«…однако содружество двух хищных организмов в одной системе считается скорее исключением из правил. Одно из существ в таком случае играет роль приманки, а второе отвечает за активные действия и охоту…» Энциклопедия Кайетты
ЛАЙЛ ГРОСКИ — Отлично, — сказал я, с наслаждением сдувая пену с пива. — Просто замечательно. Расчудесненько. Славно. Юный «удильщик» Найжи в ответ поперхнулся своей яичницей. Может, считал, что у такого как я, не может быть ничего особенно славного. Может, яичницу попросту переперчили — хозяин таверны «Красный перчик» был настолько горячим южанином, что остротой отдавало даже пиво. — Ему б у нашей кухарочки поучиться, — ухмыльнулся я, безмятежно перемалывая зубами тушёное мясо. — Если, конечно, голова не сгорит после третьей дегустации. Связного Гильдии слегка передёрнуло от уровня моей безмятежности (или от количества перца). Ну, и ещё он налился алым от бородёнки до нежных кудрей. Но сдаться — не сдался и мужественно выкашлял вопрос: — Значит… внедрился нормально? — Свой парень, доверяют больше, чем себе, — почти что правда, если учесть, что Арделл радостно взвалила на меня не только переговоры с особо рьяными заказчиками, но и дела с кормами. — Никаких проблем, я ж говорю. А, да. И совсем необязательно было посылать за нашим устранителем тех типчиков — Джерк и как бишь его… вечно забываю его дружка с арбалетом. Баки, Барни, Бекки… — Берти. — Да, я же и говорю, дурацкое имя, — я подцепил славный ароматный кусок говядины, отправил в рот и потушил пожар добрым глотком пива. — Думаю, до вас уже дошли слухи, насколько феноменально они облажались. То есть, у меня-то сомнений в этом и не было, Джерк никогда умом не отличался, но чтобы уж так… Серьезно, эта парочка чуть мне проблем не создала — не говоря о том, чем там с ними кончилось. Кому в Гильдии вообще в голову стукнуло послать их за нашим «клыком»? Вообще-то, Найжи и не должен был знать ответ — я на него и не надеялся. Так, возмущался, попутно расточая восторженные улыбки смуглому хозяину по поводу его стряпни. Но связной, видно, отличался хорошим слухом. — Ну, Стольфси поручил это мне… Кажется, ты говорил, что был бы благодарен, если бы он куда-то исчез. Эти двое как раз были свободны… — Я такое говорил? — удивился я сквозь пиво. — Ну, я же не в том смысле. Давай-ка договоримся, парень: если я решу убрать кого-нибудь из коллег — я обозначу это прямым текстом. Что-то вроде: «Этот Нэйш мне мешает, и ему нужно как можно скорее подохнуть от чужих рук. Желательно бы избрать вот какой способ». Уж ты поверь, я обрисую всё как следует. Связной малодушно глотнул воды со льдом и наконец-то вернул свой цвет лица. Жаль только — не стал блистать сообразительностью. — Так значит, нужно всё-таки убрать этого Нэйша? — Его?! — поразился я, в негодовании взмахнув пивной кружкой. — Да о чём ты, вообще? Я же как раз талдычу — не говорил я ничего такого! — То есть, у тебя нет с ним проблем? Смуглый хозяин прищёлкнул языком и расплылся в улыбке, наблюдая за тем, как я кидаю в топку организма пылающие от перца куски мяса. Пиво, кажется, шипело внутри. — Ни-ка-ких, — заверил я по слогам, — сам удивляюсь, только мы сработались просто на заглядение. Оказался отличным парнем. Можно сказать — мы с ним теперь лучшие на свете друзья. Может статься, он даже подсобит мне в моём маленьком дельце — конечно, не зная, о чем идет речь. Просто по дружбе, понимаешь ли. К слову, ничего не слышно о том — что за задание? Найжи глазел подозрительно. Может, не верил, что человек способен поглощать такие блюда, не валясь под стол и не хватаясь за горло. Может, не доверял блаженству на лице. Хотя «крыса» — вообще не то существо, которому стоит верить. Связной мотнул головой — нет, мол, никаких новостей. Внедряйся дальше и не смей хныкать о том, что ты уже два с лишним месяца как в питомнике, твоя бляха — в столе у Стольфси, а твое задание даже на горизонте не маячит. — Но зачем-то же вы мне назначили встречу в этом чудном местечке? Не затем ведь, чтобы расспросить про внедрение — припоминаю, я отчёт-то сдавал ещё в прошлом месяце, на Луне Целительницы, а сейчас уже время Мечника к концу подходит. Что, мне наконец сообщат, какое задание я должен сорвать? Или Гильдия просто осознала мою важность и решила угостить чудной кухней? — парнишку передёрнуло, и он опять закашлялся. Хотя может — он это от нестерпимых ароматов специй. Или дымов водных трубок, которые в низком, полутёмном зальчике сплетались в единую непроницаемую завесу с запахом сладкого дыма и перца. «Потеря активов, — наконец разобрал я сквозь перхание. — Джерк и Берти». Само-то собою, Гильдия лишилась аж двух пар рук (не слишком ценных и не слишком чистых, но всё равно). Гильдии хочется узнать — в чём там дело. — Идиоты, — любезно дал я ответ родной организации. — Полезли куда не надо не вовремя. Чуть было дело мне не запороли. Ну, и сами поплатились. Еще что-то? Кокетливо стреляющая глазками смуглянка поставила на столик водную трубку. Хозяин из-за стойки сделал широкий жест: от всей южной души — для дорогого клиента, способного с таким аппетитом поглощать его стряпню. — Подробнее, — придушенным голосом попросил Найджи. — Гильдия хочет знать — что там случилось. Я кивнул — подробнее так подробнее. Неспешно взял с подставки причудливо изогнутую трубку с водным резервуарчиком посередине. Щипцами приложил к табаку алый уголёк из маленькой жаровенки, здесь же, на подставке. Затянулся, услышав ободряющее бульканье воды, впустил в себя ароматный дым… Почти заглушил неистовый визг внутренней крысы.* * *
Это дельце на меня свалилось в обилии цифр. — Шесть пропавших, — сказала Арделл, присвистев в питомник с выезда в компании Мел и Хааты. — За трое суток. Хозяин платит двадцать золотниц за расчистку территории. Земли Вольной Тильвии, и в четырёх милях там — портал, который держат контрабандисты. Гнуснейшая перевалочная база. Всё истыкано их тавернами, и меня там в лицо каждая собака знает. Да ещё там куча всякой швали — так что дело, так сказать, может оказаться слегка криминальным. Пауза, которая показывает, что вариантов у нашего «тела» при таком раскладе не особенно много. — Кейн… Приятно, когда тебе доверяют, да. Я-то уж думал, Луна Мечника пройдет слишком спокойно — подумаешь, спятивший феникс, так то в начале месяца. — Да запросто. Можно сказать — я там в лицо каждую собаку знаю. — Отлично, идёшь с Рихардом. Для кого бы это отлично, позвольте спросить?! Коротенькая подготовка тоже неожиданно вылилась в цифры. И в обсуждение гардероба. — Но ты же не в этом туда пойдешь?! — возопил я, когда увидел Нэйша в привычном белом костюме модели «три недели кройки, два месяца подгонки, портной когда-то шил для королевского двора». Нэйш пристально изучил состояние брюк, разгладил почти невидную морщинку на лацкане сюртука, и принялся за оценку моего походного варианта (модель «заслуженная», тщательно собранная из различных коллекций — от «слёзы портного» до «рвота раскройщика»). — В белом. Ты собираешься туда в белом? Физиономия устранителя говорила, что проблем он не видит в упор. Подумаешь — цвет жрецов, привидений и траура, в конце-то концов. — Оставим то, что ты выглядишь, будто хоронить кого собрался — это по профессии, но ты понимаешь, что в тавернах контрабандистов толчется самый разный народ? И там не очень жалуют тех, кто хоть чем-то выделяется? В особенности если кто-то заваливается к ним в костюмчике за полторы сотни золотниц. На этом месте я побился с крысой об заклад, что не получу прямого ответа. И выиграл. — Лайл. Я польщён. Ты в курсе цен на таллею? — осведомился устранитель и смахнул с костюма невидимую пылинку. — Я вообще удивительно осведомлённый человек, — потому что мне пришлось разорять портняжный бизнес, но об этом не будем. — Знаю, например, что все модницы мечтают о свадебном платье из такого материальчика. Правда, с золотистой вышивкой и не белого цвета. Ещё знаю, что на землях Тильвии уж наверняка найдется эксперт покруче меня. И через десять минут, как ты там появишься, с тебя захотят твой костюмчик снять — уж ты поверь мне, не чтобы пригласить тебя на развесёлую вечеринку нагишом. Доступно? В ответ устранитель осведомился, мне-то какое дело до его гардероба. — Потому что ты же не расстанешься с сюртучком по-доброму и влезешь в драку, а с тобой прирежут и меня — просто потому что мы знакомы. Нэйш еще секунд пять делал вид, что размышляет. — Так сделай вид, что мы незнакомы, Лайл. Пожалуй, это звучит даже излишне привлекательно, а? Это звучало, как мечта моей жизни, что я тут же и озвучил вслух. Цифры продолжали кружить над моей бедной головушкой — наподобие стаи горевестников. Готовых ежеминутно гадить на голову. К месту прибывали порознь и разными способами — как истинно незнакомые люди. Моя цель была до умиления привычной — порыскать, поспрашивать, побеседовать с заказчиком. Нэйш должен был заниматься трупьём и следами. Встречу назначили около двух часов в местном средоточии еды и ночлега «Семь рыбок». Я прибыл в половину второго, потрёпанный и хмурый. Нэйш заявился без пяти два, свеженький и невозмутимый, в сияюще-белом. Драка вспыхнула минут через пять. А закончилась где-то через тридцать секунд.* * *
«А я и говорил!» — подумал я с некоторой гордостью, когда милые любители здешней выпивки (контрабандисты, торговцы, воры, размалёванные девицы) дружно этой самой выпивкой подавились. Явление Премилосердной Целительницы Тарры в разгар обеда вряд ли произвело бы такой фурор. Потом местные затеяли разговор взглядами: «Это еще что за птаха?» — «Кто развлекаться?» — «Я, мне нужно самоутвердиться с прошлой кабацкой разборки!». После этого очень дисциплинированно составилась делегация из разных компаний. Завсегдатаи-задиры из тех, которые и средь бела дня протирают штаны по темным заведениям, а пырнуть магией приезжего считают за особую радость. Я сидел себе смирно в уголке и наслаждался мясным пирогом и зрелищем. Местные эксперты по моде подобрались на загляденье. Дюжий контрабандист с пудовыми кулаками. Мятый пропойца с кастетом. Молодой и горячий маг воздуха — точно какой-то искатель приключений. Неприкаянное шатало из тех, которые вечно клянчат денег и вечно встревают в драки: отрепья и трижды сломанный нос. Четверо, ага, вот и пятый, для ровного счета. Меленький, нервный и что называется опасный. Из тех приятных людей, которые с детства интересуются у прохожих по подворотням — кошелёк или жизнь. Похоже, заводила, и первый удар будет за ним. Сто раз видел такие драчки, так что точно могу предсказать — как оно случится: сейчас честная компания подвалит к устранителю. Меленький начнет, ухмыляясь: «Эй, красавчик, ты не заблудился тут?» Дальше пойдут шуточки и придирки: а чего это костюм такой белый, а сколько стоит, а дай поносить. Дальше — в зависимости от поведения жертвы, но зная Нэйша — он доведет их одним своим выражением лица, так что пойдет: «Ты что же, нас не уважаешь, а?! А ну, выйдем, поговорим, франтик». В общем, наслаждаться мне осталось минут пять, а там уж вскипит — на улице ли, здесь ли… Даже и непонятно — за кого тут болеть. В конце концов, если бы эти молодчики избавили мир от Нэйша — я бы им спасибо сказал. Меньше на одну помеху. Устранитель как раз успел перекинуться парой слов с хозяином — расспрашивал, похоже, не про меню. Мелкий и главный, поигрывая ножичком напоказ, похлопал Нэйша по плечу и вдохновенно начал: «Э-э, красавчик, а ну…» Почти успел состроить гнусную ухмылку. Почти. Потому что миг спустя Нэйш крутанулся на месте, сдергивая чужую руку с плеча, вывернул задире кисть и коротко ткнул пальцами мелкому в кадык. Парень захрипел и покачнулся — с этой самой ухмылкой. Гнусной и недосостроенной. И упал на двоих товарищей — да нет, Нэйш его толкнул, попутно успел отобрать нож, убраться от свистнувшего у виска кастета и пригвоздить к стойке рукав пропойцы. Мимоходом стукнув того по почкам — потому что мужика отчаянно скрючило. Контрабандист замешкался, кулак выкинул вперед с большим опозданием, так что кулак угодил в воздух. Потом громила схватился за плечо и взвыл, покачнулся, попытался рухнуть и задавить массой… Опять не успел: рука устранителя выметнулась сбоку, скользнула под другим плечом молодчика. Подмышка-грудь-шея — контрабандист как-то странно обмяк и потому стал отличным щитом от двух последних. Которые тоже не успели понять. Мне исход стал ясен секунды примерно через три-четыре после начала драки. Еще я понял, что давным-давно, в лагере надзиратель Стрелок развлекался — вел себе и вел неспешную завораживающую пляску смерти. Не торопился — с одним-то противником. Сейчас устранитель двигался так, что половину его движений нельзя было отследить — скользко, исключительно быстро. Даже стал казаться более хрупким. И — черт, он даже преимущество в росте не отыгрывал, а оно было в трех случаях из пяти! В движениях у Нэйша была жутковатая продуманность, практичность, почти скупость, но каждый удар находил цель. Слабую точку. Вжик-вжик — мелькнули пару раз манжеты, и шатало в перьях убыло в несчастливый мир грез. Юный искатель приключений оказался умнее всех — он увеличил дистанцию и вломил магией. Не приветствуется в кабацких драках — особенно в помещениях. Но паренек слишком уж перенервничал. И перенервничал еще больше, когда его удар будто разбился о невидимый щит. Грохнули кружки, висящие над стойкой. Нэйш размеренно шагнул вперед — плотно сжатые губы, широко раскрытые глаза — и наконец использовал преимущество в росте. Просто рванув парня на себя и коротко приложив его головой в стойку. Потом не спеша окинул взглядом тела — будто созерцал прискорбный беспорядок с своей комнате. Поправил сюртук. Осмотрел зал, как бы вопрошая — у кого еще проблемы с белыми костюмами? «Что это вообще было?», — ощутимо подумали за всеми столиками. Крыса внутри меня подавилась моей несделанной ставкой. Взвизгнула — давай уже, несись со всех лап, чего застыл. А то ты же местных знаешь, тут сейчас такое… — Ва-вашей милости, может, тут не нравится? — льстиво выкатился я из-за столика к Нэйшу. И забубнил, что знаю отличное заведение, покажу всего за пару монет, проведу лучшим образом, и публика там приличная, да-да-да… Подметал пол воображаемым хвостом и скрипел воображаемыми же крысиными клыками — пока устранитель не торопясь шествовал за мной к двери. Кажись, половина народа в зале мне завидовала. Половина — считала покойником. Так что шансы оставались. — Мы могли остаться там, — заметил «клык», когда я бодро ломанулся по узкой воровской тропке меж сосен и валунов. — После того, что ты устроил? У местных длинные языки, а у этих ребят были дружки, кроме всего прочего. К слову, знаешь… обычно в кабацких драках принято дожидаться, пока противник как минимум договорит. Вдруг они, ну, не знаю, хотели взять у тебя адрес портного. В романах, которые так обожала бывшая супруга, благородные герои еще и ждут, пока противник размахнется. Нэйш точно не читал подобной литературы. — У них был нож, Лайл. Разговоры в таких случаях — трата времени. Куда мы сейчас? — Подальше от подозрений, что я тут в твоей компании. Крыса внутри ёжилась и почёсывалась нервно, шмыгала глазками: тропки-тропочки, холмы-овраги, валуны, какой-то гуляка тянет разудалую песню, вдалеке по тракту ползёт явно контрабандный обоз. И как назло же — разгар дня, а народ тут жадный на пришлых, а я торчу на виду с напарником-мечтой. Требовалось срочно зашиться куда-то, где всем наплевать на белые костюмы из таллеи. Спасибо еще — мне были знакомы тут не только собаки, но и злачные места. — Ты всегда с местными так и общаешься? — только и спросил я по пути. Получил в ответ насмешливое пожатие плечами. — Иногда приходится. Как он вообще работает в группе Арделл, если после него вечно остаются кучи тел? И если он ухитряется с такой настойчивостью нарываться на всех вокруг? До нужного холма пришлось отшагать с полмили по самой что ни на есть дружелюбной местности: пара притонов, пара бараков, сколько-то хуторов. Кусты таинственно-разбойничьего вида (в вечно раздробленной и разорванной на куски Тильвии, вотчине магнатов и местных князьков, других кустов и не бывает). Здесь вообще всё выглядит слегка небрежно и как-то залихватски. Овраги и разбросанные тут и там валуны; остатки стен и старых крепостей, в которых невесть что гнездится; развесёлые заросли кустов, и вечные тропки, перевитые ручейками. И останки храмов. Народ селится попросторнее, отдельными имениями-шайками-поместьями, и почти каждый тут с чем-то интересным да повязан — с пиратами, контрабандой, браконьерством. Местная знать не препятствует и сама же с этих промыслов живет — разве что только между собой передерутся. Словом, вольница, раздолье, головная боль для Службы Закона и золотое дно для ребят вроде меня, из Гильдии. Всегда сыщется работенка или пристанище — от условно приличного до самого гнусного. «Сладкий дымок» относился к категории «средней гнусноватости». Прокопчёная дверь качнулась, выпустив в лицо облако прогорклого дыма. Восемь ступенек вниз — в чадную преисподнюю, где не видно силуэтов. Лежанки и мерное бульканье водных трубок. Белые, зеленоватые, желто-серые дымы. Мерное бормотание сквозь зубы, кашель, хихиканье, мимо которого пробираешься — и путь кажется бесконечным. — Две трубки в кабинет, — шепнул я подплывшей тени, когда она обрела плотность и подергала за рукав. Слегка задержал дыхание и поплыл следом за хозяином — мимо рыданий, облаков дыма, песен, рвоты, звуков страстных причмокиваний. В кабинете — крошечном обшитом темном деревом закутке — воздух был получше, но и наплевано оказалось как следует. По стенам разгуливали тараканы-токсикоманы. Под взглядом Нэйша, кажись, даже им стало не по себе. — Что? — огрызнулся я, втискиваясь за стол. — Мне так спокойнее. Если тут кого-то и возмутит твоя неотразимость — он решит, что накурился до чокнутых убийц в белом, ну или как-то так. Тут у тебя хоть не будет шанса кого-то убить. Боишься испачкаться — постой у двери. — Шанс всегда можно отыскать… при желании. Лайл. Правду сказать, меня отчаянно грела по пути мысль о том, как устранитель пытается умоститься на краешке скамеечки, закрывая рот и нос беленьким платочком. Но Нэйш скользнул за столик как ни в чем не бывало, порылся в наплечной сумке, извлёк антидотную маску («При работе с серными козами и прочими тварями, выдыхающими газ», — подсказала медовым голосочком нойя из памяти). Маску «клык» старательно приладил на физиономию — наглядно показав, что он думает о «Сладком дымке». Девятеро и Единый — он безнадежен. Бедный хозяин, зашедший с жаровней и трубками, охватил глазами зрелище, забыл взять деньги и тихо убыл восвояси. — Серьезно? Маска для работы с особо вонючими тварями? — Предпочитаю не сокращать себе жизнь, — преспокойно донеслось из-за черной ткани, — по крайней мере — не вредными привычками. То есть, вышибать мозги опасным бестиям, затевать драки направо-налево и выводить одним своим видом всех окружающих — это-то для него нормально. Но вот пить-курить-вдыхать дым — ой, как вредно. — Боженьки, ты еще и ханжа, — выдохнул я с тоскою, берясь за одну из трубок и примериваясь к угольку в жаровне. — К слову, не такой тут плохой табак, не даматский, но сорта хорошие. Тебе бы, может, и полезно было. Устранитель задумчиво обозрел жаровню и вторую трубку. Судя по всему, он намеревался использовать то и другое в меру своей фантазии. — Расслабься, вторая тоже для меня, — буркнул я, подтянув поднос к себе. — Мне, знаешь ли, как следует надо отойти от всех этих сплетен-новостей. Ты не слыхал разве? У нас тут, понимаешь ли, жуткая история о ночных болотных девах, выпивающих кровь. Как есть, вурдалаки. Местные вовсю запасаются осиной, готовятся отрезать всем подряд головы и начинять чесночком. Уже ходят слухи о бабах, которые перекидываются то в змей, то в летучих мышей… От души затянулся, забулькал трубкой. И почти поверил в темноте кабинетика, подсвеченной только углями жаровни: я в компании ребят из Гильдии, а то и где-нибудь в незнакомой таверне, байки травлю… Вам, ребята, какие байки? У меня вот жутко-таинственная — стало быть, про нашего заказчика. Оный заказчик, древний господин Ивверт, обитает в миле отсюда, в старинном поместье (обязательно должно быть поместье-развалина, всё мхом обросло, руины да заколоченные окна). А ещё есть при поместье здоровущий парк, где раньше был вир, только вот водный портал уж полсотни лет как заболотился и работать перестал — оттого и парк пришел в негодность, и у господина Ивверта денежек стало меньше. Только этот старикашка (желтовато-сморщенный, мелкий, с хитроватой бороденкой) — оказался непрост и нашел себе другой способ прожить: собирать на своих угодьях виряк серебристый. Лотос такой, для зелий и снадобий ох как ценится, с руками отбирают, потому как редкий. Так вот, каждый раз старикашка-Ивверт засылал в свои болотные угодья сборщиков. «Ну, — потопнет кто, — это он мне плаксивенько сказал, он так и пытался из меня жалость выжать, — ну, иногда разбойники местные оберут… Но чтобы такое!» Да-да, так, ребятушки. Он всё жаловался на убытки, тощий старикашка, и рассказывал, что он-то тут точно ни при чем, и двое первых пропавших были пришлыми, так что он посчитал — они просто сбежали, чтобы продать урожай на стороне. А потом третьего нашли на крыльце поместья с изорванной шеей, и он себя не помнил и лопотал что-то про прекрасных дев, умер под утро, а товарища его и вовсе не отыскали. Конечно, — всхлипывал и трясся старикашка, — конечно, он двух охотников из местных тут же и нанял, он всё честно, и они честно стерегли-выслеживали, только вот как-то вернулись с утра сами не свои — напевают песенки и имен своих не помнят, а повсюду кровавые следы. А на следующую ночь — пропали оба, и окна-то распахнуты! А служанка еще говорит — крылатую бабу видала, волосы как золото, сама шипит как кошка, глаза зелёные… Ну, и местные вроде как в округе тоже пропадали, да, ребятушки. Молва дело неверное, кто-то вообще говорит — эти самые болотные девы три десятка уже схарчили. Приходят — кто говорит с болот, кто утверждает — от самого поместья… приходят, зовут под окнами, а потом кровь выпьют, змеей обернутся и шмыг себе подальше! А про старикашку Ивверта ходят слухи, что душу он продал, совсем как Хромой Министр. Вот у него теперь поместье проклятое, а эти самые девы — это его жена покойная и дочь. Пришли из Водной Бездони народ баламутить. Так вот, ребятушки… Тут я затянулся впустую, малость встряхнулся и обнаружил себя в темном закутке, в компании с Нэйшем. По столу бестолково, кругами, носился особенно упёртый таракан. В красноватых отсветах от жаровни плавали клубы дыма, оборачивались — то девой, то кошкой, то какой-то крылатой гадостью с семью хвостами. Помахал рукой, разгоняя дымы. — Так вот, заказчик еще и суеверен до чертей водных и уверился, что это по его душу. Заколотил поместье, запасся серебром, говорить с ним нельзя с десяти футов, потому что питается, похоже, только чесноком. Жжет свечи, возносит моления Девятерым, Аканте, Единому и всем древним духам. Но я так думаю — еще пару исчезновений, и местные спалят его поместье сами. Народ тут не любит непонятную дрянь, а когда она случается — живо идет разбираться. Ты, наверное, видал это сегодня в «Семи рыбках». Нэйш только хмыкнул, задумчиво гоняя по столу таракана длинным пальцем. Бедолага носился как одержимый, стремясь не попасть в коллекцию. — У тебя-то что? Напал на след болотных дев? Мне связываться с Арделл и просить побольше серебра? Ответный жест Нэйша обозначал, что по местности нарыть ничего особенного не удалось. — Следов немного, и без знания троп в болотах… По кромке болотистой местности есть кровь и кости мелких животных. С телами вышло сложнее. — …потому что местные их жгут из опасений — а если встанет и пойдет кусать? Утвердительный жест. — Мне удалось увидеть только одно. По характеру укус напоминает следы от челюстей болотной гидры, но вот что странно — из тела выпущена кровь. Гидры обычно обволакивают кольцами и утаскивают в трясину, где поедают жертву полностью. Да уж, утешительные известия. Я прищёлкнул пальцами. — А как насчет местных смельчаков, которые якобы смогли сходить на болота, навидались там дев и вернулись целехонькие? Слухи ходят, знаешь ли. Нэйш кивнул — слышал. — Одного я смог найти — брат местного врача. Обескровлен, без памяти, не помнит даже своего имени. Укусы те же. Ещё один или два чувствовали себя лучше, но, кажется, пропали этой ночью. — Открытые окна, крылатые бабы, — ну да, ну да, я с утра этого накушался. — Трое, стало быть? А в слухах вот — то четыре, то пять, только вот имен не называют, ну оно и понятно. Родные будут всеми силами скрывать — кому охота, чтобы твоему родственнику отрезали голову и набили чесноком. Если чего кому и скажут — это разве что докт… Тут я замер и тихо постучал трубкой по столу. Потом поярче раздул огни в жаровне. — Знаешь, что я тебе скажу? У тебя безупречный вкус. И отличный костюмчик. Нэйш отнесся к комплименту с обычным «да неужели» на той части лица, которая не скрывалась за маской. На мою ухмылку он смотрел, пожалуй, с подозрением. Да чего там, если б я мог — я сам на себя бы так посмотрел. Крыса повизгивала — ею владело лютое веселье.* * *
В очередную таверну я ввалился уже ближе к вечеру — спасибо ещё, что таверн, кабаков, гостиниц и постоялых дворов в этой местности понатыкано гуще, чем храмов в Энкере. Плюнь — попадёшь. На сей раз я и выбирать не стал — завалился в ближайшую, во всём своем неприглядном виде. В каком еще быть виде прикажете, если только что четыре часа шастал по всем притонам и хуторам околицы, выспрашивая, нет ли в них больных? А то, понимаете ли, тут у нас доктор с севера приехал. Да, потому он в белом. Нет, не жрец, хотя и немного жрец, видите — рожа какая серьезная. Без бороды — это пока что, потому что прямиком из Академии (на накладную бороду или хоть бакенбарды напарничка уговорить не удалось). Интересуется болезнями редкими-странными-интересными, потому что специалист во всем. На долю Нэйша я оставил с сосредоточенным видом чертить завитушки в блокноте. Зрелищи получилось что-то до того внушительное, что верили даже слишком хорошо. Потому стоило некоторого труда отмазываться от всякого рода ненужных болячек, типа застарелого ревматизма, мужского бессилия и даже одного шишака на ноге «во какой, как яблоко, нет ну вы гляньте, гляньте!» Всё-таки удалось к исходу четвертого часа выцепить нужного паренька — того самого, который в компании выпивших смельчаков тоже решил «заглянуть под подол лунной девке». Заглянул он очень даже основательно. — Она меня позвала, сама позвала, — повторял, улыбаясь отвлеченной, мечтательной улыбкой. — Дала мне лотос и целовала… и звала… такая… светлая… а вы кто? Это он не нам — это он своей сестре. Сестра стояла в дверном проеме, всхлипывала и просила «никому не говорить, боюсь я, убьют его, не то подумают». И сама на брата поглядывала со страхом. Потом еще все спрашивала, когда мы вышли: а точно неопасно, если рядом с ним? А если он нападет? А кровь-то пить не будет, да? — Полюбила, — твердил кудрявый паренек, пока Нэйш его осматривал на предмет укусов, — она меня полюбила… лилию дала мне… болотную а… нет, как я пошел туда, я не помню… куда? Ну, к ней же, она же меня полюбила. Но я… я не помню. А вы кто? Своё имя и возраст девятнадцатилетний Амель помнил. Помнил даже, что у него есть отец и что отец «в рейде». С сестрой временами путался и не узнавал. Последний месяц жизни из памяти как корова языком слизала. — Я… я не помню… наверное, она просила забыть. — Внешних повреждений нет, — сказал Нэйш, когда мы вышли из дома. И нехорошо задумался. — Ага, а зрачок — на весь глаз, и радужка зеленью отдает, что ли. Либо они там все вместе откушали грибочков, и ему привиделись эти девы… либо что — его отравили? Болотные испарения, что ли? За нашей спиной было слышно, как девятнадцатилетний Амель уверял, что «она за мной придет, она полюбила меня, она вот… дала мне болотную лилию». — Может быть, — бросил Нэйш и куда-то там направил стопы, обмолвившись, что далеко уходить не будем, и нам предстоит «небольшая ночная охота». Решил, конечно, караулить парнишку, потому что мало ли какая лунная дева явится, чтобы забрать его через окно. Утешил с ног до головы, в общем. Так что я сидел и меланхолично вливал в себя грог и закидывал жареную свинину — заведение попалось слегка пиратское. Предвкушал охоту на ядовитых красавиц-кровопийц с крыльями. Прикидывал — что еще сотворит Нэйш. Ноги гудели, грызун попискивал в районе печени, день был неприлично насыщенным. Словом, когда появились Джерк и его дружок — я их встретил совсем не с распростертыми объятиями. — Далли, лапочка, встречка-то каковская! — Ы-ы-ы-ы-ы, за что мне это… — то есть, это про себя, а наружу ухмылка в стиле: «Ух, какая тут приятная неожиданность». Будто мне и без того не хватало смутно знакомых физиономий. Эти-то двое были знакомыми более или менее хорошо. Настолько, что мне и видеть их не надо было. Куча ласковых словечек, смешной западный говорок и коверканье слов намертво крепились в сознании к рыжим бакенбардам, мелкозубой усмешечке, мутно-зеленым глазенкам. Любите-жалуйте — Джерк Лапочка, а раз этот здесь — то поблизости и его дружок-арбалетчик, имя которого точно кто-то проклял — дальше первой буквы я его запомнить не мог. Мы с ними три-четыре раза делишки проворачивали — я в роли «крысы», они в роли «набить морду-запугать-отобрать-прирезать». А вот, не запомнилось что-то. — Сорный, Сорный, встреча-то каковская, — забубнил Джерк, тут же приобнимая меня за плечи. — Нежданка, нежданочка! Сор, дружище, а я-то слышал — ты нынче где-то в Вейгорде. Будто бы зверушек холишь-лелеешь. М-м-м? И пальцами утащил у меня из миски кусок свинины — радостно примурлыкнув. Мигнул своему бровастому дружку — давай, тащи пиво, сидеть будем! Гудящие ноги огорченно крякнули. Крыса внутри, наоборот, подтянулась. Приготовилась ломать вечную комедию. — Холю-лелею, — сказал я, убирая свою миску подальше от Джерка. — Только вы, ребятки, никому не слова. Я, знаете, завязать решил. — Ну-у? — Вот только подкопить деньжат — а потом, стало быть, можно жениться на Милке из «Честной вдовушки». Только, сам понимаешь, нужно что-то продать. И тут мне прямо в голову стукнуло — питомник! Да ведь там просто горы навоза яприлей, и если как следует расторговаться… Джерк замурлыкал-засмеялся, не разжимая губ. Его дюжий дружок раззявил рот и хохотнул, показывая четыре прорехи в зубном частоколе. Грохнул три пива — на меня тоже взяли, щедрые какие. — Дайте догадаюсь — а вы тут не навозом яприлей торговать, а? — По дельцу, — ласково сказал Джерк. — Халтурка махонькая — может, и выгодненькая, как выгорит. Так ты в ковчежниках нынче, Сор? И как оно там, а, как оно? Окрутил какую-нибудь красоточку? Крыса насторожилась изнутри, дернулась нервно — что им за дело до ковчежников? — Двух. Одну гарпию и одну кербериху. Правда, есть у меня нехорошее чувство, что они купились не совсем на мое мужское обаяние, а скорее на, — похлопал по животу, — мою героическую стать. Голодные твари. — А начальствие-то не обижает, а, Сорный? — осведомился Джерк, сдувая пену. — А правда, что там полно опасных тварюшек-то, в питомнике? Да и главный там… — Гриз Арделл, — за кружкой хорошо прятать ухмылку, — лютый тип. Ну и да, опасных тварей достаточно — и я тут не о животных говорю. Надо сказать — тут-то я был искренен. Мы довольно славно посидели, если уж начистоту. Поболтали о старых временах, перекинулись новостями, рассказали пару анекдотов. Мы — это я и Джерк, конечно, а этот, как его, Бенни, как всегда помалкивал и налегал на пиво. Про питомник больше вопросов не было — и, спрашивается, откуда мне было знать, зачем они в этой местности?! Может, стоило положиться на повизгивающий голохвостый инстинкт. Накачать их до отказа пивком и посмотреть — что из этого выйдет. Все-таки Джерка довольно легко разболтать, а его так и распирало. Еще чуть-чуть — и он сболтнул бы что-нибудь. Только вот я основательно занят был мыслями о летающих женщинах-кошкозмеях, с которыми нынче придется бороться. Потому тревогу заглушал болтовней и советовал ребятушкам не высовываться по ночам и кушать побольше серебра с чесноком. Потом понял, что время послезакатное — встал, откланялся, сослался на дела. И получил от Джерка «До свиданьица», а от его дружка — веселый взгляд. И меня это почти успело насторожить, но я уже трусил потихоньку к дому девятнадцатилетнего Амеля. Прихлебывая по пути восстанавливающее с пояса — так, глоточек, с ног бы не свалиться после такого денька. Где-то выла собака. Злорадно и пророчески. В соснах похохатывали скрогги. Луна появилась яркая, но какая-то сильно поеденная с края — висела в небе как позолоченный пирожок. Нэйш отыскался где уговорено — напротив окошек паренька, за кустами. — Лайл. Были проблемы? С белым сюртуком устранитель так и не расстался − зато обернулся в пропитанную маскирующими зельями ткань плаща, и увидеть его стало непросто. — Если пиво со знакомыми — проблема, — буркнул я. — Скажи-ка, а ты собрался сигать через забор, если вдруг на парня налетит местная крылатая нечисть? Я, конечно, как-то перелез на раз через частокол в полтора раза выше этого, но это было восемь лет назад, а за мной гналось с полдюжины разозлённых женщин. Так что если у тебя не завалялось такой мотивации… — Не думаю, что нам вообще придется проверять твои умения, Лайл. Окна дома были темноватыми и мрачноватыми. Забор — прочным. Порыкивающие на луну собаки за забором — злобными. А я — медленно соображающим. Раз уж до меня сразу не дошло: открытые окна каждый раз, когда кто-то исчезал… паренек выглядел как лунатик или околдованный… пропавшие, конечно, уходили сами, всякие кошкодевозмеи — уже молва и выдумки. — Из домов все пропадали по ночам — значит, воздействие возрастает ночью? Но ведь охотники исчезали и днём, если слухам верить. Стало быть, что бы это ни было — оно может охотиться круглые сутки, а вот подманивает только в ночную пору. А я уж совсем было настроился прыгать по заборам за крылатыми болотными девами. Хватать их за всякое и сражать неотразимостью. Вместо этого на мою долю достается суховатая ночь, болотный холодок. Луна-пирожок и собака, которой вдалеке явно демоны овладели. Да еще напарник — почти сросся с сосной, только лицо и видно. Ни звука, ни шороха, ни движения. — Он ведь полезет в болото, — сказал я с внезапным озарением, — этот идиот. Это… что оно там… засело в угодьях старикашки Ивверта. С них все началось, сборщики его не зря первыми пропадать стали. Черт, три мили топать как минимум… Только не говори, что полезешь за ним. Нэйш чуть приоткрыл глаза. — Мантикоры корявые — да я знаю, что ты полезешь! Просто не говори. Побереги мои седины. Дальше что — попытаешься разобраться на месте и прикончить тварь? Немое согласие можно выражать, даже вообще ничего не делая. — Мы же до сих пор не знаем количество смертей. Вдруг там стая? Очевидно же, что Нэйш к таким вещам просто не прислушивается. — Хотя я допускаю, что ты… ткнешь там в нужные точки. Как в «Семи рыбках». Кстати, что это было сегодня, какой-то особый стиль? Интересно бы знать, где такому учат — не поделишься? Ответом был короткий взгляд, который отлично читался и при лунном свете. «С тобой? Чем-то делиться? Хорошая шутка, Лайл». «Боженьки, — вздохнул внутренний голос, — Гроски, да почему ты ещё пытаешься? Даже местным дебоширам уже ясно, что от него надо держаться подальше, а ты ж его в работе видел! Брось это дело, заткнись — и всё тут, не обязательно располагать в свою пользу всех вокруг». А вир его знает, почему я пытаюсь. Может, потому что это то, в чем я хорош. В наведении мостов и внушении симпатии. Может — потому что даже такой вот мостик, односторонний и хлипкий, лучше, чем никакого. Может — мне просто кажется, что эта ночь отдает какой-то нехорошей жутью. Больше я заговаривать не пытался. Так, сидел, вспоминал — что приходилось слышать от законников, от гильдейцев, от Лу — насчет боевых искусств. В особенности рукопашного боя, который в Кайетте не слишком-то ценится — а какой прок, если основное внимание всегда идет на использование Дара? Затем — артефактов и оружия. Кулачные бои — для трактиров и ярмарок, удел «пустых элементов». Может, в Гегемонии, на Пустошах их и практикуют, там же все, вроде как, все магии лишены. Только вот Нэйш носит на ладони знак Печати, так что ему нечего было бы делать на Пустошах. Ходят, правда, слухи о всяких-разных орденах, где монахи камни ладонями разбивают и морды ногами бьют. Но чтобы такое… Вздор. Слухи, нелепица — всплыло как-то в разговоре… не помню даже с кем. О мальчишке, который «пальчиком только тронул, а мага огня положил!». Что-то то ли о ритуалах, то ли об ордене, то ли секта была… почему — была, а не есть? Где — была? Интересно, будет ли Лу что-то знать об этих делах, или… Призадумался я на славу — так, что позабыл, что надо бы следить за окошком. И чуть не прохлопал одурманенного Амеля: когда глянул на дом — окно было уже нараспашку. Псы во дворе клокотали рычанием — волновались С калиткой парень возиться не стал: полез через забор, напрямик. Явно не соображая, что делает. Сорвался. Попытался еще раз, и собаки подняли тревожный, испуганный вой. Снова сорвался. Наконец подтянулся, закинул ногу. Мешком рухнул по ту сторону. Встал, слепо заковылял вперед — хромая, но очень даже живенько. До полуночи оставалось часа два, так что до болот нам светило добираться к самому глухому часу. Луна ущербным серебристым бочком подмигивала с неба. Парень уходил вперед, не оборачиваясь, мы шли следом — молча, то отставая, когда на тропе его было видно хорошо, то нагоняя — когда луна скрывалась за редкими облачками. Хотя могли бы взять парнишку под руки — он бы не заметил. Ковылял себе и ковылял — ну, вылитый лунатик. Пошатывался и запинался, а три-четыре раза чувствительно грохнулся. Потом сразу же поднимался, бормоча — и шел вперед, будто не чувствуя боли. Иногда ловя что-то в воздухе руками. Шел по прямой к владениям старикашки Ивверта. Между холмами, ныряя в поросли сосняка, проходя мимо нагромождений валунов. Минуя развеселые трактиры, курительные и притоны. Которые что-то притаились там, в отдалении. А на трактах Тильвии ведь сейчас — самое движение, и в тавернах идет игра, и начинаются попойки… так с чего б? Тишь стояла — жутковатая, нехорошая. Безлюдье — не помню такого в землях Тильвии. Наверное, гуляют и празднуют подальше от чертовых болот, а местные хозяева гостиниц рвут на себе волосы и проклинают Ивверта с этими исчезновениями. А мы вот… Ограда парка была древняя — каменная, высокая, с фигурными зубцами. Только вот пообвалилась местами. Юный Амель опять полез напролом — в самом низком месте, срываясь, вымазываясь, проползая по камню животом… Нэйш предпочел пройти двадцать шагов влево и аккуратненько открыть скрипучую калитку. Та, будто в насмешку, была притворена, но не заперта. В парке чувствовались отзвуки былой хорошей жизни — высаженные причудливыми спиралями кусты, буйно разросшиеся клумбы. А вон там темная громада — фонтан. Давно не течет, зато неподалеку от него проложил путь ручей — умильно гулькает. Шелестит слишком мягкая трава под ногами. Чернеют и серебрятся руины… да это беседка бывшая. В кустах какая-то дрянь, вроде статуи. А пирожковая луна с неба выделывает непотребное — опускает сияние на землю — и оно разливается не сверху, откуда надо бы, а издалека, из самых глубин парка, где стоят темные, обомшелые деревья. Сияние просачивается оттуда, через мрачные стволы — и манит. Ручей бежит на этот зов — несется вперед, к светлому, лунному серебру на земле. И мальчишка Амель, девятнадцать лет… поспевает, как может. И два опрометчивых ковчежника — туда же. Хотя крыса в груди одного ох, и орет-заливается: куда! Не видишь, там ловушка! Нэйш на ходу потянулся к карману. Достал и повязал маску. Значит там… газ, что ли? Я завязывал свою и прибавлял шагу: пора было сближаться с мальчиком, а то выдернуть его не успеем. Под ногами хлюпнуло — началось болото. В которое Амель с непоколебимой уверенностью так и пошел — напрямик, как раньше. Ступая то на травянистые кочки, то на плавающий ствол, то цепляясь за куст. Под ногами были жерди, попадался какой-то хворост. Гать для сборщиков ягод и лотосов. Вернее, дряхлые останки гати. Ноги то и дело уходили по щиколотки, и грязь заливалась в ботинки. Я прощупывал каждый шаг, сияние манило спереди и слева, а крыса верещала внутри: «Куда ж ты лезешь, скаженный?!» Парнишка теперь был уже в десяти шагах — он двигался медленно, хромал и увязал, безжизненно висела рука. Зато было слышно, что он бормочет: — Иду, конечно, иду уже к тебе… милая… я… нарву тебе букет, да. Мы поцелуемся, будем плавать в сиянии, как тогда. Да, я слышу, конечно, слышу, я уже иду, я совсем рядом… Нэйш скинул и спрятал маск-плащ — иначе посреди болот его вообще бы не было видно. Скользил себе вперед как ни в чем не бывало — белый призрак над трясиной. Если тут бродит кто из местных — владения Ивверта обзаведутся еще легендой. Хотя… Первая лилия вынырнула из темной воды — по правую руку. Словно луна вдруг отразилась в тине — появилось несколько пузырей, а потом объявилась крупная, в две пяди, корона из лепестков с мягким белесо-серебристым светом. Корона всплыла и замерла, покачиваясь, открыв сердцевину — вторую корону, совсем уже желто-лунную. Будто тропку собиралась освещать усталому путнику. Потом начали подниматься из болота другие. Выплывали из трясины, будто приветствовали. Раскрывали ладошки навстречу лунному свету, и путнику тоже — и черные стволы начали превращаться в диковинные колонны королевского зала, и болото обернулось дивным вышитым покрывалом. Тут еще бы прекрасную деву, чтобы выплыла из этих волн. Хотя что это я, к черту поэзию. Парень идет все медленнее, проваливается все глубже. Под ногами все меньше опоры — то ли гать заканчивается, то ли мы свернули. А лотосы плывут и окружают, и заманивают, и кажется, что сладкий аромат просачивается в кожу, под маску, в глазах начинает плыть, и хочется не пойми-чего… Подпустил холодка с Печати — посвежело. На пробу дал слабый удар холода в сторону лотосов — заморозились тут же, воздух малость очистился. Заработал кивок от Нэйша — понял свою роль, Гроски? Понял, как же. Если цветочки — источник отравы и галлюцинаций, то кому как не магу холода с этим справляться. Вопрос только — что выпивало кровь. Неужто эти цветы и такое могут? Мальчишка наконец остановился — перед целым сгустком вирняка серебристого. Протянул руки, сам не замечая, что погружается в трясину. Непонятно, что он видел, но шептал радостно: — Да, да, милая, тут. Я тут, я пришел, видишь? Иди ко мне, да, да, поцелуй меня… Нэйш со своей стороны махнул рукой — стоять, прикрывать. Сам, осторожно ступая, балансируя на утопленных стволах и остатках набросанного хвороста, начал приближаться к парню на расстояние рывка. Медленно, осторожно, перетекая с кочки на кочку. Я поднял правую ладонь, на всякий случай готовясь куда-то да влупить. Одинокий соловей очень лирично воспел эту прекрасную сцену с сосны. Сияли линии — между темных, обомшелых стволов. С неба, в окружении крошек-звезд, пялился покусанный пирожок луны. Лунный свет и свет лилий скользили по белому костюму, так что напарника я с расстояния в дюжину шагов видел отлично, а вот мальчик стоял дальше и терялся из виду из-за перепачканной после многих падений рубахи. Видно было только — что лилии всплывают прямо возле него, приникая к ногам. Потому что он так и погружается глубже и глубже, уже вот до колен. Но не видит этого, только шепчет: — Ну, куда ты? Я же здесь. Дай мне еще лилию… и поцелуй… и не бойся меня. Не бойся, пожалуйст… И тут его что-то рвануло — оттуда, снизу, из болота. В ту же секунду Нэйша швырнуло вперед — устранитель пригнулся и ткнул лезвием длинного ножа во что-то в воде. Потом вцепился Амелю в плечи и дернул обратно, вытаскивая из трясины. Я, ни черта еще не понимая, вдарил холодом по тому же месту. А потом из трясины выметнулся шипящий клубок — скользкое, длинное, толщиной с мою шею. Выметнулось, развернулось с плеском и шумом, зашипело пастью… Нет, пастями, потому что рядом поднялось второе такое же — черное, чешуйчатое, забилось в конвульсиях и плюхнулось, свивая кольца, обратно в трясину. Заворочалось, забурлило, засипело — сейчас опять выскочит… — Ходу! — рявкнул я в сторону Нэйша. Хотя какое там — у Амеля была прокушена нога, я видел, как кровь стекает на лепестки лотосов. Парнишка еще и порывался кинуться обратно, в трясину, Нэйш прижимал его к дереву, и непонятно было — как пройти вдвоем по неверному настилу, да еще и когда спутник хромой, да еще и когда сопротивляется. Черное, шипящее, опять ринулось из болота — две извивающиеся шеи, две стремящиеся достать пасти. Плеск, шип — оплести, уволочь… На этот раз я не стал бить холодом. Потому что пустил силы на другое — нужное. Погрузил пальцы в воду и жидкую грязь и приказал Печати — отдай. Мне нужно построить мост. И тина начала застывать, складываясь в дорожку — правда, скользкую, зато на ней хотя бы можно было стоять. — Ходу, кому сказано! Лед жалобно крякнул, когда устранитель шагнул на него, увертываясь от жадной пасти. Дернул за собой мальчонку — будто щенка, за шиворот. И левой рукой отправил в кольца промахнувшейся твари сверкнувшее шильце дарта. — Свшишишишиш!!! «Съезд чайников, — вылезло когда не надо чувство юмора, — вот и наш победитель». Победитель, излив свое негодование, булькнулся в тину, заворочался в ней, забурлил и затих. Наверное, решил больше не связываться с Нэйшем. Тот добрался до меня в несколько секунд, волоча за собой слабо упирающегося Амеля. — …милая, — не сбивался тот со старого мотивчика, — я… я сейчас… я приду… А вы кто? Вы зачем? — Убираемся, — выдохнул я и на всякий случай прошелся остатками магии по местным цветочкам. Голова опять начинала кружиться. Нэйш не возразил. Обратный путь состоял из молчания, хлюпанья под ногами, моих тихих чертыханий — где там эти кочки, где там эта гать?! И бормотания парня: — А куда вы меня тащите, я же… я же должен идти к ней? Стойте, нет, я пойду. Пойду… к ней. И кто вы, а? Я… вас ни разу не видел, да? Мы знакомы? Нет, незнакомы, конечно… Рану ему перетянули на скорую руку, перевязать я ее смог, только когда мы вышли из клятой трясины и остановились у той самой беседки. Журчал ручеек, и пирожковая луна предлагала всем своим видом с неба — куснуть. Нэйш неторопливо смывал грязь с костюмчика — и тот на удивление быстро возвращал себе белизну. Я ругался сквозь зубы и промывал рану нашей несчастной наживке. Рана была глубокая — следы от мощных челюстей, и кровь не торопилась сворачиваться. Так что парень здорово ослабел. Мало того — не помнил, что мы виделись. Да ладно — теперь он уже и сестру свою не помнил. И что у него есть отец. Так, бормотал что-то бессвязное про прекрасную деву, к которой он должен идти. Встать порывался. Понятия не имел — кто я такой и почему его расспрашиваю. Вообще мало о чем имел понятие, если уж на то пошло. Хорошо еще — его после пережитого клонило в сон, а то пришлось бы связывать, чтоб не убрел назад в болото. — Ага, ага, вот ты отлежишься малость — и сразу же к ней пойдем, — успокоил я паренька, на всякий случай поливая рану противоядием. — Букет нарвем, точно-точно. Нога-то болит? — Вы кто… я вас не знаю, — ну вот, опять все заново, — а… что это тако… бульк! Это — всего лишь противоядие, которое я вздумал в него залить. Немного внутрь не повредит, лишь бы с дозировкой не напутать. От варева нойя Амеля окончательно утащило в сон, так что я с чистой совестью побрел полоскаться в ручье. — Ну, и что это за?.. Устранитель уже довел до ума сюртук и разложил его сушиться на маск-плаще. Теперь вот вытащил из сапога брючину — и принялся смывать с нее грязь при помощи носового платка. — Таллея, Лайл. Легко отмывается от загрязнений, быстро сохнет. Хорошо пропускает воздух, но не холод. Очень прочная. Идеальная одежда для экспедиций или охоты. Ты разве не знал? В Дамате… Я немного повнимал лекции о восточных традициях охоты — особенно среди важных эйшеетов, особ, приближенных к правителям. Почерпнул, что эти чокнутые выбираются на охоту, одеваясь при этом побогаче — и все сплошь в белые костюмчики из таллеи, ибо убивать — только в ритуально-белом. Ну, правда, на них там еще навешано до черта драгоценностей, на охотничках. В целом, лекция была занимательной — особенно когда смываешь с рук кровь, а с лица — пот и тину. Почти не хотелось прерывать. — Что за твари? И я не имею в виду гидру. — Беспамятники. Так их, во всяком случае, кое-где называют. Довольно редкие создания, по сути — тот же вирняк серебристый, или лунный лотос. Но видоизмененный. Беспамятники цветут только на крови. — Та-а-ак, — сказал я со значением в журчащую водичку. — Особенно опасны по ночам, хотя цветут и днем. Аромат затуманивает разум, вызывает привлекательные галлюцинации. А при долговременном воздействии… — Теряешь память. Нэйш пожал плечами и взялся за вторую штанину. Я пыхтел и тоже отмывал угвазданные штаны. Не хватало пастушьей свирельки для полноты идиллии. — Насколько они опасны? То есть… это лечится? Память можно вернуть? — Ты можешь спросить у Аманды — у нее точно будет больше сведений. Ну да, ну да, заодно будет причина повидать красотку-нойя. Может, притащить ей пару таких цветочков? Если, конечно, меня не попытаются сожрать в процессе собирания. — Что-то не сходится, — с тоской сказал я, взирая на небесный пирожок. — С какого боку тут гидра? Уж она мне точно не привиделась — болотная, двуглавая… — Трехглавая. — Ну и тем более. Допустим, что кто-то по недомыслию выпустил кровь в это болото — раз-другой. Местные лотосы переродились в беспамятники. Но гидра-то что же — сама сообразила, что цветочки привлекают жертв, и принялась кусать их не до смерти? Нэйш наконец вернул себе белизну окончательно и присел на камень, задумчиво таращась в сторону болота. — Похоже, речь идет о так называемом сожительстве. Содружество двух организмов, ученые называют это симбиозом… Нечто подобное можно увидеть у мантикор с жуками-щитовиками. Лотосы приманивают добычу. Гидра отступает от привычного сценария охоты и прежде всего стремится выпустить в воду кровь. Жертва все равно возвращается, пока цветут лотосы. Настолько одурманена, что не сопротивляется, когда ее утаскивают в трясину. Удачная охота для обоих организмов. Изобретательно. Ветерок пронизал до костей. Может, конечно, это все мокрые штаны… но представилось, как все эти… погибшие — шли в трясину. С улыбкой, распахнутыми объятиями. Кто-то видел клад, кто-то погибшего родственника. Каждый — свое, даже когда их уже тащили вниз. Они даже магию не думали использовать. А над их костями теперь невинно распахивают серебристые лепестки лотосы. — Интересно бы знать — с чего эта дрянь началась, — пробормотал я. Пожалуй, придется побеседовать со старикашкой Иввертом как следует. Пока я занимался глубокими выводами, Нэйш позвякивал чем-то металлическим и устрашающим в сумке. — Надеюсь, ты не собрался туда возвращаться прямо сейчас. Устранитель приласкал взглядом сюртук, как бы говоря: спрашивается, а зачем я тогда из себя прачку строил. — Не сейчас, Лайл… завтра утром. Воздействие беспамятников будет слабее. А гидра как раз проголодается. Впрочем, есть одна проблема… Грызун порядком охрип за время приключений в болоте. Но тут насторожился внутри. Посигналил хвостом. — Видишь ли, я нанес как минимум две серьезные раны, и одна голова обезврежена. Так что гидра может ослабеть и залечь в норе. Нужно что-нибудь, что заставит ее выйти. Я изобразил максимальное недоумение на своей физиономии — мол, ой-ей-ей, даже и не понимаю, что бы это могло быть. — Кровь, Лайл, — терпеливо пояснил Нэйш. — Ты, случайно, не знаешь, где можно взять пинты хотя бы три-четыре? Желательно человеческой, раз уж ее привлекает такая добыча. Уровень незнания на моем лице повысился до «первогодка в учебке законников на экзамене по истории Кайетты». — Навестим местного врача, спросим — как у него там, не осталось ли чего от кровопускания? Можешь еще раз поиграть в доктора и пояснить местным красоткам — как полезно убирать лишнюю кровушку. Можем заплатить какому-нибудь пропойце или усыпить особенно накуренного разбойника… Словом, столько вариантов, я весь теряюсь и не знаю — какой предпочесть. А ты? — Я? Пожалуй, тоже, — полная немой зловещести пауза. — К слову, Лайл, где ты остановился? Интересно, как бы вы поступили на моем месте, если бы на вас еще и пялились таким вот задумчивым взглядом? Само собой — заведение, которое я назвал, было в двух милях от того, где я собирался спать.