*
В машине я не отсвечивал, приставив локоток к дверце и подперев голову ладонью. Взгляд рассеянно скользил по улицам, изредка возвращаясь к остальным рукам, расслабленно сложенным на коленях. Пальцы подрагивали, едва заметно, самыми кончиками. Начинало подташнивать. Время было на исходе. Жажда уходила и возвращалась без моего желания, я и так тянул слишком долго, присутствие Валентино отодвигало её, удерживая меня на поверхности. Это не могло длиться вечно, и тем страшнее должна оказаться отдача. Если он не выпустит меня из своих когтей, и я сорвусь, то буду валяться в ногах и умолять о дозе. А как только он поймет, насколько я никчёмен, и увидит, что я не гожусь ни для чего мало-мальски ответственного… он выкинет меня с отвращением. Я старался игнорировать громкую музыку и восторженные сюсюкания девиц. Издаваемые ими чмокающие звуки и пронзительные голоски доводили до белого каления. Это было предгрозовое ощущение мигрени, которое было ни с чем не перепутать, предвестник адской ломки. Иногда я помаргивал, ожидая, что в любой момент увижу, как, наслаиваясь на мир вокруг, по полю зрения начнут распускаться переливчатые лепестки и спирали ауры. Что-то, выцепленное краем уха, заставило подобраться и навостриться. — …мне шепнули, что был новый завоз, и все хотят кусочек крокодильчика, да, девочки? Тут совсем недалеко! — Нежно тянула меховая, почти обернувшись вокруг Валентино. Все утвердительно зашумели. — Лимузин не развернётся на этих улочках. — Ласково и терпеливо начал увещевать тот. — Кто-то из вас сходит туда пешком? — Я схожу! — Слишком громко вызвался я. И чуть смутившись, просительно добавил. — Мне надо проветриться. Все разом жалобно загомонили. Валентино задумчиво посмотрел на меня. Не знаю, был я бледен, или паника прорвалась в голосе, но он, помедлив, нехотя стукнул набалдашником трости в затемнённое стекло. Машина сбросила скорость и встала. Все качнулись, поднялся радостный гвалт. Он, не глядя, отслюнил от стопки купюр, извлечённой из кармана, пачку толщиной в два пальца. — Сходи, крошка, и принеси пчёлкам немножко нектара. И мне пару унций гашиша. — На перекресте направо, до упора, а там увидишь. — Высокомерно процедила фаворитка, выглянув в окно. Я вышел наружу, распрямился и с облегчением захлопнул дверцу. Музыку и смех как ножом отрезало. Ночной воздух струйкой потёк в лёгкие. Где-то рядом догнивала помойка, но это было лучше смешения перегара, резких духов, дыма дамских сигарет и кислой нотки свежей блевотины в салоне. Если они будут расторопны, то вполне успеют трахнуть его до того, как я вернусь. Куда делась машина с охраной, у них другое задание? Погода снова сменилась, мельчайшие кристаллики сновали в воздухе, покалывая кожу. Атмосфера была наэлектризована до предела, они танцевали, не касаясь поверхностей, снова и снова взмывая ввысь и опускаясь, и эта мечущаяся пелена поблескивающими белесыми царапинами искажала реальность под светом редких работающих фонарей. Я едва знал район, но понял, что мы не дотянули меньше квартала до Дворца. Застройка была плотная, улочка довольно узкая, ещё и заставленная мусорными баками. Прикрыв глаза и стараясь дышать редко и неглубоко, на перекрёстке я свернул на совсем тёмный ещё более узкий проулок. Дома норовили туннелем сомкнуться над головой, к счастью, вдалеке был виден свет. Может, меховая не соврала, чтобы поглумиться надо мной, но что-то здесь было не в порядке. Я подобрался, перестал цокать каблучками и с оглядкой заскользил вперёд. Уловив едва ощутимый запах, я миновал обычную с виду подворотню. На окраинах города обитали твари, не имеющие отношения к тому свету, возможно, они были местными, или попали сюда откуда-то ещё. Днем они прятались по щелям и подвалам, зато ночью распускали свои осклизлые зубастые щупальца по облюбованным угодьям. Интересно, почему Валентино терпит такую гадость в окрестностях своего логова? Может, его не волнует то, что происходит вне Дворца? К тому же, вряд ли он разгуливает один по грязным переулкам. Выйдя на второй перекрёсток, я сразу же увидел цель. Автомат издалека искушающе переливался разноцветными зовущими огоньками, обещая раскрыть врата в страну чудес. Я подлетел к нему, не чуя ног, и нажимал кнопки, пока не спустил всё до последней банкноты, ещё в процессе всосав лошадиную дозу пыли. Ощущения были, будто меня лягнула в лоб та самая лошадь, зато следом тело будто приподняло над мостовой, предметы вокруг подсветились радужным ореолом. Облегчение было непередаваемым, окупив долгое воздержание. Я полной грудью вдохнул воздух напополам с кристалликами, едва удерживая рвущийся наружу идиотский смех. Закашлялся, расфыркался и поспешно закурил. Ещё несколько секунд я потратил, чтобы сориентироваться в изменившейся реальности, и танцующей походкой устремился обратно. Кровь бежала всё быстрее, головная боль отступала, как и едва заметный тремор, скоро я смогу свернуть горы!*
Плохая подворотня была уже близко, когда дорогу преградил здоровый амбал пониже меня ростом, но почти квадратный. — Эй, милая, не хочешь прогуляться со мной? — Конечно, сладенький. — Расслабленно отозвался я, стряхивая пепел с сигареты, и не потрудился добавить мелодичности в голос. Я заранее знал, что они тут, и что каши с ними не сваришь. В темноте позади громилы загорелись ещё две пары глаз. — Гля, да это гомик. — Какие-то проблемы? — Вздёрнул я брови. Квадратный мгновенно перешёл от заигрываний к злобе: — Ты — блядская проблема! — Я — решение, детка. Плати бабло, и я воплощу все твои грязные фантазии. — Бабло?! Кто говорил о деньгах? Да я отделаю тебя — костей не соберешь. Побойся за свое личико! — Он цепко ухватил меня за руку, будто я собирался бежать. Двое разошлись полукругом, беря меня в клещи, а заводила подтянул к себе, сцапав за подбородок, и выдохнул в лицо перегаром: — Ну, кто теперь твой папочка? Мои средние руки практически лежали на рукоятях пистолетов, я медленно и очень широко улыбнулся. Он от неожиданности чуть отдёрнулся от моих хищных заостренных клыков. А потом перевёл взгляд выше, и вся кровь отлила от лица. Надо мной, выглянув из тьмы, парила вторая, ещё более зубастая улыбка. Венчали ее опасно сощуренные алые глаза. Тяжелые ладони опустились мне на плечи, и я выгнулся, блаженствуя, практически упершись бюстом в нос неудачника. — Я — его папочка. — Очень приветливо сказал Валентино. Прикрывшись тенью, он приблизился незамеченным, и сейчас чуть выдвинулся из нее, удачно изобразив чеширского кота. — Какая-то ссора в песочнице? Один из группы поддержки развернулся и почти бесшумно растворился в темноте, второй ретировался с громким топотом. Я коротко ухмыльнулся — неправильная подворотня! Краткий вскрик — и звуки оборвались. Заводила, втянув голову, попятился. — Простите, монсеньёр. Мы просто разговаривали. — Испуганно выдавил он и рванулся прочь под мой тихий упоённый смех. Я прекрасно справился бы сам, но эта нежная забота была для меня чем-то новым и прекрасным. Лучась чистым и светлым восторгом, я задрал к Валентино голову. Такие знаки внимания действительно много значили для меня. — О, пожалуйста! Будь моим сладким папочкой! — Простонал я, прижимаясь к нему, и продолжил чуть серьёзнее. — Соскучился? — Забеспокоился. Ты не знаешь эти места, вдруг заблудился или влез в неприятности. Ха! Да я был создан для неприятностей! — Ты тоже, кажется, не знаешь! — Фыркнул я и указал глазами в сторону плохой подворотни. Он втянул воздух и нахмурился. — Что за запах? — Тварь. Жрёт твоих гостей, а может, и твоих девочек. Никто не пропадал? — Я оживился и кровожадно оскалился. — Хочешь, развлечёмся с ней? Он задумчиво сощурился: — Давай глянем на неё. — Костюм будет испорчен. — Предупредил я и страстно мурлыкнул. — Безумно идущий тебе костюм.*
Я осторожно выскользнул из платья и туфель, стянул парик с перчатками, и сунул всё в портал. Оставшись в одном белье, с наслаждением встряхнулся и шевельнул коготками на ногах. Глянув, как неторопливо он снимает пальто, я понял, что не могу больше ждать, и парой скачков достиг входа в подворотню. Пыль лавой текла во мне, воспламеняя каждую клеточку, возвращая ощущение той подростковой яростной злости на весь мир, что давала силы жить дальше и противостоять враждебному миру. Почти сразу дрогнули тончайшие сигнальные нити, и сотканное из абсолютной тьмы щупальце кнутом развернулось навстречу. Я рванулся в сторону, небрежно отмахнувшись заострившимися когтями. Губы растянулись, обнажая выдвинувшиеся клыки. Пронзительный свист раздался разом со всех сторон, и я заметался между домов, мячиком отскакивая от стен и взлетая почти до крыш. Глазами невозможно было увидеть хлёсткие жгуты, извивающиеся во тьме, но мне и не нужно было видеть. Все окна, выходящие в подворотню, оказались закрыты толстыми ставнями или наглухо заколочены, и можно было не бояться провалиться в комнаты в сонме осколков. Странно, что тут вообще кто-то жил. Нельзя было позволить поймать себя, секунда промедления — и вырваться будет почти невозможно, так что я метался дервишем, чуть слышно топоча по стенам коготками. Тварь хлестала быстро, но пыль пела внутри, придавая проворства и ловкости, и я не без изящества крошил и шинковал тьму на ломтики. Пистолеты здесь не помогли бы, дырки мгновенно затягивались, а вот отрезанные пласты мрака падали на землю и растекались мутной жижей. Тень, сверкая яркими щёлками глаз, изгибалась и изворачивалась, вторя моим жестам, и я увидел, как куски твари так и летят от её когтей. Да в двенадцать рук я и сам тут легко управляюсь! Ритм танца был ломаным, чтобы она не подловила меня, движения — быстрыми, отрывистыми и чётко выверенными. Я танцевал, как многорукий Шива и наслаждался каждым мгновением. Это развлечение я открыл для себя только здесь, и оно стало напрашивающимся продолжением выученных при жизни па. Валентино пушечным ядром ворвался в схватку, с ходу запустив все четыре руки в особенно тёмный и мрачный закуток между баками. Тварь завизжала, резко подобрав щупальца, и, явив себя, сгустком выметнулась вверх. И присосалась к стене на уровне третьего этажа огромным вспученным пузырем, втягивая располосованную, но не отделившуюся плоть. Я кинулся вперёд, но болезненная опухоль растеклась по поверхности тончайшей нефтяной пленкой, охватив полздания, и попыталась схлопнуться вокруг меня. Я заработал клыками и когтями, вспарывая оболочку, пока стенки не успели уплотниться. Визг стал громче и пронзительней, обдало дурно пахнущей жидкостью, и я с восторгом облизнулся. Ихор был вязким, обжигающим язык и отчаянно горчил, но я не отказался бы попробовать ещё. Не давая приблизиться, оно снова и снова выплеснутой водой растекалось по стенам, вбирая в себя обрывки окружающего мрака и теней, собиралось в мясистый комок в другом месте, и запускало во все стороны шипастые щупальца. Валентино пропал из виду. Тварь снова собралась в комок, взбугрившись пупырышками готовых вырваться щупалец, и он выскочил из ниоткуда, поймав её на когти и обхватив тенью напополам с раскрывшимися крыльями. Она завизжала на тон выше, всё сильнее напоминая свисток готового взорваться перегретого котла. Переплетясь, они оторвались от стены и грузно рухнули вниз. Сумев высвободиться, тварь настолько явно потеряла в размерах и спеси, что, не умолкая ни на секунду, попыталась найти спасение в подвале, юркнув к покосившейся двери с маленьким разбитым окошком, но я преградил дорогу. Через эту щель она, дробя кости, протаскивала внутрь свою добычу — свежие потёки крови ясно говорили об этом. И никто не был мёртв там внизу, потому что не мог умереть второй раз, и только ангелы способны были прекратить их мучения. Таков был естественный отбор в аду. Тварь заметалась между нами и, растёкшись лужицей, принялась впитываться в щели мостовой. Не пришлось двигаться, потому что обе наших тени сами ринулись вперёд, соединили тугие объятия и погребли её под собой. Визг захлебнулся. Когда я встряхнулся, разбрызгивая ихор, и облизнул лицо, тень уже мирно стелилась под ногами, будто ничего и не было. Этот танец вышел ничуть не хуже предыдушего! Я мимоходом проверил маникюр и оглядел Валентино, изгвазданного по самые антенны. Кажется, он прибавил в росте, кожа туго обтянула взбугрившиеся сухие плети мышц. Он-таки снял костюм и теперь, красуясь, неторопливо запахнулся в слегка мерцающие мрачные крылья. Храни Люцифер, как же мне нравится этот парень! Я уставился на него пылающими глазами и принялся страстно обсасывать пальцы. Он хищно щурился в ответ и молчал. — Эта штука придаёт алкоголю абсолютно сногсшибательный вкус! И так возбуждает! — Пыль ещё бежала по венам, расплескиваясь вокруг, я был полон сил и жаждал продолжения. Хотелось встряхнуться самому и встряхнуть его. Я распростёр руки, мятущийся и прекрасный, раскидывая сети, наполняя пространство вокруг себя вкрадчивым шепотком ангелов, зазывным и влекущим. — Гульнём по барам, напьёмся? Или снимем комнату и разнесём её? Давай займемся чем-нибудь грязным вместе! Глаза Валентино полыхнули в ответ, я почти заразил его своим безумием, почти свёл с ума и утянул за собой, но оказался слишком слаб. Он устоял и с превосходством качнул головой: — Нас ждут. Сиюминутное желание прогорело, рассыпавшись пеплом, и я почти без сожалений последовал за ним. Мы вернулись к машине, не потрудившись отчистить брызги маслянистой дурно пахнущей крови. Девочки, с восторгом ринувшиеся к Валентино, притихли и расползлись по углам. Я кинул на сидение разноцветные пакетики; на упаковках не было ни пятнышка, но никто так к ним и не прикоснулся. Валентино распахнул дверцы ловко скрытого мини-бара, и мы, не сводя друг с друга глаз, успели знатно распотрошить содержимое до того, как лимузин подрулил к Дворцу.