Сердце северных гор

Церемония присяги проходила в главном зале дворца. Эльза, как новая королева Эренделла и кона Нарлдрского Союза, принимала клятвы Великих герцогов в верности короне и лично Её Королевскому Величеству. Она стояла на возвышении перед троном, рядом с сестрой: обе в траурных платьях, с приколотыми к волосам полупрозрачными шлейфами, которые спускались почти к самому полу и делали их похожими на монахинь. На фоне чёрных одежд выделялись лишь орденские ленты: голубая Северной Авроры — на кронпринцессе, красная Полярной звёзды — на королеве. Рука Эльзы, противно регламенту, затянута в перчатку. Об этом многозначительно переглядываются придворные, но вслух никто из них до сих пор не произнёс ни слова — в зале царит мрачное молчание. Герцоги по очереди отвешивают своей новой королеве почтительные поклоны, произносят одинаковые, заранее заученные слова присяги, становятся перед ней на одно колено и целуют перстень с королевским гербом. Эльза смотрит поверх их голов, куда-то вдаль; лицо её непроницаемо, глаза подернуты безразличием, как у мраморного изваяния. По правую руку от неё принцесса Анна, по левую — принц Ханс; оба угрюмо глядят себе под ноги, почти не поднимая глаз, как наказанные. Ханс кажется подавленным — все полагают, что смертью брата; у Анны же такой вид, как будто она хочет то ли расплакаться, то ли ударить кого-нибудь. Известие о свадьбе её сестры с принцем Южных островов, только что торжественно объявленное публике, произвело на неё впечатление. Возможно, самое сильное в её жизни. Она старалась сохранять самообладание, но эти попытки были слишком хорошо заметны, тем более, что ни для кого из присутствующих не была секретом их почти состоявшаяся помолвка с Хансом. Боль, обида, разочарование, злость — на себя, в первую очередь — все это было чересчур ясно написано на её лице. Чтобы не казаться более несчастной, чем ей положено было быть, Анна подняла голову и окинула взглядом толпу придворных: канцлер Фортхейн, министры, генералы, фрейлины, маленькая худенькая Мари с дядей и тётей, Ингрид с родителями, только что принёсший свою клятву герцога Бьёрн, принцесса Катарина, леди Ноэль, Ларс… Анна вздрогнула, когда столкнулась с его проницательными тёмными глазами, которые в то же мгновение хищно уцепились за неё. Он чуть заметно улыбнулся — так же насмешливо, как и в прошлую их встречу. «Я вам говорил, если помните; а вы не верили — весьма, весьма напрасно» — отчётливо читалось в этих блестящих самодовольством глазах, и Анна вновь ощутила ненависть по отношению к нему, а заодно и ко всем, кто находился в зале — так дикий зверёк ненавидит зевак, которые собрались вокруг его клетки, чтобы поглазеть на него. Она понимала, что это глупо и неправильно, но ей казалось, что нет ни одного человека в мире, кто не хотел бы поглумиться над ней и её доверчивой наивностью. Маленькая легковерная принцесса, строящая воздушные замки на песке рядом с бушующим морем. И ведь хуже всего то, что её предупреждали! И Кристиан, и этот скользкий Ларс — а она не верила; упрямо и слепо слушала своё глупое сердце, которое заливалось ей о любви. Любовь! Она и правда думала, что это любовь, что в целом свете наконец-то нашёлся человек, который понимает её так, как прежде никто. Думала, что будет с ним счастлива, что он освободит её из заточения её скучной жизни и покажет ей мир, свободу…а теперь что? Она снова опустила глаза на свои руки, напряжённо сжатые над унылой темной юбкой её платья. Церемония, тянущаяся бесконечно, невыносимо, все же подошла к концу. Анна едва вытерпела последние минуты и, не обращая внимания на леди Ноэль и Катарину, которые, очевидно, хотели подойти к ней, выбежала из зала. Она сама не знала, куда и зачем бежит, но ей нужно было побыть одной хотя бы какое-то время. Как забавно, что так ненавистное ей одиночество теперь казалось ей спасением. На душе было слишком гадко, чтобы показывать это кому-нибудь. Да и никто в целом свете не смог бы понять её. Теперь уж точно никто: родителей у нее больше нет, Эльза — чужая; холодная незнакомка, почему-то зовущаяся её сестрой. Ханс… Ханс — предатель. Анна, не глядя, неслась по коридорам и галлереям, пытаясь сбежать как можно дальше от этого страшного открытия, до тех пор, пока не оказалась перед дверьми библиотеки. Не раздумывая, она толкнула их и влетела внутрь, вместе с хлопком закрывшейся двери отрезая от себя весь внешний жестокий мир, сыгравший с ней такую злую шутку. Не все те книги, что ночевали у принцессы под подушкой, заканчивались хорошо, но обыкновенно в этих случаях герои умирали, а если и нет, то история попросту обрывалась, и что было дальше никто почему-то не считал нужным упоминать. Да, впрочем, итак все было ясно, но «страдали они долго и несчастливо» Анну совсем не устраивало. Она никогда не задумывалась о том, что у её сказки может быть печальный конец и теперь неотвратимость реальности совершенно сбивала её с толку, ошеломляла, ранила глубоко, до слез и…приводила в ярость. Она хотела с размаху заехать своей вечной неземной любви по лицу — совсем не к лицу принцессе, даже столь бесчестно обманутой, но Анну это почти не волновало. Ударить, назвать подлеца такими словами, которых она никогда в жизни не слышала, не то, что не говорила — что угодно, только бы стряхнуть с себя это гадкое свербяще-беспомощное ощущение преданности, вырвать его и выбросить прочь. «Но если…вдруг это все просто ошибка?» — робко поднимало голову то, что Анна называла любовью. Она изо всех сил старалась задушить это чувство, но оно все никак не умирало и продолжало увещевать её — сладко-сладко — что все это просто случайность, что Ханс на самом деле любит её, просто…просто что? Просто он решил жениться на её сестре, которую до этого в глаза не видел? Какие такие веские обстоятельства могли заставить его жениться на Эльзе? Жениться на Эльзе! Они и правда женаты! Муж и жена — что может быть абсурднее? Анна металась по библиотеке из угла в угол, разрываемая собственными мыслями и одиночеством, действующим на неё как медленный, но смертоносный яд. Она хотела то разрыдаться, то завопить, и чем быстрее бежали минуты, тем меньше она понимала саму себя и то, что случилось. Все, что она ясно сознавала — то, что она была ужасно, ужасно одинока и несчастна. — Анна, — его голос, тот самый, такой нежный, печальный…виноватый. — Я должен объясниться… Она не заметила, как он вошёл, но когда она подняла голову, из её лица исчезла всякая растерянность и осталось только презрение — такое густое, что им можно было бы подавиться. — Объясниться? — её собственный голос даже не задрожал. Так держать, Анна! — Знаешь, было бы неплохо. Ещё лучше было бы, если бы ты сделал это до того, как женился на моей сестре, господин принц-консорт. Ханс обратил взгляд в сторону, как будто ему было тяжело видеть свою возлюбленную — какое мерзкое, слащавое слово! — в таком неестественном для неё состоянии. Солнце от окон светило ему в спину, на лицо легла тень. — Послушай, это… — Что? Недоразумение? Хочешь сказать, что не заметил, как это случилось? — Анна, я прошу тебя! Это была необходимость, и я не мог поступить иначе. Твоя сестра… она была в трудном положении, она попросила меня об этом, и я не мог отказать ей… — Что значит не мог? — Если бы я не согласился, она не смогла бы вступить в права, и вы обе оказались бы в зависимости от регентского совета вплоть до её совершеннолетия. — Целых три года — какой кошмар! Зато теперь вы женаты до конца ваших дней! Желаю вам счастья! — Анна… — Оставь меня в покое — я не хочу тебя больше видеть! — Анна, пожалуйста… — Убирайся! — Да послушай же… — он протянул к ней руку. Его голос звучал все так же потерянно, умоляюще, но Анна не позволила себе обмануться им. Та её часть, которая отчаянно желала со всей силы врезать Хансу, окончательно одержала над ней верх; схватив ближайшую с полки книгу, она с размаху швырнула её прямо в лицо своему несостоявшемуся жениху. Он попытался увернуться, но не успел и книжка все-таки задела его по голове, рухнув рядом с ним на пол; она упала на мягкий ковёр, но звук падения все равно эхом отзывался в ушах Анны вместе с её сердцебиением, пока она стояла напротив неподвижного Ханса и смотрела в его глаза, в которых отражался её собственный взгляд, обличающе кричащий в его адрес проклятия. — Уходи, — бросила она, отворачиваясь, чтобы он не заметил, как дрогнули её губы. На этот раз он послушался. Анна слышала его удаляющиеся шаги и то, как за ним закрылась дверь библиотеки — в очередной раз проводя невидимую и болезненную черту, как учитель, который подчеркивает важные слова мелом на доске: «Не забудьте выучить это к следующему уроку, Ваше Высочество. И смотрите, чтобы не как в прошлый раз!». Анна чувствовала, что сейчас расплачется. Смысла сдерживаться все равно больше нет, тем более, что слёзы уже выпрыгивают наружу — одна, другая слезинка, ну и пусть… — Эдор Сапоний «Апология любви», — прозвучал за спиной ещё один голос. Самый отвратительный голос на свете. — Боже мой, какая ирония! — Что вам здесь надо? — воскликнула Анна, мгновенно оборачиваясь. Лицо Ларса сияло столь искренним недоумением, что хотелось съездить и по его самодовольной физиономии тоже. Да посильнее. — О, простите… вы, должно быть, собирались погоревать в одиночестве. Прошу прощения, я только хотел узнать, чем именно вы засветили вашему… — Какое вам до этого дело? — гневно перебила его Анна, стирая с щёк стремительно бегущие по ним слезы. — Чисто научный интерес, если так можно выразиться… а вообще, я здесь оказался по исключительной случайности… — Ещё скажите, что пришли сюда почитать. — Нет, я ошибся дверью, — и он улыбнулся так обезоруживающе, что Анна невольно перестала плакать. Ларс это заметил. — Кстати, раз уж так вышло, могу я спросить: какое место я теперь занимаю в вашем личном списке мерзавцев? Первое или второе? Анна смотрела на него с полминуты, не зная, что отвечать на такую беспримерную наглость. В улыбке Ларса впервые было что-то тёплое, все ещё насмешливое, но не колкое, а по-мальчишески задорное, почти располагающее. В этой улыбке отчётливо было видно вечное добродушие дядюшки Карла, и Анна почувствовала, что вот-вот готова поддаться ему. Она никогда не любила домашние задания. — Второе, — пробурчала она, совсем уж жалко шмыгая носом и хмурясь с детской обидой. К её удивлению, Ларс не засмеялся, только фыркнул отрывисто. — Какая жалость, — проговорил он с притворным разочарованием. — А я все же надеялся… — Не волнуйтесь, — прервала его Анна, вытирая ладонью глаза. — я уверена, скоро вы сделаете ещё какую-нибудь гадость и снова окажетесь первым. — Я постараюсь изо всех сил, Ваше Высочество, — Ларс поклонился ей, как и в прошлый раз, с ироническим почтением, прижимая томик к сердцу на манер шляпы. Анна едва заметно усмехнулась. Как странно, что ещё минуту назад она готова была безутешно разрыдаться. И как странно, что именно этот человек заставил её чувствовать себя лучше. Как это вообще вышло? Она поторопилась придать лицу неодобрительное выражение, нарочно вспоминая то, как Ларс поступил с ней на приеме у герцога, чтобы задушить в себе всякую благодарность и даже малейший намёк на симпатию. Уж кто-кто, а он этого точно не заслуживает, даже если теперь в её списке негодяев он только на втором месте. — Вы так и не сказали, что вы здесь делаете, — холодно напомнила ему Анна. — Вы что, следите за мной? — Разумеется, — невозмутимо ответил Ларс. — Я имею непреодолимую тягу к подслушиванию чужих разговоров, если вы помните. — Я надеюсь, когда-нибудь ваше любопытство обернётся вам боком. Будь я на месте моей сестры, я бы немедленно приказала выгнать вас отсюда. — Когда вы станете королевой, я вам это припомню, — усмехнулся Ларс, прислоняясь спиной к одной из полок и делая вид, что с увлечением листает книгу. — Я не буду королевой, — покачала головой Анна. — На ваше счастье. — Я тоже думал, что не буду герцогом. Но, знаете, смешная вышла история: мой старший брат убегал от мужа своей любовницы, выпрыгнул из окна и сломал себе шею. И тогда моему батюшке пришлось врать, что он поскользнулся на мостовой, а меня делать своим наследником. — Странно, что у такого человека, как герцог, могут быть такие… сыновья, — она пыталась подобрать определение, но ничего подходящего не пришло в голову. Не говоря уже о том, что слово «любовница» при ней не употребляли. И вообще о подобном не говорили в приличном обществе, но Ларс, вероятно, плевать на это хотел. Он рассмеялся. — Это не только не странно, это закономерно. Мой отец — самая безнравственная скотина, которую только можно сыскать в Эренделле. Вы, как и большинство девушек — жертва заговора. Вам ничего не говорят о таких, как мой папаша, потому что берегут вашу чистую невинность, но это гнусный обман. Я полагаю, что вместо всякой чуши вроде танцев и этикета, которой вас пичкают до отказа, следует ввести уроки, где вам будут рассказывать о всех способах, которыми совершается подлость. — Вам бы пара уроков этикета не помешала, — заметила Анна. — О, ну раз уж у нас обмен полезными советами, то я бы рекомендовал вам к прочтению, — Ларс протянул ей Сапония. — Немного пафосно, но вполне познавательно. Анна пожала плечами, отмахиваясь. — Я читала, — это было правдой. Хотя, ради той же правды, помнила она о содержании сего сочинения немного. Но Ларсу знать об этом было совсем не обязательно. — В самом деле? — А вы думали, что я читаю только сказки? — она посмотрела на него с вызовом. — Да, и я уверен, что не ошибаюсь. — Я — принцесса, я получила соответсвующее образование. — О, ну тогда вы, наверное, сможете назвать мне ещё несколько трудов этого уважаемого философа, — он снова указал на Сапония. — Только самые важные, не нужно перечислять все сорок шесть сочинений. Хотя, я не сомневаюсь, что вы можете. — Да кем вы себя возомнили? — возмутилась Анна с жаром, брызнувшим на щеки. — Я не собираюсь перед вами отчитываться! — Ну, в таком случае, прошу прощения, но я останусь при своём мнении. — Пожалуйста, — поджала губы Анна. — Но только не думайте, что вы хоть что-то знаете обо мне. Или о ком-то ещё. Только строите из себя пророка, но знаете что, я согласна с Ингрид — вы самый большой дурак из всех, кого я встречала. Ларс снова рассмеялся, на этот раз так громко, что его хохот прошёлся эхом по пустынной библиотеке. — Ну, хотя бы в этом списке я первый, — его улыбка приобрела ещё более самодовольной оттенок. — Дорогуша-Ингрид, это очень в её духе. Но что ещё ей остаётся, бедняжке, если она в меня влюблена. Анна выгнула бровь. — Ингрид? В вас? — Да. Уже… — он показательно принялся загибать пальцы, делая вид, что считает. — Пять лет. Удивительно, какими прочными бывают детские привязанности. — Ни за что не поверю в эту чушь! — Почему бы это? Откуда вам знать её? Или меня? Анна поняла, что её обвинение было обращено против неё и замялась с ответным выпадом. На её удачу, ей и не понадобилось ничего отвечать, потому что снова хлопнула дверь, и в их беседу вторглись новые лица. — Ларс! Что ты здесь делаешь? — леди Ноэль в темно-зелёном придворном платье воинственно рассекала коридор между шкафами. — Отец ищет тебя по всему дворцу. Следом за герцогиней показалась торопливая фигурка принцессы Южных островов. — Прошу прощения за моего брата, принцесса, — произнесла леди Ноэль, завидев Анну. Хотя, на самом деле, было бы вернее, если бы эту фразу сказала Катарина. — Он больше не будет вам докучать. — Все в порядке, — ответила Анна. — Мы просто разговаривали. — Сейчас же возвращайся в тронный зал, — процедила леди Ноэль с несвойственным холодом в обычно нежном голосе. Она казалась непривычно напряжённой, как натянутая пружина. — Я скорее отправлюсь на каторгу, чем буду участвовать в этом дешевом спектакле. — Тебя никто не спрашивает. Иди к отцу. Немедленно. Её синие глаза сурово и решительно смотрели прямо в чёрные глаза Ларса, на сей раз лишенные всякой иронии, и какой-то немой диалог происходил между братом и сестрой в эту минуту. Анна и Катарина наблюдали за ними до тех пор, пока Ларс не издал надменного фырканья. Он слегка дёрнул головой, как будто хотел отвернуться, но потом передумал, и направился к выходу. — Ещё раз прошу прощения, Ваше Высочество, — леди Ноэль присела в неглубоком реверансе и ушла следом за ним. Анна смотрела, как шлейф её платья, вышитый золотыми крокусами, вьётся вслед за её быстрыми шагами. — Бедный дядюшка Карл, — сказала Катарина, тоже глядя вслед герцогине. — Он не заслужил такого сына. Несмотря на слова Ларса о собственном отце, Анна тоже так думала. Но, все же, чем дальше, тем больше ей казалось, что она не понимает ни его, ни вообще людей. А может быть, она лишилась за последнее время слишком многого, и потому чувствовала себя такой потерянной. — Ларса опять исключили из университета, — сообщила Катарина. — На прошлой неделе он сказал что-то ужасное о монархии и публично оскорбил королеву. Он и раньше делал много глупостей, но теперь канцлер Фортхейн хочет наказать его по всей строгости закона. Герцог притащил его сюда извиняться и просить помилования, но этот болван упирается и ведёт себя как последний эгоист. Честно говоря, каторга бы ему не помешала, как я думаю. Анна невольно усмехнулась, хотя ей было отнюдь невесело. Катарина тоже казалась мрачной. Она тяжело вздохнула, коснулась рукой шеи, как будто ей давил воротник платья, и взглянула на кузину. — Анна, мне очень жаль, — сказала она тихо. — Насчет Ханса. Я никогда не могла подумать, что он способен на подобное. Воспоминание о Хансе больно впилось в сердце. Анна почти успела забыть о нем, теперь же чужое сочувствие утвердило её в том, что она была не просто обманута, но и выставлена на всеобщее обозрение как какая-то наивная дурочка. Она не была гордой и её не задевала жалость, но это все равно было трудно переносить. — Он поступил, как последний мерзавец и…по правде говоря, я больше не хочу иметь с ним ничего общего, — продолжила Катарина. — Я, впрочем, пойму, если и ты не захочешь иметь дела со мной. — Ты ведь не виновата, что он твой брат, — Анна слабо улыбнулась и протянула ей руку. — Я по-прежнему хочу, чтобы ты оставалась моей подругой. Тем более, что других у меня нет… Катарина крепче сжала её ладонь в своей. — Ты всегда можешь рассчитывать на меня. Она почувствовала, что сейчас расплачется и отвернулась. Катарина мягко обняла её, проводя тёплой ласковой рукой по плечу. — Тяжелые времена пройдут. И все снова станет, как прежде. Анна обняла её в ответ, ничего не желая сильнее, чем просто поверить её словам. Но она знала, что как прежде уже не будет.