Путь варга-1: Пастыри чудовищ

ЯНИСТ ОЛКЕСТ        Что делать, если ты попал в сказку и не можешь выбраться?        Казалось смутным, нереальным, зыбким: мы заперты в Цветочном Дворце с уснувшей хозяйкой. В пропитанном ядом дворце, где чёрный сон может настигнуть повсюду: в оранжереях, комнатах, коридорах… Во дворце, которому словно предсказали уснуть вместе с Касильдой Виверрент — и уйти в покой насовсем, в цветочном, великолепном сне.        Сказка писалась и писалась в мыслях, и была в ней Дева-Укротительница, которая ходит по коридорам и ищет — как бы поймать и запереть зловещий сон. И нойя-травница была тоже — чернокудрая, погружённая в котлы и пробирки, поющая над ними протяжные песни. И девочка-сноходец — присела у изголовья зачарованной красавицы, пытается проникнуть в её сны — не мелькнёт ли нужное лицо? А в оранжереях дикая пещерница вслушивалась в сны цветов.        В сказке был, конечно, рыцарь. Его Светлость Морковка, со взъерошенными волосами и полный решимости свершить великий подвиг.        Отыскать того, чей заветный поцелуй разбудит красавицу. Кого-то, чьё имя запретно и тайно. Не должно звучать под сводами, где уже обосновалось другое, скользкое и шипящее имя.        Рыцарю приходилось нелегко: на пути к подвигу лежали тяжкие испытания. Нужно было нырнуть в омут… в тяжкий, каменный омут Водной Чаши — и прорваться через войско приветственных улыбочек, одолеть рой сплетен, устоять, не дрогнув, перед сторонними разговорами. Потому Его Светлость Морковка должен был надеть Сказочный Плащ Притворства. Улыбаться в ответ на ужимки, и всплёскивать руками, и наводить на нужные темы, проверять слухи и недрогнувшими пальцами копаться в чужой жизни. И нельзя повернуться и сбежать, пусть ты хоть триста раз хотел бы лучше заняться сыскной работой на пару с Лайлом Гроски. И вообще, Дама — тоже в пропитанном ядом поместье, потому Рыцарь будет здесь.        Чтобы если вдруг что — оказаться рядом.        Правда, Дамы бывают невыносимыми просто на удивление. В этом я убедился, когда открыл дверь своей комнаты и обнаружил Гризельду Арделл сидящей на полу перед камином.        Волшебное видение, одетое в пламя и с огненными волосами.        — Господин Олкест, вы не ошиблись комнатой, — сказало видение, когда я застрял в дверном проёме. — Простите, что вторгаюсь вот так. Но мне кое-что срочно нужно.        Я закрыл дверь, каким-то уголком разума отметив, что мы оказались более чем в предосудительной ситуации — всё-таки, не гостиная, а личные покои. Прочая часть разума блаженно пустовала. И явно не была связана с языком.        — Мой… э-э… пол в вашем распоряжении.        — Спасибо. Мне так думать легче, — повернула ко мне лицо, озарённое отблесками пламени. — В общем, у меня есть вопрос, на который из моих знакомых можете ответить только вы. Эвальд Шеннетский — кто он?        Та самая малая часть разума подсказала, что стоять с открытым ртом не пристало Рыцарю и вообще едва ли сказочно.        — Нет, не настолько, — ответила Арделл на мой взгляд. — Конечно, мне известно в общих чертах о его должности и Ночи Искупления. Но я действительно далека от подобных новостей. А если вслушиваться в то, что говорят про Хромого Министра — сами понимаете. Все эти слухи о зловещем Даре и о том, что он едва ли не управляет королями других государств…        Она взмахнула рукой, и я оцепенело пронаблюдал, как пламя в полутьме зашторенных окон придаёт её силуэту то ли огненную шаль, то ли крылья.        — Понимаете, мне хотелось бы разобраться. Если Касильда права в своих догадках и за появлением веретенщиков стоит её муж — то что он за человек? Кто он такой? Понимаю, что прошу многого…        Не многого — немыслимого. Потому что кто может сказать — что такое и кто такой Шеннет, про которого говорят, что его тень — за каждой войной, каждым переворотом в Кайетте. Свергающий королей, играющий министрами и магнатами, переживший Ночь Искупления — что он такое… посланник иных, могущественных сил? Перевёртыш, продавший Дар и Душу, заключивший сделку с Владыкой Пустошей? Человек-тень, облеченный тайнами, будто непроницаемой бронёй, и кто проникнет сквозь неё…        Но чего не сделает Рыцарь — не ради улыбки Дамы, но ради того, чтобы пропала вот эта морщинка между её бровями?         — Я… постараюсь. Всё, что знаю, во всяком случае. Увы, это не так уж много, но если речь про Хромца — это не так уж удивительно.        Лихорадочно собираю в мыслях — цитаты из книг, и ошмётки из статей. Обрывки разговоров и рассказы бывших аристократов из обители в Алчнодоле. Собираю, склеиваю — и пытаюсь вылепить нечто связное, и мечусь: за что ухватиться? А тело как будто действует вовсе не по моей воле: подхожу, сажусь тоже на пол, совсем рядом с ней — чтобы можно было смотреть на пламя…        Можно будет сказать, что лицу слишком жарко от огня.        Прежде чем начать свою сказку — долгую, невесёлую, не имеющую конца. Сказку о мальчике в обнищавшем поместье, где герб с сияющим клинком скрывает под собой давнее предательство.         — …вы не задумывались о том, почему — Шеннетский? Белолисье — Шеннетен на древнем языке — это ведь Вейгорд, а не Айлор. Недалеко от Триграничья. Там — древняя вотчина предков Хромца, его исконное родовое поместье. Замок Лис, сейчас под чарами магической консервации. Всё потому, что больше двух веков назад один из Шеннетов перешёл на сторону Айлора. Виной тому была любовь… но так или иначе, а единственный наследник рода присягнул королю враждебного государства, женился и отрёкся от старого герба…        Белый лис на зелёном фоне сменился клинком и лазурным полем — знак Мечника, «Отвага и честность», и имя тоже сгладилось и пропало: Шеннет решился войти в род своей жены и назвался Стимфереллом. Несмотря на то что род Шеннетских был древнее.        Перед глазами мелькают страницы рыцарских хроник — и имя Стимферелл, неизменно отмеченное знаком чести… и клинка.        — Это был род истинных Мечников — полководцев, воинов, охранников. В родовых хрониках говорится, что даже Камень отметил их знаком особой милости: родовой Дар, каждый следующий наследник рождался Мечником… не меньше девяти поколений, это большая редкость даже в аристократических семьях. У Линешентов, например, в основном Стрелки, но были и исключения. Здесь же был даже родовой атархэ — Белый Лис, клинок, мощь которого можно только вообразить.       Родовые атархэ с каждым поколением набирают мощи — особенно если Дар наследников один и тот же. И девятиколенный клинок… Единый, хотелось бы узнать мне, куда он пропал. Ходили слухи, что Эвальд Шеннет на нём заключил кровавую сделку или даже отдал в уплату за что-то невообразимое. Но я больше верю, что Ашильда Стимферелл сумела не отдать Белый Лис в руки беспутного сына.        Арделл слушает терпеливо, не перебивает и не переспрашивает, и я только стараюсь не отвлекаться на искры, которые пляшут у неё в глазах.         — К сожалению, Дар Клинка и родовой атархэ были единственным ценным приобретением семьи Стимфереллов за два столетия. Может, они старались загладить свою дурную славу — всё-таки из Вейгорда… Но они никогда не гнались за прибылью или должностями. И отличались высочайшей принципиальностью и прямолинейностью. Словом, они были все несколько похожи на Дерка Мечника, кузена Илая Вейгордского, только…        Едва ли умели вести дела. Рыцари и полководцы ведь редко сражаются с цифрами — чаще с противником. Разят не счётами — клинком. А досуг проводят в охотах или тренировках — не за бумагами.        И потому сказка моя начнётся в сыром и мрачном поместье. В поместье со скрипучими полами, пропитанном сквозняками и с полуобвалившимися стенами. Я ни разу не был в замке Стимфереллов, но словно вижу его — сошедший с гравюр почтенный каменный старик. Дышащий памятью о славных деяниях предков. Гобелены и портреты, и славные истории, и стяги, и голодные собаки…        Глава семьи, отягощённый заботами и сам себе начищающий доспехи. Пятеро сыновей и дочка — и во дворе азартно стучат клинки, потому что из шести детей пять — Мечники… и есть младший.         — Ашильду Стимферелл обвиняли в неверности, — уже после, когда… словом, он стал известен. Посвящение младшего сына, Эвальда, отпраздновали как должно — ему преподнесли клинок в подарок, и соседи видели Печать на его ладони. Вот только после все сходились, что Печать выглядела как-то не так, да и отец с матерью были не рады, а скорее испуганы, встревожены. Печать, конечно, могла быть фальшивой.       Есть такие умельцы ─ нанесут на ладонь что угодно. Наклеют фальшивую Печать поверх настоящей или выведут правдоподобный знак на руке. Нужно просто знать, где искать, и заплатить достаточно — и тогда узнать твой Дар можно, только когда ты применишь магию, да ещё по Книге Кормчей. Но Эвальд Хромец никогда не пользуется Даром на людях, и ходят слухи, что он вымарал даже строку в Книге Кормчей (как?!). И перчатка — почему перчатка, а не фальшивая Печать, что там, на правой руке — ожог? Знак, который ничем не закрыть и никак не изгладить? Гладкая кожа?!        — Аристократы предпочитают делать вид, что в их семьях «пустые элементы» не появляются. После неудачного Посвящения приглашают особого рода мастеров… для фальшивой Печати выбирается Дар, который обычно не применяют на людях. К примеру, Вода.        Печать на ладони зудит. Отец был недоволен, когда я прошёл Посвящение. Мечник, Стрелок, Огонь, Ветер — вот что считается достойным для истинного аристократа. Рассматривал мою ладонь, бормотал, что стыдно такое людям показать — может, не поздно вызвать специалиста и переделать на что пристойное? Хотя для такого как я…        — Да… но почему перчатка? В общем, это ведомо лишь Кормчей да самому Шеннету — что он получил тогда. Говорили даже, что Камень вместо магии влил в кровь Эвальда Стимферелла проклятие всему роду — за то самое, старое отступничество. Во всяком случае, как раз с Посвящения младшего сына в семействе Стимферелл начались трагедии. Сперва в стычке на границе погиб Глава Рода, а за ними последовали четыре старших сына — словно злой рок, один за одним: турнир, потом начались мелкие войны на границе с Вольной Тильвией… Словом, к четырнадцати годам Эвальд Стимферелл оказался единственным мужчиной в семье. Поместье тем временем приходило в упадок, Ашильда сходила с ума от горя и всё время проводила в подобии фамильного склепа, где приказала изваять статуи покойного мужа и сыновей… А дочь, о… Найра Стимферелл…        Может, мне не следует рассказывать и эту историю, но я всё продлеваю сказку — чтобы только можно было смотреть на мотыльки-отблески в её волосах, на склонённую голову, задумчивый изгиб губ. И я перевиваю историю Эвальда с грустной сказкой о Деве-Воине, Найре Стимферелл, храброй и талантливой, преданной и погубленной людской подлостью.        — Найра была сильным Мечником — сумела себя достойно показать на трёх турнирах, едва ей только исполнилось семнадцать. Она мечтала положить клинок к ногам короля — и это ей, а не её брату прочили главенство над Родом и блестящее будущее, славу Эйлы Пламяносной или Тендейры Воительницы. Конечно, её воинственность и любовь к подвигам вызывала пересуды, особенно в женских же кругах, но в основном все сходились, что раз уж Камень дал Найре Дар такой силы, то её сердце — сердце настоящего воина. И, как настоящего воина, её погубила любовь.        Пламя пригибается, словно отдёргивая занавес. Открывая пляску теней: вот волосы, непокорные, вьющиеся, растрепались, когда снят шлем. Улыбка поверженного в поединке противника, протянутая рука, взгляд…        — Мейрик Дазерент был из семьи, у которой со Стимфереллами была затянувшаяся тяжба за земли. Но Найру это не остановило. Может, она думала, что примирит их семейства таким решением, или надеялась на благословение матери, если её поставить перед фактом, но… она…       Пламя плещет, растекается, и в нём без труда можно увидеть — перевившиеся пальцы, скомканный шёлк простыней, губы — шепчущие клятвы друг в друга…       Закрываю глаза и прокашливаюсь. И напоминаю себе — чем закончилось.        — Дазерент поступил… у меня нет слов для его поступка. Уже наутро он раструбил на каждом углу о позоре девицы Стимферелл. Этим он уничтожил её репутацию — для знатной аристократки это невозможность замужества, невозможность службы при дворе. Она даже не смогла бы участвовать в турнирах Мечников — разве что под градом насмешек. Наверное, она могла бы ответить ему мечом, вызвать на дуэль, но… не смогла или не захотела.        Я читал о судьбе Найры Стимферелл много раз — и много раз представлял её себе. Девушку, вскормленную на принципах безусловной чести. Мечтавшую о подвигах во имя справедливости.        Наверное, он говорил ей, что она красива — этот подлец, который полностью заслужил свою судьбу. Пел в уши о том, что она лучше всех придворных красавиц, восхвалял её мастерство боя. И она поверила, что он — её судьба, вцепилась в неё, бросилась безоглядно, как в омут, в единственную ночь…        Утро выбило у неё землю из-под ног. Сплетни затянули на горле петлю.         — Дазерента осудили в обществе после того, как Найра повесилась. Однако Эвальд Стимферелл — единственный, кто имел право призвать обидчика сестры к ответу — не бросил вызова. Хотя ему уже исполнилось семнадцать. Однако в то время он был уже в Айлор-тэне — начинал карьеру в столице. Светскую, а не военную карьеру — первый из всех его предков. Секретаря… подручного… словом, он был кем-то вроде помощника у знатных особ. Пособника в переговорах, в налаживании связей, в денежных вопросах и вир знает, в чём ещё.        Кто теперь назовёт — кому он служил, от чьего имени выступал и какими злодеяниями вымостил себе путь в верх. Неприметный молодой человек, о котором никто и не слышал до его двадцатипятилетия, когда он стал подручным у дряхлого министра целительства. Во всяком случае, так звучит неофициальная должность, официальная много длиннее.        — Плесневый Министр — так его прозвали, пусть он официально и не занимал министерскую должность. Полагаю, при дворе хорошо понимали — кто по-настоящему принимает решения. Борьба с Плесенным Мором шла достаточно успешно — но куда успешнее Эвальд Стимферелл продвигался в высшем свете: интриги, знакомства, заговоры… Насколько я смог понять — а источники у меня весьма скудны — влияние его быстро росло, и тогда-то о нём и поползли эти слухи. О всеведении и о том, что он… ну, словом, заложил душу — ибо он, казалось, знал всё и о всех, предугадывал собеседников, избегал ловушек недоброжелателей, мог что угодно уладить или что угодно достать. Он числился личным помощником министра — однако в его власти было освободить аристократа от Плесневого Налога или решить имущественную тяжбу. Но по-настоящему серьёзное влияние он обрёл после того, как на трон взошёл Даггерн Шутник.        Камин начинает затухать, и я подкладываю в него ещё поленьев. Ворошу угли, искоса поглядывая на Арделл: стоит ли рассказывать ей, что за человек был узурпатор? Мой опекун, господин Драккант, знал его, когда тот был лишь королевским кузеном — и многое рассказывал о развлечениях Даггерна. О пьяных оргиях, разорениях деревень… и лабиринте с сюрпризами: коридоры и двери, двери, и за каждой — горка алмазов на столе, или отравленные шипы, или золото, или помрачающие сознание артефакты.        А в пансионе говаривали, что Даггерн сверг своего праведного кузена, чтобы тот его не казнил за эти развлечения.        Но мне не хочется, чтобы мрачная сказка стала — ещё мрачнее.         — Во время переворота министр целительства умер — уверяют, что от страха — и Эвальд Стимферелл занял его место. Приглянулся узурпатору. Через два месяца тиран жестоко казнил министра финансов — своего же сторонника, впрочем, у того были неумеренные аппетиты. И место занял Стимферелл, которому тогда едва исполнилось двадцать восемь. Ему быстро удалось пополнить казну — но вот какими методами…       Хромцу приписывают столь многое (от связей с известными грабителями драгоценностей до чеканки фальшивых золотых монет и торговли с пиратами), что едва ли моих скромных способностей хватит, чтобы отделить истину от домыслов. Говорили, что это по его указке Даггерн Шутник принялся казнить своих же сторонников и обращать их имения в доход государства. Ходили и тёмные истории о нескольких тильвийских магнатах, которых он разорил, не говоря уж о Торговых войнах с Ирмелеем. Так что я просто пролистываю эту часть сказки, занятую цифрами, расчётами, договорами…         — Здесь, может быть, стоит отметить ещё одну черту этого человека. Мстительность. Ещё до того, как он стал во главе казначейства, он отстроил и восстановил поместье — причём, разорил всех управляющих, которые прежде это поместье разворовывали. Что касается Дазерентов — тех, чей наследник был виновен в смерти сестры Эвальда… Даггерн Шутник внезапно получил доказательства, что Дазеренты, якобы, укрывали одну из беглых принцесс — настоящих наследниц трона. Доказательства были вескими, свидетели заслуживали доверия, однако знающие люди не сомневались, кто стоял за этим. Конец этой истории печален: Даггерн Стрелок со своей гвардией лично принял участие в «охоте за Дазерентов», сжёг их замок, опустошил имение… А после сыграл ещё одну шутку: он предоставил Хромцу решать — что делать с Мейриком и его семьёй — к тому времени тот уже был женат и с двумя детьми. Эвальд Стимферелл же переложил решение на свою мать — и это у неё Мейрик Дазерент на коленях вымаливал свою жизнь, жизни жены и дочерей.        Кто-то говорит — Ашильда Безумная просто не узнала его, кто-то — что отпустила со слезами, полная милосердия. Так или иначе — род Дазерентов не оправился от удара. Они и сейчас влачат довольно жалкое существование — в единственной оставшейся у них крошечной усадьбе… нет, не буду говорить об этом моей невыносимой — вот она потирает руки и ежится, будто от моей сказки веет на неё стужей. Хороший предлог наклониться, согреть её руки в своих ладонях… нет, куда мне, есть подвиги не для Рыцаря Морковки.        Я только скромный сказитель чужого горя нынче — потому что пришла пора рассказать о безумной женщине в чужом поместье. Обратившей себя в каменное изваяние. Проклявшей сына на смертном ложе.         — Ашильда Стимферелл, говорят, умерла от горя. Не перенесла последнего удара — дурной славы сына. Она предчувствовала смерть и приказала изваять свою статую в том же подземелье, что и статуи своего мужа и других детей. А последней строкой в Книге Утекшей Воды для неё было «Умираю со своим родом». Как утверждают, перед смертью она скрыла родовой клинок — девятиколенный атархэ, великий Белый Лис. Отдала кому-то на сохранение, а может, спрятала в одном из тайников поместья — чтобы меч не достался сыну. И посмертной волей она лишила своего сына права возглавить род Стимфереллов — отреклась от него в завещании. Наверное, он легко мог бы оспорить это: лишь доказать её безумие, а там… у него же были связи в судах. Но он внезапно пошёл иным путём.        Перед королём-узурпатором его министр заявил, что имеет право на главенство другого рода — Шеннетских, поскольку древний договор вхождения в род был заключён неправомерно: более древний по крови род оказался подчинённым роду Стимфереллов, который нынче остался без наследников и значит — мёртв. Даггерн Шутник веселился, слушая возмущение своих придворных. Что ему — узурпатору и предателю своей родной крови — было давнее предательство?        — …король позволил Шеннету носить имя его предков. Наверняка ему это казалось очередной шуткой — имя, но не поместье… и не вейгордский герб: Шеннетский оставил герб своих предков-Мечников, но словно в насмешку перечеркнул клинок на нём веткой полыни — знаком разочарования. И сменил девиз.       Пламя игриво подмигивает из камина — строит намёки, которые мне не хочется понимать.        — «Любыми путями».        Голос у неё тихий и задумчивый. Звучит впервые с начала моей повести… полезной ли? Может, я рассказываю слишком долго, или рассказываю не то, не так. Я ищу её взгляд и не нахожу — только короткий жест, которым она просит меня продолжать.        Повинуюсь.        — Да, «Любыми путями» — и он придерживался своего девиза. В короткий срок имя его прозвучало уже по всей Кайетте — как того, кто зажал Айлор куда крепче, чем Даггерн Вероломный. Вскоре он получил титул особого королевского советника — и перед ним начали пресмыкаться чуть ли не сильнее, чем перед королём. Одному Единому ведомо, что он творил на этой должности, но… про Заговор Правых вы ведь слышали?        Я готов вновь пересказать эту историю: о том, как советник короля раскрыл заговор, как жестоко казнили заговорщиков, о насильном браке Касильды Виверрент… О, я готов. Один кивок невыносимой — и я поведаю о хрупкой девушке со знаком Целительницы на ладони, о том, как жена сумела разбить козни мужа и возвести королеву на трон…        О крике человека на площади.        Не на той площади, что в Энкере, и человек не был маленьким мальчиком, и это было не так давно… но была — ночь, и восход Луны Целительницы, и боль, и пламя, и крик в ночи — и невозмутимое, прекрасное лицо Арианты Златокудрой, воспетой многими поэтами.        В одах воспевают твёрдость обретённой королевы. В балладах она стоит, выпрямившись, в королевской ложе — и взмахом руки даёт сигнал к началу Казни Искупления. И после наблюдает, с бледным, прекрасным и неподвижным лицом, на котором запечатлелась скорбь — не отводя взгляд.        Печально и непреклонно.        А человек там, внизу, в окружении бушующей толпы, извивается и кричит.        Баллады и оды всегда казались мне фальшивыми. Потому что если Арианта Целительница так милосердна, как её описывают, если на рассвете она же исцелила преступника силой своего Дара… разве могла она смотреть на Искупление ночь напролёт? Не плакать, не отворачиваться, не зажмуриваться — пока Эвальду Шеннетскому ломали кости, полосовали кожу, прижигали руки и ноги? Рассказывали, что под утро даже некоторые мужчины у помоста начали падать в обмороки — и чтобы смотреть так вот, без устали, стоя, неподвижно… на такую боль… нужно либо вовсе не иметь сердца — либо всем сердцем ненавидеть.        Но разве может не иметь сердца или ненавидеть та, которая шагнула потом в храм Целительницы — и даровала надежду и прощение осуждённому, пропащему человеку? Я слышал, что Эвальд Шеннетский не мог даже стонать, когда его уносили с места Испытания: он сорвал горло и был в шаге от смерти, но Арианта пришла в храм Целительницы, явила свою силу, оставив Эвальду Шеннетскому лишь хромоту — в память об Искуплении.        — …тогда объявили волю королевы: Арианта решила, что исцеления и нового шанса достоин любой. Даже падший. С той поры во дворец Айлор-тэна не прекращается поток больных и искалеченных со всей страны. И королева много времени проводит за целением.       Если судить по слухам — Дар Арианты Целительницы и впрямь велик. И только расцветает со временем. Уже говорят, что с годами она может превзойти великую Целительницу Летейю Стриан. Ту, что сейчас называют Девятой Кормчей.        Гриз Арделл подтягивает к груди колени. Упирается в них подбородком и глядит, глядит в огонь, словно зачарованная видениями в нём.         — Почему она его не оставила?         — Что? Арианта?        — Нет, тут я знаю — Шеннет связан обетом служения. Почему Касильда Виверрент не расторгла брак? После того, как на трон взошла Арианта? Касильда ведь столько сделала для королевы. Возвела её на престол… а решение о браке принималось узурпатором. Разве нельзя было это как-то…        — Расторгнуть брак аристократов такого уровня не так просто. Даже Неполный Брачный в случае соединения двух родов — очень серьёзный обряд. Я не слышал о таких случаях. Впрочем… слухи, знаете, ходят…        Сказка не желает писаться — обрастает клубком домыслов, запутывается в скользкой проволоке слухов. И приходится отряхнуть брезгливость — взяться за этот клубок, вытащить нить, потом ещё одну:        — Ходили слухи, что сама Касильда Виверрент воспротивилась предложению Арианты расторгнуть брак. Якобы она опасалась за судьбу неопытной и молодой королевы и решила находиться от Хромца поблизости — чтобы предупредить его возможные козни. По другим же сведениям — между Касильдой и Ариантой случилась серьёзная ссора, когда королева проявила милость к Хромцу. Касильда настаивала, что Шеннет не заслужил жизни… и… и…        Глупые слухи. И недостойно говорить так о хозяйке этого замка — когда сама хозяйка погружена в зачарованный сон. Но карие глаза с зелёными разводами внутри просят рассказать — и я выдыхаю покорно:        — И я слышал ещё кое-что. Будто бы за годы отношения между Касильдой Виверрент и её воспитанницей ухудшились. Эвальд Шеннетский после своего Искупления принялся выслуживаться. Не отрицаю, может, он и впрямь сделал что-то для страны — всё-таки, Айлор не зря теперь сравнивают с Ирмелеем по благосостоянию. Но он втёрся в доверие к королеве, а Арианта Целительница всё-таки слишком чиста, слишком хочет верить в лучшее в людях, давать им шансы…        Как одна невыносимая, которая сейчас слушает меня, склонив голову.        — …словом, она поверила в его преображение и год назад отдала ему место первого министра. При дворе были недовольные, но их как-то успокоил обет служения на Хромце.        — Но не Касильду?        — Да. Это было в газетах. Уверяют, что Касильда пыталась переубедить королеву, но наткнулась на резкую отповедь. Утверждали также, что Арианту возмущали… фавориты Касильды.         — С этого места поподробнее.        Вздыхаю. Пришёл твой час, Рыцарь Морковка. Откладывай перо сказителя, берись за воображаемый клинок — и вступай со слухами в настоящий бой.        Что положу под ноги своей Даме — убитые сплетни?         — Об этом и раньше говорили — но достоверной информации у меня немного, а то, что болтают в салонах… Вскоре после свадьбы с Эвальдом Шеннетским Касильде Виверрент начали приписывать множество романов с самыми разными… ну, словом, это всё можно было бы списать на придворные сплетни, однако количество… И недолговечность этих увлечений… Я правда, не хотел бы прибегать к непроверенной информации.        — Уговорили, — у неё всё-таки очень тёплая усмешка. — Сведения обо всех поклонниках Касильды можете придержать до того момента, как нароете что-нибудь весомое. Но насчёт этой размолвки с королевой всё-таки расскажите, это интересно.        — Это просто было в газетах, — бесцеремонная Айлорская пресса, острее и лживее только пресса Вейгорда. — Королева Арианта якобы слишком часто начала появляться в обществе молодого Мечника, Хорота Эвклингского, его ещё называют Эвклингом Разящим…        — А. Что-то слышала об этой персоне. Это не он соперничал с кузеном короля Илая на аканторских состязаниях?       Киваю и удерживаю себя, чтобы не расписывать: я был там, до того, как оказаться в общине Алчнодола, больше года назад — на Турнире Разящего Клинка. С трибун видел сражение фаворитов — и казалось, что с головой погружаюсь в старинный роман, напитываюсь драгоценными строками, будто бы из детства.       Они тогда втроём были фаворитами: мрачный Дерк Горбун и грузный, неуклюжий с виду насмешник Мейро Багряномечный. И красавец Хорот, звонкий и ясный как сталь. Тот, кого нарекли именем Мечника. Улыбающийся мечной плясун, легко скользящий под ударами, и явный победитель — если не на арене, то уж точно в глазах всех дам.        С Дерком Горбуном он сражался так, будто от этого зависит итог в войне Айлора и Вейгорда. И так огорчился от поражения, что проиграл ещё и Мейро потом.         — Да, Эвклинг Разящий — отличный мастер меча, любезный кавалер, выдающийся охотник, — спохватываюсь, что последнее в глазах Арделл — едва ли комплимент. — И, как я понимаю, это всё, что его интересует: в каких-либо интригах он замечен не был, даже не состоял при дворе у Даггерна — был у себя в поместье. Но зато одним из первых присягнул королеве Арианте и с тех пор начал бывать при дворе куда как чаще. Если же вы о том, может ли он оказаться «лучшим из людей», как сказала Касильда Виверрент… Это вполне возможно. У него репутация щедрого благотворителя, мецената… Разумеется, с Касильдой господин Хорот тоже был знаком, и эта размолвка между королевой и…        — Вы, значит, полагаете, что королева приревновала Касильду к своему фавориту? Или наоборот — Касильда приревновала королеву? И из-за этого Арианта отказалась расторгать брак своей наставницы с Шеннетом?        Учись, Рыцарь Морковка. Наверное, тебе нужно учиться разить вот так. Наотмашь, с точностью и беспощадностью хорошего Мечника.       Но что тут поделаешь, когда половина сил уходят на то, чтобы не краснеть.        — Могло быть и такое, верно ведь? В любом случае, я полагаю, что Эвальд Шеннетский тут тоже замешан. Как замешан во всём, что происходит в Айлоре… да и не только в Айлоре. Гриз, — я стараюсь, чтобы это не прозвучало слишком уж интимно, а оно звучит, звучит и заливает щёки проклятым алым. — Всё, что я рассказал — вы же понимаете, это малая часть. Это очень опасный человек. И если его цель — как можно скорее овдоветь, то…        Она не слушает, это видно. Сидит, вглядываясь в огонь, словно ищет в нём какие-то знаки — сама похожая то ли на тайный знак, то ли на дивное видение в этих отсветах. И я позволяю себе — немыслимое. В отравленном замке с заснувшей хозяйкой, перед своим боем со сплетнями и слухами — позволяю себе тишину. Просто несколько мгновений покоя, в которые я пытаюсь навеки сохранить её образ: голова немного склонена в задумчивости, губа прикушена, вернулась морщинка между глаз. А из каштановых волос норовят уползти сразу две шпильки — наверное, чтобы волосы подхватили игру пламени…        Она кажется такой хрупкой в это мгновение, хрупкой, сомневающейся, уставшей — хочется протянуть руку, коснуться её, сказать какую-нибудь глупость про «всё непременно будет хорошо»…       В миг, когда я решаюсь, Гризельда Арделл поднимает подбородок, и под ресницами у неё взвивается колдовское зелёное пламя.        — Олсен, — говорит она.       Я тороплюсь сделать вид, что просто хотел взъерошить волосы. И гляжу вопросительно.        — Вдова Олсен, — поясняет невыносимая и вскакивает на ноги. — Да, точно. У вас же, вроде, возникло взаимопонимание с благотворительницами? Потрясите и их тоже — вдруг кто-то что-то слышал насчёт Касильды Виверрент и этого всего…        Жест её, по всей видимости, обозначает безобразие, которое творится при Айлорском дворе.        — Про этого Эвклинга-Хорота тоже постарайтесь узнать как следует. Начнут спрашивать, зачем это вам — напускайте тумана и закатывайте глаза — мол, не можете рассказать, но это так важно, так важно… Нет, не мой совет, Гроски как-то сказал — с этими дамами работает. Хорошо бы за сутки получить какие-нибудь результаты. А ещё лучше…       А ещё лучше раньше, киваю я. Эту битву нельзя сделать затяжной, нужно быть острым и стремительным, словно Дерк Горбун со своим клинком на арене. Я ведь слышал слова Аманды, когда она только осматривала Касильду Виверрент в покоях, куда её отнесли.        «Скорее ищи лучшего из людей, сладенькая, — вот, что она сказала. — Яд будет набирать силу. Ты слышала наши песни, читала дневники ваших наставников. Первые сутки — самые лёгкие. Хватит симпатии или влюблённости. Хватит безответной любви. Но дальше она будет всё глубже будет уходить в чёрный сон — и нужно будет чувство всё сильнее, чтобы вывести её обратно».        Арделл уже у двери и теперь улыбается мне на прощание. Кутаясь в тени, как в шаль.        — Спасибо за помощь, Янист. Работайте — от этого многое зависит. И… смотрите по сторонам, хорошо?        Как будто я могу смотреть по сторонам, когда она — здесь.        Но её уже нет в комнате — только растворённое в воздухе тепло улыбки да запах осенних листьев — запах её волос.        Я гляжу на дверь и — неизвестно почему — ощущаю себя Мечником, которого его Дама благословила перед аканторским турниром. ГРИЗЕЛЬДА АРДЕЛЛ        Всё сделано, и от тебя ничего не зависит.        Она осознаёт это вскоре после того, как приходит к Олкесту — спросить, кто такой Эвальд Шеннетский. Идёт по светлым коридорам в цветах и каменных кружевах. Минует залы, наводнённые вазами и картинами, инкрустированными столиками и (отчасти) котами.        За прекрасной, безупречной, изящной оболочкой — крепость. Как внутри женщины, которая любит лучшего из людей.        Движения слуг — отточены, нацеленны, в них нет страха. Командиры отделений (старшая над горничными, старший по кухне, старший над садом) докладывают обстановку. Ведётся эвакуация всех, у кого нет сердечных наклонностей. Семейные пары опрошены на предмет измен и верности чувств. Некоторые отказываются признаваться — можно ли применить зелья истины? Нет, помощь не нужна, наш травник всё приготовит.        Её отыскивают, где бы она ни была. Почтительно склоняют голову, как перед командиром. Все уже в курсе обстановки. Все всё понимают. Да, конечно, неразглашение. Да, госпожа просто занемогла, расстроена после ссоры с мужем. Да, если вызовут через Водную Чашу — сказать, что отлучилась, совершает прогулку в оранжереях, не может принять из-за головной боли…        — А госпожа… поправится? — заглядывает в глаза молоденькая горничная, и словно трескается слой краски на холсте — Гриз видит иной слой там, под ним. Тревогу и привязанность, опаску, желание помочь. И значит, под обликом крепости тоже может скрываться что-то, только вот — что? Сколько вообще слоёв на этой картине?        С «лучшим из людей» слуги помочь не могут: все под клятвами служения. И даже вряд ли что-то знают. Да, госпожа, бывает, ссорится с мужем, если тот приезжает. Нет, её не навещают мужчины, конечно (Гриз, задавая этот вопрос снова и снова, чувствует себя посягнувшей на честь Касильды Виверрент). Да, она часто посещает балы и приёмы. Да, её приглашают на танцы…        Гриз пытается сменить тактику. Выспросить теперь — кто из придворных был сколько-нибудь близок к Касильде Виверрент. Предельно общие вопросы — на них не должна распространяться клятва служения.       Ответы погребают под лавиной имён. Касильду Виверрен ценят в обществе. За благотворительность, за разумные советы и добрый нрав, за противостояние своему мужу. За то, что она подарила Айлору новую королеву.        Пару раз звучит имя Хорота Эвклингского. И один раз — нечто интересное.        — Ещё, наверное, Йеллт Нокторн, — вспоминает одна из служанок, которые сопровождают госпожу в поездках на светские приёмы. — Бедолажка, спаси его Тарра Премилосердная — как же он придумал, на дуэль…        Тут она ойкает и замолкает, замолкает совсем, испуганно тараща глаза, и Гриз понимает, что дальше — уже граница клятвы. Вздыхает, делает в памяти отметку — Гроски же говорил что-то о каком-то Нокторне, нужно бы спросить у него или у Олкеста, тот просто кладезь информации…        Так и хочется припасть.        Гриз ловит себя на крамольной мысли — и старается поскорее казнить мысль, вышвырнуть за ворота крепости, нет, лучше со стены сбросить (можно ли варгам убивать мысли?), и сердится на себя, повторяя — что тысяча ведь, тысяча дел…        Утешительная ложь. Командиру незачем проверять посты в этой крепости. Всё налажено и организовано: Мастер докладывает, что он и два его ученика занимаются поисковыми артефактами. «Попытаемся использовать следы этой отравы в крови жертв, но следы очень слабые, неизвестно, получится ли у нас». Над артефактами холода тоже работают — и можно будет быстро закупить партию, раздать слугам, если вдруг кто-нибудь увидит веретенщика. Распорядитель поместья дал добро, считает ли госпожа Арделл такое решение целесообразным? Госпожа Арделл считает, кивает, подкидывает ещё вопрос: как насчёт манков или отпугивателей для ложных василисков? Мастер озадаченно потирает подбородок, учтиво кланяется: да-да, весьма ценная идея, непременно, сейчас же…        От поклонов и кивков, рапортов и того, что на тебя смотрят как на командира воинства — начинает тонко ныть левый висок. Всё сделано, от тебя ничего не зависит — эта истина смотрит на Гриз из зеркал в филигранных рамах с цветочным узором. Эта крепость готова к любой осаде, командиру не нужно проверять посты.        И она замедляет шаг. Мысленно пробегает список поручений: Мел и Хаата работают по территории, Янист перебирает сплетни, Нэйш где-то втирается в доверие к служанкам, Лайл пытается выяснить — откуда взялись веретенщики… Аманда и Уна — у постели Касильды Виверрент, одна пытается снять отравление, другая слушает сны… куда впишешь себя, Гриз Арделл?        Если уж ты нынче командир в этой крепости — тебе принимать нелёгкие решения. Слать гонцов и выступать на переговорах — только вот с кем? Человек с неприметным лицом. Час будешь смотреть — не вспомнишь. Олицетворение Печати Воздуха на своей ладони — потому что словно возникает из ниоткуда прямо на пути у Гриз, в коридоре.        — Госпожа Арделл, — почтительный наклон головы, — с вами хотят побеседовать. Прошу — здесь недалеко.        Недалеко — деревянная дверь, ведущая в теплый полумрак гостиной. Словно онемевший проводник делает приглашающий жест — и после первого же шага Гриз окутывает искристая темнота. Звездная ночь глядит в окна. Лунные отблески скользят по пушистому ковру — как по морским волнам. Слабым сиянием откликается бархат кресел, а в камине подпрыгивает, изнывает от ласки пламя. Бросает отблески на кресло, повернутое к камину.        Вокруг кресла, в отблесках огня, витают знаки. Зловещие символы.        Выступают медленно, по мере того как Гриз делает шаги вперед. Вот трость с серебристой головой лисы — прислонена к подлокотнику. На самом подлокотнике покоится правая ладонь. Затянутая в черную тонкую перчатку. Так, что не видно Печати.       По воротнику небрежно разбросаны седые волосы — почти ложатся на плечи.       Последним знаком становится голос.        — Госпожа Арделл. Я как раз хотел задать вам вопрос…       Эвальд Шеннетский разворачивается к ней лицом и вскидывает брови:        — Вам нравятся котики?

* * *

       — Котики, — повторяет Гриз, глядя на Эвальда Шеннетского, Хромого Министра. Самого могущественного человека в Кайетте после Кормчей.        У него улыбка озорного мальчишки — на бледном лице писца или жреца. Глаза — не понять какого цвета — отражают каминное пламя. Темные брови — контраст с рано поседевшими волосами — приподняты в ожидании ответа.        — Котики, госпожа Арделл. Вам нравятся котики? Мне вот очень.       На коленях у Эвальда Хромца — котик. Откормленный, серый с белой грудкой.        — Даггерн — мой любимец. Вылитый Даггерн Шутник, да упокоится его тень в Вечном Омуте. И к политике он относится примерно так же, как покойный король. Раньше я держал Дагги в своей резиденции… знаете, пока он не пометил сапоги послу Дамата. После этого пришлось удалить его величество в небольшую ссылку. Впрочем, у него судьба всё равно счастливее, чем у его тезки. Да и характер получше, надо признать.       «Мур-р», — с достоинством говорит пушистый Даггерн, бодая хозяйскую руку. Левую — на которой нет перчатки. «Мурр».         — Удивительные существа, — нежно улыбается Хромец, почесывая кота под подбородком. — О, садитесь же, вот второе кресло. Там, правда, спит Илай, но он с радостью разместится у вас на коленях — он так наивен и доверчив, ну вылитый король Вейгорда. Надеюсь, я не оскорбил ваши верноподданические чувства. Да, так вот, удивительные существа…        Гриз Арделл подходит ко второму креслу. Бережно поглаживает черного, гладкошерстного Илая — тот не протестует, когда она его поднимает. Дружелюбно обнюхивает ей пальцы и массирует колени подушечками лап.         — …безусловная верность — но только если ты сумел завоевать их уважение и внушить им любовь. Никакого преклонения перед хозяином — равноправные отношения. Способность находить путь во мраке. И это замечательное свойство — приземляться, откуда бы ни падали… у меня, как видите, с этим похуже.       Левая нога Эвальда Шеннетского непринужденно вытянута к огню. Светская, небрежная поза. Ни за что не поймешь, что на самом деле нога не сгибается в колене после Ночи Искупления. Если бы только об этом не знала вся Кайетта.        — Вы, кажется, что-то у меня хотите спросить, госпожа Арделл?        — Господин Шеннетский, я, возможно, не совсем понимаю… но вы действительно позвали меня сюда поговорить о котиках?        — А. Дипломатическая привычка. Начинай беседу с того, в чем сведущ собеседник или с того, что ему приятно. С королевой Ракканта — о благонравии и нравах современной молодёжи, с ирмелейскими советниками — о законе, с королевой Ариантой — о ее народе, а с варгом вот… Вам ведь не могут не нравиться котики? Вы, кажется, предпочитаете светлой окраски, хищных и крупных. У вас правда есть алапард?        — В питомнике их несколько. Просто Морвил… наиболее ручной.        — Здорово это, наверное, — замечает Шеннет как бы мимоходом. — Приручать хищников. Давать шанс тем, у кого, кажется, и шансов-то нет: не только раненым бестиям, но и кровожадным людоедам, убийцам… Трозольдиа, королева Ракканта, неизменно отмечает в своих обширных наставлениях, что это — истинный путь добродетели, ведущий ввысь по ступеням Башни Кормчей. Жаль, что в моём деле таким заниматься не приходится. Я работаю с несколько другими хищниками, и оставлять шансы им… Ты как полагаешь, Даггерн, они ведь втянут когти, если что, да?       Гриз испытывает дичайшее желание снять с пояса бутылочку антидота и как следует к ней приложиться. Вид самого могущественного министра Кайетты, который непринуждённо болтает с котиком на коленях… сбивает.         — А потом непременно выпустят, стоит только к ним спиной повернуться… Ага. В любом случае, приятно побеседовать со специалистом — так, значит, госпожа Арделл, вы считаете, что это был веретенщик?        Шеннет почёсывает своего любимца под подбородком и весело улыбается в ответ на её выражение лица.        — Ну, разумеется, меня известили. Если точнее, меня известили, как только слуги начали в спячку впадать — не говорю уж о смертях. Конечно, моя дражайшая супруга изо всех сил старается, чтобы я не волновался понапрасну, но я-то ведь тревожусь о её здравии! Пришлось отыскать способ кое-как узнавать, что тут творится, немного с опозданием, но…        Даггерн сыто жмурит жёлтые глаза с колен хозяина. Исполнен достоинства и тайны — куда больше, чем Первый Министр. Этот кажется простым и понятным — озорным мальчишкой, который и не заметил, как повзрослел.        И это до дрожи, до озноба неправильно.        — Вам, может быть, тут прохладно? Могу подкинуть дров в камин — Даггерн, правда, обидится и может даже поцарапать мою трость. Совершенно нравом в тёзку — его величество тоже обожал шуточки, которые оставляли следы. Так вот, а после несчастья с моей дорогой супругой — разумеется, меня не могли не поставить в известность. Как-никак, ближе меня у неё никого нет, ну и…        «А ещё я — единственный наследник Цветочного Дворца», — остаётся звенеть там, за словами. В секундной тишине, за непринуждённым жестом руки.        Наследник — и тот, кто может выдворить тебя из Айлора. Особенно когда Касильда без сознания и не может возразить.        — Если у вас есть претензии к работе моей группы…        — О, да ради Круга Девятерых, госпожа Арделл — какие тут могут быть претензии? Наоборот, я всемерно одобряю, что моя любимейшая супруга обратилась к вам — отдавая должное вашим качествам и, без сомнения, исключительному подбору работников в вашей группе. Я бы и сам посоветовал ей — если бы, конечно, она позаботилась бы спросить у меня совета. Пожалуй, моя супруга слышала о вашей группе даже и до того, как сдружилась с Линешентами.        Верно, думает Гриз, — ведь младший из братьев Линешент говорил, что кто-то в Айлоре дал мне отменную характеристику… Их покровитель. Однако почему в таком случае Касильда наблюдала за мной и за группой? Неужто опасалась козней своего мужа ещё раньше?        — Мы тут, знаете ли, в Айлоре пристально следим за тем, что происходит за чертой Хартии Непримиримости. И не думайте, что мы склонны к предрассудкам по поводу Вейгорда или его жителей — совсем нет. Наоборот, если жители невраждебных стран настолько лестно отзываются… а о вас отзываются настолько лестно, что даже моя госпожа, королева Арианта, упоминала вас в разговоре с моей дражайшей, любимейшей супругой, если я верно понял.        — Вот как, — сдержанно отзывается Гриз, и пытается нащупать собеседника. Различить хоть что-то за непринуждённой болтовнёй, по-мальчишески живыми манерами… рассмотреть там, в глубине — то острое и опасное, что всегда сопровождает настоящих хищников.        Пусто — словно художнику не дали красок, и можно набросать только общие черты углём.         — Просто хотел, чтобы вы поняли: я не против вашего присутствия и работы вашей группы. У вас ведь исключительный контракт, не так ли? С присвоением вам временной должности распорядителя, практически заместителя моей супруги? На меня пришлось составлять нечто подобное, когда заключался брак — разве что условия самую малость отличались. Это я к тому, что, пока жива моя прекрасная Касильда, вы здесь в полном праве, слуги будут слушаться вас, ну а я…        «…пока жива Касильда», — врезается шипом в висок Гриз. Застревает хуже кошачьего когтя и свербит, свербит.        — …а мне нужно только одно: чтобы с моей дражайшей супругой всё было в порядке. Так значит, это был веретенщик, госпожа Арделл?        — Это можно утверждать наверняка.        Илай доверчиво разваливается на её коленях, подставляет под руку живот. Шеннет весь переполнен участием — даже перестаёт почёсывать своего кота.         — Пренеприятные твари. Детство я провёл за чтением хроник и историй о войнах — почти как господин Олкест. Предки собрали отличную библиотеку — в том числе многое о Братских войнах. Я имею в виду — до того, как эти истории подправили в нужную сторону. Кое-что о веретенщиках там было — через годы вспоминается плохо, конечно… но если пожелаете — я прикажу, пусть поищут в поместье Стимфереллов, не думаю, что те книги куда-то пропали.         — Буду весьма благодарна, — могут быть и неверные сведения, но не в её положении отказываются от помощи. Эвальд Шеннетский светски кивает и уверяет, что пошлёт за книгами тут же. С неохотой сгружает с колен кота и всё-таки подкидывает в камин пару поленьев. Отмахивается от её невольного движения: да сидите, министру иногда полезно встать и размяться, чертова сидячая работа, клятые бумаги, секретные донесения и заговоры.        Он так и говорит — заговоры. И Гриз вдруг становится смешно. Оттого, что на её коленях — кот. И оттого, что без труда верится: она говорит с ровесником, или даже с кем-то младше. С кем-то, за кем, словно жуткий багряно-чёрный плащ, не тянется история об отравлениях и интригах, о предательствах и смертях.        С тем, у кого от Ночи Испытания осталась лишь — хромота да седина.        — В общем, пренеприятные твари. Сколько я помню — живучие, увёртливые и ядовитые, словно придворные, когда вводишь новый налог на знать. Но я думал, что их всех истребили? В старые добрые времена этим же занимались те, кто блюдут нас от величайших опасностей. Я об этих Орденах, которые мнят себя тайными, ну, знаете. Тающие, к примеру.       О тайных Орденах Служения Кайетте Гриз слышала всё больше легенды и сказки. В них были маги, отрекающиеся от Дара, чтобы обрести нечто большее… навеки рвущие со всем в этом мире и отдающие себя служению в Ордене. Тающие… что-то дальнее и смутное. О тех, что, будто бы, появляются и пропадают словно тени, могут переноситься с места на место без вира, словно истаивая в воздухе… о тех, что — хранят.        О Пастырях стада людского, — думает она и поражается: откуда пришло на ум?        — Я не слыхала о том, чтобы Тающие или кто-либо ещё из Орденов занимались истреблением веретенщиков.        — Да, конечно, это же засекретили. Не всем хотелось распространяться о том, что привело к Сонному Мору — учитывая то, что веретенщиков явно создали учёные одной из стран, интересно бы знать, какой из двух. Вы не знаете? А я бы на наших поставил — мощная научная база, всё же в Академии Таррахоры было предостаточно таких вот гениев, выходцев из Айлора. И, несмотря на то, что Академия блюла нейтралитет во время Братских войн, они могли бы… впрочем, я отвлёкся. Так вот, эти милые твари размножались весьма стремительно, и очаги Сонного Мора начали вспыхивать уже и в Крайтосе… видимо, туда кто-то завёз парочку случайно, с товаром или в сундуках. И тогда-то за дело взялись Тающие. Чтобы уничтожить всех веретенщиков им понадобился не один год, но господа Тающие оказались упрямыми и довели дело до конца, как требует их кодекс. Вернее, я-то полагал, что дело доведено до конца, но раз уж веретенщики здесь… получается, парочка сохранилась?        — Нет, — отвечает Гриз, помимо воли втягиваясь в беседу. — Нет, иначе они бы опять размножились. Это спячка, или…        — Или кто-то нашёл старый рецепт и сумел возродить их из небытия? — Хромой Министр излучает неприкрытое восхищение. — Даггерн, иди сюда, малыш. Кто же это такой талантливый? Настолько, что взялся за дело, которое грозит новым Сонным Мором? Неужели это всё было затеяно исключительно ради моей дражайшей супруги, госпожа Арделл, вы как полагаете?        Я полагаю, что в вашем упоминании дражайшей супруги слишком много насмешки. Гриз сжимает пальцы на мягкой кошачьей шерстке и удерживается от опасных слов.        — Пока что не знаю. Но надеюсь узнать.        — Сделайте милость, госпожа Арделл, я не останусь в долгу. Если где-то в Айлоре, да и вообще, в Кайетте, такая опасность… — Шеннет разводит руками, показывая: он должен знать. — О, конечно, я тоже буду искать — возможности у меня немалые, но вот знания… кто может сказать, достаточно ли их окажется. Так что я полностью полагаюсь на вашу группу. Вы, видно, удивлены, госпожа Арделл? Думали, что я начну бросаться подозрениями вроде «Она была укушена, как только подписала с вами контракт, разве это могло быть случайно?»       Гриз пожимает плечами: среднее между «да» и «нет». Она уже думала об этом. О внезапной и такой точной атаке веретенщика. Могло его что-то привлечь?        Нужно было внимательнее осмотреть платье и обувь Касильды, теперь уже явно поздно — слуги уже вычистили, конечно.         — Вы позволите мне сказать откровенно, господин Шеннетский? В случае с вами меня бы не удивила никакая реакция.         — Ну, и отлично, — отзывается Хромой Министр. — Итак, конечно, я полагаюсь на вас в том, что касается расследования всего этого. Как эти твари вообще проникли на территорию? Кто их вывел? И главное — кто это осмелился злоумышлять против моей дражайшей супруги?         — Или против вас?        Эвальд Хромец переглядывается с обоими котами. Так, будто в жизни не мог представить кого-то, кто злоумышляет против него.        — Меня?        — Господин Шеннетский, а вы не думали о том, что подвергаете себя серьёзнейшей опасности, приходя сюда? Веретенщик ведь может быть где угодно. А лекарство…        — Ах да, поцелуй любви. Никогда не понимал, каким образом это работает — впрочем, Камень и его дары людям не менее загадочны. Я не достиг бы такого положения, госпожа Арделл, если бы боялся риска. Вы, наверное слышали о том, что я презираю рыцарей: все эти выезды, турниры, дуэли… Кое-кто даже утверждает, что я трусоват. Может, так, — но в политике ты никто, если не идёшь на риск или у тебя нет запасных вариантов.        Значит, полагает, что веретенщик ему не страшен. Либо (Гриз почти слышит скептическое хмыканье Мел) всё-таки есть та, которая полюбила Эвальда Шеннетского, либо… либо тот самый вариант. Да, тот самый вариант…        — У вас такой взгляд, госпожа Арделл. Не решили ли вы, что у меня попросту есть защита, потому что я — причина всего происходящего?       Гриз ждёт, что Хромой Министр продолжит, но он смотрит на неё с весёлым интересом, даже азартом — что ответишь?        — Я не могу этого решить. У меня нет доказательств.        — Ах да, доказательства. Конечно. Без них приходится верить на слово, не так ли? Поверьте — что бы обо мне ни говорили, я искренне пекусь о здоровье моей дражайшей супруги. Как оно, кстати?        — Касильда Виверрент сейчас во сне после укуса веретенщика. Уверяю вас, мы делаем всё…        — Сколько у неё времени, как по-вашему? В тех историях, которые помню я, люди засыпали иногда и до следующей луны.        В историях, которые Гриз почерпнула из наставнических дневников — тоже так. Но бывали случаи, когда смерть наступала и через три дня. И двое слуг умерли слишком быстро. Слишком…        — Я не хотела бы делать каких-нибудь прогнозов, — отзывается Гриз осторожно.        — Но вы, конечно, начали поиск лекарства? Как это было в хрониках… «Тот, кого полюбил или же тот, кто полюбил тебя…» Как-то так, да? Пожалуй, мне стоило бы попробовать — как-никак, я муж Касильды Виверрент. И, как я уже говорил, ближе меня…        Гриз посещает отвратительное чувство прогулки по чуть подтаявшему, похрустывающему льду.        — Боюсь, я не могу вам это позволить.        — Простите? — Хромец смотрит с весёлым даже каким-то изумлением. И Гриз привычно облекается во внутренние стены крепости. Захлопывает ворота, поднимает стяги.        — О ваших отношениях с женой достаточно известно. И Касильда не назвала ваше имя перед тем, как погрузиться в сон.         — Но мы не можем исключать тайной влюблённости, — замечает Шеннет со слишком серьёзным выражением на лице. С таким выражением обычно отпускают отличные шутки. — Чьё же имя она назвала? Бенис Чатр? Эклинг Разящий? Может быть, этот бедный мальчик Йеллт Нокторн — слышал, ему нездоровится, какая неприятность. Никаких имён? Очень похоже на дражайшую мою супругу — обожает секреты, вы, наверное, слышали про королеву Арианту. Прятать целую наследницу престола от своего же мужа в своём поместье — нужна исключительная любовь к тайнам, не так ли? До сих пор восторгаюсь. Но если нет никаких имён — значит, у вас некоторые проблемы.        Просто подожди, Гриз, подожди и представь, как волны болтовни разбиваются о твои стены.        — Наша группа ищет лекарство.        — Не сомневаюсь. Но сколько времени вам потребуется, чтобы разобраться с предпочтениями моей милой жёнушки? Вы ведь знаете, что молва приписывает ей едва ли не с десяток фаворитов? И при этом вы готовы не пропустить к ней мужа, а это уже как-то… Нет, я сейчас не о поцелуях — однако мой долг навестить супругу. Небольшой визит вежливости, как завещано нам традициями…        Небольшой визит вежливости, после которого Касильду Виверрент примет вода… почему, ну почему здесь нет Лайла Гроски? У него такое выходит на порядок лучше.        — Господин Шеннетский, я настоятельно просила бы вас не тревожить сон Касильды Виверрент. Рядом с ней сейчас работает наш травник, она пытается изобрести противоядие или замедлить отравление, эликсиры это весьма тонкие, и любое вмешательство…        — Упаси меня Круг — беспокоить нойя Энешти во время работы! Боюсь, всего моего запаса противоядий может не хватить.       Понимающая улыбочка Хромца говорит, что он не поверил ни на миг.        — Вы собираетесь настаивать?        — Наверное, мог бы, — пожимает Шеннет плечами. — Всё-таки, я в своём праве, вы не находите? Но, право слово, мне очень не хочется устраивать битву в коридоре — а я не сомневаюсь, что при надобности и вы, и ваши люди пойдете на крайние меры. Способности господина Нэйша очень… показательны. Не говоря уж о нойя Энешти или вас самой. И, признаться, я считаю, что сражения — удел тех, кто не умеет договариваться. Славных Мечников, к примеру. Рыцарей, одержимых подвигами. Мы с вами, госпожа Арделл, явно не относимся к тем или другим, а потому договориться как-нибудь сумеем. Я действительно не стану настаивать на посещении моей супруги… скажем, в ближайшие сутки. Суток вам хватит, чтобы определить, кто её суженый? Могу снабдить вас сведениями почти из первых рук, — мне, конечно, докладывают о её симпатиях при дворе.        Внутри крепости, на главной площади, плавно переворачивается огромная клепсидра. Вода начинает вытекать тонкой струйкой — секунды…       Сутки — это мало. Но сутки — всё же лучше, чем ничего.        — Буду благодарна за любую помощь.        — Не стесняйтесь за ней обращаться — в конце концов, как я говорил, я весьма пекусь о здоровье своей супруги. Буду справляться о её состоянии, конечно. Останусь здесь, неподалёку.       Прекрасно, Гриз, теперь на вверенной тебе территории веретенщик (неизвестное количество), уснувшая Касильда и Эвальд Шеннетский.        — Прошу прощения, но вам это не кажется опрометчивым — оставаться в поместье сейчас, когда в нём…        — Разве что самую малость, — Шеннет нежно надавливает на мокрый кошачий нос. — Кто знает, когда я понадоблюсь. Вы же, разумеется, дадите мне знать в таком случае? Через любого во дворце — меня тут же отыщут.        — Разумеется, — осторожно говорит Гриз. — Если ваше присутствие понадобится… мы пригласим вас незамедлительно.        — Отлично. Неплохо для первой беседы, а? — Эвальд Шеннетский опять сгружает кота на пол, встаёт, слегка потягиваясь. — Так, стало быть, сутки. Прошу, держите меня в курсе вашего расследования — само собой, я и сам буду присматривать, но вдруг что-то пропущу. Благодарю за то, что уделили мне время, госпожа Арделл. Не сомневаюсь, мы ещё побеседуем, и не раз.        Он подхватывает трость (серебристый лис с рукояти насмешливо посвёркивает зелёными глазами), хромая, проходит через комнату. У него лёгкая походка. Почти танцующая — даже если учитывать хромоту. Странно сочетается с тёмно-синим, длинным, почти жреческим одеянием. Как и улыбка с сединой. Как и всё остальное.        Рядом с человеком с тростью неспешно выступает серый кот с торжественно приподнятым хвостом — то ли свита, то ли провожатый. Илай обиженно мяукает, скатывается с колен Гриз и несётся к двери, которую открывает хозяин. Успевает проскочить вслед за Шеннетом и Даггерном, пока дверь не закрывается.       Бодрые, чуть неровные, удаляющиеся шаги по коридору.        Гриз Арделл глядит в камин — так похожий на тот, у которого она сидела рядом с Янистом, совсем недавно. Слушая историю об Эвальде Стимферелле — мальчике из холодного поместья. О вероломном, мстительном, коварном политике, свято блюдущем свой девиз…        И которому что-то нужно в поместье. Что-то настолько ценное (скрытое?), что он внезапно готов оставаться здесь. Рискуя разделить участь жены.        Нужно спросить Олкеста (вздор, ты просто его хочешь опять увидеть, заканчивай с этим), нет, нужно местного Мастера спросить: какие чары завязаны на хозяйку поместья и что будет, если они спадут с её смертью? Касильда отказалась уехать, оберегая некие тайны — не за ними ли явился её муж?        Искры от потрескивающих ароматных дров взлетают, вспыхивают и гаснут. Как её мысли. Как звук её шагов по мягким коврам: теперь она знает, куда идти и где быть.        Спальня Касильды Виверрент тоже немного похожа на крепость. Окружена защитными чарами и амулетами. Небольшая комнатка перед самой спальней — чтобы было, где встретить врага…        В комнатке маются бездельем и неизвестностью пара озадаченных служанок. Поясняют Гриз: нойя сказала, готовится какой-то особый эликсир, заходить нельзя, беспокоить нельзя. Да, вообще никому нельзя, лекарю тоже.        — Мне можно, — уверяет Гриз и под подозрительными взглядами стучит в дверь. — Это я, Аманда.        Шорох засова, приглушённый шепот: «Сейчас, сладенькая, артефакты сниму…» — и ещё через полминуты в двери образуется щель, в которую Гриз проскальзывает.        — Потом прикажи, чтобы нам принесли какой-нибудь еды, сладенькая, — вздыхает Аманда. — Уборная здесь есть, и вода тоже. Но запас не помешает.        Крепость в осаде, понимает Гриз. Даже до того, как окидывает взглядом спальню Касильды Виверрент, обращённую в военный лазарет. На изящных столиках с инкрустациями — ворохи трав, коробочки сушёных грибов, пузырьки с чем-то разноцветно-грозным. Побулькивает котелок, пристроенный в камин. На другом столике кощунственно разлёгся переносной нагревающий артефакт — на нём стоит кастрюлька, дымит таинственно-изумрудным.        — Ты же это всё не…        — Нет, не брала с собой из питомника, моя пряничная, просто местные так очаровательно любезны. И так любят свою хозяйку, что готовы что угодно достать — уверена, если бы я попросила крови для некрозелий, они бы с удовольствием…        Хозяйка покоится на кровати — под васильково-синим покрывалом, затканном тонким серебром, будто морозными узорам. Лицо Касильды Виверрент спокойно. «Не оставит, — говорит она словно бы даже во сне. — Придёт». Рядом с королевной из сказок притулилась фигурка Уны — девочка изо всех сил старается стать меньше, не поймать взгляд Гриз.        — …а такое повиновение я видела лишь когда была содержанкой в замке у… ну, словом, это было давно, моя пряничная. Главное — что мы смогли договориться с этим лекарем, он предоставит мне любые ингредиенты, хотя я и сомневаюсь, что это принесёт хоть какую-то пользу.       «Нет?» — спрашивает Гриз взглядом. Аманда на миг теряет свою щебетливость и сладость, сжимает губы, коротко дёргает головой — «Нет».        — Мало времени, очень мало. Отравление идёт быстро. Слышала ты наши песни — те, что о Сонном море, о спящих и поцелуях, их пробудивших?       Слышала, когда скиталась с лейрами нойя — постигала премудрости трав и зелий, а взамен лечила зверей. Некоторые мотивы застряли намертво — может напеть. О чёрных снах, которые зовут и уводят в непроглядный мрак. О краткости сроков:

Три раза всходила над ней луна — Чёрный сон уносил её прочь. И придёт ли тот, чья любовь нужна — На последнюю эту ночь?

      — Три ночи, — Аманда кивает в ответ на шёпот Гриз. — Трое суток… у вас в песнях повторяется это число. В дневниках наших наставников можно отыскать другие сроки. Иногда укушенные веретенщиком могли прожить девятницу. Даже месяц…        — И о таком я слышала тоже, золотенькая — но только про тех, кто умирал в середине или в конце Сонного Мора. Может, сила этих тварей слабела со временем. Те же жертвы, которые были в самом начале…        Гриз кивает задумчиво. Глядя на Касильду Виверрент. Верно, варгов не сразу привлекли к делу, Сонный Мор был уже в разгаре, записаны часто поздние случаи, да и там время сильно отличается. Может быть, организм некоторых жертв более успешно сопротивлялся яду. Или они сами сопротивлялись чему-то, что там, в их снах…        Уна всё-таки наблюдала за ней, потому что старается стать ещё меньше. Шепчет невнятно:        — Там… она видит своего прежнего мужа. Он был… был ужасным, он говорил, что она его сокровище, а сокровище должно быть под надёжной охраной. И… она не могла даже никуда поехать. Она сейчас будто в клетке — и там ещё есть какие-то голоса, они зовут, приглашают пойти, вырваться. А…а про любовь ничего нет.        Отворачивается совсем, завешивается чёрными волосами. Устало трогает белую, будто мраморную руку Касильды Виверрент.        — Но она будто бы ждёт кого-то… кого там нет. Это всё очень трудно увидеть, она просто… она как будто бы всё глубже.       «Три дня…» — звучит во вздохе Аманды слишком ясно, и Гриз кивает: не больше трёх дней, слуги умирали именно за этот срок. Веретенщик словно явился из древности, от самого Сонного мора… Ещё плохие новости?        — Мои эликсиры тоже показывают, что отравление идёт быстро. И если я верно помню, что говорилось в наших песнях — скоро нам придётся искать не просто того, в кого она влюблена, сладенькая.       Гриз кивает, вглядываясь в безмятежное, полное ожидания лицо Касильды. Песни нойя не припоминаются, но вспоминаются записи в древних дневниках. Одного особенно дотошного варга, который удосужился выяснить, что чем больше времени прошло с момента укуса — тем большей глубины чувства требуется. И если через час после укуса помочь может влюблённость, то потом нужна — любовь, а через сутки…        — Взаимное чувство.        — И истинное, моя ненаглядная — словом, как раз то, чем не может с ней поделиться её муж.       Гриз поднимает голову. Оглядывает зловещие знаки осады в спальне Касильды Виверрент.         — Шеннет здесь был?        — Желал остаться с женой наедине, — Аманда полыхает глазами и издаёт угрожающее фырканье. Палочка для помешивания в её пальцах кажется отравленным кинжалом. — Плёл мне о том, как он печётся о её здоровье… Ох, я не помню, что напела ему — что-то о замедляющем отравление эликсире, который постоянно нужно контролировать и который не терпит мужчин на расстоянии десяти футов от себя — что-то в этом роде, в любом случае. К счастью для него, Хромец благоразумен, словно белый лис — он убрался восвояси ещё до того, как я взялась за свои снадобья. Уна, ах, деточка, я же обещала успокаивающее… сейчас.        Аманда капает в стакан бирюзовое зелье с запахом валерианы и невозмутимо, певуче поясняет: просто Уна испугалась, непонятно чего — то ли грозного Хромого Министра, то ли того, что её наставница сейчас избавит от него свет… да-да-да, милая, возьми стакан.        Гриз смотрит на то, как Уна, икая, потребляет зелье. И не знает, смеяться или плакать.         — Ты блефовала? Или правда думала пустить в расход первого министра Айлора? И кстати, чем — сюда же нельзя пронести…        — Нельзя пронести, но кое-что можно быстро смешать, — зловеще улыбается Аманда и многозначительно вертит в пальцах алый пузырёк. — Ай, сладкая моя, сейчас я и сама не могу сказать, что на меня нашло. Всё-таки Хромой Министр. Но в тот миг мне казалось, что ещё шаг к моей пациентке… О, я знаю этот взгляд, не смотри на меня так, сладкая.       Гриз кивает: не буду, не время. Это их с Амандой старый спор: давно уже Гриз заметила, как Аманда относится ко своим пациентам. И на что готова — чтобы поднять их с кровати. Давно уже назвала Аманду целителем, но нойя упрямится: «Нет-нет, сладкая, какая самоотверженность, в самом деле, я просто травник, знаток зелий, обычная дочь Перекрестницы».        — Служанок в соседнюю комнату посадила ты?        Аманда безмятежно жмёт плечами.        — Этот лис обещал вернуться. Они должны поднять шум в случае чего… Но вообще-то, хорошо бы установить тут дежурство, медовая. Вдруг мне понадобится отлучиться к другим жертвам. С Касильды нельзя спускать глаз — вдруг тут в комнате есть тайные ходы? Я сварю зелье… буду готова, чтобы оправдать что угодно: в комнату нельзя заходить, нельзя её осматривать, к ней прикасаться… Именно ему, да-да, можно притянуть тут эти сны или ненависть жены к нему — я придумаю, дорогая, не волнуйся. Ну, а если он вдруг решится убрать меня с пути силой…        В глазах у неё загорается сумрачный колдовской огонь — нет, просто ответы от камина.        — Думаешь, может?        — Скажи мне, что не может этот человек. И если уж он решил добраться до своей жены… что с тобой, сладкая? У тебя странный вид.       «Госпожа Арделл, вы любите котиков?» — Гриз прикрывает глаза и отряхивает с себя видение — мальчишеской усмешки и лукавых, слишком молодых глаз.        — Он со мной говорил. И тоже хотел увидеть жену. Дал нам сутки…        — Карамельная моя — ты веришь, что он сдержит слово?!       Аманда даже руками всплёскивает. Приглашает Уну присоединиться к возмущению. Высыпает бережно отмеренный серый порошок в котёл, мешает, разгоняет ладонью дым…         — Не слишком-то, — мрачно отзывается Гриз. — Не знаю, насколько вообще ему можно верить. То, что я о нём слышала сегодня… — приходится усилием воли отодвинуть образ Яниста Олкеста — с волосами, подсвеченными каминным пламенем. — И то, что увидела и услышала… Что бы ты сказала о нём, Аманда?        Аманда качает головой и разражается от камина бурным монологом на языке своего народа. Гриз, которая язык нойя знает неплохо, успевает ловить только метафоры вроде «глаза лунной кошки, которая собирается украсть младенца через трубу» или «если бы хитрость исчислялась хвостами — у этого лиса было бы не меньше тысячи хвостов».        Монолог заканчивается полууважительным: «Если бы он пришёл к Старейшей Тшилабе — она бы признала его вожаком всех нойя». Потом Аманда цокает языком и глядит на Касильду Виверрент с жалостью.        — Не знаю, что мы можем сделать для неё… бедная девочка. Если всё, что здесь творится, творится по указке этого мужа-перевёртыша — а я думаю, что это так и есть… Остаётся лишь молиться Перекрестнице — чтобы не допустила зла… и чтобы уберегла нас самих.        Она понижает голос, косится на Уну, которая едва не расплёскивает остатки зелья из стакана. Подплывает к Гриз вплотную и шепчет, обдавая запахом ванили:        — С такими хищниками мы ещё не сталкивались, моя золотая. Может, лучше позвать на помощь королеву Айлора? Наши песни про неё сладки. Вот она — истинная целительница, и у Хромца перед ней обет… она могла бы приказать ему, скажем, держаться в стороне.        Так-то оно так, но только Янист ведь говорил, что у Касильды размолвка с её воспитанницей. Из-за какого-то красавца-мечника. И ведь сама Касильда не поставила Арианту в известность…         — Сутки, — отвечает Гриз тихонько. — У нас почти нет информации… нет доказательств. Нельзя соваться к главе государства с такими обвинениями… и пустыми руками.        Аманда дует губки разочарованно, но тут же расплывается в успокаивающей улыбке — целящей, будто лучшее из зелий.        — Раз так, нам остаётся надеяться на наших сыщиков, не так ли? На тех, кого ты отправила по следам этих гнусных веретенщиков? Клянусь путями Перекрестницы — это интересно. Сколько ты поставишь на то, что Лайлу Гроски удастся ухватиться за кончик хвоста этой лисицы?        Гриз не отвечает, потому что Аманда знает ответ.       В этой ставке на кону всё. Вообще всё.       Интересно только — удастся ли отыскать хотя бы кончик хвоста.       И что окажется на другой стороне этого кончика. ЛАЙЛ ГРОСКИ       Водная трубка сочувственно булькнула. Шестая чашка чая почти опустела.        Проницательным и небритым сыщикам положены маленькие слабости. Вроде курения и пристрастия к крепчайшему, до горечи заваренному чаю. В книжонках, которые я залпом поглощал в детстве, дела обстояли именно так.       Если подумать, я как раз чувствовал себя с ног до головы погружённым в такую вот книжонку. Где на обложке — вороха цветов и темноволосая красавица с томно прикрытыми глазами. И заголовок — что-то вроде «Дело о тайне сказочного замка», да.        Правда, для классического образа сыщика мне недоставало подтянутости и орлиного профиля. Зато я был при щетине и нужном градусе хмурости. Вызванном осознанием ароматности и вязкости субстанции, в которой мы завязли по уши.        Ещё меня слегка напрягал тот факт, что с потолка на меня может свалиться ушлая ящерка. Мелкая машинка для убийства. Та самая зверюшка, которую на территорию поместья каким-то образом протащила Гильдия. Та самая Гильдия, которая протащила на эту территорию меня.        Предстояло решить аж две эпохальные задачи. Сказочную — не дать Арделл отыскать того, кто пылает чувствами к жене Хромца. И классическую: не выйти на своих в процессе расследования. При этом каким-то чудом вытащить Гриз из поместья живой. И Аманду. Яниста тоже. Неплохо бы и Мел, конечно.        Учитывая угрозы (веретенщики, всё войско Айлора и Шеннет в придачу) — счастливой концовки в детективном романе что-то не намечалось.        Хотя условия мне создали — сыщикам в романах не снилось.        Отдельный кабинет — между прочим, малахитовые подсвечники — с несомненным плюсом в виде отдельной уборной рядом. Предупредительный господин Даллейн уверил, что кабинет отлично защищён артефактами, в том числе и от прослушки. Даллейн, кстати, отлично сошёл бы за Расторопного Помощника, которые в детективах добывают всякое, а попутно — оттеняют ум главного героя. Оттенять мой богатый интеллект помощник Виверрент не спешил, зато решил обеспечить мне всё и по первому слову: питание-напитки, ответы на любые вопросы.        Подавив в себе желание затребовать трюфели с куропаткой, я попросил трубку, побольше чаю и отчёты по посещениям замка за последние две девятницы — на всякий случай. Потом потребовал список поставок. Потом сведения о том, как работают сканирующие артефакты на входе. Даллейн кивал, растворялся и мифическим образом объявлялся с затребованным. Предупредительно выкладывал документы на зелёное сукно письменного стола — один за другим. Мерным голосом пояснял: тут списки поставок продуктов, вот это непродуктовое, тут корма для птиц и единорогов, кухня для слуг идёт отдельно, а это для оранжереи. Что-то ещё? И исчезал опять, заверяя, что стоит вызвать его по Водной Чаше — и он достанет, что надо.        Я кивал, прихлёбывал чай и чёркал в списках карандашом с видом профессиональной задумчивости.       Под видом истинного сыщика из детективных книжонок — мне только нужно было оставаться собой. Отвратительным законником.       Потому я не спешил. Рисовал неведомые диаграммы и чертил формулы. Прихлёбывал чай и тёр виски, вглядываясь в бумаги. Списки, судя по всему, составили ещё до того, как послали за нами — эта Виверрент не зря придворная дама. Даже отсортировали посетителей: первый круг знати, второй круг, просители, добрые знакомые.        На третьей кружке я задался невольным вопросом — а не укокошат ли нас вне зависимости от исхода операции — за многие знания.       Впрочем, имена посетителей не говорили мне, за небольшим исключением, ничего. Их, правда, снабдили заботливыми пояснениями (жена зернового магната, высшая аристократия Ирмелея, известный меценат из Акантора). Не хватало самую малость: что эти люди значили для Касильды Виверрент и в каких отношениях с ней состояли. Ладно, в крайнем случае можно запросить и подробное досье на каждого — опять же, потянуть время. С остальными списками всё было более или менее ясно. Большая часть из них мне попросту была ни к чему. Но надо же было создать впечатление напряжённой умственной деятельности, благо, за годы в Корпусе Закона я этому в совершенстве научился.        Так что шестая кружка чаю подходила к концу, по комнате витали клубы дыма от водной трубки, вокруг меня были разложены исчерканные листы с такими любопытными пунктами, как «Мясо индюшиное, 20 фунтов (для кошек)». Для идеального образа книжного детектива не хватало разве что красотки-секретарши, которая тайно хранит мой мужественный образ в своём сердечке. Совсем не отказался бы от её общества. Или, к примеру, от общества одной травницы.        Судьба предполагала что-то своё, потому после прогулки в уборную я обнаружил в кабинете не длинноногую прелестницу нойя, а Рихарда Нэйша в нехорошей задумчивости, какая у хищников наступает перед обедом.        — Привет, Лайл.       Желание вернуться в уборную и замуроваться в ней на пару лет я поборол хлопком двери.        — Виделись уже. Я-то уж думал, тебя где-то доедают орды здешних веретенщиков, — промолчим о том, что меня бы это порадовало. — Как твои попытки обаять служанок?        — Малоэффективны.        — Ух ты ж, неужто им удалось устоять перед целым тобой.        Чтобы пробраться на место за столом, мне пришлось перешагнуть через ноги устранителя. Аккуратно вытянутые именно так, чтобы преградить мне проход.        — Ну, ты же слышал об эвакуации слуг. В замке остаются те, кто связан прочными узами. Их нелегко разговорить, они почти все под обетами служения, и едва ли они вообще что-то знают. Во всяком случае, среди посетителей замка за последнее время не было тех, кого можно записать в сердечные интересы Касильды Виверрент. Как не было и её недоброжелателей. Впрочем, это же ни о чём не говорит, да? Нельзя исключать подкуп, заговор или тайный умысел при котором, скажем, человек ждёт только подходящего момента, чтобы ударить в спину…        Я покрепче затянулся водной трубкой. Хотелось укутаться в дымы. Хорошо бы ещё — и не вспоминать о милой сценке в замке Шеу. О том, как я посоветовал кое-кому не поворачиваться ко мне спиной.        — Стало быть, у тебя ни шнырка, и ты заявился сюда мне мозги лечить. Ничем не могу порадовать. Разве что сгрузить на тебя пару пудов клятых бумаг — их здесь на любой вкус, прямо как у Лортена — бутылок в резиденции. Ну как, рискнёшь и разделишь со мной тяготы?        Под прищуром Нэйша бумагам стоило бы наложить на себя руки. В тёплой компании кружки и трубки.        — Ты, кажется, не торопишься.        — Спешка хороша, когда хочешь грохнуть пару-тройку бешеных зверушек. У меня куча сведений, вариантов — как здесь мог появиться этот веретенщик — почти столько же. Может, это прозвучит для тебя удивительно, но мне придётся… ну, знаешь, поразмыслить какое-то время.        Во всяком случае, пока не пойму, какую версию можно скормить Арделл. Так, чтобы это устроило всех.        — И ни одной версии, ни одной зацепки, — Нэйш покачал головой сокрушённо. — А ведь время уже к вечеру. Как-то даже удивительно для тебя, Лайл. Ты же всегда стремился быть таким полезным — тебе, случайно, не изменило твоё обычное рвение?        В ушах, нарастая, зазвенел панический крысиный визг. Качнулись и проросли знакомыми потёками сырости стены.        Я уже знал, что прячется там, за клубами трубочного дыма. Серая форма и недобрая улыбочка допросчика Рифов. Так что оставалось только шуршать бумагами да играть в непонимание, и надеяться, что он не вспомнит…        — Поправь меня, но мы как будто одинаковы в своих достижениях? Или это новая тактика? «Хэй, у меня ни черта не вышло, потому я решил поторопить тебя». Хочешь помочь — садись и просматривай клятые списки, если только у тебя нет других… — на этом моменте я осознал, что вот этого-то говорить точно не следует — и всё-таки не успел заткнуть себе рот и договорил: — более плодотворных идей.        — Выходит так, что как раз есть, — ну, кто бы сомневался, что он это скажет. — Пара идей о том, как увеличить твою эффективность, скажем.        — О, если ты в курсе, где тут взять хорошего пива и сырных лепё…        — Знаешь, на самом деле я о тебе довольно высокого мнения.       Я забыл закрыть рот, остановившись на очень уместном «ё». «Ё» длилось и длилось в мозгу, набирало оттенки и обертона. А взгляд был явно прекрасен в своей ошалелости, и надзиратель Рифов даже чуть-чуть улыбнулся этому ошалению.        — Ты считал иначе? Но ведь странно бы было тебя недооценивать — особенно после замка Шеу. Так что я действительно впечатлён. Твоей способностью играть. Хитростью. Живучестью…        — …Боженьки, только не падай на колени, как начнёшь возносить хвалу великому мне…        — …тем, как ты отыскиваешь выходы, даже там, где их нет, — теперь он словно читал с таблички. Под рамочкой, за которой красовался я во весь рост — с моими несомненно замечательными качествами. — Это действительно впечатляет. Как и скрытность. Думаю, даже Олкест уже осознал, что ты отлично скрываешь — и своё прошлое, и мысли… словом, всё, что важно по-настоящему. Мне интересно, что ты ещё можешь скрывать, Лайл. К примеру, твои возможности как законника.        — Ты решил, что я буду работать быстрее, если ты вгонишь меня в краску похвалами?        — Второй ранг после выслуги в десять лет, — размеренно продолжил Нэйш, который мало того что не слышал меня — ещё и адресовался куда-то в пространство. Очень может быть, к тому самому экземпляру, в рамочке. — Ни наград за крупные аресты, ни серьёзных проступков. Средний законник, о котором и сказать-то нечего. Это не стыкуется, не так ли. Думаю, ты выполнял работу для отвода глаз, в свободные часы — ведь нужно было прикрытие для настоящего промысла, вместе с кузеном. Наверняка ты достиг в этом совершенства: перекладывать бумаги, тянуть время, запутывать дела для отвода глаз. Не проявлять настоящий потенциал.        — Ага, да, на самом деле я мог бы уже давно подвинуть старину Холла Аржетта…        Голос начал сипнуть. Нэйш не смотрел на заваленный списками стол, но я и так понял, откуда дует ветер. Только вот скрыться от этого урагана в уютной норке у меня получилось бы вряд ли.        — На самом деле интересно — проявлял ли ты себя хоть раз по-настоящему. В расследованиях. И насколько ты в этом хорош. На что бы ты поставил, а, Лайл? Я бы — на то, что несколько правдоподобных версий у тебя возникло ещё в первый час. И ты никому о них не сообщил, не сузил круг поисков и не затребовал проверок или обысков — я только что говорил с Далли. В связи с этим возникает вопрос…       Скучала забытая водная трубка на столе. Дым истаивал в воздухе. Оставляя нас друг напротив друга, разделённых столом: меня и допросчика Рифов с ликующей улыбочкой.        — …почему ты настолько не торопишься? Может быть, хочешь всё перепроверить и выбрать наиболее очевидное? Или зачем-то придумываешь ложные версии и следы? Впрочем, зачем бы это тебе было нужно — разве что только ты не желаешь найти что-то определённое…       Я уже знал, чем кончится — по тону. Хорошо памятному, почти доверительному — от него прохватывало сквозняком, и начинали чесаться запястья — там когда-то были натёртые следы от браслетов, отнимающих магию. Обстановка кабинета не давала Нэйшу подняться и гулять — вокруг, и вокруг, и вокруг, постепенно приближаясь к жертве. Но он справлялся и без этого, и остался шаг до привычного «Ты же расскажешь мне всё, что я хочу знать?» — а затем придёт боль.       И грызун уже привычно взвизгивает в уши: давай же! Не молчи же! Прогнись, распластайся, ведь ни за что нельзя соврать перед допросчиком…        Я выплеснул остатки чая на ладонь — прошёлся мокрым по лицу, стёр следы липкого страха.        — А ты не подумал, что я, скажем, начну орать? Если ты, согласно своей безумной теории, полезешь выяснять — чего это я такой медленный при моём-то умище? Скажем, решишь ты надавить на меня покрепче — а мы тут в Айлоре, к слову сказать, может выйти политический инцидент, если мой ор перебудит замок.       Нэйш обратил ко мне улыбку, которая воздавала по заслугам моей догадливости.        — Я же говорил. Отличный потенциал. Дверь я запер, Лайл, и нас никто не услышит. Это «глухой кабинет» — особые чары, господин Даллейн любезно меня просветил. Впрочем, это неважно — есть пара точек… позволяют на нужное время убрать крик.        Спасибо за сведения и за то, как они преподнесены (торговый агент так предлагает взять пару дополнительных ящиков хорошего товара). Продолжать в любом случае было опасно. Я стряхнул со щеки пару чаинок.        — Гильдия.        Нэйш каким-то чудом не выразил что-нибудь вроде «Так я и знал». Только встал — но исключительно чтобы рассмотреть картину на стене.        — Припоминаю, у нас был по этому поводу какой-то договор.        — Черти водные, да они мне это сегодня с утра сообщили. А потом, если ты помнишь, нас закинули в Айлор, под бок к жёнушке Хромого Министра, а потом у меня как-то не было времени шептать тебе на ушко при всех: «Эй, вот задание, которое я должен сорвать!» И кстати, я припоминаю, что у нашего договора было дополнительное соглашение — ты вроде как сказал, что поможешь мне, если что. Валяй, подключайся, а то у нас тут маленькая проблема: кто-то заказал Гильдии Касильду Виверрент, а мне нужно сорвать этот заказ!       «Клык» отвлекся от рассматривания столицы Таррахоры Сияющей (кажись, на картине было что-то такое, древне-величественное). Какое-то время созерцал меня. Как полотно, которое уже не подлежит восстановлению.        — Мне жаль, Лайл, — обронил наконец негромко. Кажется даже — с нотками сочувствия.        — Всё, чем ты можешь помочь?        — Мне правда жаль. Но ты ведь не мог рассчитывать, что я рискну вот так? Ради тебя… в истории, где замешан Хромой Министр?        — Лучшие друзья? — вяло напомнил я. Ответом было до жути выразительное молчание.       — «О, привет, у меня Дар Щита, и я за просто так выйду против бешеного виверния»? — попытался я воззвать к авантюрной части Нэйша. Устранитель оценил мои усилия извиняющейся улыбочкой.         — Предпочитаю иметь дело с бешеными виверниями. Лайл, я говорил уже… я ведь всё-таки не сумасшедший.        Теперь выразительного молчания подпустил я. Ладно, я с самого начала подозревал, что напарничек не горит желанием меня прикрывать в делишках Гильдии — но вдруг хоть в сторону отойдёт, мне и этого хватит.        — Ты, вроде как, говорил, что тебе нравится наблюдать, как Арделл прыгает через огненный обруч…        Нэйш задумчиво раскрыл пальцы в воздухе, как бы говоря: «Водится за мной такое».        — Обруч, Лайл. Не горящий город… или пылающая стена. Сравнения можно подобрать разные, но верно одно: несмотря на то, что Гризельда достигла впечатляющего уровня в своей заботе об окружающих — она не умеет проходить сквозь огонь, как древние праведники.         — Ты это к тому, что…        — Да. Если объект наблюдения погибает слишком быстро — в чём тогда смысл? Видишь ли, Лайл… я сильно подозреваю, что если мы провалим этот вызов — этого не простят ни ей, ни группе. И в свете этого…        Я открыл было рот, чтобы заметить: может статься, что успеха нам не простят ещё вернее. Если за покушением на Касильду стоит её муженёк. Но физиономия «клыка» ясно говорила, что перебить он себя не даст и в таком случае может перебить мне что-нибудь в ответ — руку-зубы-позвоночник.        — …в свете этого — чем эффективнее ты будешь работать — тем лучше. Это возвращает нас к вопросу о твоём потенциале законника. К тому же, ты в курсе, что в дело замешана Гильдия, а ты же знаешь, как она может работать, не так ли? Звучит как редкая удача.       Инстинкт внутри взвизгнул коротко и резко — замер, придушенный. Холодным, будто зимнее небо, взглядом, который говорил: придётся пойти против Гильдии. Против своего задания. Контракта с залогом.        — Ты же меня приговариваешь, — голос покатился в крысиный шип. — Ты понимаешь, что со мной… Как насчёт твоего правила «пошёл на вызов — привёл всех»?!        — Я же говорю — мне жаль, Лайл, — обронил устранитель. — Но в сложившейся ситуации…        — Мне что, самому облобызать эту Касильду?! Если задание касалось именно её…        — Мне, честно говоря, наплевать, чего именно касалось твоё задание. Хотя… — теперь его прищур стал почти заговорщицким. — Ты ведь тоже думал об этом. О том, что тебя послали не помешать исцелению Касильды Виверрент — в конце концов, хозяйку замка охраняют. Нет. Помешать расследованию. Идеальное задание для бывшего законника и «крысы». Бывший законник знает, как потянуть время и подчистить улики. «Крыса» выстраивает ложные следы и вносит сумятицу…        «Кролик», — ни к селу ни к городу попросилось в мысли. Наверное, примерно так жирный крол пялится на змею, которая уже разворачивает кольца для последнего броска. Или всё-таки шнырок? Почему-то мне казалось чертовски важным подобрать правильное сравнение — до того, как на мою голову упадёт приговор.        — Так вот, этого не получится, потому что ты проявишь огромное старание и задействуешь весь свой потенциал, чтобы найти любые следы. Посмотрим, на что ты способен, Лайл. Говорят, крыс подгоняет страх. И если ты сделаешь ошибку, направишь нас по ложному следу… Нет, не просто боль. Я сообщу одновременно Гриз и господину Даллейну о твоей работе на Гильдию. Думаю, дальше ты тут не задержишься, а следом… как там устраняют тех, кто не выполнил контракт с залогом? Я с таким не сталкивался, но вряд ли это быстро. Думаю, даже то, что с тобой мог бы сделать я, несколько меркнет, потому…       Он улыбнулся равнодушно-глумливой усмешечкой. Пальцы вспорхнули бабочками, изобразили в воздухе — фьють, прости, старина Гроски, шансов у тебя в таком случае нет. Да и ни в каком случае особенно нет.        — И не беспокойся — я серьёзно отнёсся к твоему предупреждению в замке Шеу. Я знаю, что ты изобретателен и не стану поворачиваться к тебе спиной. Так что если ты вдруг попытаешься… решить нашу маленькую проблему так — Рифы покажутся тебе лёгкой разминкой. Ты понял, Лайл?        По виску сползла холодная капля — противная, жирная. Я кивнул, передёргиваясь, стараясь покрепче сжать губы, унять крысу, которая скользила, извивалась где-то в пищеводе.        Будто решила, что надо бы выбраться из трюма этого корабля. Кораблю в любом случае осталось недолго.        «Клык» тем временем подбавил в улыбочку пару граммов радушия. С удовлетворением уселся обратно, вытянул ноги и сделал жест, обозначавший — валяй.        — Итак… с учётом того, что ты здесь несколько часов, знаешь обстановку и представляешь себе методы работы Гильдии — не сомневаюсь, что у тебя есть версии. Давай, Лайл. Что ты думаешь насчёт всего этого?       — Дерьмо, — выдохнул я с тоской. — И нет, это я не только о ситуации.

* * *

      В сарае для удобрений пахло цветами.        Это даже как-то и не удивляло — если взглянуть на сам «сарай»: продолговатое уютное здание с парой колонн и портиками. Надстроить второй этаж — и Лортена можно селить. Внутри нас встречали идеально организованные ряды бутылок-леек-вёдер — и деревянные ящики вдоль стен. Наполненные, надо думать, питательной субстанцией для местных оранжерей.        — Растения в оранжереях подкармливают специальными удобрениями, — вещал Расторопный Помощник, господин Даллейн. — Навоз единорогов при помощи особых зелий перерабатывается, смешивается с другими видами удобрений, подкрашивается и ароматизируется.       Хотелось по старой законнической привычке ляпнуть: «Боженьки, надеюсь, они не закатывают его в сусальное золото, чёртовы богатеи!»        — Пахнет розами, стало быть?        — Фиалки в этом сезоне, — глазом не моргнул Даллейн. Он, похоже, знал тут всё и обо всех. — Удобрения поставляют ко двору «Дэриш и сыновья», это айлорские производители удобрений для садов, оранжерей и клумб знатных домов. Поколения работы, прекрасная репутация. Могу я спросить, что вы собираетесь обнаружить?        Я прихватил перчатки пожёстче и натянул как следует, стараясь изо всех сил слиться со шкуркой истинного детектива, да-да, того самого, из книжек. Шкурка отчаянно натирала.         — Можете. Где тут последняя партия цветочного счастья?        Партия оказалась изрядной — местные цветочки точно не жили впроголодь. Ну да, ну да, огромные оранжереи, и цветение почти безостановочное — нужны удобрения особого сорта, сдобренные дорогими зельями. От солидной семейки с фамильным клеймом — вон на каждом ящике красуется «Д», выложенная левкоями. Безупречная репутация, ага.        И слабый магический фон.        — Навоз бестий, насколько я знаю, выдаёт слабый магический фон, так? Единорожий в том числе.        Копошиться в ящиках не хотелось. Так что я пока что просто гулял вокруг них, готовясь при первом движении лупить холодом через перчатку.        — А дополнительные зелья роста и цветения этот фон усиливают, да?        В продуктах или кормах для животных ничего такого нет. Потому, если хочешь спрятать что-то от проверки артефактами — лучше всего провозить в удобрениях. Особенно если у поставщика безупречная репутация.       Гильдия обожает людей, чьи руки чисты через поколения.        — Вы полагаете…        Какое там — полагаю. Здесь в двух шагах оранжереи. Работники постоянно ходят туда-сюда. Выскользнуть, залезть под дно ведра, прицепиться к ящику — да мало ли что.        — Последняя поставка ведь была шесть дней назад?        — Первые жертвы — садовники…        — Пятого дня, насколько помню. Может, уже возьмёшь наизготовку что у тебя там есть? Не хотелось бы получить кусь от клятой твари.       Последнее, конечно, относилось к моей тени. Ради разнообразия — тень была повыше меня ростом, в белом костюмчике и с глумливым настроем. И не желала лежать на земле, как порядочная тень.        Торчала за спиной, заставляя ощущать постоянный зуд между лопатками.        — Как скажешь, Лайл.        Нэйш перетёк с места на место так, чтобы держать в поле зрения и меня, и ящики. За неимением дарта, он вооружился обычным ножичком. Плюс амулет холода, из тех, которыми местный Мастер постарался снабдить всю группу (и уже начал снабжать даже и слуг). В общем, теперь мы с «клыком» были равны по вооружению — разве что у меня не было Дара Щита.        Господин Даллейн, как истинный Расторопный Помощник, прихватил перчатки полез вместе со мной в самую гущу. Отодвинуть ящик, осмотреть бока и дно, вскрыть крышку, проверить следы — дальше, следующий. Морщась и вдыхая аромат фиалок от того, что когда-то было выделениями единорогов. С премилым ощущением того, что в тебя каждую секунду может прилететь веретенщиком.        Счастливым оказалось число семь. В боку седьмого по счёту ящика обнаружилась дырень размером дюйм на два. Розоватый субстрат удобрения просыпался на пол. Внутри он оказался здорово переворошён, а сам ящик был полон примерно на три четверти. Во влажном удобрении отпечаталась куча следов мелких, почти птичьих лапок и хвоста… или хвостов. Во всяком случае, невозможно было сказать: одна тварь гуляла по внутренностям этого ящика или всё-таки несколько.       Осмотр остальных ящиков тоже не помог: других следов не было, и на просыпанном удобрении тоже.        — Цеплялась за ящики, скорее всего, — сказал я, когда мы удостоверились, что из местных фиалковых куч ничего не выжать. — Перелезла по соседним, шастнула за стенку… Может, влезла в какое ведро или что-то в этом роде. Надо бы пригласить Мел, может, выжмет отсюда побольше.       Хотя сомневаюсь. Эти цветочные ароматы забьют чутьё любого Следопыта.        А мне надо бы выдать что-нибудь очевидное, в духе истинных сыщиков. А то помощничек скрипит зубами с мстительным видом — ого, оказывается, невозмутимый господин Даллейн умеет в эмоции! А моей тени и вовсе как-то не положено.        — Ну, — хотелось бы верить, что тон получился полным проницательности, — не подскажете ли, как этот самый господин Дэриш относится к поздним визитам?

* * *

      Хрусть, хрусть. Хрусть.       Король элитного навоза нервно потрескивал суставами пальцев. И явно относится к поздним визитам не слишком хорошо. Он, правда, попытался было избегнуть этого визита при помощи целой оравы наёмных ребятушек с мордами сторожевых керберов. Ребятушки встретили нас в воротах поместья Дэриша и пояснили, что тот болен, не принимает и вообще отошёл ко сну.        Господин Даллейн вежливо покивал, потом вскинул руку в боевой перчатке — и в рядах охраны возникла просека. Вторым пассом воздушной магии поверенный Виверрент спеленал всех остальных. Не напрягаясь, вернул Стрелкам в засадах два выпущенных арбалетных болта. И уже после этого сообщил привратнику, что мы настаиваем на беседе.       Теперь вот долговязый, костистый Интон Дэриш обильно потел в своём кресле. Трещал суставами и умоляюще поглядывал на меня. Наверняка я казался ему олицетворением милосердия — по сравнению с двумя моими спутниками.        Вот только я как раз вёл себя, как полагается хорошему сыщику: шатался по комнате, высматривал и вынюхивал. На самом деле — пытался скрыть физиономию, наполненную дурными предчувствиями.        — Прошу поверить… — поскуливал господин Дэриш. — Мне ничего не было известно… я не мог отказаться… они угрожали…       И всё это под нескончаемый, нервный треск суставов.       Под этот мерный скулёж я старался изо всех сил не поглядывать в сторону Даллейна с тихим ужасом прикидывал — что ещё может водиться на службы у жёнушки Хромца. Или на службе у её муженька. Одно время я занимался ставками и махинациями с ними на магических турнирах, так что мог оценить мощь настоящего боевого мага — отобранного ещё в детстве за исключительную силу Дара и специально обученного. С учётом того, что этот маг, похоже, предан своей нанимательнице… внезапно работать на полную начало выглядеть хорошей идеей.        — Я действительно… я надеюсь, что никто не пострадал… у меня не было выхода… Госпожа Виверрент, она ведь не…       В общем-то, я бедолаге даже немножко сочувствовал. С того момента, как Нэйш обронил своё коронное «Вы ведь расскажете нам всё, что мы хотим знать» — у Дэриша шансов не оставалось. Он это и сам понимал — и был готов горячо сотрудничать со следствием.        Смысла мне в этом не виделось никакого.         — Они… пришли семь дней назад, как раз готовилась новая партия удобрений к отправке. Я… понимаете, сам проверяю партию, пересчитываю — всё-таки оранжереи Виверрент, так было всегда. Это… здесь, на складе, потом всё грузится на телеги, а дальше — речной порт, он тут недалеко…        Ха. Уже что-то интересное. Если только в речном порте не повышенная охрана — любопытно бы знать, почему они явились к самому Дэришу.        — Чет… четверо мужчин. Якобы от торгового представителя с предложением покупать навоз единорогов по…        Ну да, ну да, дела дерьмовые. Вот, к слову, интересно бы пораздумать: может, нам куда сбывать избыток этого дела из питомника? Ну, скажем, по хорошей цене — какому-нибудь… есть вообще кто-нибудь в Вейгорде с таким же начинанием? Нужно будет Гриз предложить — если вдруг выживу, конечно.        — …четверо мужчин… Они… они были в перчатках, я не видел Печатей. У одного был чемоданчик, а остальные — так… Говорил один, такой черноволосый, он не назвал имени…        — Внешность? — ну да, ну да, допросчик Рифов такого момента не упустит. Только вот что скажет перепуганный хозяин? Внешность неприметная, особых примет никаких, лёгкий южный акцент… Не запомнил, был напуган, описать не могу, простите великодушно, можете зарисовать в вашем блокнотике огроменный шиш, который символизирует неуспех вашего допроса.       Стало быть, время сыщику Гроски подключать мозги.        Охрану местный повелитель каках завёл недавно — к слову, взял не самых дорогих. Скуповат? Или нанимал тех, кого не жалко — в расход? Опросить привратника, сторожей, работников — если эти типчики, кто бы они ни были, явились открыто и днём — кто-то что-то должен вспомнить.       А подборочка книг у господина «Фекалии для богачей» куда любопытнее, чем он сам.        — Они сказали, что им нужна последняя партия… та самая партия удобрений, для дома Виверрент. И я был вынужден… у меня не оставалось выбора… Я провёл их к нужным ящикам… Клянусь, я не видел, что они делали! И я правда хотел сообщить, но я… понимаете, у меня не было выбора.        — Почему? — я постарался не закатывать глаза, когда Нэйш задал этот вопрос. — Вы отправили эту партию, не так ли, господин Дэриш. Не проверили ящики после ухода ваших… гостей. Не сообщили в поместье Виверрент о возможной угрозе…        Его тон с каждым словом набирал мягкость, и под конец неуютно стало даже Даллейну. Бедолага Дэриш и вовсе застучал острыми коленками от ужаса. И позеленел, приобретя замечательное сходство с кузнечиком. Возможно ещё и от желания упрыгать от нас куда подальше.        — Я… я не могу, простите. Я готов понести ответственность, я понимаю — госпожа Виверрент… я готов. Прошу, если вы хотите забрать меня, заточить в темницу, что угодно…         — Господин Дэриш. Эти люди назвали вам имя того, кто стоит за ними. Верно?        Нэйш покосился было в мою сторону, но я показал жестом: нет-нет, я тут не фыркал, и вообще, у тебя это по профессии — ты и работай, а я если что подключусь. Тем более, что в кои-то веки ты задал верный вопрос.        Потому что я сильно догадываюсь, чьё имя могло внушить Интону Дэришу такой ужас и такое повиновение.        — Эвальд Шеннетский, — обрисовал я губами одновременно с бедолагой-поставщиком. И так же бесшумно. Невинно развёл руками в ответ на прищур Нэйша — мол, а ты что думал? Айлорцы, надо думать, знают про Хромца чуть побольше нашего. Всего побольше — и жутких слухов тоже. И когда к тебе с угрозами заявляются от его имени…        — Почему вы не обратились к королеве? Вы ведь могли предположить, что под угрозой жизнь её приближённой особы.        Глупый вопрос, господин Даллейн, а я только почтения преисполняться начал. В народе-то давно ходит слушок, что Шеннет обаял королеву по самое не могу. Вскоре после его чудесного исцеления началось. И уж во всяком случае — Арианты Айлорской здесь вряд ли боятся. А вот Хромца боятся до ужаса: вон у вашего Дэриша поперек физиономии написано, что Арианта в случае чего не достанет его семью из-под земли. А Шеннет — может.         — Вы отослали семью?       Полный ужаса господин Дэриш поднял на меня блеклый взгляд.        — А к-к-куда?!       А и правда — куда, когда злобный и мстительный Хромец отовсюду достанет, похитит, отравит и прочее по списку. Понятненько.        — Они сказали мне… сказали не сметь выезжать. Партию я отправлял на их глазах. Сказали — не сообщать никому. Иначе… вы же понимаете, я не мог… пойти против…        Хрусть, хрусть, хрусть.       Сбивчивый полушёпот и дико интересные книги на полках. «Сага о Сиэрле-Следопыте», «Распутывая след», «Дары Перекрестницы». А у хозяина меж тем цветок на ладони — Дар Травника, и от этого всё становится ещё любопытнее.       Поскольку информация в самом Дэрише уже как-то подошла к концу. Дело ясное: приперлись непонятно кто, выглядящие примерно как Даллейн, отрекомендовались что от Хромца, прижали как следует угрозами семье, запихали веретенщика в ящик. Вопрос — как они сделали так, что ящерка доехала до поместья Виверрент и не прогрызла ящик раньше. И кто они, вир побери, вообще такие. Сильно сомневаюсь, что Хромой Министр посылает подручных, которые носятся повсюду с воплями: «Да здравствует Шеннет, мы от него!» Он же, вроде как, прославился теневыми играми.       Здесь же всё это сильно смахивает на попытку укрыться за именем Хромца — благо, имечко прямо-таки чудеса творит, у Дэриша даже сомнений не возникло, что Шеннет злоумышляет против жёнушки. И в таком случае — понятно, почему ребятушки не подрезали ящики на пристани или, скажем, перевозчиков не подкупили. Солидный свидетель — вещь исключительно ценная. И понятно, почему Дэриша сразу не пустили в расход — свидетелю хорошо бы быть живым. Да и смерть поставщика сразу после поставки товара могла на след навести.       Эй, как ты там, Сор, верная внутренняя крыска? Радостно, понимаю. Кажется, ниточка рвётся прямо на глазах, уводит на ложный след… Гильдия — если те ребятушки были от неё — как следует прикрыла тылы и заказчика. Даже и меня — совсем неплохо. Достаточно развести руками, сказать что-то вроде «Всё очевидно, господа» — кто там знает, может, удастся обвести вокруг пальца свою тень, которая с чего-то допросчиком заделалась. Это Шеннет, конечно, Шеннет, в вир болотный догадки, а если это Шеннет — дальше искать нечего…       Только корешки книг — так заманчиво маячат под пальцами. Тут полно детективных историй. Про истинных сыщиков, которые выдают догадки в самый неподходящий момент. А Дэриш уже отпричитал и отвсхлипывал своё шепотом, и взгляды Даллейна и Нэйша скрещиваются на мне — пора задать вопрос, такой, чтобы не в бровь, а в глаз и насквозь, через затылок.        И новая шкура облегает меня слишком плотно, как старый плащ. Сотканная из проницательности, чайных ароматов, пропахшая табаком шкурка настоящего законника с отличным потенциалом.        — Господин Дэриш, какой Дар у вашего младшего сына?       Боженьки, в книгах это так и было описано. От внезапного выпучивания глаз до хватания за сердце и заикания.        — Вы… что вы… Кайви только восемь, и он ничего не слышал! Ничего не слышал!       Оказывается, это чертовски приятно — когда твои догадки подтверждаются. А исключительно мощный маг воздуха и исключительно чокнутый устранитель вопросительно пялятся на тебя в ожидании объяснений.        — Следопыт, — я кивнул на книжные полки, а потом уж и на самого хозяина, который продолжал орать полушёпотом. — У его сына — Дар Следопыта.

* * *

      Крыса внутри монотонно читала нотацию. О том, что я поступаю не как следует приличному грызуну. Что надо бы юркнуть в утлую норку, да и вообще. В Гильдии нас за этакий финт точно по головке не погладят.        В ответ я напомнил вечной спутнице про Нэйша, Даллейна, «не простят». Подождал, пока она малость затухнет внутри. И взял прежнюю тактику шатания вдоль стен и книжных полок, теперь уже в другой комнате.        Вызвать Кайви в гостиную или в каминную я отказался наотрез. Так что второй этап допроса проходил в комнате паренька. Который, надо сказать, не слишком-то был похож на восьмилетнего несмышлёныша.       Кайвин Дэриш обладал костистостью отца и хитрой рожей природного Следопыта. С нехилым стажем по части подслушивания — по виду пацана казалось, что ему лет четырнадцать. На самом деле, видимо, было лет десять. Пятый год после Посвящения, да если при хорошем уровне Дара… что-то да могло получиться.        Чего в милом Кайви не было видно — так это желания общаться с нашим допросчиком. Тут я паренька понимал: Нэйш попытался сделать лицо доброго дяди, результат вымораживал до спинного мозга. Невозмутимый господин Даллейн и папочка-Дэриш с воплешёпотом «Он ничего не слышал, ничего не знает!» делу не помогали.        — Ничего не слышал, — твердил Кайви, как послушный сын. — Ничего не знаю.       По хитрым глазёнкам было видно, что мелкий сын мантикоры знает в принципе обо всём, что происходит на территории здешних навозных кущ. Но не выдаст. Потому что…        Ну, у паренька портрет Эвальда Хромца висит на видном месте в комнате. Я бы на самом-то деле на многое не рассчитывал. Дэриши, конечно, те ещё слуги своего отечества, и у них по стенам кто только не обретается — одних портретов раскрасавицы-королевы я насчитал четыре штуки. Ещё была Касильда Виверрент и куча айлорской знати — никак, клиенты.       Но вот портретов Хромого Министра я в коридорах что-то не видал. К тому же с такой богатой коллекцией книг — три биографии, два научных труда… о, даже что-то авторства самого Шеннетского — какой-то трактат об экономике. До кучи — множество авантюрных романов и пара книг о шпионах временах Братских войн. А у мальчика-то своеобразный вкус.        — А оставьте-ка нас одних, — попросил я, когда доблестный представитель своего Дара засопел и замкнулся в гордом молчании. — На полчасика.        Папочка честно попытался было протестовать, встретил ласковый взгляд устранителя и покорно уволокся за остальными. Я подождал пару минут, поглядывая на портрет Хромца. Эвальд Шеннетский с портрета смотрел ободряюще и весело, казалось — вот-вот подмигнёт. Неведомый художник сделал глаза Шеннета слишком синими, а на руках изобразил котика.        — Треснуть можно от милоты, — с чувством высказался я и повернулся к мальцу. Отпрыск Дэрриша глядел недоверчиво и кривил губы высокомерно — мол, всё про тебя знаю.        — Вы их специально отослали. Да? Ну, этого типа в белом. Чтобы он не пугал меня.        — Да вообще-то наоборот, — признался я. — Чтобы он меня не пугал. Я уже понял, что ты не из пугливых.        — Теперь вы меня специально хвалите. Я всё равно ничего не…        — Вот только ты зря не спросил, почему я отослал и второго. А я тебе скажу, — подпустить на лицо тайны и доверительности, покатить голос в почти неслышный шёпот — заодно посмотрим, как Дар у паренька работает. — Потому что он работает на Касильду Виверрент. Тот, в белом, просто наёмник, а мне не хотелось бы, знаешь ли, чтобы они услышали лишнее.        Дар оказался отменным: Кайви услышал, выпрямился, чуть приоткрыл глаза. Теперь я позволил себе подойти поближе и присесть на стул. С озадаченным выражением лица — будто решаю, сколько имею право рассказать.        — А вы тогда…        — Мне вообще нужно называть имя? — я глазами указал на портрет, и паренёк сглотнул. Покачал было головой, недоверчиво осмотрел меня. — Что? Ты ждал кого-то в форменной ливрее и с гербом на груди?        Те парниши назвались посланниками Хромца? Отлично — в эту игру можно и с другой стороны поиграть. Особенно если обладаешь помятой внешностью, которая мягко намекает: а почему бы и нет. Шпионы и посланники ведь именно такие — невзрачные, легко меняющие тон… и глазки хитрые.        — А эти… которые приходили тогда к отцу. Они были не как вы?        — Соображаешь, парень. Думаю, только прикидывались, а вот с какими целями… тут помочь можешь разве что ты. Я гляжу, ты подкован. Собираешься влиться в наши ряды со временем, а?       Ух ты ж, я бы сам себе похлопал, если бы мог. У паренька аж лицо озарилось, до последней веснушки. Ого ж, выбрал себе в кумиры Хромого Министра и собирается поступить к нему на службу. Надо как-то задавить в себе желание побрюзжать про нравы молодого поколения.        — Так что давай, соображай. Они угрожали твоему отцу, так? Но при этом оставили его в живых. И постоянно говорили при этом — от кого они, а сами… как полагаешь, были похожи на служащих моего патрона?         — Нет! — восторг решительно преобразил лицо парнишки. — Я сразу это говорил отцу, а он боялся и не слушал. Я знал, что они не от него — ну, просто не мог он нанять таких тупиц!       Кажись, даже «Он» — с большой буквы и с придыханием.        — Дело говоришь, — я подмигнул. — Тупиц мы в рядах не держим. Теперь давай поподробнее — насколько тупицы? Ты же подслушивал, так?        — Только когда они уже пошли на склад, — приуныл паренёк. — В доме я не слышал, вёл разведку во дворе.       Шпионил за обслуживающим персоналом, стало быть. Милые игры Следопытов…        — А дальше учуял, что с этими визитёрами неладно, решил посмотреть?        Я только ладонями развёл, показывая, что чуйка у Кайви отличная. Паренёк уже почувствовал родственную шпионскую душу и кивал.        — Походка отца. Он странно шёл, как будто он их боялся. И зачем им вообще было туда, на склад, где уже скоро отгрузка?        — Точно, подозрительно… А они тебя не заметили?        Фырканье, обиженно оттопыренные губы. Парень, небось, все местные лазейки знает. А ещё нехило запоминает приметы, вон, описывает: чернявый, средний рост, нос крючком, глаза близко посажены; один пополнее, с залысинами, нёс чемоданчик, покашливал; ещё самый высокий, со скошенным подбородком, у этого будто пальцы обожжены были чем-то.        — А последний был тонкий такой, худой совсем, в капюшоне, лица не видно. Он почти не разговаривал, а когда говорил, то шепелявил как-то странно. Очень подозрительно, — глубокий вздох. Ну, сейчас парниша врежет так врежет. — Это точно были вейгордцы.        Действительно, влупил от души. И с истовой ненавистью к извечным врагам в глазёнках.        — Вейгордцы? — переспросил я. — Вот это уже интересно. А с чего ты это взял?        — Ну, они грубые такие были. Ругались там на складе, — паренёк повторил пару слов — и впрямь, ядрёная южная ругань. — И акцент у них был странный, особенно у этого, в капюшоне. Ещё один сказал, что до костей тут продрог.        — Таа-а-ак, что ещё говорили?        Ах ты ж мурену мне в печень — до чего невовремя у парня гаснут огоньки в глазах. Видать, не говорили ничего интересного — а может, и не запомнил.        — Что угодно пригодится может, — приободрил я мелкого шпиона. — Каждая деталь, сколько вспомнишь.        Малец кивнул. Поерошил русые волосики и сдвинул бровки.        — «Ящик давай! Вон тот!», — даже почти басом, то бишь — с передачей голоса. Какое талантливое дитя.       «Давай ящик!» — «Вон тот!» — «Вскрывай!» — «Давай быстрее!» — короткие, рубленые команды, ничего интересного. И всё равно без труда воображается, как четвёрка посланников непонятно кого (правда Вейгорд, что ли?) согнулась над ящиком с розоватым удобрением. «Выгребай, выгребай давай, — и шорох высыпаемого удобрения. — Так, места хватит. Коробку давайте! Ты! Осторожно, понятно, иначе опять месяца на три завязнем, пока новая партия…»        Так-так, это и впрямь интересно. Стало быть, с предыдущей партией стряслось что-то не то — может, твари просто поразбежались. Не из-за этого ли мне пришлось торчать в питомнике так долго?        — А этот, в капюшоне… сильно шепелявил, и ещё странный акцент. Я не понял, что он сказал, но что-то про колбу… вроде как «давайте колбу» или «охлаждайте колбу».       Тоже интересно. Я уже прикинул, что тварь могли подкинуть в замороженном состоянии — чтобы раньше времени не прогрызла ящик и не смылась, к примеру. Всё-таки удобрение в том ящике было слишком уж влажным. Значит, что-то вроде ледяных колб, сейчас зима, удобрение нагревается не так сильно, чтобы сразу растопить… А в помещении вот всё растаяло, ящерка очухалась, прогрызла себе выход…        «Клади!» — «Засыпай!» — «Вроде, нормально» — «Нужно проверить вес ящика — не отличается?» Без толку, тут ничего, и так понятно, что они потом засыпали колбу или колбы сверху, зарыли как следует, закрыли крышку, сунули ящик в середину. Со смехом и шуточками: «Посмотрим, как этим свинкам пойдут наши трюфеля!»        — Свинки и трюфеля? Они точно это сказали?       Паренёк взирал на меня озадаченно. Ясно было, что он не придумывает насчёт услышанного.        — Ну… да. Они там смеялись. «Самые дорогие трюфеля в подарочек от мужа», что-то в этом роде.        — Самые дорогие, значит, — пробормотал я. — Отлично, просто отлично. Лично тебе характеристику напишу. Перед патроном-то. Память у тебя в самый раз…        Озадаченность перемешалась с благоговением — правда, вопроса на физиономии у младшего Дэриша всё ещё оставалось больше. Я только отмахнулся — мол, не имею права разглашать.        — Я ж говорил, иногда что угодно может помочь… а что-нибудь ещё было?        — Нет. То есть, да. Они ещё ругались, сколько нужно ящиков.        — Что?       Внутри ожила крыса. Зашлась в тошном, жалобном визге.        — Сколько ящиков, — повторил пацан. — Один говорил — давайте лучше два или три, может, так надёжнее. Вдруг какой-то пропустят. А остальные говорили что-то… что тогда раньше растает, и вообще, обсуждали это уже, что-то не так тогда получалось. Там было что-то научное про какую-то оболочку и влияние, я не понял. Ещё было… сейчас… что-то про кладку, которая сначала.       Я тоже не слишком-то понял, зато смутно уловил, что ящерок запаковывали не просто в лёд, а в лёд из особого раствора — видно, чтобы не померли или в спячку не ушли. Ящерок. От этого слова по серой шкурке шустро бегают кусачие блохи страха.        — А ты не слышал… или не видел, может, они говорили… сколько там было этих колб? Нет?       Парень огорченно качнул головой, но потом тут же прикусил палец и нахмурился.        — Там один сказал… там было… Он сказал «Четвёртая. Давайте предпоследнюю теперь». Это… получается, их там было шесть, да?        — Да, — тихо ответил я и расслабил воротничок. — Получается, их там было шесть.