«…но что до четвертого чуда Кайетты, коим являются называемые в народе пустошниками «пустые элементы» — единого мнения о происхождении этой тайны нет и быть не может. Легенд о том, отчего Камень обделяет приблизительно одного из сотни магией, сложено немало. Учёные же в настоящее время сходятся в одном: так или иначе — перед нами некое повреждение человеческой природы, намеренное выделение Камнем тех, кого магией нельзя наделять ни в коем случае…»
Энциклопедия Кайетты
ЙОЛЛА ДОМЕРТ — Две… нет, три лучше возьми… скажи вот… чтобы дала как в прошлый раз, да… Пальцы у ма трясутся. Медные рыбёшки распрыгались по ладони. А я уже знаю, что соглашусь, но всё равно говорю: — Ты это… лучше, может, зелье выпей, а? Аманда наварила, во… Ма вздыхает. Я ей протягиваю бутылочку с успокоилкой, а у неё становится просто дико жалобный вид. Будто я ей отраву принесла. — Худо мне от этого варева нойя. Дрянь она какую-то кидает туда. Зверям только пить. А меня во — наизнанку выворачивает! Ма — она упрямая. Особенно когда в плакательном настроении. А она сегодня в очень плакательном настроении. Потому что четвертого дня Мел нашла запасы яблочной бражки, которые ма с вольерными ставили. И всё вылила. Ещё и наорала как следует. Ну, и вчера ма ещё держалась мал-мальски, а сегодня вот совсем ей плохо с утра. — Тяжко мне на сердце от этой её отравы, — вздыхает. — Папаша вот твой перед глазами всё стоит… братики стоят, и сил нет никаких… Мне бы только поправиться маленько, пичужка. Поправиться чутка… понимаешь? Всё я понимаю как следовает. Сейчас будет мне говорить, что ей бы только полстаканца — муть перед глазами разогнать. Чтобы кровь бежала, да слезы к горлу не подкатывали. А что просит три кварты да покрепче, так ей это надолго… А как принесу — всё будет сперва, как ма обещает. Она разулыбается, причешется, пойдет работу работать — у Лортена прибираться, или Фрезе помогать, или корма какие зверям готовить, или ещё чего, что надо по питомнику. Будет болтать с вольерными, под нос напевать и шутить — я её люблю такой, похоже даже на то, какой она была до пожара, хотя я не очень хорошо помню сейчас уже — а какой она была-то. Ну, а потом она ещё к бутыли приложится. И ещё. И к вечеру будет шататься по питомнику и заплетаться ногами, о горе своём всем рассказывать или ссориться с кем. Плакать ещё и к людям лезть. А с утра-то ей самой стыдно станет, так она будет работать молча и никому на глаза не попадаться, ну а потом запечалится и опять хлебнёт, и всё сначала. Только я-то всё равно пойду. Не скажу даже, что не хочу идти. Потому что тогда она плакать начнет, и корить себя, и говорить, какая она плохая мать, и прощения просить. Ещё потом сама в деревню начнёт собираться. И придется глядеть, как у неё дрожат руки, и слёзы капают, и какие у неё тусклые глаза, и слушать это всё, так что всё равно ж не выдержу и пойду. Не умею я против неё идти, что вот хочешь делай. — Ладно, — говорю. Сгребаю у ма с ладони монетки. Накидываю куртёху свою. Киваю на прощание. Выскакиваю на крыльцо. Домик у нас прячется за ивняком. Ивняк густой, так что дом не особо видать. А если кто увидит, то подумает, что это так, вроде сарая. Домик небольшой совсем и малость покосившийся, но это хватит перебарахтаться. Как дотяну лет хоть до пятнадцати — поступлю уж на службу как положено. Буду вольерной, ну или вот у Фрезы на посылках. Или у Мел в подручных — самое лучшее. И дом поправлю. Ну, после того, как для ма найду какое зелье, ну или лекаря, чтоб вылечить. Ветрила снаружи — ух-х! Это, сталбыть, Луна Мастера в расцвете, а Ирл Всемастер, покровитель месяца — мужик непостоянный. В легендах вечно крутит с разными хорошенькими смертными и дарит свои дивные игрушки направо-налево. Ну и вот, получи: серо и ветрено, будто бы к зиме осень гонит. А на юге-то страны, говорят, теплынь ещё и виноград убирают. А наш уже, было дело, морозцем прихватило — поубирали весь. Зверям ветер не нравится, они в клетках и по загонам зашились и сидят. Вольерные, видать, тоже зашились, а пнуть их некому: Мел на выезде, и все другие тоже разъехались кто куда. Но это хорошо: мне не надо красться. Аманда и Гриз не любят, когда я ма спиртное приношу. Выбегаю за ворота — и меня чуть не сдувает совсем. Фреза б точно набурчала, что мало ем, только куды больше есть, когда у меня «недостаток ёмкости» (Гроски так говорит). Над головой тучи — хорошо, если покапает малость. Тогда рыжий Тейд с шайкой точно на улицу не полезет. На дороге — лужи. Здоровенные колдобины вымыло: вся прошлая девятница на ливни пошла. Глубинница всё уходить не хотела, с муженьком здоровалась, видать. А старый Тодд теперь не ездит со своей телегой, на которой всё есть. Интересно, а есть у него на телеге лекарство для ма? Аманда ма вылечить не может. Она ей даёт всякое — протрезвляющее там, сонное, укрепляющее, антипохмелку ещё таскаю. А от тоски нойя не знают, чего варить. Вернее, Аманда говорит: «Нойя знают, сладенькая. Только вот к таким зельям привыкаешь быстрее, да и стоят они дороже, и организму от них больший урон». Дрянь, короче. Гриз с ма часто разговаривает. А Мел иногда орет, когда ма чего не так утворит. Ма их слушает, кивает, плачет. Обещает попробовать. Пробует, ходит потом тихая, глаза прячет. Раз целый месяц продержалась — полную Луну Дарителя Огня, от первого дня до тридцать третьего. А на первый день Травницы напилась. Ма никак не может совсем прогнать тоску. Потому что у неё тоска перед глазами крутится. И никак её никуда не выкинешь, потому что куды меня выкинешь, в самом деле? Теперь иду вдоль размытой дороги. Перескакиваю лужи, в которых хмурятся тучи. По правую руку — магическая ограда нашего питомника. По левую — луг с малость свалявшейся травой. Можно малость поиграть в любимую игру — представить, что на правой ладони что-то есть. Сегодня проще всего представить, что там Знак Ветра. Волнистая линия, как у ма. Надо прикрыть глаза, махнуть ладонью, как в приказе — вон туда дуй! Ветер дует, обгладывает ветки от листьев. Волосы в лицо кидает, а потом я делаю ещё как будто бы пас — и утихает, ждёт ещё команд. Очень интересно так играть. Я так часто делаю. Весной и летом здорово себя представлять Травницей и вслушиваться — вдруг там травы чего наговаривают и шепчут про себя? А если дождь — то можно в мага Воды перекинуться. Если вдруг морозы — тогда я Маг Холода. И ещё бывает, прикидываюсь Следопытом, как Мел — вот у кого Дар так Дар! Стрелком, Мастером или Мечником я бываю совсем редко. С Даром Огня не представляю себя никогда. Хотя пусть бы был и он, потому как я-то готова полжизни прозакладывать за то, чтоб на ладони у меня был хоть какой завалящий знак. Хотя б полумесяц, как у Уны, хотя на Сноходца учиться — это состояние стоит. Или как у этого вот законника — хотя кому и на что нужен Дар Музыки? А лучше б так. Потому что у меня-то ладонь вовсе чистая. Я пустошник. Нуль. Пустой элемент. Вроде как выбраковка для Камня, к которому меня водили три раза: в пять лет, в шесть и в семь. И который так и не дал мне магии, хотя вот спрашивается — чего ему было, жалко, что ли? Если б я теперь увидела Кормчую, ну эту, Камнехранительницу… наверное, я б спросила: чего это ваш Камень сбоит и мне магии не даёт? Что я, ущербная какая, а? Вон у нас есть Фил Динь-Дон на деревне, так он всё улыбается и слюни пускает, да играется с колокольцами, хотя по годам он как Гроски уже. И у него на ладони — Знак Воды. А он разве чем-то лучше меня? Или я что — чем-то хуже рыжего Тейда с его обормотами, чтоб меня вот так, списывать как мусор и выкидывать, а?! В семь лет, как мы с ма в третий раз в Акантор ездили, я не спросила. И вообще ревела, как не прошла Посвящение в третий раз. Не прошёл третий раз — это, сталбыть, с концами уже, всё, пустышка, потому как некоторым Камень даёт магию на второй раз или на третий, а после третьего — нет, не даёт. Потому я ревела, в семь-то. А сейчас мне десять, и уж я бы спросила как следовает — не поглядела бы, что там зал здоровый, жрецов полно и Кормчая вся важная такая, как не отсюда совсем. Глянула бы в лицо и спросила: он у вас чего, барахлит, этот ваш Камень? Так позовите Мастеров из Мастерграда, что ли. Только Мастера-то, небось, и не скажут ничего. Я гляжу на здоровенный валун на перекрёстке и вспоминаю Камень: на трёх плитах-подставках вокруг него, серый такой… посередке как ладошка детская выдавлена. Туда надо положить правую ладонь — и тогда Камень тебя наделит Печатью и магией. Кто говорит — это больно, кому щекотно, кого морозит и жжёт. Мне было никак. Камень как камень, холодный. Все три раза. Небось, и в Академии тоже не знают, чего так случается. Мел говорит — все извилины стесали, чего там в Камне клинит, раз он магии не выдаёт. Да и почему «пустых» с годами то больше, то меньше — тоже непонятно. Я у женишка Мел, Яниста (хотя никакой он не женишок, конечно, смех один) поспрашивала — вроде, он учёный малость. Так он говорил: всё, что связано с Магией Камня — для учёных тёмный вир . Есть, говорит, у них всякие догадки — почему Камень одного награждает Даром Огня, а другого — Даром Холода, да и даёт по-разному, то мало, а то и завались. Только вот эти догадки между собой не срастаются, и проверить их не получается — так он и сказал. Потом ещё начал легенду какую-то рассказывать, что, будто бы, Камень магии не даёт самым сильным и стойким, потому как магия — это так себе, штаны поддержать, а вот ежели ты всамделе достойный и сердцем чистый, то её тебе и не надо — так проживёшь. Ну, не знаю, как-то я не сильно утешилась насчёт этого. Какой смысл быть достойным, когда на тебя все как на мусор глядят? А легенд — как «пустые элементы» появились — их много. Мне больше всего про Тобоса Осквернителя по душе. Мел её рассказывает смешно: «Короче, давно-давно был один Мастер-идиот… хм, ну-ка, подай-ка мне подкорм для гидр… так вот, он решил натянуть нос самому Ирлу Всемастеру. Шарился по пещерам, собирал всякие там… знания, ага. Ну, и склепал себе артефакт, чтобы отбирать у людей магию. Начал ходить и тыкать этой дрянью налево-направо, налево-направо… Ага, воды подлей. В общем, он вроде как стал великим магом. Ну, и у него заиграла гордыня в одном месте. Угу, и Тобос Первый Осквернитель решил отобрать у Камня Дар наделять других магией. И всадил Стрелу Жертвы в Камень. Только что-то пошло не так, то ли со стрелой, то ли с проклятиями. И он возьми да окаменей. Ну, а булыжник разозлился и теперь вот сбоит на каждом сотом. Иногда реже, иногда чаще, кто там знает, почему. Пошли уже гидрят прикармливать». А Аманда иногда поёт про это дело, и в песнях у неё мне ещё больше нравится. Будто бы Тобос Осквернитель испугался, да как понял, что творит, так забрал стрелку эту самую и попытался, сталбыть, обратно эти силы запихать. А они не запихиваются, не берёт Камень. Ну, он взял, да и ушёл в отшельники. А говорят так-то, что он ещё живой: магии в нём много было! И сидит в лесу, глухом-глухом, и стрелку свою в ларце стережет, а кто смелый к нему придёт, тому он стрелку отдаст и тайное слово скажет. И тогда неси ту стрелку к Камню, говори заклинание — и тут-то магия ко всем «пустым» и вернётся! Найти бы, — вздыхаю и запахиваю куртку. Ежели б там даже испытания — ну и что, Гриз говорит, что я храбрая, умелая, а Гриз врать очень уж не любит. Може, когда вырасту — поднакоплю деньжат, да и поищу малость. Ха, вот Гриз носится со своей идеей насчёт найти Дитя Энкера, а мне что — нельзя, что ли? Это по пути мне так всё время думается. Вечно как ма пошлёт в деревню — на ум лезет Каменюка (её Мел так называет), тайны все эти с магией. И песни Аманды про Стрелу Жертвы. Интересно, вот у Кормчей бы спросить — она не знает, где может быть след Тобоса? Всё думаю да думаю, а сама уже в деревню забегаю. На главную улицу не суюсь, пробегаю переулками-закоулками. Собаки малость волнуются. Только Гриз меня паре приёмов научила, как с ними себя держать. Она говорит, что я вообще с животинами управляюсь не хуже среднего варга, только… ничего это не меняет, в общем. Ветер — хорошее дело. Все сидят по домам, носов на улицу не кажут. Даже старухи, которые вечно через изгороди пялятся. Вот летом по деревне шастать — нехорошо: кто сплюнет, кто поморщится, кто шептаться за спиной начнет: «Это эта, как ее, погорелицы-Изы дочка, из пустышек!» И непременно вспоминать будут: «Ой-ой, мы уж испугались тогда, на наши дома перекинется, как полыхнуло… А мальчишечки-то были оба с Даром, и на заглядение…» — «Да тут не сглаз ли, не порча ли на этой, младшей? Через неё ведь всё началось… » Будто сама не знаю, что с меня началось. Если вот сейчас свернуть налево и пройти шагов сто — там будет заросшее пепелище. Наш дом. Я к нему не хожу, а то еще начну реветь, а мне нельзя это… на сопли исходить, так Фреза говорит. И ба рассказывала, что иногда духи из Водной Бездони возвращаются — виновника, стал быть, ищут, если кто в их смерти повинен. Так что я на самом деле боюсь, что около бывшего дома будет па, ну или Арбил, или Йерри. Арбила мне жальче всего. Йерри меня за волосы тягал и лягух в молоко подкидывал, пустышкой дразнил, когда я ещё первый раз Посвящение не прошла. А Арбил был добрый, он был на шесть лет меня старше, Травник… приносил мне цветочки разные, рассказывал всякое. Даже когда я в третий раз Посвящение не прошла — дразниться не стал и сладости для меня припрятывал. А па — он был суровый. И выпивал — сначала немного, а потом уж после второго раза, как я не прошла, помногу начал. И раньше мог чутка отлупить за проступок, а по пьяни начал здорово драться с ма. И всё выспрашивал — чья это я дочь, потому что ясно же, что от него вот такое порченое родиться не могло. А пожара я совсем и не помню. Меня тогда ба вытащила, как добежала, у неё был Дар Холода, вот она внутрь и влетела. А ма вытащил кто-то из соседей, а братики и па были в глубине дома, их никто бы уже не вытащил. Потом говорили — там хорошо зажглось. Видать, у па спьяну полыхнула Печать — у него был Дар огненный. Часто такое бывает-то. Ну вот, а потом ба забрала нас к себе, а ма начала пить с горя. А как ба через год ушла за ягодами и заблудилась с концами — тут уже тётка Тасия нас и выставила. Так и сказала: «Вот что, Иза. Вы мне, знаете ли, не родные, да и братика моего в Водную Бездонь ты свела своими шашнями, знаешь ли. А теперь только пьёшь да валяешься, да и твой выродок под ногами путается, а мне тут пустышки в доме не надо. Так что выметайтесь». В общем, мы вымелись. Малость ещё по дальней родне помыкались, только ма всё пила, а я-то еще и из «пустых»… Потом весёлый дядька Джейро (они с его женой малость нас подкармливали, а у самих-то уже тогда пять ребятишек было!) посоветовал ма попроситься в питомник. Мол, другу Джейро там нашлось место, а он же тоже «пустой элемент». И мы пошли проситься. И Гриз нас сразу взяла. Даже предлагала поселиться в "Ковчежце", только ма решила быть подальше от нойя и варга с алапардом. Ма теперь всякое-разное делает в питомнике: убирает, малость шьет, малость стирает, помогает Фрезе и вообще всем понемногу. Когда не пьёт. Ну, а я так себе, под ногами путаюсь. Подай-принеси-подержи. Правда, Гриз говорит, я здорово помогаю, да. Но она уж очень по-доброму на людей смотрит. Добегаю до дома тётки Ровинды, стучу в окно. Тётка выползать не хочет, бубнит чего-то, что вечно, мол, неймётся. Потом окно приоткрывает: — Сколько надо? — Три, — говорю. Пересыпаю ей монетки в ладонь. Окно закрывается. Тётка теперь опять бубнит и звякает обо всяких там пустышках, которые вечно припрутся в рань безбожную и холоду напустят, и о пьяницах непутевых, о всяких старых долгах и о своих костях, которые ноют. Я разглядываю крыльцо и кидаю кусок хлеба худющему псу на цепи — жалко, чего получше не прихватила. Он так-то не злой, только вид делает. Окно опять скрипит, тётка пихает в руки три квартовых бутыли. — Вернуть не забудь, — ворчит. — Не напасёшься на вас потом… Шапку чего не надела? Есть хоть не хошь? Ровинда, в общем, тоже бабка не злая. И цены не ломит, не то что Злобная Берта, ну или Свейлы, которые «Пьяный дракон» держат, деревенскую таверну. Бренди, правда, у неё самопальный и не пойми из чего, но зато в долг даёт. Мотаю головой — не хочу. Ровинда — она так-то не прочь языком почесать и всё-всё у меня про питомник выспросить. Сейчас предложит в дом зайти печеньем подкормиться. Так что я говорю, что спешу. Бутылки складываю в матерчатую сумку (специально малость соломы с собой взяла — подложить!). Машу рукой, пускаюсь потихоньку назад. — Фить! Пустышка! Гляньте, ребяты, пустышка бежит! Вот же водные черти принесли рыжего Тейди с его шайкой! Лучше б уж на девчонок наскочить — эти только дразнятся, щиплются и плюются. А эти придурки вечно норовят чего похуже: или камнями закидать, или в грязи вывалять, или просто так себе отлупить за всё хорошее. — Пустышка! Демонское семя! — Убогая! Недоделка! Чего притащилась, а?! — Сказано ж было — чтоб нос свой поганый сюда не совала! Сегодня их только четверо — видно, остальных холод пораспугал. Столпились впереди, проход мне загораживают. Мелкий прыщавый Кай, чёрный как жук Нат, рябой Эсвер с рваной губой. И рыжий Тейди, ему уж тринадцать стукнуло, он их всех на голову выше. И успел аж три года отучиться в прихрамовой школе. — Эй, пустышка, согреть? — и ухмыляется, и пыхает огоньком на ладони. Обожает меня огнём своим пугать. — А что это у тебя там в сумке, а? Небось, мамаша за выпивкой послала? Давай, выгружай. — Мантикору тебе в задницу, — огрызаюсь я и пячусь потихоньку. В другое время я б от драки бежать не стала, я им нехило могу напинать. Меня и Мел учила малёха… Только вот бутылки же все перебьют. Надо как-то иначе. Ветер шумит и шумит, а Тейди с его шайкой ухмыляются и наступают. — Чего такая дерзкая, а? Маманька не учит? — Хы, куда ей учить. Наклюкается с утра, небось, и валяется. — Кувыркается с вольерными, гах! — Э, далеко собралась? — Далеко, как твой папаша! — тут Нат хмурится, потому как он безотцовщина, батя его в другую деревню от женушки сбежал. — Надо б нам тебя поучить, — гнусит гадко и начинает идти быстрее. — Чтобы ты сюда забыла, как соваться. Пф, тоже, страшный. Он сам-то Стрелок по Дару, а лука или арбалета при нём нет, так что с ним мы наравне. Другое дело Тейди или прыщавый Кай — у этого Печать Ветра. Чего там говорил Гроски? Первое дело во всякой заварухе — неожиданность. — А и давайте, — говорю я. И выжимаю себе на лицо ухмылку Нэйша. Я это дело хорошо умею: брови приподнять, взгляд остекленить, раздвинуть губы. Нат аж спотыкается от такой моей рожи. — Подходите-подходите, — говорю я (главное — уверенность, тоже Гроски говорил). — Меня тут как раз наша нойя одной порче научила — вот уж как раз хотела попробовать. Делаю рожу кровожаднее и зловещее, хотя куда уж. Тейди малость замер, но храбрится, а остальные хвосты уж поподжимали. — Нойя, ну как же. Брешешь. — А ты подойди, да и попробуем, — (если собираешься блефовать, главное - подробности, ага). Роюсь в кармане свободной рукой. — Давай, давай. Видишь эти штуки? Вот я это в вас швырану, потом слово тайное скажу — и чёрная плесень на вас навалится. В глазах будет расти, изо рта и носа полезет. В горсти у меня — хлебные крошки, только деревенским дуракам этого не видать. Они уже переглядываются-косятся, а я всё думаю: куда отступать, налево или направо? Первое дело — продумать путь отступления. Гроски это дело знает — он же с Рифов бежал. Вольерные говорят — и дюжину охранников при побеге передушил, во как. — Брешешь, — цедит рыжий Тейд и на остальных оглядывается. — только попробуй чего швырануть — я тебя огнём… Выставляет ладонь с Печатью и делает шаг вперед. Я вытягиваю лицо, закатываю глаза и начинаю раскачиваться и завывать: — Мэйнхо… мошахи танар… та скрэ-э-э-эрэн! Дэйтем-е-е-е-е-енен! Аманда так ругается иногда. Когда кто-то из вольерных сильно поранится. Или когда она совсем не в духе. — Чего это с ней?! — орёт прыщавый Кай, но я раскачиваюсь и вою себе: — Калатама-а-а-а-аррэ! — потом выпучиваю глаза и швыряю в них хлебными крошками. Придурки вскрикивают и шарахаются в разные стороны. А я рву когти. На скорости алапардов в Энкеров день. Кидаюсь в левый проулок, стараюсь только сумкой с бутылками сильно не размахивать. Торможу у высокого забора дядьки Клерия, перекидываю петли сумки так, чтобы она на боку висела, а не на плече, карабкаюсь на забор. Уж лазаю-то я как белка. Спрыгиваю, бутылки позвякивают. Мне навстречу с лаем кидаются пять здоровых псов — болотные сторожевые, они вечно без цепей гуляют. Вытягиваю руки с поднятыми ладонями вперёд. — Стоять, мальчики! Чего разошлись? Говорю тоном Гриз — ровным, дружелюбным. Улыбаюсь, спрашиваю — как тут их дела. Псы переглядываются, принюхиваются, поскуливают с удивлением. Ну, ясно, у меня куртка чем только не пахнет. Вот они и не понимают, чего за диво из питомника к ним свалилось. — Пошли, проводите меня, — говорю им, — а то я уже ухожу. Главное — чтобы сам дядька Клерий из своего дома не выскочил. Он в деревне из богатых, а меня сильно не любит. И Даром Ветра пользуется отменно. Так что я тихонько перебегаю его землю, прячась за садовыми деревьями. Говорю спасибо псам. И быстрей-быстрей взлетаю на забор, а там уже опять несусь во весь дух, еще и петляю, чтобы Тейди и его шайка нипочем не узнали, где я бегу, и не загородили проход. Всё-таки не догнали — выбегаю из деревни вполне себе спокойно. Можно отдышаться и глянуть, как там бутылки. Одна, вроде, треснула, но ничего серьёзного. Это я дёшево отделалась. Обычно пацанов у рыжего в шайке — шесть, а то и восемь, ещё и девчонки, бывает, к компании присоединяются. Вот тогда худо. Когда налетают со всех сторон. Бывает трудно прятать синяки от Гриз, Мел и Аманды. А то иногда еще нос разобьют или губу, ну или там магией хлестанут — у них-то она есть. Тогда врать становится совсем трудно, а жаловаться я не люблю. Мне это ба еще давно говорила: не ной, не жалуйся, приноси пользу — ну, и тебя не за пустое место считать будут. Понятно, что Мел и Гриз всю душу, бывает, вопросами вывернут. Только их тут самих в деревне не жалуют, так что я молчу. Не хватало им еще из-за меня хлопот лишних. Вот если бы можно было и правда взять у Аманды, ну не знаю, слабительного, что ли… или кнут у Гриз — и ка-а-ак отходить этих всех! Ясно, чего они ко мне вяжутся, ну. У нас в деревне «пустых» только три человека. Но Дерк — он же здоровый, хоть и безответный. К нему особо не лезут. А бабка Амилия — повитуха, и каждой Травнице может форы показать, так что к ней ходят помалу за снадобьями и помощью. Ну, а мне вроде как деться некуда. И остаток пути я думаю: а как вообще живут «пустые элементы»? Которые в городах и в других сёлах. Фреза мне говорила — их часто в рабство продают. А Янист рассказывал — будто бы в Алчнодоле есть целая община таких, как я. И живут они, в общем, хорошо и радостно, «под сенью у Единого» (или как-то так, я не поняла). Им-то в Алчнодоле бояться нечего, магию долина высосать у них не может… Янист говорил — красиво там, спокойно. Может, мне туда податься? Так ведь как ма оставить, да и в питомнике ещё тысяча, тысяча дел… Но лучше туда, чем на Вольные Пустоши. Туда, вроде как, тоже «пустые» стекаются — полвека, что ли, как у них там государство, возле между Крайтосом и Тильвией втиснулось. Гегемония, Союз Равных, называют, в общем, себя по-всякому. Только о них жуткие вещи рассказывают. Совсем жуткие. Что они там, будто бы, над какими-то запретными науками трудятся, ужас что творят, и магов крадут, и детей тоже. И вообще хотят всю Кайетту захватить и у всех магию отобрать, чтобы все равными были, в общем. Это уже Лортен рассказывает, а он даже газеты читает. И потом шатается повсюду, рад со всеми обсудить, как там в газетах и что. Обратный путь кажется короче. Бутылки отдаю ма. Согреваюсь малость на кухне — там плита ещё не успела остыть. Зову вольерных к завтраку: Фрезы нет, но у неё с рассвета всего наготовлено. Потом по-хозяйски обхожу клетки, смотрю поилки, оглядываю раненых зверей. Без Мел или Гриз это не так интересно. Я зверей тоже люблю… только приятнее как-то в компании. Когда Гриз или Мел что-нибудь рассказывают или учат чему-нибудь. Только они уехали в какой-то питомник, где вроде как опять взбесились звери — который раз уже… Основное действо там было ночью, в питомнике сами разрулились, вызвали только — порасследовать, что там такое было. Янист туда же, с ними напросился. Вроде как не хочет Мел вместе с Гриз отправлять. И чего он так бросается на Гриз, интересно? Я уж думала, получше стало — ну, после этой всей жути с фамильяром… Слоняюсь вдоль клеток, подкармливаю яприлят сладкой морковкой. Койнам медовых сот даю — веселятся и качаются на хвостах в клетках. Глажу по клюву слабого грифонёнка… В питомнике скукота и пустота. И у вольеров холодно. А в наш дом не хочется — там ма вместе с бутылками. Ей, кроме них, особо сейчас никто не нужен. Аманда собирает поздние болотные травы. А Гроски я видала, он в трактир Злобной Берты пошагал. Говорил что-то там про встречу с поставщиками кормов. Может, они уже вернулись? Иду к «Ковчежцу». По пути киваю Морвилу — тот не спеша идёт по каким-то своим делам. Морвил на ходу отвечает короткое «мрра» — он алапард вежливый. Пяток минут болтаю с Сирилом, ну или со Сквором. Глажу его по перьям через прутья клетки, даю чутка сахарку — наш маленький секрет. Сквор радуется: «Красава!» У него вроде как уже получше с речью. И со способностями. И он уже меня с Уной не путает, да. Уна сидит в лекарской одна. Над какой-то книгой. — А Аманда не приехала ещё? — спрашиваю. Мотает головой и отворачивается — чтобы я не увидела, чего она там читает. Будто мне дело есть. Прохожу мимо двери комнаты, где Гроски и Янист живут… потом возвращаюсь, потому что что-то не так. Приоткрытая дверь почти напротив лекарской. А это же дверь Нэйша, и она у него обычно закрыта. Да что там — всегда закрыта. Так что меня прямо-таки притягивает к щели — нехилой такой, можно половину комнаты увидеть. Комната у Нэйша — двойная, её в трактире для «важных особ» держали, которым нужна не только спальня, но и кабинет. У Гриз ещё такая. Две комнатки, между ними дверь. В кабинет к устранителю я заглядывала — ну, когда меня за ним посылали. Только это на пару секунд и было, сколько там успеешь рассмотреть. Стол, инструменты, а самое интересное — бабочки в рамках — и не поглядишь. В кабинете тихо, и из соседней комнате ничего не доносится. Сама не замечаю, как просачиваюсь в кабинет, на стол и инструменты с книгами как-то совсем не смотрю, потому что стена, вся в рамках, где бабочки… ух. Гляжу и гляжу, а они будто диковинное собрание цветов, какие мне брат-Травник приносил. Одни со звёздами на крыльях, а другие как из бархата, а третьи будто радуги облопались. А эту вот я вообще знаю. Маленькая такая, вся будто бы то ли в солнечных, то ли в золотых волосках. Это мне про неё Арбил рассказывал — будто бы этих бабочек сама Премилосердная Целительница Тарра вывела, да своими силами благословила. Если опылят какой цветок — тот сразу целебным становится. — Нравится? От тихонького голоса Нэйша подскакиваю на месте и чуть ли головой в стену с рамками не влетаю. Боженьки, ну вот и умеет же он шастать! Стоит весь такой у своего стола — в белой рубашке и до неприличия красивый прям. Чуть-чуть улыбается, и мне очень хочется сделать ноги. Только у меня ноги в пол вросли, и к двери я ни шажочка не могу сделать. — А… ага… Я просто… извините, дверь была открыта, — мямлю чуть слышно, — П-подумала — вдруг мало ли что… я не хотела лезть, просто… загляделась малость. Мо-можно посмотреть? — Пожалуйста. Делаю вид, что смотрю изо всех сил, то на ту, то на другую. Вот же вляпалась, спаси меня Перекрестница. Хотя чего его вообще бояться? Не прикончит же он меня: Гриз его точно за такое прибьёт. И Мел. И Аманда. Просто Нэйш такой со своим дартом и белым костюмчиком… Рядом с ним и не только мне не по себе. И вообще, его все кругом недолюбливают и сторонятся, ну, разве вот только Уна всё вздыхает. Ха. Она мне говорила, что его просто никто не понимает, а так-то он совсем не такой… Ну да, а зверей он разделывает от непонятости, наверное. — А это ж латарра золотистая, да? — малость наглею и показываю на бабочку, про которую мне брат рассказывал. — Верно, — долетает сзади. — Ты разбираешься в насекомых? — Ну… интересуюсь малость… того, — угу, уцепа от навозного жука может и отличу. — Я только никогда не видела таких разных. А… у них у всех есть всякие способности? Ну, как у латарры, которая целение вроде как несёт… — Не у всех, но… у многих. Моргаю, а когда открываю глаза — Нэйш стоит уже совсем рядом, рукой потрогать можно. Поглаживает пальцами рамочку мелкой бабочки с жёсткими зелёными крыльями. — Удивительные создания, да… Это вот погорница самоцветная, живёт обычно там, где минералы или драгоценные металлы выходят наружу или залегают близко к земле. О крылья можно порезаться — они и напоминают-то чем-то камень. Эти шесть внизу — пятнистые обманки. Они очень разные — прихотливая окраска… Меняют её в зависимости от того, в какой местности обитают. И только после смерти перестают меняться — будто бы сохраняют в себе последнее место, в котором были. А вот голубой флёр. Светится в темноте даже ярче светлячков-фонарников. — Ой. А я их и не видела как-то… — Они очень редкие. Кроме того, обитают в основном в Дамате — на юго-востоке… А это вот ирмелейский меченосец — тоже редкий подвид. — Это потому, что у него на крыльях будто мечи скрещённые? — Ещё у них есть жало. Правда, только у самцов. Эта, с тёмно-синими крыльями — королевская бархатница, у неё очень интересный механизм раскрытия дополнительной пары крыльев. От этого кажется, что она будто бы в платье… Я слушаю, разинув рот. Слушать я умею отменно — научилась ещё у ба. Где надо — вопросы вставляю, а где — охаю-ахаю. И как-то пропускаю тот момент, когда меня и впрямь начинает заедать любопытство. А страхи и опасения там всякие забываются. Потому что они такие все чудесные, что остолбенеть можно. Стояла бы, смотрела да слушала. Это прям как со зверями в питомнике. Только бабочки неживые. Нэйш умолкает на миг — поправить рамку, в которой совсем уж удивительная бабочка. Снизу она будто серенькая, невидная, а сверху — будто пламя из крыльев выросло — Венец коллекции, — он это прямо с нежностью говорит. — Традиита Фениа, бабочка-феникс. Маленькая и невзрачная, ни за что не рассмотреть. Пока она однажды не проявляет свою настоящую суть. Не становится ярче всех. Здесь она в редкий миг перехода. Смотрю на фениксовую бабочку, на её несхожие половинки. Моргаю, как от огня. — Ух. Я даже не знала, что такие бывают. — Мало кто знает. Госпожа Арделл сетует, что нет даже приличных исследований по бестиям Кайетты. А то, насколько разнообразны насекомые… на самом деле интересует немногих. Нэйш возвращается за свой стол, а я всё стою — не могу от этого собрания оторваться. Смотрю на них всех. На разноцветного Архонта Вериэлла, и маленькую аталию Арнорро — это из известной легенды про бабочку, которая дала свет людям. А эта вот как василёк, Нэйш говорил — на западе её странно называют в народе: «я-тебе-верен» — будто символ верности она, значит. Жалко, что они все неживые такие. Висят под стеклом, в рамочках. Наверное, в полёте-то они куда красивее. Когда их много, они в воздухе порхают, или вот на листьях, на цветах вот… Так задумываюсь, что даже забываю совсем уж забываю бояться. Спрашиваю тихо: — Зачем вы их собираете? Почему-то мне кажется, что это не потому, что они красивые. И разнообразные. — Их любопытно изучать. Устранитель теперь сидит за столом, а перед ним банка с незнакомой бабочкой. Угольно- черной и как бы шипастой. Наверное, успел достать из сумки, пока я на стенку пялилась. Бабочка ещё живая: хлопает крыльями и бьётся о стенки банки. Нэйш склоняет голову, следит за ней задумчиво этак. Водит пальцем по стеклу. — Они похожи на людей, тебе не кажется? Бесконечное разнообразие внешних признаков и способностей. Разные жизненные циклы, возможности приспособляемости… стремление к теплу или огню — по-разному. И при этом у всех одно и то же. Хрупкость. Слабые точки — не такие уж разные. Черная бабочка как что-то вдруг понимает — замирает в банке. — Недолговечность. Нэйш пару секунд молчит. Я смотрю на бабочку у него на отвороте рубахи — небольшую, чёрно-серебристую. Только она не под стеклом. — А почему вы не хотите их изучать, пока они живые? Устранитель пожимает плечами. — Живых я… тоже изучаю. Иногда. Но эти… они разве не кажутся совершенными? Именно сейчас. Пойманные в миг смерти — и при этом она над ними будто бы не властна. Кажутся почти живыми, правда? Ограждёнными от внешнего мира… скованными, зато сохранёнными навеки. Вот за это Нэйша в питомнике и не любят. За этот его вечный к смерти интерес. Он и на зверей-то смотрит так… «оно ещё живое, или уже можно тащить в мой сарайчик». — Ага, — говорю на всякий случай и потихоньку бочком лезу к двери. — Точно. Ну, спасибо, мне, значит, пора уже… Устранитель преспокойно наблюдает за бабочкой в банке. И кивает так, между делом. Вроде как, можно спокойно уходить, но совсем расставаться с чудесными бабочками как-то жалко. — Можно потом ещё прийти? Посмотреть. Улыбается — прямо-таки расцветает. — Конечно. Выскальзываю за дверь, прикрываю осторожненько. Бегу к лестнице и спускаюсь обратно к Сквору. — Обалдеть, — говорю горевестнику. — Я только что болтала о бабочках с Нэйшем! — Жестокое сердце, — проницательно выдаёт Сквор. А меня прямо-таки распирает: и с кем бы поделиться? Мел точно не поймёт, ещё и разворчится: «Нашла, с кем разговаривать — с этим чокнутым гадом…» Уна — нет, она так в меня вцепится! Всё будет выспрашивать, что и как он сказал, как смотрел и чего делал… Гриз — вот самое лучшее, только когда она вернётся… Может, Гроски? Точно, он же как-то ладит с Нэйшем, даже вот на выездах. Надо будет к нему подойти, к Гроски. Рассказать. Ну, когда он вернётся со своей этой, как её, встречи с поставщиком кормов. Сколько там о кормах-то уже можно спорить? Если, конечно, он не просто пива в трактир попить пошёл. ЛАЙЛ ГРОСКИ Торговец мясом Горинг поперхнулся и закашлялся — и я его от души понимал. Во-первых, он только что впервые в жизни попробовал пивко Злобной Берты, и оно потихоньку разъедало ему внутренности. Во-вторых, входя в трактир он по недосмыслию высказался в том духе, что фу, ну и дыра же тут. Так что теперь ласковые взгляды трактирщицы прожигали бедолаге спину. В-третьих, я ему только что заявил, что питомник с ним расторгает контракт. — Какого?!.. — закономерно просипел Горинг, когда нацелился вежливо похлопать его по спинке. — Я же тебе заплатил! Был же уговор, ты… Три процента от суммы в месяц — и ты следишь за тем, чтобы поставки оставались у меня. Я тактично не стал ему сообщать, что моя честно выстраданная взятка тут же ушла на закупку круп. Вместо этого лихо хватил бертиного пивка (торговец содрогнулся) и выдал своё лучшее шипение: — Думаешь, мне это нравится, а? Терять денежки и с тобой тут посередь дня объясняться? Я всё обделал, как надо, ясно тебе? Уломал Арделл. Высказался в том плане, что лучше она всё равно не найдёт. Она согласилась было, хоть и с неохотой — ты что ей там, на кнут наступил в прошлые встречи? В общем, она была настроена против, но мне удалось её уломать. И тут этот чёртов поставщик, как его бишь… Москен… Моксен… Припёрся со своим предложением, поволок её глядеть склады и фермы, а что я мог сделать, а?! Что я мог?! Попытка Берты изобразить яичницу с беконом сиротливо собирала мух. Горинг буравил меня глазками и слизывал горькую пену с огромных, тоже похожих на пену, седых усов. — Она, понимаешь ли, вернулась сияющей, чтоб её. И такая: о, представляешь, у него товар-то получше будет! Мясо посвежее, да и не такое костистое. Этот, чтоб его, Москен везде подмаслил, да он ей цену выставил ниже на десять процентов — и что мне прикажешь делать, а?! На самом деле — на восемь процентов. И только после того, как я красочно расписал, какие скидки питомнику даёт Горинг. Ну, по крайней мере, торговец не сунется проверять… оба не сунутся проверять. Эрб Горинг с Иртуром Моско лет двадцать уже враждуют. — Да я, если ты хочешь знать, чуть ли не танцевал вокруг чёртовой варгини. Чтоб ей подавиться… расписал тебя с ног до головы: мол, постоянный же партнёр, понимающий, всяко её питомник выручает… Но эта стерва, чтоб её, уперлась. В общем, расклад простой: хочешь обойти Моско — дай мне что-то, с чем можно работать. Мне, честно говоря, плевать, кто будет возить мясо в питомник… но денежку-то терять не хочется. Я, знаешь ли, договорённости выполняю. Горинг гневно пыхтел, поглядывая из-под седых бровей чёрными глазками. Почёсывал подбородок в мелких прыщиках. Подёргивал пуговицу на куртке — пуговица была выполнена под аквамарин, по последней моде. — Десять процентов, говоришь? — выдохнул из широкой груди. — Десять процентов, — подтвердил я. — И пять мне. От такой неприкрытой наглости торговец поперхнулся и заколыхал щеками. Я хладнокровно попивал злобнобертское пивко — кусючее, как натура той, кто его варила. В трактире было пусто, а Берта плавила взглядом Горинга из-за стойки. При этом взбивая в огромной миске яйца. Судя по звуку — вместе со скорлупой. — Или можешь сам разговаривать с этой чокнутой, — отрезал я, ничуть не смущаясь. — Меня, знаешь ли, это не радует. Она явно подозревает за мной что-то такое. Не удивлюсь, если приставит ко мне свою Следопытку. Ну, знаешь, взрывную деточку с ножами. Или, того хуже, устранителя, а ты его видал?! С этим придурком и связываться-то никто не хочет. Так что если ты думаешь, что я за тебя буду рваться, как грифон с привязи, ради трёх процентов… Грызун внутри люто веселился: ему всё это было по вкусу. Полутёмный трактир, засаленные столы и стулья, табачная вонь и паутина. И деревянные и глиняные кружки со щербинами. Самое то место для славной игры: щериться, и вздергивать губу, показывая резцы, и плеваться словами, скрючиваться по-крысиному, так, чтобы торговец уж точно поверил: такая мразь и мамашу продаст по сходной цене. — Четыре процента, — процедил торговец, потянулся за пивом, но тут на него накатили ужасные воспоминания, и он передумал. — Имел я такое в виду. Не забывай, что у Арделл были к тебе придирки насчёт товара. Мне ещё и это разруливать. — Четыре процента, и скажи этой девке, что я накину ей мелочи. Телят, козлят. Из тех, которые задавлены мамками или не выжили после родов. По хорошему знакомству, за так. — И пудов пять кишок и всякого там ливера, — кивнул я, — с таким предложением работать, может, и можно. Во всяком случае, я-то уж постараюсь. Главное — чтобы этот Моско не подкинул чего покруче. — Пять процентов, если проследишь и за этим. Горинг ухмыльнулся, наклонился вперёд. Посмотрел на мою перекошенную от жадности (и пива!) физиономию. — Ясно? Приглядишь, чтобы поставки были… скажем, на год или на пару лет — будут тебе твои пять процентов. Понял?! — Вроде как да, — вздохнул я, — ну ты, конечно… хищник. Долгосрочный договор, говоришь… притом, что цены-то на мясо и упасть могут, а ты дерёшь по фиксированному… Да Арделл вообще уже подумывает прямиком с какой-нибудь фермой связаться, да и брать у фермеров, а не у торговцев. Ладно, я подумаю, как можно обговорить. Горинг скривился — его такой расклад не устраивал. Ясное дело. В питомник он сбывал не самое лучшее мясо и по нехилым таким ценам — пользуясь тем, что немногие хотят иметь дело с королевским питомником, которому вечно не хватает финансов. Так что за этот договор он будет держаться в любом случае. И, в общем-то, я получил что хотел — десять процентов скидки плюс ещё пять моих — в ту же копилку. Неплохо для начала, теперь надо бы распрощаться поэффектнее. Я принял вид насквозь прожжённый и деловой и махнул залихватски: — По рукам. Я с тобой свяжусь как всегда — сообщу, как там выйдет с Арделл. Ну, а теперь давай-ка прощаться: у меня тут вроде как ещё дельце… Торговец хмыкнул и скривился было — уверенный, что я набиваю себе цену. Но тут судьба в кои-то веки решила порадовать своего невезучего сына. Дверь трактира бахнула, и за ней предстал Десмонд Тербенно во всём сияющем великолепии: подбитый мехом плащ, серый форменный костюм законника, перчатки на руках, какие-то папки под мышкой. — Вольерные сказали, что я найду тебя здесь, Гроски, — выдал он, лучась самодовольством от своей сыскной удачи. — …нужно подмаслить кой-кого из Корпуса Закона, — уронил я под нос еле слышно, но так, чтобы Горинг мог разобрать. Торговец преисполнился немого уважения, и освободил место за столиком более чем стремительно. Я ещё малость полицедействовал, пока Горинг катился на выход: вскочил и весь расплылся в патоке, уверяя, что как раз господина законника-то я и ждал, и приглашая сей же час присесть и выпить пивка, позавтракать за мой счёт. Так что торговец вымелся в полной уверенности, что у меня беседа с важной персоной. Тербенно же, кажись, даже и не понял сути спектакля. — Ты что-то чересчур любезен, Гроски, — выпалил он с истовой подозрительностью. — Думаешь, я закрою глаза на то, как ты обтяпываешь тёмные делишки? — Ну, где уж нам, маленьким, ускользнуть от вашего бдительного ока. Ты, стало быть, явился разрушать мои коварные замыслы? — Это само собой, — свысока выдал законник. — Но пока что — я с важными новостями. Крыса сокрушённо вздохнула изнутри, как бы говоря: ничему-то ты, братец не учишься. Не хочешь ли приглядеться к физиономии Крысолова? На ней прямо-таки цветет превосходство и победоносность. — Клянусь исподним премилосердной Целительницы, — истово высказался я. — Неужто тебя внезапно назначили главой всего Сыскного Корпуса? Крысолов фыркнул носом — что, мол, с тебя взять, Гроски, кроме тупых шуточек. Вот я — это да. Я, знаешь ли, и солиден, и методичность у меня так и стекает с физиономии, и вот, я еще принес кучу папочек — ну как, нечем крыть, а? В папочках явно таилось что-то важное, а Тербенно явно настроился меня удивлять. «Сопьюсь я с ним, — обречённо подумал я, припомнил милейшего Лортена, Мел, Нэйша и свое начальство и сделал поправочку: — С ними всеми». — С утра, — прошипела Берта ядовито, когда я опять попросил пивка. — С утра нажираешься-то. Постыдился бы, у-у-у-у! Я лихо сгреб со стойки пиво и вернулся к Тербенно за столик. Законник созерцал меня настолько брезгливо, что стыдиться я тут же и передумал. — Так что за новости? — качнул кружкой в сторону папочек. — Или старина Холл Аржетт все же сдал тебе свой пост? Законник глянул на меня, как на муху в супе, но одолжение сделал — выцедил: — Мне удалось узнать кое-что о твоем приятеле, Нэйше. Если тебе это интересно, конечно. — Дай догадаюсь — ты отправил запрос на Рифы? — Отправился сам на Рифы, — поправил Тербенно сухо. Оглядывая меня с высоты своего профессионального пьедестала: посылать запросы — не для профессионалов. То-то я гляжу, он бледненький какой-то. Конечно, его не таскали по баракам, разговаривал он там со «скатами», да и то с высшими чинами. Но Рифы — такое местечко, где и за пару часов невольно успеваешь насмотреться… наглотаться. Пиво Злобной Берты отчаянно горчило. — И как тебе увиденное? — Увиденное… идеально подходит для таких, как ты. Не удивлюсь, если ты скоро туда и вернёшься. Крыса взвизгнула злобненько, оскалила клыки. Ох, не загоняйте в угол, цапнет ведь от души… — Готов прогуляться в компании. Из тебя выйдет первостатейный «скат» — мне всегда казалось, что с твоими методами тебя туда рано или поздно разжалуют. А что ты так дернулся, домашний мальчик Тербенно? Врезать ты мне все равно не можешь: Берта нас обоих своей дубиной тут же и уложит. Вон, дубина возлежит на почётном месте стойки. Носит почётное имя: «малая Берта». Ладно, хватит пыхтеть и гневно испепелять меня взглядом, такого-рассякого преступника — что ты там нарыл на Нэйша? — Вообще-то, кандидатов было несколько, — поведал Крысолов, попыхивая остатками гнева. — На Рифах слишком часто сменяется охрана: просто уходят, переводятся или пропадают без вести, или умирают после стычек с заключенными. Мне удалось выделить четверых. Все служили в восточном блоке «смертников», всех потом перевели на Северные Рифы. Возраст — от двадцати до двадцати семи. Я отхлебнул пивка и углубился в папки. Вообще-то, в них должна была скрываться вся нужная информация по поводу принимаемого охранника: от имени и возраста до описания и указания Дара. Но вышло так, что указано было чуть более, чем ни черта: значки Дара — размазаны, сведения о службе — несколько скупых строчек у каждого. Терн Вейли — тысяча пятьсот шестьдесят четвёртого года рождения, стало быть, к моему поступлению на Рифы ему как раз двадцать и было. Дар — то ли вода, то ли воздух, то ли еще что. Успел послужить на Южных и на Северных Рифах, пришел на службу в восемьдесят четвёртом, да…. Переведен из восточного блока в северный по собственному желанию в восемьдесят пятом… служил, пропал без вести в восемьдесят седьмом. Шев Сакрист — шестьдесят второго года рождения, Дар — невнятная закорючка… «пустой элемент», что ли? Пришёл в восемьдесят пятом. В том же году переведен в северный блок, причина — «драка». Выбыл в восемьдесят шестом. Эльген Коррей — пятьдесят девятого года, Дар — вроде бы, огонь… или там щит? Пришёл в восемьдесят пятом, переведён почти сразу, причина — не справляется с обязанностями. Умер в конце восемьдесят пятом. Арно Дойен… — Негусто, — пробормотал я, силясь разобрать каракули двенадцатилетней давности. Из каракулей так и не было ясно — помер Арно Дойен, пропал без вести или убыл в закат на розовом единороге, чтобы жить там с ним спокойно и счастливо. Крысолов презрительно оттопырил губы, вопрошая всей миной: я что — думаю, что он на этом остановился? — Информации немного, но есть корпуса, где они служили. И имена начальников. Один из них умер, с остальными мне удалось поговорить. Разумеется, разговорить их было непросто, и не все помнят персонал двенадцатилетней давности… Я фыркнул носом в кружку с пивом. Чего у Крысолова в достатке — так умения проделывать лишнюю работу. Всего-то требовалось — кинуть на Рифы запрос, выяснить, в каком корпусе был я, и посмотреть списки охранников тех времен, так нет же, поперся кружными путями. Впрочем, и цепкости не занимать — раз все-таки что-то нарыл. — …трое оказались вполне обычными заключенными, а вот четвертый был более интересной фигурой. Кроме всего прочего, у Шева Сакриста была еще одна работа — догадываешься, какая? Он вербовал тех подонков, которые упали ниже некуда — доносили на своих же товарищей. — Правда, что ли? — удивился я. — Ай-яй, какие ужасные люди. Пива в кружке было до жалости мало: впиться бы в бочонок зубами, нахлестаться, а то и захлебнуться в горьковатой жидкости. Отогнать ознобную память: пальцы молодого «ската» на плече, вкрадчивый шепот: «Ну так как? Вы же расскажете мне всё, господин Гроски?» — Вряд ли всё же это его настоящее имя, — разочарованно заметил Тербенно. — Сакрист — распространенная фамилия в Вольной Тильвии, но оттуда не допросишься данных. И, как я понял, на Рифах с непростительным спокойствием относятся к подделанным документам. Я бы сказал — феноменальная расхлябанность, удивительная для места с таким количеством опасных элементов. — Ужас, что творится, — поддакнул я. — Побеги всякие. — …однако кое-что узнать все же удалось. Я говорил с главой восточного блока, господином Джайви — он помнит тот случай и Нэйша… или Сакриста. Говорит, что новичка распределили к ним, потому что в блоке «смертников» всегда недостаток персонала: нет желающих служить. По его словам, он сначала подумал… как бы это… что новичок попросту растяпа и не успел избежать назначения или хотя бы опротестовать. Говорит, даже сам хотел попросить о переводе этого Сакриста: тот показался ему слишком тихим. Я безрадостно хрюкнул в пиво. Тербенно покосился хмуро и полез сверяться с какими-то своими записями. — Да, слишком тихим. Впрочем, с обязанностями он справлялся неплохо, так что заключенные… э, не жаловались? Он выразился именно так. Словом, господин Джайви был достаточно доволен новым подчиненным, но о других охранниках такого сказать нельзя: у новичка с ними, как бы это сказать, возникло непонимание. Я изобразил глубочайшее потрясение этим невероятным фактом, припоминая — по какой дуге старались обходить Нэйша в северном блоке. Хотел бы я увидеть — с кем у этого-то могло возникнуть понимание. — Господин Джайви не стал вдаваться в подробности, — Тербенно задрал подбородок, показывая, что такой матерой ищейке они и не особо нужны. — Впрочем, легко представить — если он вел себя так же, как и сейчас… — …то ты зря полагаешь, что Рифы кишат дружелюбными, открытыми охранниками, каждый из которых тебя облобызать готов. Для «ската» он себя вел еще вменяемо, мне уж можешь поверить: там через одного были и похуже, а бывало — так и полные психи попадались. Думаю, дело тут было малость в другом. Злобная Берта завела сладкозвучные рулады — тряся за грудки какого-то мужичка из деревни. Мужичок имел наглость притащиться просить в долг и теперь философски качался в мощных лапищах трактирщицы. Крысолов поглядывал на это с явным намерением вмешаться от имени властей. Я подумывал, как деликатнее донести до законника ту истину, что он еще не все узнал о нравах Рифов. — В общем, не знаю, заметил ты или нет, но Рифы как-то не изобилуют публичными домами. А женский корпус, конечно, имеется, но уж очень в стороне. Словом, они, как бы это тебе сказать, все там мужики. Ну, а «холодилки» на всех не напасешься, да и стоит зелье недешево. Вот и получается, что среди охраны как-то… популярны симпатичные мальчики. Из заключенных не особо заберешь: они внутри бараков тоже довольно быстро расходятся… по рукам. Так что… Судя по всему — я таки обрушил на Тербенно неподъемную истину. Крысолов позеленел так стремительно, что я как-то невольно подвинул к нему свою полупустую кружку — хоть какую емкость. Тербенно протестующе замычал и с негодованием кружку отверг. Потом что-то вспомнил и кружку торопливо потянул к себе. Видать, кто-то на Рифах все же ляпнул ему, что таких как он тут вечно нехватка. Ну, и смысл дошел только сейчас. — Это… — заикнулся жалобно. — Это… — Ну, а поскольку ни у кого из новичков обычно как-то нет желания делить койку с двумя-тремя старшими коллегами — то тут ты тоже представил правильно. Обычно собирается трое-четверо, новичку как следует дают по почкам, а потом уж… кх… по графику. «Морских коньков» у нашего корпуса было немного. Я успел увидеть четырех, так, мельком, к заключенным их близко не ставили, гоняли по курьерским поручениям. Да и что на них смотреть — навидался «коньков» барачных. Бледные, с выпитыми взглядами — те, которые не смирились. Бывает, прыгают в море или еще как-то кончают с собой. Могут и покончить с каким-нибудь из своих мучителей. Гибкие, развязные, с улыбкой шлюх — те, которые смирились и научились ценить преимущества. Ну, и зная, что Нэйш не выглядел ни тем, ни другим… — Скольких он положил? — Четверых. Господин Джарви, конечно, сказал, что потом вмешались еще двое… но этим, кажется, попало, так сказать, от двух сторон, так что они, скорее всего, разнимали. Господин Джарви занимался последствиями драки лично — решал, докладывать или нет наверх. И решил не докладывать, поскольку повреждений было немного. Строго говоря, он вообще отметил, что повреждения были только у Сакриста: разбит нос, синяки, что-то вроде того. У остальных каких-либо ран не наблюдалось — вот только они не сразу смогли разогнуться от боли. Пришлось привлекать целителей с серьезными зельями. Но самое странное — то, чем кончилось разбирательство. Остальные охранники… думаю, можно сказать о них «нападавшие», если принимать всерьез твою версию. Итак, они утверждали, что новенький их спровоцировал и он был зачинщиком драки. Но у господина Джарви явно были сомнения по этому поводу, так что он предложил Сакристу рассказать — что произошло, и по желанию перевестись в другой блок, раз уж возникла такая… м-м, ситуация. На что Шев Сакрист ответил, что все в порядке, и небольшое недоразумение — тут я цитирую — свое небольшое недоразумение они разрешат с другими охранниками сами. Я не выдержал и загоготал, вызвав в Злобной Берте поток недовольного бухтения из-за стойки. Боженьки — могу себе вообразить, как это прозвучало! И с какой ухмылочкой было сказано. — Хороший способ сказать «вы все уже завтра перевидитесь с вашими покойными пра-пра!» — Если это тебя веселит, — желчно выдал Крысолов, — то вот еще: остальные участники драки настаивали, чтобы его перевели. Господин Джарви удовлетворил эту просьбу — так Шев Сакрист попал на Северные Рифы, прослужил там год с лишним… и, как я понимаю, просто исчез куда-то однажды. Не вернулся из увольнительной на берег — насколько я сумел понять, со «скатами» такое случается. — Нашел себе другую работёнку или вовсе наплевал, — я всё подносил запись к глазу, так и этак, силился рассмотреть — что же там может быть. — В его стиле. Ты, случайно, не припомнишь — этот господин Джайви не обмолвился насчёт его Дара? — Шева Сакриста? — Нет, Эвальда Шеннетского — мне всегда было интересно, что у Хромого Магистра под перчаткой. Само-то собой, Сакриста. Ты не спрашивал? Тут ни шнырка не разберешь, а начальник мог бы помнить: Дар Щита — редкая штуковина. С Крысолова слегка облетела торжественная позолота, и горло он прочистил вполне смущённо. — Это разве первостепенно? — Вроде бы нет. Только я вот уже больше девятницы пытаюсь вспомнить — и не могу: он носил перчатки? Должна же быть какая-то причина — почему ни я, ни остальные не обратили внимание… такой редкий Дар. Заключенные должны бы обсуждать в бараках… Может, и носил — двенадцать лет прошло, кто теперь разберёт. «Скаты» на Рифах часто перчатки надевают. Магия всё равно используется только при бунтах, а перемазаться о заключённых в кровищу и грязищу — то ещё удовольствие. А на допросах? Ладно, на допросах я был больше сосредоточен на том, чтобы не визжать от боли… да и Нэйш предпочитал оставаться в роли зловещего голоса из-за плеч. Но когда я уже начал доносить на своих — он же то расхаживал по допросной, то присаживался за стол напротив… и почему мне кажется, что я помню пальцы на своём плече? — Просто странно, что с такими данными его не взяли сразу в охрану дедули Детраска. Восточные рифы, хм. Слушай, что ты вообще знаешь о Даре Щита и ребятах, которые его получают? Тербенно оттопырил верхнюю губу с надменно-обиженным выражением. Наверняка решил, что это — здоровая каменюка в его огород. Милое напоминание о его собственном музыкальном Даре. — Насколько мне известно — Щит считается одним из Даров, которые вложил в Камень Хорот-Мечник. Несмотря на то, что все прочие редкие дарования обычно относятся к Дарам Перекрестницы… — он чуть дернул своей правой ладонью, — это исключение. Дар полной неуязвимости — один из редчайших: во всей Кайетте сейчас едва ли две дюжины людей с этим видом магии. Надо признать, что-то в него да вложили в Корпусе. Или Крысолов просто наводил сведения о Даре Нэйша. — Неуязвимость, — пробормотал я, вспоминая стальную хватку на плечах и бьющегося в агонии фамильяра. — Только к магии? — Во многих случаях — к любому виду оружия, ударам, а также ядам и амулетам… однако это уже реже, — Крысолов, надо полагать, вдохновился вниманием на моей физиономии. — В редчайших случаях Дар Щита защищает не только своего обладателя, но и тех, кто стоит с ним рядом, однако это зависит уже от мастерства самого мага. Вопрос мастерства при этом довольно сложен: поскольку количество магов с этим Даром ничтожно мало, они не обучаются в прихрамовых школах. Как и в случае с... кхм... моим Даром, к примеру... есть определённые стандартные методики, но в основном - практикуют индивидумальное обуче... — Ты когда-нибудь видел, как его применяют? — перебил я. — Дар Щита? Крысолов пожал плечами. Уровень подозрительности на его физиономии с «обычный высокий» до «башня Кормчей». — Полагаю, что как обычно. Воззвание к Печати и магические пассы, чтобы отрегулировать воздействие. — Пассы, — пробормотал я, бессознательно потирая плечо. — Интересно, какие… А когда магия истощается — не знаешь… Но Тербенно уже нагнулся вперед, пронзая меня взглядом, полным сыщицкого запала: — Знаешь, что мне кажется, Гроски? Весь этот разговор о Даре Щита — обманка. Ты хочешь отвлечь моё внимание от чего-то важного. — Неужто от новых убийств Душителя, который ещё и предположительно Нэйш? — ахнул я, хватаясь за сердце. — Представь себе, — напыщенно выдал собеседничек, — убийств пока что не было. Что тоже наводит на некоторые размышления. Кажется, Душитель занят… — …убивает керберов и препарирует бабочек на досуге… — …возможно — по чьей-то указке. Скажем, своего прямого начальства — ты никогда не думал, почему Арделл… если только она такая, как все пытаются её представить… взяла в питомник явственного маньяка? Я посмотрел в кружку, но подсказок в ней не обнаружил. В смысле, тех подсказок, которые смогли бы удовлетворить господина Великого Сыщика. Который явственно склепал теорию вроде «Гриз Арделл заодно с Душителем Нэйшем, и вообще, у нас тут заговор, и я его раскрою». — Ну, э-э, ты не рассматривал… просто как возможность… теорию о том, что он вроде как… неплохо устраняет, имеет Дар Щита и разбирается в анатомии, да ещё плюёт на кодексы телесной нечистоты и не нуждается в деньгах? — А также не выполняет приказы и не уживается с персоналом, — отрезал Тербенно. Он заложил ногу за ногу и бросил на меня снисходительный взгляд, как бы говоря: ну и как такое-то могло попасть в законники? — И убивает без распоряжения — словом, делает всё то, что противоречит принципам варгов. Которые гласят: не убивать, не проливать крови. Это выглядит крайне подозрительно, не так ли? — Тебе нужно подружиться с нашим новичком, — от души посоветовал я. — Будете встречаться по вечерам. Обсуждать, насколько Арделл невыносимая. — Я говорил с господином Олкестом, — прилетело со стороны Крысолова. — И он только подтвердил мои подозрения. Оказывается, эта Арделл — темная лошадка, и прошлое у неё явно небезупречно. Я ещё не узнал о её жизни в общине, но там её считали то ли отступницей, то ли преступницей… так что я не исключаю, что она может быть связана с этим. — С Душителем и его вывертами? Да ну… — С безумием в питомниках и в городах. Тербенно настолько наслаждался моим ошарашенным видом, что даже соизволил щёлкнуть пальцами — заказать себе пиво для триумфального глотка. Злобная Берта мрачно поглядела из-за стойки. Похоже было, что кружка вот-вот прилетит бравому законнику в голову. — Ты разве не слышал? Это происходит по всей Кайетте. Только за последние две девятницы — случаи в Вейгорде, Тильвии и Дамате. Почерк один и тот же. Внезапное бешенство зверей, которые начинают крушить всех вокруг. Это уже прозвали «синдромом Энкера», ты слышал? Корпус Закона подключился к расследованию — и нити ведут именно к варгам. К варгам-отступникам. Я не в группе этого расследования, и подробности пока что мне неизвестны… но если зайти с другого конца… — То у Арделл железное алиби — ты хоть понимаешь это? Её за последние пару месяцев несколько раз дергали на такие вызовы. Всегда после того, как что-то случалось. А до того она всегда была на виду. Да и на вызовах она и те, кто отправлялся с ней, всегда успокаивали животных. — А после — не удавалось обнаружить никаких следов, — осклабился Тербенно. — Верно? Жертвы, успокоенные животные… и нет следов. Очень удобно. Коллеги из группы, которая ведет расследование, предполагают, что тут действует целая группа варгов-отступников… и, кажется, одного я могу назвать. Что скажешь? Надеюсь, эти самые коллеги не болтают направо-налево — не то наша работа может очень сильно усложниться. Как и жизнь всех варгов в Кайетте. — Скажу, что тебе следует поосторожнее кидаться такими подозрениями. Знаешь ли, без доказательств… — Будь спокоен, — ухмыльнулся Тербенно. — Я собираюсь взять её с поличным. Звучало как нечто, что тянет на следующую кружку. Грызун внутри меня начал потихонечку завывать. — Это что, обозначает, что я теперь должен следить ещё и за Арделл? Которая — просто к твоему сведению — носится по питомнику быстрее алапарда со своей тысячей дел? Ха, да раз плюнуть. За Арделл, за Нэйшем… в свободное время могу пошпионить, ну не знаю, за Эвальдом Шеннетским — его ты ни в чём не подозреваешь? — Репутация Хромца и без того всем известна, — выдал Тербенно свысока. В прямом смысле слова свысока — поднявшись из-за стола и нависая надо мной. — Присматривай за устранителем. С Арделл я справлюсь сам. Тут он сгреб свои папочки и величественно прошествовал восвояси. Злобная Берта, вынырнувшая из кухни, презрительно фыркнула законнику вслед. — Целиком согласен, — пробормотал я. Что, интересно, желают тем, кто собрался следить за варгом с такой работенкой и с такими принципами, как у Гриз Арделл? Да ещё подозревает эту же Гриз Арделл в заговоре варгов? Не попасться под горячую руку? Не потерять Дар? Не сойти с ума в процессе? Я молча приподнял полупустую кружку, будто собрался выпить за кого-то не чокаясь. В одном-то я уверен — желать удачи при таком бесполезно. Решительно бесполезно.