Путь варга-1: Пастыри чудовищ

Дорогие читатели! Простите нехорошего автора за долгое ожидание и много-много болтовни: энкерская арка не желала складываться и срастаться и переделывалась очень много раз. В следующей части буду её добивать, развязка со свиночкой и итог будут в шестой части. И огромное спасибо всем, кто ждал, верил и попинывал ленивого аффтора! ЯНИСТ ОЛКЕСТ        — Я говорил вам! Предупреждал… вас…        — Он скрывал ладонь. Хм.        Голос учителя Найго звучит словно из морской пучины — отдалённым укором. Почти не слышным за стуком крови в висках, за раздражением, за осознанием того, что Арделл не просто невыносима — она невыносима совершенно, полностью, на сто процентов, она…        — Я вас предупреждал — это не кончится ничем хорошим. И теперь вот…        Теперь я вынужден тащить на себе бессознательного законника. И, задыхаясь под его весом, пытаться доказать что-то той, которая плевать на это хотела.        — Потише, господин Олкест. Не приложите его головой. И хозяйку не разбудите. Кстати, надо будет придумать обоснование — почему он здесь.        — Вы… ваши авантюры…        Капли пота сползают по лбу, ломит плечи — законник оказался тяжёлым — и край неба уже трогает рассвет, и остатки первых суток в Энкере невыносимы, в точности как Арделл. Они наполнены унизительными шныряниями по темным переулкам, и попытками скрыться не пойми от кого, и долгими поисками транспорта — чтобы можно было доставить тело законника (хотя какое тело, он же дышит) до квартиры. И бесконечными всплывающими вопросами, раздражающими и терзающими, будто колючие водоросли в окрестностях Рифов. Что произошло там, в переулке? Куда ушли алапарды за этим… Чудом Энкера? Почему Арделл не пыталась помешать? Что случилось с Тербенно и зачем мы, вир побери, вообще куда-то волочем законника?!        К тому времени, как мы добрались до квартиры, я уже знал, что сегодня выскажу Арделл всё — начиная от её манер и треклятого господина Нэйша, заканчивая нынешней ночью. Я забыл учителя и его слова, мне опротивел этот мусорный, пропитанный плесневыми бреднями город, меня тошнило от заветренных тайн, и я истекал раздражением на проклятую варгиню, ничего не объясняющую, бросающуюся короткими, резкими приказами и абсолютно, полностью невыносимую.        — Нет, не в эту комнату, несём туда, где камин, — Единый, да как она вообще ещё разговаривает, с такой-то ношей?! — Так, грузите. Осторожнее грузите, не дрова несём. Хотя, конечно, если подумать… уфф, ладно. Сходите, гляньте, что там с хозяйкой, спросите, есть ли у нее бинты. Нужен таз с водой, чайник с кипятком или кастрюля и хорошо бы какой-нибудь алкоголь. Я пока что его осмотрю.       Здесь я замер, понадеявшись, что это не то, что я себе представил. В конце концов — едва ли даже варг будет шагать через определенные устои общества.       Арделл явно прочитала выражение на моем лице как-то неверно.       — Господин Олкест, я правда понимаю. Но давайте вы на меня наорете через полчасика, а лучше через часик? Пока что нужно здесь разобраться.       Я распахнул дверь, стараясь не думать о том, что оставляю Арделл в довольно щекотливом положении — с бессознательным, малознакомым… законником. Наедине. Как раз то, что госпожа Венейг, помнится, именовала «Крайне Компрометирующей ситуацией» — впрочем, можно ли скомпрометировать ту, у комнаты которой обретается проклятый господин Нэйш (какого вира я вообще постоянно сегодня о нём вспоминаю?!).       Хозяйка была пьяна и спала на крошечном диванчике прямо в кухне — это было первым слабым везением за сегодня. На плите исходила бульканьем кастрюля — наполовину выкипевшая. Пришлось переломить себя и порыться в шкафчиках — напоминая, что мы непременно за всё заплатим, я лично прослежу… Чудом нашлось полбутылки скверного рома, кажется даже — из Велейсы Пиратской. Таз был в уборной — это я помнил точно.       Вернувшись в комнату, я едва не выронил из рук таз, в который поставил бутылку и кастрюлю.       — Осмелюсь заметить, — голос вышел на диво ровный, — вы только что раздели законника.       — Мгх, — ответила Арделл, — чёртовы форменные пуговицы. И зачем, спрашивается, он надел жилет, на слежку-то?!       Жилет валялся рядом, на полу — поблескивал серебристой каймой. Рядом была небрежно брошена закрытая чёрная рубашка. В то время как глава ковчежников занималась тем, что сама она полагала осмотром.       Выглядело как ощупывание. Бесцеремонное и отстоящее от элементарных приличий далеко, как нойя.       — В самом деле, как возмутительно, — согласился мой голос (только высоковатый какой-то и явно не собирающийся внимать разуму). — Не мог обойтись разумным минимумом одежды, чтобы облегчить вам работу. Скажите, я просто у вас вот недавно… это для вас нормально?       — Проявилка.       — Что?       — Артефакт проявляющий, говорю, не взяла, — Арделл преспокойно нагнулась к самой груди распростертого законника и хмыкнула почти торжествующе. — Всё принесли? Ага, на стол поставьте. Что там для меня нормально?       Я повел рукой, обозначая… даже не знаю, только ли последние несколько часов.       — К примеру, раздевать законников. Устраивать… такого вот рода осмотры. Понимаете, мне просто на будущее — чтобы я знал, с чем имею дело… госпожа Арделл, а вы вообще знаете о Постулатах Телесной Нечистоты?       — Идиотизм какой, — пробормотала Арделл. — Откуда эта дрянь пошла, из Эрдея? С тамошних жрецов бы сталось заявить, что всё телесное греховно. Удивляюсь, как это вообще прижилось в других странах, особенно в Вейгорде.       Проговаривая всё это как бы между делом, она нырнула к креслу, туда, где оставила наплечную сумку. Порылась в недрах, глубоко засунув в сумку руку и сквозь зубы сетуя, что «ну да, ну да, женская сумочка — пол-яприля можно запихать». Достала небольшой коричневый футляр, заполненный стоящими рядом пузырьками, плотно закупоренными и укутанными в мягкую ткань.       — Посмотрим, что смогу сделать, — объявила невыносимая, выдергивая из футляра несколько пузырьков разом. — Я не Аманда, под рукой — рабочий минимум, но посмотрим… На чем мы остановились? А, на эрдейских кодексах. Говорить о теле — неприлично, расстегивать пару верхних пуговиц — ни-ни, обнажать руки выше локтя или запястье… хм, не помню, но в общем — грешно, про ноги я уже вообще молчу — чем больше ткани намотаешь на этот элемент физиологии, тем благополучнее будешь выглядеть в глазах тех, кто этот самый кодекс чтит.       Половину кипятка она выплеснула в таз, решительно опрокинула в кастрюлю ром и принялась вливать следом того и этого из своих пузырьков. Над кастрюлей вился ароматный, приторный пар, и Арделл в какой-то момент укуталась им, и стала выглядеть почти нормально. Будто хозяйка, которая решила встретить мужа любимым блюдом, а тут отвлекли, рассердили, так что брови сошлись.       — А на деле — вот что: докторов мешают с грязью, нет ни одного заведения, где нормально бы изучали анатомию… даже в Академиях! Мощных целителей на всю Кайетту — разве что Кормчая да Арианта Лортенская, а при храмах Премилосердной Целительницы… я даже не знаю, они нынче хотя бы врачуют зубную боль?! Зелья, кровопускания и ампутации — вот и весь арсенал медицины, а? Спасибо пресловутому Кодексу Нечистоты — родные временами доктору даже ощупать больного не дают. Неприлично же. Если б вы знали, как эта дрянь осложняет жизнь! Ну, в Вольной Тильвии и среди простого народа еще можно как-то обретаться, но как выйдешь в приличное, чтоб его, общество…       — О, ужасные запреты со всех сторон, — помог я. — Бессмысленные устои морали и нравственности, которые надо бы отбросить подальше, верно? Постулаты Телесной Нечистоты, Свод Общественных Приличий, Кодекс Целомудрия — всё это не более, чем рудименты, а? Годны только на то, чтобы таким, как вы, жизнь осложнять.       На самом деле и учитель Найго твердил о том, сколько вреда принесло упование только на зелья и силы целителей. Но эта её правота была хуже всего (даже полураздетого законника на съёмной квартире), потому что-то темное, поднявшееся будто шторм, кричало во мне, что эта невыносимая не может быть вечно права, она вообще не может быть права, не после этой ночи, и изменившейся Мелони, и…       Бах. Это Арделл опустила на крышку кастрюлю. Развернулась и подняла на меня взгляд, задумчиво потирая ладони.       — Ну, если мы уж дошли до таких, как я — а мне как-то кажется, что вы не варгов имеете в виду — то валяйте, высказывайте сразу уж всё. Минут десять у нас есть, пока осадок не выпадет — проведём их с пользой. Вас не устраивает, что я далека от норм высшего света?       — Высшего света?! — Единый, а ведь пообещал себе не кричать, хотя столько раз за ночь хотелось. — Высшего… да что вы вообще знаете о нормах?! Да вы… плюёте на все приличия, на любые законы, вы… алапардов украли, потом этот спектакль на улице… а теперь у вас в комнате валяется раздетый полумертвый законник! Которого мы, к тому же, направили по ложному следу. Да какой тут вообще, к виру, свет, да вы с вашей командой — это…       — Рифы? — понимающе спросила Арделл, чуть наклоняя голову к правому плечу.       — В-в-велейса Пиратская!       — Фрезе бы понравилось такое сравнение…       — Вам это смешным кажется, да?! О, книжный мальчик из аристократов, да что он может знать в жизни — я знаю достаточно, чтобы понять, насколько вы… с этим вашим кнутом и умолчаниями… и наплевательством на законы… насколько вы…       — Невыносима, — подсказала Арделл.        — И если вы думаете…        Остановись, Рыцарь Морковка. Она едва ли услышит. Едва ли поймёт — зелень в глазах сверкает колким, насмешливым блеском. И всё же, не следовало бы говорить такое в лицо женщине. Помни хоть о каких-то приличиях…        — Господин Олкест, вы, кажется, забыли дышать. В последний раз на моих глазах так раздувалась Пышечка — ну, знаете, яприлиха наша. Когда ей по недосмотру вольерных перепало лишнее ведро гороха. Тут тот же принцип — чем скорее это из вас выйдет, тем меньше будет проблем в будущем.        Что? Да как она…        Арделл усмехалась едва заметно, но всё равно хлёстко.       — Просто хотела показать, что я не леди. На тот случай, если вы ещё не поняли. Так что давайте, высказывайтесь уж о моей персоне до конца. Я не могу с вами работать, когда вы весь источаете молчаливое осуждение — источайте его хотя бы вслух!       Раздражение наконец прорвалось. Что-то внутри шептало насмешливо голосом Мелони: «Эй, Рыцарь Морковка — куда понесся? Придержал бы упряжку на поворотах», но я только тряхнул головой, скрестил руки на груди, глядя на это несуразное, невыносимое создание (кто кладёт кнут на стол, когда за него садится?!). Она призывает к прямоте? Отлично, вот и повод выложить всё начистоту.       — Прекрасно. Я договорю. И если вы думаете, что я оставлю Мелони в компании кого-то вроде вас — с вашим образом жизни и вашим… моральным обликом — вы глубоко ошибаетесь. Мы не сможем договориться. Я не дам на неё влиять особе, которая ведёт себя как… как…       — Шлюха.       Слова и мысли кончились одновременно. Смылись девятым валом паники: я же не мог это сказать, я не планировал такое говорить, я не… она сказала это сама?       — Впрочем, наверное, не так, — прислушавшись к себе, заметила Арделл, — судя по вашему лицу — вы вряд ли выбрали бы этот вариант. Взяли бы что-нибудь из книжного стиля: падшая женщина? Или как… распутница? Аманда говорит — я мало книг читаю.       — Зачем?       — Зачем мало читаю или зачем пытаюсь подобрать слова вместо вас?       — Нет, я имел в виду — зачем вы… В отношении нойя меня такое не удивляет, но вы… так губить себя…       Варги живут как животные — не имея стыда перед обществом и высшими законами. Так говорили книги — эти самые, которые врали о том, что у таких, как она, нет совести, что они тупые, необразованные отшельники, что она — она! — живёт только инстинктами. Книги были написаны не о ней — но она-то должна была понимать, в какое болото тянет женщину порочная связь!       — Господин Олкест, я, конечно, уже настроилась давать ответы, но всё-таки спрошу — вам-то какое дело до моих отношений с Рихардом Нэйшем? Думаю, это уж мои проблемы — с кем спать.       — Да. Это ваши… проблемы.       Только вот Мел заглядывает вам в рот с и незаметным, неявным придыханием повторяет ваши слова — как слова оракула. В вашем питомнике, полном омерзительного разврата — и я отнюдь не про животных сейчас — можно было бы закрыть глаза на многое. На шуточки вольерных и на пьянки Лортена с девушками, которые носят цветки на корсаже, и на байки Гроски, и на поведение нойя, и на похождения проклятого господина Нэйша. Можно было бы закрыть глаза, если бы вы оставались в стороне.       Потому что никто из них не важен для Мел. Но вы — важны.       — Даже если не говорить о вашем примере и о влиянии, которое вы оказываете на других — вы разве не думали о том, какое влияние это оказывает на вас? Разве не знаете, что Кодекс Целомудрия строится отнюдь не на ханжеских постулатах, а на важнейших принципах соединения энергий? Но ведь это же доказано давным-давно…       Возможно, Раккант и его королева погрязли в ханжестве и мало чего общего имеют с истинным целомудрием. Но научные фолианты, описывающие принципы действия Кодекса, — дело рук не только философов, но и учёных, которые начали бить тревогу ещё три столетия назад. Падение уровня магии напрямую связывается в Кодексе с падением нравов: потому что нельзя просто так отдать себя человеку и не получить ущерба. Невозможно вступить в плотские отношения без любви — и жестоко за это не заплатить (не говоря уж об извращениях половой природы, за которые платить приходится особенно дорого). Ведь не зря же после обряда Связи муж и жена начинают не только чувствовать друг друга — Дар прирастает у обоих! У тех, кто соединён обрядом, рождаются одарённые дети — и именно чистота женщины играет в союзе не последнюю роль, даже если обряд и не был проведён. И именно поэтому считается, что женщина должна поберечь себя для будущего брака — чтобы на детях не остались отпечатки порочной связи, чтобы сам брак смог быть полным и долговечным, чтобы…       Я говорил, закрыв глаза — глупый, недостойный страх. Если вдруг открою, а она засмеётся — я ведь собьюсь, отвлекусь. Или опять засмотрюсь — на пальцы, все в застарелых шрамах и укусах, или на каштановую прядь на щеке. Я тщательно подбирал слова, я старался вложить в них всю свою убедительность — и слышал, как они улетают. Реют потерянными чайками — в штиле комнаты, догоняют одно другое. И понимал, как тот, кто видит утопающего и не может спасти — что говорю в пустоту…       «Дурррррак ты, Рыцарь Морковка», — вдруг приложил голос Мелони так явственно, что я оборвал незаконченную фразу и открыл глаза. Уверенный, что она — здесь.       Мелони не было в комнате. И Арделл не смеялась. Смотрела с тихой, ласковой улыбкой — и даже как будто любовалась чем-то.       Стало почему-то стыдно.       — Господин Олкест, вы, видно, ничего не знаете о варгах? Я имею в виду — наши обычаи и… особенности физиологии. Цикл размножения, например.       Варги приходят из лесов и похищают женщин, — услужливым тенором подсказала толстенная «Антология» в голове. Теперь я доверял ей меньше, чем пьяным бредням Лортена. Покачал головой.       Арделл тихонько вздохнула, потёрла озябшие плечи и подошла к камину — заново его растопить.       — Мужчин в общинах часто называют сеятелями. У них, знаете ли, особенная миссия — рассеять как можно больше своего семени. По достижении двадцати лет те из варгов, которые признаны достаточно сильными и талантливыми, уходят из общины в мир. Продолжают учиться, находят работу. Но главное — они стараются произвести как можно больше потомства, желательно — от разных женщин. Конечно, никакого насилия, а вот обман бывает очень часто — не все озвучивают женщинам, что они варги. И не все говорят, чем может кончиться — то есть, некоторые женятся, конечно, как Патриц Арнау, но это скорее исключение.       — Варги не вьют гнезда…       — Да, это об этом, — она сунула в народившийся огонечек тонкие веточки растопки, — часто после рождения ребёнка или даже до него варг уходит дальше — сеять свои подобия… неудивительно, что нас не любят в городах. Результаты… чаще всего — обычные дети. Проходят Посвящение у Камня, получают Дар. Варгом рождается приблизительно каждый тридцатый ребёнок. Иногда, правда, это передаётся через несколько поколений — и тогда варг рождается в семье магов, где у одного из родителей, скажем, варг дед или прадед.       — И… дальше?       — Одно и то же, — сказала Арделл, глядя в огонь, — рождение такого ребёнка чувствует каждый. Наставники варгов способны чувствовать и место. У матери всегда только два варианта: отдать ребёнка или уйти в общину с ним. Воспитывать варга в городе, вне общины, невозможно: случайная вспышка Дара может убить.       Пламя не давало тепла: отдёргивало пальцы от рук варгини, как от проклятой. Слова гуляли по комнате ледяными вихрями. О детях с искалеченными судьбами — во имя чего?! О матерях, которые вынуждены отдавать детей — чтобы те тоже стали «сеятелями»…       — Они… отдают детей?!       — Некоторые. Моя вот мать не смогла расстаться со мной — ушла в общину, стала помогать… — она стиснула ладонь, которой старалась зачерпнуть хоть немного тепла, в кулак. Не глядя на меня, медленно вернулась на своё место возле стола. — Но если детей отдают — воспитанием их, подготовкой, раскрытием им секретов мастерства — занимаются женщины-варги.       — Но разве у них самих…       — Нет. Это… нарушение в организме, признак вымирания расы, — Она почему-то задумчиво погладила свою ладонь. — Вы же слышали — варг не должен проливать кровь. Свою кровь. Женщины варгов лишены лунного цикла очищения крови — иначе животные бы раз в месяц сходили рядом с нами с ума. И по этой же причине мы бесплодны. К размножению способны только мужчины и только с женщиной-магом.       Камин, наверное, разгорелся слишком ярко — наполнил комнату неуместной духотой, щёки и лоб загорелись, и захотелось рвануть ворот рубашки. Или высунуться в окно, глотнуть воздуха — жаль, не морского…       Внутри была туго скрученная пружина — сжатые намертво жалость, гнев… ужас. От того, как она говорила это. Будто о чём-то естественном. Без сожаления, спокойно, будто описывая размножение животных в питомнике. Вот, даже улыбнулась задумчиво.       — Матери мира, — сказала мягко, — так нас когда-то называли терраанты… когда ещё общины держали с ними тесную связь. Нам не дано выносить и родить, но дано спасать и воспитывать. Руководят общинами мужчины, но хранительницами мастерства всегда были женщины. Не только хозяйственные заботы и воспитание детей. Лечение животных и взаимодействие с ними во многом на нас. И наставничество — при каждой общине есть та, кто руководит обучением, кого называют… ладно, я что-то не о том.       Она подняла жилетку Тербенно, потом сюртук и плащ. Внимательно, расправляя складки, повесила на стул. Выговорила чеканно и тихо:       — Понимаете, господин Олкест, так уж вышло, что мне не для кого себя беречь. Детей у меня не может быть, а брак… Были случаи, когда ушедшие из общин девушки-варги выходили замуж, только вот это были несчастливые и недолгие браки. Помимо того, что их мужьям рано или поздно начинало хотеться наследников… самих варгинь тянуло в леса, в горы, в зверинцы. К своей сути. Варги не вьют гнезда — сказано не только о мужчинах. Так что, я думаю, вы можете уже перестать тревожиться за мой моральный облик. Господин Олкест, вам плохо? Может быть, воды?       Воды… солёной и морской — и свежий ветер, рвущий волосы, и чтобы грудь наполнилась воздухом, потому что сейчас в ней — свинец…       — И вы никогда не хотели?..       Показалось — под тёмными ресницами, в глубине зелени таится печаль. Прячется среди зелёных разводов, опасается выглянуть — выдать.       — Вы слышали песню Аманды об алапарде, который захотел луну? Хотеть то, чего у тебя никогда не будет — не слишком-то разумно. Заставляет забывать о том, что у тебя действительно есть. Я вам уже слишком многое сказала, господин Олкест. Очень надеюсь, вы понимаете, что я сделала это не для того, чтобы вызвать жалость. На следующую беседу о нравственности я приглашу господина Нэйша. Он, кажется, обожает рассуждать об… отвлеченных понятиях.       Пылал камин. На кровати неподвижно разлёгся словно окостеневший законник, рука свесилась, открывая дудочку на ладони — знак Музыки… И стояла хрупкая, раннеутренняя тишина, и я не знал — как нарушить её. Только следил, как тонкие пальцы в шрамах сдвигают крышку с кастрюли, и ароматный пар прогонял изнутри тяжесть, но приносил внезапный лёд: что я наговорил, зачем вообще зашёл так далеко, вёл себя как мальчишка, это полное…       — Дно, — сказала Арделл, когда я открыл рот, чтобы извиниться.       — Ч-что?       — Осадок выпал, дно поменяло цвет. Видите? А теперь разрежьте-ка наволочку.       В любом случае, нам предстояло платить хозяйке слишком за многое. Я молча стащил наволочку с подушки — осознавая себя всё более по-идиотски. Из-за того, что начал вообще не с того.       — Воздействие похоже на одну из охотничьих артеловушек, — сообщила Арделл, не дожидаясь, пока я начну хоть с чего-то. — Применяются браконьерами в той же Тильвии или в Велейсе. Зверь отключается, будто костенеет. Вены вот проступают, как здесь. Только тут какая-то новая разновидность.       — Туман? — спросил я, полосуя наволочку охотничьим ножом.       — Ага. Артеловушки его дают, но не столько же. Могу поспорить, если бы мы полной грудью эту штуку вдохнули — отключились бы за компанию. В общем, он к ночи должен очнуться, только мышцы будут побаливать, так что… давайте сюда ткань. Мочите вот так, растираете его поверху, должно снять побочки. И да, ноги тоже нужно растереть.       И если вы не хотите допускать меня к этому деликатному делу…       Я заверил (как можно более легким тоном), что всё в порядке, мне можно поручить растирание законника. К чести Арделл, она не ввернула шуточку наподобие «Неужели вам не кажется это неприличным».       — Из полос ткани потом наложите компрессы туда, где жилы проступили, — и уселась рядом с кастрюлей за стол, задумчиво катая в пальцах… что там, стеклянный шарик? Аптечный пузырёк? Сувенир?       — А… что вы будете делать?       Мысленно я попросил Единого — чтобы только Арделл никуда не понесло. Красть алапардов, или отыскивать в одиночку этого поддельного Ребенка Энкера, или творить что-нибудь в её обычной манере.       — Поразмыслю, — со вздохом призналась варгиня. — И надо будет с Мел связаться, узнать, как у них там.       Ангелы Единого — я совсем забыл, что Мелони тоже на выезде. Что там бешеный яприль… что, может быть, ей грозит опасность. Нужно будет поискать Водную Чашу — сразу же после того, как разотру законника.       Ромовый запах зелья клонил в сон. Я выполнял работу молча — стараясь сосредоточиться на том, что было ночью, на алапардах, на Ребенке Энкера — и мысли ускользали и размывались, плавали словно в дыму или в том самом густом, сером тумане. Вытесненные иным — жуткими откровениями о варгах.       Знал ли хоть кто-нибудь из тех, кто писал монографии и энциклопедии? О «сеятелях», о том, как варги ощущают рождение и смерть? О бесплодных женщинах и о женщинах, отдающих детей?       «Быстрый расцвет, медленное увядание, — сказала Арделл, когда мы только прибыли в город. — Некоторые полагают, что это скорее плата…»       Теперь я знал — за что. Но что-то во мне так и не желало примиряться с этим. С тем, что именно ей выпала такая доля. Не для кого себя беречь.       В комнату наконец-то пролилось утро — просочилось с неохотой через латаные занавески лавандового цвета. Комната разукрасилась сиреневыми оттенками: разворошенная кровать, разбросанная одежда законника. Догорающий камин и застывшая за столом Арделл — взгляд устремлен в пространство, губы сжаты. Тербенно тоже не шевелился — но сердце у него стучало ровно и чётко. Я наконец-то соорудил компрессы, прикрыл Крысолова пледом и принялся собирать и складывать одежду. Повернулся, чтобы отнести в шкаф — и встретил пристальный, изучающий взгляд Арделл.       — Я мешаю?        Она медленно покачала головой. Подняла руку, раскрыла пальцы, словно на пробу.        — Вы, случайно, не помните, у него на ладони была Печать?        — У этого… Ребенка Энкера? Ну, я был немного занят: если помните, я же полз по улице, спасаясь от вас и от алапардов… и орал, между прочим. Вы же вплотную стояли. Хотя нет, вы бы тоже не увидели, у него были такие рукава, что можно было рассмотреть только пальцы.        — Именно, — пробормотала Арделл. — Только пальцы.        — Он пытался скрыть чистую ладонь? Скрыть, что он варг?       — Пытался скрыть ладонь, ага. Но не то, чего на ней нет, а то, что есть…        — Спрятать Печать? Как… как Эвальд Шеннетский, который носит перчатку?       И все уверяют, что Хромой Министр хромает из-за копыт, а ладонь прячет — чтобы не была видна Печать от сделки с Властителем Вечных Пустошей.        — Думаю, он пытался скрыть сам факт того, что у него есть Печать, — отозвалась варгиня. Она всё сжимала и разжимала пальцы. — Может, она уж никак не совместима с тем, кого называют ребенком Энкера.        Я хотел было сказать, что в случае с Чудом Энкера любая Печать будет выглядеть глупо — разве может посланник небес… или демон… или варг, кем бы он ни был, носить на ладони знак Камня? Меч, линию ветра или пламени?        Потом понял, что Арделл это и имела в виду.        — То есть, вы и его считаете фальшивкой? Как и этих… злонамеренных варгов? Но в таком случае — зачем кому-то этот спектакль? Это же просто…        Арделл встрепенулась, будто осененная какой-то догадкой. И в ту же секунду на меня свалилось осознание того, что я забыл об алапардах.       — Но звери? Ведь они ушли… или просто сбежали? Вы, кажется, говорили, что кто-то перехватил контроль…        Жаль, что я так мало вслушивался в её мимолетный шепот нынче вечером. Когда мы искали транспорт по подворотням. Меня уж слишком занимал бессознательный законник, которого придется куда-то там тащить.       — Там был еще кто-то, — выговорила Арделл почти торжественно. Поднялась, сматывая и разматывая кнут, и начала нетерпеливо мерять шагами комнату. — Там, в переулке. Мне показалось это ещё в момент единения со зверями — запах, движение… Кто-то наблюдал со стороны, и это он перехватил у меня контроль над животными. Только вот…        Дальше она продолжила оживлённую беседу с собой, а может, с кнутом или с пламенем. Во всяком случае, ко мне она не обращалась. Просто расхаживала с нахмуренными бровями, бросая время от времени в пространство: «Да, почти уверена, но…» или «Хм!» — самым многозначительным тоном.        Не то чтобы я хотел во второй раз за сутки попирать нормы приличий. Но выглядело это… безумно.        — Может, вам стоит хотя бы немного отдохнуть? — я постарался, чтобы это прозвучало с самыми добрыми намерениями. — Вы сутки на ногах…       — Двое суток, вообще-то.       — Да, а еще вы только что изображали злого варга… и совсем не дело для девушки таскать по подворотням законников…        — Аморально? — спросила Арделл, таращась куда-то в огонь.        — Тяжело. Он же ростом шесть футов.        Арделл взглянула на Тербенно так, будто только сейчас осознала этот факт. Усмехнулась и махнула ладонью.        — Ладно, вы правы: с меня сейчас проку мало. Придётся сделать перерыв хотя бы до полудня.       Она окинула задумчивым взглядом кровать, на которой распластался законник, перевела взгляд на ковер и добавила взвешенно:       — Думаю, подушек тут вполне достаточно… — я невольно поперхнулся. — Боги, ну что я опять не так сказала?! Я привыкла спать и на голой земле, и поверьте — Тербенно точно не в состоянии покуситься на мою честь. Или вы за него волнуетесь?       — Просто считаю, что вам будет удобнее в соседней комнате, — выдавил я, борясь с удушьем. — Там… ванная ближе. И я лучше… знаете, присмотрю за ним: вдруг ему станет плохо, или вдруг он решит очнуться пораньше. Мне так будет спокойнее. Да.       — Прекрасно, — отозвалась Арделл. — Спасибо.        И вознамерилась просто пройти в соседнюю комнату — у нее даже почти получилось, пока я не вспомнил о самом важном вопросе.        — А что мы вообще с ним сделаем? Я хочу сказать: получается, мы вывели его на ложный след, потом втянули куда-то, где его оглушили, потом мы притащили его сюда…        Всё дальнейшее я предпочел изобразить жестами и мимикой. В том числе наш неминуемый арест — как только так называемый Крысолов очнется, обложенный ромовыми компрессами.        Арделл пожала плечами.        — Ну, вдруг пригодится, — бодро заявила она. — Никогда не знаешь, в каком деле может понадобиться законник, верно?        Нужно сказать, я порядком онемел от этой фразы. Настолько, что даже не попытался побеседовать с Мелони, когда Арделл соизволила её вызвать. Настолько, что почти пропустил мимо ушей странные намёки варгини: что-то про мэра и полнолуние.       И только уже пытаясь уснуть на ковре возле Тербенно, я вдруг понял: глава питомника явно сообщила мне не всё, о чём догадалась.       Почему-то обиды это не вызвало. В полусне вспомнилось ещё старинное предостережение, выгравированное на каталоге обширной библиотеки Драккантов:       «Некоторые книги стоит читать не до конца». ГРИЗЕЛЬДА АРДЕЛЛ        Среди переулков на окраине Энкера приходится поплутать. Порасспрашивать торговцев и досужих кумушек. Поприставать к извозчикам, поманить даже парочку гадалок нойя звоном монет. Нойя дружно качают головой, щёлкают языками: «Ай, вижу, человек твоих мыслей далеко-далеко». В общем-то, выдают столько же информации, сколько вода в Чаше — молчащей вот уже вторые сутки.        В Водной Чаше — лишь питомник («Золотенькая, всё в порядке, всё просто ослепительно, да-да-да! Не нашла ли ты своё Чудо? И неужели Янист не скучает о своей наречённой?»). И южные виноградники, на которых куролесит пьяный яприль (Гриз даже чувствует лёгкую зависть: съездить бы, поглядеть!) Только того, кого она настойчиво хочет увидеть, — нет в бурлящей, неспокойной воде.        Кажется, его нет и в городе, и она добрых три часа меряет ногами мокрые улицы. Мелкий дождик распугивает с них народ, и закутавшийся в водную пыль Энкер приобретает таинственный, древний вид: норовит утащить в бесконечный лабиринт переулков, закружить среди храмов и молелен и посулить разгадки всех тайн.        Спасибо, — хмыкает Гриз, накидывая капюшон на голову. — Всех, пожалуй, не надо — мне бы одного-единственного…        — А, долбанутый Мастер, — радостно машет рукой уличный босяк. — Так вона, через три дома… и того, лавку увидите. Ещё за монету проведу!        И верно, проводит: до сколоченной кое-как ветхой лавчонки, на которой ещё виднеются следы надписи «Мясник» — просто пять букв затерли, оставили только первую…        — Плохая покупательница, — говорит Джемайя, когда она входит. Не поворачивая в её сторону голову. — Та, которой ничто не нужно, потому что мир с нею.        Идти приходится осторожно. Проход узкий, а со всех сторон — с полок, стеллажей, витрин — на тебя набрасываются вещи, вещи, вещи. Разложенные, развешенные, расстеленные произведения Мастера: оружие-атархэ, и разноразмерные, разнокалиберные амулеты — камни, оплетённые в медь и серебро, и голубоватые «водники», прозрачные шары-«проявилки» для лекаря, и резные Водные Чаши — каменные и деревянные, подешевле и подороже… Мелочёвка и драгоценности — всё слитно и перемешано, обвилось друг вокруг друга и вросло в тело старой лавки. Напиталось пылью и запахами воска и горечи. Всё — несущее на себе прикосновение руки, которая когда-то сотворила…       Касание одной и той же Печати.        — Трудно было тебя найти. Ты разорвал связь после того, как сказал мне насчет явления Ребенка и алапардов. Не сказал даже — где обосновался…        — Энкер не Дамата. Я знал, что ты найдёшь меня, если нужно.        Джемайя трогает воздух тонкими пальцами, вырисовывает дивные фигуры. Сам он — мелкий и сгорбленный, весь зарос клочковатым, буро-седым. А пальцы — гладкие, чистые, молодые.        — На вызовы тоже поэтому не отвечал?       — На вызовы не отвечал… работал. Такое нельзя прерывать, — Мастер осторожно поворачивает ладонь, где поверх Печати разлеглись два серебряных колечка с древними знаками по ободу. На каждом высечен феникс, распахнувший крылья. Кольца Полного Брачного Обряда. — Такое просят редко, нужно со всем уважением… Радость для Мастера! С них взял только девять золотниц. С тебя возьму три, договорились?        — Договорились, — мягко отзывается Гриз. — Как только вдруг соберусь примерить на себя огненные крылья…        Джемайя смеётся смехом сверчка. Смехом дров, трещащих в пламени. Поднимает на неё серебристые бельма глаз и беззубо улыбается.        — Как там называет тебя этот твой… который любит бабочек? Ну-ну. Я не вижу, зато слышу хорошо. Сейчас вот слышу — ты хмуришься, потому что назвал его твоим. Не буду больше. Как этот… не-твой ладит с палладартом, который я сотворил?        Гриз зажмуривается, понадеявшись, что этого Джемайя не слышит. Слишком яркая картина перед глазами. Пропитанная даматским восточным солнцем, и запахами перца и сладостей.        Вызов был связан с захворавшими единорогами знатного эйшеета-вельможи. Нэйша она с собой взяла, просто потому что сама не разу не была в Дамате, а в лавку Джемайи их привели те, кто уверял, что «старик всё слышит и ничего не боится».        — Всё слышу, — согласился Джемайя — тогда ещё менее седой и не такой сгорбленный, но уже совершенно слепой. — Рассказываю не всем. С кем мы всегда открыты? С друзьями разве что.        — Могу стать вашим другом, если хотите.       Он улыбнулся, откладывая в сторону не доделанный кинжал.       — Можешь. Ты — можешь. С таким знаком… из тебя плохой покупатель, а вот друг — хороший. У меня есть сладости и чай. У тебя есть время, чтобы поговорить со стариком?        И они пили чай и болтали — о варгах и о питомнике, о Закрытом Граде Мастеров, о восточных пристанях и поделочных камнях, и об улицах Акантора. Они болтали обо всём на свете, а она ощущала, как старый Мастер с тонкими пальцами, Мастер-одиночка, вслушивается в неё. Словно с каждым её словом проходит по внутренней крепости, проводит чуткой ладонью, по щербинкам стен…        О Нэйше она в какой-то момент забыла, а он сам ухитрился раствориться. В лавке, полной артефактов. Он тогда был у неё в группе уже больше года, и она слишком хорошо знала эту его особенность: сливаться с местностью, даже без неподвижности. Просто чужой, праздный покупатель, бесшумно движется вдоль полок, рассматривает оружие…        Потом Джемайя дёрнулся и едва не пролил чай. Выпрямился, вслушиваясь во что-то за её спиной. И она обернулась.       Это было как вспышка в полумраке комнаты. Среди тусклых отблесков меди и золота, среди блеска самоцветов — высверк белой молнии.       Он стоял у витрины — белый костюм и белые волосы — и касался кончиками пальцев хищного лезвия — и лезвие приветственно вставало навстречу, будто узнавая… Ползло на ладонь — левую, чистую, без знака Щита. И, позвякивая, ползла следом серебристая цепочка, и лицо Рихарда Нэйша было полно очарования и нежности.       Это был единственный раз, когда она видела его таким. Почти плачущим от восторга.       — Сколько?       Высечено в памяти. Вышито бело-серебристым. Костюм, и волосы, и прильнувший к пальцам, словно ожидающий ласки, палладарт-атархэ.        Бельма, наполненные испуганным серебром.        — За такое не берут плату. Это «вдохновенный дар», истинное творение. Больше тридцати лет ждёт своего господина. Он твой. Бери.        Формула проста, — говорил он потом Гриз. Прихлёбывал чай, бросал в рот сладости и говорил - то, что она знала: формула проста. Простейшие артефакты, такие как сквозники или водные амулеты — технология плюс Печать. Артефакты на заказ — атархэ или кольца для Полного Брачного — тонкая работа. Технология, Печать и видение. Нужно построить внутри себя образ заказчика. И выплетать артефакт под этот образ — словно шьёшь костюм, который нельзя примерять, и оттого нужно особенно бережно…        Но есть то, что над формулами. Вдохновение. Приходит, когда не ждёшь, нашёптывает то, что не спрашиваешь. И Мастер становится в этот момент подобен пророку — или художнику, который представляет во сне лица, или поэту, озарённому строками, или композитору, на которого с небес снизошла музыка. Мастера видят образ — сплетённый и слитный, и, не в силах противиться, творят артефакт для того, кого не встречали ни разу, а может — и не встретят никогда.        Иногда атархэ. Иногда — кольца для Полного брачного. Иногда — другое. «Вдохновенный дар» всегда совершеннее того, что сотворено по заказу. Мощнее. Лучше. Только вот сделан такой артефакт лишь под одного, и большая удача, если они с хозяином встретятся.       Устав Мастера запрещает избавляться от таких изделий, и они могут пылиться на полке столетиями.        Брать деньги за дар вдохновения тоже никто не будет.       — Иногда мне кажется — лучше бы ты не творил этот атархэ, — выдыхает Гриз сквозь зубы. Джемайя хмыкает, щёлкает пальцами, отправляет в полёт надтреснутые пиалы, призывает блюдца… и заставляет закипеть чайник. Магия Мастера — та, что выгибает металл и ограняет камни, и вдыхает жизнь в предметы.        — Когда становишься Пальцами Высших Сил — нельзя не творить. Мастера — атархэ рока. Если кому-то надо, чтобы этот не-твой был вооружен — что мне было делать? Не отрубать же себе пальцы и не прокалывать Печать. Нельзя бросать инструменты, да… будешь даматские сладости?        Старик всё никак не отвыкнет — от восточных сладостей и церемоний, и нахваливает засахаренные орешки: с трудом достать удалось! Непременная беседа ни о чём — и Гриз погружается в неё, будто в терпкий чайный аромат гвоздики и муската. Греет пальцы о пиалу, катает на языке засахаренные орешки — и поглядывает на закопчённое, замасленное окно прямо над лысинкой Джемайи.       Все звуки Энкера живут там, на широком подоконнике. Сидят на тонких медных лапках. Мелкие пичужки, в полумраке можно принять за родственниц певчих тенн — только вот эти не золотятся, а бронзой поблескивают.       Их восемь — малая часть от стаи. Остальные где-то на улицах: сидят на крышах, перепархивают по балконам и фонарным столбам, и впитывают в себя — семейные свары и пикантные сплетни, тревожные слухи и радостные вести…       Потом несут на крыльях хозяину.       — Мои щебетуньи, — растягивается в улыбке Джемайя, кивает в сторону подоконника, — сперва не всё уловили… а может, я не так услышал: сложно иногда бывает выделить главное. Много болтают, да… Сперва было только про Чудо Энкера и алапардов, потом уже нащебетали и про этих варгов. Да варги ли это? Что-то уж слишком их много здесь — и слишком громкие. И неудачливые. А, плохая покупательница, как думаешь? А ночью… верно я слышал, что ночью там был ещё и законник?       — Он и еще кое-кто, — спокойно уточняет Гриз. — Вот. Оставил сувенир. Послушай, пожалуйста.        Она передаёт то, что нашла в переулке: хрустальный шарик, темный и покрытый замысловатым узором.        Джемайя крутит шарик в длинных пальцах. Бельма устремлены в потолок. Старик похмыкивает:        — Ну-ну… материал неплох, для одноразовой работы. А сама работа хороша. С выдумкой и дерзкая. Две цели слил в одну сущность: тут тебе туман… да, вот боковые нисходящие… с цепенящей магией переплёл. Не слышал такого раньше, нет. Но старики таких знаков не вьют — у нас тоньше, дольше… тут кто-то молодой и скорый. С сильной Печатью, хорошим Даром.        Кажется, он даже принюхивается к артефакту, ковыряет какими-то крючками, вновь и вновь проводит над ним правой Ладонью. Опять принимается крутить в пальцах.        — И нет клейма Мастера.        — Вольный одиночка? Как ты?        — Вольные одиночки всегда ставят клеймо. Чтобы искали его самого, а не обращались в Мастерград. Это беглец. Или изгнанник. Кто-то, кто отвернулся от Общины и Устава.        Даматские сладости — с вечным привкусом перчинки. Теперь вот отдаются горечью во рту.        — За что Мастера могут изгнать из Закрытого Города?        — Много за что. Разгласил секреты или преступил Устав. Убил человека. Создал запретное.        Пальцы, думает Гриз. Лицо у него столько не выражает, а пальцы вот словно обезумели: носятся по столу, и чертят, рисуют, вяжут неведомые узлы. Встревоженные, испуганные пальцы.        — Мои щебетуньи не слышали, чтобы кто-то из наших появлялся в Энкере. Если он пришёл и ходит здесь… то недавно. И ни с кем не говорит на улицах. Или говорит, но там, где мои птахи не слышат, а таких мест немного, уж поверь ты мне.        Гриз кивает. Наклоняется вперёд на стуле для посетителей — скрипучем, неудобном.       — Джемайя. У меня есть ещё вопрос. Можно ли сотворить артефакт, который контролирует разум бестий?       Пальцы коротко вздрагивают. Останавливают вечное движение. Падают на стол, словно мёртвые.       — Можно сделать всё, — глухо отзывается Мастер. — Я… слышал о таких. О творениях, которые были до Мастерграда… до Устава. Я слышал.       Серебристые бельма вглядываются не в полумрак, но в память. Почему-то кажется — в жуткую.       — Если он сотворил такое… Я знаю законы варгов — ты не сможешь сама. Так вызови сюда этого… не-твоего с моим творением. Пусть он это сделает. Пусть убьёт эту падаль, пока кровь не залила не только Энкер.       — Этот артефакт так опасен? Или ты думаешь, что он будет продолжать? Или такое было раньше? — она бросается и бросается вопросами, но старик молчит. Словно он — всё слышащий и не боящийся — внезапно оглох и испугался.       Тогда она благодарит и поднимается. Говорит, что, если вдруг узнает что-то — непременно навестит его и расскажет. Обязательно выпьет чаю и спросит совета.       Джемайя в ответ обнажает беззубые десны в ухмылке, суёт ей в ладонь маленькую птичку: «Все свои уши отдать не могу, но хоть одним поделюсь, а? Только как уходить будешь — выпусти».       Гриз трепетно принимает холодное тельце с неподвижными крылышками. Кладет птичку поближе к сердцу. Отворачивается к двери и замирает, будто натянув невидимую привязь.       Потому что не может не спросить. И потому что он ждёт этого вопроса. Может, он ждал его уже тогда, в Дамате.       Может даже быть так, что он хочет поделиться этим хоть с кем-то уже не первый десяток лет.       — Джемайя. Что ты услышал? Тридцать лет назад, когда сделал палладарт?       — Не услышал, — отвечает надтреснутый голос из-за плеч. — Видел, хотя уже тогда почти что видеть не мог. Но я видел внутри себя. Белую смерть. Окровавленные пальцы. Алое на белом и сотни смертей. И… огонь.       — Огонь? — вот уж что последнее, что она хотела услышать о Нэйше.       — Пламя, закрывающее и заканчивающее всё… О!       Восклицание — такое резкое и громкое, что Гриз кажется: с ним случилось что-то, и она оборачивается, шагает назад…       Джемайя качает головой и машет рукой: да всё в порядке.       — Забыл совсем… огонь, да. Тут заходил один, как всё это началось. Когда заговорили о возвращении энкерского чуда. Заходил… молодой. Тоже плохой покупатель: только смотрел даже, ничего не спрашивал. Двух слов не сказал.       — Заходил просто так? — вряд ли по лавке Джемайи многие местные гуляют. У старика, конечно, была неплохая слава на востоке, но и в Дамате он слыл чудаком.       Жители Энкера явно стараются покупать артефакты в лавках Мастерграда, а не обращаться к Мастеру-одиночке.       Джемайя бурчит что-то неразборчивое.       — А это не мог быть тот самый изгнанник?       Старик хихикает, мотает головой и щурит бельмастые глаза с удовольствием.       — Вот уж нет. Печатью и Камнем поручусь — это был варг. Он-то думал — я слепой, не увижу… а я услышал! У него был знак, как над тобой.             — Надо мной? — Ну да, — хитровато улыбается Джемайя из-за стола. — Как над тобой. Знак пламенеющих крыльев. Знак феникса. ЯНИСТ ОЛКЕСТ        Я сижу за столом и покрываю желтоватый, замасленный лист писчей бумаги бессмысленными завитушками. Чернила почти совсем высохли, а перо немилосердно дерёт бумагу, и от этого я сажаю кляксы. Как давным-давно, в отцовском поместье, когда учился писать, а первый учитель дышал вином и отоваривал оплеухами («Построже с ним, построже, — приговаривал отец. — А то вон, опять замечтался»).       Говорят, Гриз Арделл ведёт дневник, в котором — её наблюдения о животных, о питомнике… о ковчежном «теле». Интересно, что она вписала бы туда про меня? И что я написал бы в своём дневнике о сегодняшнем дне?       «Дорогой дневник, здравствуй. Утро у меня было немного безумное, но в общем, вполне ковчежное: полумертвый законник, зелье… Кажется, я наговорил нашему «сердцу» много лишнего, а она в ответ угостила меня довольно-таки жуткими сведениями о варгах. Не думал я, что после такого мне придётся заснуть. Однако Арделл разбудила меня уже после полудня — потому что сама собиралась уходить».       «Невыноси…», — само по себе выводит перо, даже без кляксы, и я удерживаю его на букве «м».             — Мне нужно уйти, — сходу зарядила Арделл, пока я пытался осознать — когда я уснул, почему сплю на полу и который вообще час. — Хочу навестить знакомого Мастера. Да и осмотреться кое-где не мешает. Нет, вы вместо меня идти не можете: вы его не найдете. Я сама-то не уверена, что его найду. Нет, вместе тоже нельзя. Тут же Тербенно. Кто там знает, когда он очнётся.       Когда я поинтересовался — что мне вообще делать, если законник очнётся, и долго ли Арделл собирается отсутствовать — варгиня пожала плечами. Ответив сразу на оба вопроса.       — А… куда вы, собственно, кроме как к Мастеру? — не выдержал я.       — В театр! — донеслось до меня уже из-за закрывшейся двери.        Теперь вот я сижу — и пытаюсь представить, что это может обозначать: театр, какой-то Мастер… И где алапарды.       И есть ведь ещё Мел, которой предстоит иметь дело с пьяным яприлем и в разговоре с которой Арделл утром обронила пару очень странных фраз вроде «Придётся ждать полнолуния» и «Что-то не так с местным мэром». А потом не пожелала объясниться: «Мне нужно всё обдумать, а вам нужно выспаться».        «Тоу», — выводит на этот раз перо. Сирлен Тоу управляет этим городом — уж не решила ли Арделл, что он как-то замешан в то, что творится? И полнолуние. О полнолунии говорил тот, кто притворялся Ребёнком Энкера. Как же там было: «Скажи своим собратьям, что я знаю их планы на это полнолуние. Второго раза не будет». Второго раза… второго… Энкера? Кровь стынет в жилах от догадки, и мучительно хочется посоветоваться, всё равно с кем, но Мел, наверное, не следует отвлекать: в погоне её это только раздражает.        Не вызвать ли Гроски? Как раз когда я решаю, что идея неплохая, с кухни звучит грохот. Потом раздаются неверные шаги хозяйки квартиры — и вот уже в комнату просовывается её нос — подозрительный и довольно обличающего цвета.        — Это ещё что! — хозяйка морщится, тычет пальцем в Тербенно, укутанного пледом. — Уговор был на вас и на жёнушку вашу!       Румянец затапливает лицо, и издалека я слышу, как позорно мямлю что-то про кузена, которому негде было остановиться, потому что все комнаты заняты… и да, ночью кузену стало плохо с сердцем, так что нам пришлось позаимствовать кастрюлю, и ром, и тазик, и…       — Сердце! Ха! Знаем такие лекарства, как же ж!        Хозяйка упирает руки в бока, набирает воздуха в грудь… и странным образом я от этого приободряюсь. Будто матрос, который точно понял, что сейчас захлестнет с головой, и нужно выгребать изо всех сил.       — Вы нас просто чрезвычайно выручили, и мне хочется хоть немного вам воздать за неловкость… ох, вот две сребницы… нет, три, хорошо? И ещё раз спасибо за то, что вошли в наше положение и за чудесный приём…       Сперва думаю, что это не сработает, и мне скажут убираться — но хозяйка с удовольствием рассматривает мое покрасневшее лицо, крутит в пальцах серебряные рыбки монет и даже расплывается в жеманной улыбке.       — Ну, чего там… да уж. Пусть и кузен остаётся. Но чтоб ненадолго! И это только за вашу учтивость. А вы сами-то с жёнушкой откуда, говорите, будете?       Выпроводить её из комнаты не так-то просто — а она пытается расспросить обо всём, и как назло — больше всего о нашей якобы семейной паре, и я триста раз проклинаю себя за то, что использовал это прикрытие, когда снимал квартиру (но не говорить же было правду, нам бы вообще комнаты никто не сдал!).       — И где вы только такую-то нашли? — хозяйка оправляет помятое коричневое платье и цокает языком. — В Вольной Тильвии? Ага, так и думала — говорят, там у женщин нравы-то… Вот я, гляжу, вы такой приличный человек, а, извините, повелись на такое. Эх, не обижайтесь, я уж пожила, я скажу. Ссоры вот у вас, я слышала! Разве ж такая до добра доведет? С утра вон… шасть куда-то! И в штанах! Вы уж её бы покрепче в руках держали бы, а то стыда не оберетесь!       — Я… в общем, буду, — бормочу я, разрываясь между стыдом и истерическим смехом: держать Гриз Арделл в руках, ну как же!        Хозяйка качает головой участливо. Поджимает губы — получается умеренно благопристойно, при красных щеках и синеватом носе. Домашняя косынка у неё сбилась набок, и виден клок реденьких седых волос.        — Деток-то хоть не завели пока?        Разражаюсь таким приступом кашля, что мучительница вспоминает о собственных делах. Собирается и ныряет в морось, покачиваясь — явно обновлять запасы спиртного.       Мне нужно бы подумать о пропитании. От голода сводит живот, на кухне я обнаруживаю куски засохшего сыра и что-то капустное, испорченное. А когда вернется Арделл — неизвестно, и она ведь тоже не завтракала, и едва ли ей придет в голову перехватить что-нибудь на бегу. Новый подвиг для Рыцаря Морковки — отдалить голодную смерть.        Я подхожу к экипировке основательно: одолжаю у Тербенно плащ — как щит от дождя. Заимствую у хозяйки одну из четырех небрежно брошенных в кухне корзин. И отважно окунаюсь в морось на улице. В неё — и в толпы взбудораженных людей. В которых бродят полупьяные, невероятные слухи: о варгах, которые убили дюжину законников, и о Чуде Энкера, который остановил злодеев в момент, когда те собирались уже прикончить и всех окрестных жителей…       — А эти, говорят, варги, туману чёрного напустили! — с восторгом сообщает мне мясник.       — Так с алапардами-то и смотались, в тумане чёрном! — пересказывает старушка в лавке зеленщика.       — А на Белой-то Площади Эвальда Хромца видели… — шепчет жена булочника, вынося поднос с лепешками. — С хвостом!        Через час мы с корзиной полны до краёв. Она — едой, я — слухами, которые с произошедшим ночью имеют столько же общего, сколько я — с устранителем Нэйшем. Хочется укрыться от болтовни за надежными стенами библиотеки… хотя бы просто — за стенами. Оттого я не сразу оборачиваюсь на окрик: «Эгей, парень!»              — Эгей, оглох? — оглядываюсь, и сердце бухается в ноги. Морось не скрывает разбойничьего вида этих двоих: оба в засаленных рубахах, с красными шеями и носами, мокрыми щетинистыми физиономиями. У одного ещё и щека вздулась.       — А? Вы м-меня?        — Тебя, тебя… не видал тут варгиню, а? Или законника?        Сердце замирает там, куда упало. Почему-то начинает гореть Печать на ладони.       — Варгиню? — повторяю медленно. Изо всех сил стараюсь прикинуться простачком: — Это из… этих, что ли? Которые тут по ночам? Её что, арестовал законник?       Тот, что повыше, бровастый — подчинённый, потому что косится на товарища перед тем, как ответить:       — Может, так, а может, и нет. Так не видал? А кого-нибудь приметного — ну, скажем, чтобы шатался как пьяный или посреди улицы валялся…       — П-позвольте, пьяный законник? И-и-или варг?       Тот, пониже, со вздутой щекой, толкает товарища в бок. Кривится и сплёвывает под ноги:       — Тут вечно кто шатается, кто валяется… А ты, парень, что, сам-то не местный?        Речь, — понимаю я, — меня выдаёт речь, выдают манеры… Единый! И моя осанка, я же не следил за тем, чтобы выглядеть как обычный горожанин. Время, нужно тянуть время и по возможности говорить правду: ведь я-то ничего преступного не делал, я тут…       — Д-да, я пару дней как в городе, а сам, знаете, из Крайтоса, — в конце концов, в документах у меня как раз Крайтос и вписан. — Слухи вот дошли, что у вас тут Чудо Энкерское вновь явилось… вы, случайно, не видали? Нет?        Да-да, именно так. Бездельник с севера, охотник за сплетнями и сенсациями. Не семи пядей во лбу, а потому остановился в таком районе за родительские денежки.       — Да вот не пришлось, — ухмыляется усатый, повыше. — Ну, может, этой ночью и тебе повезёт на что интересное нарваться. Ладно, пошли.        Он машет своему товарищу, и они удаляются, переговариваясь: «Ничего себе, уже и с Севера понаехали». Провожаю их глазами — и чувствую, как дыхание становится слишком спокойным, и я знаю себя — это опасно, потому что сейчас Рыцарь Морковка сотворит очередную глупость…        Корзина остаётся у булочной — стоять и впитывать морось, со всеми покупками. Я покрепче закутываюсь в плащ законника и пускаюсь вдогонку за двумя крепышами — повыше и пониже. Скрываясь за прохожими, останавливаясь, отворачиваясь, распластываясь и прижимаясь к стенам. И безмолвно взывая к Печати: давай, давай, вокруг водная стихия, мне нужно услышать, что говорят эти двое, давай же…       Печать дразнит меня всплесками ненужных звуков: семейными ссорами, детским визгом из окрестных домов. Вот какие-то кумушки перемывают косточки своей знакомой…        А двое идут не спеша, поплевывая, вразвалочку. Стучатся в дома. Останавливают прохожих. Заходят в лавки. «Видел законника? А варгиню? Вир ее знает — какая варгиня. А что видел? Пш-шёл отсюда, урод. Эй ты? Местный? Видел тут законника?».       — Ну, найдём мы его, — голос того, что повыше, доносится слишком громко и резко. Вжимаюсь в стену и чувствую, как заполыхала Печать. — Дальше чего? Это ж шишка из Акантора. Как врежет, так…        Беседа выскальзывает, теряется в мороси, и я вцепляюсь в пойманную нить со всей силой, тяну на себя…       — …кто там знает, какой у него Дар...       — Ха, раз из Корпуса... Огонь или меч. Там те ещё спецы...       — Мне откуда знать? Как подняли вчера… ночью по храмам Целительницы и больничкам…       Силюсь разобрать дальше, но ничего, кроме смутного «наши и сейчас там» не доносится.       Дальше двое… кто они вообще? Наёмники Гильдии? Просто наёмники? Кто эти «наши»?! — дальше они опять петляют по улицам и расспрашивают прохожих и лавочников, и я теряю направление и промокаю до костей: все силы Дара трачу на то, чтобы услышать хоть что-то нужное.       — …так-то на такое не подписывался. Подмостная гниль — одно дело. А вязаться с Корпусом… если вонь поднимется — что, не на нас спихнут? Куча зелий… Следопыты…       Вновь не разбираю почти ничего — только слышу отдалённые звуки спора. Тот, что повыше, сомневается, главный что-то втолковывает ему, и дождь доносит лишь ругательства. А в конце ещё громкое: «Всё схвачено!»       Наверное, пора возвращаться. Людей становится всё меньше: мы выходим с окраины города на приличные улицы… если в Энкере они вовсе есть. Наверное, возвращаться за корзиной уже нет смысла: едва ли я даже найду дорогу. Впереди вырастает храм Хоррота-Мечника — видно по острому шпилю, напоминающему лезвие меча.       — Обсушимся, пожрем, — доносит до меня Дар на прощание. — Новости узнаем.       — Ага, вдруг он таки подох. Меньше работы.       Распластываюсь по холодной и влажной стене. И вижу как двое неторопливо поднимаются на крыльцо здания возле самого храма.       Неприметное, серое здание с известной всей в Кайетте вывеской.        Длань и глаз. Местный сыщицкий корпус.

* * *

      Обратно к квартире я почти бегу — и ухитряюсь дважды заблудиться на улицах. Нужно вызвать Арделл… стучит в висках. Вызвать хоть кого-нибудь. Единый, во что мы вообще впутались?! Местные сыщики собираются убить законника — и наверняка Арделл тоже, они же искали законника и варга.        Теперь соглядатаи и преследователи мне мерещатся за каждым углом. Дождь почти не охлаждает пылающие от быстрой ходьбы щёки. Я кружу среди серых, однообразных переулков, домов с обшарпанными фасадами, одинаковых лавок и мусорных куч — и каким-то чудом сперва набредаю на булочную, возле которой оставил корзину. Булочник изнутри машет рукой: эй, эй!        — Корзинку вот вашу занёс, — ухмыляется пьяновато, — лепёшки вон раскисли все… Куда это вы так рванули, а? Приперло, что ль?        Деревянно киваю, сую ему в руку монету — и получаю еще и лепёшек, и предложение обсушиться, и «ром вот есть недурной, если желаете посидеть, побеседовать». От рома отказываюсь, но всё равно — от тепла булочной, и от сердечного хозяина, и от аромата свежего хлеба становится полегче.        На пути в квартиру вспоминаю даже, что у меня есть водный амулет. Достаю из сумки, подставляю под воду — и перестаю мокнуть. Город вокруг закутывается в пушистое покрывало мороси, а я откидываю капюшон — и пытаюсь выстроить факты, будто записать их во внутренней тетради.       Местные сыщики с ночи ищут Тербенно. Они знали, что законник попал под удар артефакта. Это можно списать на то, что свидетели рассказали им о ночном случае, вспомнили, что на улицах, кроме Чуда Энкера, был законник… Вот только ищут его не с добрыми намерениями. Значит, наверняка в сговоре с теми, кто подстроил этот спектакль. Кто воспользовался артефактом, чтобы сбежать.       Арделл подозревала о чем-то таком? Наверняка — ведь не зря же не попыталась доставить Тербенно в больницу, а потащила сразу на квартиру. Не зря меняла маршруты и транспорт, петляла по улицам ночью… я еще и возмущался, все ангелы Единого! Но неужели нельзя было сказать прямо?        Или она все-таки говорила, а я не слушал?       Я приношу на квартиру пропитанные дождём продукты и тревогу: они искали законника в этом районе… неужели кто-то выследил? Или они просто ищут повсюду?       Тербенно в себя пока не пришёл, но уже и непохож на окоченевший труп: ворочается и постанывает временами. А хозяйка у себя в комнате, благодарение Единому (кажется, я даже слышу звяканье бутылки). Воцаряюсь на кухне и пытаюсь повторить четвёртый подвиг Дьоррота, сына Хоррота Мечника — только тот сражался с чудовищной многоглавой гидрой, я же — с тревожными мыслями. И ещё немного с загаженными сковородками.       Бой изматывающий и бесконечный, и я пытаюсь отмыть мысли, словно овощи, и рассекаю их на части словно мясо для рагу, пытаюсь придать им иное направление или хоть вкус: набирая то соли, то специй. Тщетно. Они скользкие и хитрые, куда там легендарной гидре, и отсечёшь одну мысль — тут же вылезут две другие. Искусают, как нож — пальцы, заставят плакать, будто лук.       Кто достаточно влиятелен, чтобы отправить на поиски законника местных сыщиков? Почему не ищут меня? Как они поняли, что там была именно варгиня?        Интуиция шипит, вместе с маслом на раскалённой сковородке. Подсказывает, что дело плохо, и что нам нужно убираться отсюда поскорее…        И где же всё-таки Арделл? Не отыскали ли её? Эту мысль не разрубить, не испепелить — исправно отрастает заново, и булькающий бульон всем своим видом напоминает Водную Чашу: давай же, вызови…       — Запах-то какой! — подмигивает хозяйка, возникая в дверях. — Эх, повезло жёнушке вашей: красивый, учтивый, еще и готовит сам! Ух-х… будь я помоложе…        Она явно раздобыла спиртное, потому что очень даже весела. Почти роняю нож себе на ногу, и тороплюсь загасить огонь под кастрюлей и сковородкой. Готовить я научился ещё в Алчнодоле, так что вполне уверен, что вышло съедобно… но ни малейшего аппетита нет.        Сбегаю в комнаты и начинаю без цели шататься из угла в угол. Вечер наплывает слишком уж стремительно, а за окном то и дело звучат подозрительные шаги — выпрыгивают из мороси. Ворочается и стонет законник на постели — наверное, скоро очнётся.        Я десяток лет жизни отдал бы за приличную книгу, чтобы скоротать за ней время. Но приходится отсчитывать шаги, поминутно бросать взгляды на часы и гадать — что произойдет раньше: вернется Арделл (если, конечно, вернется), снова придет хозяйка с разговорами, очнется законник или на наш след выйдут преследователи.       Первым делом в себя приходит Крысолов. Он дёргается, приподнимается на кровати и начинает крутить головой, как очумевший:        — Именем закона, вы аресто… вы… — шарит руками по одеялу. — Где мой атархэ… кх… где я?! И где — мои — штаны?!        Единый, хоть бы хозяйка этого не слышала. И, кажется, я всё-таки забыл кое о чём. Например, заготовить хоть подобие речи. — Господин Тербенно, успокойтесь. Пожалуйста, выслушайте меня. Все ваши вещи здесь, и я вам всё объясню, и это, гм… не то, что вы подума…        Последнее приходится добавить, когда на лице Тербенно ясно изображается: он точно подумал что-то не то. Законник пытается встать, падает обратно и шипит:        — Олкест? Вы что, в сговоре с этой варгиней? Дайте мне только встать, и вы поплатитесь!        И действительно приподнимается — только чтобы упасть теперь уже поперёк кровати. Пытаюсь заговорить — и нарываюсь на возмущённый взгляд:        — Что вы со мной сделали? — теперь законник снимает с себя ромовый компресс. — Или это идея вашей подельницы? Имейте в виду — это нападение на законника при выполне…       — Да это ром с травами! — законник прожигает меня взглядом, делает ещё одну попытку подняться, и это получается у него уже лучше. — Вы выслушаете или нет? Вы попали под действие парализующего артефакта, нам пришлось вас сюда перенести, здесь происходит что-то непонятное, да… куда вы, вообще?!       — Мой атархэ, — требует Тербенно сквозь зубы. — Сейчас же. И мою одежду. Я выслушаю вас, господин Олкест, в установленном законом порядке, когда вы с вашей подельницей будете там, где должны быть — на допросе по поводу всего, что…       — Вы вообще способны слушать, чёрт побери?! — теряю я терпение.       — …что происходит в этом городе и что случилось ночью.       — Вы что, считаете, что мы как-то причаст…       — Мой атархэ, живо!        Делаю глубокий выдох. Меньше всего на лице Тербенно видно желания слушать, больше всего — сей же час связаться с местными властями и арестовать и меня, и Арделл, а потом натворить каких-нибудь ещё глупостей.        Мысленно прощаюсь с репутацией законопослушного человека совсем.        — Нет.       — Что — нет?        — Нет, я не отдам вам ваши вещи. Пока вы не замолкнете хотя бы на пять минут. И не дадите мне наконец пояснить всё, что здесь происходит.       — Вы зарываетесь, господин Олкест! — законник подскакивает, завёрнутый в плед. Он пошатывается, но стоит уже неплохо. — Если вы думаете, что моей подготовки не хватит на то, чтобы справиться с вами даже и без магии…        Кажется, я начинаю соглашаться со всеми эпитетами, которыми законника награждает за глаза Мел. Особенно со словом «винторогий».       — Да послушайте, вы! Как вы не понимае…        — Нет, это вы послушайте! — Волосы у законника взъерошены, а когда Тербенно тычет в меня пальцем, плед норовит уползти. — Вы понимаете, что препятствуете сотруднику Корпуса Акантора? Не говоря уже о недобровольном удержа…        Тут его взгляд останавливается на приоткрытом шкафу рядом с кроватью. Край сюртука законника виднеется в щель, так что Крысолов делает рывок к шкафу. Я оказываюсь быстрее и захлопываю дверь.        — Послушайте, вам нельзя на улицу, это ради вашего бла…        Тут Тербенно пытается дать мне подсечку, и я чудом не валюсь на пол. Какое-то время мы боремся — при этом законник чудом придерживает плед, а я судорожно соображаю, что делать.        — Да не ведите вы себя как полный идиот…       — Прочь с дороги!        Понятия не имею, на что способен законник с Даром Музыки, но допускать Крысолова до оружия я не собираюсь. Вполне удачно отпихиваю Крысолова от шкафа: он, видно, ещё слаб, но вторую подсечку делает вполне удачно — я виском влетаю в угол шкафа, перед глазами начинает троиться, мир раскачивается, как палуба корабля…       — Лежать!        Окрик настолько повелительный, что мышцы срабатывают раньше мозга: валюсь на занозистый пол. Тербенно падает на кровать ещё раньше: его явно обучали повиноваться командам.        — Не вы, Янист, — говорит от двери вошедшая Арделл. Откашливается и насмешливо смотрит на Тербенно. — Господин законник, вам надо лежать ещё часа два хотя бы, пока организм не начнёт нормально работать. Хотите бульона? Хозяйка сказала, что мой муженёк о нас позаботился.        Поднимаюсь на ноги, краснея и потирая висок. Перед глазами плывёт. Тербенно на кровати вид имеет такой, будто на него небо рухнуло.       — Ваш… кто?!        — И если вы попытаетесь достать ваш атархэ и использовать магию — я вас парализую кнутом, — невозмутимо договаривает Арделл и извлекает кнут из-под куртки. — Потом вы меня, конечно, арестуете, но мне есть, что им сказать, так что валяйте, встретимся на суде.        Законник испепеляет варгиню взглядом, а та прислоняется к стенке и добавляет:       — Или, может, вы хотите услышать то, что я там озвучу? Мы от вас ничего скрывать не собираемся, честное слово. Тем более — тут намечается такое, что помощь Корпуса Закона будет очень кстати.        Выглядит Тербенно угрюмо, но цедит, принимая по-королевски оскорблённый вид:        — Учтите, если ваши объяснения всего этого не будут исчерпывающими…        — Вытяните руку.       — Что?        — Руку, говорю, вытяните. Тремор, так и думала. Как вы в этом состоянии вообще собирались магию творить? Олкест, вы там в порядке? У вас, вроде, висок рассечен.        Подходит и касается тёплыми пальцами — и кровь бросается в лицо, я отворачиваюсь, чтобы это не было… слишком уж близко. Зажмуриваюсь: виску становится прохладно. Кажется, заживляющее.       — Тут прижмите. Вроде, не сильно. Для начала всем предлагаю подкрепиться: господину Олкесту понадобятся силы после сегодняшнего дня, вам понадобятся силы, чтобы переварить всё, что я сообщу. Ну, а мне понадобятся силы для этого разговора.        Она оглядывает нетерпеливую физиономию Крысолова и качает головой, предвкушая нелёгкую беседу.       — И дайте я уж сразу свяжусь с питомником и со второй группой. Чует мое сердце, потом будет не до того.        Варгиня исчезает, и её голос доносится уже из соседней комнаты, от Водной Чаши:       — Или прямо сейчас можете нас арестовывать. А потом выйдете на улицу и шагов через сто бахнетесь в лужу. И я лично не уверена, что потащу вас обратно.       — Вы не успеете потащить его обратно, — уточняю я. — С учетом того, что местные сыщики собираются его убить.       — Воображаете, что я в это поверю? — хмыкает Тербенно. — Правдоподобно, как этот ваш спектакль вчера. Когда вы вздумали, что можете провести меня своими переговорами о Храме Дарителя.       — Вообще-то, мы просто пытались сделать так, чтобы вы не влезли и не сотворили катастрофу, но это же выше ваших сил, да?!       — Янист!       Окрик из соседней комнаты — неожиданно мягкий. Забываю прижимать к виску пропитанную заживляющим тряпицу. Это… слишком в традициях невыносимой Арделл — внезапно начать называть меня по имени. Будто она точно знает, что это заставит меня смутиться и замолчать.       — Если несложно — принесите, пожалуйста, то, что так нахваливала наша хозяйка. Если, конечно, она нам что-то оставила. Тем временем господин Тербенно приведет себя в порядок, а я свяжусь с нашими.       Наверное, это вовремя: я начал проявлять непозволительную горячность — особенно учитывая, что говорю с законником. Так что я покорно тащусь на кухню, за ополовиненным хозяйкой ужином. Он, к слову, вышел удачно — ребятам из общины бы понравилось.        Во время ужина и после него замечаю, что невыносимых теперь стало двое. Арделл болтает с Амандой, не отрываясь от поглощения рагу и попирая все понятия о манерах. Тербенно совершенно несносен: сперва он пьёт бульон с таким видом, будто я хочу его отравить, потом долго и придирчиво осматривает свои карманы с таким видом, будто мы его наверняка ограбили. Он дважды почти падает в узенькой уборной, но отвергает любую помощь. И всё это время: пока поглощает бульон, пока умывается, пока возится с подтяжками и жилетом — продолжает быть собой.       Намёки пополам с подозрениями и бредовыми догадками льются из законника, как из продырявленной бочки. Я с трудом давлю в себе попытки нарушить молчание… не слишком-то аристократическим образом.       — Знаете, ваши попытки сбить меня со следа выглядят буквально смешными. С учетом вашего присутствия в том переулке вместе с алапардами… к слову, откуда вы их взяли?        — Разумеется, мои сведения подтверждали некую… связь госпожи Арделл со всеми этими случаями в зверинцах. Однако вы, господин Олкест… вы меня удивили. Мне казалось, вы как минимум не склонны к иллюзиям по поводу своего начальства. — Что она вам пообещала? Или это касается вашей невесты?        — Пожалуй, в случае вашего чистосердечного признания я мог бы повлиять на органы следствия… — на этом моменте я следую совету Лайла Гроски и представляю, как душу законника подушкой. Помогает примерно минут на пять, пока он не пытается отвлечь Арделл от Чаши.        — Знаете, для человека в таком положении вы ведете себя как минимум неразум…       — Олкест, да успокойте его уже, — бросает варгиня, отрываясь от беседы с Мелони. Обсуждают неумеренно пьющего яприля.        Молча поднимаюсь со своего места, прихватив кнут варгини со стола. Тербенно умолкает и шарахается, Арделл отмахивается:       — Да не так!        Возмущённый Крысолов, по крайней мере, переключается на меня со своим: «Я представитель закона, как вы смеете». Я даже не успеваю из-за этого всего побеседовать с Мелони. Как жаль.       Прервав связь, Арделл разворачивается к нам вместе со стулом. Окидывает взглядом меня и кнут. Потом Тербенно и дудочку. Качает головой и бормочет что-то вроде «…хуже Рихарда».       — Перестаньте дурачиться. В городе Мастер-ренегат. Разыгрывает спектакли с Чудом Энкера. И у меня нет сомнений в том, что мэр города как-то замешан.       Две фразы — как два удара хлыста. Парализующие меня и законника — Крысолов даже не сразу разражается высокомерным фырканьем.       — Звучит очень правдоподобно.       Арделл подхватывается и начинает расхаживать по комнате. Подбрасывает в камин дров. Собирает посуду. И бросает следующие фразы, как бы мимолётом.       — Сначала были отдельные явления. Растравить любопытства народа. Пустить слухи. Ребенок Энкера… якобы он… как-то явился в паре храмов. Забрал алапардов. Прошелся пару раз по улицам. Потом подтянулись те, кто называют себя… варгами. Женщины и мужчины, лица закрыты, как и у Чуда Энкера. Видимо, и в перчатках тоже — жаль, проверить нельзя. Устраивают что-то вроде нападения. Только при помощи алапардов, других животных не берут. Всегда с немногочисленными жертвами или без жертв. Выкрикивают при этом какие-то дурацкие лозунги об очищении и конце терпения. В разгар действа появляется таинственный человек, которого принимают за Ребёнка Энкера. Спасает окружающих, забирает алапардов, бросается такими же пафосными речами. На что это похоже, вы как считаете?       — Мы тут не в загадки играем, — раздраженно отзывается Тербенно.       Я понимаю неожиданно легко: может, потому, что внутри так и отдавался вопрос: с чего это варгине понадобилось в театр?       — Сцена. Эти улицы… весь город — словно гигантская сцена, на которой разыгрывают спектакль. Ведь так? Бездарная инсценировка для простого люда: фальшивые варги, фальшивый спаситель людей — Чудо Энкера…       На миг я даже в это верю — потому что купился на светлую, почти радостную полуулыбку Арделл. На её кивок.       — Точно. Фальшивые варги и фальшивое Чудо Энкера. Фальшивое спасение людей.       Она отворачивается от камина, и в глазах у неё вспыхивает зелень.       — И алапарды, которых каждый раз контролируют по-настоящему.       Вечер и тени. Морось переплавилась в липнущий к окнам туман. Запах дымка от камина и смешок законника.       — Как изобретательно. Не легче ли предположить, что этот якобы спектакль разыгрывают ваши собратья — те, которые, очевидно причастны к бешенству зверей в питомниках по всей Кайетте?       Арделл молчит и глядит в огонь. Задумчиво потирает ладони. Законник торжествующе задирает подбородок и выдаёт уничтожающий прищур.       — Варги могут контролировать животных на своей крови, не так ли? Варги-отступники. Самая правдоподобная гипотеза, госпожа Арделл, в том, что вы своими бреднями пытаетесь прикрыть…       — Нет.       Теперь она говорит уже совсем тихо. Потирая правую ладонь так, будто её только что обожгло.       — Я знаю, на что похоже сознание животного, которое контролируют на крови. Это… трудно описать, но… ты словно в сознании марионетки. Оплетённой проросшими в неё нитями или паутиной. Здесь же их просто отсекли. Забрали. Не достучаться.       Резко разворачивается и запускает в Тербенно тем самым хрустальным шариком.       — Вчера в переулке был кто-то ещё. Помимо актёра, который изображал Чудо Энкера. И я уверена, что это Мастер. Тот самый, который сделал это. Этой штукой вас вырубили в переулке. Она без клейма. Мой информатор сказал, что такое делают только преступники. Изгнанники из Мастерграда. Этот, как я понимаю, обратился к запрещённой Уставом Мастеров технике. Он контролирует сознание животных при помощи артефакта — не знаю пока, как именно…       — И с какой целью! — взрывается законник. — Знаете, все ваши домыслы упираются не только в полное отсутствие улик — мы же не можем считать уликами ваши ощущения! — но и в отсутствие мотивов! С чего кому-то могло понадобиться это разыгрывать? Этот Мастер что — поклонник Дня Энкера? Он решил возродить память о нём?       — И просто так, по чистой случайности напустил на наш след всех сыщиков города, — замечаю я как бы про себя.       Приходится рассказать о том, что я услышал сегодня. Стараюсь передать всё как можно точнее — и потому сбиваюсь, забываю точные слова тех двоих служак, не к месту краснею — если бы Арделл еще не пялилась на меня так пристально.       — Почему вы меня не вызвали?       — А разве вы и без того этого не знали? И что бы вы сделали — перетащили бы его, — киваю на законника, — в новое место? Он же еще тогда не пришёл в себя!       Крысолов выглядит несколько оглушенным, но всё равно не верящим ни единому моему слову.       — Если вы полагаете, что я…       — Артисты, — тихо говорит Арделл. — Теперь понятно… они говорили насчёт гнили на подмостках, да? Я тут зашла к Ирме - помните, та художница. У неё обширный круг знакомств. Она свела меня кое с кем... из местных театров. Мы побеседовали, прошлись тут и там... У них актёров не хватает. А вот куда они деваются — большой вопрос.       — Хотите сказать — артисты, которые изображали этих варгов… Их теперь…       — Не найдут.       Мы молчим — и только пламя в камине пляшет без устали. Опутывает комнату паутиной теней, отпугивает призрачное туманное покрывало.       — Давайте уточним, — Крысолов потирает переносицу. — Вы полагаете, от них избавляются. Как от свидетелей. Руками местных служителей закона — так же, как, предположительно, собирались убрать меня. Значит, тот, кто нанимает актёров, да ещё этот Мастер… который контролирует алапардов, верно? И коррумпированные сыщики — все заодно? И здесь… заговор, так? В центре которого, как вы уже сказали, стоит мэр города?       Арделл пожимает плечами. Слишком легкомысленно для той, которая бросается догадками об ужасных заговорах.       — Я не знакома с господином Сирленом Тоу, но достаточно хорошо знаю, что ничего в городе не происходит без его ведома. Он здесь мэром почти с Энкерской Резни и не то чтобы город при нём процветал… но семейство Тоу процветает определённо.       Здесь Крысолов как-то странно дёргается, и у него с лица во второй раз сползает надменная мина.       — Вы об этом что-то знаете, да? — законник, видно, колеблется, потом прищуривается угрожающе:       — Не ждите, что я вам стану разглашать всё, но… я слышал кое-что в… своих кругах. О коррупционных схемах в среде господина Тоу. Это всё бездоказательно, разумеется. Но при том, что Сирлен Тоу — дальний родственник королевы…       — Вы думаете, что расследование замяли.       — Не извращайте мои мысли, господин Олкест!       Даже не знаю, с какой книгой можно сравнить этого типа. Пожалуй, со сводом законов, где расписаны правила всей жизни, до запятой.       И обложка непременно чёрная, негнущаяся.       — Золотой Альянс, — теперь сквозь зубы говорит Арделл, и каждое слово обращается в кнут. — Об этом вы слышали?       — Байки и теории заговора, — отчеканивает законник мгновенно. — И если вы опираетесь на настолько глупые слухи…       — Что за альянс? — вступаю я, потому что о таком не слышал.       — Условное название. Их на самом деле много — прогрессисты, адепты теории превосходства, превосходники… Некая группа или союз… сообщество, основанное на простом лозунге: человек над всем. Понимаете? — кажется, в глазах у неё растёт и растёт гневное зелёное пламя. — Человек — над природой. И потому она должна быть ему покорна. А он имеет право брать что ему угодно. Земли. Камни. Животных…       — Ради. Всего. Святого, — почти безнадёжно выдыхает Крысолов. — Вы собираетесь нас потчевать архаичными философскими течениями?       Арделл обжигает его яростной зеленью из взгляда. Спрашивает едва слышно:       — А вы, случайно, не помните, где возникло архаичное философское течение?       Законник приоткрывает рот и замирает, и книги, шелестящие друзья там, в моей памяти подсказывают мне ответ. Древняя философия… спор сторонников прогресса и сторонников гармоничного развития… около трёхсотого года после Прихода Вод…             — Мастерград.             — Да, Война Артефактов. После которой был создан Устав Мастеров, а Мастерград стал считаться закрытым городом. Хорошенькое совпадение, правда? Сирлен Тоу — один из тех, кто годами ратовал за безграничную торговлю животными… Да хватит вам о теориях заговора, у всех варгов прогрессисты в печенках сидят! Они же даже не скрываются! Продавливают законы, собираются на особые охоты, отхватывают куски рек и земель — магнаты, фабриканты, знать, чиновники. Мне начать вслух перечислять? С вейгордской верхушки или с ирмелейской?              Крысолов вопросительно косится на меня — кажется, считая, что я могу справиться с этой стихией. Не знаю даже — хочу ли я с этим справляться: без своей обычной дозы невыносимости Арделл внезапно стала… иной. Здесь, в сырой комнате со скверными обоями — в ней проступила внезапно застарелая, неизбывная боль, как у того, кто пережил и потерял слишком много. «Матери мира», — вспомнилось невольно, пока я смотрел на неё — облечённую в алые отблески камина, словно в крылья феникса.        — Но если за всем этим стоит Сирлен Тоу и другие… прогрессисты — чего они добиваются? — Арделл коротко дергает головой и молча сводит брови, и я не выдерживаю — спрашиваю о самой страшной догадке. — Тот… якобы Ребенок Энкера… он говорил о полнолунии. О том, что варги якобы задумали что-то… во второй раз. Вы же не хотите сказать, что они действительно…?              Арделл прижимает палец к губам и ведёт головой медленно… вслушиваясь во что-то, понимаю я.              — Действительно — что? — возмущается законник, но на него цыкаю уже я. Потому что тоже слышу там, на улице. Сквозь туман.        Слишком уверенные шаги и слишком грубые голоса. Ближе и ближе. Недовольное: «Тут, что ли?» — прямо под окнами.        И потом — нетерпеливый стук в дверь.