Путь варга-1: Пастыри чудовищ

МЕЛОНИ ДРАККАНТ        — Уймись, — говорю. — Герой-любовник. Морковка бубнит что-то насчёт того, что и его тревога вообще-то естественна. И вовсе он это не из-за Гриз Арделл. Просто там же ещё Пухлик!        — Ты ещё Мясника вспомни, ага.        Обижается, умолкает на всю дорогу до замка Шеу. Куда нас выдернула Грызи через «сквозник». В своей обычной манере: «О, привет, тут окопалась шайка разбойников, человек тридцать, Лайл у них, я вызвала Нэйша, собираюсь пойти и поговорить с их главным».        От таких новостей Морковка чуть крылья себе не отрастил. Как он нёсся к пристани — залюбуешься. Его бы воля — он бы в воду нырнул и толкал гиппокампов сзади.        — Да она страховку взяла, — говорю, чтобы он перестал нервно сигать туда-сюда в «поплавке». Морковка косится подозрительно — видать, решил, что я про Мясника.        Когда я пришла в питомник — Морвил там был уже больше года. Грызи приволокла его с Псовых Боёв, где знатные подонки зверей между собой стравливают. Сначала один магнат организовал у себя в угодьях поединки керберов и болотных сторожевых, потом подтянулись другие породы псовых и куча знати и магнатов, дальше пошли в ход вообще все звери в Кайетте, набежали торговцы… в последние годы вот и охотнички свою удаль показывают против зверей — кто кому первый отворит кровь. Захватывающее зрелище для полудурков.       Чуть ли не самое мерзкое, что там есть — кровавые бега алапардов. Выпихивают их на огороженную узкую и длинную беговую полосу после трёх дней голода — по шесть штук сразу. Впереди свешивают окровавленный шмат мяса — ясно, что голодные звери рвутся к нему со всей своей скорости. Их ещё и тренируют особым способом: кто подшибёт по пути всех противников — тот победил.        Морвил был алапардом молодым и ещё неопытным, потому его подшибли очень серьёзно — ещё и клыками от собратьев досталось. Хозяин — какой-то придурок из Ирмелея, — понятия не имел, что делать с раненым зверем. Он, видите ли, в первый раз решил показать себя на Псовых боях — влиться, так сказать, в интересное общество.        Алапарда он сдал Грызи бесплатно, как только она пригрозила сообщить в Ирмелей, в Службу Закона. Там сурово относятся к гражданам, которые влезают в подпольные бои.        — …в общем, придурок вернулся к себе в поместье напуганным, а Грызи привезла Морвила в питомник. Подлечила. А он так к ней привязался, что отдать или продать был совсем не вариант — затосковал бы. Отпустить — тем более никак, он рождён в неволе, не умеет ни охотиться ни территорию защищать. Повезло ему, что Грызи каждый год на Псовые бои мотается.        И вечно оттуда притаскивает кого-нибудь — правда, не всегда такого милого, как Морвил. Пару лет назад, например, притащила чёртова Мясника Нэйша — лучше б полдюжины гарпий пополам с драккайнами.        Морковка слушает, посапывая, нетерпеливо глядит в воду за окном «поплавка». Я рассказываю о тренировках Морвила. И о том, как они с Грызи иногда отправляются на выезды — у них это наработанное дело, хоть и нечасто поразмяться приходится. Волноваться можно разве что за разбойников, которые окопались на Триграничье.       Когда прибываем на место, Морковка сигает из «поплавка» первым. Несёмся к замку втроём: он, я, и ещё Пиратка — потому что она знает дорогу и потому что «Замок штурмом брать без меня, оболтусы?! Да вы там, как слепые кутята, угробитесь! Сколько у вас абордажных схваток за плечами, а?!»        В общем, добираемся со скоростью Фрезы. Понятно, не успеваем к самому интересному. Когда подходим — за стеной слышны сплошные стоны.        Ворота закрыты, Фреза подкидывает нас через стену магией воздуха. Потом перебирается сама и фыркает в ответ на обалдевшие глазки Яниста:         — Небось, сколько парусов надула за годы!        Во дворе куча клеток с бестиями. Игольчатники и керберы на цепи. Славные ребята, только слишком уж костлявые, в шрамах… кто-то и покалеченный. Видно, Грызи им сумела кой-что растолковать, так что нам машут хвостами изо всех сил, приветственно погавкивают и подвывают. Гарпии возбуждённо подскакивают в клетках, заводят вопросительное: «Уррра-оу?» Голодные.       Мысленно обещаю им сразу же и вернуться и всех-всех с собой забрать. Стоны слышатся из-за угла, а перед входом раскинулись три тела. Разной степени покоцанности после встречи с боевым алапардом. Поломанные конечности и отшибленные внутренности. Один ещё пытается трепыхаться и влепить по нам огнём, но Пиратка его тут же и припечатывает ударом воздуха.       — Тьфу, — сплёвывает сквозь зубы. — И не размяться, а! Во со своим кошаком наворотила!       В холле валяются двое скрюченные от боли. Тут прошёлся Мясник. Потом они с Грызи разошлись на зачистку здания: она с Морвилом — туда, где коридоры пошире, Нэйш — туда, где алапарду сложнее развернуться.       Судя по воплям и грохоту наверху — дело как раз заканчивается. Где-то на втором этаже.        Шепчу Дару — веди, давай, и иду по следам Грызи и Морвила. Кое-где попадаются тела. В основном разлеглись после парализации кнутом. Алапарду в помещении не разогнаться, так что Грызи не рисковала: пользовалась чутьём зверя, смотрела его глазами. Отслеживала противников, ныряла под магические удары и лупила кнутом. Если противников было двое — вступал Морвил.        — Кто ж так бьёт, — брюзжит Пиратка. — Милосердие, так через косяк! Да они ж через полчаса глазами лупать будут, а-а-а-а, чтоб её… Идите вперёд уже!        И принимается вязать тех, кто только парализован. Их же ремнями.        Идём медленно и осторожно, хотя Рыцарь Морковка прямо рвётся вперёд. Но коридоры тёмные, узкие. Могут быть засады, которые Грызи не «сняла». Тут бывшая военная крепость, пропасть тайников. Наверняка ещё и кто-то из уродов решил по комнатам отсидеться, чтобы при случае сбежать. Дар ведёт хорошо, и парочку местных мы таки находим — по пыхтению. Усыпляю их «Бирюзовым сном» — как раз хватит на человека, если подкинуть поближе к тайникам, где они схоронились.        Морвил соскальзывает к нам навстречу, когда начинаем подниматься по лестнице. Приветственно ворчит, бодает моё бедро золотистой башкой. Усы у него малость подпалены, по морде прошла царапина, будто с сородичем дрался — где-то зацепили. Но вид гордый невообразимо.        — Мряк!        — Ага, молодец, — соглашаюсь я. — Как ты их всех тут, а? Давай, показывай дорогу.        Сверху слышны голоса, но это больше не крики и не драка — Грызи с Мясником привычно выясняют отношения.        — …думала, у тебя это в правилах — приводить всех с выездов живыми.…        — Чисто теоретически, аталия, Лайл сейчас не на моём выезде — он же вызвался поехать в Трестейю один?        — Это причина, по которой ты наплевал на мою просьбу?        — Ну, мне показалось, что тебе здесь не помешает помощь. Лайл Гроски не пропадёт, будь уверена. Скорее всего, он в какой-нибудь уютной норке.        Отвратный смешок сквозь зубы. Даю отбой Дару, слышимость падает, только вот мы же и так уже близко, слышу, как Мясник договаривает:         — Если, конечно, он ещё здесь, а не на пути к виру.         — Прекрати. И затяни потуже.        Обнаруживаем парочку в зале средней запущенности. Столы, ковры, карты, кружки. То ли местная столовая, то ли место досуга. Три тела за перевёрнутыми столами. Грызи присела на стол, который ещё не перевёрнут, и Нэйш бинтует ей предплечье.         — Так пойдёт?        Увидев нас, Грызи с чего-то заливается краской так, будто мы на семейную сцену подоспели. Морковка, напротив, выцветает с лица.        — О, Единый, госпожа Арделл, вы ранены?!        — Чепуха, — отмахивается Грызи. — Вылетел прыткий балбес с огненным амулетом, а Морвилу как раз слишком быстрый Стрелок попался. Благо, первую дюжину мы ещё во дворе вырубили, дальше уже проще было…        — Едва ли их здесь больше сорока, — влезает Нэйш, который бинтовать перестал, но так и торчит рядом с Грызи и вызывает этим у Морковки тихий тик. — И после тревоги многие облегчили нам задачу — спустились на первый этаж. Кажется, растерялись без чёткого руководства. В любом случае, где-то здесь могут быть затаившиеся крысы — присоединишься к охоте, Мелони?        На самом Мяснике, понятно, ни царапинки — клятый Дар Щита, когда уже этот урод огребет за всё хорошее… Открываю рот, чтобы услать Палача так далеко, как могу.         — Тише.        Грызи, поморшившись, поднимается со стола. У неё здоровенный синяк на щеке, и ещё она прихрамывает.        — Нужно найти Лайла, зафиксировать всех, кого мы повязали, и глянуть — кто мог сбежать, особенно главаря. Скорее всего, в подвале подземный ход. Мел, они живым грузом торговали — нужно поискать, где держали… товар. Вызвать сюда законников. Но главное — найти Лайла.        Интересно, каким боком Пухлик ко всей этой круговерти. Грызи рассказывать явно не собирается. Мясник выскальзывает через другую дверь — пошёл шариться по подвалам. А нам остаётся искать Пухлика, так что идём обратно: я и Морвил, Грызи и Морковка, который нарезает вокруг неё круги («Вы точно не ранены? Может, вам лучше опереться…»).        — Мешаешь, — цыкаю на него.        Опять взываю к Дару — разрастаются, приближаются стоны, завывания ветра в трубах, ругательства и топот где-то в правой башне — там точно кто-то засел.        Пухлика искать уже не надо: он на первом этаже. За компанию с Пираткой пакует молодчиков, которых вырубили Грызи и Морвил. И вовсю разливается о чём-то, чему был свидетелем: «А потом, чесслово, не вру — она достаёт кнут… эти олухи её не обыскали… и преспокойно выходит себе в окно!»        — В порядке, Лайл? — интересуется Гриз, когда спускаемся. Пухлик кивает, заворачивая в верёвки очередного парализованного.        — Лучше не бывает — разве что мне теперь годик придётся успокоительного попить. Боженьки — что это было вообще? И часто ты возишь с собой эту вот котеньку?        — Ым-м-мрым, — веско вставляет Морвил и облизывает царапину на морде.        — …потому что это выглядело так, будто ты собралась устроить тут день памяти Энкера и вырезать весь замок и немножко меня тоже.        — Извини, что так резко, — мягко отзывается Грызи. — Но я говорила — не люблю, когда запирают живых существ… и кто знает — успела бы я вызвать законников или нет. Пришлось прибегать к страховке. Ты не пострадал?       Видок у Гроски малость встрёпанный и перепуганный будто. Но мотает головой он вполне себе энергично.        — Когда Эрлин рванул распоряжаться своими ребятами — я благоразумно отошёл в стороночку. Ну, а когда вы начали тут разборку… откуда, кстати, взялся Нэйш? Ты, значит, малость разведала территорию, потом вызвала подмогу, а потом уже дала себя повязать?       Фреза закатывает глаза — мол, разговорчики бы вам тут! Морковка топчется без дела и посапывает — словом, мешают. Отхожу от них подальше и вслушиваюсь пристальнее — разбираю что-то вроде слабых всхлипов.       Грызи с Пухликом разбираются — как что было. Она кивает: верно, сначала добралась до замка, обошла стену, присмотрелась, как можно перебраться, под маск-плащом перелезла, дальше посмотрела внутренний двор, опросила животных в клетках. Потом пришлось вернуться, вызвать подмогу, дождаться Нэйша, дать указания ему, Фрезе, Морвилу.        — Ты был внутри, но я же не знала — что с тобой. Пришлось позволить повязать себя — риск, конечно, но…        Морковка слушает и вздыхает прерывисто — наверное, прикидывает, как Грызи рисковала (он просто не видел питомник Гэтланда с бешеными зверушками). Я машу рукой: так, примолкнуть всем! Поймала наконец-то направление, вон оттуда, из глубины замка и будто бы из-под земли.        Идём. Пухлик с Грызи обмениваются догадками про какого-то Эрлина. Видно, главная здешняя мразь. Стараюсь не вслушиваться — главное след не потерять. Проходим зал за залом: некоторые заброшены, другие похожи на казармы, третьи смахивают на кабак.         — Так и знал, что в местные подвалы не один спуск, — бормочет Пухлик, когда возле кухни находим дверь, а за дверью лестницу. Спускаемся, обнаруживаем тёмные проходы с дверями, проходы тянутся не пойми-куда. Но звуки, которые я слышала — неслись из-за ближней двери. Дёргаю ручку — конечно, заперто.        Из-за двери уже явно несутся испуганные вскрики и перешёптывания.         — А ну, посвети, — просит Пухлик Морковку. Тот каким-то чудом не посеял сумку с фонарём. — Сейчас поглядим, как с этой дверкой договориться…        Что-то делает возле замочной скважины — дверь поддаётся мягко, даже без скрипа.        Я уже знаю — что будет там, за дверью.        Только всё равно мерзко. ЛАЙЛ ГРОСКИ        Всё складывалось даже слишком гладко. В подвале я обустроил всё так, будто местный главарь и его помощничек сошлись в поединке и оба проиграли. Поменял положение тела кузена. Посильнее разрядил его защитный артефакт — на случай, если будут шерстить. Прозрачная картина: вот входит главарь, они с его помощничком начинают выяснять отношения. Первый удар наносит Рахи — с Печати, огнём, Эрлин отражает этот удар артефактом, после этого активирует второй артефакт, а Рахи с левой метает нож.        Нож вот только пришлось оставить в ране. Но я как-то не занимался тайным ножеметанием перед членами ковчежного «тела», а Следопыт едва ли унюхает след моей ладони там, где всё забито запахами крови и несёт серой из тоннелей. Словом, смотрелось всё правдоподобно, я ухитрился даже не перемазаться в крови, поднялся из подвала, пробежался по лестницам и ещё успел перебаламутить пару-тройку парней Эрли, которые не успели попасть под раздачу: «А-а-а-а!!! Это алапард! Скорее, нужно забраться повыше! Приказ Эрлина!»        Заботливо препроводил парнишек в башню и уже там запер покрепче. Потом отправился на поиски своих, побродил малость и отыскал Фрезу за связыванием пленников.        Фреза отнеслась к моей версии событий, в общем, благодушно. Арделл тоже. Во всяком случае, ей я описал в общих чертах — мол, Эрли рванулся вон из комнаты командовать, а я остался на втором этаже, решил навести малость суеты, как мог, спутал местным обитателям карты, а некоторых так даже запер. И она коротко кивнула на ходу, осведомилась только:        — Думаешь, Эрлин Троади попытается сбежать?        — Пожалуй, — откликнулся я. — Он упоминал, что тут есть подземный выход. Правда, не показывал, где.        Больше она не стала ничего спрашивать — то ли и так понимала слишком хорошо, то ли её занимало другое. Покосилась только с тревогой — мол, ты как, Лайл?        Ничего, — отмахнулся я устало. Видишь, цел… вполне в своём уме. Потом поблагодарю тебя за то, что пришла. И переживу это всё, непременно. Не бойся, хуже не будет.        Хуже всё-таки стало — в подвале, перед дверью, из-за которой слышались всхлипывания. Во-первых, я засветил один из отпирающих артефактов, которые отыскались в кармане у Эрлина — но тут ладно, мало ли где и у кого я мог его свистнуть, вряд ли такая штука была одна на замок.        Во-вторых…        Они почти не обрадовались нам. Те, о которых мне так не хотелось догадываться во время нашего с Эрли разговора. Живой товар, предназначенный на продажу в Тавентатуме.        Девушки и парни. Рассованные по четырём широким камерам (остальные мне тоже пришлось вскрывать). Лет от четырнадцати до двадцати, наверное, а есть парнишки около двенадцати или младше.        Оковы, блокирующие Дар — на тех, у кого есть Дар. Много «пустых элементов». Худые лица, перепуганные взгляды. Грубые тюфяки на полу. Вёдра с гнусным содержимым. Синяки и стёртые следы на запястьях.        Рифы в миниатюре. На полсотни человек.        И слабые, неверящие всхлипывания в ответ на заверения Гриз Арделл в том, что всё, уже всё, всё будет в порядке…        Мел ругалась. Сплетая ругательства из Велейсы Пиратской во что-то воистину аристократическое. Олкест свою суженую не одёргивал и только поминал Единого поминутно. Алапард рвался знакомиться, Арделл его отпихивала от камер и вещала без умолку:        — Оковы сейчас попытаемся снять… вы голодные? А вода у вас есть? Фреза, нужно припасов тут поискать, потом ещё бы укрепляющих зелий… Янист, вызовите уже законников, без них опасно выводить людей, вдруг кто ещё здесь ошивается. Спокойно, спокойно, не бойтесь, всё сейчас решим…       Я стоял в коридоре — на подхвате. Готовый засуетиться и понестись, куда прикажут — лишь бы не видеть их глаз. Крыса внутри шипела что-то зловредное — что-то насчёт того, что Арделл-то была права, когда говорила про истинное лицо моего кузена. Так что, вроде как, я и не должен жалеть.        Внутренний грызун помогал маловато. Появление устранителя из темноты он и вовсе проморгал: я повернулся на голос Гриз, а когда повернул голову обратно, вынырнувший из тоннелей Нэйш уже стоял в двух шагах. Глядя на меня с неподдельным интересом.       — Ну надо же, Лайл. Надо же… Кто бы мог подумать.        Как это я не сообразил, что один из присутствующих всё-таки может опознать нож. Просто потому, что я этот самый нож ему как-то раз в карман сунул. Он же его ещё потом мне на ладони протягивал, говорил ещё — отличная балансировка…        А теперь посмеивается так, будто того и гляди аплодировать начнёт. Умница, хороший мальчик, Лайл. Превышаешь ожидания.        — Кто бы мог подумать, что ты на такое способен. Кровь на руках — да, но это… Кажется, я тебя недооценивал, а? Так что… может, мне стоит об этом помнить?       Откуда он узнал про Эрли — настолько тщательно копался в моём деле? Или расколол по старой памяти кого-нибудь из здешних ребят, прежде чем вырубить? А, да какая разница. Устал. Я поманил «клыка» поближе, и тот слегка наклонился, показывая, что он весь внимание.        Тогда я прихватил за лацкан сюртук из таллеи и дёрнул так, чтобы холодные глаза убийцы оказались прямо напротив моих. Прошипел в лицо:        — Так помни! Помни — и не поворачивайся ко мне спиной.        — Или? — поверх запястья легли цепкие пальцы, «клык» наотмашь полоснул улыбочкой, и я знал, что ещё секунда — и придёт боль, и я пожалею о сказанном, только было как-то глубоко наплевать.        — Что происходит? — осведомилась Арделл, которая как раз вынырнула из камеры. — Лайл, нужно с оковами разобраться, поищешь кристаллы, которые их отмыкают. Нэйш, встретишь законников, и для тебя будет потом ещё одно поручение — надо съездить кое-куда.        Пальцы с запястья убрались. Я тоже перестал сжимать таллею в горсти. Арделл окинула нас рассеянным взглядом, качнула головой — мол, нашли когда… Потрепала за ухо Морвила, который приветственно ткнулся ей в бедро.        И выдала в пространство:        — Надеюсь, сюда хотя бы явится не Тербенно. И без него дел невпроворот.        Крыса внутри зловеще расхохоталась. У неё были кое-какие идеи о том, как должен бы продолжиться один конкретный Корабельный день. ЯНИСТ ОЛКЕСТ        — Эй! Чего квёлые, как трёхдневная сельдь на рынке? Тудыть-растудыть, про церемонию Корабельную забыли?        Я всё жду, пока сосед по комнате скажет что-нибудь выразительное, однако со стороны Лайла Гроски летит только выразительное молчание. Тогда говорю:        — Она же это пошутила, да?       Какие могут быть церемонии после такого дня.        Наплывает, накатывает волнами: рычащие калеки в клетках, стонущие тела в коридорах, сдавленные рыдания, и полудетские ладошки тянутся — чистые, без Печати… И всюду расхаживают законники, сквозь зубы сетуют: «Корабельный день, да какого ж!» — осматривают комнаты, сковывают преступников, выводят или допрашивают на месте. И посреди всего этого — разумеется, Тербенно в сером плаще, швыряет распоряжения направо-налево: «Отчитайтесь мне по состоянию раненых!» «Осмотрите дальние комнаты!» «Организуйте поиски главаря!» «Вы, госпожа Арделл, не путайтесь под ногами, мы ещё поговорим о ваших методах». Законник ухитрялся быть сразу всюду — по большей части, создавая хаос и неразбериху, и непонятно — что было бы с несчастными пленниками, если бы не мы… не Гриз Арделл.        Мелони занималась животными — до них Тербенно не было дела, хотя законник всё-таки вставил что-то о «полном списке» и «порядке отчётности». А тех, кого едва не продали в рабство, нужно было согреть и успокоить, и накормить, и умыть, и объяснить, что с ними будет теперь…        «У нас тысяча дел, господин Олкест!» — Морвил жмётся к её ногам, мурлычет, и летят мгновенные распоряжения — будто лёгкие брызги воды: Гроски, найди тёплые вещи, Олкест, вы хорошо готовите, займитесь (она помнит!) Запах травянистых притираний и успокаивающих зелий, «Аманда, мне тут укрепляющее нужно, через Мел передай!» (это в Водную Чашу), ещё четверых девушек привели сверху — мерзавцы их держали «для развлечений».        Пустые взгляды, немая покорность судьбе, синяки на скулах, порванные одежды. Имена и названия деревень. Тильвия и Вейгорд, короткие и жуткие истории от «Меня из сиротского дома продали» до «Да папка задолжал, пришли ночью». Поварешка дрожит в руке, кто-то срывается в истерику, я кому-то обещаю, что всё совсем-совсем скоро будет хорошо, все вернутся по домам — «А у меня нету дома», Единый, помоги мне не опустить рук и не расплакаться вместе с ними.        Серое лицо Гроски — он всё куда-то пропадает, его, кажется, допрашивают. Взвинченный и раздосадованный Тербенно в коридоре: «Я хотел взять его живым!» Тонко ноет висок, Арделл спорит с каким-то седоусым законником, тот качает головой: «Триграничье, межотчётный период… разве что на перевалочную базу столько. Кого-то к лекарям, кому есть куда идти — допрос, потом домой…» Является с улыбочкой Нэйш: «Высокородные попечительницы королевского питомника готовы оказать посильную помощь в размещении».       Виры, дворы, холлы, приторные улыбки: «Ах, в Корабельный день мы особенно рады приютить!» Липкие взгляды и жеманные жесты, хочется вернуться в пропитанный рыданиями замок Шеу — «Вы же нам расскажете, как всё было… ох, господин Олкест, не так ли, не имела чести». Вкрадчивый шепоток над ухом: «Расслабьтесь, господин Олкест. Вы легко их очаруете — а вы же хотите получше выполнить распоряжение Гриз? Жаль, конечно, что вы не смогли составить нам с ней компанию… в момент кульминации. Но общество Мелони это окупило, так ведь?»       Сам удивляюсь, что не сказал и не сделал чего-нибудь опрометчивого — наверное, я был слишком ошеломлён. А страницы дня неумолимо листались, потом был питомник, и недовольные физиономии вольерных, лишенных праздника в семьях, и суета возле клеток — промедлили с вечерним кормлением, нужно нарубить, нарезать, отнести, подать зелья и бинты, помочь Арделл собрать разборную клетку, проверить грифона Ирла, не столкнуться с испуганной Уной посреди дорожки…        А сейчас ноги ноют и на мою несчастную голову словно водрузили все тома «Энциклопедии Кайетты», и перед глазами плещется немолчное море — всё из этого бесконечного, выматывающего дня. И если я встану с кровати — то только чтобы лечь на воду, и поплыть по ней куда-то вместо корабля — в море или в Бездонь, всё равно, только бы с меня смыло всё, что было сегодня.       Дверь распахивается, и за ней теперь Мелони. Собранная и решительная, будто ей не пришлось пробежать больше моего. И в руках кораблик — отчего меня тут же швыряет в прошлое, в Дракканте-касл, в другие Корабельные Дни.        — Морковка, подъем! Пошли соблюдать тупые традиции. Ты там в своей общине не забыл, как кораблики пускать?        Это почти что прежняя Мелони — и её зову нельзя противостоять: встаю, сдерживаю стоны (ноги! ноги и поясница!), выхожу в коридор, потом только вспоминаю: у меня же нет корабля, я не собирался…       Кораблик мне даёт Фреза: «Специально резала, для таких вот остолопов забывчивых, растудыть!» И ворчит, что вот, не напасёшься, позабывают традиции в своих Алчнодолах и общинах Единого, абордажную кошку мне в… Тут я наклоняюсь и от рассеянности целую Фрезу в сухую щёку, и бывшая пиратка так и не досказывает — где должна была оказаться абордажная кошка.        Потом мы все идём к пристани и нас окружает прохладная ночь. Чуть подмораживает, и в небе пропали тяжёлые волны облаков — рассеялись, оставив лёгкую пену на искристом покрывале. И бледный парус месяца.        От коттеджа Лортена доносятся разудалые песни, и яприли в загонах подпевают. Ворчат и взрыкивают ночные хищники — песнь питомника, ставшая привычной… Я несу лёгкий кораблик из яблоневого дерева, пальцы чувствуют резные завитушки, и мне почему-то очень важно быть здесь и сейчас у воды, со всеми. Словно один из причудливой, разношерстной стаи, место обитания которой — питомник.        Мы не смеёмся и почти не разговариваем, даже маленькая Йолла шествует чинно и помогает освещать путь. У каждого — светильник, от изящного бронзового изделия в руке Аманды до простого фонаря, у Мел. Каждый — освещает дорогу другому: Фреза, и Уна, и Гриз… и я. Все вместе мы спускаемся к тёмной воде — и по реке неспешно плывут желтые, оранжевые, красноватые пятна света…        Сонное ржание, бульканье из глубин… это приветствие гиппокампов. Ставим фонари на дощатый настил и готовимся сосредоточенно, в шаге друг от друга. Аманда поправляет на своей шхуне ленты, Йолла укладывает сласти в коробочке на палубе, тихонько выкликает имена своих братьев и отца.        Арделл тихо расправляет парус своего корабля — он у неё лёгкий, чуть серебрится, наверное, тоже мастерила Фреза… Чьи имена там, на парусах? И что она собирается уложить в трюм — так, чтобы ушло на дно мёртвым грузом? Лицо у неё печальное, и взгляд уходит туда — в тёмную воду, по которой разбегаются искры — отражения звёзд…        — Полночь скоро, — говорит Фреза. — Гаси-зажигай.        Мы прикрываем в фонарях заслонки — и ночь становится гуще и будто бы свежее, с реки налетает ветерок и поёт свою песню речным ивнякам. Тогда загораются фонарики по мачтам — бронзовые и медные, маленькие маячки, в которых — кусочки желчи мантикоры или осколки ракушек флектусов, или капли светящихся зелий из панцирей светляков-гроздевиков.        — Пой, Аманда, — тихо говорит Арделл из темноты. Песня нойя взлетает, будто яркая лента — и перевивается с песней ветра и песней питомника. Аманда поёт на родном наречии — медленную провожальную песнь — и я не знаю слов, но, кажется, знаю — о чём…       Прими, вода, — говорит песня. Год подошёл к концу, и он был сладок, и он был горек. Так пусть же сладость останется, а горечь уйдёт. Мы складываем её в трюмы наших кораблей и пускаем их плыть. Пусть плывут, покорные воле, пока ты не возьмёшь их, и вымоешь из трюмов горечь, и вберёшь, и растворишь в себе.        Корабли один за другим ложатся на тихую, гостеприимную грудь воды: большая шхуна с алыми резными бортами, убранная лентами, и неприметный кораблик-тень, и пиратский барк, и приземистый шлюп — один за другим, пока во флотилии не становится восемь кораблей. Они покачиваются, будто пробуя воду и раздумывая — плыть или нет — покачиваются и хлопают парусами, но песня будто подгоняет их — и они начинают путь.       Плывите, — говорит им песня. Идите в Водную Бездонь, к тем, которые ждут от нас весточки и памяти — и принесите им весть и память. А то, что лежит в ваших трюмах — пусть упокоится на дне и никогда не всплывёт. Этот год прошёл — пусть уйдёт горе, и тревога, и дурные мысли. Прими, вода.        Корабли, колыхаясь, начинают уходить: лёгкий серебристый силуэт с голубоватым светом фонарика, и ясеневый бриг со сладостями, и детский, неумело выструганный кораблик, и мой, яблоневый тоже: фонарики на мачтах бросают блики в речную воду, разбрызгивают огоньки — серебристые, и бирюзовые, и охристые, и лимонные, и тихо-тихо покачиваются борта. И я вдруг осознаю, что больше такой ночи не будет — стремлюсь захватить, зацепить побольше всего, чтобы вспоминать после.       Арделл строгим взглядом провожает флотилию (о ком думает?), приподнялась на цыпочки Йолла, вытянула шею. Мел стоит рядом — и я вижу её усмешку, задумчивую и чуть-чуть горькую… Думает ли она о своей тётке — или, может, о родителях?        А Аманда откинула голову и поглядывает то на свой фонарик (он самый высокий), то на луну, и поёт.       Провожайте, — говорит песня, — провожайте ваши обиды и горести, и сомнения, и потери. Взгляните на огни ваших кораблей — и освободитесь от груза. Как борта корабля омывает вода — омойтесь и вы и станьте чище, потому что корабли уже уплывают, и с ними — год, и всё дурное уходит и не вернётся больше. Прими, вода.       Запоздало я вспоминаю — что так и не подумал, что должно быть там, в трюме моего корабля. И я понимаю, что это лишь старая традиция, но не могу перестать думать — и кажется, что мысли долетают и ложатся — то ли внутрь бортов моего корабля, то ли просто в тёмную воду.       О Ималии Венейг, которую вода взяла нынче. И о своих тревогах — пусть канут глубже. О моих заблуждениях и несправедливости. О сомнениях.       Я наблюдаю, как ночь проглатывает мой уходящий от меня корабль со странным чувством — будто это значит многое. Будто выбор мой сделан давным-давно, а то, что я стою теперь на пристани вместе с остальными — просто его продолжение. «Прими, вода», — шепчу я, и часть меня словно уходит в холодную воду — то, что связано с кораблями и волнами, и дальними берегами. И остаётся лишь маленькая пристань на берегу реки, и печальный профиль, чуть подсвеченный луной с неба, да песня нойя о том, что нам всем нужно надеяться на лучшее — потому что ночь проходит, и будет утро, и придут чистые воды.       А огоньки там, в ночи, на чёрной искристой воде мельтешат и уходят дальше, и дальше, и дальше… И ночь глотает их один за одним — растворяются в ней, как горе в воде…       Последней в ночи тонет песня. ЛАЙЛ ГРОСКИ        Над водой догорели корабельные огоньки, погасла песня нойя. И я отступил от пристани. Прокрался на мягких лапках, не скрипнув ни единой доской. Пошёл вдоль берега — не спеша, стараясь только слиться с зарослями ивняка, стволами, кустами, ошмётками листьев. Мимо пробежала Йолла — не заметила. Отлично. Авось, остальные тоже не увидят недостачу. В конце-то концов, я так хорошо, так умело смешивался с тенями, что мне даже ни одной улыбки Аманды не перепало, а уж она-то их разбрасывала в разные стороны.        Арделл, правда, всё равно посмотрела из темноты — напоминанием о разговоре ещё в замке Шеу.        Она как-то вывернулась из хаоса, в который обратился весь замок. Положила на плечо руку. Выдохнула:        — Эрлин Троади…        — Знаю, — буркнул я, стараясь поглядывать на целую груду одеял. В одеяла предполагалось кутать пленников. — Нэйш уже… сообщил.        Нужно же было как-то объяснить премилую сценку с «клыком», которую Гриз пронаблюдала до этого.        — Слушай, насчёт того, что… тогда, в комнате. Того, что я говорил…        Арделл махнула рукой — забудь. Ну да, как там говорит про неё нойя? Карменниэ — лучшая из людей?        — Я… не знал, чем он занимается. Он не говорил о товаре. Вернее, как-то странно обмолвился, но я, наверное, даже допускать не хотел. Идиот я, верно?        — Ты не видел его четырнадцать лет, — напомнила Гриз тихо. Великодушно обошла жестокий вопрос: а если бы ты узнал — чем он занимается, что бы делал? Только вот грызун безжалостно впился изнутри: у нас тут момент истины, живо вываливай что-нибудь душераздирающее, ну!        — Да. Тогда, знаешь ли, всё было иначе. А может, не иначе, а я так видел. Мы с ним с восьми моих лет вместе были, так что я не мог посмотреть со стороны. Или не хотел.        Тёплая рука на плече казалась непомерно тяжёлой.        — Ты сердишься, что я вмешалась?       Грызун верещит что-то такое, да. Насчёт «да я бы сам разрулил» — только вот клятой крысе здорово затыкает рот здравый смысл. Внутренний голос, который твердит, что ни черта не разрулил бы. Слишком привык подчиняться кузену. И то, куда меня это могло утащить…        И не надо забывать, кто нанёс удар.         — Всегда знал, что с ним что-нибудь такое случится. Особенно когда меня рядом не будет. Говорил же — осторожнее нужно. Может, если бы я пошёл с ним…        Закопался взглядом в покрывала под внутренние трагические завывания крысиной сущности. Бедный, несчастный, скорбящий, пожалейте…        — Тебе что-нибудь нужно? Пара дней отойти, или там… напиться с Лортеном. Хотя я, как ты помнишь, не поощряю. Лайл? Побыть рядом с тобой?        Вот уж что мне нужно в последнюю очередь — я ведь могу, чего доброго, и разгвориться, и сказать слишком много. Засвербело где-то там, где должна была находиться совесть.        — Прикрой меня перед Амандой, если несложно. Я вроде как торжественно обещал попробовать её чудо-пирог со сливками и травить байки до утра. Только вот ты сама видишь. Поминальный день.        — Конечно. И если не хочешь приходить на церемонию Провожания…        Я с какого-то лиха попёрся именно на церемонию Провожания. Так, будто это что-то значило: тёмная вода и кораблики на ней.       Словно в трюме игрушечного корабля можно было спрятать хотя бы сегодняшний день.       Впрочем, в тёмную воду смотреть приятно. Я этим и занимаюсь: бреду вдоль реки, поглядываю на холодную, ночную водную гладь. С косо лежащим в ней полузатопленным корабликом месяца.        Если представить себе, что топишь лишнее, груз за грузом опускаешь в холодные волны… будет полегче, верно ведь?        Вот разговор с Крысоловом. Это легко: Тербенно не успел вцепиться в меня с положенной ему страстью. Законнику самую малость помешал груз ответственности: Олкест связался именно с ним («Да какого тухлого шнырка?!» — орала незабвенная Мел, а парень огрызался: «Так праздник же, мне нужен был ушибленный, который принесётся сюда быстрее алапарда»), так что Тербенно оказался старшим в группе законников. Морвил, освобождённые рабы, засевшие в башнях ребятушки и попытка не лопнуть от собственной важности — всё это капитально отвлекло законника Тербенно от моей скромной персоны. Так что он вполне благодушно скушал мою версию событий. Разве что, когда обнаружились трупы в подвале — попытался учинить повторный допрос, с «Нерушимой истиной».        — Насколько я помню — зелье применяют с согласия подозреваемого. Или если есть хотя бы одна серьёзная улика.       На этом моменте я выразил на физиономии живейший вопрос, а Крысолов на своей — величайшее презрение.         — Кто бы мог подумать — какие глубокие знания процедур у преступника!       Я не стал напоминать бравому законнику о том, что в восемьдесят четвертом прогнулся именно на добровольные показания под зельем. Крысолов, правда, и без этого попытался сыграть в Архаса Жейлора, вот только напых у него был послабее. Зато прищур — проницательнее.        — Выглядишь расстроенным, Гроски.        — Это всё-таки был мой кузен.        Кажется, проверил и даже малость проникся, потому что отпустил — разве что буркнул, что мы-де вернёмся к этому разговору. Законничку и без того светила какая-нибудь награда: прикрыли целую шайку, работорговля, да ещё открытый путь в Кошачьи Ходы в подвале… А что не удалось взять живыми главаря и его помощника — так ведь это в духе Крысолова. Хватать мелюзгу.        Воспоминания не желают тонуть, растекаются маслянистой плёнкой на воде, а водичка — колышется и закручивается в памятный водоворот — сейчас повеет яблоками, унесёт к сегодняшнему виру… Что за чушь, я не пьян, так, фляжка в кармане, уже вторая за вечер, вот только меня же ни черта ни берёт. Осточертевшая бодрость, кожа чувствует речной холодок, а в голове переталкивается полсотни интересных вопросов.        Интересно бы знать, сколько дряни душевной может вместиться в трюм одного поминального корабля? Если уж кто-то всерьёз считал, что в Корабельный день мы можем потопить грехи и невзгоды в Водной Бездони — стоило бы рассмотреть соотношение внутренней помойки и корабельных размеров. Вел себя как мразь — покупаешь судно не размером с крысу, а размером с кошку. Начинает проседать — увеличиваешь грузоподъёмность, ставишь дополнительный такелаж… не помогает и это — закупаешься флотилией. Отправляешь по течению парусный флот с доверху забитыми трюмами — интересно, вся эта чертовщина бы толкалась на входе в Водную Бездну? А крысы — они успели бы сигануть и выплыть? Уж серых братьев-то там явно было бы навалом…       Внутренний грызун раздувался — будто для безнадёжного вздоха. Ай, мол, что с тобой делать, Гроски. Вот сейчас ты дойдёшь до простейшей мысли: если уж человек такая мразь, что ему нужна флотилия для Корабельного дня — почему не закончить без посредников? Самому стать для себя кораблём, который понесёт твою дрянь в Водную Бездну. Смотри, какая чёрная, какая холодная вода, а вот и берег повышается и нависает над речкой удобным таким козырёчком. Шаг — и холодная водица понесёт вслед за кораблями, только куда медленнее, конечности онемеют быстро, чёрная вода вольётся в горло, смоет мерзкий комок, который там поселился, вымоет иглу из сердца, можно будет не бежать…        Только ты же всё равно выплывешь, Гроски. Вцепишься в ветки, заорёшь, будешь грести, выползешь на берег. Хватит уже притворяться. Если ты куда и сигаешь — так это с кораблей, которые тонут.        Впрочем, тонут они тоже из-за тебя.        Под козырьком лежала солидная коряга, а около неё закручивался маленький водоворот. В лунном пятне, среди длинных обглоданных стеблей трав билось опрокинутое набок судёнышко с погасшим фонарём.        Странно, что так поздно опрокинулось — я-то думал, ещё у пристани потонет. Руки подрагивали, когда отпускал, и парус я тоже приладил криво, а то, что там было…        Лицо Эрли, и его прощальный хрип, и то, как я разворачивал его тело и разыскивал ключи в карманах — всё вытекло теперь в воду, и Эрли, кажись, ухмыляется оттуда — мол, поговорим, кузен? Ага, поговорим — киваю я. Мы с тобой удивительно многое недоговорили. Вот, например, насчёт разбитых кораблей и тех, кто с них успел сигануть. Много ты такого видел, пока плавал на пиратских судах? Подбирали кого-нибудь, скажем, в море?        — У меня вот с кораблями не ладится. Совсем прямо не ладится, можно сказать. С детства.        Хотя это тебе лучше меня известно. Ты ж, как-никак, строил флотилии из листьев… потом деревянный флот. А у меня если что получалось — так тонуло непременно, как вот…        Эрли там, в воде, колыхается невозмутимо, с усмешкой. И прорастает в ночь, тихо подходит за спиной, с левого плеча. Высокий, рыжеволосый, тоже смотрит вниз с обрыва, на погибший корабль.        — Это просто традиция. Не больше.        — Ага. Ты хотел быть капитаном, верно? Земли новые разведывать, всякое такое… Всегда поражался этому делу, знаешь ли. Правилу. Мол, если уж ты взялся рулить кораблём — покидаешь его последним. Почему так, а?        Он колеблется там, за спиной, и качается сзади светлое пятно… он что же, пришёл в огне? В ореоле света? Но если оглянусь — спугну.        — Мне всегда казалось — потому что корабль становится частью тебя. Корабль — и те, кто на нём…        — Даже крысы, а?        Молчание, взволнованное дыхание, и ветерок морщит чёрную воду. Приходится вытягивать шею: как там Эрли? Не решил нырнуть насовсем?        — Почему ты говоришь об этом? О кораблях и крысах? Это из-за…        Голос из-за плеч осекается. Тонет в ветре, а может — в визге крысы: нет! Не надо о замке Шеу, мне же и так с этим… дальше… И это слишком близко.        Корабельная ночь — время для более дальних плаваний.        — Я рассказывал тебе, как бежал с Рифов?        — Конечно.       Озадачен, а может, усмехается. Что я ему там ляпнул? Насчёт того, как мы разучили древнее заклинание терраантов, а потом пели его хором, двумя бараками, так и усыпили охрану? Или как мы тайно копали подземный ход из барака — вилками?        — А, ну да. Но это же ничего, а? Лови ещё рассказец. Про корабли. И крыс.        — Но ведь бежать с Рифов на корабле…       Я смеюсь — и сам чувствую, что смех лезет из горла трескучий, будто морозы в Крайтосе. Чёрная вода манит: давай же, шажочек, как в бездну памяти… как там в твоих внутренних трюмах? Ещё можно отыскать то, что надо? Ты же, кажется, так старался завалить это рухлядью разноцветных баек…        — …попасть на Рифы и не думать о побеге — отличная шуточка. Кто думает, кто мечтает, кто даже планирует — это такой вариант рифского досуга. Я, понятное дело, прикидывал кое-что, но риски были велики.        А мне не очень-то нравится иметь дело с высокими рисками, ты же за это меня и ценил, а, Эрли? За это и за умение выбрать варианты. С вариантами было не очень. Можно попробовать спрятаться на одном из уходящих кораблей — порт у бараков вечно забит приходящими-уходящими. Привозят заключённых, охрану, вещи, провиант, увозят товары, которые добываются на Рифах. Только вот корабли обыскивают на выходе, и артефакты там реагируют на сковывающие магию браслеты. А такие браслетики просто так не снимешь. Нужен ключ. Или Мастер.       Ещё можно было попытаться сбежать с работ и присоединиться к умеренно дружному братству «крабов» — бывших заключённых, которых, бывает, на Рифах немало набирается. Коротать дни на Рифах, делать набеги на бараки, вынашивать планы побега. И прятаться от облав — а если не удастся спрятаться, проживёшь недолго.        Говорили, что были те, кто прошёл артефакторные заграждения при помощи лошадок-гиппокампов — мол, им «костеломка» не помеха… Вот только вверять судьбу водной лошади мне тоже не хотелось.        — …в общем, даже если бы меня пригласили в побег в компанию — я бы и за сотню золотниц в это дело не вляпался. Плоховато было с шансами выжить. Так что я всё прикидывал варианты, но тут судьба решила взять меня покрепче за шкирняк, да и шваркнуть как следует. Как всегда, в общем-то.       Лунный профиль презрительно морщился сверху. Безучастно слушал, как в тёмную воду падают имена: Эрни, Пит, Ноттар, Зарден… разбуди с закрытыми глазами — и перечислю все восемь имён, да. Заговорщиков, которые планировали побег. О котором случайно узнал некий Лайл Гроски.         — Верховодил у них Твилл — в бараке прозвали Рыжевлаской. Серьёзный товарищ, знаешь, из тех, которые гнут подковы взглядом. Так вот, он как раз и понял, что я прислушиваюсь к их милой воркотне по углам. И вышло-то случайно: как-то со здоровяком Ноттаром заобщались, так он мне сам предложил… Ладно, не смейся. Мне правда было любопытно. Особенно в части — как они это сделают. Я же, в конце концов, сам к чему-то такому примеривался. В общем, я обещал было подумать, только вот Твилл живо понял, о чём мы болтали. И отнёсся ко мне… без особенного доверия. Впрочем, он и своим подельничкам-то не доверял.       «Сдать хочешь?» — полетело через рыжую бороду — и выбора у меня не осталось. Под пристальными взглядами восьмерых, в углу барака — не осталось. Зашевелился внутренний грызун, панически заметался между «умирать» и «бежать».       «Что, крыса, небось, разнюхал? Сдать хочешь?»        Ноттар бормотал: «Да чего ты, он нормальный парень», двое заламывали мне руки, а Твилл развалился на нарах и сверлил взглядом — мутноватым, из-под нависших бровей…        «Ага, с утра побегу к Стрелку! Вы что тут, поехавшие все? У меня четверть века без амнистии, какой мне расклад шестерить? А? Чтобы меня рано или поздно пришили?»        Крыса внутри одобрительно кивает. Шепчет: так их, так. Они не могут знать о твоих беседах с молодым «скатом».        Иначе уже убили бы.        — Открою тебе секрет: когда тебе хотят всадить шильце в печень — ты приобретаешь безумную убедительность. В общем, Твилл изволил пригласить меня в компанию. Ну, как пригласить…        Темная вода колышется между ивами, и кусты рисуют тенями и остатками листьев силуэты: восемь фигур, вот девятая… взмахивает руками, убеждает остальных: да какое там, я только и мечтал отсюда убраться, я хочу с вами… И месяц плавает — ухмылкой Твилла-Рыжевласки: «Поглядим, может, и сгодишься… только уж ты постарайся принести пользу, так? А то, знаешь ли, придется кинуть твоим трупом в охранников. А если сболтнёшь… я тут шепну кой-кому. Если с нами вдруг что не так — тебя всё равно прирежут».       Тени скользят и рисуют в свете месяца крысу, льстиво изогнувшую хребет: конечно-конечно, я буду очень полезным, я не скажу, я всё сделаю… а какой у вас план, кстати?        — Самое смешное — плана-то у них и не было. Точнее, был, но… они, знаешь ли, хотели учинить бунт! Подорвать охрану при помощи зелий для горной разработки. — Я всё жду, что Эрли засмеётся, но за плечами молчат. — Пит был подрывником на шахте — отсюда и взялся план. Захватить во время бунта комнатку с зельями. А что потом — насчет этого не представляли.        Зарден робу на себе рвал, что в помещениях охраны должен быть вир. Карн-южанин ухмылялся кровожадно: ничего, если и не будет — можно захватить какую-нибудь резиденцию самого директора Рифов, Детраска. Уж там-то вир точно есть, а?        Боженьки, что за идиоты. И ведь собирались же ещё тайну сохранить, когда нужно было на бунт подбивать два барака разом, не меньше. Ну, и сколько «угрей» и «крыс» отчиталось бы охранникам? Когда я объяснил им — насколько быстро они станут трупами, Твилл предложил третий план.        — Третий план, да… захватить судно, взять заложников и попытаться уйти морем. Суда-то в порту не сильно и охраняли. Ведь только чокнутый попытается сбежать с Рифов морем. Верно?        Если вслушаться в неспешно текущую медленную воду… вот оно, ветки шлёпают по воде. Нужно совсем немного воображения, чтобы превратить это в далёкое, вечное «чавк-чавк-чавк» вечного сторожа Рифов — «костоломки».        «А он с Рифов бежал, в «костоломку» попал, не дождутся товарища дома», — очень, очень распространённый в рифских песнях сюжет.        Древнее урочище за полмили до Рифов пролегло вскоре после строительства корпусов. Какому-то строителю стукнуло в голову, что огромная тюрьма самую малость не защищена с моря — так что если решат навестить пираты-грабители-родственники заключённых, то непонятно — что делать. Строители воззвали к фантазии Мастерграда, не знаю, к чему взывали древние Мастера… знаю результат.        Тяжко крутящиеся скрюченные стальные пальцы. Жадно сгребающие воду и втаскивающие всё, что оказывается поближе, внутрь, в валы, в безжалостные челюсти. Неспешное, натужное вращение: бух-бух-ух-чавк, и шипение воды, и вечная водная пыль, несытый оскал изъеденных временем зубцов…        — «Костоломку», как известно, не пройти сверху: она выпирает из воды. Снизу тем более: втянет и сожрёт. Её пробовали заклинивать, но, если она встречается с чем-то, что не может перемолоть — отплёвывает, да и всё. Взорвать, кстати, тоже пытались. Зубцы малость изогнулись, а вращалась она так же. Что эти Мастера там состряпали — ума не приложу, но лет сто назад её даже хотели внести в список Чудес Кайетты — вместе с Камнем, Кормчей, вирами и прочим… да. Меня эта тема как-то ещё в учебке интересовала, не поверишь, даже пару дополнительных книг одолел. Как знал, верно? В общем, корабль может пройти только через «ворота» — оставленный напротив каждого порта проход. Вот только как раз на выходе из «ворот» корабли повторно обыскивают. Нет, были заключённые, которые и там проходили… только вот не девять штук разом.        Мне приходилось работать на полях терпенеи, откуда «костоломка» видна — и я вслушивался в её вздохи и почавкивания, мысленно считал — как часто лопасти ударяют по воде. Слышал треск — когда в ограду влетала ветка или кость. И припоминал всё, что успел зачерпнуть в «учебке», особенно случаи, когда к «костоломке» приближались неосторожные суда. Суда-то терпели крушение, понятное дело, а вот экипажи в половине случаев выживали — вот что мне помнилось.       Может, тогда мне и пришло это в голову. Только вот если бы мне дали всё обдумать как следует…        — …я возражал, но мне напомнили насчёт моей печени. Дождались нужной ночи — дружки Твилла хотели подаваться в «крабы», у них с местными были договорённости, они-то и начали заваруху в бараке. До пристани дошли нормально, под прикрытием ливня. Выбрали шлюп. Одномачтовый, зато с хорошим ускоряющим кристаллом. У Твилла с подельничками получилось тихо убрать сторожей. Капитан был в каюте — непонятно, что его занесло, ночью… с этого и началось.       Чёрная неспешная вода оборачивается солёными волнами, и внутри заново переплетаются страх и безнадёжность, из каюты доносится короткий вскрик, звук борьбы: «О, вяжи с-с-скотину, вот и заложничек!» Палуба скользкая от дождя, Твилл, ухмыляясь, раскочегаривает ускоряющий кристалл, его помощнички торопливо пробегают по палубе: штурвал-канат-паруса…        Паруса хлопают над головой, и завывает грызун внутри: конец-конец-конец, ничего не сделать, лучше б остался в бараке…        — Они нас заметят.        — Д-достал своим нытьём, понял, крысёныш? Заткнись, по каютам пошарь — оковы снять надо.        «Проскочим», — на губах у черноволосого Эрни, глаза горят, как артемагический кристалл, синим. Всхлипывает крыса внутри: нет, не проскочим… а если и проскочим — не успеем затеряться до погони…        — Не проскочили, конечно. Капитана скрутили не до конца, а может, прозевали, что он огненный маг. Освободился, выскочил на палубу, решил, видно, сигнал дать, бахнул огнём — попал по парусу. Больше не успел ничего.       Здоровяк Ноттар навалился сзади, хрустнули кости, тело капитана перевалилось через борт, исчезло там, где смешались вода и дождь.        — Урод! Это был заложник!        — Да какие, в вир, заложники теперь!        Паруса полыхали магическим пламенем, и на палубе плясали демонические тени: махали руками, визжали, орали…        — Вперёд! На полной мощи кристалла! Прорвёмся!        — Там подняли тревогу! Тревогу подняли!        — Надо поворачивать! Поворачивать!        Плачущие ругательства, перемешанные с молитвами. Гулкий, бездумный топот по палубе, перекошенное в свете огня лицо Твилла, змеиное шипение дождя, который борется с пламенем…        Свет там, впереди, и металлический лязг: это закрывают выход, поднимают цепь между двумя башнями на «воротах». И свет и суета позади: снаряжают корабли погони.        — Там погоня! Погоня! Всё!        — А-а-а-а, мамочка моя… а-а-а-а, Девятеро…        — Заткнуться, плаксы. По местам, кому сказано!        — Поворачивай влево, вдоль берега. А потом…       Странно, что мой голос помнится даже — без дрожи.        — Когда мы повернули — погоня тут же замедлилась. Куда мы денемся, верно? Паруса горят. На берегу нас сцапают. На силе одного ускоряющего кристалла к другим «воротам» не дойдем, а если дойдем — и там не пройдем, тревога-то общая. Ну вот, мы прошли мили две. Потом повернули.        — К берегу? — спрашивает тот рыжий, из-за плеч.        — К «костоломке».       Кажется, сзади давятся воздухом. Или ветер всё-таки? Ничего, Твилл ещё и не так давился, когда я ему излагал свой план. Давился, тряс меня в ручищах, будто куклу, смахивал с физиономии потоки дождя. Хрипел:        — Ты что… спятил? Спятил, да?        — Не больше, чем вы, — шипел я в ответ. — Успокой их. Ну! Успокой их! Мы успеем. Слышишь! Успеем!       Грызун изнутри больно впивался в печень: слишком много переменных…        — Нужно было всего только разогнаться как следует. На полную. На всю мощь кристалла. И посадить клятую посудину дном на «костоломку». Наискосок. Я же читал, в учебке… Скорость оборотов, всю эту дрянь. Бывали случаи, когда команда успевала: «костеломка» работает постоянно, но не быстро. Пока «костоломка» будет жрать корабль снизу — мы спустим шлюпку по ту сторону. Поставим на шлюпку ускоряющий кристалл, а там… нас бы искали долго.       Наверное, даже долго и искали, Нэйш мог бы рассказать — сколько. Пока собрали, что могли…        Темная вода с чего-то кажется разбавленной кровью.        А позади — тишина. Поражённое немое молчание, только свет не ушёл, дрожит и прыгает по речной воде…        Эй, Эрли, ты там как — пытаешься вообразить себе это? Корабль с горящими парусами на полной скорости мчит к «костоломке» наискосок. Дождь и огонь. Голубоватое свечение ускоряющего кристалла — на носу, возле штурвала…        И вопли: ругательства и молитвы, призывы заткнуться, визг…        — Что вы делаете? Что делаете, гады?!        — За нами погоня!        — Я лучше выпрыгну! Шлюпку дайте спустить!        Ноттар пытается отпихнуть южанина Карна от шлюпок, тот вцепляется ему в глотку, кто-то бегает по корме и всхлипывает, ещё трое вцепились во вторую шлюпку, кто-то рванул штурвал…        — Кто-то рванул штурвал, рулевой наш не удержался… потеряли угол. Скорость потом тоже: Эрни, то ли ещё кто… дёрнул кристалл, тот вывалился из паза. Только вот «костоломка» уже была близко.        Я устоял на ногах — потому что слышал, как приближается неутомимый, жадный хохот проклятых лопастей, хохот перешёл сперва в грохот, потом в оглушительный треск, судно накренилось, проклятия переплелись с визгами, и тогда я понял…        — Мы не успели бы спустить шлюпку. Одну потеряли при столкновении, вторая была слишком далеко. Да и угол, на котором врезались, был не тот. Началась паника. Они кричали. Дрались между собой: сцепились за ускоряющий кристалл. Правда, был ещё шанс…        Ты только не уходи, Эрли, мне обязательно нужно тебе это рассказать. Хоть кому-то за годы рассказать — как было по-настоящему. Одно время мне казалось — я уже и сам это забыл.        Оказалось, помню.        — На судах, которые делают рейсы на Рифы, обязательно есть «непотопляйки». По сути, те же ускоряющие кристаллы, только мелкие. Страховка — если вдруг кораблекрушение и что-то не так со шлюпками. Таскать такое на себе — магию портить, да и примета дурная, а морские все верят в приметы. Ну, ты знаешь, ты ходил по морям. Так вот, когда я обыскивал каюту капитана, искал — чем отомкнуть «браслеты»… там были такие штуки. Понятно, шкатулку загрёб Твилл. Но несколько я оставил себе.       «Артефакты, живо! — в голосе режется крысиный визг, голосу не перебороть шипение полыхающих парусов, вопли, треск досок и сиплое рычание железной твари, которая перемалывает наш корабль. — Твилл! Шкатулка! Раздавай им артефакты — и в воду!»       Рыжевласка рычит что-то, чего не разберёшь за пеленой дождь, вытаскивает из-за пазухи шкатулку, пытается заслонить от остальных… поздно: к нему кидаются разом трое:        — Отдай, сволочь!        — Мне первому! Мне!        Ругательства и треск накренившейся палубы. Мимо, подпрыгивая, пробегает шкатулка. Распахивается — и оплетённые в медь кристаллики скачут на волю, по мокрым доскам.        — Мрази! Скоты!        — Пусти!        — Твилл хотел загрести себе побольше, остальные кинулись отнимать. Шкатулку вывернули прямо на палубу. Кто кинулся собирать, кто… не знаю, они дрались там ещё. Но я понял, что шансов нет. И тогда я…        Закоченевший голос тонет в чёрной воде с искринками звёзд. Налетает сквозняк — морщит воду, доносит из-за плеч продолжение:        — Ты прыгнул.        Я кивнул. Точно. Извини, что вслух никак, братишка. Я неплохой рассказчик, только вот это описать не смогу. Мокрая палуба и тела на ней. Обратившиеся в факел паруса. Позади из пелены ночи прорезаются корабли погони. И проклятия — они все проклинали меня, все как один. Собирая кристаллы или перегрызая глотки друг другу.       Палуба вздыбливается под ногами, опять оскальзываюсь, хватаюсь за фальшборт, соскальзывают пальцы. Трещат и ломаются кости корабля на зубах «костоломки», перекатываются два тела — мертвы? Живы? Уже наплевать, нужно быстрее…       «Крыс-с-с-с-са… — борода у Твилла была окровавлена, взгляд — безумный, мертвая хватка на плече. — Из-за тебя, крыс-с-са…»        Молча двинуть в челюсть, отработанным законническим приёмом выставить подножку. Нос, верёвка, в ней уже нет смысла: корабль кренится, он всё ниже, так и так затянет в челюсти «костоломки»…        Внутри заходится от предсмертного визга грызун, а чёрная, солёная шипящая вода внизу кипит, летят щепки и обломки досок, и всё заслоняется единственным инстинктом: бежать, бежать отсюда, скорее вон с корабля!        — Кры-ы-ы-ыса-а-а-а!        В кулаке перекатываются «непотопляйки» из кармана, я разбегаюсь, толкаюсь о фальшборт и лечу в чёрные, солёные буруны, в треск и шипение, соль обжигает горло, какая-то доска прикладывает по затылку, главное — вытянуть руку правильно, чтобы артефакты тащили дальше от рокота и плеска, от воплей на палубе…       Опомнился, стёр брызги соли со щеки — надо же, долетело через годы…        — Кристаллы оттащили меня от «костоломки» хоть на сколько-то. Прихватил какой-то обломок… дальше уже артефакты тратил, чтобы дольше протянуть в воде. Грёб как мог. Не знаю, сколько прошло… подобрали меня браконьеры. Шли с ночного лова рыбы, а выловили такой вот подарочек. Мы с теми ребятами живо сошлись, они потом отвезли меня в Тильвию, там нашёлся Мастер — снять браслет, блокирующий магию…        Мастер тоже потом спрашивал — как я ухитрился сбежать. Как и ребята, которые достали меня из тёплых восточных вод. Не помню — что я им скормил. Но, наверное, выглядело правдоподобно.         — Лайл Гроски, беглец с Рифов. Уцелел единственный из девяти — как звучит-то, а? А на деле что… Это было везение чистой воды.        Рыжий там, за плечами, кажется, хочет спорить, но я встряхиваю головой — молчи!        — Меня могло затянуть в «костоломку» после прыжка. Могла заметить погоня и не заметить — те самые браконьеры. Я мог угодить в холодное течение и помереть о переохлаждения. Пристать к островкам сирен или попасться какой-нибудь хищной зверюге. В этом побеге нет ничего выдающегося — вот в чём правда. Я оказался не самым сильным, умным или быстрым. Просто… более везучим, чем они все. Может ещё — более подлым.        Лежащий на боку деревянный кораблик бьётся о корягу — опрокинутый и беспомощный. Позади молчат — и я знаю, что нужно будет обернуться, закончить Поминальную ночь — и выдохнуть, и пойти дальше, грызть и обращать в труху. Только что-то вот в груди тяжеловато, будто вечный грызун там раздулся наподобие утопленника…        Интересно, могут ли крысы тонуть всё-таки?        — Так что, как видишь, я не лажу с кораблями. Неизменно пускаю их ко дну. Каждый раз. Один за одним. И знаешь, почему?        Лицо Эрли в чёрной воде медленно растворяется, тонет — и я оборачиваюсь, чтобы встретить взгляд того, за моей спиной. Кто отвечал мне. Говорил со мной.       Свет ударяет по глазам: он стоит с фонарём в руке. На ладони, которой он держит фонарь, Печать Воды. А за светом от фонаря угадывается рыжина волос.       Вот только это не Эрли. ЯНИСТ ОЛКЕСТ       — Непременно! Все!        Я ещё стоял, заворожённый песней нойя, а голос Аманды налился мёдом, загорелся специями, перелился в медовое воркование: а сейчас — посиделки у камина, да-да-да, непременно, будем рассказывать истории и петь песни… ах, дивные песни. Нет, никаких возражений, сладенькие мои, если кто устал — у меня есть зелья, а ещё — чудные пироги, имбирный взвар — не оторвётесь, да-да-да, всем нужно согреться!        Фреза что-то пропыхтела коротенькой трубочкой, и народ вдруг начал убывать: Йолла убежала, подпрыгивая — поглядеть, как плывут корабли, Мел направилась посмотреть, что там с животными, Уну поманила из темноты Аманда: «Всё надо подготовить, да-да-да! А то с этими хлопотами…»        Чья-то рука легла на плечо. В глазах у Гриз Арделл отражались два лунных паруса.        — Янист, я вот всё думаю… среди этих ребят там, в замке, было много «пустых элементов». Некоторым некуда идти. В вашей общине, в Алчнодоле их могли бы принять? Хотя бы временно?        Вот значит, о чём она размышляет в Корабельную ночь. И зачем я начал краснеть? Хотя в темноте не видно.         — Я напишу учителю Найго — но я уверен, что он только обрадуется. Детей в общине всегда встречали радушно — там хорошие учителя в школе, даже если ребята не захотят остаться — у них будет потом шанс.        Она коротко похлопала меня по плечу, кивнула в сторону «Ковчежца» — приглашение присоединиться — и зашагала за Мел в сторону загонов. Невыносимая, от которой меня едва ли унесёт хоть один корабль в этом мире.        Нужно отдать ей перчатки, — вспомнил я. А подарки в моей комнате все — и атлас для Йоллы, нитки для Аманды… Нужно достать — наверняка ведь подарками будем обмениваться как раз внизу, у камина. И я подхватил фонарь и приготовился шагнуть вслед за Амандой и Уной — за праздником…        Потом остановился, зацепившись взглядом за лишний фонарь.        Мы были ввосьмером на дощатом настиле, — вспомнилось вдруг. Хааты не было — она терраант, не празднует Корабельный день. И не было Нэйша (хвала Единому!). А Лортен развлекается с друзьями.        Но Лайл Гроски был. В замке Шеу, и в питомнике, и в нашей комнате, и здесь на пристани — тоже. Он мелькал, и отвечал на вопросы, выполнял распоряжения. Только он словно сливался: со стенами, с клетками, с кроватью и ночью — странное полуприсутствие, а теперь вот… может быть, он ушёл вместе с Амандой и остальными?       Я подхватил фонарь Гроски во вторую руку, приоткрыл заслонку. Куда бы мог деться сосед по комнате? Не следовало выпускать его из виду: ему пришлось тяжелее остальных там, в замке на допросах. Говорят даже, что главарь этих мерзавцев был родичем Лайла — и кто знает, что Лайл чувствует по этому поводу.        Сперва я прошёл вверх по течению, тихо окликая Гроски — потом понял, что едва ли он направится сюда. Слишком обрывистые берега, слишком густые заросли кустарника. Тогда я повернул и пошёл обратно вдоль реки.        Лайл отыскался через сотню шагов от пристани. Он стоял на берегу, прислонившись к старой корявой иве, почти незаметный у её ствола. И, кажется, не услышал моего оклика. Он весь был поглощён зрелищем — своим несчастным корабликом, попавшим в водоворот. Кораблик потерпел крушение: упал на бок и бессильно бился о корягу.         — Это традиция, — сказал я. — Только традиция.        И хотел прибавить, что в Корабельный день такое бывает часто, что не каждый кораблик проплывает даже сотню шагов: они сталкиваются, сцепляются парусами, выбрасываются на берег, тонут… Но тут он снова заговорил — сперва о кораблях и крысах, потом о Рифах.       «Нужно привести Арделл», — мелькнула паническая мысль, потом я понял, что вряд ли Лайл захочет, чтобы Гриз это слышала. Он даже вряд ли хотел, чтобы я это слышал: говорил словно с давним знакомым, вышвыривая из себя слова — скомканные страницы прошлого.        Мне было не по себе здесь, на берегу. Один фонарь светил с земли, второй был у меня в руке — но Гроски оставался в тени дерева, и дрожащий луч выхватывал по временам — опущенную голову, то сжатые пальцы. И казалось: пошарь в серой, высохшей траве — увидишь ещё сброшенную кожу. Или шкуру.        Наверное, нужно было прервать его — но я не мог. Словно приоткрыл знакомую книгу — а под обложкой оказалось нечто непривычное, жуткое, и теперь ты, как заворожённый, скользишь пальцами по строкам: бараки, «костеломка», горящие паруса — и летит в чёрную воду фигура человека, прыгнувшего с тонущего корабля.        — Я оказался не самым сильным, умным или быстрым. Просто… более везучим, чем они. Может ещё — более подлым. Так что, как видишь, я не лажу с кораблями. Неизменно пускаю их ко дну. Каждый раз. Один за одним. И знаешь, почему?        Он обернулся и взглянул на меня так, будто не узнавал. Потом прикрыл глаза и мотнул головой, словно отгоняя морок. У него был до странности весёлый вид — у моего безобидного соседа по комнате, только вот глаза запали и казались наполненными чёрной водой, в которую он только что всматривался.        — Потому что каждый раз я выбираю себя. Каждый чёртов раз… когда на весы ложится моя жизнь и чья-то еще или чьи-то ещё — я выбираю себя. Какой бы ни была цена. Нэйш вот притаскивает группы в полном составе, чего бы это ни стоило. Псих и устранитель. Боженьки…         — Ты сравниваешь себя с Нэйшем?!       Наверное, на лице у меня проступило что-то сродни ужасу — потому что Лайл засмеялся.        Смех его пронизывал, как Дар холода.        — Нет, ну ты что, он же у нас… несравнимый. Просто Корабельный день, знаешь… Тянет на размышления. Ты веришь в судьбу, парень? Ах нет, ты же веришь в Единого… и как выходит по твоей вере? Меня что, действительно вытащили для этого? Чтобы я постоянно топил корабли, сигал и опять… на следующий? Опять и опять, пока для меня не хватит в этот день никаких флотилий, и я не пойду на дно сам, как корабль в поминальный день?       Он отвернулся и вновь смотрел теперь туда, на корягу. Где бессильно бился в маленьком водовороте приземистый кораблик. Я встал рядом с ним и смотрел тоже — на полоску лунной воды, на обвисшие, промокшие паруса…       Сердце ныло от этого зрелища, и пасс с Печати пришёл сам по себе — словно волна толкнулась изнутри. Водоворот под нами на миг разомкнул объятия, волна приподнялась — и опустила кораблик дном на воду. Он покачнулся, растерянно взмахнул тряпицами парусов –и, подталкиваемый магией воды, неспешно скользнул во тьму, к дальнему плаванию.        — Для Единого нет утонувших кораблей. Мой учитель говорил, что надежда есть для всех.        Что было ещё сказать ему — человеку, который словно встал над пропастью? Я даже не знал — что точно случилось в замке Шеу, Арделл обмолвилась весьма туманно, а сам я не расспрашивал. Может, она знала бы — как его утешить, может — учитель Найго мог бы подобрать слова, я же…        Он обернулся и глядел теперь с кривой ухмылкой.        — Надежда на прощение, я так понимаю? В Водной Бездони? Или как в вашей религии обозначается вечное «по-ту-сторону»?        — На изменение. По эту сторону. Учение Единого в том, что… в каждом выборе может быть надежда для тебя. Нужно только откликнуться ей. Единый, или судьба, или что-то, во что ты веришь — что-то же привело тебя сюда. Как и меня. Остаётся только решить, как быть дальше.        Гроски странно засмеялся, когда я сказал о том, что привело его в питомник. Горьким смехом, словно прорастающим морозными узорами. Но я не остановился, потому что это было единственное, что я мог сказать — в Поминальную ночь Перекрёстков.        — Сегодня я услышал от одного человека, что нужно выбрать своё и держаться за это. Я… наверное, выбрал, Лайл. Я остаюсь здесь — и будь, что будет. Может, тебе тоже нужно найти что-нибудь дорогое, чтобы… не захотелось уходить. Или прыгать. Или…        Мне не хотелось говорить о потопленных кораблях сейчас — когда он стоит в свете моего фонаря, изможденный и с недобрым смехом на лице. О каких кораблях он говорил? Не о тех ли законниках, которых предал в руки правосудия? О товарищах на Рифах? О ком-то после?        — А знаешь, что я ещё услышал? Нельзя медлить — тратить время. Говорят, на Перекрёстки время очень дорогое — потому его проводят с теми, кто тебе дорог. Мы тут с тобой недолго, Лайл, но… всё равно, негоже оставлять женщин одних в Корабельную ночь. Пойдём. Посидим у камина… послушаем песни нойя. Может, тебе станет полегче. Сегодня был дурной день. Тёмный день. Поминальный. Но скоро уже придёт рассвет, и с ним…        «…тысяча, тысяча дел», — едва не попросилось в мысли, так что я опять покраснел. И от смущения в том числе: обучаться манерам и риторике, чтобы выдать такую вот путаную речь!        — …с ним придёт новое. Лучшее. Если мы захотим этого. Пойдём?        Какая-то часть меня, должно быть, была уверена, что он не откликнется. Вновь отвернётся, начнёт вглядываться в тёмную воду. Но он только кивнул коротко, спрятав глаза, взял из моих рук свой фонарь и шагнул к «Ковчежцу».        Я пошёл вслед за ним — молча, приоткрывая заслонку своего собственного фонаря. И пока шёл — дыша холодным воздухом Поминальной Ночи — вспоминал слова учителя Найго:        «Наверное, даже отчаявшись, даже приговорив себя, даже решив, что лучше уже не станем — мы всё равно глубоко внутри продолжаем надеяться.        Даже стоя на своих Перекрёстках».