*
В машине Валентино хмурился, напряженно размышляя о чём-то, я молчал в тряпочку, пребывая в спокойном сонном умиротворении. Мы вернулись во Дворец, и его сразу же, оттеснив девиц, обступила охрана, ожидающая каких-то распоряжений. При этом никто не издавал ни звука, языки он им повырывал, что ли? Я, встряхнувшись, с интересом наблюдал. Раздавая указания, Валентино тоже почти не говорил, обойдясь лишь парой фраз, но руки постоянно жестикулировали, подавая десятки сигналов. Его люди читали их и понимали, я же лишь угадывал основной смысл на интуитивном уровне. Стоит разобраться в этом поскорее. Поднявшись на вычурном, неприятно подрагивающем лифте, мы оказались в длинном коридоре с рядом дверей по обе стороны. Похоже, в начале своего существования здание задумывалось как гостиница. Мы прошли вперед, свернули и вошли в какой-то из номеров. Внутри было довольно роскошно, но некоторую потасканность невозможно было скрыть, сквозь запах недавней уборки пробивалась волглая затхлость. Валентино остался доволен поверхностным осмотром. — Обживайся. — Велел он, находясь мыслями в другом месте. — В зал не суйся. Он всё равно делал всё по своему плану, и мы пришли к тому, чего я с самого начала хотел избежать. Дверь за ним захлопнулась. Я с чувством выругался, заглянул во все помещения и, сочтя паузу достаточной, пробкой выскочил из номера, чтобы подняться на крышу. Там обнаружился одинокий охранник, и я, сперва выгнув запястье примеченным ранее жестом, молча протянул ему пачку с выбитой сигаретой. Он принял её и, когда я достал вторую, щёлкнул зажигалкой и для меня. Хороший знак. Я прикрыл огонёк от ветра тремя ладонями и закурил. Потом, надвинув шляпу, задумчиво прошелся по крыше, выглядывая с неё во все стороны. Здание стояло особняком, окруженное стоянкой, будто крепость — рвом с водой. Докурив, я кивком распрощался и, спустившись на этаж, застыл. Я не запомнил ни номера, ни расположения комнаты и даже не был уверен, на сколько пролётов поднялся, прежде чем добрался до крыши. Ключа с биркой у меня, разумеется, тоже не было. Я стоял и потеряно переминался с ноги на ногу, оглушенный собственной тупостью. Сверху хлопнула дверь, дружелюбный охранник с крыши деловито прошел мимо, словно между делом поманив за собой. Мы спустились на второй этаж и зашли в помещение для отдыха охраны. Тут царила умиротворенная дружеская атмосфера, за одним столом шло оживленное обсуждение, за вторым играли в какую-то разновидность адского покера. Я сдвинул шляпу на затылок и, по-свойски раскланявшись, пристроился у стеночки. Похоже, я уже успел примелькаться, тенью следуя за Валентино, никто даже ухом не повёл. Речь шла, разумеется, о бабах и недавней попойке, мимоходом упомянули автомобильную погоню со стрельбой, это уже было гораздо интересней. Я навострился и переспросил, мне ответили, кто-то, приукрашивая, кинулся пересказывать историю в подробностях, и я сам не заметил, как подсел к столу и втянулся в игру. Время летело незаметно, дым стоял коромыслом, из рук в руки втихаря ходила фляга с дешёвым разведённым виски, ставки были до смешного низкие. Ребята сменялись, приходя и уходя по одному или парами. Я почувствовал себя как дома и расслабился, едва не упустив момент, когда все вдруг подобрались, и большая часть народа испарилась. Дверь распахнулась, в проёме, заполонив собой всё пространство, стоял определенно начальник охраны, похожий на взлохмаченного грифа. Видок у него был встревоженный. Парни виновато замерли, хотя я был уверен, что они находятся здесь в свой законный перерыв. Заметив меня, он явно почувствовал облегчение и, прищелкнув клювом, решительным жестом позвал к себе. Кажется, из-за меня тут поднялся некоторый переполох. Я подскочил, потушил сигарету в пепельнице и, втянув голову в плечи, последовал за ним. Мы только и успели свернуть за угол, когда почти столкнулись с Валентино. Он окинул меня непроницаемым взглядом и молча ткнул пальцем в мою сторону. От стены отделился чёрный матовый типчик. Я поразился тому, как сходила на нет его талия — нижняя и верхняя части тела будто существовали отдельно друг от друга. Он сверкнул ярко-оранжевым пятном на брюшке и дрогнул чуть более блеклыми иззубренными крыльями, сложенными за спиной. Я не без уважения оглядел две пары его сухих мускулистых рук, сплошь покрытых светлеющими на концах шипами. Оса-наездник! Самое то, чтобы присматривать за пауком. Охранник смотрел на меня недобро. — Какого хрена? — Процедил наконец Валентино. Признаться при всех, что я не смог самостоятельно вернуться в номер? Они будут насмехаться надо мной до скончания веков! Пусть лучше думают что-нибудь другое. Я промолчал, уставившись в пол. — Соберись на выход, вещи в номере. Я зайду через десять минут. Матерясь про себя, я поспешно двинулся за охранником. Время, которое могло пойти на то, чтобы поспать, помыться и привести себя в порядок, было потрачено на игры и выпивку. Я безнадёжен. Впрочем, он мог бы предупредить заранее, да и мне было стрёмно спать там, где я не мог запереться изнутри. Открывая дверь, я поглядел на номер на табличке и через мгновение снова его забыл. Пока меня не было, в комнате успела побывать куча народа. Привезли горку коробок, и я с ужасом узнал в содержимом реквизит и костюмы из гримёрки «Гнезда». Хорошо ещё, что он не тронул моё убежище. На компактной передвижной вешалке, оставленной посреди комнаты, висел на плечиках черный чехол, под ним одна на другой стояли несколько обувных коробок. Какой бы размер обуви он не выбрал, всё равно не угадал — он же не видел мои ступни. Я обожал все свои руки — их не было с переизбытком, наоборот, я словно обрёл недостающие, а вот ноги как ничто напоминали, как мало во мне осталось человеческого. Я вздохнул, заглянул в чехол и закопался в реквизит. На макияж, подходящий под обнаруженное платье — оно, кстати, сидело превосходно — не ушло много времени, дольше всего я маскировал пошедший разноцветными разводами синяк на руке, шёрстка дело не облегчала.Вокруг да около
17 октября 2020 г. в 02:43
Время не текло прямолинейно в Аду. Часы на башне мерно вели свой обратный отсчет, и, тем не менее, я помнил, как два истребления грянули одно за другим в течение одной недели — по моему субъективному времени. В привычку быстро вошло постоянно поглядывать на башню или на циферблаты поменьше, понатыканные на перекрёстках.
Пройдя по улицам и трижды успев посмотреть на часы, мы свернули под арку, миновали парочку грязных смердящих отбросами дворов и поднялись по узкой неприметной лестнице. Я ставил многое на кон — если что-то не срастётся, придётся менять убежище, а я очень этого не хотел.
В комнатке стало совсем тесно, когда мы вошли. Наклонный потолок съедал пространство, от крыши отделял лишь чердак, на который едва протиснулась бы летучая мышь. Стены покрыты старой потрескавшейся штукатуркой, и лишь одна — напротив окна — была свежепобелена и выровнена до гладкости.
В помещении, кроме высокой кровати, практически ничего не было — не оставалось места. Это была аскетичная келья, если бы не батарея пустых бутылок, броское ультракороткое коктейльное платье на вешалке и уложенный длинноволосый парик на микроскопическом туалетном столике. В коробках под кроватью хранились еще несколько париков, а весь прочий реквизит я держал в гримёрке.
Платья были моей слабостью. В редкие свободные вечера я, изображая томимую скукой не то леди, не то куртизанку, заваливался каждый раз в новый бар, чтобы делано грустить там, бросая кокетливые взгляды. И позволить снять себя, хорошенько надравшись. А дальше всё могло пойти непредсказуемым образом — от пьяного мордобоя до быстрого секса в неподходящем месте, от слезливых и насквозь лживых признаний в любви до сломанных конечностей, от приглашений на вечеринки до кровавых перестрелок — чего только не происходило за столько времени. Чаще всего мои выходы кончалось пьяным перепихоном, и мало кто понимал, с кем имеет дело. Если моя половая принадлежность вскрывалась, реакция следовала разная, это тоже было бодрящим эффектом неожиданности. Я был ловок, но как же иногда огребал!
Валентино опустился на смятую постель — при его росте иного выбора и не было — и задумчиво пропустил ткань платья между пальцев.
— Тебе было интересно? Тут я и живу. — Я смотрел на него не без вызова.
— Наденешь? — Спросил он.
Мне хотелось показать ему кое-что другое, его реакция была важна для меня. Мы пришли рановато, надо было немного потянуть время. Я с сомнением помотал головой:
— Надо приводить себя в порядок, ты не захочешь ждать. — При этом я уже расстёгивал пиджачок верхней парой рук, пока средние неторопливо стягивали одна с другой перчатки.
Он попытался сцапать меня, но я чудом ускользнул, улыбнувшись и игриво погрозив пальцем.
Оставшись только в шортах и сапогах, я сам шагнул к нему, упёршись в кровать коленями по обе стороны от его ног и, почти вжав лицом в шёрстку на груди, одним движением отдёрнул штору на окне.
Снаружи, щёлкнув и набирая мощность, зажёгся яркий уличный фонарь. Страшно подумать, сколько понадобилось надрать задниц, чтобы он всегда горел в ночи.
Прежде чем Валентино успел как-то среагировать, я отпрянул и, развернувшись, плюхнулся на кровать бок о бок с ним. На выбеленной стене перед нами, расплывчато, чуть не в фокусе, но очень реально раскинулась зеленая холмистая местность с рядом темных кипарисов на переднем плане. На заднем же царило море, насыщенно синее внизу и выцветающее до прозрачности выше. Над вытянутой полосой картины отпечатком большого пальца пылал обжигающе яркий кружочек солнца. Мы замерли, боясь вздохнуть.
Когда, осматривая задрипанную комнатушку, я обнаружил этот витраж в грязном, заросшем паутиной окне, то сразу понял, что нашёл убежище. Я засыпал и, бывало, просыпался под этим видом.
Не отводя взгляд я вытряхнул на ладонь немного ангельской пыли — я не жадничал, больше не было — слизнул половину и протянул Валентино остаток. Он, тоже не глядя, втянул порошок. Партия была неплохая, уже скоро солнечный свет начал согревать меня, верхушки кипарисов задвигались под порывами ветра, в ушах зазвучал прибой и крики чаек. Лучше, чем приложить ракушку к уху в детстве! Я чуть привалился к его боку, и мы заворожено смотрели, пока время утекало сквозь пальцы.
Наконец он шевельнулся, оглянулся, коротко окинув взглядом сам витраж, и решительно задёрнул штору. Картина превратилась в размазанные поблёкшие пятна. Он ничего не сказал, но слова и не были нужны.