под одним солнцем

Тоору мельком успевает взглянуть на часы: те неумолимо показывают 13:20. Иными словами ― десять минут до начала матча за выход в финал школьного чемпионата в Сендае. Играют… ― Сейджооооо, ― тянется за дверью девичьим многоголосием. «Звучат они удивительно в унисон», не без самодовольства думает Тоору. Всё-таки годы поддержки их команды не прошли даром для поклонниц. И… ― Гоу, гоу, летс гоу, Датеко! Эта кричалка — примерно как боевой хор викингов. Устрашающая и притягательная одновременно: слогана Датеко все немного побаиваются, но притом сложно найти на всём стадионе Сендая человека, у которого она не заедала в голове и кому не хотелось бы влиться в отлаженный выкрик. Каждое столкновение воплей вызывает у Тоору новую волну мурашек по позвоночнику. Ива-чан бы его убил, надо сказать. Потому что мурашки совершенно не связаны с грядущим матчем, с волнением за результат и с мыслями о том, как он и вся Аоба Джосай выйдут на площадку и порвут чёртовых работяг нахрен. В подсобке стадиона Футакучи Кенджи закусывает Тоору губу ровно под вздымающееся облако пыли со старых матов и новый куплет хора викингов. В подсобке стадиона Тоору плавится в руках капитана вражеской команды и бесстыдно тискает его задницу, пока в коридоре мечется тренер Сейджо. ― Найдите мне Ивайзуми немедленно! ― выкрикивает он, и у Тоору на мгновение мертвеют ступни. Всё-таки годы с волейбольной командой не прошли даром не только для девочек. Тренер отлично изучил слабые места всех игроков. Ну, по крайней мере, хочется верить, что всех ― а не только самого Тоору. ― Ивайзуми! ― грозно повторяет тренер. По коридору топочут ноги, Футакучи гнусно ржёт прямо Тоору в ухо. И целует его одновременно. Ржёт и целует, ржёт и облизывает, ржёт и кусает мочку. Юлий Цезарь, не иначе. Отлично совмещает совершенно несовместимые дела. ― А чего они не ищут тебя? ― хихикает он. Тоору откидывает голову назад и смеривает его надменным (как ему хотелось бы верить) взглядом. ― Меня бесполезно искать. Кроме Ива-чана, никто не справится. ― Ты так известен своим долбоебизмом? ― Я так известен тем, что довожу до идеала всё, за что берусь, ― шипит Тоору в ответ, и Футакучи целует его в губы. Вроде бы не ради того, чтобы заткнуть? Нет, конечно. Ива-чан имеет право думать, что Тоору регулярно несёт чушь, но Футакучи-то худший сендайский балабол, все знают. ― Аоне-кун, а ты что тут делаешь? ― раздаётся в опасной близости от двери голос Ивайзуми, и уже наступает очередь Футакучи леденеть от ужаса. Тоору отлично чувствует холодок на его пояснице и от всей души мстит за каждый смешок: медленно гладит полоску кожи над волейбольными шортами, чуть-чуть оттягивает резинку, а потом хлопает ею по телу. Футакучи как будто пытается свернуться в клубок прямо здесь. Словно это помешает Аоне разглядеть подозрительную подсобку своими безбровыми глазищами. Словно он не создаёт кучу подозрительных шумов самими своими попытками уменьшиться в размерах прямо в объятиях Тоору. ― Пятиминутная готовность, ― резко бросает тренер на той стороне. Мир делится пополам. Целая огромная его половина концентрируется в крошечной подсобке, среди запылившихся швабр и матов, на которых Тоору с Футакучи уже успели поваляться вчера. Другая ― ждёт за дверью, вся шумная, крикливая, грозная, полная спортивного волнения. Тоору ту другую половину очень любит, но сейчас возвращаться туда совсем не хочется. ― Мы и без капитана справимся, ― грозно цедит Ива-чан. Тоору быстро-быстро целует Футакучи горло, вылизывает дёрнувшийся кадык и даже успевает решить чудовищную дилемму: ставить ли засос на изгибе шеи. Ставить. Ровно под попытку Ива-чана поддеть жуткого Аоне вопросом: «Но ваш-то капитан небось ещё бесполезнее нашего?». ― Вообще-то от меня огромная польза. ―Тоору триумфально распахивает дверь одной рукой и поправляет себе причёску второй. ― Благодаря мне средний уровень красоты в нашей команде взлетает до небес. ― Сейчас ты у меня взлетишь, ― привычно обещает Ивайзуми и закатывает рукава олимпийки. Тоору даёт уволочь себя за шиворот и с удовольствием слушает ругань («Где тебя только носит, я всех твоих фанклубных обежал, матч через минуту, Дуракава»). Старина Ива-чан, на него всегда можно положиться. Напоследок Тоору оглядывается: Футакучи никто никуда не тащит и не отчитывает, Аоне просто смотрит на него, и Футакучи пулемётной очередью строчит одно оправдание за другим: ― Да успел бы я, всё в порядке, не кипеши. Слушай, Аоне, никто меня не бил, куда ты пялишься? Ну синяк и синяк, ударился. Блин, да ты на него посмотри, он поднять может только лак для волос, куда ему меня побить? Всё, хватит, отстань от меня. Что значит, ты ничего и не говорил?!