*
Извиваясь, что-то почти стеснительно выглянуло из-за его спины, и ещё одно, и ещё. Он ждал, пристально глядя на меня, думая, что я… что? Завизжу, как старая дева, заглянувшая под кровать и обнаружившая там мужчину? Отшатнусь от отвращения? Это представление было для меня, я нарывался на него, и вовсе не был испуган, скорее слегка озадачен. Непонятно, что это было, но выглядело оно роскошно и многообещающе: две пары щупалец, подвижных, соразмерных его рукам, упругих и сильных даже на вид. Не шевелясь, я смотрел на него в возрастающем немом восхищении. Теперь его образ сложился полностью в моей голове, всё встало на свои места — он был словно экзотическая, хищная и совершенная в своей красоте тропическая орхидея, расправившая лепестки и воздушные корни в ожидании незадачливой жертвы. И не было спасения от его чар. Что-то сместилось в восприятии, я смог видеть запахи. Они потоками наплывали от щупалец, послушные едва заметным вибрациям крыльев, дополняя и уравновешивая волнистые узоры за собой. Я задышал глубже, ртом, носом и всей кожей. Насыщенный аромат мгновенно проник в лёгкие, ринулся дальше, заполняя меня целиком, туже всего набиваясь в член и яйца. Валентино стоял передо мной во всей красе, уже полностью уверенный, что мне нечего ему противопоставить. Он был прав. Это было то, на что я напрашивался, и это превзошло все самые смелые ожидания. Улыбка идиота растянула губы, ноги подкашивались, и я собрался рухнуть на колени перед пестиком этого волшебного цветка. — Ты прекрасен! — Попытался исторгнуть я из себя, едва ворочая языком. Не знаю, что у меня получилось — в горле першило, звуки шершавыми камушками срывались с губ и пахли жимолостью, дымом парохода и криками чаек. Он шагнул ко мне и придержал, позволив остаться на ногах. Симфония цветов и ароматов набирала мощь, неоном выжигая глаза и ядом опаляя глотку. Краски звучали в моей голове, запахи обвивали и переливались в воздухе. Какой приход! Я припал к нему всем телом и почти с детским восторгом потянулся приласкать щупальце, пробежался кончиками пальцев, чувствуя, как напрягся Валентино, и чуть сжал. Оно было бархатистым, всё в мельчайших порах, тёплым и приятным на ощупь, похожим на нежную крайнюю плоть. Выделяемая ими взвесь висела в воздухе вокруг нас туманной вуалью и пленкой оседала на коже. Ангелы пели в голове, ноги не доставали до земли. На мгновение я утонул в детских воспоминаниях о летнем солнце, саде перед домом и малюсеньких почти прозрачных пауках, которые ютились в чашечках цветов и постепенно обретали цвет лепестков своего жилища. Хотелось стать таким, потому что передо мной был мой цветок. Тело будто всё плотнее набивали ватой, я весь стал лёгким и тугим, едва отдавая отчёт, что он со мной делает. А он прижал меня к стене, подхватив и задрав ногу выше головы, и ураганом ворвался внутрь. — Ты принадлежишь мне до последнего волоска. — Шепнул он, смяв меня, как лист бумаги. — Да! — Пылко выдохнул я. В этот самый момент это было абсолютной правдой, правдой и оставалось, пока он был со мной, пока я не мог думать ни о чём другом.*
Приход продолжал неукротимо набирать силу, Валентино и правда оказался тем ещё наркотиком. Вцепившись в его спину, я пытался не то удержаться на плаву, не то доставить нам больше ощущений. Сейчас в происходящем не осталось ничего человеческого, мы были демонами из преисподней, и всё же в этом было нечто болезненно привлекательное и прекрасное. Неудивительно, что мир раскололся подо мной, как тонкий лед, и я тяжело провалился куда-то на глубину. Наружу вырвался глухой стон. Не осталось больше ничего, он был везде, сиреневый, лиловый и черный вперемежку с пурпурными всполохами, это сводило с ума и лишало остатков соображения. Я потерялся, задыхаясь в смешении ароматов, перевитых багровыми прожилками, не чувствуя тела, не понимая, где верх и низ. Меня, чем бы я ни был, перекрутило и сдавило со всех сторон. Это было потрясающе, это затягивало, доставляя удовольствие каждой нервной клеточке, но я ведь реагировал неправильно. Нахлынул ужас, что остатки меня распадутся, не в силах вырваться, сознание сжалось в тугой комочек. Он как будто обгладывал меня заживо, а может, уже и переваривал. Не хотелось сопротивляться его мощи, но ещё сильнее не хотелось закончиться вот так, быть сожранным, я всегда предпочитал бороться и жрать сам. Да, истома искушала, был соблазн покориться и медленно раствориться в нём, но, когда наваждение на мгновение побледнело, я, почувствовав перед собой что-то твёрдое и материальное, рванулся изо всех сил и вцепился в это зубами. Кровь хлынула по языку в глотку, морок дрогнул и пошёл трещинами, спасая от помешательства. Облегчение было так велико, что я кончил, одновременно с яйцами опорожняя и ядовитые железы во рту. Сил не хватило даже на то, чтобы жалко взвизгнуть. Бред, полный пахнущих цветов и осязаемых звуков, отступал неохотно, но реальность начала вторгаться в него плотскими ощущениями. Твердое за спиной. Тело будто скручено веревками. Каждая жилка натянута до треска. Прямые ноги растянуты в безупречном шпагате, одной я едва достаю до земли. Чужое поршнем снует внутри. Горячо и мокро. Несколько раз быстро сглотнув, я отчаянно заморгал, возвращая зрение. Пришло запоздалое понимание, что я мёртвой хваткой впился в предплечье Валентино. Он не сопротивлялся и наоборот продолжал с силой вжимать руку глубже в мой рот, выгнув спину и зажмурившись, антенны дрожали и вибрировали в такт с обвитыми вокруг меня растянувшимися и истончившимися щупальцами. Потом он, ни на секунду не прекращая двигаться, распахнул абсолютно пустые глаза и взмок, едкий пот полил градом, обжигая мне губы и кожу. Я висел на его руке, как питбуль, а он все шире и шире разевал пасть, гротескно растягивая и выворачивая губы, клыки вторым и третьим рядом пёрли из дёсен. Зубы шевельнулись и чуть сложились внутрь как у змеи. Мои глаза отстранённо зафиксировали это, и я навсегда запомнил, что вырвать что-то из этой хватки против воли владельца будет невозможно. Спасения не было, оставалось лишь обречённо ждать, когда его голова переломится пополам, и он отхватит мне полчерепушки. Он сбился с ритма, вдавившись в меня всем телом, гулко со стоном выдохнул, член запульсировал и тяжело засодрогался внутри. Рот раскрылся ещё шире, а потом челюсти со щелчком встали на место. Пот продолжал течь с него и пах так, что хотелось вымазаться в нём полностью. Моя шерстка уже хлюпала между нами, как и его воротник. — Ты пьянишь, как вино. — Простонал он заплетающимся языком, и меня, накаченного по самое горлышко, до слёз растрогало это внезапное проявление чувств. Подумать только, вино! Он снёс мне голову, словно дуплет из двустволки! Я обнял его и крепче прижал к себе, не жалея рук. Мы замерли, являя собой этакий сюрреалистически переплетённый треножник, и все три его ноги предательски дрожали. Где-то рядом был диван, во второй комнате ждала большая кровать, но до них ещё надо было добраться. Сорри, далее необязательные отступления, в комменты не лезло Примечание расс Что за щупальца? См. https://ficbook.net/readfic/9289901 Примечание двасс https://www.instagram.com/p/BPwit5LAXYo/?igshid=1p3nx6xvwcpj4 Вот вдохновлявшие меня крылья, только в другой цветовой гамме. Этот зверь, близкий родственник описанных в хэдканоне, взял и прилетел на мой шезлонг. После фотосессии был торжественно унесен в кусты. Примечание трисс Про упомянутых прозрачных пауков и заодно уж про скакунов: "Этот сад игрушечных размеров был для меня настоящей волшебной страной, где в цветочной чаще суетилась такая живность, какой я ещё ни разу не встречал. В каждом розовом бутоне среди тугих шелковых лепестков жили крохотные, похожие на крабов паучки, поспешно удиравшие в сторону от ваших любопытных глаз. Их маленькие прозрачные тельца были окрашены в тон цветов, на которых они обитали: розовые, кремовые, винно-красные, маслянисто-желтые.(...) Я узнал, что маленькие паучки-крабы могут наподобие хамелеона менять свою окраску. Возьмите паучка с красной розы, где он сидел, как коралловая бусинка, и поместите в прохладную глубину белой розы. Если паучок там останется (а они обычно остаются), вы увидите, как он постепенно бледнеет, словно эта перемена отнимает у него силы. И вот дня через два он уже сидит среди белых лепестков совсем как жемчужинка. В сухой листве под оградой из фуксий жили паучки совершенно иного рода — маленькие злые охотники, ловкие и свирепые, как тигры. Сверкая на солнце глазами, они разгуливали по своей вотчине среди листвы, останавливались по временам, подтягиваясь на волосатых ногах, чтобы оглядеться вокруг. Заметив какую-нибудь присевшую погреться на солнышке муху, паук замирал, потом медленно-медленно, прямо-таки не превышая скорости роста былинки, начинал переставлять ноги, незаметно пододвигаясь все ближе и ближе и прикрепляя по пути к поверхности листьев свою спасительную шелковую нить. И вот, оказавшись совсем близко, охотник останавливался, слегка шевелил ногами, отыскивая опору понадежнее, затем бросался вперед, прямо на задремавшую муху, и заключал ее в свои волосатые объятия. Ни одного раза я не видел, чтобы жертва ушла от паучка, если он заранее выбирал нужную позицию." Дж. Даррелл "Моя семья и другие звери"