***
Нейтан Браун. Нейтан, на минуточку, профессор Браун. В наушнике едва слышно играла 8 Graves — Eye For An Eye. Энн показалось, что она забыла, как дышать. Вдохнул — выдохнул. Всё просто. Но нет. Коварный кислород точно обходил дыхательные пути девушки стороной, так долго, что в какой-то момент лёгкие стало нестерпимо жечь. Она не слышала, что говорит профессор. Да плевать ей было, на самом деле, что он профессор. Будь Нейт хоть президентом, сейчас девушка думала о другом — судьба, чёрт её побери, свела их снова. Да, судьба. А что это, если не она? Не бывает таких случайностей — это ведь уже четвертая их встреча. Взгляд Энн был прикован к профессору Брауну. Красивый. Она бы не смогла сказать, чем он отличается от всех остальных парней, мужчин. Он был другим. Глаза, к примеру, были не просто тёмными, а похожими на два завораживающих омута, в которые она была готова прямо сейчас нырнуть, не задумываясь о последствиях. Этот факт Энн восстановила из памяти, потому что, даже обладая идеальным зрением, рассмотреть их с такого расстояния не представлялось возможности. Моррис даже пожалела, что не пошла на первый ряд, куда её, а точнее Дэнни, так настойчиво звала Тейлор. Похоже, к ней всё же стоит иногда прислушиваться. Энн не могла отвести зеленых глаз от Нейта, надеясь установить зрительный контакт хоть на секунду, с лица не сползала идиотская улыбка, которая норовила выдать эмоции своей обладательницы с потрохами, встреться бегающий взгляд мужчины с её собственным. Но этого не происходило, поэтому девушка продолжала с нескрываемым наслаждением наблюдать. Энн заметила, что волосы у него немного отросли, отчего стало понятно, что они слегка вьются, а ещё кажутся светлее, чем раньше. Возможно, выгорели за лето, или дело было в хорошем естественном освещении, ведь раньше она видела его не в самых светлых местах: бар, подпольный клуб, ночной Нью-Йорк, да даже в салоне Ксандра свет приглушен, не считая рабочего места татуировщика. Идеально сидящая, стянутая галстуком белая рубашка контрастом оттеняла смуглую кожу на красивой мужской шее, кадык и мышцы двигались в такт словам, он периодически закусывал нижнюю губу, едва заметно, но от этого автоматического жеста, скорее всего обозначающего, что профессор думает, что сказать дальше, становилось ненормально жарко, хотя окна аудитории находились не на солнечной стороне. Появилась идея фикс — узнать, какие эти губы на вкус. В какой-то момент Моррис даже сумела сосредоточиться на том, что он говорит. Нет, не так. Смогла переключиться с чтения по губам на голос. Голос профессора Брауна был низковатым, с едва заметной хрипотцой, он звучал ровно, не повышая тональности, это было ни к чему — слушали профессора внимательно и раскрыв рты. — Что скажешь? — Энн вздрогнула, услышав голос друга совсем рядом. Практически полтора часа пролетели незаметно, а весь мир сузился до профессора, в которого она, кажется, умудрилась влюбиться за четыре случайных встречи и одно недосвидание. — А? — Энн обернулась, краем глаза замечая, что Нейт собирается покинуть аудиторию, но вовремя подоспевшая Тейлор уже о чем-то щебетала с ним, кокетливо поправляя свои идеально уложенные, переливающиеся на свету темные волосы. — Думаю, этот профессор — нормальный мужик, по крайней мере, спать не хотелось, как это было почти на каждой лекции в моём старом универе, — усмехнулся Дэнни. — Да, я… — Энн подхватила рюкзак и заспешила вниз. — Ты иди, я догоню, ладно? — Всё в норме? — поинтересовался Дэнни. — Да, хочу кое-что спросить… У Тейлор, она же теперь староста, так что, если не хочешь, чтобы она снова на тебе висла… — не успела она договорить, как Дэнни, отсалютовав, быстрым шагом направился к выходу. Энн почувствовала неловкость. Такую, какой ещё не испытывала. Она только что соврала. Не родителям о том, что она вернулась домой в одиннадцать. Она соврала лучшему другу, которому доверяла самые важные тайны. И соврала она, ни на секунду не задумавшись. К тому же она не имела даже малейшего представления, что собирается сказать Нейту. А если он вообще не помнит её? Даже Джесси понимает, что они никто друг другу, какую реакцию она хочет увидеть на его лице? Нет, чёрт, ужасная идея. Энн уже собралась свернуть к выходу из аудитории, когда в наушнике вдруг увеличилась громкость, донеслись первые ноты песни, которая отчего-то придала решимости: Reamonn — Tonight. Дурацкие мысли покинули голову, когда она, к тому же, заметила, что помещение почти опустело: спешащие по своим делам студенты не собирались задерживаться в стенах Колумбийского дольше положенного. В расписании было окно, а это означало, что следующая пара начнется только через два часа. Видимо, Нейтан ждёт, пока все уйдут, чтобы закрыть дверь. Она слышала, что ключи от некоторых аудиторий выдают лишь преподавателям. Кажется, Тейлор, как раз перед началом пары заходила на кафедру… Была — не была. — Привет, — набравшись храбрости сказала девушка, заставляя мужчину поднять голову и оторваться от конспектов, которыми он, к слову, ни разу не воспользовался во время лекции, увлеченно рассказывая о... А о чём он, собственно, рассказывал? Энн стало стыдно — она всё прослушала, не скажи он в начале пары, какой предмет ведёт, она бы и этого не знала. — Здравствуй, — на лице не дрогнул ни один мускул, а голос был таким безразличным, что стало холодно, и в груди что-то неприятно сжалось. Нейт смотрел прямо, не отводя взгляд. И Энн поняла — он узнал её. Скорее всего даже не сейчас, он ведь не слепой, наверняка заметил знакомое лицо среди студентов сразу же, как вошёл. — Вы что-то хотели, мисс Моррис? — Нейт сложил все вещи и взглянул на часы, намекая, что спешит. — Ого, не поленились найти моё имя в списке, профессор? — саркастично спросила Энн. Она сама не поняла, откуда взялась в ней эта резкость, если ещё десять секунд назад, она тряслась, как осиновый лист, боясь взглянуть мужчине в глаза, но его тон и безразличие... Они вызвали агрессию. Энн всегда становилась агрессивной, когда ей было обидно. А так обидно, как сейчас, ей, кажется, ещё никогда не было. И Энн сделала то, чему учил отец — ударила первой. Неважно, что удар был не физический. — Ты не говорил, что преподаешь здесь, — выдала она, сложив руки на груди. — Ты не спрашивала, — начиная раздражаться ответил Браун. — Ты вроде был барменом, — ухмыльнулась Энн, пытаясь унять дрожь в коленях и сжимая кулаки, потому что руки тоже тряслись, как при ознобе. — А тебе вроде было больше двадцати одного, учитывая то, что ты находилась в том баре, — парировал Нейт. И не дав девушке, уже открывшей рот, ответить, выдохнул, прикрыв глаза и потерев переносицу, продолжил: — Послушай, Энн, думаю, мы всё выяснили: я не бармен, тебе не двадцать один, — он беззлобно усмехнулся. — Ты славная, я благодарен тебе за то, что ты поддержала меня тогда… — Но? — девушка осмелилась взглянуть в глаза Нейту, и лучше бы она этого не делала: сердце забилось в разы быстрее, а ладони мигом стали влажными. — Но на этом всё, — Нейт взял девушку за руку на секунду, после чего развернулся и направился к выходу. — Будь добра, занеси на кафедру. Дрожащими руками девушка сжимала холодный металл. Ключи.***
— Едва успел ухватить последние два куска, — Дэнни поставил на столик две тарелки, от которых исходил аппетитный сладковатый аромат, и две чашки кофе: эспрессо, горько пахнущий жжёными зёрнами, занимающий не более половины и без того маленькой ёмкости, и огромную кружку каппучино, усыпанного всевозможными зефирками и тёртым шоколадом, с весело торчащей посреди этого сахарного облака трубочкой. — С кокосовым сиропом, — улыбнулся парень, присаживаясь рядом в самом углу небольшого уютного кафе, где среди жужжащего роя голосов можно было услышать радио. К счастью друзей был чарт хитов старого рока, слух ласкала композиция Scorpions — Love Will Keep Us Alive. Даже находясь в самых глубоких раздумьях, Энн не смогла бы не ответить другу взаимной улыбкой. Знал ли кто-то её так хорошо, как этот жизнерадостный брюнет? Дэнни улыбался всегда, сколько его помнит Энн, он всегда был заводилой в шумных компаниях, обожал дурачиться, от звонкого раскатистого смеха на душе становилось спокойно, а настроение непременно подлетало вверх, сметая на своем пути все неприятные мысли. Уже к семнадцати годам вокруг глаз Блэкмора девушка стала замечать мимические морщины, а на восемнадцатилетие и вовсе вручила набор патчей, заявив, что его могут принять за старого извращенца, соблазняющего маленьких девочек. На самом же деле, паутинка неглубоких морщинок нравилась Энн. Они словно были единственным напоминанием, что Дэнни немного старше, так ей казалось, что у неё не один старший брат, а два. — Спасибо, — сказала Энн, притягивая к себе тарелку с лакомством. И, лизнув вершину взбитого кофейного безобразия, умудрилась поймать языком воздушную зефирку. — Напомни, почему мы вернулись во времена, когда у простых смертных вроде меня не было права выбора? — усмехнулся Дэнни, наслаждаясь забавным зрелищем. — У тебя сливки вот здесь, — он показал на себе. — Все? — Энн потёрла пальцем низ губы. Дэнни наклонился ближе, обдав девушку горьковатым кофейным запахом, и быстрым движением стёр остатки взбитых сливок с пухлых губ подруги, слишком долго задержав на них взгляд. Энн инстинктивно прошлась по ним языком, совершенно не чувствуя неловкости от подобной близости, а вот Дэнни резко отстранился, услышав, как собственная кровь начала закипать, а сердце отбивать набат, посвящённый его неуместному порыву. — Так вот, почему именно чизкейк, — Энн отломила десертной ложечкой маленький кусочек, рассматривая его поближе, — мама утверждает, что такого вкусного чизкейка во всём мире не сыщешь, — она вдруг совершенно искренне засмеялась. — Знаешь, что? Мне страшно. Давай, ты первый, — Энн подвинула ближе к другу его тарелку и выжидающе уставилась на него. — Я не могу есть, когда ты так смотришь, — начал дурачиться Дэнни, как будто не она ловила кетчуп, капающий с его подбородка, когда они ели самые вкусные во всём Нью-Йорке хот-доги, потому что потерять хоть каплю этого нереально — самого обычного — кетчупа было бы преступлением против человечества. — Чёрт, Блэкмор! — Ого, ты так меня зовешь, когда злишься, — начал дразнить её парень, то поднимая, то кладя обратно на стол золотистую ложку. — Ладно, ладно, а то ещё отправишь меня в нокаут, — он ловко отломил кусок и быстро закинул его в рот, моментально скривившись, но увидев испуганное выражение лица Энн, растянул губы в коварной улыбке. — Да расслабься, очень вкусно, — а когда она прищурила глаза, добавил: — Клянусь гитарой. Это был весомый аргумент. Кому как не Энн знать, как сильно Дэнни любит свой инструмент. В какой-то момент девушка даже всерьёз ревновала друга к этой гитаре, аргументируя своё недовольство тем, что он почти всё время не выпускает ту из рук. Энн прикрыла глаза и отправила в рот первый кусочек, едва не проглотив язык. Десерт имел очень приятную консистенцию и практически таял во рту. А ведь на вид был самым неприглядным, без кучи ягод сверху, без цветочков из мороженого и прочей отвлекающей от вкуса ерунды. Этот чизкейк был чем-то вроде отправного пункта, она обещала маме, что начнет с него свой учебный год, а ещё, что сделает фото в этой кофейне. — Открой ротик, — она заговорила с Дэнни как с маленьким, переключаясь на переднюю камеру, а другой рукой поднося к его рту ложку. Дэнни послушался: почему бы не урвать лишний кусочек с чужой тарелки? Со стороны они, наверное, выглядели как невероятно милая парочка, что кормят друга с ложечки, а потом вместе над чем-то смеются. Вот только мало какая парочка могла похвастаться такой близостью, что была между этими двумя, если бы не сокровенные тайны, которые неприятно тянули за душу, мешая наслаждаться обществом друг друга в полной мере: спонтанная, но не выходящая из головы влюблённость девушки и проверенная временем крепкая, явно переходящая черты дружбы, привязанность парня. Энн зарылась в телефон, отправляя маме фото и отстукивая по столу приятный ритм игравшей в кафе песни: Stevie Wonder — I Just Called To Say I Love You. Мама, всегда подолгу не читающая сообщения из-за работы, на этот раз прочла сразу же, но не ответила. Не успела Энн подумать, что это странно, как телефон в руках завибрировал, оповещая о входящем видео звонке. Моррис вдруг поняла, что за этот месяц она как никогда соскучилась по родителям, что-то в ней изменилось, хотя она не могла понять, в чём было причина. Возможно, в том, что это первая осень, в которую она не вернулась к ним в Лос-Анджелес. — Привет, мам, — на губах Энн расцвела улыбка, а глаза почему-то непривычно увлажнились. — Энни, детка, рада тебя видеть, — Эшли смотрела на девушку словно в собственное отражение, слегка искаженное генами Джима. Дочь была очень похожа на нее, если не считать глаз и немного отличающегося тона кожи и волос. — Дэнни, я знаю, что ты тоже там, — усмехнулась Эшли, и тогда парень показался в зоне видимости камеры. — Здравствуйте, — неловко улыбнулся парень. Ему всегда казалось, что родители Энн его недолюбливали, потому что их единственный и любимый ребенок сломя голову нёсся в аэропорт каждые каникулы, предпочитая проводить их в другом городе в обществе друга. — Как моей дочери удалось уговорить тебя поступать с ней? — Эшли отвлеклась на то, чтобы крикнуть актрисе, что её игра никуда не годится. — Ну, знаете, она и мёртвого уболтает, — усмехнулся парень, что что получил тычок локтем в бок. — Ну что ты, мамуль, это же его заветная мечта, — Энн отпихнула Дэнни от камеры и снова улыбнулась, глядя на маму: та была как всегда с иголочки одета, оставаясь при этом самой собой — комфорт и стиль; короткие волосы собраны в небрежный пучок, подпираемый солнечными очками. — Как там папа? — Много курит и матерится, ничего нового, — рассмеялась Эшли. — Он не говорит, но я вижу, что он скучает по тебе, детка, как и я. — Я тоже по вам скучаю, мам, — по кафе разносился припев, заставивший девушку испытать стыд за то, что она никогда не звонила родителям, чтобы просто сказать, что любит их. — И люблю, — выпалила она слова, что так редко говорила, хотя это было правдой, в которой никто бы не усомнился. — И папе передай то же, ладно? — Передам, милая, — нежно улыбнулась мама. — Как первое впечатление от Колумбийского? — Эшли поспешила сменить тему, почувствовав, как под веками начало припекать. Она смирилась с выбором дочери, но принять то, что их девочка теперь живёт на другом конце континента, было сложно. — Замечательно, — почти не соврала Энн. Всё было замечательно. До тех пор, пока она не решила, что профессору Брауну не всё равно на её существование. — Детка, я бы поболтала ещё, но эти кретины без меня и шагу ступить не могут. — Конечно, мам, удачного дня, — Энн сбросила звонок. Она не обижалась на маму за то, что та не могла часто говорить. Моррис знала, что мама любит свою работу. Её фильмы принадлежали ей от начала до конца. Она была в них сценаристом, режиссёром и директором. А ещё на площадке она была по-настоящему счастлива. Друзья доели в тишине, каждый задумавшись о своём. Иногда они могли подолгу молчать, находясь рядом, но это никогда не вызывало неловкости. — У меня есть к тебе одна просьба, — первым разорвал тишину Дэнни. — Какая? — оживилась Энн. — Сначала обещай, что согласишься, — Дэнни посмотрел на Энн глазами кота из «Шрека», сразу же вызывая у девушки подозрения. Этот умоляющий взгляд всегда означал одно и то же — ей это не понравится. — Дэнни, а тебе не кажется, что это нечестно? — закатила глаза девушка, в душе уже соглашаясь. — Ну, раз тебе не интересно, я попрошу кого-нибудь еще… — Ладно, я согласна, чёрт с тобой, — пробубнила Энн. Всё же женское любопытство её когда-нибудь погубит. — Что надо делать? — Всего лишь прийти на одну вечеринку сегодня. Такси приедет за нами в восемь, — Дэнни оставил чаевые на столе и, подхватив их с Энн сумки, двинулся к выходу. — Такси? — переспросила Энн уже на улице. — На байках никак? — Ну, если ты сможешь в платье и на каблуках ехать на мотоцикле, то я в смокинге как-нибудь пристроюсь сзади. — Не-е-е-ет, — обречённо протянула девушка, — во что ты меня втянул? — Всего лишь маленький благотворительный вечер в честь начала учебного года, — виновато улыбнулся Блэкмор, приобнимая Энн за плечи. — Маленький благотворительный вечер? Это так ты называешь бал попечителей? С каких пор ты ходишь на такие пафосные мероприятия? До пары оставалось ещё около часа, поэтому друзья, не сговариваясь, двинулись вверх по улице, чтобы скоротать время в прогулке. — Я бы не пошёл, но предки решили, что без них в попечительском совете университета не обойдутся, — недовольно пробубнил Дэнни. Родители никогда не упускали возможности показать себя в лучшем свете, как и выставить в таком же сына. А парня выводило из себя то, что в обществе они были образцовой семьёй из рекламы хлопьев. Но так было только при посторонних, непременно влиятельных, людях. Дома же идеальное семейство Блэкморов с каждым годом становилось всё сильнее похоже на троих незнакомцев, проживающих на одной площади. Родители сутками пропадали на работе, Дэнни уже много лет знал, что у обоих есть любовники, но их брак был слишком выгодным: во-первых, у Рене и Дугласа был общий бизнес, в котором они были равноправны, во-вторых, образ идеальных семьянинов вызывал доверие, в-третьих, родители любили эту квартиру, а в случае развода кому-то пришлось бы съехать. Старшие Блэкморы были идеальным отражением друг друга: педантичные, зависящие от общественного мнения, боящиеся перемен и любящие только себя. Иногда Дэнни казалось, что он появился только потому, что семья без отпрыска не могла считаться идеальной. Для Рене и Дугласа сын был ещё одним общим делом, перспективным вложением средств, не больше. Вот только планы сделать из него такого же бесчувственного и хладнокровного клона дали трещину, когда дискуссионному клубу в старшей школе парень предпочёл увлечение музыкой. А когда университет, выбранный для него ещё с рождения, был заброшен после первой же сессии, родители окончательно потеряли интерес к сыну. Но новость о поступлении отпрыска в один из известнейших и престижнейших университетов США, входящий, к тому же, в элитную Лигу Плюща, дала луч надежды на то, что Дэниел — именно так называли его родители — не опозорит их небезызвестную в высших кругах фамилию. Дэнни всегда по-доброму завидовал Энн. Родители звонили ей каждый день, она могла по полтора часа болтать с ними на балконе, у них всегда находились темы. Круг тем, которые обсуждали с ним его родители, ограничивался учёбой и тем, что он должен сделать, кому должен улыбаться на светских вечерах, какие темы обсуждать с их гостями. Казалось, родителей подруги он знал лучше, чем своих собственных. Дэн знал, какой виски предпочитает Джим Моррис и за какую бейсбольную команду болеет, каким парфюмом пользуется Эшли и какой у неё любимый режиссёр. Знал, что отец Энн оторвёт ей голову, если увидит татуировку, которую она сделала в день переезда в Нью-Йорк, знал, что её мать попытается его успокоить, из-за чего они поссорятся, но следующим утром Джим сделает ей кофе, и его жена забудет о словах, сказанных сгоряча. Он знал, потому что годами Энн рассказывала ему об этом. Знал о том, что у Джима и Эшли есть одинаковые тату. У его родителей не было татуировок, потому что они, наверняка, побоялись бы косых взглядов. В голове снова всплыла старая мечта набить рукава, чтобы предки, увидев их, подбирали челюсть с пола. Дэнни открыл плейлист, ставя его в случайном порядке. В наушниках зазвучала Muse — Hysteria, по настроению подходящая к лихорадочно бьющимся в голове мыслям. — Ну и кто, кроме меня, согласился бы тащиться на этот скучный вечер с тобой? — спросила Энн. Дэнни в ответ коварно улыбнулся, поиграв бровями. Она снова попалась на крючок. — Подлый манипулятор, — девушка стукнула его по плечу, но парень сумел увернуться. — Даже не верится, что ты всё ещё ведёшься на это, — рассмеялся Дэнни, на душе стало теплее — Энн ненавидела делить его с кем-то ещё. В этом они были похожи.