* * *
Повезло — всего-то обшарили. Я-то уж было опасался, что уволокут в какой-нибудь пыточный закуток. Правда, отобрали много нужного, в том числе почему-то фляжку. И амулет Аманды — жаль. Играть в помирашки всё-таки лучше в компании памяти про красавицу нойя. — Вы хотели найти тут ответы, да? Вы найдёте все, я обещаю. Услышите даже больше, чем ожидали. Награда, раз вы увидели. Понимаете? А может, вы даже сможете посмотреть. До конца. Увидеть, чем закончится с вашим напарником. Это зависит от вашего поведения. Понимаете, да? Таблеточки-то опять куда-то закатились, наверное. Выглядел Трогири так, будто его лихорадило от предвкушения. Бормотал: «Сейчас, сейчас». И хихикал, и подмигивал мне. Хлыщ с манерами дурного официанта в низкопробном ресторанчике. Когда тот пытается подготовить клиента к фирменному блюду. Например, к странному, придушенному скрипу в коридоре. Будто от телеги старого Тодда. Дверь распахнулась, и один из слуг вошёл, толкая перед собой кресло на колёсах. В кресле полулежало что-то скрюченное, изломанное, с седыми космами — и пронзительными, сумасшедшими глазами. Знакомыми глазами. Теми самыми, которые тут смотрят с каждого портрета. Вот тут-то я остро пожалел, что у меня забрали фляжку. Гороховое пюре прыжком устремилось наружу, я хватанул воздух, неловко дёрнул правой ладонью — сбил заклинание «Холодной головы». Черти водные, не мой день, наверное. Или не мой год. Или десятилетие. Похожий на полураздавленного паука старик в кресле приподнял подбородок. Уставился серо-жёлтыми круглыми глазами хищной птицы. — Не надо магии, — сказал Мейс Трогири. Смешок у него был тоже будто сломанным в нескольких местах. Трескучим и рвущимся. — На зале блокировка — ослабляет Печать. Тейенх — хороший проводник для чар и артефактов. А наши люди будут бить от порога. Убьют вас раньше, чем мы побеседуем. Я выразительно хлопал глазами да хватал ртом воздух. Грызун внутри дергался, подначивал: «Больше удивления, давай. Ты же чуешь? Ему же этого хочется!» — Не мож… не может быть. Вы… вы же м-м… м-м-м… — Мёртв, — проскрипел Мейс Трогири. Голова у него кренилась на правую сторону — будто он собирается тебя пристально оценивать. — Не ожидали, а? — Постойте-ка… Вы же говорили, — тут я ткнул пальцем в Трогири-младшего. — Рассказывали, как вашего отца убил этот самый Зверь! Что вы это видели. То есть, это всё… — Ложь, — подтвердил калека. — До последнего слова. Мой сын ничего не стоит как охотник. Зато талантливо пересказывает истории, которые придумывают для него. Сыночек провёл по волосикам и малость приосанился. Изломанный старик пялился со своего кресла. Высохший, костистый и менее живой, чем любой из его трофеев в этом доме. — Вы любите тайны, молодой человек? В грязных газетёнках бы душу продали за то, что вы сейчас узнали. Ты помнишь эти их заголовки, Нарден? «Конец лучшего охотника Кайетты». «Величайший охотник не устоял». «Случайность или закономерность?» На самом-то деле тайны я ненавижу всеми фибрами грызуньей души. От тайн сплошь неприятности. Порча пищеварения, вечный алкоголизм и ранняя смертность. Но что-то мне подсказывает, что открутиться у меня не выйдет. — Да, Нарден, помнишь, конечно. Он был молодцом, мой сын. Когда рассказывал им. То, что мы придумали вместе. Тварям с блокнотиками и запоминающими артефактами — эти твари под ноги мне стелились в годы славы. А стоило упасть — налетели, как горевестники. Дежурили здесь толпами, да, Нарден? «Ваш отец встаёт?» «Как он допустил оплошность?» «Что это было за животное?» «Как всё случилось?» Сыночка Трогири понурил голову и завздыхал от тяжких воспоминаний. Скрипучий голос бывшего великого охотника остался всё таким же мерным. Будто несмазанная телега едет и едет по ровной дороге. — Вы, молодой человек, слышали обо мне. О моих подвигах. Первый в Кайетте, больше двадцати лет. — Да у нас в вас так-то дети играли в дерев… — Я был больше, чем охотником. Да… куда больше. Моя слава. Моя репутация. Они показали другим путь. Показали, что не нужно бояться. Я дал понять этим тварям… что человек властен над природой. Выходя с ними один на один… Я был хозяином. Властителем. Что-то мне эта милая философия напоминает — и не только рассуждения Нэйша о вершине цепи. Мейс Трогири был прогрессистом? Вир побери, ну не защитником же бестий, в самом-то деле! — Потому нельзя было дать им узнать, как всё случилось. Вы же понимаете, молодой человек? Легенда должна оставаться легендой. Подвиги — и героическая гибель. И мы сказали, что это был виверний. Распустили слухи, что мантикора. Один хороший, прикормленный писатель даже тиснул книжку обо мне. О величайшем охотнике, который почти одолел стаю алапардов на «кровной мести» — убил двух, не устоял перед третьим. Почти как в Энкере… Вы не читали? Достойно написано. Ложь, конечно. Это сделал не алапард и не виверний. Похоже было, что Мейсу Трогири не особо нужен был собеседник — говорил он так, будто исповедовался перед одним из чучел. Но тут всё-таки запнулся, пялясь на меня. И я изобразил на физиономии повышенное внимание: мол, а кто же? Нет, в самом деле, кто такое-то… — Медведь, — вышептал послушный сыночек и весь перекосился от страдания, глядя на папочку. — Это был медведь. Медведь — в смысле, даже не бестия?! Я выдал степень изумления, которую приберегал для чуда, вроде «Тербенно возглавил Корпус Закона». Трогири издал слабое одобрительное кряхтение. — Удивлены? Я вижу, удивлены. Но это не ложь. Я ходил на самых сильных магических тварей Кайетты. Мой атархэ никогда не промахивался, а мой Дар Воздуха по силе не уступал прославленным боевым магам. Нет, я не участвовал во всех этих глупых турнирах. Просто знал, что мог бы победить. А в тот день… я до сих пор не знаю, что случилось в тот день. Расскажи ему, Нарден. — Но я… — Расскажи. Ему. Пронзительные птичьи глаза кольнули сына взглядом — и Трогири-младший вытянулся. Заговорил, задыхаясь и дёргаясь, заглаживая причёсочку до зеркального блеска. Они с отцом охотились в Тильвийских болотах. Бестий не попадалось третий день, а накануне встретились с поклонниками отца. Потом вышли с утра, наткнулись на следы большого медведя. — Отец тогда… он готовил меня как охотника. Не-бестия — это просто. Мы пошли вдвоём… Он рассказывал скверно: сбиваясь, запинаясь, подбирая слова. Но я почему-то без труда это представлял. Только малость иначе, чем то, о чём мне нёс Нарден Трогири. То, как это было на самом деле. — М-может, нам не следует идти, отец? Вчера было… — Как мать ухитрилась сделать из тебя такую бабу? Что? Налакался вина ночью, слабак? Я охотился на яприлей во владениях Вельекта! Винного магната! Можешь себе представить, сколько мы пили?! Смотри след, недоделок! Хриплый рык бывалого охотника и слабые, заикающиеся возражения его сына. Тот кажется подростком на фоне отца — высокого, плечистого. Уверенно шагающего по звериной тропе. — Просто не удалось поспать… и тебе ведь тоже… — Так прими бодрящего и не топчи мне мозг! — М-мать говорит — это вредно, особенно если подряд несколько ночей… И после спиртного… — Травники все чокнутые на этом «ой, да нельзя». Слушай мамку больше — скоро в платье оденет. Зелье после винца только лучше работает. Лакай бодрящее и заткнись. Комары звенят в воздухе — в Тильвийских болотах комариный рай. Хлюпают лужи, стонет какая-то птица — тоже забыла похмелиться с утра… Медвежий след находится сбоку тропы — громадный, косолапый. Охотник приглядывается, выполняет «поиск» с Печати, хмыкает: «Большой серый, один, тысяча шагов. Пирует на падали». — М-может, нужно было… взять свору? Но отец только фыркает: какая свора — там не мантикора, не альфин. Всего-то медведь — в самый раз, чтобы наследничек показал себя… — Твоя добыча. — Это было… для меня, — прошептал Трогири и оскалился страдальчески. — Мой трофей. Только я… никогда не умел как следует. Отец сделал всё правильно. Он вывел меня на добычу с нужной стороны. Поставил щиты, чтобы зверь не услышал и не увидел. Мне осталось только бить. Он ни черта не понимал, этот сорокалетний придаток своего чокнутого папашки. А я всего-то восемь месяцев пробыл в питомнике, несколько выездов с Нэйшем да обучение Гриз и Мел… Но я понимал куда лучше. Мейс Трогири облажался. И не просто, а как по учебнику. Выперся на охоту после пьянки — идиотизм. С недосыпа — дважды придурок. Под бодрящим, да после спиртного — чудо, что он туда вообще дошёл. Милейшая Аманда меня от такого остерегала: так и так, мол, сладенький, «Глаз стража», конечно, после спиртного действует даже с большей силой… только вот один приём по тебе ударит так, будто ты три ночи лакаешь бодрящее. А после этого… ты видел, как хорошо себя Мел чувствует, да? Что ты говоришь, как-то раз она даже совсем вырубилась? Дар её вырубил — тут вернее. Потеря контроля, какая неприятность. А великий охотник даже свору с собой не прихватил. Проще говоря, сделал самую большую ошибку, какую только можно. И нет, это я не о «выбрал для своего малахольного сыночка пасс, который тот заведомо не сумеет применить». — Я… я ударил, но не смог как нужно собраться… выполнить «Удавку». Она не получилась полностью, медведь был большой, и он освободился. Впал в ярость, бросился на нас… …огромная серо-бурая туша с рёвом взвилась на дыбы, махнула вперёд неожиданно легко. Нарден попятился, завопил, свалился назад, на отца, мешая тому ударить. Мелькнули рядом когти, пыхнуло жарким смрадом из пасти, и тут же его отшвырнули в сторону, а медведь взвыл, отлетая прямо на тушу мёртвого оленя посреди поляны — отец всё-таки собрался и провёл пасс с Печати… Зверь грянулся о землю, попал прямо на рога, захрипел, дёрнулся и утих. — Шкуру попортил, — сказал охотник, отряхиваясь. — Бестолочь. Ладно, смотри, как нужно. — Отец хотел нанести последний удар. Лезвием атархэ. Он подошёл к зверю. И. И… В голосе Трогири — настойчивый трезвон жадного до крови комарья. И ложь. Которую я чую серой, пооблезшей шкуркой. Великий охотник хотел покрасоваться перед сыном. Считал, что не-бестия — лёгкая добыча, потому её можно завалить с одного удара. Подошёл слишком близко, слишком неспешно — принял красивую позу. Смотри, мол, хозяин природы стоит — а новый трофей разлёгся у ног. Может, не понял, что удар магией прошёл вскользь. Или неверно провёл добивающий. Всё-таки он уже был не мальчиком — пятьдесят лет… Мейс Трогири совершил главную ошибку охотников. Он был беспечен. Недооценил противника. Грузная, вымокшая от крови туша взметнулась с рёвом — и упала на охотника сверху, замесила косматыми лапами. И потом были только крики, крики и хруст костей, и сын стоял молча, не веря, не зная, что делать — без отцовских подсказок… — Я… растерялся, — сказал Нарден Трогири, и в улыбочке у него было — сломанное, виноватое, жалкое. — Я ударил поздно. — Ты ударил поздно, — проскрипел остов охотника в кресле. Пригвоздил своего сына к полу пренебрежением. — Ты никогда не был охотником. Тишина была тяжёлой, как медвежья туша. Которой, наверное, нет среди славной коллекции побед в коридорах. Добил медведя всё-таки сын, не отец. А что было потом — уже мало-мальски ясно: сынок позвал помощь, Трогири-старший ещё дышал, в него залили эликсиры, дотащили до поместья, вызвали лекарей… И что? В Кайетте плохо умеют лечить раздробленные кости. Шеннет тому свидетель. Срастить чистый перелом — легко. А если там осколки, смещение, порванные жилы… — Моя жена, — голос у Трогири оставался сухим и ровным, — поползла на коленях в Акантор. Лепетала про то, что Кормчая поможет. Меня даже привезли к той. Защитнице сирых и спасительнице обделённых. А та потребовала дать обет Камню. Никогда не охотиться. Служить Камню и беречь живое. Он негромко то ли поскрипел, то ли порычал, и с опозданием я понял, что это был смех. — Послал эту тварь к Властелину Пустоши на свидание… Жаль, в лицо бы ей не доплюнул. Мейс Трогири — прислужник Камня. Я никогда никому не прислуживал. Лицемерная дрянь. Может только толкать речи да квохтать над Камнем. Когда Кормчая делала хоть что-то, а? Всё равно бы ничего не смогла… Тут — кто там знает, нынешняя Кормчая и впрямь не мешается в дела людские. Последний сеанс исцеления был… когда? Не помню, но лет десять назад, ещё какой-то праздник был. Ковен Камня — тот ещё что-то глаголет, а Девятая и вовсе редко появляется из своей башни. — Никто бы ничего не смог, я уже понимал. Лекари… она таскала ко мне этих шарлатанов. Нойя, какие-то учёные из Таррахоры. Мастера из Закрытых Городов… каждый обещал, что я пойду чуть ли не завтра. А она верила. И платила, пока они меня накачивали своими снадобьями. Применяли артефакты, от которых кости ломались и снова срастались неправильно. Пока… Из-под пледа, которым он был затянут едва ли не до подбородка, выскользнула скрюченная рука. Сухая, с узловатыми, прижатыми друг к другу пальцами. Рука потянула плед вниз, и я опять пожалел об отсутствии фляжки. Из высохшего тела под немыслимыми углами выпирали суставы, наросты, бугры, изломы. Разные эликсиры наложились друг на друга, к ним добавилось действие артефактов — и не до конца сросшиеся кости начали расти, гнуться, коверкаться, заставлять конечности принимать неестественные позы… Будто целую кучу жучья собрали во что-то уродливое, членистое, из чего торчат останки клешней, жвал и хитиновых панцирей. — Набрось, — равнодушно просипел Трогири, и его сын заботливо поднял плед — укутал папочку. — Тогда я решил: пусть все думают, я умер. Похороны были громкие. Тело слуги завернули в саван. С ног до головы. Моя посмертная просьба. Нарден был молодцом. Он хорошо озвучивал мою версию. С женой было хуже. Она думала — всё временно. Всё можно исправить. Глупышка. Жена Трогири умерла через пару лет после его вроде-как-кончины. Сердце не выдержало? Или доконал придирками до того, что сама ушла в Бездонь? Мог и прикончить, конечно. Хотя вон, в голосе даже нотки грусти проскользнули. — Глупышка. Наконец-то заполучила меня себе, а? Ни любовниц. Ни приёмов. Ни охот. Всегда ревновала меня к охоте, да… А теперь я мог быть её куклой. Читать мне, петь, кормить с ложечки. Будто это что-то значило. Будто это заставило бы меня отказаться от моей сути. Предназначения. Вы верите в предназначение, молодой человек? Я даже малость растерялся, когда меня так внезапно включили в беседу. — Я… хм. Верю в судьбу, если уж на то пошло. Как тут не верить в того, кто с такой регулярностью лупит тебя по больным точкам. — Тогда вы поймёте. Есть те, кто живёт без цели. Жвачные твари, которые не понимают, для чего пришли в мир. Умеют только жрать и размножаться. Но я с самого начала знал, для чего я здесь. С детства, когда отец впервые взял меня с собой. На охоту на керберов. Когда я увидел это в их глазах — понял, кто я. Кем хочу быть всегда. Знаете вы, что такое быть Охотником, молодой человек? Глаза у Трогири заблестели, и заглавная буква опять прозвучала до жути выразительно. Косился он на сына, но ждал ответа от меня. — Думаю, это что-то вроде напоминания для бестий, которые возомнили, что люди — лёгкая добыча. О том, что они не останутся безнаказанными, что есть хищник сильнее. Серьёзнее. Что есть кто-то, кто выше их в пищевой цепочке. Кто главный здесь — в Кайетте. Трогири впервые глянул на меня не как на чучелко, которое скоро выставят в коридор. — Это интересные мысли. Вы работаете в питомнике и считаете так? Нет, так считает один устранитель, но об этом мы сейчас не будем. Достаточно состроить загадочную мину — мол, я тут весь такой недопонятый прогрессист! — Правильные мысли, да, Нарден? Впрочем, ты не понимал. А вот он — кто знает. Вы понимаете, что такое моё предназначение. И насколько оно было важным. Это поместье — его отражение. Каждая шкура, каждый череп — память. О том, как велико превосходство настоящего охотника над другими. И после всего этого… Скажите мне — как нужно было поступить. После того, как я оказался калекой. Как там сказал этот самый устранитель? Я всегда умел каждому предложить, что нужно? Я старался не оглядываться на страшноватые трофеи по стенам, когда отвечал: — Думаю, для такого человека, как вы, это не преграда. И значит, вы начали искать способы охотиться дальше. Косой разрез на месте рта покривился в подобии улыбки. — А вы не дурак. Совсем не дурак. Да. Я искал способы. Сначала надеялся, что сын станет моими руками и ногами. Но он не боец. Может только трепаться. Серо-жёлтые глаза облили сынка презрением, и Мертейенхский отшельник виновато затоптался у коляски. Ни дать ни взять — подросток, которого распекает суровый папенька. — Тогда я решил, что моими руками и ногами станут другие. Несколько лет тайно нанимал охотников. Отправлял их на опасных бестий. Анонимный богач, который забирает себе трофеи, но щедро платит. Они истребили многих тварей, память о некоторых теперь — здесь, в коридорах и комнатах. Но это было не то… Само-то собой — не то, он же привык упиваться властью, когда загоняешь живое существо, отрезаешь пути отхода — и вступаешь в борьбу, которую выигрываешь. А риск, а азарт, а хоть какое-то да чувство участия? И есть у меня нехорошее чувство, будто я знаю — в каком направлении после этого полетела его кукушечка. — …понял, что различия — глупости. Люди — не более чем отвратительные хищники, пожирающие друг друга. Не лучше животных. И не хуже, как добыча — правда, менее ловки и когтисты, но зато у них есть Дар. Это тогда мы создали арену — там, за поместьем. Раньше ещё были препятствия, немного укрытий. Чтобы всё не заканчивалось слишком быстро. Небольшие охоты моего имени. Нечасто — два или три раза в год. Звери и люди выясняли — кто из них лучший охотник. Потом самые сильные сходились между собой. Людей, надо думать, покупали в том же Тавентатуме, только брали особый товар: бывших наёмников, боевых магов… А животных полно гуляет в тейенховой роще. Вот вам и охоты, которые ненамного отличаются от боёв на Псовом Побоище, где сперва зверей стравливали со зверями, а теперь вот на бестий выпускают охотничков для пущего зрелища. Слышал от вольерных, к слову, что как раз с Псового Побоища Гриз и вернулась как-то в компании Нэйша — и вряд ли он там на трибунах пирожки продавал. — Но вы же должны понимать, а? Этого было мало. Когда ты Охотник — тебе всегда становится мало… Круглые глаза пялятся, не мигая — над острым клювом: вот-вот вцепится в мясо до крови. И я киваю — видел, понимаю. Навидался и в Корпусе, и в Отделе тех, у кого в чужой крови не просто руки, а и все конечности. И все говорили одно: сначала это всё проще, а потом начинает тянуть. Хотеться. Когда сделал под горочку первый шажочек — дальше уже несёшься, а? Боженьки, да я с Нэйшем работаю, я же вижу — какими глазами он глядит на конвульсии зверя, он-то со своей горочки, небось, кубарем катится. Мейс Трогири явно полагал, что он-то наоборот — куда-то там восходит. — …всегда ищешь себе равного противника. Стремишься охотиться на высшего. А есть ли дичь изысканнее, чем сами охотники? Они ведь тоже должны понимать цену. Осознавать, что их слава — не должна быть пустым звуком. Слабым в нашем деле не место. Всегда найдётся кто-то хитрее тебя. Сильнее тебя. Быстрее тебя… Боженьки, и почему я только решил, что он выведет какую-то стройную теорию? Да ему просто хотелось поубивать тех, кто занял его место. А после повесить их оружие в трофейный ряд — смотрите, мол, я калека, а вот этих всех уделал. Всё то же чёртово чувство превосходство, помноженное на чокнутость старого инвалида. Он бы для себя ещё сотню резонов откопал, если б нужно было. — …готовились долго. Да, Нарден? Нужно было тщательно продумать. Блокировка связи по воде. Укрепление ограды. И самое главное — решить, для кого они станут жертвой. Те, которые мнят себя настоящими охотниками. Чтобы обеспечить мне настоящее зрелище. Старикан явно ждал, пока я опять проявлю сообразительность. — Ну, поскольку вы уже сказали, что ваш сын нам скормил выдуманную историю… погодите, а выдумана-то целиком, или вы… как это… оставляете охотникам малость шансов? Ну там, пошевелить мозгами, кое-что понять… Подобие кивка. Сообразительность я проявил, но лучше от этого не стало. — Стало быть, там кто-то всё-таки есть. Кто-нибудь особенный, а? Вы долго готовились, всяко уж не чтобы охотнички со всей Кайетты бегали по вашим угодьям и убивали бестий десятками. Дайте-ка подумать… какая-нибудь необычная драккайна? Или что-то, что почти перевелось, вроде тхиоров? Да вот непохоже: есть шанс, что справятся, и справятся быстро. А там должно быть что-то… как вы сказали? — теперь я обращался к младшему Трогири. — «Высшее звено». То бишь, сверххищник. Просто какой-то крайне опасный людоед? Или тот, который из легенд? Вам что, его как-то удалось добыть и запустить к себе в угодья? Мейс Трогири явно не из тех, которые на удачу положатся. Он бы не стал ждать, пока какая-нибудь тварь объявится на горизонте. Он бы эту тварь создал за свои же кровные денежки. — Нет, стоп. Вы человек основательный и стараетесь промахов не допускать. В случае с дикой тварью промахи неизбежны: ей цель не объяснишь, а дрессировка — это годы. Дикий хищник может и егерей пожрать, и других бестий в угодьях. Не гибрид ли? Слышал про ребят, которые балуются выведением всякого… кх… интересного. Скажем, особо выведенный и натренированный гибрид… Тихий стук — это Мейс Трогири воздаёт мне должное по заслугам. Постукивая действующей рукой по подлокотнику своего кресла — вместо аплодисментов. — А вы молодец. Видишь, Нарден, какая хорошая догадка. Ха. Мы так и думали сперва поступить. Вышли на хорошую группу. Нардену показались перспективными их образцы. Но те учёные запросили слишком много, а их твари были неуправляемыми. Жаль… Хорошие хищники, в юности я бы с удовольствием бы поохотился на них… Что — там и не гибрид тоже?! Уй, что-то мне хочется поступить, как мой голохвостый внутренний дружок сейчас. Заорать и забиться о стенку. — Им требовалось слишком много времени, — шепнул Трогири-сын. Покосился на папашку, который пребывал в сладостных грезах. — Тогда они ещё только ставили эксперименты. Годы… А отец не хотел ждать. Один из тех учёных был из академии Таррахоры. Он изучал древние ритуалы. Призвания и воплощения. Материализации. — Молодой человек, — калека опять вцепился в моё лицо хищным взглядом. — Молодой человек, вы знаете, что такое мортах? Это было как удар по голове. Кувалдочкой размером с эго Лортена. Во рту наступила великая Даматская засуха, дыхание остановилось, а крыса внутри сказала «Да к чертям» и попыталась вымереть как вид. Очень медленно и едва заметно я наклонил подбородок в каком-то недокивке. Под старинный бабулин заговор из памяти: «Мечник — отвратись, Дева — улыбнись, горе — не коснись, мортах — не приснись…» Смешно, наверное, — когда о полудемонической сущности сперва узнаёшь из рассказов бабушки, а потом Гриз Арделл как-то в беседе мимоходом кидает: «У нас один из группы так погиб. Какой-то выживший из ума учёный начал практиковать ритуалы, вызвал мортаха…» И ты понимаешь, что такие твари-то, оказывается, ходят не только в бабулиных заговорах или снах. Просто ребята, которые с чем-то таким сталкивались, называли это тварью, нежитью, монстром, демоном. Не вдавались в классификации. — Не только зверь… — заговорил я, вспоминая объяснения Гриз. — Сущность из сопредельных миров, которую материализуют при помощи обряда. Они бывают разные — сильнее и слабее, в зависимости от мага, который обряд проводит. От количества отданной магической энергии. И по виду тоже… Гриз говорила — даже мелкие такие твари бывают поопаснее бестий. Приводила ещё древние названия основных видов: чироз-перевертыш, кхорта, симааз-крушитель, вэлрт — у этих крылья… И неясно, как они относятся к варгам, потому что они не всегда им откликаются, у мортахов есть то, что над зовом — цель и Кодекс… Убить или защитить. — Мортах — идеальный убийца и идеальный защитник… Только вот Гриз говорила, что тварей редко используют как защитников: бывали, мол, нехорошие случаи. Что-то она ещё говорила — что-то важное: хитрые-умные-ловкие, так… бывает, есть особая способность — маскировка, защита… да и в целом их особо не взять, хоть они и смертны. А существует мортах до того момента, как не выполнит приказ, который ему отдали при призыве. — «Найти охотника. Убить охотника», — с кривой ухмылочкой поведал мне Трогири этот самый приказ. Я кивнул — предполагал что-то подобное. Только вот… — А почему он у вас тогда… — стоп, не нужно вслух. — А. Остальных зверей не трогает, да? Они для него вроде как развлечение. Не только остальных зверей — и егеря вне опасности, об этом нужно подумать, если будет время, сейчас главное лишнего не ляпнуть. — И давно это всё… — Девять лет, — проскрипел Трогири. — Девять с небольшим. Мы с сыном выходим на охоту нечасто. Сначала подготовка. Найти охотника с… хорошей репутацией. Через пособников, обычно из Гильдии Чистых Рук. Осторожно подманить, пообещать… Каждому своё. Кому-то деньги. Кому-то возможность затмить меня. Или невиданную добычу. Два раза в год, иногда бывает чаще, когда подворачивается случай… Вир побери, двадцать с лишним охотников, а до того ещё рабы — вот теперь я понимаю, что чувствуешь в логове настоящего людоеда. Только вот что-то с мортахом не сходится по датам, не могу уловить… Мантикора дери, как мало времени. — Смотрите на них, — шептал теперь старик — и любовался атархэ, ловушками, амулетами, висящими вдоль стен. — Смотрите на доказательства, память… сердце коллекции. Они все пришли сюда… показать свою удаль. Быть охотниками. И оказались дичью. Столкнулись с высшим хищником. Он заклокотал безрадостно, раздувая искорёженную грудь. — Вот этого называли моим наследником. «Гроза Людоедов» с его знаменитым луком, видите, какая резьба? Продержался целых десять часов. А вот этот был из Даматы — интересный тип атархэ, с цепью… Болтливый бахвал, летом прошлого года, и часа не протянул. Вот это Следопыт Морео Этол, хорошо развитый Дар — и сам осторожный, с ним пришлось долго работать, уговаривать… на Луну Дарителя, ха. Мортах даже позволил ему поставить четыре ловушки перед тем, как начал настоящую охоту. Последний вот был северным лучником — случайно подвернулся, и на удивление достойно… Таким же тоном его сынок повествовал про виверниев, алапардов и прочих занимательных бестий, добытых папаней. Указывая при этом на чучела и головы на стене. — Не понимаю, — прервал я, и охотник-разохотник неохотно оторвался от занимательной экскурсии по жертвам мортаха. — Как вы вообще узнаёте, кто и сколько держался? Этот мортах что, подаёт сигналы, когда дело сделано? Прямо как малыш на горшке — «папа, я всё!» Воображение представило зверя с какой-то сказочной картинки. С сигнальными флажками в руках. Трогири явно тоже что-то такое представил и буровил меня взглядом мрачно. Тогда я припомнил слова его сыночки — что, возможно, и мне тоже выпадет шанс посмотреть. — У вас есть какой-то способ наблюдать за этим… — проговорил я медленно. — Артефакты? — Артефакты, — согласился сумасшедший старик. — Сигналки по всей роще тейенха. И наблюдающие тоже. Как только начинается самое интересное — мы можем насладиться зрелищем. Черти водные, сколько ж они к этому готовились и сколько деньжищ извели. Подумать страшно. — Скоро это начнётся, — шипел искорёженный старый безумец в кресле. Глаза у него теперь вытаращились и сверкали, и он щерился — оголяя остатки зубов. — Скоро начнётся, и мы увидим… Как это будет с вашим товарищем. А вы посмотрите за компанию. Про него говорят, что он удачлив, да? Нарден вот сомневался, стоит ли приглашать его сюда — особенно когда вы пришли вдвоём. Спросил у меня. Я посмотрел, понаблюдал. И решил, что от таких шансов не отказываются. Рихард Нэйш. Устранитель с Даром Щита. Не промахивается. Вы хотите увидеть это? Как он промахнётся? Как упадёт? Как окажется из охотника дичью? Как у него не останется ни шанса? Хотите увидеть, как он будет загнан, как с ним будет покончено? Здесь предполагались мои отчаянные рыдания, и я честно шмыгнул носом аж два раза. Перед тем, как поинтересоваться: — А сколько приплатить, чтобы уж точно, с гарантией? РИХАРД НЭЙШ Чёрный костюм из плотной ткани, делающий тебя похожим на тень. Брошь-бабочка примостилась на отворот чёрной куртки: сейчас вспорхнёт. Серебристое жало палладарта у левой ладони. «Куда ты идёшь, Рихард?» Аталия умеет спрашивать как никто. Возможно, часть обучения в общине варгов: встревоженные взгляды, сочувствие ко всему сущему, глубокомысленные вопросы. Встревоженное лицо, растрёпанные волосы, прищур глаз — и крылышки, которые вот-вот займутся пламенем с краёв. Рихард Нэйш усмехается её воображаемому образу. «Просто небольшая прогулка, аталия. Тебе ли не знать, что иногда приходится ходить по грани. Маленькая проверка». И пополнение коллекции. Тебе бы понравилось в этом небольшом зверинце. Тепло стволов тейенха — нельзя замёрзнуть. И вечный полумрак: сверху смыкается плотная зелень, но стволы наполнены светом, украшены огненными извивами. Будто крылышки глупенькой бабочки из легенды. Наивной и хрупкой. Запылавшей ради людей. Обратившейся в прах. Рихард Нэйш много раз видел, как вспыхивают бабочки, подлетая слишком близко к огню. И как вспыхивают люди. От магии с Печати. От огненных амулетов. И от пламени бестий. Когда видишь кого-то, кто сжигает себя изнутри, по своей воле, день за днём — это завораживает. Настолько, что не можешь просто отвернуться и уйти. Не увидев, чем закончится. «Куда ты идёшь, аталия?» В очередную ловушку, а может, в клетку? Как тебе эта, а? Во всю рощу тейенха. Внешнее ограждение — широкий круг. Внутреннее ограждение, с защищёнными калитками, ведущими к месту обитания ещё одного занятного экземпляра. Нарден Трогири — задачка для Лайла Гроски. Развлечение для законника — разгадывать тайны набитого трофеями поместья. Может, и тоже проверка — как повернётся. Травоядное и грызун в одной клетке — это может быть… неожиданным. Когда в клетке оказываются два разных хищника, всё бывает чуть-чуть сложнее. Он идёт бесшумно, пружинисто, выбирая звериные тропы. Читая царапины на деревьях, следы у ручьёв, звериные звуки в воздухе. Два яприля пытаются начать весеннюю песнь, алапард досадует из-за неудачной охоты — дичь затаилась… гарпии играют в догонялки где-то далеко. Это всё не то. Охотников должны были находить быстро. Едва ли Трогири собирался наблюдать за своей маленькой ареной сутками. Тихая жалоба ручья под ногами — обманка. Мертейенхский затворник должен был предусмотреть в своей ловушке блокировку связи по воде. Предсказуемость, предсказуемость и простота, как у всех наблюдаемых экземпляров. Извечные охотничьи замашки, как учил старый Зарси: приманка — ограничение отходов — наблюдение… Тихий шелест над головой, преследующий взгляд. Варги, сказала как-то аталия, кожей чувствуют, когда поблизости с ними зверь, которому больно или печально. Настоящие устранители кожей ощущают, когда пытаются поохотиться на них. Но это всё же не то. Там, наверху, всего лишь следящие артефакты — что-то вроде той стаи птиц слепого даматского Мастера. Друга аталии, того, который сделал палладарт. Только «щебетуньи» Джемайи передавали звук. Эти наверняка могут и переносить изображение. Наблюдение за добычей — самая увлекательная часть. Отслеживание повадок. Определение слабых точек. Предвкушение. Когда добыча и не подозревает, что на неё охотятся — это бывает ещё веселее. Согласен ли с этим Ты? Наверняка Ты ведь знаешь, что охотник уже здесь — пусть даже движения беззвучны, а ткань костюма пропитана «отводными» зельями, которые любому хищнику скажут: всё в норме. Дешёвый трюк, который применяют многие, и он просто обязан на Тебе не сработать. Многие из пропавших охотников были специалистами по ловушкам. Манкам, капканам, артефактам-силкам и прочим сюрпризам, облегчающим охоту. Кое-что и сейчас здесь осталось — артефакты-ловушки прикреплены к деревьям, манки гнездятся у подножия. Ждут добычу, которая не придёт. Ты не придёшь, кое в чём Трогири не солгал. И раз уж Ты так хорошо распознаёшь магические воздействия… какой-то способ ощущать магию? И почти полное отсутствие следов — тут тоже не было лжи… отчасти. Пальцы ложатся поверх тёплой, твёрдой коры. Под пальцами — царапины. Трогири просто не счёл нужным уточнить, что Ты часто передвигаешься по деревьям. Царапины едва заметны, можно спутать со следом алапарда… только вот пальцы длиннее и куда гибче. Отслеживание повадок и определение, кто перед тобой. В вечной игре в «вершину цепи» это так важно. Не сомневаюсь, Ты уже тоже играешь. Мортах. Рихард Нэйш улыбается, потому что этого звена нет в его коллекции. Аталия рассказывала, словно дразнила. Энергетическая магическая сущность. Зверь, то ли материализованный, то ли призванный из иных, далёких миров. Идеальный убийца. Идеальный защитник. Жаль, она не показывала свои дневники — наверняка в них столько занимательного о встречах с такими. Цикл питания, цикл выделения, манера охоты… Слабые точки. «Какие слабые точки есть у тебя, Рихард?» — эхо вопроса из прошлого. Она умеет задавать такие хорошие вопросы. Улыбка врезается в губы. «Может быть, скоро мы узнаем это». Взгляд приходит первым. Сверху. И на сей раз — это тот самый взгляд: внимательный, оценивающий, выискивающий — куда нацелить удар. Цепочка палладарта скользит между пальцами. Рихард Нэйш не спеша вешает сумку на удобный сук. Всё необходимое — с самого начала в карманах и на поясе, и там есть сюрпризы, о да. Но это тот этап игры, где появляется приманка. И поскольку мортах быть приманкой вряд ли согласится… Забавно в кои-то веки оказаться в роли экземпляра. Рихард Нэйш в совершенстве знает, как ведут себя хищники, когда понимают, что на них охотятся. Перетекают из одной отточенно-совершенной позы в другую. Стоят, пытаясь ощутить угрозу, рассмотреть, учуять её. Или пытаются затаиться. И он прорастает в здешние тени. Сливается со стволами деревьев, застывает возле кустов, поднимая дарт в воздух на уровень глаз (хищник должен пугать клыками). Делает вид, что ощутил опасность, но не знает, где она. Должно быть, примерно так себя и вели охотники, которые были тут раньше. Разница в том, что он знает. Боковое зрение. Только глазами, на поворотах головы, почти не поднимая подбородок, чтобы не выдать себя… Мортах идёт поверху. Его нельзя различить — но что-то движется в кронах тейенховых великанов. Перелетает следом огромными прыжками — легче и невесомее ветерка. Не приближаясь. Стараясь остаться незамеченным. Тоже полагаешь, что игра в «Вершину цепи» не должна заканчиваться слишком быстро? Как мило. Трогири действительно хотел обеспечить себе не только небольшие трофеи в виде охотников. Ещё и зрелищность. Одно плохо — так действо становится предсказуемым. Сейчас Ты оценишь предполагаемую жертву с высоты и издалека (четверть часа?). Затем начнёшь игру в запугивание (может длиться и несколько часов, в зависимости от изобретательности жертвы). Что потом? Прямая схватка? Тебе ведь наверняка не нравится — со спины или сверху. Ломая шею неожиданно — рискуешь остаться без веселья. Предсказуемость — вечная проблема жертв и хищников. Из-за чего вторые иногда становятся первыми. Давай же, не разочаруй. Ты слишком медлишь с фазой наблюдения. Неужели добыча чем-то насторожила? Ах да, Ты же, возможно, ощущаешь магию. Это может стать некоторой проблемой, не так ли. Если Ты до времени рассмотришь маленькие припасенные козыри. Но с другой стороны — разве то, что Ты сейчас ощущаешь не должно тебя скорее привлекать? Полчаса скольжения от тени к тени. Сорок минут. Взгляд от артефактов становится особенно пристальным. Сорок пять. Это даже как-то скучновато. Сорок семь… Рихард Нэйш расслабляет плечи. Лезвие дарта опускается вместе с левой ладонью. Прислониться плечом к тейенху-великану. На виду. В полной беззащитности позе. Так, словно убедился: опасности нет. Сорок девять минут. За спиной раздаётся детский плач. Он тоненький и журчащий — горький звук обиженной, потерявшейся девочки. Плач обрывается жалобным всхлипом — и роща тейенха вымирает вокруг. Смолкают яприли, больше не подаёт голос гарпия, оборвал рык чем-то недовольный алапард… Сигнал «Расступитесь, охочусь я», как мило. Время повертеться. Плач раздаётся теперь слева, и Рихард поворачивается, как это сделал бы любой охотник — пытаясь отследить источник звука. Но между деревьями тейенха нет никого. Только плач ширится и льётся — теперь он вновь сзади, отличная скорость, кстати. — Хны-хны-уи-и-и-хы-и-и-хны… Бедная, заблудившаяся девочка, которую не видно между деревьями. Которая стоит где-то на грани миров и плачет, плачет о твоей душе, улыбаясь окровавленным ротиком, и в плаче — голод и ликование… Кое-кто из охотников точно попытался сбежать, услышав такое. Сзади. Слева. Справа. Сзади. Справа. Дальше. Ближе. Насмешливый, голодный плач то там, то здесь, но никого нет — чуть заметно колышутся ветки. Можно оценить скорость. И тоже закончить с фазой наблюдения. Размер — примерно с алапарда, повыше, но не такое длинное тело. Вес небольшой, тело сухое, иначе не делал бы такие прыжки. Ловкость, точность, скорость. Ориентируется, предположительно, по всем чувствам плюс магия — задержался над сумкой. Любопытен. Осторожен. Даже слишком осторожен, что странно. Впрочем, у магических тварей свои законы. Манера атаковать нуждается в прояснении. Пожалуй, можно уже начинать — ах, да, одна маленькая деталь… Сложно различить, но если вовремя повернуться — можно увидеть, даже не увидеть, а больше почувствовать. Будто бы тень перебегает по земле и стволам. Словно движется часть леса. Защитный окрас, хотя нет, скорее — вид магического камуфляжа. Интересно, это было заложено в формуле вызова мортаха или получилось само собой? Охотники едва ли были готовы играть в «вершину цепи» с невидимкой. Рихард Нэйш расстёгивает две пуговицы на куртке, вытаскивает тонкий свёрток, прижавшийся к груди. Потом поднимает голову и подмигивает наблюдающим артефактам наверху. Игры хороши, только когда они равны. Стоя посреди поляны, Рихард Нэйш облекается в текучую ткань маск-плаща. Рывком уходя за дерево от предполагаемого взгляда мортаха: нужно накинуть на голову капюшон, быстро закрепить пояс, скрепить у горла застёжкой, проверить, как двигаются руки… Плач смолк, между деревьями тихо. Угрожающе тихо. Остальные так не делали? Пытались загородиться магией, артефактами… не пропитанной зельями тканью. Но Ты ведь всё ещё можешь найти свою цель. Пока что можешь. Иди же, давай. Наверняка это Твоя любимая фаза: время сюрпризов. В пальцах перекатывается извлечённый из кармана шарик: не разобьёшь при всём желании, но если чуть-чуть вдавить крышечку… Атака, конечно, будет проведена сверху. Как восхитительно предсказуемо. Звуков почти что и нет, едва заметный шорох да тень, падающая, сквозь ветви. Он выскальзывает из-под удара, швыряя шарик вверх, в толстую ветку. Теперь нужно быть как можно дальше. И желательно за препятствием — тот толстый ствол идеально подойдёт. По тейенховой роще рассыпается маленький сапфировый ливень. Брызжет искрами, оседая на ветвях, на траве. Украшает всё, что под него попало, светящейся синей пылью, а то и каплями. В Аканторе такими игрушками балуются богатые детишки на Перекрёстки. Перетёртые в порошок раковины флектусов, немного особых зелий. Так красиво блестит. Только вот очень пристаёт к коже. Хотя само сходит уже на следующие сутки. Между деревьями неясно проступает силуэт — весь в бриллиантовой и синей пыли. Силуэт перекатывается по мокрой траве и встаёт, напружинившись для прыжка. Мортах почти успел уйти от основного удара, но морду и левый бок всё-таки зацепило. Теперь они оба частично видимы. Рихарда выдают лицо, руки, сапоги и дарт. Россыпь драгоценного синего выдаёт мортаха. Игра стала равной, а потому — предсказуемо, да? — сейчас мы посмотрим на Твой способ атаковать. И немножко — на слабые точки. Рихард Нэйш больше не пытается спрятаться. Он выходит из-за ствола тейенха и приглашающе улыбается зверю. Воздух — и размытый, неясный силуэт, запятнанный блестящей пылью. Челюсти слева — их видно — расходятся в ответном оскале. Становятся ниже. И приближаются быстрым рывком. Дарт давно был наготове, взлетает, метя туда, где должен быть глаз.Удар обо что-то твёрдое. Рихард уходит за ствол дерева, и его догоняет звук — будто пластинки у виверния трутся друг о друга. Инстинкт заставляет резко рвануть вбок, он почти успевает. Что-то продолговатое, дымящееся ударяется в его магический щит, застывает на миг. Трепещет сияющий алым кончик жала — словно живой, и вот оно уже летит обратно, повинуясь рывку длинного хлыста… Хвост? Втягивающееся жало с возможностью отстреливания? Что за чудный экземпляр. Крутнуться, уйдя в сторону, скрыв на миг за капюшоном лицо, мортах пытается достать в прыжке, рука вновь направляет дарт, в низ левого бока. Свист атархэ, мгновенный и безошибочный, сухой треск каких-то щитков или брони, и теперь мортах атакует цепочку: пытается прижать, перехватить, оставить без оружия. Сменить позицию, взметнуть дарт вверх силой мысли, принять на магический щит ещё два удара жалом — его тоже прощупывают, и теперь опять за ствол дерева, дарт к себе, дождаться прыжка, сделать вид, что его защиту пробили, навести атархэ в горло… Светящееся жало останавливается у самого лица, капюшон едва не слетает от новой попытки уклона. Вновь сухое «клак» удара в броню, мортах уходит вверх по стволу, мелькают испятнанные синим длинные, когтистые пальцы — слабое место? Глаз не видно, корпус защищён, конечности… Рихард Нэйш отходит на открытую местность, на миг распахивает маск-плащ, снимает с пояса один из метательных ножей. Теперь только тишина, шорох листьев и ровное дыхание, мгновенный проблеск синего — пора! Мортах падает с ветви, кувырком уйти в сторону, дарт из положения лёжа — в брюхо, поворот — и метательный нож в землю, там, где должны быть длинные пальцы… Зверь предупредительно убирает перепачканные синим пальцы, и нож уходит в траву. Близко. Тихое шипение, и кажется — вспыхивают алые точки глаз, прямо в воздухе, повыше синей отметки на морде. Шутки кончились. Слишком равная игра, не так ли. Противника сложно увидеть. Щиты не прошибить. Потому остаётся прямая атака. Задушить жертву или перегрызть глотку. Скорость на скорость — если, только, конечно… Рихард успевает уйти от первой прямой атаки, но что-то шелестящее, будто кнут аталии, подсекает щиколотку, он падает, мягко, умело, призывая дарт, у самого лица лязгают невидимые клыки, когти процарапывают ствол совсем рядом с головой — мортах промахивается, пробегает по стволу дерева, разворачивается и готовится к последней атаке не спеша. Жертве не уйти, жертве не успеть, жертва не может равняться с мортахом в скорости, пусть даже она и тренируется с алапардом… …если только, конечно, у жертвы нет ещё сюрпризов в запасе. В миг, когда мортах обозначает прыжок, Рихард Нэйш отправляет в его сторону второй небольшой флакон. И закрывает рот и нос рукавом, уходя за ствол стремительным рывком — всё равно нет времени надевать антидотную маску. В воздухе — горькие ноты миндаля. И дрожащее, студёнистое туманное марево: артефакт-обманка от контрабандистов. Отключит чутьё у Следопыта, собьёт с толку различители магии… Можно было бы, конечно, попытаться атаковать под такой ширмой, или пустить в ход ещё пару сюрпризов. Но на первый раз хватит. Рихард Нэйш петляет между деревьями, переходя на лёгкий бег. Его не преследуют. А Ты сообразителен, верно? Отступить, прощупав противника — разумный ход. Насколько ты способен на сложные выводы? Как насчёт «Все остальные шли сюда охотиться. Этот знал, что будут охотиться на него». Подготовка несколько отличается, не так ли? Ты ещё не представляешь — до какой степени. Маск-плащу досталось, жаль, нет запасного. Аманда снова будет недовольна. Впрочем, можно будет подлатать в передышке — только нужно забрать сумку. Контрабандная обманка отшибает нюх керберам на пять дней, артефактам-определителям — на сутки. С учётом того, что мортах тварь магическая… несколько часов выиграно. Стоит подготовиться ко второму раунду, Ты как полагаешь? Можно было бы найти уютное логово и переждать ночь. Но в этой клетке найдётся, чем заняться. Аталия в таких случаях говорит: «Тысяча, тысяча дел». А насчёт того, кто Тебя вызвал… Рихард отвешивает неглубокий поклон в сторону тех, кто следит за ним через артефакты. В поместье Мейса Трогири нынче завелся грызун. В меру предсказуемый и почти даже безобидный экземпляр с очаровательной склонностью разрушать всё, к чему притронется. Так что с этой стороны всё может быть крайне интересно. Тени становятся гуще — это над зелёной крышей рощи смыкается ночь. Вытянутые плоды тейенха светятся, словно резные фонарики. И звуки опять здесь. Хохот гарпии, лунное приветствие кербера, теперь уже отчётливая песнь яприля, пугливый шорох кролика в траве… Какая идиллическая, прекрасная клетка. Даже жаль пробовать её на прочность. Рихард Нэйш подхватывает сумку, проверяет манки в ней и растворяется в лесу. Мортахи смертны. Значит, охота продолжается. Интересно только, почему Ты всё-таки промахнулся.Глава 14. Вершина цепи. Ч. 3
14 декабря 2022 г. в 01:40
ЛАЙЛ ГРОСКИ
Зелье или артефакт?
В помещении для лесничих стояли мягкие креслица. В таком хочется поселиться, вслушиваться в рассказы и важно кивать: мол, ага, принял к сведению.
Я выслушивал рассказы лесничих и егерей Мертейенхского наследника — внезапно тоже бледных и тенеобразных. Улыбался им так, что коренные зубы можно было рассмотреть. И кивал, кивал понимающе — и под шкуркой, сотканной из улыбочек и кивков, пытался решить: зелье или артефакт.
Не знаю, чем отдарюсь Аманде, но отдариться уж точно нужно как следует. Её амулет выдернул меня из-под воздействия. Похоже, там что-то, что мешает мыслить критически, расслабляет, склоняет к согласию. В горле, к слову, першит — может, эта дрянь в дыме трубки, которую покуривал наш хозяин? А сам глотнул противоядия, оттого и был не в себе. Хотя есть и тейенх — отличный «проводник» для магии. А всё поместье сплошь тейенх — умелый Мастер мог и в стены или в украшения чары вплести, только силищи, конечно, это возьмёт…
— Мне бы воды, — сказал я, и самый молодой из лесничих повиновался беспрекословно: отошел, налил, принёс. Остальные так и пялились грустными глазами сторожевых собак, которым две девятницы ни косточки не перепало. И где-то я видел и физиономии, и взгляды такого типа … а, вир побери, времени маловато.
— Господин Трогири сказал, что одного лесничего сшибли с ног.
— Это я, да. Меня сшибли. Мы вместе шли в обход, а я отстал. Хотел проверить кормушки для яприлей. Мы их иногда подкармливаем овощами и солью. Тут что-то налетело сзади…
Парню под тридцать — приятный высокий голос, аккуратная бородка, румянец вот на щеках. А вот поди ж ты, ощущение, что перед тобой призрак какой-то. Или механизм, который повторяет то, что твердил уже с десяток раз. С десяток или больше — ох, скверно-то как…
— …упал. Голова закружилась, но мне показалось — кто-то стоит рядом со мной. И смотрит. Я поднял голову, огляделся. И мне показалось — там была какая-то тень…
Эмоций нет, осмысленности во взгляде — тоже. Что-то знакомое, недавне-ознобное, нет, потом. В конце-то концов, все слуги тут тоже могут быть по влиянием этого то ли зелья, то ли артефакта. Вот и дошли до «умственного состояния репы», как изволила выражаться моя бывшая, когда бывала мною недовольна.
— Очень, очень интересно, спасибо. А вот другие — говорят, тоже это видели?
Нэйша-то, к слову, зацепило или нет? Если зацепило, то не сильно — Дар Щита, мантикора его дери! Тогда получается, что он тащился сюда, зная, в какой навоз яприля мы окунаемся? Охотника вызывают с требованием никому не говорить о вызове и ни с кем не выходить на связь, ещё и в одиночку… ни разу не подозрительно, дюжину бешеных шнырков ему в зад.
— Нет-нет, я хочу услышать все истории, вдруг что-то важное пропустил. Давайте сперва вы, теперь вы, а на закуску вот вы… Да-да, в подробностях.
А может, и не подозрительно. Ну, вызвали одного. Ну, втайне — высшие чины берегут репутацию, Шеннет вон какой спектакль из вызова устроил. Не держать связь — тоже объяснимо, тут всё вообще объяснимо и рациональненько, если не считать того, что Нэйш, подъезжая к поместью — уже что-то подозревал, а уходя в артефакторные воротца не просто предполагал ловушку — был в ней уверен.
Может, ему тоже показалось, что всё это как-то уж слишком хорошо пригнано и сопоставлено. Сильнейшая защита вокруг угодий тейенха. Этот вир знает откуда взявшийся зверь-маньяк. Явно ненормальный хозяин, который помешан на своём папочке да на его репутации.
И слухи про исчезающих в последние годы охотников. Одиночек. Которые никому не сообщили, куда идут. Зато были уверены в чём-то чертовски замечательном.
— Но вы же не могли не находить совсем никаких следов? Пожалуйста, всё, что можете сказать мне о ловушках, которые ставили, манках… в подробностях.
Особенно подробно — о том, как вы прибирали останки предыдущих охотников. Которые, как я предполагаю, в эту самую калиточку бегом бежали, накормленные рассказами местного хозяина про честь да про награду. А тварь же не жрёт своих жертв или Трогири тоже в этом соврал? Или вовсе ничего не прибирали — но тогда там под тейенхом немало намёков разбросано, непонятно, почему никто из жертв не догадался, не позвал по сквознику на помощь. Блок на сквозники? Магический, через артефакты или магию Вод? Или проще: плотину, заслонки — сделать воду непроточной, да и каюк. Не на всё время — только пока дичь в загоне.
Хотя если вспомнить милые ухватки Нэйша — я бы зверюге-то посочувствовал. Всё-таки непонятно, кого с кем заперли.
Он потому туда и пошёл? Был настолько уверен в своих силах? Или собирался себя испытать? Понимал, что дело нечисто — и всё равно полез нарываться… мантикора дери, вполне в его духе. А может, тоже интересовался этим, насчёт пропавших охотников, потому и меня вместо страховки прихватил (шикарную кандидатуру нашёл, — хмыкнул внутренний голос). Или на месте понял, что отказаться не получится? У хозяина его колокольчик рядом… вир знает, какие чары или снадобья, да хоть и самострелы в каминной.
— Так-так, понял, — жаль, «клык» не завещал мне свой блокнотик перед уходом, а то бы я прикидывался, что записываю. — Значит, в основном магические ловушки, по стихиям и артефакты-капканы, артефакты-манки… Да-да, про две попытки с зельями тоже услышал. А вот прямо на охоту на него не выходили — очень, кстати, благоразумно было это всё специалистам поручить! Но всё-таки мне хотелось бы взглянуть на ваш арсенал. Всё оружие. Какое есть.
Замедлились. В глазах — недоумение: я явно съехал со сценарной дорожки и с воплем ломанулся через кусты неизведанного.
— По приказу вашего хозяина, — усилил я напор. — Не хотелось бы вызвать его недовольство. Он, знаете ли, мне полномочия придал.
То ли правда придал, то ли их слишком долго натаскивали на тупое, безынициативное повиновение. Повели показывать. И по пути я ещё услышал где-то в подвздошье слабый, как бы задавленный крысиный писк, писк говорил — Гроски, ты что-то не о том…
Тебе же просто нужно выбраться отсюда самому. Живым.
Беглый осмотр оружейной показал, что выбраться живым будет трудненько. С десяток хорошо запитанных боевых артефактов — а ведь у местных егерей и лесничих и Печати есть! Арбалеты, мечи, два дрянных с виду кинжальчика, напоминают атархэ — и…
— О, даже с Пустошей оружие, — восхитился я самым добродушным образом. — «Скрогги» и «вороны», не ошибаюсь? Хорошие штучки, очень, очень благоразумно было ими запастись.
От этого благоразумия у меня сейчас волосы повыпадают в чувствительных местах. И рука просится схватиться за «горевестник» в кармане — только вот не надо, нас не обыскивали, и не всё же раскрывать нашему милому хозяину, а ему ведь доложат…
— А карта поместья и угодий у вас есть? Если верно, что эта тварь сужает круги — хотелось бы знать, она как: не прорвётся?
Теперь я выскочил из кущей неизвестности и вполз в набитую колею. Набитую той ещё субстанцией, к слову. Но слуги Трогири перестали неопределённо оглядываться да переминаться. Принесли карту, сунули в руки, замерли, ожидая распоряжений.
— Я это одолжу ненадолго, если вы не против. Пригодится, когда мой напарник вернётся с разведки. Обсудить данные.
А они тут не до конца обратились в корнеплоды. Вон тот в углу отвернулся, двое глаза отвели. Ещё один взгляд опустил, а младший так и губу закусил. Картина «Не вернётся уже никто, и ты не вернёшься». Выполнена мимическими морщинами. Эх, побеседовать бы с кем наедине — может, вышло бы… впрочем, может, и нет — слишком уж они зашуганные. Да и опасно.
И где я всё-таки видел такие взгляды и лица?
Поместье из тейенха снова замаячило впереди. И грызун выкарабкался из-под кожи, остервенело пробежался мелкими лапками по хребту. Опять идёшь? Снова в ловушку? Сам? Как тот?
Потому что мне нужно осмотреть дом, — растолковал я неуёмной крыске. Потому что в нём-то всё и дело. В этом забитом трофеями доме, похожем то ли на музей, то ли на что другое. Там где-то разгадка — чуешь? А без неё нам отсюда не выбраться.
Грызун в ответ взвыл тоненько и жалобно — мол, чую, чую… а как дальше-то, без чутья? Если там — то ли зелье, то ли артефакт, от которого до сих пор ещё мысли слегка сбиваются?
— Как я не люблю это делать, — проворчал я на ходу.
Трюк был простым, заученным ещё в учебке. Только пасс пришлось вспоминать. Повернуть ладонь, длинный импульс с Печати — не вовне, внутрь, в кровь… «Холодная голова», магия, проясняющая сознание. Странное чувство покалывания в Печати — и будто бы холод, разливающийся по венам, дарящий бодрость, постукивающий в висках.
Смешно, преподаётся-то на втором курсе, а многими магами считается лишним. Проще взять защитный амулет или бахнуть антидота перед операцией. «Холодную голову» нельзя держать больше двенадцати часов, да и до этого часиков через шесть ощущения будут те ещё: сперва рука начнёт болеть, потом неметь, а в случае боя ты не сможешь применять магию.
Опасный трюк, только вот необходимый. Кто знает, рассчитан ли амулет Аманды на длительное воздействие.
Господин Трогири поджидал меня на крылечке, ещё ласковее, чем был.
— Удалось выяснить что-нибудь важное?
— Кое-что удалось. Посмотрим, что удастся сделать напарнику. Правда, его-то с разведки до ночи можно не ждать — вечно увлечётся, как полезет шастать, следы читать, а если там что интересное, так вообще…
Я растягивал губы в благодушной улыбочке, а Трогири наклонялся вперёд, всплёскивал ручонками, и пробор у него блестел, будто жиром намазанный.
— Ох, а вы разве за него не волнуетесь? На него же там может накинуться… ну, Зверь.
— И то правда, — сказал я. — Бедолаженька.
Трогири явно призадумался, кого я всё-таки имел в виду.
— Ну, а ежели и ночью не явится — придётся мне идти в ночную смену, к нему на подмогу, — добавил я и зевнул. — Вы уж извините, мне бы в свою комнату. Подремать малёха, стало быть. Всю ночь на другом выезде, а если ещё и сейчас в ночную вахту вдруг… Нэйш явится — вы уж меня предупредите.
Трогири поморгал, потом рассыпался в любезностях: «Да-да-да, конечно, всенепременно, только как же обед или ужин, буду рад вас пригласить, да и мне казалось, что вы захотите осмотреть дом…»
— Особняк Мейса Трогири — вир побери, да конечно же, почту за честь!
Мы ещё уговорились, что обед мне принесут прямо сразу в комнату, а к ужину я таки присоединюсь — если пробужусь к тому времени. В общем, когда мы расстались и я потрусил к себе — у меня ныли от любезности зубы.
В комнате я разложил перед собой карту поместья. Покрутил так и этак, мысленно отмечая важные моменты: поместье обнесено двойным кольцом защиты, внутренний круг, дальше роща тейенха — и второе кольцо артефакторной ограды, широкое, неровное. На нём ворота — одни, на внутреннем кольце — четыре штуки. Все, надо думать, закрываются с артефактами. Обозначены основные ареалы обитания хищников — видать, не заходят на территорию друг друга. Ладно, пока без надобности. Теперь внутри ограды. Хозяйственные постройки — ясно. Егерская, вот тут держат собак, тут — единорогов и лошадей на выезд… а вот подобие арены, что ли. Только какой-то уж слишком небольшой — и прямо напротив одних ворот. Тех, что позади поместья. Но и это случается: аристократы любят устраивать бойцовые поединки между зверушками, почему бы и охотникам не устраивать?
Обед мне принесли, когда и без того паскудный день за окном начал переливаться в ещё более паскудные сумерки. Гороховое пюре, котлетки на пару, протёртый салат из репы, куриный бульон с гренками… Нэйшу бы точно понравилось с этим его пунктиком «жрать чего дают». Если, конечно, он ещё жив.
Если переживёт ночь.
Я малость улучшил вкус блюд, щедро полив их антидотом. «Отпразднуем?» — робко спросила крысиная сущность внутри. «Не говори гоп», — не согласился внутренний голос. Я в их разборки встревать не стал. Прилёг на удобную кроватку, принялся вглядываться в завораживающие тёплые переливы тейенха по стенам. Пальцы чесались от желания прямо сейчас пошмыгать по поместью в поисках ответов, но раз — лучше шмыгать, когда стемнеет, два — надо выяснить, что там с распорядком дел хозяина, три — а что ты там хочешь найти-то, Гроски?
Для начала — Водную Чашу. Связаться с Гриз, сообщить, где мы, сказать, что есть хорошие новости и плохие, хорошие — мы, возможно, нашли причину такой убыли охотников в Кайетте… Дальше — что? Тут где-то может быть объяснение, с чего это Мертейенхский отшельник отъехал кукушечкой и пытается убивать охотников? Если только я в основном не ошибся — может сыскаться дюжина причин. Хочет убрать конкурентов для репутации своего папашки, к примеру. Бережёт его наследие, ага, как будто в этом клятом доме и без того наследия мало!
«Осмотри дом, Лайл…»
Да понял я, Боженьки! Ты-то почему посчитал, что это так важно? Тебе-то что сказал этот дом, похожий то ли на музей, то ли на выставку, то ли на логово ошизевшего коллекционера…
Я приподнялся на локте, глядя на пушистую шкуру серебристого йосса на полу, под ногами. Шкура посматривала в ответ пустыми глазами.
Трогири был не просто каким-то там охотником-одиночкой. Он относился к «трофейщикам» по классификации Мел. То-то у него все коридоры и холл уставлены и увешаны добычей с прежних охот. Для такого зрелища у знатных охотников непременно есть трофейный зал. Чтобы можно было водить гостей на погляд, взмахивать рукой, рассказывать: «А вот этот виверний почти достал до меня своим пламенем и убил двух лучших собак, жаркая была схватка!» А здесь — всё поместье прямо как трофейный зал, и если подумать…
Очередная тень скользнула в комнату, прихватила поднос с тарелками. Выдала торопливый реверанс, готовясь утечь в дверь.
— Стой.
Замерла на полушаге, на полувздохе.
— Прикрой дверь и повернись. Как тебя зовут?
— Альма, господин.
Не немая — уже кое-что. Голос тусклый, будто стёртый.
— Давно работаешь здесь?
— Шесть лет, господин.
Взгляд прямо перед собой. Равнодушный, бессмысленный, какой бывает, когда тебя тысячу раз ломают. Как у полностью покорного раба… да дери ж меня мантикора.
— Ты из Тавентатума, — пробормотал я. — И остальные оттуда.
Вот, стало быть, откуда Мертейенхский отшельник набирает таких верных и исполнительных слуг. На рынке рабов умеют доводить до полнейшего подчинения.
Тарелки на подносе пугливо зазвякали, я подхватил поднос, отставил на комод.
— Здесь где-нибудь есть Водная Чаша? Ты знаешь?
Мотает головой, глаза испуганные… Да вир же побери, или не знает, или запрещено говорить, через запреты она не полезет.
— А зал трофеев? Ну, место, где хозяин хранит свою… изюминку коллекции. Главное место в доме.
— Да, господин. Трофейный зал в левом крыле.
— Можешь меня провести? Твой хозяин обещал мне осмотр поместья, вот я и решил пораньше начать.
— Да, господин.
У рабов такое бывает, говорил кузен Эрли. Мы с ним как-то сорвались в Град Рабов — просто любопытства ради. Потом подташнивало от запахов людского пота и крови, от выкриков торговцев, расхваливающих товар, от взглядов — отчаянных или тупых, или яростных… А Эрли рассказывал: рабам, которых дрессируют на покорность, вбиваются разные установки. Если не было прямого запрета — то можно и обойти…
— Вот ещё что. Альма. Господин Трогири сейчас где? Какой у него распорядок?
— Господин… — она запнулась, — Трогири в своей комнате уединения. Не разрешено тревожить, пока он не даст приказаний.
— Стало быть, мы его тревожить и не будем, — Мне только на руку, если Нарден Трогири завязнет в своём уединении (это что, дивный эвфемизм уборной?) до ужина. — Посмотри-ка на меня, Альма. Тебе приказывали наблюдать за мной? Доносить кому-нибудь, что я спрашиваю и как себя веду?
Девушка замотала головой совсем уж панически. Бедолажка, лет двадцати трёх, с хорошеньким личиком… обращённая в тень дельцами, вроде моего покойного кузена.
— Только… если будут распоряжения о блюдах… или если добавки.
Мысль о двух порциях горохового пюре без соли повергла меня в пучины ужаса.
— Чудненько. Давай ты меня отведёшь только до этого самого зала. А я уж там сам поброжу. Потом вернёшься, соберёшь посуду и пойдёшь своей дорогой.
— Я… могу сразу с посудой, господин. Это по пути.
Всё-таки их тут заколотили не полностью. Внушает сколько-то надежды.
Светильники в коридоре так и не зажглись, и в полутьме только ярче разгорались тейенховые жилы на стенах и потолке. Шли волнами, переливались то огнём, то мягким оранжевым свечением. Альма скользила впереди — покорная, бесшумная. Я крался следом, временами увязал ногами в пушистых шкурах или шарахался от очередного чучела (вир побери, кому в голову пришло выставить на повороте гарпию, да ещё вставшую на дыбы?!). Головы альфинов и виверниев со стен провожали глазами равнодушно. Слуг не попадалось, это радовало.
— Тут артефакт, господин, — предупредила Альма и шмыгнула дальше, прижимая поднос к животу.
Ну да, никто же не говорил о том, что зал будет открыт, верно? Ладно, поглядим, что у нас тут. Механизм засова из тейенха, никто и не сомневался. Для надёжности вмурован запорный артефакт из яшмы. Откликается на приказ владельца, скорее всего. Теперь вопрос — насколько искусно сделан, потому что если достаточно прост, то…
Этому трюку меня обучил контрабандист, который снял мои кандалы после Рифов.
«Отпирающий кристалл — один на барак? Ха, ты ещё скажи — у законничков кристаллы для оков все отличаются. Эй, друган, ну-ка мне бутлю рома…»
У меня бутылки рома не было, так что я достал из кармана фляжечку. Фляжечка уютно прикорнула прямо напротив «горевестника», и завёл я её носить с девятницу назад, как средство, смягчающее работу с Нэйшем. Гриз бы, конечно, прикончила, если б узнала… но за девятницу я уже успел увериться, что виски — это слабовато, надо бы что покрепче туда залить.
— Твоё здоровье, — пробормотал я и щедро окропил запирающий артефакт спиртным. Простейшие «засовы» на кристальной структуре не перестают от такого работать. Зато перестают узнавать «подпись» ключа. К примеру, одним отпирающим рифским кристаллом можно вскрыть любые рифские кандалы.
Для надёжности я всё-таки дал малый импульс холода на дверь — поможет, если там есть сигналки, которых я не увидел. И потом уже положил руку на артефакт, пожелал: «Откройся!»
Он отозвался с неохотой. Дверь из тейенха огорчённо крякнула, пропуская меня внутрь, в тёмный, украшенный неизменными волнами тёплой древесины зал. Я защемил фляжку между створок двери — чтобы выбраться обратно — и шагнул внутрь. В глаза дало острым, алмазным блеском. Клинок? Ещё и украшенный драгоценностями, изогнутый… даматский, что ли?
За клинком на стене расположился лук. Дальше — меч. Аккуратно размещённый на белом фоне, чтобы не теряться среди сплошных извивов тейенха. И уже ведя взглядом дальше, от одного белого пятна к другому, я понимал, что вижу не просто коллекцию оружия.
— Чтоб тебя, — шёпот был сиплым и до последней степени не моим. — Что-о-об вас всех…
Висит одинокий капкан — щерится зубьями, в которые вмурованы артефакты. Рой метательных клинков замер на белом, мелкие, но в свете тейенха рассмотреть можно. Арбалет, ещё арбалет, и вот что-то похожее на палладарт, только без цепочки. Восточное оружие. Северное. Ловушки из Тильвии, Вейгорда, Ирмелея — и всё это бросается в глаза, наплывает со стен. Так много, чертовски много, не меньше двух десятков — я стоял, а все они словно кружили вокруг, подмигивали, шептали…
«Мы не ушли, — обижались горько. — Мы мастерски расставляли ловушки — и попались в ловушку сами. Били дичь лучше других — и сами стали дичью. Мы думали, что это честь. Но мы не ушли…».
Полка вслед за коротким охотничьим луком-атархэ была пустой. И ещё несколько — чистых белых пятен, заботливо подготовленных к пополнению коллекции, при взгляде на них дурнота накатывала сильнее, чем при виде всего остального. И въедался под кожу истиной ознобный шёпот местных трофеев: «Уйти не дано никому. Тебе уж точно, Гроски».
Нужно было отвернуться. Добраться до двери, ощупью рвануться вон — и обдумать, порассуждать, выработать план… Но я всё стоял посреди окончательных доказательств — куда подевались охотники-одиночки Кайетты.
Осознавая серой, пыльной крысиной шкуркой: вот теперь наконец-то ловушка захлопнулась.
Звук открывающейся двери я принял как должное. И свет, который вспыхнул под потолком. И дребезжащий от восторга голосок:
— Я вижу, вы нашли сердце коллекции.
Рядом с младшим Трогири стояло четверо слуг. Три Печати огня и боевой амулет воздуха.
— Я хотел показать вам после ужина, а вы оказались таким нетерпеливым. Испортили весь сюрприз. И как вы открыли дверь? Впрочем, это ничего, ладно. Раз уж вы знаете теперь эту маленькую тайну… — он кивнул слугам. — Подготовьте его.