Путь варга-1: Пастыри чудовищ

МЕЛОНИ ДРАККАНТ       — Вы не опасаетесь с ней работать?        Фыркаю носом.       Мы с Задавакой сидим в местном пылесборнике — здоровой библиотеке, на половину левого крыла. Время подкрадывается к полудню. В холодную библиотеку через приоткрытое витражное окно залетает теплый день.       Младший Моргойл пялится в какую-то книгу. Я играю в няньку придурков с усишками. Попутно ещё поглаживаю перышки Сирилу. Его я пригласила прогуляться вместе с собой. Придурков лучше стеречь в компании.        Была ещё надежда, что остолоп не заговорит. Или поймёт, что я тут не чтобы ублажать его беседами.       — Но они ведь опасны, — тянет Задавака. В нос и по-писанному. — Эти… создания. Отлучённые от Камня.        Брезгливость в каждом звуке ломающегося голоска. В поджатых губёнках. В двадцати волосинках, которые Задавака пытается выдать за усы.        — А скажи ты мне, кто тут идиот? — вопрошаю я горевестника, предлагая ему аппетитный орех.        «Эгерт», — радостно брякает Сирил. С предвкушением хихикает. Попрыгивает по клетке и выдает россыпью: «Эгерт-Эгерт-Эгерт». Немного думает и добавляет: «Враг». Потом ещё немного — и «Кишки».        На диво умное создание. В отличие от придурка-хозяина.        — Это… знаете ли, не забавно. И могло бы сойти за… оскорбление.        — Можешь оскорбляться. Хотя это вообще-то он сказал.        — А вы считаете иначе?        — Нет.        Задавака рдеет. Но с места не движется. Оскорбленно шелестит книжечкой. Формулы из мозжечка выковыривает.        — Знаете, если бы вы не были… девушкой и к тому же Драккант…        О, надо же, почитал еще какие-то книжечки в своем пылесборнике. С длинными и пыльными генеалогическими древами.         — Тебе со мной не на бал ехать. Так что давай, высказывайся.       Не высказывается. В смысле, внятно. Рдеет, надувается и бубнит что-то великосветское, про возмутительное поведение и что он вообще-то просто спросил…        Спрыгиваю со стола, на котором сидела. Упираю руки в бока.        — Ты ни черта не просто спросил. Ты сходу начал задвигать насчёт отлучённых от Камня опасных созданий. А если б хотел узнать…        Скрипит дверь. В каменно-деревянный мешок библиотеки заглядывает Шипелка.        — Враг? — с сомнением спрашивает Сирил.        Задавака аж зеленеет. Пялится на Шипелку со смесью любопытства и отвращения. Пока та спрашивает на своём языке — где это носит Грызи.         — Пошла окучивать его дружков, — машу рукой на Задаваку. — Моргойла-старшего взяла с собой. К вечеру должна быть. Наслушала что-то?        Я говорю на кайетском среднего образца — аканторский говор. Шипелка отвечает на своём. Понимать я её понимаю, а вот говорить на языке даарду посложнее. На некоторых словах можно сломать язык среди щёлканья и свиста.         — Лес спокоен, — пожимает плечами Шипелка. — Сад молчит. Зла нет в земле.        С Шипелки толку как всегда. Она разве что на рейдах в закрытую часть питомника помогает. А так — лес слышит, я не слышу, в таком духе. Иногда ещё завернёт — не разберёшься.        — Ещё что скажешь?        — Зла нет в земле. Значит, оно на земле. Люди Камня, которые здесь.        Зыркает своими глазёнками на Задаваку. Тот уже совсем обомлел. Ну да, в него кинули отвращением посильнее, чем у него!        — Большая новость, ну. Стало быть, думаешь, что причина…        — Эгерт, — помогает Сирил. — Эгерт? Эгерт-Эгерт-Эгерт… кхе… кишки!        И заливается радостным смехом, будто рассказал свой лучший анекдот. Шипелка даже фырчит тихонько под нос — можно считать, посмеялась.        — Тоже большая новость, угу. Собираешься в питомник вернуться?        Может, хоть за животными присмотрит.         — Да. Вызови сестру водным камнем. Пойду в питомник. Смотреть, слушать. Тех, в которых нет зла.        Мясника в питомнике нет, так что не поспоришь. Интересно бы знать, что это даарду так несётся в «Ковчежец»?        Шипелка кривит личико, стучит себя по уху.        — Женщина громкая, громкая. Ходит вслед, не даёт слушать. Злая, глупая. Поганит землю.        — Чем это она её поганит?        — Собой.        И опять фырчит. Шутница какая.        — Грызи сейчас тянет жилы из аристократических морд, — выражение так себе, а картинка под него верная. — Нельзя отвлекать. Опять же, если вдруг что случится…        Кошусь на Задаваку, перехожу на корявый язык даарду.         — Мы не знаем, отчего это. И на кого перекинется. Вдруг взбесятся несколько животных. Или начнут на других нападать. Ты будешь нужна.        С облегчением добавляю уже на родном:         — Хочешь — спроси у Грызи, когда она вернётся.        Шипелка сперва, вроде, намеревается спорить, потом выдаёт в сторону младшего Моргойла последнее безмолвное «фу». И просачивается в дверь.        Задаваку, кажись, сейчас вывернет. Прям на книжку.        — Как вы с… этой… работаете?        — Да получше, чем со всякими… в костюмчиках. Что вы с твоей родительницей вообще взъелись на даарду? Они ж безобидные, как пурры.        — Да неужели вы…        Задавака вскакивает на ноги. Модная причёсочка топорщится. С него даже малость снобизм осыпается. Пока он жестикулирует в духе «Пыпыщ» и «Злобные терраанты уничтожат Кайетту».        — Я думал, вы в курсе насчёт них. Мать рассказывала мне — она родом из Вольной Тильвии, где много их поселений. Говорят, что это потомки тех, кого отлучили от прикосновения к Камню в древние века за злодеяния, и они…        По-писаному говорит. Как с листа читает. Что злые терраанты поклонились древним демонам земли, кровожадным и сумрачным. И что ушли на века под землю, чтобы служить своим господам. И что эти самые господа наградили их особой магией. За которую злобные терраанты, конечно, платят кровавыми жертвами.        — Они… крадут детей, вы скажете — нет? И там, в своих святилищах под землёй, приносят их своему… верховному божеству! Стоглазому идолу! И… и они убивают поля, призывают болезни на растения и на людей… Напускают плесенный мор, как в Айлоре двадцать лет назад! И ещё…        Задавака трудится вовсю — просвещает меня. И насчёт верховного жреца терраантов, который зарылся так глубоко под землю, что его никто и не видел никогда. И оттуда приманивает путников и запутывает их в свои сети и заросли. Всё, конечно, чтобы подданные не голодали. О, ну и да, злых людоедов на селения тоже напускают даарду. Никакой связи с идиотами-охотниками, истребляющими дичь в округе.        «Эгерт», — смачно выдаёт Сирил. Склоняет голову и пощёлкивает клювом. Будто выражает мою просьбу заткнуться и не нести чушь. «Эгерт».        Задавака смолкает. Весь в пене риторического пыла. Потягиваюсь себе неспешно, подхожу к его столу. Смотрю на пыльные страницы.        На странице как раз изображён терраант со здоровыми клыками. Жрёт кого-то. Девственницу, наверное.        — Это, — тычу пальцем в картинку, — чушь. Всё вот это вот — чушь.        Для надежности обвожу рукой всё это чушехранилище. Безразмерное и холодное. Обшитое потресканными деревянными панелями. И уставленное креслами, которые мягкие исключительно из-за слоя пыли.        Был у меня в прошлой жизни знакомый, который чуть что тоже лез на книжные полки. И так же считал, что там можно отыскать какую-то там истину.        Ну да, ну да. Глянешь в бестиарий, а там грифон людьми питается. Или варги оргии устраивают. Каждое полнолуние. Грызи мне местами даже цитировала, при этом фыркала после каждой строки. Не знаю, что она там смешного нашла, я бы этих писак познакомила со своим атархэ.        — Но… это же… издание академии Таррахоры.         — Ты сам-то видел эту академию? Они терраантов разве что на картинках видали. Может, еще изгнанников, а к общинам, небось, на десяток миль не подходили.        — А… а вы подходили?         — Ну. Жила там, пока зверей лечили. Которых мрази-браконьеры поранили. В мелких общинках была. В основное поселение, которое в лесах Ирмелея, хода бэраард нет.        — К-кому?        — Людям-без-корня. Так они нас называют. Потому что мы люди Камня. Камень не имеет корней, а у них на этом всё построено. Коренники. Даарду. Народ-от-корня. Не дошло еще?        Похоже, дошло — он почти даже осмысленно хлопает глазами. Даже выжимает из себя не совсем тупой вопрос.        — А от какого… корня?        — От общего. По религии даарду, у всего в мире общий корень. У животных, деревьев и их. Уходит в Ардаанна-Матэс… это у них вроде Матери-Земли. И потому всё связано между собой. Единым корнем, как-то так. Пуповиной… кэлда-ард, пуповина и корень одновременно, словом. В общем, они на нас злятся, потому что, вроде как… из-за людей и магии Камня их Пуповина начала ослабевать. Раньше они могли как-то слышать Ардаанна-Матэс, угадывать ее волю, помогать, всякое такое. Есть у них такое понятие… ты ни черта не поймешь. «Слышать волю корней». Жить по этой самой единой воле, значит. Только теперь у них это получается плоховато, вот они и в печали. Ну, а теперь… видал Шипелку? Ну, Хаату, которая с нами. Кое-как слышит, что там с природой вокруг. Чует, что птицы болтают и звери иногда. Ну, и всё. Хотя она изгнанник из общины, но и в общинах не лучше с этим делом обстоит.        Чего я перед ним распинаюсь? Да кто там знает, может, хочу вложить в его черепушку хоть толику настоящего. Живого, пахучего, звучащего мира. Которого ни на грош нет в холодных пылесборниках.        Ну, и еще забавно, как Задавака разинул пасть. Будто новорожденный птенец, который ждет кормежки.        Вот Сирил как-то странно похрипывает. Угрожающе. И с намеком поглядывает на Моргойлда-младшего. Желание клюнуть в глаз проступает так ясно, что я поскорее задвигаю милаху-горевестника в клетку.        — Изгнанни…        — Бывает, некоторые даарду уходят из общин. Кто-то скитается, кто их правила нарушает. Кто еще по каким причинам. Шипелку вот Грызи приволокла с одного из своих выездов. С полгода назад. Я не спрашивала, у нее, почему она не с общиной, ясно? Хочешь — сам спроси.        Лицо у Задаваки — недозрелый огурец. Кислота, бледность, зеленоватость. Всем своим видом так и вопит: «Мне… что-то спрашивать… у этой вот?!»       Но с темы не слезает. Видать, нашел благодатную.        — А… кровь… ритуалы, похищения?        — Кишки? — нетерпеливо вставляет Сирил.        — Ха. Крестьянские байки.       Задавака смотрит обиженно. Диточке, понимаете ли, сказали, что любимая сказка детства — только сказка.         — Даарду даже мяса не едят — так, коренья, ягоды, листья всякие. Молоко единорогов и диких коз. Нас вот диким мёдом угощали, кстати. Они и рыбу не ловят — потому что живая. Для них живое — значит священное.        Задавака прямо-таки потухает. На физиономии растерянность пополам с недоверием.         — Но как же тогда…        Небось, только что начал осознавать, что маменька не всегда бывает права.        Молчим. Сирил делает упорные попытки приоткрыть клетку. Зловеще косится на младшего Моргойла. И потихоньку повторяет под нос: «Враг. Враг. Эгерт — враг!» Умиляюсь малость — надо же, полными фразами заговорил.        — А Рой? — это господин Задавака спрашивает совсем под нос. Но Следопытский слух разбирает. Балбес-то кое-что все-таки знает.        — Этого ты откуда набрался?        — Я… ну, слышал…        Точно не от мамочки, как я понимаю.        — Они правда как пчёлы? У которых одна матка, и они подчиняются её командам? Отец говорил, у этих… терраантов связаны сознания… так что они могут слышать друг друга.        — Слышать главного, скорее уж. Тысячеглазый, Всезрящий, Сиаа-Тьо — Всесущий. Что-то вроде верховного жреца Ардаанна-Матэс.        — Как Кормчая — жрица Камня?        — Да, только если бы ты постоянно слышал Кормчую у себя в голове. Или Камень — у себя в голове. Представь себе главный корень, который торчит в земле. А от него разбегается куча других корешков. Ну так вот, по поверьям даарду Всезрящий и есть этот главный корень. Который доносит до них волю Ардаанна-Матэс. У них там есть что-то вроде обряда, у даарду… когда младенцев после рождения приносят в основное святилище, в то самое, куда нам ход запрещен. И наделяют их Пуповиной Роя… звучит по-дурацки, но иначе не переведу.        «Враг, враг, враг», — твердит горевестник в клетке и уже настойчиво пытается выломать замок. Задавака пялится, как зачарованный.        — Их тогда калечат, да? Терраантов?        — Насчет самого обряда — не видела, не знаю. Но в конце него — да. Делают шрам, или отрезают кусочек уха. Губу разрезают. В общем, им нужен какой-то изъян у ребенка. Чтобы он никогда не стал «сосудом который полон».        — А что это?        — Вир его знает, мне вообще это Грызи рассказывала. Ей про даарду известно побольше моего.        Подумать только, я тут чуть ли не лекцию задвигаю. Треплю языком, будто Конфетка за своими чаепитиями. Ха. Одно и удовольствие — утереть нос самодовольному придурку. Который вообразил, что мамочка и книжечки ему распишут всё как есть.        А у Задаваки видок малость лихорадочный. Глазенки вон, блестят ненормально. И щеки запылали. И вообще, он привстает и кусает губы — то ли хочет выродить из себя новый вопрос, то ли что-то сказать…        И тут горевестник в клетке с разлету ударяется о прутья.        — Враг. Враг! Враг! — удар на каждое слово, и взгляд черных глазок намертво прикован к физиономии Задаваки. — Эгерт! Эгерт! Эгерт! Эгерт!        Удар-удар-удар, и Задавака хочет что-то вякнуть, но я на него цыкаю — заткнись. Пытаюсь успокоить Сирила, но тот всё бьётся, и кричит всё громче. Зло и отчаянно. Глядя на сына Моргойла так, будто хочет выклевать ему сердце.        Только что был спокоен, теперь вот всполошился. Почему? Ищу в кармане ампулу с сонным. Потому что горевестник. Потому что… как там Грызи говорила? Чует, кто скоро помрет.        — Эгерт! Эгерт! Эгерт!!!        Взываю к Печати — и мир рушится на меня в красках, запахах и звуках. Где-то в другом крыле Визгля распекает служанку, и гремят сковороды на кухне, и воняет средством для уборки и духами, пылью несет от книг… и — вот оно, панические крики там, далеко… у загонов, точно, у загонов. И удары копыт о землю. И яростный визг.       Яприль.       Да твою ж.        Одной рукой хватаю клетку с Сирилом. Второй — Задаваку за шкирку.        — Быстро за дверь!       Не успею дотащить до двери, Моргойл не понимает и мешает, он не знает — что такое яприль в ярости. Скорость и пробойная сила — как у тарана, деревья сносит… а, мантикоры печенка! Задвигаю идиота за дальний стеллаж с книгами, сую туда же клетку.        — Эгерт! — надрывается Сирил без перерывов. — Эгерт, Эгеееерт!        Визжащая туша с маху прошибает огромное витражное окно. Выносит, вместе с частью стены. Во все стороны летят разноцветные осколки. Будто брызги краски. Вперемешку с кирпичной крошкой. Яприль влетает, оскальзываясь на осколках и натертом паркете.        Крупная самка, Леди. Я её с утра бегала яблоком подкармливать.        А теперь у нее всё рыло в пене, бирюзовая шерсть на боках стоит дыбом. Маленькие свиные глазки налиты кровью и смотрят точно за меня. Туда, где стеллаж. Туда, где…         — Эгерт! Эгерт! Эгерт!!!         — А ну-ка стой, — говорю я. — Давай-ка послушай меня…        Не слушает. Вернее, не слышит. И готова, если что, пробежать через меня, смяв копытами. Леди вскакивает тут же и несется вперед, не разбирая — где какая мебель и кто перед ней стоит. Сшибая столы и кресла. Кроша собой стулья.        Разбиваю перед ней ампулу снотворного, когда подходит на расстояние броска. И отступаю назад, потому что яприлиха не думает останавливаться. Только что опять валится, но это всё паркет. Мало снотворного.         — Эгерт — враг! Враг!        Что-то толкает в спину. Чуть не падаю, оборачиваюсь.        Задавака вылез из-за стеллажа, помочь решил. Выставил бледную длань с Печатью, только рука ходит ходуном, так что он задел меня воздушным ударом.        И разозлил яприлиху.        — Придурок! К двери!        Леди при виде своего врага вскакивает снова. Хрипя, визжа, круша пуфики, журнальные столики, подставки для чтения. Кидаюсь к двери, попутно нащупывая воздушную трубку с дротиками в кармане. Здоровенным пинком выпихиваю Задаваку в коридор, где уже куча визжащих служанок. Перед тем, как захлопнуть дверь, добавляю Леди в морду две стрелки со снотворным.        Надолго не удержит. Яприль в бешенстве — неостановимая тварь.        Пока есть цель. Цель…         — Бегом, кому сказано!        Позади трещит дверь. Задавака упирается и лопочет что-то, что мы должны кого-то там защищать. То ли служанок, то ли маменьку. Ору на бегу что-то устрашающее. И на Задаваку, и на всех, кто вылез в коридор. По комнатам, идиоты и идиотки! Она здесь не за вами, а по пути потопчет и не заметит…         — Запихивай их за двери!        Яприлиха уже в коридоре, но снотворное её замедлило. Да и передвигаться такой здоровенной туше несподручно. Среди кадок с растениями, поворотов, ковров и мебели. Моргойл-младший, по счастью, соображает, что к чему, и убирает с дороги прислугу. Просто впихивая всех в комнаты.        Позади — визг яприля, треск дерева и ткани. Валятся какие-то гобелены. Последней мы по пути встречаем Визглю — на пороге ее спальни, перекошенную и недокрашенную.        — Эгерт, что случи…        — Мама, надо бежать!        — Не-а, — говорю я, и даю пинка и ему, и ей. Влетаю с размаху в спальню.        Надеюсь, Сирил там в библиотеке не пострадал. Вроде как, был скрыт за стеллажом…        — Что это? Что вы себе позволя…        Роюсь на полке перед зеркалом, где куча флакончиков с духами. Откалываю своим атархэ горлышко у первого. Брызгать нет времени.        — Поливай его, быстро!       Сую в руку Визгле флакон. Дергаю Задаваку за ворот, чтобы согнулся. И опрокидываю ему на голову второй флакон.        Печати я успела дать отбой, а то свалилась бы где стояла. От такой мерзкой вони. Визгля предпочитает что поудушливее да послаще, так что Задавака начинает вонять, как сборище престарелых кокеток. На девятеричном чаепитии.         — Пх-х-хаааа!        — Поливай, кому сказано!        Визгля послушно обдаёт сыночку всеми запасами духов. Я бы даже повеселилась, может быть. Глянуть на его ошеломленную физиономию и на ее рожу… да.        Вот только руки у Визгли трясутся, и она за компанию окатывает меня.        Воняю, как знатная дама. Чуть похуже, чем серная коза.        Зато грохота в коридоре больше нет. Даже и без Дара слышу. Недоуменное повизгивание. Сонное. Потом богатырский, со взвизгами храп.        И подвывания служанок. Из разных комнат.       Визгля старательно выливает на сыночка последний флакон чего-то с запахом писка сезона. Задавака лупает глаза и недоуменно благоухает.        — Где тут умывальная?        Маленькая комнатка пристроена к спальне, как во всех знатных домах. Распахиваю дверь, начинаю смывать с себя духи. Говорю в дверной проем, откуда резко несет ароматами:        — У яприлей острый нюх. Они трюфели на глубине находят. Наверное, ветер был от дома к стойлу. Вот Леди тебя и учуяла. Нужно было заглушить, сбить со следа.        Чтобы у нее пропала цель. Пропала ярость. А без бешенства снотворное яприля легко берет.        Визгля молчит. Только ахает и прикрывает сыночке глазки, когда я вслед за курткой стаскиваю рубашку. Чтобы замыть получше.        Обдушенный с головы до ног Задавака часто сглатывает. Потом говорит неровно:        — А… мне теперь… так постоянно?        — Если нравится — можно и постоянно.        Морщу нос и фыркаю. Душистая едкость въелась в ткань рубашки, пропитала куртку. И на штаны тоже попало. Но если я скину штаны — этих Моргойлов бахнет удар. Жалко, тут нет Конфетки с ее зельями, отбивающими запахи. Надо будет взять с собой в сумку на такой случай. Пинту. Или две.        Моргойл отворачивается спиной — чтобы не смущать. Ха. И пытается мыслить. Говорит гнусаво, через силу:         — Но как… разве Леди могла меня учуять… через стены?        Ну, Леди всегда чуют своих кавалеров. Ладно, я не Пухлик — дурацкие шутки шутить.        — Окно было приоткрыто.        — Но ведь… от загонов далеко… Очень далеко.        — Да.        Натягиваю рубашку, потом куртку. Проверяю, что есть в карманах и на поясе. Обычный набор зелий. Клинок-атархэ. Еще три усыпляющие стрелки и два мелких метательных ножа.        Надо будет зайти в отведенную нам спальню. Сумку взять, там оставшееся сонное. Хотя если я права — всё равно не хватит.       И где это носит Шипелку, хотела бы я знать?        — Но как же тогда…        Визгля наконец отмирает и разевает рот, как кефаль, которую выкинули на берег. Сейчас родит.        — Что… это… значит?        — Значит, что дело плохо, — говорю я жестко. — Звери не идиоты, знаете ли. А вы сейчас будете слушать меня. Подвалы тут у вас есть? Подземелья?       Подвалы есть, но вход слишком широкий, и ступенек маловато. С грехом пополам выясняю, что алапард там пройдет. Туда еще и есть вход со двора. Не годится.        — Тогда сейчас идем в эту вашу башню. Которая с телескопом. За мной и молча!        Дорогу я знаю: глянула расположение комнат в поместье еще перед сном. Без этого никуда. Спасибо еще — не надо проходить мимо Леди. Она, конечно, спит. Храпит на половину дома. Но мало ли.        Задавака и его мамочка идут позади, задыхаются и неистово воняют. Переливающиеся ароматы. Выставка душиловки. Спасибо — молчат.        Впихиваю их по узкой лестнице. Дверь закрыта — вскрываю замок булавкой с воротника. Пропихиваю Визглю и Задаваку в научную обитель старшего Моргойла. Книги пополам с пылью, куча заметок, бестиарии и инструменты. Карты звездного неба, большущая труба телескопа. Окна, к счастью, закрыты.        Но окна тут повсюду. И из них открывается отличнейший вид на то, что делается внизу.        На худшие мои подозрения.        Они все там. Окружили дом. Внутрь пока не собираются — может, мы их сбили со следа… Но рыщут, да. Два медовых алапарда. Четверка двухголовых керберов — эти держатся подальше. Величественный виверний. Еще два грифона. Вон там, за кустами, вижу единорогов…        Перехожу от окна к окну и убеждаюсь, что они все тут. Все, кто есть. До единого. Рассредоточились, будто по уговору — кто подальше, кто поближе. Хищники не приближаются к травоядным. Травоядные держатся подальше. Но не боятся.       Поместье в полной осаде.        Звери же не идиоты, они знали, где живет их враг…         — Сначала ориентировались на зрение, — говорю себе под нос. — Потом слух… грифон услышал, не учуял. Потом обоняние, у яприля. Теперь знание.        Увидели, куда рванула Леди. И подтянулись за ней. До сих пор вон потихоньку подтягиваются.       Грызи права, всё это набирает ой какие обороты.        Визгля начинает подвывать. Тоже заглянула в окошко. И поняла, чем может кончиться. Воет что-то вроде «Ну, я же говорила ему, эти дикие твари…»        Хмыкаю, разворачиваюсь.        — Побудьте здесь пока. Выйду, гляну поближе.        В спину мне долетает робкое «Но как же вы…» от Задаваки. Захлопываю дверь, отсекаю растерянный тенорок. И одуряющую вонь духов. И всхлипы Визгли.       Прыгаю через ступеньки, пробегаюсь по коридору. Первым делом забегаю в нашу с Грызи комнату, достаю запасное снотворное из своей сумки и сумки Гриз. Дальше смотрю — что там с Леди. Яприлиха сладко почивает. Смачно всхрюкивает — видно, видит репу во сне. Из-за дверей хором подвывают служанки.        — Вылезайте уже.       Вытаскиваю пару-тройку из-за дверей, куда мы их упихали с Задавакой. Говорю заняться делом: собрать сонные и успокаивающие зелья, какие есть в доме. И лакомства наподобие мяса, сахара и яблок. Потом зашиться куда-нибудь в дальнюю комнату с плотными дверями и не отсвечивать.        — А… там же в коридоре… зверюга… — трясется служанка, со знакомым лицом — та, которая еще поднос роняла.        — Не тронет. В ней столько снотворного, что до вечера проспит.        — А…        — А вот те, которые на дворе — могут и тронуть.        Леди готова была пройти через меня — только бы добраться до Задаваки. Алапарды, если вдруг впадут в состояние «кровной мести», точно разбираться не будут — сколько у них служанок на пути.        Убираю лишнее — людей. Иду смотреть, как там Сирил в библиотеке. Еще из коридора слышу оглушительное: «Враг! Кишки! Кишки!»        Клетка упала на пол, дверца отскочила, и горевестник выкарабкался. Разгуливает себе по руинам. Со смаком потрошит издание академии Таррахоры. То самое, про жрущих девственниц терраантов.        На меня смотрит чуть подозрительно. Особенно когда я предлагаю немного прогуляться.        — Воняешь, — сообщает брезгливо, но перебирается на плечо.        Сирила оставляю в одной из каминных — пусть себе погуляет. Награждаю его куском сахара — как раз распорядительница с кухни подоспела. Забираю остальную снедь. И еще несколько пузырьков с зельями. Снаряжаюсь как следует, словом.        Потом выхожу во двор.        К Дару я взываю еще в коридоре. Так что они все со мной. Все шмыганья носом, и всхлипы, и бесконечные «Упаси нас, Матерь-Аканта!» Еще поминают Перекрестницу. И Единого. Меня не поминают совсем. Вернее, слышно что-то там насчет сумасшедших, которые на съеденье к жутким тварям идут.        Встряхиваю головой, чтобы не слышать такие дурости, а слышать — нужное. Мягкие шаги хищников, шорох песка о когти. Похлопывание крыльев грифонов. Тихое, настороженное порыкивание керберов.        Открываю дверь, стараюсь не скрипеть. Выхожу. Успеваю подумать — жаль, я не варг. Зверушки не трогают своих пастырей.       Ещё жаль, что от меня всё так и несёт духами.       Гарпиям-бескрылкам становится интересно первым. Только появляюсь на крыльце — сигают в мою сторону. Здоровые, нелетающие, зато прыгучие. Остатки крыльев чуть прикрывают спину. Бескрылки их топорщат, когда бегут ко мне. Открывается серебристая чешуя. «Урлюлюлюлю», — летит из зубастых пастей. Мол, что это у нас тут такое?        — Спокойно, ребятишки, — говорю я. Звучно, низко, уверенно. Тихонько, по шажочку схожу с крыльца. — Чего это мы тут все собрались, а? Вам тут должно быть как-то тесновато, так что, может, давайте уж вернемся в стойла, а? Милые уютные домики… ух, какая ты у нас красавица? Так, а кто хочет мяса, а?        Бескрылки игриво попрыгивают вокруг. Выгибают шеи так и этак. Загаживают песок дорожки. В знак того, что мяса надо бы.        Подбирают мяса, но не приближаются. И не атакуют. Растеряны и не прочь поразвлечься. Запускаю по дорожке яблоко — несутся вслед, отдаляются от поместья… Тормозят, разворачиваются. Будто вспомнили о незаконченном деле.        Становится малость пояснее. Жажда крови не проснулась, агрессии нет… Разгребемся.        Крадусь через двор, отмахиваясь от настырных шепотков. Шепотки просачиваются через окна — к стеклам носами вся прислуга поприлипала, небось. Ладно. Оглядываюсь, намечаю линии движения хищников. Травоядные топчутся на месте, а эти себе будто маршрут прогулки составили. Скользят, расхаживают неторопливо. Выписывают дуги и восьмерки. Тут и там.        Больше никто не подходит, нужно самой. Подтягиваюсь поближе к дуге, по которой движется первый алапард. Шаг. Остановка. Пару шагов. Смотрит, не подходит, опять скользит, поблескивая медовой шкурой — красавец! Не становлюсь посреди его пути, пристраиваюсь сбоку — как тебе такое, погуляем? Может, и от мяса не откажетесь?        Алапард останавливается и не отказывается. Дает себя погладить, хоть и кривит морду.       — Запах светскости, — говорю я. — Мне тоже не по душе. Но что поделаешь, если у меня не было струи гарпии или чего-то такого привлекательного, а?        Самец алапарда мурлычет и лижет ладонь.       Только вот когда я пытаюсь его тихонько повернуть в сторону вольеров — недовольно взрыкивает. И остается на месте. Погоди, мол. Тут еще разговор не закончен.        Иду налаживать отношения со вторым алапардом, а после с керберами и грифоном.        Звери держатся не то чтобы хорошо. Настороженно. Так, будто не совсем понимают — что им вообще тут надо. Но уходить не намереваются. Потому что внутри дома — что-то, что их притягивает. Почему им непременно надо быть тут.        Надеюсь, Задавака не высунется не по делу из башни.        Потихоньку, плавно ступаю среди питомцев Моргойла. Двигаюсь тоже медленно и показываю руки. Я не угроза, так. Говорю ровно, мерно, дружелюбно.        — Знаете, мое такое мнение — нечего вам тут торчать. Знаете что, я вот вам малость гостинцев принесла — а дальше вас ждет и еще чего получше, так что почему бы нам и не пойти вон туда, где столько всего вкусного?        Керберы — двое еще совсем щенки — повизгивают от радости, обнаруживая вкусняшки. Огненные лисицы и волк-игольчатник тоже не проявляют злости. Так, любопытство. На запах духов — недовольно фыркают. Подпускают к себе, берут гостинцы. Слушают, что я там несу. С благосклонностью, как пьянющая Дрызга — уговоры Гриз.        Вот только толку с меня — сколько от уговоров Гриз в сторону Дрызги. Звери не дают себя увести. Уворачиваются, выскальзывают. Виверний даже взмахивает в мою сторону когтистой лапой — не подходи, мол. И всё расхаживают, расхаживают задумчиво перед поместьем. Будто пытаются вспомнить — что они тут забыли. Время от времени перерыкиваются, но свар не затевают.        Надо вызывать Грызи. И поднимать местных работничков.        Медленно, тихо иду через двор. Беседую с теми, кто ко мне подходит. Одна гарпия-бескрылка даже увязывается вслед — интересуется, а нет ли еще вкусненького. Потом отстает. Лежащие и гуляющие звери на меня оглядываются, но в целом пропускают нормально. На полпути к вольерным слышу сзади стук копыт. Разворачиваюсь… Жемчуг решил присоединиться.       Скармливаю ему последнее яблоко, объясняю, что он самый-самый лучший.       Работнички Моргойла чудом не встречают меня вилами. Они как раз держали совет — что делать. Ну, то есть, носились по кругу в панике. И орали друг на друга.        С трудом удерживаюсь, чтобы объяснить им, какие они идиоты. Привыкли ухаживать за прирученными и вышколенными лапочками, а когда лапочки решили прогуляться — даже сделать ни черта не могли.        — Всем слушать меня, — шиплю, — конюший, Жемчуга запереть в стойле. Сонные, успокаивающие есть? Все сюда. Еду тоже сюда. Будем их приманивать.        Мнутся, зыркают, воняют страхом сильнее, чем я — духами.        — Они вам ничего не сделают. Уводим, кого можем, остальных усыпим, готовьте телеги и носилки, придется перевозить. Сколько у вас магов воздуха? Пассы воздушной транспортировки знаете? Клетки-то есть?        Есть. Моргойл, видимо, не настолько клюнут в темечко своими сахарными идеями.        Вольерные шевелятся не особо, приходится покрикивать и подгонять. Попутно нахожу почтовый водный канал, вызываю Грызи. Та слушает недолго:        — Сейчас буду.       Потом начинаем работу. К зверям идут те, кто с ними постоянно. Кого они знают. И кто им всегда пищу приносит. Зовут их ласково. Предлагают еды. Подманивают. С единорогами получается сразу, откликается второй яприль, один алапард и два кербера. Гарпия опять проходит путь до середины, но тут я ее усыпляю.        Подманить — тихонечко успокоить и усыпить. По отдельности. Потом — в вольеры, в клетки. Запереть. Запирать жаль, но тут ничего не поделаешь. Зверушкам крепко стукнуло — достать Задаваку. Могут наделать дел.        Грызи в сопровождении Моргойла заявляются через полчаса. Я как раз подумываю, что делать с упрямым вивернием.        — Что это тут творится? — в полном соответствии с женушкой стонет Моргойл.        — А на что похоже? — огрызаюсь. — У нас уже снотворное на исходе.        Грызи вообще не спрашивает — она сразу делает. Успокаивает оставшихся зверей. По одному. Беседует с ними, ведет к вольерам. Отдает тихие распоряжения: на прогулку пока не выпускать, пусть будут в вольерах и клетках. Мельком смотрит следы Леди: получается, что яприлиха прогуливалась себе по дорожке, оказалась слишком близко к поместью, учуяла… и рванула.        Окончательно разруливаемся где-то через час. Да еще приходится Леди вытаскивать из брюха моргойловского поместья. Воздушные маги притомились, постанывают и потирают Печати. Тащатся, как через силу. Яприлиха плывет себе между ними. Огромная и величественная. Бирюзово-изумрудная и великолепно-жирная. С двух сторон издающая неоднозначные звуки. С кормежкой намудрили, наверное.        Стою во дворе, который весь — в следах зверей. Можно прочитать занимательную историю. Ароматы помета гарпии смешиваются с духами Визгли — неповторимый коктейль.         — Узнала что-нибудь?        Грызи устало поводит плечами.        — Клятые светские церемонии. Пока раскланивались и объясняли, что нам нужно… Хм. Я еще и платье забыла взять. Пришлось слушать замечания по поводу моего неблагонравия.        — Ты ж никого не отходила кнутом — так что это как раз благонравие.        Моргойл воздевает руки и надрывно причитает. Бегая вокруг пролома в своей библиотеке. Потом слышу, как кто-то верещит — будто со шнырка сдирают шкуру. Визгля пожаловала. Отвернуться, что ли, чтобы не видеть кровавую расправу.        — Дружки у Эгерта… Забияки. Местные заводилы, почти все старше него. Разговорить их довольно сложно, а тут еще ты меня выдернула. Один обмолвился как-то странно насчет той прогулки. Мол, Эгерт себя показал. Думаю, надо бы с ним еще поговорить…         — Нос заткнуть не забудь.        «Мои духи!» — верещит Визгля в поместье, и у меня начинает ныть Печать на ладони. Крол мямлит что-то покаянное о том, что он не мог предвидеть…        — Надо его раскалывать, — озабоченно говорит Грызи. — Сына. Чуешь, чем несет?        Модными ароматами четырех предыдущих сезонов. Если от меня. По делу и без Печати ясно — чем. Визгля сейчас наорется. Либо выпнет нас и потребует запереть зверей на веки вечные, а потом и в зверинцы раздать… либо вызовет устранителя. Чтобы — с концами.        Дрянной запах гвоздики начинает отдавать медью во рту.         — Найди Хаату, — тихо говорит Грызи, — посмотри, что с животными. Если что — добавьте им еще снотворного в поилки. Придется пока так, пока не выясним. Пойду, поговорю с Эгертом.        Молча сочувствую нервам Грызи. И обонянию. И слуху (там же еще Визгля).       Иду ополаскиваюсь по второму разу (вонь духов все равно не отстает). Проверяю животных — отдыхают, отклонений никаких нет. Единороги уже малость очнулись, но это и понятно — им только успокоительное давали. Треплю Жемчуга по крутой шее, иду искать Шипелку.        Эта-то куда запропастилась? Неужто заслушалась и пропустила такое?        Даарду нахожу под здоровенным дубом. В тенистой части парка, предназначенной для выгулов травоядных. Теперь сочные лужайки — пусты, на дорожках — никого. Только Шипелка похаживает себе вокруг дерева, катает в пальцах первые облетевшие желуди.        А меня вдруг осеняет с размаху. Что-то Шипелка как-то слишком плевать хотела на свои обязанности. Больше, чем обычно. Никаких тебе в этот раз «Лес слышит, земля знает» — или что она там обычно выдаёт. Да и на Моргойла-младшего она поглядывает не как на остальных «людей камня».        Как на скорый труп. На который скоро можно будет плюнуть.        Моё приближение даарду отслеживает. Тут же вцепляется в дерево, вся такая занятая.        — Много наслушала, а?        Моргает раскосыми глазками недобро. Наверное, ветер нашептал о моих намерениях.        — Что ты знаешь о том, что тут творится?        Жмёт плечами.        — Ты Следопыт. Смотри. Слушай. Нюхай. Будешь тоже знать. О ручьях в земле и зверях, которые ходят. Тут много что творится, Следопыт!       Шипелка — юркая, как шнырок в масле. Начинаю на неё наступать — дёргается в сторонку, прилипает к стволу. И скалит кривые зубы в усмешке.        — Нет уж, насмотрелась досыта. Теперь лучше тебя спрошу. Если этого Эгерта вытащить за пределы поместья, ну вот хоть бы и в лес — как скоро его там прикончит ближайший зверь?        Вот тут Шипелка аж расцветает от удовольствия. Сморщенное личико распрямляется, как лист на ветру. Глаза загораются зелёными огнями. Чуть ли не танцует от счастья.        — Люди Камня плохо живут в лесу. Громкие, глупые. Любят сердить тех, кто хорошо живёт в лесу. Враг живого не будет жить в лесу долго.        Враг живого, значит. Ну-ну.        — А если затащить его в любое другое поместье, где есть животные — скоро его там грохнут?        Пожимает плечами, делает лукавую физиономию. Враг живого не будет жить долго, ага. Повторяет вроде как даже с упоением.        — А с чего это ты записала его во враги живого, а? Он же не мучает животных. Грызи ничего такого не обнаружила.        Даарду осекается. Фыркает, мотает головой. Ходим с ней кругами вокруг корявого ствола дуба. Под ногами перекатываются жёлуди.        — Все люди камня — враги живого.       Готово дело, всё равно что поймать обтрескавшегося горохом яприлёнка.        — Что-то я не помню, чтобы ты так называла меня или Конфетку. Или Пиратку. Или Плаксу…       Шипелка разевает рот, чтобы выкрутиться, и я добиваю:        — …или хотя бы Мясника. Ты так вообще никого не называла. Выходит, Грызи не зря слышит это «враг» в сознании у животных?       Дело вообще не в животных. И не в родителях. Дело в самом Задаваке. Что-то с ним случилось, из-за чего в нём все, вообще все звери видят врага. Врага живого. И Шипелка это может чувствовать.       — Что он сделал?       — Разве важно? Враг живого не живет долго.       — Значит, ты не знаешь?       — Разве важно знать? Он — враг живого. Причинил боль. Нанёс обиду. Стал против живого. Теперь — живое против него.       Точно. Всё живое против одного Задаваки. Как-то до черта много.       — Ты умеешь слушать, ты скажи сестре — пускай она уходит. Врагам нельзя помогать. Накличешь на себя беду.       — От кого беду? От живого, что ли?       Голова сейчас закружится. Сколько можно уже ходить вокруг дуба. Шипелка вон не устаёт: гуляет себе вокруг. Гримасничает, ухмыляется.       — Он — враг Ардаанна-Матэс. Её корней. Мать-Земля всё слышит, всё знает, всех связывает. В зверях её часть — они чуют её обиду. Звери не отпустят врага живого… кхххх… яа-а-ли на-та оккулоу?       Это она мне так сообщает, что у меня малость в голове помешалось. Интересуется — а не чокнулась ли я часом?       Потому что я делаю выпад, хватаю даарду за шкирку и волоку за собой.       — Мэйе онноату, — говорю. Мол, нет, в своём уме.       Шипелка мелкая и худая, только я-то тоже не Пухлик, так что пару раз она чуть не выворачивается, а еще пытается царапаться.       — Сейчас пинками к Грызи погоню, — предупреждаю по дороге. Даарду царапаться перестает и позволяет себя волочь. Сопит и меряет злобным взглядом. Ну, еще б, она перед Грызи вовсю расстилается — сестра да сестра. Без Грызи ей и идти бы некуда было бы — куда идти терраанту, который общину бросил? Не возьмут же никуда.       Грызи застаю в гостиной Моргойлов в момент жесточайшего сражения. У нее усталое лицо и взгляд дознавателя. А Визгля на пике ораторских возможностей. Как раз вопит что-то про устранителя в нашей группе. Моргойл уныло-зеленого цвета, задыхается и возносит себе руки. Задавака мучнисто-белый и трясет губенками.       Всё вокруг оглушительно воняет духами. И еще бархатные, алые портьеры.       Так что мы с Шипелкой вваливаемся будто в дамский театр в воскресный день.       — Вот ты и ты — пошли вон отсюда, — тычу пальцем в Крола и его женушку. — Срочный разговор.       Визгля почему-то умолкает и выметается. Рефлекс, наверное, выработался. Крол бредет за женушкой, как за главной в стаде. Дверь захлопывается.       — Вот эта что-то знает, — говорю, потрясая Шипелку за шиворот. — Зовёт его Врагом живого. Похоже, это чары её племени. Или что-то вроде того. Зелье или какой-то заговор, а звери из-за него видят в этом балбесе врага.       Задавака даже не возражает против «балбеса»: знай себе бледнеет да съезжает со стульчика. Вот вам ещё попадание: он же на Шипелку с самого начала косился со страхом. Да и меня о даарду расспросить пытался.       Грызи хмурится и ввинчивается вопросительным взглядом в Хаату. Та недовольно шмыгает остреньким носиком, зло светит на меня глазами. Потом понимает, что от взгляда Грызи не сбежать.       — Печать, — выпаливает, кривя тонкие губы. — Моттойи-сфиайя-исте. Печать Врага живого. Древний приговор. Ты не видишь, сестра. Она не видит — человек Камня. Я вижу. Звери видят тоже. Сначала видят. Потом слышат. Потом чуют. Теперь знают. Враг живого — и всё живое против него.       — Всё живое? — спрашивает Грызи. С совершеннейшим спокойствием на лице, будто заснуть собирается. Даарду сопит, косится на позеленевшего мальчишку. Подходит, открывает окно.       — Смердит, — поясняет уже на своем. — Всё живое, в чём сильна Пуповина. Все, что вы называете бестиями. Каждый услышит. Увидит. Почует. Убьёт.       — Так, — кивает Грызи, впиваясь в нее глазами. Кажется, сейчас глаза зазеленеют, и с губ полетит — «Вместе!» — Так… Кто может наложить Печать Врага Живого? И за что? Ты можешь, Хаата?       Даарду мотает головой.       — Не я. Хранитель малого роя… как по-вашему… глава поселения. Мудрый. Старый. Они знают. Они могут.       — За что?       Пожатие плечами. Шипелка теперь отворачивается, почти ложится на подоконник грудью. Втягивает носом свежий ветер.       — Большая обида. Обида на смерть. На кровь.       Искоса оглядывается на Задаваку, который крутит головой так и этак — не понимает, о чем они говорят.       — Брось его, сестра. Он — Враг Живого. А ты — живая. Пойдем домой.       Грызи прикрывает глаза и тихо выдыхает сквозь зубы. Подходит к креслу, почти стекает в него. Откидывает голову назад и смотрит из-под полуприкрытых век на стол, за которым скорчился мальчишка.       — Эгерт.       Задавака подпрыгивает, как будто Грызи сейчас заорет, как Сирил: «Враг! Враг! Эгерт — враг!»       — Что всё-таки случилось на той прогулке, а? С нее ведь началось. Твой друг Горвин обмолвился мне…       — Я хотел рассказать, — прерывает ее Задавака. Челюсть у него трясется, а нос он все равно пытается драть. — С самого начала. Я думал… это не то. И отец… скажет, что это недостойно. Но матушка всегда говорила… они зловещие создания… отродья…       Намечаю три напольные вазы в цветочках — под блевануть. Задавака сейчас пустит сопли и разревется. Переименовать его, что ли, в Барышню? Вон, несет бесконечную чушь насчет своих дружков — что они смеялись, и сказали «Да у тебя кишка тонка», да и он вообще не хотел, но парни так и раньше делали, только с нойя и с деревенскими, так что… Надоедает. Запускаю ему под нос ножичек-атархэ.       — Хватит слюней! Не можешь ты сказать — я за тебя справлюсь. На прогулке твоим дружкам была охота поразвлечься. А тебе была охота перед ними выпендриться. Только ни нойя, ни нищих, ни деревенских вам не попадалось. Что, слишком далеко в лес заехали? А попался терраант. Ребенок или старик? Шипелка говорит — глава поселения, значит, старик?       Мотает головой. На тыльных сторонах ладоней — красные следы от ногтей.        — Реб… ребенок.        Это непонятно. А остальное — понятно. Знаю я, как знать иногда развлекается. Было дело, навидалась.        Задавака выпрямляет спину и начинает выжимать из себя слова. Жмет, старается. Девчонка, — говорит первым делом. Лет десяти. Терраант, да. Непонятно откуда взялась. Парни начали кричать про отродья… как матушка… они же все отродья, она так говорила. Девчонка побежала. Парни свистели вслед, смеялись. Пара ударов магией, но она была слишком далеко… Тогда позвали собак.        — Но псы не взяли след или свернули с него, — фыркаю я. Ну да, ну да. У них на выезде болотные сторожевые или помесь игольчатников с обычными гончими. Даже юному терраанту от них отделаться — в два счёта.         — Ну, в общем… да.        — И тогда твои дружки начали тебя подначивать. Мол, маменькин сынок. Помянули идеи твоего папашки. Мол, он весь такой из себя друг природы, ха. Обозвали соплей жалостливой или чем-то таким.        Мне даже не надо вытаскивать из Задаваки ответы. Или эти его вымученные кивки. Всего-то и нужно прикрыть глаза. И увидеть.        Юркая девчонка в серых отрепьях. Бежит через луг, петляет как лисица, ныряет в травы. По ветру развеваются грязные волосы с вплетенными в них веточками. Псы растерянно поскуливают вслед и норовят бежать не туда. Ухмылки приятелей во франтоватых костюмчиках для прогулок: «Покажешь скорость своего единорога, Эг?» «Эй, спорим, я быстрее подарю ей поцелуй своего хлыстика!» «Ха, да где ему, он боится этой твари!» «Я?! Боюсь?!»        И ветер хлещет в лицо. Пахнет сладковатым единорожьим потом. И смятыми травами — они ложатся под копыта единорога. Мелькает сгорбленная спина — юркая, так и норовит затеряться. Терраантское отродье несется к лесу, только где ему против единорога… Где ему — против удалого Моргойла.        Против хлыста.        Раскрываю глаза, передергиваюсь. За компанию с Грызи и Шипелкой. Будто и они это слышали.        Топот копыт. Свист вдали. Звук распоротого воздуха.        Болезненный детский вскрик.         — Д-дрянь.        Призываю к себе нож-атархэ. Старый Резец слышит мои чувства и прямо рвется из пальцев. С размаху втыкаю в софу и сама усаживаюсь рядом.       Дрянь, он же Задавака, что-то там задыхается. Булькает виновато-оправдательное. Ну да, ну да. Он же перед друзьями хотел себя показать. Он же был в азарте. Он же не думал, что выйдет так сильно — с разлету-то и хлыстом! Милые такие развлечения аристократиков, ну-ну.        — Насмерть? — сухо и отрывисто спрашивает Грызи. Задавака трясет головой. Онемел, бедолаженька.         — Я только… один раз успел. А потом она…         — О, тогда другое дело. Не хочешь пойти к нам в питомник? У нас есть для тебя напарничек.        Причесочки, в общем, схожие — найдут общий язык.        Надо было этой твари пинка дать навстречу яприлихе.         — Эгерт, — Грызи наклоняется, опираясь ладонями о колени. — Она что? Вспоминай очень подробно.        — Закричала, — тихо и удивленно отвечает Задавака. — Она как-то… закричала, упала на землю… поползла. Я спешился, пошел к ней… чтобы помочь! — это уже в ответ на фырканье Шипелки. — А она опять закричала, только будто… вцепилась в землю. У нее лилась кровь, а она… Словно хотела… зарыться.        Или заслониться. Тут до меня начинает доходить — почему на лице у Грызи такая безнадега.         — Она выкрикивала какие-то слова?        — Мне показалось, но… на их языке. Я думал, она просто кричала… потом… посмотрела на меня.        Зубы у него бьют хорошую такую дробь. Ну и хорошо.         — Потом у нее стало… лицо… такое лицо, будто она… уми… умирала. Я шагнул вперед, а она… зашипела, и… голос… у нее был такой голос и глаза…        Что он драпанул. Можно было сказать это. Только зачем. Я тут занимаюсь разделыванием софы. Свежую, будто Задаваку. Будто его поганую шкуру.        Драпанул к своим дружкам, и они ускакали. Ну, а потом с единорогом началось. Или сразу же началось? Нет смысла выяснять. Без того понятно.        Шипелка молчит у окна. По физиономии видно — благоговеет. Конечно, поняла. Хоть и изгнанник из общины…        Грызи встает из своего кресла. Потягивается.         — Она не кричала, — говорит негромко и размеренно. — Она взывала. Хотела, чтобы ее услышали и защитили. Может, и отомстили. И он всё-таки услышал. И пришел.        — К-кто?        Задавака пялится круглыми глазами, поперек носа — красные полоски от манжет с кружевом.         — Рой. Вернее, она взывала к Рою, но откликнулся он… Всесущий. Верховный жрец даарду, который наложил на тебя эту печать.