Путь варга-1: Пастыри чудовищ

МЕЛОНИ ДРАККАНТ       Ночь, болота, туман. Мы втроём заседаем в белой комнате, сплошь увитой зеленью. Заставленной цветами. Заполонённой робкими переливами тенн.        Напряжённо зрим.        Четырёхсотлетний фамильяр безмятежно дрыхнет. Развалился на подушке и ухом не ведёт. Выглядит безобиднее Плаксы.        От этого ещё паршивее.        Грызи возится с камином. Поправляет в нём артефакт от прослушки. Смотрит — всё ли там в порядке.       Такое выдавать нельзя.         — Как мы эту дрянь убьём?        Морковка пялится на геральдиона с максимальным отвращением.         — Это разве не в компетенции вашего устранителя?         — Мясник занят сейчас. Убивает в других местах.        Подходит Грызи, нервно потирая руки.         — Не в том дело. Если бы вызов Нэйша решал проблему… но я подозреваю, что убить фамильяра будет не так-то просто.        Молча копаюсь в сумке в поисках игл.         — Мелони, ты что?         — Всё равно ж кровь хотела у него брать, если ничего не прояснится.        Орэйг Единственный даже не открывает глаза, когда подхожу к нему с иглой. Вряд ли эта тварь может ощущать угрозу. Раз уж нет сознания. Раздвигаю шерсть на лапе. Геральдион дрыхнет.        Позади обмениваются колкостями Морковка и Грызи:         — А как насчёт этих ваших… правил варгов? Я слышал, что у вас есть запрет на убийства и пролитие крови.         — Точно. Жаль, я не спрашивала у наставников общины, входит ли в понятие «не убивать» тварь, которая триста с лишним лет как уже… м-мантикорья печёнка, так и думала.        Игла проходит через шерсть твари и упирается в кожу. И не движется дальше — её что-то отталкивает… и отталкивает…        Железная штука раскаляется в пальцах — приходится выпустить. Показалось, или кончик иголки фиолетовым засветился?        Дую на пальцы, берусь за метательный нож. Морковка привстаёт и успевает ещё выдать: «Мелони, не на…»        Короткий тычок в бок твари. Слабый фиолетовый отсвет. Нож вырывается из рук, как живой, и брякается на пол у ног Его Светлости.       Оплавленный.        Чёртова тварь сонно приоткрывает глазки. И опять закрывает. Умилительно двигая носиком.        Молча берусь за атархэ.         — Мел! — это уже Грызи. — Стой. Мы же не знаем, во что эта тварь переродилась. Похоже, там сгусток энергии под оболочкой. И что-то вроде механизма защиты. Даже если пробьёшь ему шкуру — он может начать тащить из Диммока… из мальчика ещё больше сил. Не навредить бы.        Отпускаю рукоятку ножа. Теперь мы смотрим на издевательски дрыхнущую тварь втроём.        Надо было всё-таки позвать Мясника. Посмотреть, как он вокруг этой погани попрыгает.         — Яд его возьмёт?        — Это же нежить, — отрубает Гриз. — Магический перерожденец. Что его вообще возьмёт? Разве что… не знаю, каким-то способом изнутри взорвать. И то, не уверена, что уничтожение материальной оболочки решит проблему.        — Думаешь, восстановит?        — Или продолжит существовать в другом виде. Господин Олкест… господин Олкест, эй!        Его Светлость, кажись, впал в транс, пока разглядывал мой оплавленный ножичек. Он было рванулся меня останавливать, пока я тыкала Орэйгу в бок. Но сейчас просто осел и пялится в никуда.       — Господин Олкест, — Грызи щёлкает у него под носом пальцами, и Янист подскакивает на фут. — Как от них вообще избавлялись?        — Ч-что?        — Ну, от фамильяров же как-то избавлялись? Шестьсот лет назад их запретили создавать. Но ведь в то время у королевских семей и, возможно, у аристократов первого круга ещё оставались фамильяры? Они что, все вымерли вместе с родами? Или как-то от них всё-таки избавились?         — Я… что? Да, частично… — малой запускает пальцы в вихры и наводит на голове полный беспорядок. — Не то чтобы с родами… после эдикта Кормчей, насколько я могу вспомнить, делалось так: когда Глава Рода умирал — наследник не принимал титул Главы год или два. В обезглавленном роде фамильяры не существуют, так что животное умирало. Но в королевских родах к этому нельзя было прибегнуть, значит… должен быть обряд…         — Что за он?        Прямо-таки вижу, как Морковка судорожно листает в памяти какие-то страницы.        — Ну, если рассуждать логически — ведь фамильяр — просто животное, привязанное к роду обрядом? Значит, обязан быть обряд… кхм… отвязывания его от Рода.        Вздыхает, с надеждой зыркает на меня:        — Ведь если его перестанут подпитывать силы Рода — он… уничтожится?        Хорошая идейка. Если учесть, что Морковка явно помнит об этом обряде столько же, сколько Пухлик — о правильном питании.        — А как его проводить? И кто его проводит?        Его Светлость с натугой роется в своей внутренней библиотеке, но только руками разводит:         — Я не интересовался этими вопросами. Можно предположить, что Глава Рода. И наверняка есть ещё какие-то условия, вроде присутствия одного из наследников…        Фыркаю. Ну да, сейчас Старик с его наследничками побегут избавляться от фамильяра. Хотели б — сделали бы. Так эти твари вместо этого завели целый пансион бастардов. На прокорм зверушке.        — Порест Линешент на это не пойдёт, — выдыхает Морковка. И ёжится. Припомнил, небось, что ему Старик наболтал. — Для него реликвии — высшая ценность.        — Есть способы.        Пара зелий, подчиняющих волю, например. Или просто припугнуть уродов, сказать, что нам всё известно? Да нет, они уже зашли настолько далеко, что попробуют и нас убрать.        Хотя мы же в Ирмелее. Тут же правят сплошные Закон с Мудростью пополам.        — Сдать их законникам, пусть разбираются. Трупы в болотах. Приют бастардов. Эта тварь неубиваемая. Им хватит.        Над этим Грызи задумывается серьёзно. Но тут прилетает со стороны Рыцаря Морковки:         — Нет.        Принцесска уже полыхает нешуточно — под нашими-то изумлёнными взглядами. Но поясняет с горем пополам:        — Конечно, нам придётся сообщить во все инстанции. Но Линешенты — крайне уважаемый род. С огромными связями, даже в Ирмелее. А с учётом бюрократии и того, что ирмелейские власти не любят вмешивать Акантор… дело может очень сильно затянуться.        Грызи смотрит на Морковку с любопытством. Так, будто увидела его впервые.        — Насколько затянуться?        — Годы, — выдаёт Его Светлость. Вскакивает весь такой решительный. Руками размахивает в доказательство. — Опрос свидетелей, показания семьи… множество разрешений на обыски… Линешенты, конечно, начнут тянуть время… Конечно, рано или поздно — всё выйдет наружу, только…        Только сын служанки Сооры умрёт. Может, и не один он. Ну да, к знати первого уровня даже эликсиры правды не применяют. В крайних случаях, по особым распоряжениям правительства.        — Понятно, — бормочет Грызи. — Стало быть, сообщить властям — это наш последний вариант. По возможности — надо бы вывести мальчика из-под удара… мать вот тоже забрать… до того, как привлекать законников. Расстояние может подействовать? Если мы их просто отсюда увезём?       Морковка таращится на Грызи круглыми глазами. Ну да, «эта невыносимая» говорит таким тоном, будто спереть обречённого бастарда из здешнего поместья — это так, легкотня. Из-под носа сородичей, одержимых голодным фамильяром. Приходится мне подать голос:        — Если там кровный обряд — оно на любом расстоянии действовать должно. Ну, вроде как Полный Брачный.        Голубица со своим муженьком могли бы рассказать.        Грызи вскидывается, когда я упоминаю насчёт семейки «фениксов». Что-то точно придумала. Начинает расхаживать туда-сюда, пока я поглядываю на пушистую неубиваемую тварь. Вот же селезёнка грифонья — у этого Орэйга даже шерсть отросла там, где я её состригала.       У меня есть простое предложение. Как закончить всё это. Грохнуть Пореста Линешента, и дело с концом. Сделать так, чтобы никто из его деточек не принял титул Главы Рода. Как там говорил Морковка? В обезглавленных семьях фамильяр протянет не больше, чем год или два.        Сомневаюсь только, что Грызи это одобрит.        Гриз останавливается. Разворачивается к Морковке, который тоскливо листает фальшивую родословную Орэйга.        — Говорите, в местной библиотеке о фамильярах мало?        — Думаю, Линешенты изъяли эти книги, — выдыхает Морковка. — Во всяком случае, я искал несколько часов…        А мог бы — и несколько суток, я-то уж его знаю.        — Понятно, значит, не всех в семье посвятили в дела… Вряд ли они опасались гостей, — Грызи щёлкает пальцами. — Так. Информации слишком мало. В идеале надо бы нарыть побольше о самом обряде, о том, почему фамильяр вдруг начал беситься… и о том, как его можно от рода отвязать. Можно было бы, конечно, смотаться в Академию Таррахоры, но там могут быть проблемы с доступом. И я верно понимаю, что книг о таких штуках больше в частных коллекциях?         — «Штуках»? — Принцесска — любитель книг о родовых традициях — собирается что-то этакое сказать… глядит на лицо Грызи и выдыхает: — Ну, в общем, да…         — И вы о фамильярах читали в имении Драккантов?       Морковка смотрит на меня так, будто сейчас заслонится стулом. Потому же я, вроде как, должна орать. Топать ногами и взрываться на месте.        Потому что ясно же, к чему клонит Грызи.        Но я только с мрачным видом жму плечами.        В конце концов, мне-то это на руку. ЯНИСТ ОЛКЕСТ        Водный портал в поместье Драккантов был соединён только с северными охотничьими угодьями. Так что пришлось воспользоваться общим — за четверть мили от поместья, на перекрёстке дорог. Дальше к воротам Дракканте-касла можно было пройти по выездной дороге — но Мелони решительно нырнула в рощу вековых тополей и зашагала напрямик.        Молча. Стремительно и легко ступая по мягкому золоту листьев.        Я шёл чуть позади и пытался отмахнуться от отвратительного образа перед глазами. Согнутый старик с тростью — главный из Линешентов, тот, что скармливает собственных потомков древней реликвии. Хихиканье в ушах.        «Возьмите эту свою невесту в её родовое поместье… покажите ей реликвии рода, напомните о её истинном предназначении — потому что ничего не может быть ценнее того, что завещали нам предки!»        Нет, спорил я с невидимым Линешентом. Есть то, что стократ ценнее. Чистоты крови и реликвий. Памяти и чего угодно.        Жизнь. Свобода. Возможность чувствовать себя счастливым. Цельным.       «Но ты же хотел привести её сюда, — ухмылялся Линешент в моем воображении — и упорно не желал уходить. — Разве не чтобы напомнить ей — вот твоё место? Не чтобы указать — насколько она выше всех, кто её окружает?»       Нет, — мотал я головой. Я хотел напомнить ей о другом. О доме, от которого она отказалась. О прошлом, от которого отвернулась. О части её самой, которую она зачем-то — выбросила и забыла.        «Олкест, воспитанник Драккантов, — щерился жутковатый призрак старика. — А не сам ли ты хочешь вернуться в это самое прошлое и в этот самый дом?»        Может быть — всё вместе, — молчал я, глядя, как впереди за высокой оградой воздвигается замок Драккантов — поросший мхом древний великан, выставивший над землёй исполинские плечи и голову.        Может, я сам хотел коснуться этого. Пройти по мрачноватому парку среди седых причудливых изваяний. Разжечь гигантские пасти каминов. Вернуться к чему-то незыблемому, чтобы — оттолкнуться от него как от опоры и принимать потом верные решения.        Мелони остановилась. Подняла ладонь с Печатью, повела головой… прислушиваясь? Принюхиваясь? Она что же, использует Дар? Но ведь до замка осталась четверть мили, он уже виден, и…        — Подожди меня там, — бросила она, не оборачиваясь. Ткнула пальцем в сторону замка Драккантов. — Буду через пару-тройку часов. Дело.        И всё так же, не взглянув на меня больше, устремилась на северо-запад — так, будто намеревалась обойти поместье слева.        Вот почему она так легко согласилась поехать, — стукнуло пониманием в виски. У неё здесь какие-то свои планы, и если судить по Печати — она ищет кого-то… кого? — Мелони? Ты куда? Какое дело? Арделл же сказала… да подожди же ты!        Рукав из моих пальцев она тут же вырвала, развернулась на пятках и ткнула меня пальцем в грудь.         — Тебе вода в уши попала? Дело. Моё. Не твоё. Ты под ногами будешь путаться. Так что давай в поместье. Скоро приду.        И ускорилась, так что мне тоже пришлось прибавить шаг. Огибать шершавые, седые от мха стволы тополей и изо всех сил стараться не потерять её из виду.        Не потерять её… опять.        — Арделл об этом не знает? Что ты ищешь? Мелони! — я сделал пару хороших скачков и перегородил ей дорогу. — Я могу хотя бы узнать? Пожалуйста.        Наречённая только фыркнула носом и попыталась обогнуть меня, перескочив через низкие кусты. На лице у неё была эта памятная мина из прошлого: «Какой смысл тебе говорить, Рыцарь Морковка, ты ж меня переубедить попытаешься».        Значит это ещё и опасно — и она совершенно точно не намерена останавливаться.         — Мелони…        Я почти догнал её, когда она развернулась. Со сжатыми кулаками и выразительным шипением:        — С дороги, кому сказано! В няньки можешь с Мелкой поиграть. Или с Плаксой. Будешь приставать — усыплю к мантикорьей матери, понял?!        И ведь усыпит, — с тоской понял я, вглядываясь в лицо разгневанной незнакомки. Усыпит или врежет, потому что считает, что я для неё — помеха. Перешагнёт.        А уговоры на Мелони всегда действовали не слишком-то хорошо — во всяком случае, мои. Да, мои. Но…         — Понял, — сказал я и посторонился. Подождал, пока она пройдёт мимо меня. Выдохнул негромко: — Я вызываю Арделл.        Я не видел её лица — стоял, глядя на потрескавшуюся кору тополя-исполина. Недобрые морщины на древесном лице.         — Что, Принцесска? — донеслось из-за плеч презрительно. — Нажаловаться решил?        Тогда я сделал глубокий вздох. Прикрыл глаза и развернулся, стараясь не краснеть. Мелони стояла от меня в десяти шагах — насмешливая и раздражённая одновременно.         — А есть другие выборы? Мы вообще-то в рейде сейчас. От которого зависят жизни людей! А ты собираешься влипнуть во что-то опасное, не предупредив ни меня, ни главу ковчежников. Так что единственное, что мне остаётся сделать…        Я достал из кармана синий камешек сквозника. Покатал между пальцами, молясь про себя Единому — чтобы не пришлось всё же расписываться в бессилии и вызывать Арделл.        Мелони закатила глаза и бросила сквозь зубы пару слов про гибрид морковки с репьём. Выдохнула в промозглый утренний воздух:         — Тут возле Белобочья керберы повадились нападать на местных. Выводок, скорее всего. Деревенские вызвали Мясника.        И что ей сказать на это? Что это разумно? Я был далёк от симпатии к господину Нэйшу, но ведь это же его работа, устранять опасных зверей.        — Но ведь если там людоеды…        — Да какие людоеды? — это она крикнула в голос. Подлетела ко мне меньше, чем за миг, схватила за отвороты куртки и зашептала яростно: — Да у них тут наверняка логово и детёныши, а эти придурки из деревни или капканов наставили, или всю дичь перебили, или кого из мелкоты обидели. Там жертв-то среди людей пара-тройка. А Мясник, думаешь, будет разбираться? Он их до одного положит, если я не успею раньше!        — Успеешь рань…        Единый и его ангелы… она собирается опередить устранителя. Опередить! Найти кербера… или керберов… или логово. Что потом? Наверняка усыпить, вызвать Фрезу. И судя по тому, как она настроена — она уже не в первый раз вот так.        — Мясник тут с ночи, но они с Пухлым завязнут в деревне. Пока всех опросят… да они о зверях не знают ни шнырка. И местности не знают, а я знаю, и где раньше жили керберы — знаю, а сейчас они точно ещё ближе к замку перебрались — тут вон следы и метки свежие на деревьях. Я найду быстрее, ясно?       Это было… наверное, ожидаемо. То, как она стремится спасти даже тех, кто отнял несколько человеческих жизней. Или то, что она хочет перехватить у малосимпатичного устранителя его добычу. Только вот…         — А как же Диммок? Наше задание и наш поиск в библиотеке? Мальчик же может умереть, если мы не…        — Ну так пойди и сделай так, чтоб не умер.        Мне захотелось тоже схватить её за отвороты куртки. Потрясти как следует, крикнуть в лицо: «А ты? Не хочешь сделать так, чтобы он не умер? Или что — жизни заслуживают только керберы-людоеды?!»        Только вот это было бы несовместимо с воспитанием. С положением. И элементарными приличиями. Приличия позволяли беззубое:        — Ты сама знаешь, что без тебя мне не пройти в библиотеку.        Так же, как в реликварий, ритуальный зал, приёмный зал, сокровищницу и все основные помещения. Я лишь воспитанник Драккантов — не один из Рода. Замок на «магической консервации» — и меня не пропустят внутрь.        — Значит, подожди, я ж сказала. Грызи нам дала весь день на разборки.        И это тоже было верно — только… сколько займут поиски в библиотеке? Скоро ли мы найдем нужное и найдём ли? И не будет ли каждый час промедления стоить жизни юноше, которого заживо пожирает проклятая реликвия…        Почему-то грудь саднила так, будто Мелони меня всё-таки ударила.        Пропорола чем-то ржавым и тяжким — насквозь.       Она, видно, почувствовала вину или смущение, потому что сердито дёрнула головой, спрятала взгляд. Повторила упрямо:         — Всё, хватит мешаться. Хочешь — вызывай Грызи. Но я найду их быстрее, понятно?        Я тяжко вздохнул. Послал в небеса короткую мольбу — Единый, хоть бы мальчику там не стало хуже…       Но ты же знаешь — я всё равно не смог бы её бросить.        — Мы найдём.         — Да на кой чёрт мне там…        — Или можешь меня усыплять. Ты собралась мало того, что спасать керберов, так спасать их от…       Две девятницы рядом с Рихардом Нэйшем вполне достаточно для выразительного молчания, за которым бездна эпитетов.        — …в общем, просто уже скажи, что мне делать.        Мелони бросила на меня хмурый и выразительный взгляд.        — Помимо «заткнуться и держаться с подветреной стороны», — уточнил я.       Наречённая коротко дернула ртом и пробормотала раздражённо:        — Не швырять в керберов ботинки, — и продолжила путь, не утруждая себя приглашением. Перешла на лёгкую рысцу — и вслед за ней я тоже отвернулся от поместья Драккантов, глотнул сырой осенний воздух и нырнул в тополиные хоромы.        Теперь оставалось молиться — чтобы мы нашли керберов быстро. Уж во всяком случае — быстрее Нэйша.        И чтобы не пришлось бегать так уж долго, а идти — далеко.        Холодный воздух обдавал горящие щёки — здесь, в Крайтосе Северном, бывшей вотчине Ледяной Девы и Дарителя Огня, всё же было прохладнее, чем в Ирмелее. Листья похрустывали под ногами — серебро на золоте, утренняя изморозь… изо рта клубами рвался пар, и хорошо ещё, что приходилось бежать — потому что я не успевал замёрзнуть, потому что… думать тоже почти не успевал.        Мелони заговорила пару раз. Обозначила на ходу маршрут: «Сейчас к речке, потом в лес, пещеры помнишь?» Я помнил: в глубине соснового леса прятались гористые холмы, поросшие кустами и деревьями. И в детстве мы любили влезать на валуны и исследовать пещеры при свете факелов — воображая себя то спасителями животных, то пиратами-разведчиками (смотря во что играли). Но в моей памяти пещеры пустовали. Были всё-таки слишком близко от поместья Драккантов, в пределе охотничьих угодий. Так что там можно было встретить разве что ежей да куниц.        — Дохлая магия, — это было второе, что сказала Мел. Ткнула пальцем в сторону поместья Драккантов — теперь оно было за левым плечом. — Бестии такое любят. Часто селятся у старых родовых гнёзд. Особенно если они на магической сохранке и под куполом. Мясник это вряд ли знает.        Больше она не сказала ни слова до речки — серо-стальной, неширокой и неприветливой Морлы, на берегах которой, словно сторожевые леса стояли когда-то два дуба-близнеца.        Один и теперь стоял — только высох наполовину. Тело второго, разорванное в середине молнией, валялось у подножия его брата.        Здесь были следы. Сожжённые листья и взрытая почва. Клочки шерсти и засохшие капли крови.        Огнедышащий кербер — вот ещё невезение, таким бывает каждый пятый, а у большинства эта способность утрачена. Ещё одна драккайна? И место не похоже на обычный водопой… он тут что же, играл? Откуда тогда пятна крови? Или керберы дрались между собой? Или кто-то преследовал зверя? Другой хищник?        Мел кружила, распутывая следы, и то что она видела — ей очень не нравилось. Между бровей проступила складка, зубы были стиснуты… показалось или нет, что она шепнула что-то… «ителла». На каком языке? Махнула мне — отойди прочь, Рыцарь Морковка, разобраться надо. Вновь закружилась по поляне, держа Печать наготове.        Коротко, резко выдохнула и обронила, пиная что-то в пожухшей траве:        — Уцеп.       Я подошёл осторожно — и она не возразила против этого. Вместе мы смотрели на магического паразита: мерзкую тварь размером с кулак здорового мужчины, закованную в блекло-розовый панцирь, вооруженную присосками, мощными челюстями, гибким хвостом с жалом…        Тварь была мертва. Раздувшаяся — наверное, пролежала здесь не один день.        — Я-то думал, они не живут на севере, — сказал я, чтобы хоть что-то сказать. Потому что не понимал — отчего Мелони смотрит на мерзкую тварь с такой… скорбью и как будто с предчувствием.        Мелони пошевелилась и бросила сипло:         — Около старых поместий, бывает, живут. Дохлая магия. Ладно, давай дальше в лес, к пещерам.        В лесу пропалин тоже было полно. Иногда я даже различал следы — то крупные, то мельче. Временами — читал на серебристой коре сосен следы челюстей и когтей… А пару раз в стороне попадались поляны, по которым как будто кто-то катался — а может, на них кто-то боролся, как на той, возле реки. Мелони не обращала на них внимание — стремилась вперёд.        Суховатый напев высоких сосен. Седые мхи, брусничные поляны. Высохший черничник напополам с давно отцветшим вереском. Осколки валунов и скал, будто раскиданные неведомыми героями. Упрятанные в лишайники ручьи, и возле них — канавы, из которых несётся сытный грибной дух.        Памятные с детства места — и стволы, и запахи, и звуки. Может быть, стоит захотеть — и я вновь увижу её. Девочку, с хохотом швыряющуюся в меня шишками: «Получи, Морковка»! Девочку, вечно убегающую из замка в окрестные леса, чтобы досыта надышаться воздухом и насмотреться на зверей.        Но её нет, правда ведь? Есть эта — спасающая керберов, когда умирают люди. Более одержимая животными, чем варг.        Девочка из памяти просто привиделась мне там, в долине благословенного элейса… а может, той, которую я представлял себе и не было вовсе. Просто плод воображения того, кто слишком долго просидел в детстве за книгами.        Что мне оставалось теперь? Всё равно идти за той, с кем нас как-то сковала судьба. Под мелкими, дробно падающими с ветвей каплями воды — следами ночного дождя, которые так хорошо охлаждают лицо. Отбрасывать сомнения, как ветки с пути. Попутно представлять, с чем мы можем столкнуться: керберы живут стаями, но во время размножения — разделяются на пары… тут, наверное, пара? А детёныши? У тех керберов, из зверинца Драккантов, детёныши к осени уже могли сами охотиться, но у огнедышащих же, кажется, может быть иначе: они крупнее, но осторожнее, дольше выбирают себе пару… это рассказывала маленькая Йолла, которая успела за три года жизни при питомнике насмотреться уже любых животных. Что же она говорила ещё?       Кажется, ничего, что могло объяснить вот это. Вытоптанные грибные поляны. Явные следы пребывания животного. Пламя… за кем же тут гнались? Крупные клочья бурой шерсти на кустах…        Керберы, да, вспоминал я, замирая по команде Мелони — и вновь переходя на рысь. Две или три головы, четырехглавые — редки. Мирные, но осторожные. Легко приручаемые, особенно если дрессировать щенков. Первыми не нападают, но если защищают щенят или территорию… особенно если огнедышащие…        Всё это выглядело не особенно успокаивающе — если учитывать, что мы шли как раз по направлению к логову огнедышащего кербера. И, судя по тому, что пропалин становилось всё больше, приближались.        Мелони постепенно замедляла шаг. Чуть подняла ладонь — внимание, не шуметь. По моим расчётам, от вира мы прошли миль пять, а от поляны с дубами — около трёх. Но теперь вот не шли — крались, стелились, стараясь почти не дышать. Беззвучно перешагивая поваленные стволы, щемясь сквозь кустарник, обтекая пни…        Приближаемся к пещере — понял я. Теперь нельзя ошибаться, Рыцарь Морковка. Только за ней, след в след. И постарайся уж не натворить каких-нибудь нелепостей.        Мелони совсем остановилась и прижала палец к губам. Сделала шаг влево, приподнимаясь на цыпочки, чтобы что-то рассмотреть. Медленно двигая ноги, словно перетекая с места на место — пошла, огибая что-то невидимое…       Шла к почтенному валуну, ростом едва ли не выше её самой. У валуна огляделась, размяла пальцы и беззвучно взметнулась вверх — будто чёрная пичужка или дух леса. С сомнением взглянула на меня со своего постамента.        К счастью, на валуне было, за что уцепиться — почтенный старикан был неровным, так что если поставить ногу, впиться пальцами в складки камня, а потом опереться ещё коленом…        Валун оказался слишком влажным, я едва постыдно не сполз на землю, и последний рывок мне помогла сделать Мелони.         — Гляди, — шепнула одними губами, указывая куда-то между деревьев. Туда, где за соснами уже виднелись невысокие холмики с ходами в них — большими и маленькими.        До пещер было не меньше ста шагов, и из-за водных капель, стволов, клубов собственного дыхания — я едва мог их рассмотреть. И уж совсем не мог понять, на что указывает Мел: вот мелькнуло как будто что-то красное… или бурое?       Наверное, это был кербер — и он, вроде бы, просто лежал. А может, затаился у логова. Ветер донес то ли храп, то ли рычанье. Только вот я думал, что керберы в основном темного окраса, а между деревьями мелькали алые полосы. Может, он в крови? Ранен? И потому без сил?       Мелони сделала короткий жест — уходим. Бесшумно соскользнула с валуна — и я заметил, что лицо у неё бледно, губы сжаты до боли, скулы заострились… Прочитал по лицу — что не следует её спрашивать. Что там, у логова, затаилось что-то страшное, что смог рассмотреть взгляд Следопыта, а мой взгляд — не смог. Потому мне оставалось только следовать за ней обратно. Ступать как можно тише да смахивать с волос печальные капли — слёзы Глубинницы Морвилы, падающие с листов.       Море приходит на землю в печальные осенние дни — это та, что так редко покидает свою обитель стремится прийти на встречу к супругу, хотя бы дождём…       Она молчала всё время, пока мы выходили из лесу, только шаркала ногами, распинывая опадавшие на тропу листья. На опушке медленно осмотрелась, добрела до поваленного дуба-близнеца. Уселась.       Чёрные волосы казались мокрыми перьями — встрёпанными, с такими не полетишь. Мелони коротко втянула воздух сквозь зубы и бросила мне:       — Вызывай.       — Кого?       — Королеву Ракканта, мантикора её жри! — голос у неё сломался в крике. — Вызывай Мясника!       За две девятницы я уже привык к прозвищам, которыми Мелони в изобилии награждала всех вокруг. Но тут решил, что ослышался.       — Нэйша?!       — Не, деревенского, из мясной лавки! Принеси уже пользу. Скажешь — мы у старой пристани. Дальше сам разберётся.       — Но… подожди. Мы же сюда именно за тем, чтобы что-то сделать… предупредить его, не дать ему… ты же сказала… другой выход…       Мелони глянула яростно, мокрыми глазами. Отвернулась, достала нож и принялась водить лезвием по изъеденной коре второго дуба.       — Это «лысое бешенство». Морровителла на языке нойя. Уцепы, гады, часто переносят, или там при укусе… через кровь ещё вот. И первые признаки — язвы, полосы по шкуре, потом шерсть выпадает. Вылечить нельзя. Вообще нельзя. То, что он нас не услышал и не учуял — так это от боли чувства притупились. А так бы кинулся и загрыз: он ещё… долго сможет жить, и хотеть будет только терзать и убивать. Всех вокруг. Ему всё равно — варг, не варг, добра ему мы хотим, нет… Сделать нельзя ничего. Совсем ничего.       — Но разве нельзя как-нибудь более милосерд…       — Это — и есть более! — прошипела она, глубоко вгоняя клинок в древесную плоть. — Его не возьмёт снотворное, его сейчас ничего не берёт, любой, даже мощный яд — только мучительная агония. Будет хотя бы… с одного раза. Зверь пока в логове, уйдёт оттуда — такое начнётся… вызывай, кому сказано!       — Но ведь детёныши…       Мелони хватило одного взгляда — до краёв полного болью и яростью. Я умолк, сообразив, что детёныши наверняка заражены тоже. Отвернулся к речке, доставая из куртки сквозник.       Устранитель отозвался не сразу, а когда отозвался — его лица не было в речной воде. Только сама вода медленно наливалась алым — словно по ту сторону сквозника в неё падали капли крови.       — Слушаю.       С моей стороны в воду падали капли слов. Замёрзшие, неуверенные. Я не отрывал взгляд от Мелони, пока сообщал это всё: самец кербера, бешенство, мы на поляне у реки, семь миль от селения, на юго-восток.       Хотелось обнять её. Закрыть и защитить от проклятого чувства поражения… от невозможности помочь. И ответ Нэйша («Буду через час») я выслушал рассеянно и равнодушно — только плеснул ладонью по воде, прерывая связь.       Наверное, мы могли бы уже идти. И ждать нам было нечего — Мелони же сказала, что «клык» разберётся сам. И уж тем более — нам незачем было общаться с этим… субъектом — но дама моя так и застыла, сгорбившись, на бревне, словно полностью от всего отрешившись. Она не отвечала мне и не заговаривала сама — и я сдался, сел рядом и принялся глядеть, как несутся над речной водой сорвавшиеся с веток листья — будто разноцветные мотыльки.       Появление устранителя я отследил по тому, как напряглась Мелони. Выпрямилась и зажала в правой ладони нож.       А через минуту Нэйш вынырнул из-за ближайшего холма в отличном настроении: лёгкая сумка на боку, маск-плащ небрежно наброшен на одно плечо, волосы тщательно зализаны назад. То ли богатый коллекционер, то ли заезжий охотник… только вот плащ и частично — белый костюм под ним были замараны кровью.       — Мелони. Господин Олкест.       — Выглядишь под стать профессии, — выцедила Мелони, не поднимая головы. Нэйш коротко оглядел себя и укоризненно вздохнул.       — Ваш вызов сорвал меня с места. Я как раз закончил с самкой: она немного покуролесила в деревне к западу. Не так как самец с предыдущей жертвой, но… тоже эффектно, так что не замараться было сложно. Собирался немного привести костюм в порядок, и тут вдруг сквозник… приятная неожиданность. Думал, ты избегаешь владений Драккантов, Мелони, — неужели мы скоро увидим возрождение древнего рода?       Глумливая улыбочка явно была адресована нам обоим, и мне невольно вспомнились характеристики, которые Гроски давал утром самого первого моего дня: «Этот тип в белом, которого хочется придушить за улыбку — Рихард Нэйш, местный устранитель. Будь уверен, первое впечатление обманчиво: узнаешь его получше — и тебе захочется его не только придушить».       — Господин Нэйш, вы сюда прибыли изощряться в остроумии? Или, может, займётесь делом, ради которого мы вас и вызвали?       Устранитель улыбнулся чуть шире (со светло-голубыми, немигающими глазами — производило на редкость отталкивающее впечатление).       — Ах да. Дело. Какие-нибудь детали?       — Двухголовый, вторая стадия, — монотонно выдала Мелони. На устранителя она не глядела. — Три с половиной мили на северо-восток по лесу. Найдешь по следам. Сделай быстро.       Нэйш только хмыкнул, как бы говоря, что последняя фраза была лишней.       — Ещё что-то?       — Там логово.       — Ещё и выводок? Можешь не волноваться и о них тоже. Или ты имела в виду что-то другое, Мелони? Я должен кого-то оставить? Стоит лишь попросить. Всегда рад исполнить небольшую просьбу коллеги.       — Пошёл ты, — выжала из себя Мелони. Грудь у неё ходила ходуном, а пальцы отпустили рукоять ножа, но стало только хуже: атархэ начал медленно подниматься в воздух.       И она с испепеляющей ненавистью глядела на кору старого дуба — в то время, как Нэйш мерил взглядом её. С приглашающей улыбочкой. С отвратительной усмешкой того, кто жаждет развлечения.       В желудке сворачивалось что-то огромное и скользкое, а выше, в груди, полыхало, и лицо загорелось тоже (ну вот, опять Рыцарь Морковка!). Нэйш посмотрел и на меня — явно забавляясь моим видом и ожидая, когда я начну защищать наречённую… Ровный тон был подвигом. Каждое слово — шагом по раскалённому лезвию.       — Господин устранитель. Вы… всегда рады исполнить просьбу коллеги, да? У меня к вам просьба. Не могли бы вы, пожалуйста, приступить к своим обязанностям прямо сейчас? Если, конечно, вы узнали, что хотели. И, будьте так любезны… если в логове незаражённые детёныши… — ты же об этом хотела сказать, Мелони? — сделайте милость и оставьте их в живых. Покорнейше прошу, не могли бы вы оказать нам такую честь?       Несколько секунд Нэйш смотрел на меня из полуприкрытых век — смакуя то ли моё выражение лица, то ли тон. Потом откликнулся благодушно:       — Сделаю, что смогу.       Кивнул на прощание, накинул маск-плащ и скрылся между деревьями.       Мелони разжала кулак, и атархэ упал на землю. Она подобрала его, не глядя. Погладила лезвие.       — «Покорнейше прошу»? Ты б ему ещё ботинок облобызал.       Я спустился к реке — нужно было поплескать в лицо водой. Охладить горячие щёки… и уши… и шею.       Если сплетни вольерных и Изы не врут насчёт отношений Арделл и этого Нэйша… то это немало говорит о главе питомника. Нужно будет сказать Мелони…       — Зря ты так, — выдохнула она, когда я вернулся. — Мяснику просто куражиться нравится. Проси не проси — всё равно всех выкосит. А потом посмотрит на то, как тебя будет от этого корёжить. «Ах-ах, я сделал что мог», всё в таком духе. Скотина последняя. Вроде Подонка Оттона.       Худшее оскорбление в лице Мелони.       — Не могу не согласиться, — мрачно откликнулся я.       Ясно теперь становилось — почему Мелони так спешила опередить этого типа. Всё равно, что вызволить животное из когтей у смерти. А теперь вот ей пришлось самой пригласить к несчастному керберу смерть — потому что она будет хотя бы быстрой… И я понимал — почему она так и продолжает молчать, и ждать, и не двигаться с места.       Это была последняя дань. Прощание и провожание. Скорбь, как над чем-то дорогим. Я так и не решился прервать это молчаливое бдение ещё раз — только разделял, сидя в нескольких шагах от своей наречённой.       До тех пор, пока между деревьев (сколько времени прошло? Ещё час? Чуть больше?) вновь не замелькал белый костюм. Забрызганный кровью чуть более густо.       Плащ Нэйш снял и сложил и теперь выступал неторопливо. С удовлетворённым выражением на лице. Коротко взглянул в нашу сторону и сперва свернул к реке — ополоснуть носовой платок, тоже весь в крови. И замыть пятна с костюма.       — Быстро, безболезненно, — донёсся его голос над водой. — Вчерашней жертве, например, повезло не так. Насколько я понял из расспросов жителей — кербер принялся поедать мужчину живым. И не торопился с этим занятием. Дело было под самой оградой, так что крики жертвы слышали чуть ли не все односельчане. В том числе семья… там, кстати, четверо детей, представляешь. Младшему шесть. Час с лишним, пока его отец умер от потери крови…       — Выводок положил весь? — хрипло перебила Мел.       Нэйш обернулся, продолжая неспешно отирать кровь с белой ткани.       — Двух из трёх. У третьей не было признаков заражения. Правда, в логове лежали человеческие кости, так что детёныши едва ли не с рождения — людоеды. «Человек — это еда», очаровательный кодекс для зверя в питомнике. Но это же неважно, да, Мелони?       Моя наречённая подскочила на ноги, покачнувшись от спешки.       — Ты… оставил её там?       — Ну, разумеется. Маленькая просьба коллеги, — он подарил мне зубастую улыбку, отживая и встряхивая носовой платок. — Тебе придётся поторопиться: в лесу немало падальщиков, да ещё уцепы… Впрочем, если тебе вдруг не хочется возиться с детенышем людоеда — мне несложно вернуться и закончить дело.       Мелони… я даже не смог отследить это взглядом. Потому что мучительно ожидал, когда она метнёт нож в проклятого устранителя — и решал, стоит ли мне её останавливать. Но она рванулась к лесу, послав Нэйша на ходу так… в общем, это я отследить тоже не смог.       Только спохватился запоздало и бросился за ней. Услышав позади негромкое:       — С вашей стороны было так мило помочь мне на охоте.       Ну вот что за… Учитель Найго говорил, что Единый любит все свои творения — и мы, его последователи, тоже должны обрести себя в любви ко всем. Но как можно любить… ладно, как можно относиться хотя бы без отвращения к этому типу — я не представлял себе. Низменнейший из подонков человеческих — не припоминаю, из какой этой книги, но там об этом говорил встретившийся герою странник. О тех, кто пытается обрести себя в чужой боли. Кто находит в боли и страданиях других удовольствие. Для тех, — говорил странник, — заказан путь в милосердие, и бездна уже стоит за ними…       Через милю я задохнулся и сбавил шаг — все равно не мог поспеть за Мелони. Схватился за бок, поглядывая по сторонам: не летит из кустов ещё один уцеп?       Кусты зашуршали, но высунулась из них раздражённая Мелони.       — Что, ножки ослабли?       — Сейчас… фух… побегу… ф-ф-фух… — не так уж и много приходилось мне так бегать в прошлые годы. Невыносимая Арделл, оказывается, не зря спрашивала Гроски — как я бегаю.       — Почему этот тип выполнил просьбу? — спросил я, чтобы дать себе ещё минутку.       Мелони вскинулась нетерпеливо, потирая шрам на виске.       — А что, непонятно? Кинул детёныша в логове одного. Не успеем — сожрут уцепы, лисы, змеи… скрогги. Шуточка в его духе. Ну, отдышался?       Перед тем, как опять перейти на бег, Мелони выбросила через зубы последнее:       — А если успеем — хочет посмотреть, как я буду мучиться с детёнышем людоеда, — и это вышибло из моих лёгких даже тот воздух, который я успел туда запихнуть. От кого же я успел это услышать? Фреза, нет, кто-то из вольерных… или нойя?       О том, что если животное в детстве успело попробовать мяса человека — оно до конца жизни будет считать человека едой, и даже внушение варга едва ли…       О, Единый. Устремляясь за Мелони, я подумал только: как с устранителем ладит Гроски? Сосед по комнате тоже старался держаться от Нэйша подальше — но они были вроде как напарниками и общались, будто старые знакомые… или те, у кого есть общая тайна. Помнится, в ту самую первую ночь Гроски даже говорил что-то насчёт того, что Нэйш обязан ему помочь — жаль, что я был слишком ошеломлён и мало что запомнил.       Когда я задал Гроски прямой вопрос — что ему помогает выносить такого напарника, тот выдал:       — В основном пиво. И перед сном я представляю, как душу его подушкой.       Кажется, мне придётся познавать разницу между тёмным выдержанным и светлым лёгким, — подумал я, задыхаясь от темпа, который взяла Мелони. Или же тренировать воображение.       К подножию пологого, заросшего лесом холма мы вылетели как-то вдруг. И первым, что я увидел — был кербер: огромный, двухголовый, лежащий на боку. Когда-то он был серым, а теперь частично — лыс, частично — в странных огненных полосах. Трава вокруг была сожжена, кусты тоже. Почва — разрыта, камни и кости разбросаны и изгрызены: кербер бесился и у своего же логова. При нашем приближении с туши вспорхнули два скрогга и одинокий ворон. Мелькнула пыльная шкурка лисицы: та метнулась прочь от широкого лаза пещеры.       Из пещеры нёсся тоненький, жалобный скулёж.       Мелони кинулась внутрь, даже не открывая фонарь: понадеявшись на Дар Следопыта. Я замешкался, пока доставал фонарь из сумки, сдвигал заслонку… И успел осветить логово лишь мельком: резкий запах, груды костей… череп. Два щенка вытянулись там, в глубине — наверное, пытались отползти подальше. Третьего Мел сразу же схватила на руки и выпрыгнула на воздух.       — Оставил… среди трупов, скотина, — услышал я шепот. — Тихо, тихо маленькая, хорошо, что ты никуда не ушла, ну, не плачь, не плачь, всё кончилось… Что у нас тут? Так, кровь надо оттереть, Морковка, ну-ка из фляги мне полей… тише, тише, кусаться не надо, вот мы тебя закутаем сейчас… правда нет заражения, но надо бы зельями срочно обработать… умница, умница, ну вот, тихонько…       Я покорно поливал водой, глядел на зверёныша — тот был угольно-чёрный, по виду — месячный, не меньше. Одной головой скулил, а второй всё больше ворчал и скалил клыки… Думалось с тоской — что я не знаю, как напомнить Мелони о нашей миссии. И как позвать её в поместье Драккантов, куда я так сильно хотел её привести.       Она не думала ни о фамильяре, ни о книгах, ни о роде: только о маленьком огрызающемся комочке, который баюкала на руках.       — Так, мне нужно срочно молоко, мяса бы сырого, вода тёплая, стандартный набор зелий… до вира… нет, долго до вира. Морковка, в поместье это найдётся?       …иногда Единый делает наши пути проще. ГРИЗ АРДЕЛЛ       — Я верю вам, — говорит Джиорел Линешент.       Младшему сыну Главы Рода едва ли больше тридцати, но выглядит он старше. Надо лбом — ранние залысины, лицо с мелкими чертами, красноватые от бессонных ночей глаза.       И слишком быстрое «Я верю вам» для того, кому только что рассказали историю о четырехсотлетнем фамильяре, приюте-ферме по выращиванию бастардов рода… и шести мёртвых единокровных братьях в трясине.       — Я пытался разобраться сам, — он потирает усталое лицо, оборачивается к сооружению из красного дерева. В котором безмятежно гуляет фамильяр. — Со всем этим… Знаете, мне всегда казалось, что этот замок, болота… пьют жизнь из нас всех. Так что я старался больше времени проводить у дедушки по материнской линии. А в родовой замок наведывался редко из-за… назовем это непониманием с родными. Я мало разделяю их принципы старой аристократии. Так что я иногда здесь не был годами — но всё-таки постепенно начал понимать, что не болота выпивают жизнь из нашего рода. Потом… сменяющиеся слуги… один или два так точно были похожи на отца. Конечно, у меня мелькала мысль о фамильяре, просто это всё не связывалось. И я подумал, может, вы разберётесь.       — Вы были одним из тех, кто предложил позвать сюда варга?       — Когда приехал на это семейное сборище, — усмехается Джиорел. У нас, знаете ли, незыблемая традиция общего сбора — во дни Величия Рода. Всех как-то не особенно волновало, когда я раньше пропускал эти дни. Теперь вот настойчиво приглашают, потому что… словом, это касается денег. Так вот, мы приехали с Мелейей — и начались сны, а потом еще отец и старший брат начали твердить, что Орэйг болен. И я предложил это матери, она меня хоть немного слушает. Сказал, что вам можно доверять. Она это просто по-своему поняла. Но я… наводил о вас справки, госпожа Арделл. Я знаю, что вы честный человек. Что в вас нет благоговения перед происхождением. И что вы не остановитесь на полпути, если увидите, что творится неладное.       — Очень лестно, — говорит Гриз осторожно.       Сцепленные пальцы младшего Линешента чуть подрагивают, когда он глядит на неё с другого края стола. На правом мизинце — кольцо, такое же, как у жены, с распластавшим крылья фениксом.       — Мне посоветовал обратиться к вам один друг. Дал вам самые лучшие характеристики. И когда они подтвердились…       — Не припомню, чтобы у меня было много знакомых в Союзном Ирмелее.       — Он не из Ирмелея. Мы с женой живем в…       — В Айлоре у меня знакомых ещё меньше.       Джиорел усмехается мягко, но имя своего друга называть не торопится. Взгляд прикован ко дворцу из красного дерева. И к родовому древу на гербе.       — «Неизменны в древности», вот уж точно. Я отправлю Мелейю домой — думаете, там он… не достанет её?       — Сложно судить, но кажется, что с расстоянием влияние фамильяра на членов рода слабеет. Если уж у вас сны начались только после приезда. Однако что вы вообще намерены делать, господин Линеш…       — Джиорел, я же просил.       Между ними на полированной столешнице — фальшивая родословная Орэйга Единственного. В камине прогорает последнее полено — подпитывает амулет от прослушки. За стенами имения Линешентов — туманное, дождливое утро.       — Я как раз хотел спросить — что мне делать, госпожа Арделл?       — Гриз.       — Да… эта тварь уже убила шестерых, ведь шестерых же? Шестерых моих братьев, скоро убьёт седьмого. Бедная Соора, я даже помню, как она у нас появилась — еще совсем девочкой была… И эта дрянь пожирает мой род. А мои братья и отец, если я верно понял, собираются продолжать столько, сколько… им нужно. Убивая других моих братьев, из пансиона. Который, кстати, финансирую я. И мы не можем обратиться к законникам.       Гриз вскидывает брови, глядя на изнуренное лицо. На виске младшего Линешента бьется и стучится жилка.       — Во всяком случае — не сейчас. Я знаю ирмелейские службы. Знаю, с каким уважением там относятся к фамилии Линешент. Да, рано или поздно — маховик закона раскрутится… через год, а может, два. Когда они выправят нужные документы, найдут тела, определят Орэйга как фамильяра… А потом они наложат на поместье арест и начнут слать повестки в суды. Поверьте, даже если мы обратимся к законникам Акантора — они мало что смогут сделать. Замок аристократа — крепость аристократа. Фамильяров запрещено создавать, но никто не знает, что сделать с фамильяром, который уже создан. Заставить отца провести Обряд Исторжения они не смогут. Я… говорю что-то не то?       Гриз качает головой, прикрывает неуместную полуулыбку ладонью.       — Простите, Джиорел. Просто один мой сотрудник сказал почти то же самое — слово в слово. Ну что же, значит, здесь мы совпадаем. Я хотела спросить — что вам известно об обряде Исторжения из Рода?       Младший Линешент пожимает плечами.       — Я не мастер копаться в старых рукописях или тонкостях обрядов. Дедушка как-то всё больше налегал на экономику. В книгах о фамильярах были упоминания об этом обряде. Косвенные, и только. Ничего основательного ни у нас, ни у своих знакомых я не нашёл, но если надо будет… думаю, я знаю, у кого спросить.       И вновь — ни имени, ни намёка, но Гриз уже включается в эту игру. Кивает скупо:       — Хорошо. Может, вы сможете ещё поговорить с Соорой? Уговорить её открыть дверь, чтобы мы могли осмотреть мальчика.       Джиорел кивает без малейшего промедления — ну да, конечно. Взгляд у него прикован к фамильяру. Белому, пушистому… кровожадному.       — Если он издохнет — это как-то повлияет на… всех, кто к нему привязан? Понимаете, я бы не хотел причинять вред братьям, матери… всем. И Мелейя, вы же знаете — мы связаны Полным Брачным Обрядом. И если что-то случится со мной — она и мой ребёнок…       — Это неизвестно, — говорит Гриз мягко. — Но постарайтесь всё же отправить их в Айлор поскорее.       — Ясно.       Глаза у Джио Линешента — будто зелёная ряска на поверхности. Отгреби в сторону печаль и усталость — наткнешься на решимость.       — Обряд Исторжения ведь проводит Глава Рода?       — Наверняка.       — Отец не пойдет на это. И никто из братьев не пойдет. Значит, если иного выхода не будет — я напрямую скажу им, что мне всё известно. Скажу, что обращусь к законникам. Пообещаю невмешательство при одном условии — что мы проведем обряд передачи прав Главы Рода.       Туман липнет к стенам. Ползёт, ощупывает каждую трещинку. Норовит вползти в белую комнату, где полно зелени, и догорает камин… и в тишине, глядя друг на друга, сидят два человека.       Варг в голубом платье и с кнутом под подолом.       Наследник запятнавшего себя рода — лысоватый и мелкий, похожий на клерка в конторе.       Готовый умереть и знающий, чем кончится.       — Джиорел, они могут…       — Могут, да, — он ёжится, и она вдруг осознаёт, что он-то лучше всех знает — с чем имеет дело. — Я мог бы вам порассказать… ладно, не стоит, конечно. Но они и могут посчитать это лучшим выходом, понимаете? Диммок, этот мальчик, сын Сооры — всё равно обречён. А те, которые в пансионе, слишком молоды, их нужно… подрастить. Мерзость какая… Так вот, вскоре этот… фамильяр вцепится в нас с прежней силой. И тогда дни моего отца сочтены. А он хочет жить, уверяю вас. Как и мои братья. Они могут на это пойти. С расчётом на то, что я буду умирать медленно и дам им время подготовиться.       Он вздыхает, запрокидывает голову на стул, открывая безвольный, мягкий подбородок.       — Знаете, я… никогда не желал возглавлять род Линешентов. Я осознаю, что сам я далеко не образцовый аристократ, да и не по мне все эти… традиции из древности. Но если выхода не будет — я возглавлю Род. И когда я получу титул Главы — я проведу обряд Исторжения. Чего бы мне это ни стоило.       Он сам понимает, что выглядит нелепо — со своими залысинками и носом картошкой, и непоколебимой решимостью. Потому старается не смотреть в глаза Гриз — словно опять опасается обнаружить на её лице улыбку.       — Я надеюсь, что если… что мой друг сможет защитить Мелейю. И моего ребёнка. Но если даже нет… эту тварь нужно уничтожить. Некоторые вещи… такие вещи не должны происходить.       Гриз наклоняет голову — короткое согласие.       Вдруг становится горячо, и меркнут — серые стены, и бурая непроглядная трясина болот, и паутина коридоров, и бесконечная, тёмная галерея портретов с недобрыми лицами.       — Джиорел. Мы постараемся найти выход.       Теперь всё зависит только от Мел, от её жениха и их поисков в имении Драккантов.       Потому что едва ли удастся продержаться в замке Линешентов долго — Глава Рода и старшие сыновья явно начинают что-то подозревать.       Он кивает коротко и идёт на выход. Слегка сутулый и тонкокостный. В немарком тёмно-сером сюртуке, у которого уже заметны потёртости на локтях.        Младший сын Главы Рода. Феникс своей жены. Тот, кто снабжает родственников деньгами.       Кто готов рискнуть жизнью, чтобы кровожадная тварь перестала жрать его родных.       Гриз остаётся в одиночестве — при утреннем догорающем камине. Она смотрит на фамильяра, неторопливо вкушающего отборное мясо. На ошейник с редкими рубинами.       На слегка окровавленную мордочку, ныряющую в золотую мисочку с бриллиантами.       И думает о редких сокровищах, которые иногда встречаются в древних аристократических родах. МЕЛОНИ ДРАККАНТ       — Помочь? — лезет Морковка взять из рук Кляксу. Это я так мелкую назвала — в масть.       Советую Его Светлости отвалить. Потому что мы уже торчим перед воротами родового поместья. И изнутри поднимается дрянной озноб. А мелкая пригрелась, сопит на руках и пахнет живым. И всё лучше на неё смотреть, чем на гербы Драккантов.       Дракон, жрущий другого дракона. Будь они оба неладны.       Гербы — на здоровенных кованых воротах, возвышаются над головой. Зыркают. Давят. И вроде бы предупреждают всем своим видом, что нам не пройти.       От этого хочется чёртовы ворота расколоть напрочь.       Но я вскрываю при помощи родового перстня только калитку возле парадных врат.       Она приоткрывается с низким, зловещим скрипом. Здрасьте, добро пожаловать, вам тут не рады.       Душно, влажно, промозгло. Клятые серые изваяния — следствие безумия прадедушки, который сам это всё ваял и выставлял на видных местах. Причудливые уродцы из гранита и мрамора. Бескрылые драконы. Безголовые всадники. Люди-калеки — без рук, но с крыльями. Звери, увечные и от задумки творца, и от времени.       Полузасыпанные листьями и загаженные птицами, все в потёках от дождей, и ещё на них расселись вороны.       — Крррра! Крррра!       Они тут повсюду: на крыше замка, на ветвях деревьев. Смотрят злобно и голодно.       Настоящие хозяева. Готовы сообщить всяким залётным, что они тут чужие.       Морковка что-то притих, молча тащится следом. Не заводит это своё насчёт «дом милый, дом родной». Крутит головой и роняет сквозь зубы, что непонятно — с чего бы всё так запущено.       Мне плевать. На ворон, на прадедовы статуи, на недобрые взгляды замка из-под мшистой поросли. Шагаю по заросшим, замусоренным дорожкам. Ору: «Эй, есть кто?»       — Кррра-а-а-а!       На месте бывшего зверинца выросли домики для слуг и сторожей. И неплохая домина управляющего. В дверь которой мы и начинаем ломиться. Через четверть часа удаётся добыть пухлого типчика со щетиной и алкогольным духом.       — В вир болотный, — хрипит типчик, глядя на наш с Морковкой неаристократичный видок. — Работники не нужны, тварей не покупаем.       Сую под нос управляющему родовой перстень и дожидаюсь чудесной перемены. Типчик от неожиданности чуть ли не на задницу садится и начинает нести бесконечное: «Ой-ой, госпожа Драккант, а мы уж не чаяли, радость-то, радость-то какая, ой, что ж вы так, без предупреждения, мы бы встретили как подобает, а так, видите, и не готовы совсем… а я Эмменто Лорк, управляющий здесь, как рад знакомству…»       И прогибается в пояснице, и вдобавок к вину от него начинает нести страхом. На красноватой роже так и написано: «Во припёрлась! А если она сюда с делами имения ознакомиться?!»       — Всё, что угодно, конечно, что угодно…       — Молока, зелья, библиотеку.       — Ч-что?!       С молоком, зельями и тёплой водой для Кляксы — просто. Управляющий с выпученными глазами несётся поднимать на ноги слуг и раздавать пинки. Слуги спросонья начинают метаться и галдеть хуже перепуганного воронья. Спасибо ещё — их тут куда меньше, чем ворон.       С библиотекой сложнее. «Магическая консервация» (она же «сохранка», «обряд ожидания», «сон для замка») — обряд неслабый. Запускается в случае, если все члены рода покидают родовое поместье надолго. Активируется мощными артефактами в Ритуальном Зале. Обычно такое делают наследники, которым старое поместье — без надобности, а держать кучу обслуги для поддерживания его в порядке не хочется. Или магические поверенные. Если наследников нет.       Каждая комната словно окутывается сном. Сохраняющей магической пеленой, которая не даёт замку стареть и разрушаться. Вернее, даёт, но… медленнее. Такие вот «уснувшие» поместья могут лет триста простоять без всякой обслуги — и в них разве что мебель какая погниёт да полки запылятся. Ну, и ещё туда никому не пролезть. Разве что у тебя при себе перстень Рода.       Управляющий ни черта не знает, можно ли снять «сохранку» только с библиотеки. Мямлит и бегает глазками, и у Морковки сдают нервы:       — А снять со всего поместья её можно?!       Боров-Лорк хватается за сердце и начинает трястись. От такого жестокого с ним обращения.       Молчу и слушаю. Надежды, что не придётся заходить в дом, тают на глазах. Я уж было хотела вскрыть чары, а потом просто с Кляксой повозиться в доме управляющего. Или где-нибудь на кухне. Но по всему выходит, что Его Светлость без меня внутрь не пройдёт. А родовой перстень я ему передать не могу: останется или без рук, или без магии.       — … хотите сказать, что Венейги ни разу не были здесь, внутри? — разоряется Морковка. — Проклятие… Ну, а если мы сначала зайдем в Ритуальный зал, снимем защиту, а потом…        В конце концов мне надоедают эти магическо-теоретические диспуты. Тыкаю пальцем:       — Ты! Берешь с собой слуг, молоко, зелья, воду. Идёте за нами. Я пойду впереди с перстнем. Защита должна пропустить, раз вы со мной.       Полчаса спустя мы тащимся по двору ко второму парадному входу. Причудливой такой процессией. Я впереди и с перстнем. Морковка позади и с Кляксой на руках. Сзади управляющий и двое из старой прислуги Драккантов. С молоком, водой, зельями. Слуги — с остатками слёз и с пониманием на физиономиях. Вспомнили меня и ничему уже не удивляются.       Парадная дверь покорно скрипит, принимая оттиск перстня. Позади хором начинают чихать и молиться, чихать и молиться.       «Сон замка» ощущается — будто бы плотная волна затхлого воздуха. Словно входишь поутру в спальню, где вповалку спала дюжина человек. Пыль, нечем дышать — и ещё темно в коридорах. А фонарик прихватить никто не додумался.       В темноте даже лучше. Не хочется глядеть на это пыльное гнездо. Уснувшее. Давным-давно чужое. Тут давно нет ничего, что моё. Кроме проклятой, ознобной памяти, вылезающей из-за каждого угла.       Следов папашиного смеха и мамашиных духов. Его попоек, охот, дуэлей. Её вышивания, танцев и сожалений о том, что она не смогла подарить ему наследника. И вообще других детей — только меня, такую как есть.       Он правда, заявлял, что на пять наследников меня не променяет. Но она всё-таки жалела. И ловила каждое его дыхание и каждый взгляд, и заставляла себя смеяться над грубыми шуточками. Она была такой из себя настоящей леди: сплошь книксены да манеры, Линешенты бы на неё обумилялись. А я всегда удивлялась — что она так любила папаню. Плюющего всем своим видом на эти все аристократические штучки. Может, с ним она себя чувствовала менее пустой. Но она заполнила себя им до конца, до края, и хотела того, чего он хотел, думала его мыслями, разрешала мне всё, что он разрешал. Они не надевали друг на друга кольца с фениксами. Не проводили Полного Брачного. Но в красивеньких поэмках такое обычно именуется истинной любовью. До смерти. Угу.       Выдыхаю сквозь сжатые зубы. Поместье построено не так бестолково, как у Линешентов, но приходится пройти через пару залов — насквозь. Стараюсь не глазеть. Всё равно взгляд цепляется за коллекцию папашиного оружия. И мамашин портрет. Мебель вся в пыльных чехлах — Венейги озаботились. После…       Резная дверь библиотеки не скрипит. Тихо впускает в пыльно-тёмное царство. Киваю слугам и управляющему: ставьте, чего принесли, и выметайтесь, потом позову. Морковка, щурясь и кашляя, сдвигает заслонки на светильниках с желчью мантикоры. Грохочет передвижной лесенкой. Становится светлее, потом ещё и малость теплее: Его Светлость не забыл, где тут согревающие артефакты из Мастерграда. Каминов в библиотеках, понятно, не устраивают.       Мы начинаем работу молча. Он — таскается от стеллажа к стеллажу, смахивает пыль с корешков, водит носом по строчкам каталога. Хватает книги там и сям, волочёт к центральному столу, который освещён лучше других. Я хлопочу над Кляксой у стола, который возле самой двери. Купаю её, полусонную и обиженно ворчащую что-то под нос. Протираю шкурку и пою укрепляющим. Смотрю, нет ли укусов. Тормошу и предлагаю попробовать молока.       Только вот память прилипает, будто уцеп с присоской. Наверное, она что-то вроде бешенства — чёрта с два отделаешься.       Смотрю на щенка кербера — и вижу взрослого кербера, распластавшегося возле пещеры. Папаша с дружками как раз керберов травили. Один оказался огнедышащим, жахнул пламенем. Папаше — плевать, он был магом Ветра, успел заслониться. А вот один из его дружков припёрся на охоту с недообученной лошадью. Которая, понятно, понесла. Ну, и глава рода Драккантов оказался у неё на пути.       Мы поссорились тогда утром. Из-за его охот. Потому что меня от них тошнило, а он без них жить не мог. Так что я здорово наорала на него, как узнала — куда собирается. Думала наорать ещё через пару дней, как вернётся из гостей от дружка.       Через пару дней орать можно было разве что на водный омут.       Вода в тазике закручивается маленьким вихрем. Чутка зеленеет от зелий, куда лью. Тот, который унёс отца куда-то там в Водную Бездонь — тоже был зелёным в глубине. Ещё мелькнули огненные искры. Похожие на те, которыми он меня в детстве смешил. Наверное, магия, отданная Камнем при Посвящении, ушла обратно к Камню. Мне как-то было наплевать. Я стояла рядом с матерью в проклятущем белом платье. И задыхалась от благовоний и запаха зелий.       На боку у Кляксы небольшой укус, почти подживший. Всё равно обрабатываю зельем, которое отдаёт шалфеем. Перевязываю — бинтами разжилась у старой Ламоры. Они тут с мужем — бывшим старшим садовником — так и остались жить. Даже всплакнули, как меня увидели.       Ламора была мамашиной горничной, так что она-то и нашла тогда. И прощальную записку, и её саму. Мать не нарушила ни единого приличия: выдержала все памятные встречи по отцу, приняла все соболезнования от родственничков. Дождалась последнего дня, когда можно снимать белое платье — и отравилась, аккуратненько при этом улёгшись в собственную постель и обложившись белыми розами из оранжереи. Мне она оставила прощальное письмецо, полное соплей, извинений и уверений в том, что она очень меня любит и очень надеется, что я буду счастлива.       Я почему-то не была.       Молоко белое, жирноватое — приходится чуть развести. Клякса фыркает и сперва не хочет — потом лакает пободрее.       Не терплю белый цвет. С тех самых пор. Белые розы и белый лист бумаги. Её белое лицо и платье. Белый храм и белые одежды всех этих… тётушки, дяденьки, Морковка вот тоже обрядился. Земля и та укуталась в траурный белый.       Я надела чёрный и заявила, что плевать хочу на их правила и приличия. И без того было не продохнуть от белизны. Внутри.       Глажу Кляксу, пока она опять не засыпает. Укутываю потеплее, пристраиваю в кресло. Отплёвываюсь от дрянной памяти и иду искать Морковку. Надеюсь, его ещё там не засыпало книгами.       — Есть что?       Его Светлость поднимает затуманенный взор. Стол перед ним завален томами. Закрытыми и открытыми. Разных эпох и степени пропыленности.       - А? Ну, я выбрал то, что может быть полезно, но ты видишь, тут много. Поможешь?       Ненавижу копаться в книгах, но Морковке одному не справиться. Лезу в тома, пролистываю наугад. Ищу обряд отвязывания. И всё про фамильяров. Попадается пока что только то, что мы уже знаем: эдикт Кормчей, запрет на создание «Зверей Рода», рассказы о том, почему ожившие гербовые считались такими ценными. Ну, это хоть интересно. Оказывается, что так короли-идиоты пытались приблизиться к королям древности. Которым якобы служили говорящие животные. И выполняли все их прихоти. Отлично приблизились, ну.       Есть упоминания об обряде... Исторжения, так он называется. И неутешительные сведения вроде того, что Обряд проводит именно что Глава Рода. При этом должен присутствовать как минимум один наследник, а лучше — все. Так что Морковка был прав, но это не радует.       Попутно описывается куча других родовых обрядов. От механизмов защиты родового поместья и замыкания его на себя и наследников до «сна замка». И непременных брачных обрядов: Малый Брачный, Полный Брачный, обручение, сватовство… ну-ну.       Подонка Оттона мне подогнали, когда тётка уже забрала «бедную сиротку» под своё крылышко. Мне на момент сговора за соседа Венейгов стукнуло пятнадцать, но тётка поясняла, что свадьба, конечно, будет не сегодня и не сейчас, но надо бы официальную церемонию обручения провести… Скрепить, так сказать. Ну, а потом, лет после семнадцати, можно и провести церемонию. Оттоны же тоже из высшей знати, но род у них менее древний, так что «милый Альбрехт» перейдет в род Драккантов и возглавит его наилучшим образом.       «Милый Альбрехт» многозначительно ухмылялся. Блёкло-рыжий, с подвитыми кончиками усов. Рвался целовать кончики пальцев и кидался комплиментами. Всем своим видом изображал предвкушение.       «Он совсем как твой отец, милая, — щебетала тётушка, — тоже Дар Огня, и тоже любит охоту и веселье, но ты не думай — он будет тебе хорошей опорой».       Опора с колючим взглядом, да. Славная такая опора, любящая капканы и силки. И повыделываться с дружками.       Показать всему миру свою добычу.       — Морковка, глянь, не оно?       — Я что-то не понимаю… постой…       Его Светлость с усилием отрывается от книженции, в которую влип. Всматривается в абракадабру, которую я ему демонстрирую.       — О-о-о, похоже, да… тут, правда, жреческая тайнопись, дай-ка… Да, точно он. Тут даже с указаниями, как и где проводить.       Отлично. То есть, было бы отлично — если бы мы знали, как заставить Старика провести обряд.       У Его Светлости такой вид, будто этот самый Обряд Исторжения его и не интересует вовсе. Стеклянными глазами пялится на страницы.       — Мелони… я, похоже, нашел, почему так быстро умирали бастарды. Тут описывается кое-что… При желании можно сконцентрировать воздействие фамильяра на одном из членов семьи. Так сказать, передать ему… гм, основную честь. Но это же, как я понимаю, обряд Главы и наследников… что-то невозможное, они же не могли… хм… И решительно закапывается в книги опять, бормоча что-то под нос. Что-то насчёт истории какого-то там бастарда, про которого он якобы читал. Про меня, кажись, забывает.       — Грызи-то сообщаем? Что обряд нашли?       — А? Да, конечно… нашли.       Ясно, спрашивать бесполезно. Неохотно тащусь на поиски Водной Чаши. Папаша на них не скупился: в каждом зале стояли. Даже в Трофейном.       Прошибает дрожь. Может, это от того, что вышла в зябкие коридоры. Может, от воспоминаний о зале, после визита в который в детстве я закатила папаше знатную истерику.       Чучела. Головы. Рога и жала. Хлысты и черепа.       Шкуры и бессмысленные глаза.       — Сюрприз на помолвку, ха!       Это у них долго мелькало в речи. У Подонка-Оттона и его дружков. Сюрприз на помолвку. Подарочек для невесты. Сколько не прислушивалась — даже со слухом Следопыта не узнала — что это будет.       — А не передумал? Она у тебя, вроде, малость, на голову…       — Ха! Помолвку всё равно не расторгнут, так что пусть привыкает.       Что-нибудь женскопакостное, решила я тогда. Вышивка, платья. Из того, что не терплю.       Просчиталась.       А потом стояла на крыльце. Глядела на сюрприз.       Сюрприз глядел в ответ. Стеклянными, мертвыми глазами зверей. Трофеев, которые мне разостлали под ноги слуги женишка.       Огнистые лисы, земляная кошка, йосс и кербер, и алапард и яприли… Мех, страдальческие оскалы, пустые глазницы.       Подонок Оттон глядел в глаза и ухмылялся нагловато. Всем своим видом сообщая, что я с нынешнего дня — тоже его трофей.       Наверное, он ждал, что я закричу. Устрою истерику или заплачу. Чтобы поторговаться потом с дядькой и теткой насчет приданого — мол, видите, невестушка совсем не в себе и приличий не блюдет. У нас тут другие условия…       Только вот я шагнула вперед молча и молча вцепилась в его рожу. Врезав перед этим ему кулаком по горлу и коленом — туда, куда меня папаша учил бить, на всякий случай.       А следующих минут я не помню — выдрано. Помню, он вопил. И кожа разъезжалась под когтями, и брызгало алым. Не помню, вцепилась ли я ему во что зубами — в нос или в ухо. Но во рту почему-то стоял вкус крови.       А ещё Подонок от растерянности лупил пламенем во все стороны, так что нас не сразу растащили.       Ещё помню свой подол потом. Сиреневый, расшитый мелким жемчугом. Весь в брызгах крови. Хоровые причитания Венейгов о том, что помолвка-то сорвалась, да и кто вообще теперь… после такого-то… пятно на роде.       Помню, я отплевывалась от успокаивающих зелий. И уже тогда понимала, что сбегу. Сбегу с концами, пока меня не начали пичкать этими зельями через час, до состояния «полной покорности».       И никогда не вернусь ни к Драккантам, ни к Венейгам. Пусть я — пятно на роде. Эти самые роды — одно большое вонючее пятно на мире.       Чашу нахожу только в четвертом зале. Странно. Может, до обряда «магической консервации» слуги успели растащить. Чаши были недешёвые, мастерградские, усыпанные то аквамарином, то хризолитами.       Защита поместья медленно отступает. Продавливается, как сонно-пыльная плёнка, которая здесь — на всём.       Чашу отыскиваю на каминной полке. Огромной, как сам камин, в котором яприля можно зажарить.       Поворачиваюсь, чтобы уходить — и понимаю, что на меня смотрят. Со стены.       Вир болотный, совсем забыла, что здесь их портрет. Писался вскоре после свадьбы, так папаня вполне себе стройный. Широкоплечий, с нарочито серьезной миной и смешливыми искорками в глазах. Тёмная шевелюра в кои-то веки приглажена. Мать по сравнению с ним — бледная тень, ивовая веточка. Томно прикрыла глаза, выдала виноватую полуулыбку.       Предки с портрета глядят ласково. Будто бы пытаясь в чем-то там убедить. Даже и не знаю, в чём. Что они никого не предавали и не бросали, видимо. Или что мое место здесь, ага, ну да. Чтобы стать чем-то вроде Линешентов, видимо. Или Венейгов. Или их.       — Плевать, — говорю им. — Вы мертвы, ясно?       Выхожу, как следует наподдав по двери ногой.       В библиотеке Рыцарь Морковка сидит с таким видом, будто его шандарахнуло по голове. Всеми томами, которые он тут перерыл.       — Мелони, — говорит он обморочным голосом. — Ты пришла.       На тычки не реагирует, как обожравшийся шнырок. Ладно. Ставлю Чашу на стол, вызываю Грызи.       — Обряд нашли, — говорю в воду. — Он, правда, на жреческом языке, но Морковка его читает. По проведению — как мы и думали, нужен Глава Рода и наследник. Морковка нашел что-то, не колется.        Грызи минутку молчит, переваривая. Потом из Чаши вылетает начальственное: «Господин Олкест!»        Его Светлость вздрагивает, мотает головой, как пришпоренный конь, и выпаливает панически:        — Они не просто включали бастардов в Род! Они запускали церемонию передачи титула Главы!        Подскакивает и вздымает перед собой какую-то книжку.         — Вот… всё сходится! Иначе у них просто не получилось бы! Если бы они просто ввели бастарда в Род — фамильяр начал бы действовать на него так же, как на любого из Рода. Но не больше. Значит, они делали его формальным Главой Рода — и это позволяло провести дополнительную церемонию, сделать бастарда основным «кормом» для фамильяра. Понимаете? Я совершенно уверен, что они проводили не один обряд, а два! Или даже три! Формальное включение в род. Частичная инициация как Главы. И потом — вот это… вот то, что мы нашли с Мел, то, что позволяет Главе Рода — действующему или формальному — связать себя с фамильяром ещё плотнее!        Грызи ухитряется заговорить первой.         — Зачем вообще был введен этот обряд связи с фамилиаром?         — Кхм, — Его Светлость малость успокаивается. — Дело в том, что еще восемьсот лет назад во многих аристократических семьях первого круга Главой избирался самый мощный маг из прямой линии наследования. Что, в общем, логично, если учесть обязанности Главы, но вот эти их поединки за главенство…        — Они что, идиоты? — это уже спрашиваю я. Морковка моргает. В руках — книга. — Хочешь сказать, Линешенты каждый раз главенство рода бастардам сдавали?         — Сдавали не до конца, в том-то и дело… — тянет Морковка. — Этот обряд… церемония передачи титула — достаточно хитроумный. Насколько я понял, он был введен на случай, если действующий Глава Рода тяжко болен и хочет назначить преемника уже сейчас. Проводится он в два этапа. Как же вам объяснить? Ну вот представьте: вы, скажем, опасаетесь, что придётся надолго уехать или там… заболеть… и решили назначить того, кто вас заменит…         — Страшноватые картины рисуете, — долетает хмурая реплика Гриз. У неё точно нет кучи претендентов на роль «сердца» ковчежников.        — Так вот, сперва вы выберете… заместителя, так? Поделитесь с ним полномочиями, он как это? Разделит с вами тяготы. Обязанности.         — Хм. Мечта. Ладно, это первая часть обряда. Что со второй?        — И если вдруг вы после этого внезапно отбудете… кхм…        — В Водную Бездонь, — помогаю я.        — Да… так вот, вашему преемнику просто вручат символ власти. Что у вас там, кнут?         — И пряник, — невозмутимо добавляет Грызи.        — И после этого свидетелям только остаётся подтвердить, что всё сделано по закону, а ваш заместитель обретёт…        — Здоровую головную боль. Я поняла вас, господин Олкест. Значит, вы полагаете, что они проводили только первую часть обряда.        — Уверен в этом. Это как… разделить Главу Рода надвое, но у бастарда главенство — непризнанное, — Его Светлость шелестит страницами. — Вот… Условия. Ха! Родовой перстень ему явно не вручали. Наследники… могу поручиться, там есть два подтверждения наследников из трех! Никто из посторонних древних родов не свидетельствовал обряд. А привязать фамильяра как раз уже можно. Возможно, бастарды умирали так быстро еще и поэтому. А потом, когда наступала смерть — Главой Рода начинал считаться Порест Линешент, ведь обряд-то был незавершён! Вы понимаете, насколько они…       Кашляю, пока Морковка не лопнул от возмущения. Янист малость стряхивает с себя воинственный пыл. Бережно возносит на руках книжищу и вещает:        — Кстати, есть и хорошие новости. Поскольку это формальное включение в Род и формальное признание Главой — мы легко можем, так сказать… Расторгнуть эти узы. Достаточно отречения мальчика, оформленного в обрядовой форме. Правда, возможно, придется как-то пройти в Ритуальный Зал… но после этого фамильяр над ним не будет властен.        Вода в Чаше расходится малыми кругами. Грызи о чём-то думает и не торопится отвечать, хотя Морковка теперь прямо сияет.        Меня всё еще не отпускает этот вопрос, насчёт Главы-на-полставки.        — А если бы бастард… ну, не знаю, заявил бы права? Формальный Глава ведь что-то да может поиметь из своего титула?        — Я как раз читал про такой случай, — отзывается Принцесска с готовностью. — Но без родового перстня и хотя бы одного дополнительного свидетеля… Да и бастарды, скорее всего, даже не представляли, что за обряд над ними проводится. Он же на древнеаканторском. Сомневаюсь, что в пансионе им преподавали жреческий язык.        — Господин Олкест, а как с ним у вас? — доносится вдруг из Чаши.        — Ну-у-у, э-э-э, — Морковка начинает стремительно алеть. — В общем, подзабыл, но… на уровне. А что?        — Постарайтесь накопать детали этих… всех обрядов. И прихватите нужные книжки с собой. И возвращайтесь до вечера.        — Что вы задумали? — недоумевает Морковка. — Вы всё-таки хотите расторгнуть родовой обряд?        Лицо у Грызи в Чаше — вдохновенное и упрямое. На губах — яростная улыбка.         — Наоборот. Хочу его завершить.