«…исследования говорят, что все без исключения магические животные так или иначе склонны к немотивированной агрессии. Однако бывали случаи, когда внезапной кровожадностью проникались целые зверинцы. Ярким подтверждением является случай Энкера…» Энциклопедия Кайетты
МЕЛОНИ ДРАККАНТ В клетке сидит здоровенный птах. Наглый и смахивающий на скворца. Только в сером варианте, в серебристую крапинку. Птах хитруще поглядывает искоса и выдаёт звуки вроде «Уик, увик, перр». Будто кто-то настраивает лютню, на которой одна струна провисла. — Хлопот с тобой… — говорю я и почесываю птаху голову. Тот в ответ торжествующе долбит по прутьям клетки. — Это ж горевестник, — с сомнением говорит Мелкая. — Ну, халадриан. Она примостилась здесь же — в углу, возле Водной чаши, где пока что пристроили нового жильца. Дежурит со мной за компанию. Птах с жадностью пялится из клетки на печенье, которое Мелкая грызет. Йолла смотрит на печенюху с вопросом. — Дать ему? — Ему это вредно. Они всё больше по жукам, плодам да орехам. — А мамка говорит — того… мертвечиной они питаются. Ну, Дрызга как надерется — так еще не то может сказать. Опять, небось, дрыхнет с перепою. Или клянчит спиртное у Лортена. — А ещё, будто бы, она плохая примета. Если, мол, куда горевестники повадятся — так сразу горе там, беда… смерти всякие. Мелкая и птах изучают друг друга. Птах открывает клюв, будто хочет что-то сказать… — Пинь. И корчит обиженную мину, зараза этакая. — Наоборот, — говорю я и предлагаю птаху ядро лесного ореха. — Горевестники собираются там, где беда. Чуют с больших расстояний — в каком доме смерть или скорбь. Даже могут наперед это предугадывать. Предсказывать. Если вдруг начинают куда собираться — лучше бы оттуда убраться, да… жалко, они сейчас не везде встречаются. Птах в клетке молчит, настороженно поглядывает на меня бусинками глаз. И это очень даже хорошо. Что молчит. — А Гриз говорила — этот разговаривать может. Йолла, кажись, побаивается нового гостя. — Может, угу. — Так это ж хорошо? Говорящий горевестник — птица редкая. И дорогущая. Небось, покупатели набежали б, если б узнали… только кто ж им отдаст. — Для нас-то, может, хорошо… Он умный просто на удивление. Всех узнаёт. Вон, Фрезу уже запомнил. Эй, Сирил… меня как называют? Птах склоняет голову и склоняет, раздумывает себе и роняет: — Мел. Мелкая ажно рот раскрывает. Киваю на неё. — Она у нас кто? — Уна, — выдают из клетки без раздумий. Йолла открывает рот ещё шире, теперь уже обиженно. — Путает пока, — говорю я. Пропихиваю ядрышко ореха в клетку. — Это его Конфетка с Плаксой осматривали недавно. Через пару девятниц всех запомнит. Грызи считает, от этого может быть польза. Он же видит вероятности. Кто там знает, насколько далеко. Так что если ему растолковать — что да как… сможем узнать, кому из нас грозит большая опасность. — А если узнаете, тогда что? — загорается Мелкая и посматривает на спокойную Водную Чашу. — А мантикора знает. Наверное, будем оставлять счастливца в питомнике. Ну, или присматривать за ним поплотнее. Мелкая фыркает в кулак. Потому что кто ж поручится, что в питомнике тебя не сожрут. И вообще, с некоторыми вызовами — птах должен выдавать имена всей команды. Вон, Пухлик на втором этаже вовсю вываливает Конфетке какую-то историю про гидру с цветочками. Черт ее знает, зачем гидре цветочки. Но нойя ахает и всплескивает ладонями так, что отсюда слышно. — А почему Сирил? Горевестник слышит своё имя и выдаёт требовательную, пронзительную трель. Жрать давай, — просматривается в этой трели без всяких разговоров. — На это откликается. Прежние хозяева так назвали. Жму плечами. И могу даже не глядя на Мелкую сказать, что у неё сейчас загорелись глаза и заполыхали щёки. У неё жадность до рассказов — до одержимости. Это вроде как у яприлей с яблоками. — А как вы вообще его забрали? Там же была какая-то история с единорогами, да? Я у Хааты спрашивала, только она не сказала мне ничего… Ещё б Шипелка ей чего сказала, когда ей в той истории так досталось. Мне тоже не очень-то хочется рассказывать, но Мелкая делает свои самые лучшие умоляющие глазки — ни дать ни взять голодающий шнырок. — Ну, Ме-е-е-ел… Так что приходится подтягивать колени к себе и окунаться в недавнее прошлое.* * *
Вызов заявляется в полдень, вот что мне помнится. Будто он понимает, что всё — можно. Я как раз заканчиваю второй обход с Конфеткой, и тут приходит Пиратка и орет прямо в ухо. Сперва потому, что я, понимаете ли, не явилась на завтрак. Потом уже говорит по делу: что вызов, бешеный единорог, нужно брать сонное и Шипелку. Насчёт Шипелки я малость удивляюсь ещё — зачем даарду, если там бешеный единорог? Но разыскиваю, прихватываю с собой. Грызи даёт расклад уже в «поплавке». — Единорог напал на ребёнка. Случай не единичный, как понимаю. Хозяин обрисовал ситуацию довольно невнятно… и у него там немало животных на территории. Шевэн Моргойл, мне приходилось иметь с ним дела года три назад. Учёный и любитель живой природы — во всяком случае, писал исследования по единорогам и грифонам, и они у него по поместью уже тогда свободно разгуливали… Грызи повествует про Моргойла, который как-то странно любит природу. Потому что чтобы единорог напал — это ж что с ним вытворять нужно? А уж чтобы на ребёнка… — Сестра думает — яд? — выдает Шипелка, которая тоже не может враз проглотить такие новости. Грызи хмуро поводит плечами. Мол, ясно, что случай необычный. На пристани нас не встречают, приходится топать к поместью Моргойла через дубовую рощу. Грызи показывает путь, оказывается недалеко. Ещё оказывается, что со вкусом у Моргойла беда. Поместье с виду не поместье, а фабрика. Приземистое, корявое, со здоровой трубой. Труба увенчана куполом, как шляпой, и из неё высовывается линза телескопа. Суровый дух науки в каждом камне. А вокруг сад в духе «Чтобы красивенько». Полыхает безвкусно-пышный розарий. Расставлены мраморные статуи — Стрелок в окружении томных влюблённых, ещё какая-то слащавость. Непременный фонтан с позолоченными лозами в центре. Будто этот самый исследователь внезапно хапнул ядрёную настойку Конфетки и вообразил себя светской дамочкой. Из этих, у которых рот как куриная гузка. И решил превратить свой мир в тошнотворную благообразность. Вон, у привратника даже герб на ливрее. Гордо вышитые фитюльки цветков. Знать третьего уровня, ха. Только я раздумываю, как бы не блевануть, как нас встречают. Дамочка с зонтиком и в вечернем туалете вылетает на дорожку и замирает, выпучив глаза. И постепенно начинает краснеть под пудрой. А потом орёт так, что звуковой волной нас чуть не сносит обратно к воротам. Так что да, это вспоминается мне так. Мы втроем на дорожке. И дамочка с зонтиком в сиреневом с серебром платье. Орёт так, что уши закладывает: — Да как вы посмели, я вас спрашиваю?! Как вы посмели привести сюда эту тварь?! Вы что, не видели табличку? Шевэн! Шевэн, они притащили пещерника! Шевэн! Немедленно иди сюда! Ты как-то к этому причастен? Как бы описать эту ситуацию Мелкой… Дамочка извергает всё новое, от «А вдруг ОНО заразно?» до «Да что скажут люди!» Шипелка насвистывает себе под нос. На родном наречии. А Грызи стоит и каменеет всё больше — уж я-то знаю, с ней в такие моменты лучше не связываться. А мне так и вообще наплевать. Потому что по дорожке шествует великолепнейший единорог. Величественный красавец изабелловой масти, весь переливается, будто выточен из огромной жемчужины, белая грива развевается… К красавцу прилагается невнятный мужичок в мятом сюртуке. Который выныривает из-за бока у единорога и кидается к нам. Физиономия у Моргойла постная, резцы торчат — точь-в-точь крол, которого гончие спугнули. С прозвищем определяюсь сходу. А жёнушку, пожалуй, обзову Визглёй. — Госпожа Арделл… прошу простить… моя супруга, так сказать, склонна к некоторым предрассудкам… Эрзабелла, дорогая… — Терраант! — визжит супруга, тыча пальцем в перчатке в сторону Шипелки. — Ты в Водную Бездонь меня сведешь! Я терплю всех этих твоих паскудных тварей, но ты приводишь сюда терраанта, и, и… — И варга, — вежливым шепотом добивает Грызи. Визгля уходит на сверхвысокие частоты. Иногда такими звуками можно отпугивать собак. Крол топчется виновато, бубнит: — Однако затруднения, которые возникли у нашего мальчика… решение проблем… госпожа Арделл — проверенный партнёр… отличные рекомендации… Я любуюсь себе единорогом: заглядение просто. Бока блестят, холеный… и рог мягко переливается перламутром, и даже витой — вон, бороздки. Эх, поближе бы рассмотреть! — Не допущу, чтобы эта тварь находилась рядом с моим мальчиком! Как будто ты не знаешь, на что они способны! Всё, Визгля включила бешеную мамку. Вопит изо всех сил, что ее маленький Эгги и без того пережил ужасно страшное нападение, а мы его совсем перепугаем, несчастненького. — Дорогая… — стонет Крол и кидает на нас отчаянные взгляды. — Но это же ненадолго… и я уверен, что мы можем прийти к соглашению… Только если Визгля не оглушит нас вконец. Вот, уже в ушах звенит от этих её «Мой салон!» «Ты не ценишь!» «Это невозможно!» С Даром Следопыта такое слушать — и правда можно оглохнуть. Открываю рот, чтобы заткнуть истеричку. Тут наконец хоть что-то да происходит. Из дверей дома на дорожку выбегает юнец. Здоровенный лоб, лет шестнадцати, в аккуратном сюртучке. И с обеспокоенностью на породистой физиономии — мол, что это тут за звуки, а? А уже в следующую секунду Грызи, оттолкнув дамочку плечом, кидается парню наперерез. Ещё через миг единорог вздымается на дыбы. Мотает головой, пронзая копытами воздух. Заходится в пронзительным ржании и несётся на юнца, с явным намерением нанизать его на рог. Бегу следом, выхватывая на всякий случай из кармана сонное. Визгля визжит. Юнец каменеет. Единорог разгоняется, но Грызи отыгрывает всё-таки несколько мгновений преимущества во времени. Занимает позицию между зверем и юнцом, заслоняет его собой. — Мы вместе! — короткий выкрик. Заношу над головой склянку с сонным — готова бросить. Но единорог резко тормозит всеми четырьмя копытами. Храпит и опять вздымается на дыбы. И рвётся туда, к юнцу. Пояснить — как это, быть закуской на шампуре. Моргойл-младший пялится с приоткрытым ртом. Грызи что-то толкует с единорогом, и эта беседа ей не нравится: брови сведены. Красавец изабелловой масти фыркает, опускается на все четыре копыта… вслушивается в варга и становится поспокойнее. Но нет-нет, да и пытается продвинуться вперёд. Гриз вслушивается пристальнее. Машет рукой мне — усыпляй, можно. Швыряю склянку перед мордой единорога. Вздымается лёгкий голубоватый дымок — и красавец медленно, осторожно опускается на травку. Подхожу, похлопываю по лоснящемуся крупу. Крол и его жёнушка наконец-то опомнились. Визгля на всех парах несётся к мучнисто-белому юнцу и начинает над ним причитать и возносить хвалу Девятерым. Крол бежит к единорогу. — Жемчуг! Какая-то аномалия, ведь те инциденты… не были связаны с ним… Госпожа Арделл, по-вашему, он болен? — Болен? — эхом отвечает Грызи, которая замерла и пялится себе в пространство с задумчивым видом. — Нет, я так не думаю. Он просто почему-то хотел убить вашего сына. Визгля, которая пытается зачмокать отпрыска насмерть, издаёт режущую уши трель. Крол пучит глаза и трясёт губами. — Но как… но почему? — Потому что считает его врагом, — говорит Грызи веско. — Так где, вы говорите, нам можно остановиться?* * *
Шипелка отправляется «слушать» округу. Визгля в отсутствие ужасного терраанта малость приходит в разум. Договаривается даже с Кролом поселить нас в той части крыла, которая для прислуги. С условием, что мы все не будем оскорблять её взор. Поскольку выглядим как разбойники с большой дороги — это она до нас доносит между разборками с мужем и фырканьем. — Неужели нельзя сделать что-то с внешним видом, — и кривится, поглядывает на мою куртку и рубашку Грызи. — Хотя бы какие-то платья… — Обсудим это позже, — с изумительным терпением выдаёт Гриз. — А теперь мне хотелось бы узнать, как Эгерт… правильно? Как он пострадал от животных. Когда это началось? Юнец Эгерт — копия своей мамочки. Весь приглаженный, прифранченный и с пушком под носом. С неизменным взглядом свысока. Разве что не орёт, а цедит ответы на вопросы так — Мясник мог бы позавидовать. Снисходит с небеси. — Впервые это произошло позавчера. Я, видите ли, решил совершить выезд в компании моих друзей. Прогулка по окрестностям. Я приказал заседлать Опала — это мой любимый единорог. Но он вдруг… на меня напал. Снисхождение на высокомерной физиономии ломается. В зелёных глазах мелькают следы страха. — Когда? — уточняет Грызи. — В какой момент? Вы подошли к нему, или коснулись, или что-то сделали… — Как только он меня увидел. Прокручиваю в уме картинку: да, примерно то же самое. Жемчуг тоже сработал почти сразу: увидел этого задаваку… поднялся на дыбы, как в припадке ярости, потом рванул приканчивать. Грызи явно поглядывала в сознание единорога в этот момент, потому успела рвануть раньше. — Раньше они такое делали? — спрашиваю теперь уже я. — Нападали вообще хоть на кого-нибудь? Вопрос пустой, это ж единороги. Они скорее сами за тебя помрут: привязчивые, добрые, любящие… Покладистые — чудо. Прокатить — запросто. Гарцевать — за милую душу. Единорога и дрессировать-то не нужно — так, пояснить, что тебе от него требуется. Это, конечно, с одомашенными, с теми, которые на свободе, посложнее… Но и они не нанесут человеку вреда. Они даже не мстят. Мягкость и доброта. Единороги вообще, кажется, не умеют ненавидеть. Это мне пытается растолковать Крол. Ха, будто я не знаю. Моргойл сетует, что вот, за все его двадцать лет, что он изучает живую природу, такого не случалось. — Это всё твои изыскания, — шипит Визгля, проверяя ладошкой — может, у сыночки головочка бо-бо. — Это всё они… я говорила, что нельзя держать этих проклятых тварей на свободе. — Но как же я еще смогу их наблюдать в условиях, приближённых к естественн… Визгля вопит, что муж не ценит её. И сыночку не ценит тоже. Сыночка раздражённо и манерно закатывает глаза. Крол лопочет о своих теориях «разумной гармонии». Грызи трёт висок и прямо на ходу осознаёт, насколько легче общаться с гарпиями-людоедами. Иногда задаёт вопросы юнцу или родителям. Каким-то чудом продираясь сквозь гвалт. Задавака свою возможную вину яростно отрицает. Мол, животных не обижал, и вообще, не понимаю — чего это они пытаются меня убить. Ходячая добродетель, ну. С дружками тоже ничего такого не вытворяли, вроде. И не ссорились. Животные не болели, — мямлит Крол. И сейчас не болеют. Отлично себя ведут. Ни на кого не нападают. Ну да, только вот эти случаи. С Опалом, потом ещё с Цитрином. И вот теперь Жемчуг ещё. Словом, тишь да гладь, только Визгля недовольна. Больше всего — животными, которые нападают на её сладенького мальчика. И мужем. И его изысканиями. И основной дрессировщик, сволочь такая, недавно уволился. И ещё она подозревает егерей. И слуг. И соседей… И терраантов — на всякий случай. Оставляю Грызи выслушивать этот бред, иду смотреть территорию и животных. Прихватываю с собой Крола. Моргойл счастлив быть подальше от жёнушки. Хозяйство у него — нам бы такие территории и вольеры. Пара акров отдана под выгулы, выезды, тренировочные площадки, домики, вольеры, конюшни… без карты не разберёшься, будь хоть три раза Следопыт. Территория делится на «хищную» и «мирную», и на обоих половинах звери расхаживают свободно. Единороги и яприли преспокойно топчут дорожки. Сытые керберы полеживают неподалёку от спящего алапарда. Грифон чистит атласные перья, встряхивает головой, кивает с достоинством. Все — сплошь холеные и здоровые красавцы, на удивление. И все вышколенные. — Собственно, я начинал с единорогов как с более одомашенного вида… — дребезжит Крол, труся рядом со мной. — Но потом меня посетила идея о том, что, в сущности, мирное сосуществование людей с так называемыми магическими животными — отнюдь не фикция, поскольку… Вроде бы, он даже искренне влюблён в животных. Расписывает мне своих единорогов, как лучших друзей — кто что любит и у кого какой характер. Единороги правда славные и на заглядение. Глажу, любуюсь, подкармливаю с рук морковкой из сумки. Моргойл всё талдычит о своей научной теории — что, если животных достаточно одомашить, то они преспокойно уживутся рядом с людьми. — Вы, конечно, знаете о периодических крупных инцидентах, которые случались в Кайетте и были связаны с бестиями… Война за Воздух, нашествие веретенщиков во время войны Айлора и Вейгорда, и Огненное Побоище… да, девять столетий назад… тогда города подверглись атаке различных огнедышащих тварей… теперь, если я не ошибаюсь, проблемой можно назвать драккайн… Осматриваю кормушки — следов отравы нет. С рационом нормально. Не просто нормально — отлично! Крол настойчиво лезет под локоть, спрашивает — нет ли у меня советов, как ещё подкормить его несравненные образцы. Внимает, чуть дыша. Ещё у него толковые егеря. И вольерные с прямыми руками. Ни от кого не несёт сивухой. Понимают, что им говоришь. Нормально относятся к животным. Не разреветься бы от этой идиллии. Пока смотрю на хищников, Моргойл продолжает вкручивать свою теорию. Что, мол, избыток дикой натуры в бестиях удаляется правильным воспитанием и добрым отношением. И если это поставить на поток — звери будут преспокойно разгуливать на воле, бок о бок с людьми. — …потому что, в сущности, взгляните — ведь они превосходно уживаются вместе… Моргойл гладит алапарда. Тот мурлычет — ни дать ни взять, домашний кот. — Они с нами — да, — говорю сквозь зубы. — Вот мы с ними… Отличная идейка — одомашить с концами яприлей, приручить виверниев, подпилить когти алапардам. Превратить свободное — в домашних лапочек. Подмять под человека совсем. Извольте видеть — безобидная, лишенная дикости природа. Черт знает почему меня так бесят рассуждения Крола. И этот его сахарный мирок. И инструкции, что, мол, избавление от излишней дикости нужно начинать с детенышей, а взрослые особи — они уже не годятся… — А что вы делаете с теми, кто не поддается одомашиванию? Крол лупает глазками и недовольно трясет губами. — Но… ведь это же атавизмы, в сущности. Проявления дикой природы следует подавлять, и… в таком случае разумное ограждение от собратьев и людей… В зверинцы к дружкам, понятно. В клетки. Сглатываю горечь. Массирую ладонь с Печатью, вслушиваюсь на полную катушку. Ничего. Следов ядов нет, травм нет. Запах крови приводит к грифону, который вовсю заглатывает обеденного кролика. А подозрительного вот вообще ни на грош. Пару раз натыкаемся на Шипелку — та расхаживает себе то тут, то там. Трогает траву и делает выражение лица как у всех даарду. Мол, я тут дитя природы, отвалите, презренные Люди Камня. Моргойл разливается рекой и всё спрашивает насчёт питания и ухода. Ладно, он хотя бы заботится о зверях. Рассказываю ему кой-что. Особенно насчёт зелий Конфетки. Хотя ему целительные зелья ни к чему — у него с таким-то подходом животные и не болеют вовсе. — А… м-м-м, вот еще хотелось бы узнать о брачных повадках виверниев… Наша самка, конечно, еще слишком маленькая для спаривания, но самец реагирует странно, и я подумал… Ещё спрашивает насчет дрессировки и приручения. Благодатная тема. Сетует, что вот, хорошего дрессировщика трудно раздобыть. — Разумеется, мне рекомендовали господина Опланда, однако он больше специализируется на поведении взрослых, диких экземпляров, так что я не думаю, что мы с ним сработаемся… — Ваш-то где делся? — я в этот момент самозабвенно чешу бок яприлю. Лапочка-яприль растекается в блаженное хрюканье. — Конфликт с женой, увы. В сущности… Эрзабелла просто слегка нервничает по поводу моих исследований. Считает их… чересчур дорогими и чересчур бесполезными, и бывает так, что она… не совсем ладит с работниками… Слегка нервничает, ну. Мастер приуменьшать. Понимаю дрессировщика. Одно дело — приручать алапардов и виверниев. Другое дело –Визглю. Тут нужен кнут Грызи. Возимся ещё часик, потом приходит Грызи. Измотанная и раздраженная. Но, вроде, никого кнутом не огревшая. Идет слушать сознания животных. Начинает с Опала — тот сам бело-дымчатый, а на боках проступают голубые, драгоценного цвета пятна. Потом идёт к золотисто-желтому Цитрину. Задумчиво хмурится, похлопывая их по мордам. Продолжает с другими, ничего не говоря Кролу. Мне роняет едва слышно: — Пусто… Как и у меня, значит. С вольерными и слугами тоже глухо. Возимся с ними до вечера. Возится-то в основном Грызи, она получше находит общий язык с людьми. Работники у Моргойла не то чтобы запуганные, так что не закрываются. Ничего странного не видели. Никто ничего никуда не подливал. Звери вели себя как обычно. К Задаваке все относятся более или менее ровно. Мол, ну задирает нос хозяйский сынок и задирает. — Ну, как сказать… — чешет в затылке пожилой конюший алапардов. — Он мешать-то не мешает. Так, малость с заносом. А то ничего. Не, животных не обижает, как можно-то. — Да спрашивает, бывает, и интересно ему, — расплывается в улыбке добряк, который только что кормил алапардов. — Бывает, что и монету кинет, то есть. — Господин Эгерт? — ухмыляется лопоухий прыщавый парнишка из вольеров яприлей. — Да мы все удивляемся — чего на него звери кидаются? Он ничего себе. Дружки у него, конечно… — Можно жить, — основательно, с расстановкой говорит бородатый крепыш, который ведает тут кормами. — С этим жить можно… коли мамаши рядом нет. Отношение к Визгле — как к неизбежному злу. Работнички вовсю показывают зубы, подмигивают — сами-то вы как думаете? А? Хозяина жалко, да. И сынка его жалко. Первого потому, что с этакой муреной живет, а второго — потому что дрянь она из сынка делает. Папочке-то с Эгертом возиться некогда. — Люди уходят из-за неё, — нашептывает смахивающая на мужика работница — специалистка по грифонам. — Как начнет придираться… работать вот мешает. Из поместья вон сколько уже ушло — на выдерживают. Дрессировщик наш, тоже… Расспрашиваем про дрессировщика. И её, и остальных. Опытный — говорят. Зверей любил, потому долго и держался. Но справедливый, если что — всё правду в лицо. Старик Криклэк — он, понимаешь… — Криклэк, ясно, — бормочет Грызи. — Наслышана. Он из Союзного Ирмелея вообще-то. Виделись пару раз. И правда мастер своего дела. Наверное, стал вступаться за слуг или самого Моргойла? Ага, да, — кивают работнички. Старик Криклэк — он был такой. Если уж хозяйка начинала над кем измываться — стеной вставал. Моргойл-старший — и тот к нему за защитой бегал. Эх, как мы тут без него… — Как он ушёл? — спрашивает Грызи. — Из-за ссоры с госпожой Моргойл? Работнички пучат глаза и жмут плечами. Ну да, орала она на него. Так на кого не орёт? Девятерицу назад пришел, попрощался, сказал: получил расчёт, поеду в родную Тильвию. Вроде бы, внуков смотреть. Спокойно ушёл. Про хозяйку не говорил ничего. Виски начинают ныть. Нет, не было, не видели, не знаем, всё хорошо… Будто ползём по гладкому, леденцовому стеклу. Не во что вцепиться. За весь день узнали то, что ничего не узнали. Пряничный мирок с холеными, одомашенными зверями. Не животины — душки. Жемчуг, которого я навещаю в его стойле, хрупает себе отборным овсом. Поводит ушами и ласково смотрит влажными глазами. Перебираю ему гриву, полирую тряпочкой рог. Единорог чуть не помирает от счастья. Целует мне ладонь бархатистыми губами. Миляга, по нему и не скажешь, что несколько часов назад хотел наделать дырок в своём хозяине. Привиделось нам, что ли? Пока я воркую над милягой-Жемчугом, Грызи стоит рядом и таращится не пойми куда. Потом говорит так, будто отвечает на что-то у себя в голове: — …нужно будет попробовать, только под контролем. С другими животными, да… Жемчуг обнюхивает мое лицо и плевать хотел, что мы заговорили о хозяине, которому он — почему-то враг. — Думаешь, дело не только в единорогах? Грызи пожимает плечами. Прохаживается возле стойла, потирает виски и поглядывает на здешних красавцев. — Единороги у Эгерта любимцы, конюшие сказали, что он здесь часто бывал. И с них началось. — Что, — нашептываю я в жемчужное ушко, — поглядел на кислую рожу местного господинчика и решил сбить с него спесь, а? — Это не шутки, Мел. — А я и не шучу. Единороги человека чуют, ты ж сама знаешь, как. К дряни не пойдут. Спорим, от Визгли они во все стороны шарахаются. Да и обидчивые они, так что… В идиотских книжонках, которые пишут такие, как Крол, единороги — сплошь чистота, белизна и святость. Этакие сказочные конепринцессы. Едят только ромашки, потеют духами, а уж если хвост задерут — оттуда сразу бабочки пополам с марципанами. Еще единороги в этих книжонках жить не могут, чтобы не ходить за девственницей, ну или за девственником, обожая взглядом их чистоту. Как-то невольно даже вспоминается, как Пухлик в первую свою девятерицу в питомнике подозрительно интересовался — что от него нужно единорогу Рябчику. И почему тот ходит за ним вслед с томными вздохами. — А то вроде как у меня-то с девственностью явный недобор. — Зато у тебя яблоко в кармане, а Рябчик их любит, — радостно просветила его Йолла. Если в чём настоящие, живые единороги и смахивают на принцесс — так это ранимостью. Не расчесали гриву — трагедия. Не вывели на прогулку — пойду, полежу, поумираю полчасика. Не принесли любимых яблок — ой, всё. Бывают и совсем капризули, но так-то они отходчивые. И добрые, и справедливые, и чуют людей и друг друга — высшим чутьём. — Но я смотрела в их сознания, — возражает Грызи. — Он ничего не делал. Там вообще нет ничего такого… что было бы связано с животными. Жемчуг вот, например… — она подходит и начинает гладить единорога по шее. Тот блаженно жмурится, — ты помнишь сегодняшнее утро, да, Жемчуг? И помнишь, что хотел убить Эгерта в тот момент. Потому что перед тобой стоял враг. А почему ты этого хотел? Этого ты не помнишь. Это словно… что-то безусловное. Естественное. Будто инстинкт, понимаешь, Мел? Если алапарду показать добычу — он прыгнет. Тут то же самое. Он вдруг увидел своего врага, бросился на него, ему помешали… как только враг перестал быть виден — он о нем забыл. Не на кого нападать, незачем убивать… Мел, ты агрессию у единорогов видела? Сначала выдаю насмешливое «Пвхаааааа!» А потом задумываюсь. И до меня начинает доходить. Видала я бешеных единорогов. Только они выглядят и ведут себя ни черта не так. Видала пару со скверным характером — такое и у единорогов бывает, просто раз на сотню особей. Только вот по ним сразу видно — они далеко не душки. А эти-то — лапочки до единого, кроткие и людей любят… Подходит Цитрин и приглашает полюбоваться своим рогом — прозрачно-золотистым, как свежий мёд. Болезнь тоже отметается — нашли бы. Обряды на крови или зелья — я бы отследила, да и почему тогда — именно единороги? Остаётся вроде как одно. — Если это чутьё на людей работает, то Задавака внутри — что-то вроде местного Мясника, только похуже. Либо он что-то сделал… не с ними, они не видели, но ощутили… Либо что-то задумывает. А они защищают что-то или кого-то таким образом. Единороги же иногда на хищников за жеребят кидаются? Могут и ткнуть рогом, хотя обычно бегут. Так вот, если тут то же самое… Грызи молчит себе. Согласия на её лице не видать, но и спорить не пытается. Говорит только задумчиво: — Надо бы пока что пока что запретить Эгерту выходить из дома… или хотя бы подходить близко к территории, где есть животные. — Ну, тогда поторопись, пока они с мамочкой прямо сюда не заявились. А то они уже на середине сада. Визгля всверливается голосом в воздух с такой страстью — её и без Дара Следопыта услышать можно. Грызи замирает на секунду, вслушивается, ловит направление… и распрямляется, будто сжатая пружина. Выстреливает сама собой, как болт из арбалета. Хлопаю на прощание Жемчуга по морде, рявкаю на конюших — где они там, пусть придержат единорогов, как бы за нами не поскакали. И несусь следом, только где мне до Грызи! Варгов точно с детства обучают носиться вперегонки с алапардами. Грызи даже не пытается обежать препятствия. Она их перепрыгивает с разбегу. Все эти оградочки-изгороди-кустики. Перемахивает, как гарпия-бескрылка. Бегу следом, но прыгучести во мне меньше. Так что приходится кой-что огибать. Удары когтистых лап начинаю слышать, как раз когда обегаю прудик, через который Гриз перелетела прыжком. А ещё нетерпеливое хлопанье коротких крыльев. И воинственный клёкот. Грифон. Потом долетает вопль Визгли и звучный шлеп тела о дорожку. Несусь на звук, совсем отстаю, потому понять, что делается, могу только через Дар. Там еще задушенный вскрик. И снова клёкот. И топот, будто кто-то кинулся наутёк, звук трещащего дерева, разрываются кусты… — Аиэтие-хаа-аа!!! О, а это уже вопль даарду. Обозначающий что-то вроде «Всем стоять, никому не с места!» Только гораздо энергичнее. Потом еще различаю визг и жалобный скулёж. А потом уже следом за Грызи вылетаю на дорожку. Аккуратненькую до тошноты дорожку в «прогулочной» части сада. На дорожке лежит Визгля и изо всех сил оправдывает свое прозвище. Её отпрыск валяется чуть в отдалении, за кустами на лужайке и поскуливает, закрываясь. А над ним нависает угольно-черный грифон Оникс, с которым мы только-только познакомились. Яростно щёлкает клювом и рвется в бой, размахивая когтистыми лапищами. На шее у грифона висит Шипелка и тоже оправдывает своё прозвище. То шипит, то щебечет — словом, отговаривает. Визги мамаши, скулёж мелкого щенка, клекот грифона и шелест языка даарду. Да ещё Грызи. Она в два прыжка пересекает дорожку, сигает через кусты и виснет на грифоне, как раз когда Шипелка уже устает держаться. — Вместе! Щелкающий клюв замирает в какой-то пяди от протянутой ладони Грызи. Грифон будто клокочет изнутри. Хрипит, булькает и всё пытается рваться к Задаваке. Тот откатывается подальше, но так и валяется на земельке. — Мел, усыпляй его, усыпляй! Шипелка достаёт сонное первой. Раскалывает о клюв грифона склянку — и у Оникса подгибаются колени. Но он всё смотрит налитыми кровью глазами и пытается ползти — преодолевая внушение варга, через сон… Клюв щёлкает с ненавистью, с предвкушением. Погоди, доберусь до тебя. И — на части. На части… — Мел, помоги, — бросает Гриз, не отводя от грифона внимательных глаз. — Нужно срочно забрать его в дом. Задавака весь белый и трясется. Зацепить его Оникс не успел. Так, руки исцарапаны, коленки ссадил. Ещё и что-то там бормочет про матушку, прогулку… Даю ему пару оплеух, потом Грызи вливает в рот лоботрясу бодрящее. — Нужно идти, слышишь? Быстро! К дому! Хороший тон. На керберов действует, на Задаваку тоже. Поднимается, опираясь на мою руку. Потом даже губенки брезгливо кривит. — Благодарю… я могу сам. Даже переходит на трусцу. Надо же посмотреть, что там с дражайшей матушкой. Хотя что там смотреть, по звуку видно, что она в порядке. Пока Визгля изливает сыночке — как она там потрясена — разбираюсь, что тут случилось. Да уж, прогулочка получилась у Моргойлов… шли себе и шли, и тут грифон посреди дорожки. Вон, уже вольерные подоспели. Выгуливали, значит. А он учуял Задаваку и рванул напрямик. Прорвался через пару живых изгородей, расколотил пару статуй. И выскочил на дорожку аккурат перед Визглей. Но с самой Визглей решил не связываться. Да и она тут же хлопнулась в обморок. Так что грифон нацелился на Задаваку, а тот понял, что дело дрянь. Влупил удар магии воздуха и дал стрекача. Разумно сделал, ничего не скажешь. Удар грифона задержал, так что он не сразу кинулся за моргойленышем. Тот перепрыгнул через розовые кусты, кинулся через лужайку. Ну, и, конечно, ему приспичило оглянуться — а бежит ли за ним хоть кто-нибудь? Споткнулся о какую-то декоративную дрянь в траве, покатился, ободрал руки и колени, тут подоспел грифон… ну, и Шипелка. Вот уж кто успел вовремя. — Ты была недалеко? — спрашивает Грызи. — Ты услышала, что происходит? — Травы сказали, — откликается Шипелка неохотно. И косится на Задаваку и Визглю с презрением. Мол, подумать только — кого спасала. Вполне себе разделяю. — Ну, — выдыхает Грызи, когда мы этакой компанией достигаем крыльца. — Повезло с ветром. Задавака выражает на постной роже умеренное недоумение. — Грифон был близко, — поясняет Грызи, — ветер шел на него. Хорошо, что не к алапардам. Задавака опять выцветает, до голубоватого оттенка. Выскочивший на крыльцо Моргойл пучит глазами и трясёт головой. Разражается восклицаниями типа: «Но это… поразительно, невозможно!» И всплескивает руками. Правда, непонятно — что его так поражает. Бледненький отпрыск, случай с грифоном или молчащая жена. Визгля в таком перепуге, что не говорит ни слова, когда ее муженек приглашает нас присоединиться к ним за ужином. Грызи милосердно качает головой. Доброе начальство бережет наши нервы. — Просто покажите, где мы можем расположиться. Крол оттаскивает женушку в сторону и начинает обрабатывать ее по горячим следам. До следопытского слуха долетает разное: «Спасли нашего мальчика…», «Почетные гости…», даже «Ну, она же Драккант, как можно». Непонятно, что из этого дожимает Визглю, но она даже царственно желает нам спокойной ночи. И просит только не отпускать нашего терраанта бродить по коридорам… в диком виде. Шипелка вообще не собирается ночевать «в каменном мешке». Отправляется себе в рощу, так что всех всё устраивает. Комнату нам отводят ту, в которой живёт Сирил.* * *
— Я, собственно… могу его отсюда убрать, да… Крол озаботился нас самолично отвести на ночлег. В дальнюю комнату, оборудованную «для зачуханских гостей». Победнее. Но для горевестника, который восседает себе в клетке, в самый раз. — Хотел разместить в холле… но Эрзабелла вообще против животных в доме, а тут посчитала это дурновкусием… И Эгерт не согласился, чтобы в его комнате… Смотрю на горевестника, он на меня. Склонив голову. Пристально оценивая чёрными глазками. Серо-серебристый, перья чуть встрёпанные. Умный, подозрительный взгляд. — …а для птиц у меня еще не готово помещение, и, собственно, Сирил первый экземпляр, который я решил… Грызи уже положила сумку, теперь рассматривает горевестника так же пристально, как я. — Господин Моргойл. Почему вы вообще вздумали приобрести халадриана? Странный выбор для домашнего питомца. — Подарок сыну на день рождения, — честно признается Крол и обиженно моргает маленькими глазками. — Эгерт же интересуется живой природой, а здесь уникальный образец — говорящий халадриан, обученный. Обученный горевестник с подрезанными крыльями, да. Нахохлился и хмуро крутит головой по сторонам. В клетке ему не нравится. — Сирил. Сирил, дорогой, — умильно воркует Крол, нагибаясь теперь к клетке, — скажи что-нибудь, ну же, давай… Горевестник смотрит на него как на идиота. Потом отверзает клюв и со смаком выдает: — Кишки. Моргойл-старший спадает с лица. — Вообще-то, мне обещали, что он будет предрекать… полезное. Знаете, торговец утверждал, что он вполне обучен и сможет видеть будущее… ну, или хотя бы просто воспроизводить осознанные фразы… — Кишки, — стоит на своём Сирил. На птичьей физиономии — открытое удовольствие. Кишки. Кишки. Жра-а-а-ать. Моргойл бормочет что-то насчет того, что вот, сынку-то не понравился подарочек. Угу, почему бы это. Грызи без церемоний вскрывает клетку, шепчет «Вместе…» Вытаскивает горевестника, расправляет и ощупывает крылья. В сознание вслушивается. — Действительно, говорящий халадриан… И неплохой запас слов. И характер тот еще, я гляжу… подержи-ка, Мел. Чешу птаху голову. Сирил с удовольствием покряхтывает. Над черными глазами у него — по два темно-сизых перышка. Будто ехидно изогнутые брови. — Одна лапа искалечена после ловушки, хвостовых перьев недостает, маховые обрезаны… Кто им занимается, господин Моргойл? — Ну, мой второй дрессировщик знаком с ним, так сказать, однако его специальность… гм… далека от птиц… Но я стараюсь, чтобы у него был сбалансированный рацион, и чистка клетки… Грызи качает головой, прерывая этот поток. — Горевестники — стайные птицы. Им непременно нужно общение, если не с себе подобными — то с людьми. Этот, я вижу, скучает. Он привык к людям, и внимание ему нужно уделять постоянно. Работать и развивать речь. Крол маниакально пучит глазенки. От такого открытия. Обещает, что вот с завтрашнего дня прямо и начнет. Приставит кого-нибудь компетентного к Сирилу для занятий — так и говорит, компетентного. Потом раскланивается и вылетает по зову колокольца на ужин. Не переставая строить восторженные планы. — Кишки, — мстительно говорит ему вслед Сирил. И подставляет голову под мои пальцы, поглядывает требовательно. Даже пощипывает — показывает симпатию. В жизни не держала в руках горевестника. Их мало можно встретить в неволе: не ловят, так, истребляют. Поселить в доме — вдруг беду на себя навлечёшь. Притащит на крыльях или на хвосте принесет… Крол, видно, совсем отбитый, раз подарил такое сынку. — Он что, правда сможет говорить? Грызи потрошит свою дорожную сумку и первым делом кидается к Водной Чаше на столе. Спасибочки Кролу за такую роскошь. — Да он и сейчас может. — Угу. Только темы странные подбирает. — Ему тут просто не нравится, вот он и… погоди-ка, вызову кой-кого. Следующий час Грызи убивает на отчеты с переговорами. В питомнике всё спокойно — Конфетка отчитывается насчёт больных животных. Пухлик добавляет пару ласковых про егерей — опять квасили с Дрызгой, стало быть. Дождались, что мы в отъезде. Пухлика Грызи посылает узнать насчет дрессировщика, Криклэнда. Добавляет короткое: «Всё, что сможешь». Вытаскивает сквозник из Водной чаши. Сирил вовсю ластится ко мне — ни дать ни взять скворец, одуревший по весне. Мы с ним вместе решаем, что клетка у него — слишком тесная. Еще и орешков, небось, мало дают. Не говоря уж о том, что и пообщаться тут не с кем: Визгля да сыночек… — Нет нормальной публики для беседы, а, мой хороший? — Отстой, — уныло соглашается горевестник. Сразу видно, кто в поместье самый умный. — Может, он смог бы разговаривать, — говорит Грызи, которая решила поплескаться над умывальником, — осмысленно, я имею в виду. Если бы с ним поработать по-настоящему, постоянно и с любовью. Но сколько сил нужно… Даже в этом случае он будет скорее выдавать то, что ощущает, как халадриан. Чутьем. Например, кто в наибольшей опасности. Или кто раньше умрет. — Ну, и кто же здесь умрёт? — спрашиваю у Сирила полушутливо. Горевестник склоняет голову на бок. — Эгерт. Грызи медленно поворачивает голову от умывальника. — Эгерт! — оживляется Сирил на моей ладони и хлопает подрезанными крыльями. — Эгерт, Эгерт, Эгерт… кишки. — Та-а-ак, — медленно говорит Грызи, распрямляясь. — Интересно бы знать, давно у него это или не очень. В любом случае, халадрианы обычно чуют беду за сутки-трое… — Иногда за девятерицу, нет, что ли? — Это когда стаями. Горяченький нас ждет денек завтра. Или послезавтра. — Звучит так, будто местного наследничка точно сожрут. Грызи кидает укоризненный взгляд. Жму плечами. Я как-то далека от мысли, что животные вот просто так кидаются на Задаваку. К тому же еще и разные животные. Без причины такого не бывает. — У Оникса в сознании было то же самое? Думал, что Задавака — враг? Грызи кивает, губы у нее плотно сжаты. — Не встречалась с таким. Четкое желание убить и ярость. При этом нет осознания мести, следа каких-нибудь воспоминаний. Просто будто старинный враг зашел на территорию. И это перекидывается на других животных. — Будто они друг другу это сообщают? — Пиньк, — озорно добавляет в беседу Сирил. Мол, чего там, не волнуйтесь. Тут же всего-то через пару дней все звери на территории могут ополчиться на местного идиота. Наплевать, что будет с Задавакой — но если его прикончит какой-нибудь единорог, то единорога точно усыпят. — На болезнь непохоже. Больше на дрессировку. Или какое-то наваждение… действие артефакта или чары, к примеру. Слышала про магов с Даром внушения? Обычно Камень в Аканторе раскидывается Дарами Четырех Пар. Или Восьми Божеств, которые переженились между собой. Огонь и холод, вода и мастерство, меч и целение, травы и стрелы. Только вот есть ещё Перекрестница, а у этой — совсем особенные Дары. Разные, редкие и с подвохом. Мой Дар Следопыта, например, раз на сотню встречается. Дар Щита, который у Мясника — раз на несколько тысяч. У Плаксы, которая в обучении у Конфетки — Дар смотреть по снам и теням. Невыясненной редкости. Есть ещё другие — Дар сирены хоть возьми. Или Дар слышания мыслей. Или вот… — М-м-м, — отвечает Грызи. — Говорят, Эвальд Хромец так ловко убалтывает всех вокруг, потому что под перчаткой скрывает именно Печать внушения… что это, кстати? — А мантикора знает. Говорят, цепь. В дверь скребется застенчивая служанка — притащила поднос с ужином. Сирил приветствует ее радостным: «Жратеньки!» — Премилосердная Целительница! — вопит служанка. Будто в клетке расселся альфин, а не горевестник. Поднос летит на пол. Прощай, ужин. Пока Грызи утешает перепуганную девицу, размышляю над своей теорией. Что кто-то внушает животным желание убить Задаваку. Через Дар или, может, через артефакт. И всё натыкаюсь на вопрос — кому ж это он так сильно напакостил? — Может, это научные дела, — говорит Грызи, когда служанка выметается, унося осколки тарелок. — У Моргойла, насколько я знаю, есть завистники, да и недоброжелателей полно. Знаешь, среди тех, кто ратует за «очищение природы». Мрази-магнаты, фабриканты и торгаши. И с ними — куча жреческого отродья. Из тех, которые завывают, что природа только для человека. И нужно её «очистить от грязных зверей». Душка-Сирил чует мою злость. Хлопает крыльями, волнуется. Неохотно несу его обратно в клетку, но дверцу не прикрываю. — Если это эти паскуды… — То им очень выгодно это, а? Моргойл выступает за сосуществование с магическими животными, а тут его сына убивает на территории якобы одомашенный зверь. Идеальное подтверждение, что дикость в бестиях неисправима, и они не могут сосуществовать с людьми. Грызи задумчиво вынимает шпильки из волос. Крутит их в пальцах так и этак. — Да… они даже могут быть заказчиками. Сторонники идеи «Человек над всем» — мощная сила, в этом я уже убеждалась… несколько раз. Только вот с чего они взъелись на Моргойла именно сейчас… ладно, проверим. — А этот Криклэнд? Дрессировщик? — Сомневаюсь. Он не стал бы делать мишенью мальчика. Хмыкаю. Вытягиваюсь поверх покрывала на кровати — прямо в ботинках и куртке. — Мальчик — здоровый олух. Мог кому-то дорогу перейти. И вообще, ты не думаешь, что это из-за его мамашки? Она, похоже, души в сыночке не чает. Так что… Грызи расчесывает волосы и задумчиво кивает. — Может, и так. И есть еще эти его дружки. С прогулки с которыми всё началось. Завтра надо будет проверить — может, что-то всё-таки случилось на той прогулке… Я все-таки склонна думать, что Моргойл-младший нам что-то недоговорил сегодня. Он, вроде как… осознает, что вляпался, и осознает это лучше, чем мы. Хмыкаю. Есть, конечно, хорошие эликсиры Конфетки, та же «Истина на ладони». Только вот Визглю при мысли о том, что такое можно применить к её сладкому мальчику, хватит удар. — Ну-ну. Значит, пускай посидит пока в поместье и подумает — а не стоит ли выложить начистоту? — Да, пожалуй. Хаата пусть еще послушает округу… а ты присмотри за ним завтра. Нянька для местного высокомерного болвана. Да какого… — Или можешь вместо меня побеседовать с его друзьями из окрестных поместий. Пять или шесть высокомерных болванов. С их не менее высокомерными родителями. В вир болотный. — На кой я тут вообще? — спрашиваю сердито. — Могла бы округу еще посмотреть. Или животных проверить. Думаешь, Задавака после сегодняшнего может не усидеть в поместье и пойти прогуляться? — Нет. Думаю, что воздействие, что бы это ни было, может усугубиться. — Перекинуться еще на каких-то животных? Или на всех животных? Грызи молчит. С очень говорящим предчувствием. Не хуже горевестника. Её молчание прямо так и орет, что надо бы как-то поторопиться с решением этой задачки. А то кто там знает, как усугубится это воздействие. Может, оно будет перекидываться не только на животных. Может, животные начнут бросаться и на других людей. Да еще и под раздачу кто-нибудь случайно попасть может… И в любом случае, один мертвец у нас тут точно наклёвывается. — Эгерт, — захлёбывается Сирил в клетке. — Эгерт, Эгерт, Эгерт, Эгерт… Потом пару мигов молчит и добавляет со значением: — Враг.