. Эта озлобленная на мир субстанция, чем бы она ни была, всегда ненавидела злополучную ледяную принцессу больше всех. Картину приходится в спешке переписывать, лихорадочно сдирая верхний слой и нанося поверх размашистые мазки: вместо ободряющего отцовского взгляда и его безопасной широкой руки — холодные льдистые глаза и острый локоть канцлера, ведущего Эльзу к алтарю, словно дрожащего агнца на заклание, сквозь ряды уныло пустующих скамеек. Ни смеха, ни слез, ни гостей, а вместо грохота фейерверков её собственное сердце, припадочно заходящееся в груди. Платье на ней материнское, наскоро перешитое, как будто она — призрак мертвой невесты из прошлого, пришедшей на чужую свадьбу искать своего жениха. И сам жених — далекий, незнакомый, потерянный юноша, тоже едва понимающий, что происходит. События развивались слишком быстро, так, что за ними едва ли можно было уследить. Вот день — один-единственный, обыкновенный, такой же, как и все — и Эльза вдруг оказалась сиротой. Без отца, без матери, одна в своей комнате. И мир не перевернулся, и закат, как и в тысячи, миллионы вечеров прежде, загасил дневной свет, оставив принцессу наедине с ночной тьмой, из которой на неё смотрело одно-единственное чудовище — она сама. В этом году зима пришла в Эренделл так рано, как никогда прежде — в конце сентября резко похолодало и над городом закружили хлопья снега, а мостовые вдруг покрылись льдом. В замке затопили камины, чтобы прогнать иней, ползущий от сырых подвалов по стенам в комнаты. Западное крыло, принадлежавшее принцессе, вовсе напоминало дворец Ледяной девы, жестокой и одинокой, как вьюга, носящаяся по ущельям гор. «Принц-регент мёртв, Ваше Величество» — голос канцлера такой же церемониально скорбный, как чёрная лента, рассекающая наискось его вицмундир. — «Теперь у Эренделла остались только вы…» Да, мёртв. Умер в страшных мучениях, задохнувшись от предательского яда прямо на полу королевского кабинета, точно расплачиваясь за чьё-то проклятье. Когда по дворцу пронеслась очередная траурная весть, Эльза была уверена, что это вызовет в ней новую волну отчаяния, из-под которой она уже не сумеет выплыть. Она едва-едва успела оправиться после смерти родителей, только сумела усмирить расколотый в острую крошку лед, рвущийся наружу и одновременно заковывавший её изнутри в цепи зловещего страха. Стоило ей поднять голову и понадеяться на то, что этот удар был последним, как тут же последовал следующий — ещё более страшный, потому что за спиной больше не оставалось никого, кто мог бы удержать её от падения. Почти никого. «Вы нужны вашей стране. И вашей сестре» Нет, она не одна. И, может быть, страна для своей новой королевы значит не больше, чем пейзаж за окном, Анна все ещё нуждается в ней, в её защите. Уберечь её — это все, что Эльза может сделать. И все, что должна. Напоминание о долге возымело свою силу, живительную настолько же, насколько и несущую смерть. Эльза огляделась, пусть и в полусне, и обратила свой взгляд туда, где горело пламя её собственных воспоминаний из прошлого, маленькое, но упорное, расплывающееся в причудливые блики сквозь лёд. Во всем мире у них с Анной больше не было никого, кроме друг друга, и пусть они по-прежнему разделены нерушимыми преградами, это не изменяет того факта, что они все ещё сёстры — всегда и во веки веков. Эльза не сможет преодолеть эти стены — она останется на своей стороне, потому что так безопасней — но она сделает все, чтобы Анне ничего не угрожало. Во что бы то ни стало, Эльза должна была защитить её — она поклялась в этом себе и призракам их ушедших родителей. Шанс проверить твердость своих намерений выпал ей тут же. После смерти короля у Эренделла оставались две принцессы, которые имели полное право наследовать престол, и формально Эльза уже его занимала, но вступить в свои законные права она могла только после совершеннолетия, до которого оставалось целых три года. До тех пор она не могла ничего решать без регента или регентского совета. Предыдущим регентом был Кристиан, но он умер, а завещание короля не предусматривало такого исхода событий. Это означало, что регентство при несовершеннолетней королеве должно будет осуществляться великими герцогами до того момента, пока ей не исполнится двадцать один год. Это было ужасное положение как для Эльзы, так и для Эренделла, который, разумеется, тоже попадал под опеку совета. Несколько раз такое уже случалось — и это были худшие годы для королевства, потому что оно превращалось в тушу убитого зверя, которую повздорившие охотники делили между собой, разрывая её на части. Ещё хуже дела обстояли с Нарлдрским Союзом — он и вовсе мог распасться за эти три года, что тоже уже бывало: сто лет назад во время регентства герцогов при малолетнем короле Хлодвиге, прадедушке Эльзы. Ему, а после и его сыну, королю Рунарду, стоило больших усилий собрать Союз в его первоначальном виде. Эльза надеялась, что вопрос удастся урегулировать мирно, но Высочайшее собрание отказалось присягать ей, и по донесениям из регулярных частей — в войсках не все были готовы принять новую королеву. Гвардия была ей верна, но военный конфликт мог растянуться на долгое время, притом было совершенно неясно, сколько жертв он за собой повлечёт и, главное — кто победит в итоге. Междоусобицу нельзя было допускать, но в таком случае Эльза должна была сдаться и вручить свою судьбу, а, значит, судьбу Анны и всего Эренделла, в руки герцогов — холёные и увешанные перстнями, но не самые надежные и бескорыстные. Ситуация складывалась почти патовая, и новоиспечённая королева оказалась в заложниках у законов собственной страны, не успев толком взойти на трон. Канцлер предложил ей выход — вступить в брак. Это то, что сделал её отец, когда семнадцатилетним юношей потерял отца. Брачный возраст начинался с шестнадцати, и женившиеся или вышедшие замуж считались совершеннолетними вне зависимости от того, достигли они двадцати одного года или нет. Это был, по сути своей, фиктивный манёвр, но в случае Эльзы он мог стать спасительным. Сделать это нужно было как можно скорее — пока герцоги не установили над ней регентство, которое могло все усложнить, и вопрос с замужеством в том числе. Поэтому церемония проходила так скомкано, в тайне, и всего лишь неделю спустя после похорон Кристиана. Эльзе почти ничего не пришлось предпринимать самой — только дать своё согласие. Канцлер все устроил за неё, в очередной раз доказав свою преданность королевской семье. Он нашёл верных людей, ставших свидетелями на церемонии, договорился с епископом, согласившимся венчать королеву во время двойного траура, и отыскал жениха, что Эльзе казалось совершенно непосильной задачей в столь короткие сроки. Возможно, судьба впервые решила проявить к ней благосклонность таким образом, потому что по какому-то чрезвычайно удачному совпадению принц Ханс — вполне подходящий кандидат и по статусу, и по возрасту — оказался в этот момент в Эренделле и, почти не сомневаясь, согласился на это авантюрное предложение. К счастью, он сам уже был совершеннолетним, как в своей собственной стране, так и по закону Эренделла, и ему даже не требовалось позволение родителей на брак. О дипломатических последствиях такого внезапного решения, конечно, придётся озаботиться позднее, но, самое главное, — здесь и сейчас у Эльзы был шанс сохранить власть в своих руках. Пусть и сомнительный, ведь против такого неожиданного и, если говорить прямо, не слишком-то изящного решения общество могло взбунтоваться. А в нем у королевской семьи и так не самые прочные позиции. Шанс призрачный, выход, возможно — путь в ещё большую ловушку, но другого, увы, нет. Эльза должна была рискнуть и положиться на человека, которому доверял её отец. Она не могла просто так отдать вверенное ей предками наследие тем, кто не достоин его принять. Если Богу угодно, она станет королевой, возьмёт на себя эту ношу, даже если и была не вполне готова к ней. Если нужно — она сделает это. Запрет свои чувства снова, затолкает их так далеко, что сама забудет об их существовании. Если это необходимо для того, чтобы защитить сестру — Эльза справится. Она будет хорошей королевой для всех; хорошей старшей сестренкой для Анны. Она исполнит свой долг. И если для этого нужно, чтобы чужой человек, которого она видит впервые в жизни, стал её мужем — она поклянётся ему в верности. Епископ читает послание. Знакомый голос звучный и мягкий одновременно, успокаивает, находит как волна на жесткий берег. Эльза всегда любила богослужения — не только потому, что так положено хорошим девочкам. Анна без конца вертелась и изнывала от скуки, а старшей принцессе нравилось слушать пение хора и плутать в длинных проповедях священника; она самозабвенно внимала речам «о страданиях Господа нашего…», представляя себя смиренной мученицей. Немного грустно, но красиво, совсем как в легендах. «Любовь долготерпит…» Слова знакомы с детства, прочитаны тысячу раз и выучены наизусть. Для других — просто поэтичные нотации из древних свитков, рассыпающихся от времени сквозь пальцы за ненадобностью; для затворной принцессы — главная заповедь. Долготерпением вымощена вся её жизнь до сего дня. Когда больно, грустно, страшно — нужно терпеть и продолжать идти. Отец тоже всегда так говорил. Поэтому на вопрос священника Эльза отвечает «да» и произносит вслед за ним слова своего венчального обета, позволяет вместе с кольцом надеть на себя ещё одно ярмо и обещает Йоханнесу Фредрику Вильгельму Вестергорду, тринадцатому принцу Южных островов, что будет любить его в горе и в радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит их.