Путь варга-1: Пастыри чудовищ

ЛАЙЛ ГРОСКИ        Хотелось быть в Энкере.        Среди милых легенд вроде всесильного дитятки. На улицах, наполненных воплями прорицателей и торговцев.        Где-нибудь рядом с Гриз Арделл — упоительно, восхитительно нормальной Гриз Арделл… по сравнению вот с этим вот всем.        Верный помойный инстинкт поскуливал и люто вгрызался во внутренности. Тут я с ним был целиком согласен: мне, в конце концов, тоже не мешало подкрепиться. После того как милейшее начальство сорвало операцию «Яприль, скажи алкоголю нет» — нам с грызуном довелось нехило так побегать. Мел полагала, что мы можем куда-то да успеть, и плевать хотела на мои аргументы, что, если уж пьянчуга ломанулся за спиртным — за ним успеть совершенно невозможно.        Пессимизм победил с разгромным счетом, и финалом нашего забега стала одна из давилен Вельекта. При давильне был еще и погреб с неплохой коллекцией булькающих бочек.        После визита яприля коллекция сильно уменьшилась. Погреб плавал в вине, там и сям сиротливыми ладейками проплывали осколки бочек. К подтопленному погребу прилагалась куча перепуганных давильщиков, да еще сам папаша Вельект: рабочие рванули за хозяином, так что он как раз успел на последнюю стадию свинской дегустации.        Горячая южная кровь дала себя знать. Когда добродушный Вельект узнал, что его вино пьет какая-то там скотина — он впал в изумление и буйство и ринулся крушить врага. При этом, судя по рассказам очевидцев, орал так громко и такими словами, что яприль, который уже изрядно выпил и нацелился подремать, проснулся и чуть не утонул в мальвазии.        Винодела спас его напор и добродушный нрав свиночки. Яприль решил, что даже спьяну связываться с невменяемыми вопящими южанами — себе дороже, потому просто в панике проломил стену погреба, вывалился в соседнее помещение, разнёс там две перегородки, пока выбрался по ступеням к свету, а потом уже дал дёру.        Мы принеслись, как раз когда давильщики соединенными усилиями извлекали насквозь мокрого Вельекта из подвала. Вокруг бегали и голосили женщины, так что сначала я посчитал, что у нас тут с десяток покойничков. На травке под лунным светом сиротливо лежали остатки двери. В целом, картина была такой, что подоспевший вслед за нами Лортен начал с готовностью цитировать что-то из древних эпических поэм. О разгроме на поле брани, да.        Мел задержалась на полминуты — оценить обстановку. После чего решительно всех обозвала идиотами и кинулась дальше по следу яприля. Бросив мне на бегу: «А вдруг он заснет с перепоя» и «Пухлик, ты меня замедлишь».        Я проводил Следопытку взглядом, борясь с приступами колотья в боку. Никогда не считал себя в особенно плохой физической форме, но темпы питомника заставляли как-то… пересмотреть свои нормы. Что Арделл, что её сотрудники были мало что шустрыми — еще и какими-то двужильными.        Так что сперва я отдышался, потом худо-бедно восстановил картину ночного позора — ну, а потом уж принялся за сглаживание свинского конфуза с Вельектом. Магнат, к слову, впадал то в бешеный южный гнев, то в лютое южное веселье («Муа-ха-ха, так я своё вино точно не пробовал… гы-гы, я промариновал свои окорочка как следует! Но убытки! Эта тварь ввела меня в убытки!»).        Дальше пришлось организовывать спасение тех бочек, которые яприль не перебил. И остатков, которые из бочек выплеснулись (хотя вон у работничков глазки блестят — видать, остатки-то не пропадут). Потом отрядить кого-нибудь, чтобы проводили домой Вельекта, печально облизывающего усы насыщенного винного цвета.       И всё это под страдания работников давильни, сбежавшихся сторожей, родственники сторожей, друзья родственников сторожей — ну, словом, толпа собралась со скоростью алапарда, и слухи по ней разбегались с той же скоростью. Повествование шло на неистово-южный лад, так что ночь трусливо подрагивала от историй о хтоническом свиноподобном ужасе, покусившемся на святое.       Пламя яприль начал извергать на десятой минуте изложения.       Через полчасика яприлей в рассказах стало трое.        Хотя кто там знает — может, это из-за того, что всё вокруг пропиталось вином.        В общем, когда небо слегка издевательски обозначило рассвет — у меня болели окорочка (от беготни), голова (от воплей), совесть (от провала задания), а больше всего — желудок, ибо ночные тревоги всегда сказывались на мне примерно одним чувством — голодом.        К месту нашей остановки я добирался с мечтой о яишенке, сыре и полдюжине лепёшек с перчиком и поджаристым мяском. Судя по укусам внутреннего грызуна — он мечтал о том же. Во всяком случае, глодал он меня так, будто я упустил штук семь пьяных бешеных яприлей.        Недалеко от истины, на самом-то деле. Это я понял, когда увидел пустую койку Лортена.         — Так не было его, — сонно буркнула Марэйя, хозяйка дома. — Он, видать, в «Богатую лозу» сразу пошел — с утра еще… говорил, понравилось ему там…        Даже и не знаю — с чем сравнить мой великолепный рывок к мирно пасущемуся коню Арринио. Или скорость, с которой я запряг его в повозку. Или тщательность, с которой я выспрашивал — где эта самая «Богатая лоза».        Знаю только — под впечатлением остались все. Хозяйка, которая так и осталась кричать мне вслед: «Э-э, а про яприлей-то огнедышащих праа-а-а-авда?» Конь, который мудро взял в хороший аллюр, только услышав мой посвященный Лортену монолог.        Даже грызун внутри. Он-то, правда, упрекнул меня, что пожрать я так и не прихватил, но согласился, что спасать мир от Лортена важнее и что, возможно, это где-нибудь зачтется в списочке моей уроненной на голову в детстве судьбы.        Эта самая судьба, к слову, как-то особенно ехидно скалилась и подмигивала с небес (или там всё-таки поблекшая с утра луна, а?). Видать, брала разбег, чтобы заново отоварить меня чем-нибудь потяжелее.        Харчевня потрясала двухэтажностью — редкость для юга — и увитостью живыми виноградными лозами. И количеством народа — это с раннего-то утра. Вокруг харчевни деловито похаживали ребятушки хмурого вида, выжидающе поглядывая вверх, на чьи-то окошки. Будто поклонники, заждавшиеся ветреной девицы.        Внутри «Богатая лоза» оказалась полутёмной и насквозь пропахшей вином. С неприлично бодрым хозяином, который материализовался тут же, заслонил обзор и принялся сыпать названиями сортов вин и годов, приправляя радостным: «Попробуйте, не пожалеете».        Я кивал с выражением полнейшего внимания на лице — и осматривался, привыкая к освещению. Две засидевшихся компашки заканчивали с игрой в кости, да вот еще — народ посерьезнее, прожженного вида, с картами и ярым нежеланием расходиться. Хотя… вряд ли они даже в курсе, что за загороженными окнами — рассвет.        — Так вам бутылочку, две, три? Что предпочтете — мясо, рыбу, сыр на закуску?        Лортена не было. Это тревожило и радовало одновременно.        — Да я, в общем, — мы с грызуном совсем уже настроились выдать «Ищу кое-кого», но тут мой взгляд упал в последний недоосмотренный угол. С двумя огороженными от остальных столиками.        За одним из которых буднично восседал Рихард Нэйш — над одинокой миской, с таким видом, будто он тут столуется ежедневно.        — Я тут… п-позавтракать? — жалостно подсказал грызун из моего желудка.        — А, всего две бутылки, — понятливо кивнул хозяин, а после моего отрицательного мычания пришёл в ужас: «Как — совсем без вина?!»        Бежать точно было поздно: «клык» поднял глаза от миски, изобразил на физиономии приятное удивление и сделал приветственный жест.        — В буйство впадаю после первого же стакана, — сказал я покаяннейшим тоном. — Как начну всё вокруг магией крушить — успевай сваливать. Мне бы, знаете ли, яишенку, ну, или пирог…         — Для непьющих — рыбная похлёбка, — отрезал хозяин с истовой ненавистью во взоре. Махнул рукой на те самые огороженные столики — видать, что-то вроде позорной зоны для ненавистников спиртного.        Публика за столами «для нормальных» проводила меня порицающими взглядами.         — Боженьки, — прошипел я, падая на скамью напротив устранителя. — Ты-то что здесь делаешь?        — Завтракаю, Лайл. Думал, ты здесь по тем же причинам.       Разнообразия ради «клык» снял сюртук и теперь щеголял в такой же белой рубахе. С неизменной бабочкой на отвороте.        — Если только ты не искал меня… или не следил за мной, но это было бы недальновидно с твоей стороны. Правда?        Местный разносчик бахнул передо мной миску, ложку и краюху хлеба.        — Бутылка вина, — заговорщицки шепнул он, — и вернётесь в нормальное общество.        — Спасибочки, — уныло ответил я, — кажись, этого мне уже не светит. Я, знаете ли, сюда как раз чтобы насладиться местной высокой… кухней.       На этом моменте я воткнул ложку в серое неоднородное месиво, где плавали куски переваренной моркови и лука. И замер, как тот, кто глядит в бездну ужаса. Пока воняющая рыбой бездна ужаса глядит в него.        — Местные традиции, — сообщил «клык» и взял ложку, — предполагают разное меню для тех, кто заказывает алкоголь и тех, кто пить не хочет. Если ты берёшь меньше бутылки вина на одного человека — то…         — …тебе приносят что-то, что отняли в неравном поединке у свиней, я уже понял.        Судя по виду похлёбки, свиньи сопротивлялись отчаянно, и кое-что отважному повару пришлось доставать прямо у них из глотки.         — На самом деле не так плохо. Думаю, тебе бы пришлось по вкусу… в старые добрые времена.        Во времена Рифов, надо полагать. Сам Нэйш поглощал похлебку с совершеннейшим равнодушием. Я отважился на одну ложку — а после этого отодвинул миску, откусил кусок хлеба и посмотрел на устранителя закономерным взглядом — как на больного извращенца.        — Тебя что, одолела ностальгия по тюрячке, и ты выбрался сюда для удовлетворения твоих специфичных вкусов?         — Просто соседняя харчевня в пятнадцати милях. А у меня дела… в окрестностях.        — О-о, черти водные. Арделл что — уже в курсе насчёт нашего фиаско?        Нэйш загрузил в себя ещё одну ложку местного хрючива. Жестом, полным равнодушия. На месте повара я возрыдал бы и начал рвать волосы — потому что мои старания привести в ужас всех-всех-всех пропадают втуне.        — Лайл. Я же говорил — тебе нужно больше доверять людям. Я здесь не по работе.        — Отдых? — выдал я, вложив в это слово всё великолепие подтекстов типа «мне интересно, поедание помоев — это для тебя новый опыт или всё-таки отдохновение».        — Что-то вроде этого. Небольшой заказ здесь к северу…        — Не знал, что ты устраняешь вне заданий питомника.        «Клык» пожал плечами. Жестом показал — всё бывает. Ну да, ну да, вызовы на устранение встречаются не так уж часто, за три месяца и дюжина едва ли наберётся. Вскрывать зверюшек тоже получается не всегда. Стало быть, вот куда он исчезает.        Интересно — Арделл-то знает, что устранитель берёт заказы на стороне?        — Но на самом деле… — Нэйш кивнул в угол, где покоилась наплечная сумка. Прищурившись, я рассмотрел рядом с сумкой сачок. — У подножия Милтаррских гор в это время года попадаются замечательные экземпляры. Особенно ближе к полнолунию. Там, например, можно встретить звёздницу ночную, а мне как-то до сих пор не пришлось.        Ага, да, безобидный такой визит за бабочками, с перерывом на завтрак в ближайшей харчевне. Чертовски верится, только что ж там внутри подпрыгивает что-то вроде тревожного сигнала? Может, конечно, это единственная ложка дрянного варева, только…        Это всё как-то не вяжется. Опыт подсказывает мне, что парни, которые носят костюмчики за сотни золотниц, обычно не сигают в них по болотам. Парни с манерами, от которых млеют все окрестные вдовушки, как правило, не лопают то, от одного вида которого сидельцу Рифов становится худо. Ребятушки, у которых такие навыки и мощный атархэ, делают себе славную карьеру, а не огребают бесконечные штрафы от Арделл и не сидят себе в питомнике, собирая коллекцию бабочек, а попутно от нечего делать пластая трупы зверей.       А те, у кого Дар Щита, не дают себя повязать при помощи арбалета.        Если в Тербенно по его манерам, одежде и поведению сходу опознавался домашний мальчик только что из учебки — то в Нэйше попросту не опознавалось ничего. Вернее, опознавалось слишком много разных черт. Будто разные сводки розыска перемешали воедино.        А если Тербенно всё-таки…        — Лайл. Вопросы?        Отлично, кажется, я только что пялился на устранителя нашей группы. Надеюсь, у меня хотя бы была не слишком подозрительная физиономия.        — Да как тебе сказать… ты, случаем, не знаешь, как завязать с вином основательно и надолго?        Общество любителей винишка в зале примолкло уже совсем нехорошо. Кто-то даже ужаснулся кощунству: «Он что — сказал «Завязать?»        — Мне, вроде как… не для себя, — добавил я, покаянно повесив головушку. — Для одной моей знакомой свиньи.        Перехватил взгляд Нэйша и выдохнул:        — И нет, это я не в порядке самокритики.       Историю о вызове устранитель выслушал с неприлично сосредоточенным видом. С таким просто невозможно слушать истории о буйствующих спьяну яприлях.        — Ну, надо же, Лайл, — сказал он после этого, глядя в зал так, будто там кто-то оскорбил его мать. — Похоже, вам достался редкий случай. Я с таким не встречался. Хотя слышал что-то подобное, но там проявления были не настолько… яркими.        — В твоих историях яприли просто приглашали местных потанцевать?        «Клык» откинулся на стуле, отодвинул пустую миску и наконец ухмыльнулся.        — Не то чтобы так, но… всё-таки до нападений не доходило. Пожалуй, я мог бы… знаешь, вмешаться. Слегка помочь тебе по моей прямой специальности.        — Надо же, как ты феноменально добр. Они что-то подливают в эту свою рыбную бурду?        — Ну, судя по твоему рассказу и твоему виду — вы в тупике, а помощь коллегам… — Нэйш жестом показал, что он тут образцовый работник, всегда готов пожертвовать личным временем, чтобы кого-нибудь убить. — Ах да, кажется, мы же теперь еще и лучшие друзья. Кстати, Гильдия…         — Не выходила на связь — и уж поверь, её задания точно не связаны с протрезвлением местных яприлей. Да, и не жди от меня подарка на Хороводный день. Я не расположен к… новым отношениям прямо сейчас.       Мину лёгкой обиженности Нэйш приправил глумливым смешком.        — Так что? Небольшая помощь? Если беспокоишься о Мел — я могу ей сказать, что сам вмешался. Яприль — это несложно. Быстрая работа.        — Пожалуй, откажусь, — со вздохом выдал я. — Знаешь, он мне как-то уже почти что родной. Прожигает молодость в гнусных пороках — даже как-то… не знаю, кого напоминает.        Я уже настроился на то, что Нэйш всё-таки влезет в дело — уникальная всё-таки возможность для коллекции, пьяная свиночка. Но «клык» настаивать не стал.        — Как хочешь, Лайл. Но если вдруг понадобится моё вмешательство…        — Боженьки, я просто не знаю, как расплатиться за твою глубокую душевность, — выдал я, прижимая ладонь к груди. — Могу заказать тебе здешнее коронное блюдо для непьющих. Или даже своим пожертвовать — хочешь?        Попытка умыть «клыка» раскололась о его улыбочку. Под которой я почувствовал, как с меня медленно сдирают кожу.        — Мы можем выбрать другие способы оплаты моей душевности. Если ты настаиваешь, конечно.        Грызун внутри предупредительно куснул в печень — не нарывайся, мол. Хочется, конечно, посмотреть — что он тут забыл, только вот весь вид устранителя ненавязчиво сообщает: «Скройся». Так что пора заканчивать застольные беседы.        — Чтобы я — да настаивал? Ну, приятной охоты за бабочками, — поднялся, хрустнув позвоночником. Спина поламывала от всех этих прыжков то в канаву, то за крыльцо. — Пойду искать место, где можно нормально пожрать, не напившись вусмерть.        — О, и если ты ищешь Лортена…        Я замер, тихо понадеявшись на продолжение типа «его печальный труп два часа назад выловили из реки».        — …то кажется, он остановился здесь. Второй номер — во всяком случае, хозяин спрашивал, не с ним ли я. Насколько я понимаю, Лортен сказал ему, что за ним придёт кто-то из группы Арделл, кто за что-то заплатит.        Я остановился, чувствуя в себе исключительное желание врасти в засаленный пол таверны. Чтобы только не пришлось подниматься по лестнице и выяснять — сколько и кому придется платить. И не придумывать проблемы вроде «как донести до двадцатипудовой скотины мысль о пользе трезвого образа жизни».        — Лайл? — сладенько донеслось из-за спины. В голосе было полно заботы — переливалась через край. — Ничего не хочешь сказать?         — У меня, в общем-то, два вопроса, — заговорил я, разворачиваясь к четвертой моей проблеме (помимо Лортена, Мел и яприля). — Первая — в каком номере остановился ты? Ну, знаешь, так, на всякий случай, потому что кто там знает, вдруг Мел понадобится мишень для ножей. И второй — за что?!        — Восьмой номер, — ответил Нэйш, прямо-таки ощутимо лучась осознанием того, насколько я беспомощен здесь и сейчас. — А по поводу второго вопроса…        — Это было не тебе, — отрезал я, — это было мирозданию.       У лестницы ко мне подкатился было разносчик, но я отделался одной фразочкой:        — Заплатит мой друг. Большой почитатель вашей кухни.        Надо было взять бутылку вина всё-таки, а ещё лучше — парочку. Отлично пошло бы, чтобы пережить сегодняшний день. МЕЛОНИ ДРАККАНТ        След теряю перед рассветом. Игривый яприль успевает переплыть пару речек, проскакать с брызгами по ручью и порезвиться на винограднике, где лозы уже убраны. Потом выбирается на каменистую тропочку и рвёт куда-то в преддверье Миллтарских гор. Неподалёку от тропочки бродит стадо тупеньких овечек. Запахи винограда и помёта совсем забивают дыхание. Дар устаёт и сбоит. Сдаюсь, глотаю бодрящее, тащусь обратно по собственным следам. Всё равно не догнала б. Похоже, он собирается двигаться, пока заряд винный не кончится. А заряд в нём, небось, ого-го.        Яприли в бешенстве так-то могут деревни разносить и рощи ломать. Мощные звери. Но добрые и легко успокаиваются. Грызи с ними ладит на заглядение.        Не успеваю подумать, как по бедру растекается холод. Сквозник. Вынюхиваю ближайший ручей, кидаю камешек в воду.         — Что у вас там? — спрашивает лицо Грызи в ручье.        За спиной у неё топчется Рыцарь Морковка — вон, пасмы оранжевые торчат. Какой-то с ног до головы переудручённый.        Отделываюсь парой фраз — так, яприль балуется винцом, ничего серьезного. Сами справимся. Грызи слушает малость озадаченно. И всё равно мыслями не здесь.        — Мда… слышала такое про шнырков и койн, даже про единорогов. Но все обычно вырубались и засыпали. Или у яприлей на спиртное другая реакция, или у вас там уникум какой-то. Ладно, если не будет получаться — попробую разобраться сама… когда справимся здесь.        Мрачнеет. У них там с Рыцарем Морковкой что-то серьезное. Грызи говорит только: алапарды под полным контролем, не чувствуют варга. И что-то там насчёт нынешнего полнолуния и мэра. Но когда я спрашиваю:        — Что, чудо энкерское таки явилось? — мотает головой. Добавляет тихо: «Если бы».        Потом Грызи чуть ли не отпихивает от Водной Чаши Его Светлость. С горящими энтузиазмом глазами. И этим своим «Ко-ко-ко, Мелони, ты в порядке? Пожалуйста, не подвергай себя излишней…»        — У меня тут одна опасность — спиться в компании Лортена, — отрезаю я и прерываю связь.        К ручью подходят две овцы. За компанию со мной пялятся в воду. Пока вызываю питомник. Видать, хотят поговорить с Плаксой, которая отвечает на вызов. Учуяли родственную душу.        — Что у вас там? — спрашиваю, сражаясь с блеющими паразитками.       Из Плаксы, понятно, многого не выжмешь, а Йоллу она будет три часа искать. Но я таки вычленяю из невнятного шепота, что никто не помер и не взбесился. Ладно, сойдёт. Достаю сквозник из ручья, решаю вернуться к месту ночлега по дороге. Мили три еду на телеге с болтливым возницей, выслушиваю бред насчёт стада крылатых огнедышащих яприлей. Чуть не вырубаюсь прямо в телеге, когда от какой-то таверны доносится знакомое ржанье.        Так. Арринио здесь, у коновязи — стало быть, Пухлик и Лортен недалеко. Можно даже не спрашивать — чем они тут занимаются. В местечке с названием «Богатая лоза».        У входа и под окнами толкутся мутные типы. С рожами шулеров. Обшмыгивают глазками, пока я здороваюсь с Арринио, пою его и добываю овса.        Таверна провоняла вином. Хозяин сигает с порога навстречу, как голодный алапард. Посылаю его в вир болотный и иду по лестнице, не слушая, что он там орёт про рыбу и похлёбку.       Духи Липучки ни с чем не спутаешь, их даже вино и дым не забивают. Запах стелется по ступенькам, влезает на второй этаж. Без стука дёргаю ручку второго номера. Сквозь дверь которого просачивается поток лортеновской мысли.        — …не ожидал, что ты примкнёшь к череде моих мучителей. Но по твоему лицу я вижу, что ты принял сторону этой ужасной женщины — да-да, твои глаза тебя выдают, между прочим, не смей смотреть на меня с таким укором, печальный человек… Так вот, если верны философские строки Игэйра Фиа — разве не всё в нашей жизни в руках Девяти? И разве не всему, что предрешено случиться…        Вхожу, ожидая увидеть хладную тушку Пухлика. Когда Липучка начинает нести пургу — два пути: сбежать или помереть.        Гроски каким-то чудом не помер, но вид имеет такой, будто его мешком треснули. Раз семнадцать. И в мешке два пуда брюквы.       Липучка валяется на кровати и распинается вовсю. Явно не полчасика этим делом занят.        — Заткнись, — говорю с порога. — Или я тебя повергну в пучину страданий.        С намеком подвешиваю у своего виска атархэ. Лортен выдаёт душераздирающий вздох, бормочет что-то там про загнивающие корни аристократии. Но поток обрывает. Пухлик приоткрывает один глаз. Отображает на физиономии судорожное облегчение с благодарностью пополам.        — Новости! — требую я и валюсь на стул.        Вопрос задаю Пухлику, но Липучка тут же разевает пасть:         — Ни медницы… ни медницы денег, вообразите. Ужасные люди… ужасное место. Я поклясться могу, что они передёргивали… и что был крап. Как полагаете, старикан-Вельект согласится выдать хотя бы половину платы наперед? В конце-то концов, мы уже почти настигли это порождение тьмы, и только роковая случайность…        Роковая случайность затыкается. Похоже, даже своим недалёким умишком схватывает наше состояние.        — Потеряла след яприля, — отвечаю на взгляд Пухлика. — Из-за удобрений ничего не разберёшь.       Тот кивает и выдает коротко:        — Видел Нэйша, он мне помощь предлагал.        Чем тут же затыкает с размаху за пояс меня, Липучку, Вельекта, да и яприля почти что тоже.        — Ты с этой скотиной еще и связь держишь?!       Пухлик с малеха прибитым видом тычет пальцем куда-то вниз.        — Вообще, я его встретил случайно. Здесь, в «Богатой лозе». С сачком. Вроде как, он носится за какими-то местными бабочками.        Правдоподобно, как сказки нойя.        — Ты предложил ему выпить? — пристаёт к Пухлику Липучка.        — Я?!        — Так почему же он тогда воспылал самоотверженностью, а, сын мой?        — Ну, может, им тоже овладело из-за угла чувство долга…        — Ужасный человек, — расстраивается Лортен, — ужасный человек с ужасным вкусом. Ни разу… ни разу не предложил мне помочь!        — В чём? Ты ж только пьёшь и бардак устраиваешь, — бурчу себе под нос. Липучка радостно орёт «Именно!». Сверлю взглядом Пухлика — вот какого чёрта поперся выкладывать Нэйшу насчёт яприля? Мясника мне в деле не хватало.        — В общем, я его вроде как уболтал, — устало говорит Гроски. — Сказал, что мы тут и сами неплохо справляемся, так что он вроде как… не собирается мешаться у нас под ногами.        План — как держать Нэйша подальше от яприля — рассыпается у меня в голове на кирпичики. Липучка звучно икает от изумления.        — Уболтал?        — Пустил в ход всё свое обаяние вкупе с убеждением, — кивает Пухлик. — И с красноречием. Не знаю — насколько его хватит…        Звучит так, будто нам каюк, и Нэйш влезет в дело этак через полчасика.         — …но на всякий случай он тут будет, поблизости. Кхм… в восьмом номере.        — На какой, к мантикорам, случай?!        — О! — радуется Липучка. — Так нас четверо! Мы могли бы составить отличную команду и отыграться в «Каменный лик» у этих необразованных…        — Ну, кто там знает, — выкручивается Пухлик. — Знаешь ли, я решил, что совсем не лишним будет специалист по внутреннему миру зверей. Красноречивая пауза. Пухлик наливается сердитым багрянцем. Я пытаюсь сообразить, когда его успел покусать Липучка. Потому что с чего бы иначе Гроски вообразил, что Нэйша интересует чей-то внутренний мир.         — П-потому что он всех потрошит, — нежненько уточняет Лортен. — Фи! Копаться во внутренностях скотов, нарушая Устав Телесной Нечис…        — Ты решил впутать эту мразь в дело?!        — Нет, я решил, что он что-нибудь да может знать о физиологии чертовых алкоголезависимых яприлей!        — Например, как их убить!        — Боженьки, да не претендую я на твою свиночку, шоб ей долго пить без последствий! Но, к слову, у тебя есть какие-нибудь варианты по поимке? Ну, кроме очевидных, вроде «Хочешь поймать пьяную свинью — думай, как пьяная свинья»…       Мы с Пухликом играем в гляделки. Липучка играет в «притворись дохлым и не воняй», а то ещё о нём вспомнят.       Только от него так разит выпивкой, что о нём никак не забыть.        — Значит, так. Сейчас я вызываю Фрезу. Ты отбываешь в питомник. Там можешь хоть в хлам ужраться, а здесь чтобы больше под ногами не путался!       Липучка ищет глазами Пухлика и промахивается на полфута: так и не протрезвел.        — Ужасные женщины… захватывают этот мир, — сообщает он дешевенькому канделябру на полке. — Берут бразды правления в руки, словно королева Арианта. И заставляют истинных представителей аристократии влачить жалкое существование… словно королева Арианта, да. Этому надо положить конец. Н-надо же?        — Вообще, река моей мужской солидарности высохла где-то четыре часика назад, — сочится ядом Пухлик. — Когда мне по твоей милости пришлось объясняться с Вельектом.        — Что значит, по моей милости? — возмущается Липучка. — К слову говоря, вы тут вообще все работаете на меня. Так что, Мелони, ты забываешься… и вообще… ты мне не мать… и я вас не оставлю — истинный Мечник не бросит своих друзей… или подчинённых, гм.        Печать на ладони бездействует, но неприятности я могу и без неё учуять. Лортену как-то до черта сильно хочется остаться в этой местности.        — Да какой тебе смысл тут сидеть. Ты ж всё равно до нитки продулся, нет, что ли?        — Ну-у, в общем-то, как раз в этом всё и дело…       Лортен мямлит что-то там о ничтожных шулерах, краплёных картах и возможности отыграться, если только старикан Вельект ему ссудит ну хотя бы сколько-нибудь.        — …и вообще, если бы я только мог отправиться в питомник, ну или к Вельекту…        — Если бы мог? — пробуждается на стуле Пухлик.        — Сколько продул? — спрашиваю я.        Лортен растопыривает два пальца и заискивающе скалится с кровати.        — Две золотницы? — нет, что-то мало. — Два десятка золотниц?        — Две сотни? — помогает Гроски чуть ли не с надеждой.        Лортен оттягивает воротничок и хлопает губами в тяжелом вздохе.        — Истинные аристократы не размениваются на мело…        — Тысячи? — осипшим голосом переспрашивает Пухлик и подлетает со стула. — Две тысячи золотниц?!        Я б так подорваться не смогла. У меня ноги корни в пол пускают. После виноватого кивочка Лортена.        Дальше мы с Пухликом выдаём одновременно:        — Десять мантикор?        — Десять костюмчиков Нэйша?        А потом тут же:        — Что?! — и пялимся друг на друга. Липучка откашливается и пытается взять надменный тон:        — Между прочим, на светских раутах или вечеринках бывают суммы и повнушительнее… и да, я уверен, что это был крап. О, эти отвратительные деревенские шулеры с их гнусными манерами. И всё же я полагаю, что все их угрозы — не более, чем…        Пухлик подскакивает к двери. Быстренько запирает на защёлку. Потом кидается к окну, будто бешеный тхиор. Выглядывает из-за занавески и шипит сквозь зубы:        — Черти водные… — и добавляет развеселым тоном: — Ну, сегодня мы отсюда явно уже не выйдем. Там, видишь ли, штук семь мордоворотов внизу. Небось, еще и Печати разные. Во что вы там играли, в «каменномордого»? И ребята такие с виду вполне зажиточные, и выпивку покупали?        Липучка истово кивает, даёт уточнения вроде «Да-да, они сами предложили отыграться, даже в долг!»        — Мел, — спрашивает после этого Пухлик. — Ты как относишься к грязной и, возможно, немножко поэтической ругани?        — Почти как к метанию ножей.        Вот уж что я бы с радостью попробовала на этом обормоте.       Гроски набирает воздуха в грудь. Заворачивает сокрушительную тираду — такие обычно можно от Фрезы услышать.        — Сын мой, у тебя талант, — бормочет Лортен, обнимая подушку. — Если немного поработать над музыкальностью…         — Банда «удильщиков», — выплёвывает Пухлик от окна. — Вряд ли местные, такие ребята обычно быстро перемещаются. Хиляки-игроки — все опытные шулеры. Их задача — усыпить бдительность приезжего и обыграть на хорошую сумму. Потом влезают ребятишки помощнее, которые долги выбивают. Ты выдал им расписку? Вообще подписывал что-нибудь?        — Слово настоящего аристократа стоит сотню…        — …пудов навоза яприля, — выплёвываю я.        Пухлик выглядит уж слишком весёленьким. Так, будто самолично играл с Лортеном, и тот ему теперь должен заложить половину питомника (черт, две тысячи — это ж чуть ли не годовой бюджет!). Потирает ручки и прохаживается по комнате.         — Понятненько. Ну, а отпускать тебя к Вельекту за денежками они отказались.         — Я предлагал этим неотёсанным невеждам отыграться, но…        — Ага, они почему-то отказались, с чего бы только. Что ты им наплёл? — вот во взгляде у него — ни капли веселья. Глаза у него не пойми какого цвета — то ли темно-серые, то ли карие, то ли бурые, и в них пляшут хищные такие огонёчки. — Что сюда приедут твои товарищи и привезут хоть сколько-нибудь деньжат?        — Я всегда знал, что на вас можно рассчитывать! От чистого… ик… сердца.        Рука даже к атархэ не тянется. Не хочется пачкать нож об этого придурка.        — Серьёзное дело? — спрашиваю Пухлика. Тот потирает лоб и жмет плечами.        — Если мы не выйдем к ним хотя бы с сотней золотниц или не выпишем чек, или не подпишем векселя — эти ребятушки через часик начнут нас потихоньку прессовать. Из таверны не выпустят… Лортен, ты им разболтал насчёт своей должности?        — А? — Липучка наблюдает за Пухликом малость зачарованно. — Ну, разумеется, я представился — обычные нормы вежливости…        — Стало быть, они играли с тобой, зная, что ты директор питомника. Где есть, чем поживиться.        Липучка что-то бормочет про укоряющие взгляды и «да вы мне тут не указ». Пухлик снова падает на стул и живописует себе. Не выпустят из таверны. Если не будет денег. Лортена при этом оставят заложником. И кого-нибудь из нас. Для эффекта. Заставят подписать какие-нибудь векселя — либо чеки, либо закладные…        — Питомник под королевским покровительством, — напоминаю.        — Мел, деточка, если ты думаешь, что они с этими бумагами заявятся к трону его величества Илая — ты сильно ошибаешься. Но они могут перепродать бумажки более серьезным людям. Контрабандистам или пиратам, к примеру. Или, что ещё хуже, стряпчим, — тут Гроски делает охранный жест, — упаси нас Девятеро… В общем, кто-то потом да явится к Лортену требовать своё — доступно?       Решаю, что за тон пинать Пухлика в мягкое не буду. Потому что доступно. За Липучкой не будешь всё время присматривать. И от всего его не защитишь. Так что рано или поздно его возьмут в оборот — и мало ли чем он там заплатит: деньгами питомника, или сведениями — куда выпускают животных, или самими животными…        — Ну, я давно считала, что нам нужен новый директор.        Идиотизм, конечно. Как бы мне ни хотелось настучать Бабнику по дурной башке — он хотя бы не лезет в дела питомника. Знаю я, как с этим в других местах обстоит. Вон, в Ирмелее зверинцем-заповедником рулил какой-то бывший военный в чинах. Любитель жёсткой дисциплины и распорядка. Потому рацион у животных не менялся никогда — ни количество, ни качество, сколько записали, столько и даём.        Не говоря уж о том, что должность директора королевского питомника — только для чертовой знати. А среди придворных Илая Вейгордского хватает придурков почище Лортена. Например, таких, которые считают, что охота в королевских заповедниках — вполне себе приличное дело.        — Ужасные слова, — расстраивается Липучка. — Как подумаешь, кого я пригрел на груди. Всю жизнь свою… кладу на алтарь во имя благополучия питомника. И как будто такая мелочь… р-рыг… приношу извинения, кажется, я зря смешивал.        Пухлик поглядывает вниз и что-то просчитывает. Потирая щетину на подбородке.        — Выйдет прорваться?        — Может, и выйдет, — бормочет Гроски. — Атархэ у этих ребят вряд ли водится, мощная магия тоже… разве что вот амулеты да ножички воровские. Не хотелось бы такой поймать под ребрышки случайным образом.        — Не понимаю, откуда такой пессимизм, — полусонно выдаёт Липучка. Он уже и ладонь под щёку подложил. — Можно же просто вызвать старикана-Вельекта. Уверен, что он окажет нам самую действенную…       Собираюсь напомнить Лортену, что Усач вроде как по нашей милости в вине искупался. А ещё он южанин. Три часа будет собираться, и всё равно выйдет куча бессмысленной суеты.        Здешних законников мы вообще вряд ли дождёмся. Как минимум потому, что кто-то уже поднимается по лестнице. Четыре пары ног. Грубые сапоги. Перешёптывания. Вряд ли жильцы.       Пухлик оставляет щетину в покое и двигает к двери. С явным намерением выйти.        — Эй, куда?        — Замерять их уровень тупости, — машет рукой Гроски. — Присмотри за катастрофой.        — Пра-а-атесту-у-ухрррр, — прибавляет Липучка.        Дверь скрипит, Пухлик исчезает. Взываю к Печати — осторожно, чтобы настроиться только на слух, а не на чутьё. Иначе задохнусь от того, чем тут Липучка надышал.        Голос в коридоре. Гроски — в свистяще-шипящем варианте, с мелкими смешочками.        — Здорово, ребятушки, не директора королевского питомника ищете? Я б вас тут порадовал кой-чем… хе-хе, за пару медниц.        — Ты ещё что за… — порядком пропитый баритон.        — Да так, прохожий, вернее сказать, проезжий, хе-хе. По своим делишечкам малеха. Ну, знаете, картишки-винишко… Решил вот тут ночку переночевать, да только поспать-то мне не дали спокойно. Я вот думаю, вам интересно будет насчёт моей историйки, ха. Ух ты, огненный Дар? Да этот придурок точно влез…        Пухлик болтает и хехехекает так, что у меня зубы ныть начинают. Тянет время, устраивает торг за информацию. Толку с этого — ноль, разве что ясно, что этих ребят не предупредили о том, что Лортен в компании. И нас в лицо они вряд ли знают.        — …так вот, я, понимаете ли, только решил сложить вещички и малость прикорнуть — ночка-то выдалась… Хе-хе, горяченькая… как тут влетает этот хлыщ. И предлагает мне денежки — вообразите, за то, чтобы я с ним номерами поменялся. Ну, а я-то разве откажусь от пары серебряных, а? В конце концов, чем это двойка хуже восьмёрки…        Давлюсь воздухом. Хотя и раньше могла бы понять, что у Пухлика на уме.        — В восьмом, стал быть? — это уже деловой голос кого-то здорового.        — В восьмом, голубчик, хе-хе-хе. Там и возьмёте, тёпленького. Ну, в лицо-то вы его знаете? Модный костюмчик, причёсочка, с виду неместный… ага, вижу, вы, ребятушки, подготовились. О, табачком не угостишь? Спасибочки. Ну, хорошего денёчка, так сказать. Пусть вам девять футов под килем, как у нас в Велейсе Пиратской говорят, хах. Пойду дреману, пожалуй. А то ночка-то была, ночка… Вина — хоть утопись, а бабы-то как визжали!        Восемь ножищ топают мимо двери по коридору. Пухлик прошмыгивает внутрь почти сразу же. Поворачивает защёлку и хватается за комод.        — Помоги подпереть, а то мало ли.       Пока волочём комод к двери (стараясь не шуметь), Гроски добавляет шепотом:        — Ну, хвала Девятерым — мало что южане, так ещё туповаты. Но придётся малость переждать, пока там всё не рассосётся.        «Всё» — это явно те типы, которые толкутся сейчас в коридоре за углом, у Нэйшевской двери. Барабанят в дверь и орут что-то наподобие: «Отворяй, собака!». Напополам с южными угрозами, в которых встречаются шампуры, жаркое и выражения типа «я в твою Печать плевал, э-э-э!»        Тихий скрип. Дверь открывается.         — Ты, франтик! Гони денеж…        Шлёп. Звук падающего тела.        — Да ты хоть знаешь, с кем ты…        Шлёп. Второе тело падает где-то в коридоре. Придушенный хрип:        — Можно же… просто… подписать… закладную…       Бах. Это грохочут по полу чьи-то тяжёлые башмаки. При падении.         — Кажется, мы ошиблись номе…        Шлёп.        Тихий скрип. Дверь закрывается.        — Серьёзно? — спрашиваю я то ли Пухлика, то ли тишину, то ли этих придурков, которые там так быстро закончились.       Пухлик разводит руками. Видок у него почти сожалеющий, разве что глазки хитрые.       — Ну… ты же, я надеюсь, болела не за них? Будем надеяться, Рихард не вздумает прогуляться: тут через четверть часа подвалят остальные «удильщики», заинтересуются, почему это их товарищи лежат перед именно этой дверью, постучат… Вопросы?       — «Рихард»? — видать, после Липучки Пухлика покусала Конфетка. Кроме Грызи разве что она зовёт Мясника по имени. Ну, ещё Плакса, но она вообще никогда не в счёт.       — Ну-у, я всегда называю по имени тех, кому предстоит во славу Девятерых отлупить для меня банду шулеров, — Пухлик говорит, преспокойно заворачивая Лортена в одеяло — до состояния гусеницы. — Хотя ты права — надо бы подумать над чем-то менее фамильярным… Хм. Тебе кресло пойдёт или… уступить место рядом с нашим невыразимым?       Тут он сдвигает свёрток с Липучкой на край кровати. И щедрым жестом указует на второй край.       Открываю рот, чтобы выдать всё, что я думаю по поводу вот этого вот… всего. Проигрыша, упущенного яприля, Мясника в соседнем коридоре.       Какой смысл? Машу рукой, выдаю:       — Нет уж, кто я, чтобы вам мешать.       Пухлик мечет в меня ухмылку и подушку. От первой уворачиваюсь, вторую ловлю. Сворачиваюсь в кресле, накрываюсь курткой.       — Не больше двух часов.       — Я тебя умоляю, — откликается Пухлик, который преспокойно растягивается на кровати прямо в ботинках. — Мы измотаны, там вовне — «удильщики» и Нэйш, причем я точно знаю — кто страшнее… И к тому же свиночка свято блюдёт режим, ты что же — хочешь сдать позиции хряку-пропойце?       — Он по сравнению с Лортеном — академик!       — Не спорю, — Пухлик любовно хлопает по окукленному Липучке. — Надеюсь, наша катастрофа не выпутается, пока мы вздремнём. Хорошо бы, сверху верёвками прикрутить… в учебке законников это называлось «мясной рулет»…        Дальше слышен могучий зевок. Который почти сразу перерастает в похрапывание.        — Мфрр… — выдаёт Липучка из одеяльного кокона. — Дикие звуки… дикого питомника.        Пухлик вконец рехнулся, если подумал, что я усну в такой компашке.        Лежу, согреваюсь под курткой. Вслушиваюсь в утреннюю всемировую возню. Пронзительные звуки сельского юга. Вопли гусей, ржание лошадей. Скрип колёс. «Удильщики» травят под окном байки и поплёвывают. Удивляются, что их товарищи всё не идут. Подсчитывают барыши от наёмной работёнки. Гром кастрюль и сковородок на кухне, звяканье бутылок, хозяин покрикивает на прислугу…        Интересно, как там в Энкере Грызи и Морковка. И что там в питомнике. Не было ли вызовов: Грызи говорила что-то насчёт того, что эти случаи с бешенством учащаются, вот в Дамате было…        Потом меня вырубает, несмотря на бодрящее. Отключаюсь вчистую, уплываю в глухую, мягкую темноту.        В неё иногда только залетает стук в далёкую дверь. И, вроде бы, крики.       И мерное «бах, шмак, шлёп» от падающих тел.

* * *

       Очухиваюсь от здоровенного всхрапа рядом. Это Пухлик задаёт жару — раскинулся на кровати. Подхватываюсь, первым делом вижу тени — длинные, дело к вечеру.        Потом в глаза кидается разворошённый кокон из цветастого одеяла. И то, что угол комода отодвинут от двери.        Черти водные, да какого… И почему я не слышала-то?        Ругаясь, несусь в уборную, сую голову под умывальник. Набираю ковш воды, опрокидываю на Пухлика. Тот подскакивает, скатывается с кровати и выдаёт сипло:         — Не в курсе, к чему могут сниться пьяные свинобабочки?        Молча киваю сперва на постель, потом на комод. Пухлик трёт глаза со скорбным видом.        — Понятно. Насекомое вылупилось и упорхнуло. Будем надеяться, встретится с одним нашим знакомым, который… любит засовывать в рамочки всякое крылатое. Что в коридоре, кстати?       Выглядываю в щель, которую позволяет открыть комод (непонятно, как Липучка туда просочился). В коридоре никого. Дальше, там, куда уводит коридорный изгиб, слышатся слабые постанывания и невнятное: «Ну, вот какая же падла, а ещё говорили — аристократ». И ещё кто-то топчется, перешептывается: «А точно тут? Эти-то чего лежат?» — «Да тут вечно кто-то валяется не в себе, нам же сказали, здесь она!»        Вир знает что, словом.        — Чисто.        Шлейф от Лортеновских духов жиже не стал — уверенно ведёт вниз. Так что мы с Пухликом тихо спускаемся по лестнице в общий зал.         — О-о-о-о-о! — Липучка опознаётся тут же. По страстно-страдальческому воплю и простиранию рук. Ну, и ещё он сидит за центральным столиком. — Мои спасители, мои великодушные спасители! Хозяин, вы видите? Видите?! Нам, то есть им нужен завтрак, то есть ужин!        Физиономия у Липучки смятая и восторженно-похмельная. Неудивительно, что хозяин зыркает с опаской. Подходит, исподлобья глядит на Гроски:        — Четыре бутылки? — с такой брезгливостью, что ясно: обычно здесь меньше восьми на троих не берут.        — Без вина, — отчеканиваю я, и с соседних столиков начинают пялиться.         — Не слушайте эту легкомысленную барышню, — возмущается Липучка. — Это… мои подчинённые, да. Можно сказать, я им отец родной. Или брат. Братство и забота… К слову, кто подоткнул мне одеяльце? Хозяин… куда… куда?! Боги, это просто юдоль трагедий.       Лортен несёт такую пургу, будто он уже успел хлебнуть. Или не протрезвел, кто там разберёт.        А Пухлик ухмыляется.        — Сейчас познакомишься с местной кухней. Надолго запомнишь. Кстати, а с чего это на нас так поглядывают?        — Потому что считают чокнутыми, разве неясно, — снисходительно поясняет Лортен. Маскирует зевок ладошкой. — Понятия не имею, что тут было днём… но ходят слухи о каких-то телах в коридоре.        Приходит разносчик, приносит воняющее рыбой хрючево. Косится со страхом.        — Одну бутылочку, — шепчет Лортен, — для маскировки, во имя жизни.        Мотаю головой, отодвигаю дрянную жратву. Одну бутылку, ага. А потом следи, чтобы он её не выпил.        — Загадочные южные души, — страдает Липучка и разбрасывает укоризренные взгляды. — Я был о южном гостеприимстве лучшего мнения. Ни угостить… и ни медницы в долг, вообразите себе. Как будто вместо того, чтобы вернуть всё с процентами сотворю с ними лютое непотребство!         — Ой, почему ж они такое подумали, — невинно бормочет Гроски и вылавливает из своей миски рыбный хвост.         — Ужасное место, — брюзжит Липучка. — Ужасное место и грубые люди. Вроде той буйной компании, которая искала какую-то красотку. Белокурую красавицу, да. Сбежавшую от нелюбимого жениха. А может, просто пропавшую. Они были пьяны, вообразите себе, и угрожали мне, словно последнему простолюдину! И ни один, к слову, не дал мне в долг…         — Та-а-а-к… — это уже я. Потому что слышу, как наверху кто-то снова барабанит в дверь. Видать, в ту самую многострадальную.        — Что же ты с ними сделал? — а это Пухлик.       Лортен хихикает себе под нос и радостно тычет ложкой на лестницу слева от стойки.        — Сказал, что им нужно её поискать в восьмом номере.       Пухлик тихонечко впечатывает лицо в ладонь. Мне, в общем-то, добавить нечего.       Добавляют звуки в коридоре. Первый — скрип двери. И дальше, почти подряд:         — Мужики, это не блондинка!        Бдыщ.        — На него что, магия не дей…        Хрясь.        — Аа-а-а, па-ма-ги-ти!        Бах.        Уи-и-и-и, шлёп! По ступенькам на животе скатывается какой-то южного вида мужичонка. Следом неторопливо сходит Мясник, оправляя белый сюртук (охи и аплодисменты невидимой женской аудитории). Перешагивает через мужчинку, проходит через примолкший зал и присаживается за наш столик возле Пухлика, бросив при этом: «Добрый вечер».        И с невозмутимой ухмылочкой принимает три ответа: «Пошел ты», «У тебя не найдется пары каких-нибудь монет?» «А он добрый?»        — Слегка шумновато, на самом деле, — сетует Живодер и откидывается на стуле. С позарез светским видом. — Вам, случайно, неизвестно, почему к моей двери началось такое паломничество вооруженных людей?        — Дай подумать, — Гроски поднимает палец. — Три сотни вариантов, чесслово. Может, они собирались похитить твой костюмчик, ну или…        — Увидели тебя хоть раз и захотели дать по морде, — помогаю я.        — И-и-и-или это традиции южного гостеприимства? — блеет Липучка.        — …или, кто там знает, может, они хотели полюбоваться на единственного, кто способен оценить местную кухню. К слову вот, угощайся, можем уступить сразу три порции. Надеюсь… гм… это паломничество… не нарушило никаких твоих планов?        — Нет, благодарю, — леденисто ухмыляется Мясник. — Я собирался поохотиться ночью.        Разносчик у стойки упирается и шепчет: «Да не пойду я к этим! Они, вон, говорят, чуть Вельекта не утопили в его же вине». Так что к нам крадётся хозяин. Совсем издерганный.         — Господин… за счёт заведения… может быть, виски, у нас в коллекции есть отличный год…        Липучка разевает рот, будто голодный птенец феникса. Мясник отвечает одним из этих своих взглядов: «Ты посмел меня прервать, я уже заказал на тебя рамочку».        Хозяина сдувает неведомым ветром.        — Собирался? — Пухлик малость потеет там на своём стуле. — Это надо понимать, как…        — О. Небольшая перемена планов, — Нэйш оглядывает нас, как гурман — блюда в меню. Выбирает, в кого первого всадить ножичек улыбки. — Знаешь, Лайл… я решил к вам присоединиться. Знаю, ты говорил, что помощь не нужна, но я подумал… понимаешь, пьяный яприль — случай нечастый. Ценные наблюдения… И небольшая подстраховка. Мало ли, что может пойти не так.        Мразь даже не скрывает, что собирается с нами рассчитаться. За весёлый денек в компании местных уголовников.        Лортен цветёт.  — Это прямо-таки любезно с твоей стороны! Как там было в поэме об идеальном гражданине? «Поможет и в драке, и в пьянке?» Упс, это местная застольная. Так я о чём- пара монет…        — Чёрта с два, — отчеканиваю я. И всаживаю клинок в стол. — Катись, куда шёл, нам хватит одного придурка на выезде.        — По-моему, это невежливо по отношению к Лайлу, — портит момент Лортен.       Пухлик только глаза закатывает и бормочет себе под нос: «Ну да, ну да, добивайте меня все». Только мне не до него: мы с Мясником сцепились взглядами и я швыряю его в улыбочку с размаху:        — Я старшая группы, и тебя в неё не звали, вали отсюда, а то…        — А то? — мягонько переспрашивает Палач. С самой казнящей улыбочкой. — Пустишь в ход атархэ? Или, может, вызовешь Гриз? Опасаюсь, что она как раз включит меня в группу — если учесть, насколько плачевно у вас обстоят дела.        Рукоять под пальцами греется и дрожит — нет, стоп, нельзя. Если разорусь от злости и бессилия — этому же подонку хорошо сделаю.        — Человеческих жертв не было, показаний на устранение нет.        — Устранение? — Нэйш достаёт с пояса дарт. Показательно крутит в пальцах, приподняв брови. — Кто говорит об устранении. Я собираюсь просто… слегка понаблюдать, скажем так. Если вдруг что-то пойдет не так… возникнет непосредственная опасность…        — Будто я не знаю, что для тебя лишний шаг — опасность!        — Ну, это всё-таки пьяный яприль, Мелони, — с издевательски серьезным видом сообщает Нэйш. — Кто знает, что случится, если он окончательно выйдет из-под контроля. Кстати, какие у вас варианты его поимки?        — Варианты? — кипит Пухлик. — Черти водные, ты что — думаешь, у нас их несколько? Ну, конечно, это же моё хобби — протрезвлять чёртову свинину, которая квасит, как мой дядька Трэйдон по праздникам…        Таверна вокруг нас стремительно пустеет. Позади слышатся звуки допивания недопитого и дожирания недожранного. Отодвигаются стулья, хлопают двери. Под тихое: «Да ну их, этих… говорят, это «морильщики» с Севера, они там все отмороженные».        Мясник только что не светится от самодовольства.        — Спокойнее, Лайл. Насколько я понял по твоим рассказам — бесполезно его протрезвлять, пока в окрестностях полно вина. Именно потому, что он слишком уж полюбил…        — …заливать за воротник, ага.        — У них есть воротник? — в ужасе спрашивает Липучка. — Мел?! У них что, есть воротник?!         — Сейчас и у тебя не будет.        — Деточки, деточки, — Пухлик поднимает мясистые ладони. — Никто никого не убивает, ладно? Во всяком случае, до той минуты, как мы не обратим к благу трезвости местного почитателя винных традиций. Да, свиночке-то, видно, понравилось расслабляться. К сожалению, теперь она ещё и знает, где найти настоящее винишко. С учетом нападения на давилку — рано или поздно она и в поместье Вельекта заявится. Где и нанесёт непоправимый урон алкогольной торговле в стране.       Всё бы ему шуточки дурацкие.        — Его ранить могут, — подаю я голос. — Вельект разошелся… если решит нанять еще каких южан-охотников — могут задеть.        — Понятно, — говорит Нэйш. Без нажима, но с нехорошим блеском в глазах.        Потому что если ранят — то всё. Раненый яприль — это бешенство. Бешенство яприля — это снесенные деревья, разбитые дома, затоптанные люди.       И устранение.        — Снотворное на него не действует, отрезвляющее действует, но…        — Недолго, — хмыкает Пухлик. — И всё равно трюк повторить не удастся. У Аманды запасы вышли, новое ей варить дней пять, в округе нигде не достанем такого количества. Покупать дорого, да и тоже время займет.        — Не в том дело, — обрубаю. — У яприлей тонкий нюх. Если ему не понравилось отрезвляющее — он на него и не купится.        — Боженьки, ну вот точно мой двоюродный дедушка Серлин — раз попробовал и потом ни в какую…        Липучка занимается тем, что пытается приманить хозяина. И изображает бутылку.        Хозяин из-за стойки тоскливо мотает головой и косится на нас.        — Усиленное снотворное из некрозелий?         — Угу. А ты знаешь, как эта дрянь на него подействует?        Некрозелья — сложные составы. На крови, с добавлением мертвой плоти. Опасная дрянь, такое в последнюю очередь нужно использовать, если животное вне себя.        Ну, или в стельку.        Мясник пожимает плечами и зависает над своим блокнотиком. Пухлик бормочет:        — Ну да, куча зелий тоже идет с пометкой «не принимать с выпивкой»… В принципе, мы могли бы накачать этой дрянью, — он ворошит в миске рыбную бурду. — Хотя не знаю, как там было бы с выживаемостью.        Минут двадцать пытаемся к чему-нибудь да прийти. В дурном вопросе «Как вырубить здоровенного яприля-пьянчужку». Результаты — чуть больше, чем ни шнырка. Ясно, что его нужно брать во время сна, после того как спьяну вырубится. Только вот на такой местности лёжку можно с полдевятницы проискать. А если ещё и спугнём — можем так все огрести, что Энкер за радость покажется.        — Сдаюсь, — разводит руками Гроски после того, как перебрали все основные ловушки и зелья. — От себя могу только предложить завязать с ним дружбу и научить культуре выпивки и закуски. Ну, или, к примеру, подсадить на что-то другое.        — Или ухлопать дурацкими шуточками, — бормочу я.        — Или, к примеру, всадить нож ему в спину, когда он отвернется, — сладко улыбается Мясник.        — А поможет? — оживляется Пухлик.        — Нет, но могу подсказать более полезные места для удара.       Я их обоих грохну в конце концов. Притом, что второй не шутит — от этого еще гаже. Похоже, придется дождаться, пока Грызи разгребется в Энкере. Неизвестно, как там у варгов с соединением, при пьяном животном… Ну, в крайнем случае, Грызи придется антипохмелки попить.        «И Морвилу, и всему питомнику», — смачно добивает внутренний голос.        Липучка бросает попытки изобразить жажду в пантомиме и разворачивается на стуле к нам.        — Постойте… постойте… кажется, меня осенило! Почему не вообразить, что яприль — это человек?         — Потому что это не человек, дурья ты башка!         — Но ничего не мешает нам это представить! — Липучка в запале машет руками, будто курица — крыльями. — Просто пьяный человек…        — В двадцать пудов весом, — подсказывает Гроски, опершись щекой на ладонь. — С рылом, изумрудной шерстью и четкой установкой: «Крушить!» — когда поранится.        — Ограниченность, — тычет в него пальцем Лортен, — ограниченность разума — это порок! На самом деле ничто не преграда для метафоры! Ни пуды, ни рыла… ни шерсть. Важно внутреннее родство!        — О да-а-а, я всегда верил, что эта тварь — перерождение моего троюродного братца Смерка…        — Все пьяницы — родственные души, — Липучка тычет пальцем в потолок. — Между прочим, из поэмы… хотя, может, это и мой афоризм, в любом случае, стоит записать. Так вот, я о том, что если мы проведём аналогию между человеком и яприлем — мы поймем, как яприля можно излечить от пьянства!        — Ну, мы можем подождать, пока он отчается, — бормочет Пухлик, зевая. — Начнет занимать у всякой швали, пустится в азартные игры, окончательно опустится и, глядя на слёзы своей жены, задумается о своей непутёвой жизни. Или мы можем найти хорошенькую яприлиху, которая его полюбит и вызволит со дна свинообщества.         — В общем, представим, что это — яприль, а яприль — человек, — не сдается Лортен, тыкая в миску с мерзкой бурдой.        — Он мне глубоко антипатичен, — выдает Гроски.         — Верно! Потому что он пьёт. Вот, — разошедшийся Липучка ищет бутылку, но потом просто придвигает к миске соль. — Он пьёт, а после того, как выпьет — он делает — что?        — Ищет грязных утех? — предполагает Пухлик.        — Идёт вразнос, — говорю я.        Нэйш молчит и смотрит. Кажись, он уже из нас новый каталог в голове составил.        — Вразнос! — буйно радуется Бабник. — А нам нужно что? Чтобы он спал.        Вываливает бурду в миску Пухлика. И переворачивает свою.        — Но с другой стороны — почему же он тогда не спит?        — Потому что душа просит компании? — предполагает Гроски. — Я вот тоже, бывает…        Тут я на него цыкаю. Потому что за всей этой мутью начинаю различать — вот странно-то — мысль.        — Он спит. Когда мы к давилке прибежали… он же почти уснул. Там, в погребе Вельекта. Просто потом перепугался, вскочил, ну и протрезвел наполовину, видимо. Значит, его всё-таки вырубает от алкоголя. Просто в случае с отходами из жмыха — градус ниже. Да и не съест он столько. Вот он и веселится, пока его не сморит.        — То есть, он вроде как в подпитии? — переспрашивает Пухлик. — Весёлый пьянчужка, который лезет, к кому ни попадя, потому что у него в кармане было только три медницы, и хватило только на одну бутылку?         — А если б было пятнадцать медниц — он бы залился до горла и уснул под столом, — отчеканиваю я.        — А эту аллегорию уже я не понял, — выдыхает Лортен.        — Насколько я понимаю, — любезно поясняет Мясник, — они собираются подобное лечить подобным.        — Вызвать вторую пьяную свинью?!        Пока Палач просвещает Липучку, мы с Пухликом действуем. Вернее, считаем.         — Сколько понадобится? Боженьки, Нэйш, да одолжи ты листок, а то она прямо на столе цифры вырезает.         — Двадцать пудов… с учетом степени в подвале Вельекта… Галлонов шесть в него влезет только так. Проблема в том, что если вдруг не доберем до нужного градуса, рискуем огрести проблем.        — Ясно, валить нужно с одного разу, чтобы надежно. И если воспользоваться методом аналогий…        — Я знал, что ты оценишь!        — …то может, нам нарушить первое правило алкоголика?        Липучка затыкается. И вид имеет малость ошеломленный.        — Ты же не о том, чтобы…        — Да, — Пухлик встает — нет, прямо-таки вырастает над столом. — Я предлагаю смешать.        Компания пьянчуг, которая еще не утянулась за дверь, давится спиртным.         — Ему это может повредить, — обрубаю я. — Может взбеситься или заболеть.        — Отчаянные времена требуют отчаянных решений, — отрезает Гроски. — Эй, хозяин?        Бедолага притаскивается с двумя разносчиками за спиной. И на всякий случай — со шваброй в руке. Готовый обороняться от злых северных морильщиков.       Гроски убивает хозяина наповал широчайшей улыбкой.        — Мы, знаешь ли, дозрели для заказа. Значит так, нам бы с дюжину вина… послаще, десертное есть? А крепленое? Так, четыре виски, четыре рома… пиво… шесть. А настойка? У меня тут, знаете ли, есть один рецептик…         — У тебя деньги-то на это всё есть? — спрашиваю устало, потому что Пухлик пышет уверенностью слишком уж сильно. Так, что и в меня попало. — Или к Вельекту пойдем?        — Я заплачу, — ухмыляется Нэйш и кидает на стол золотницу. — Думаю, за такое зрелище можно было и больше отдать. Теперь ты понимаешь, почему я хотел составить вам компанию, Мелони? Не представляю, чтобы кто-то хотел это пропустить.        — Я представляю, — откликается Пухлик, который помогает обалдевшему хозяину таскать бутылки. Напарывается на мой взгляд и мужественно признается: — Вот лично я хотел бы быть в Энкере.