Любой человек хорошеет, когда обретает имя. Но одно лишь имя не сможет заменить человека.
« — Один, два, три… — Четыре, пять… — Шесть. Их всего шесть, Чжань. — Нет. Присмотрись лучше, — он перевел взгляд на небольшое облако, плывущее по голубому небу. — Это седьмой. — Хм, не похоже на кролика, — со всей серьезностью рассматривали маленькое перистое облачко. — Мне больше напоминает какую-нибудь птицу. — А как же они? — Чжань указательным пальцем невесомо провел по контуру ушей, образовавшегося белого комочка. — Такие длинные… Разве у птиц бывают такие? — Все может быть, — не отрицал темноволосый парень, положив его руку себе на грудь. — Давай сегодня не будем спорить. — Тебе ведь нравятся кролики, — Чжань лукаво улыбнулся лежащему подле себя. — Или я ошибаюсь? — Нет, не ошибаешься, — сплетя их пальцы, он сверкнул в ответ игривым взглядом: — Как думаешь, кто мне нравится сильнее? — поднес ладонь Чжаня ближе к лицу, чтобы оставить короткий поцелуй. Место, куда всего на мгновение прикоснулись чуть влажными губами, вспыхнуло так же быстро, как румянец на щеках. — Ты чего? — прозвучало растерянно. — Не стоило этого делать? — хмыкнул парень, зная наверняка, как спонтанные порывы влияли на Чжаня. — Мне нравится к тебе прикасаться. — Сделай еще так… — Как так? — дразнил, не спуская с Чжаня глаз. — Скажи мне, чего ты хочешь? Я хочу услышать. Он, смущенный своими же желаниями, всего на секунду встретившись с бездонным взглядом, сдался своей воле: — Поцелуй меня, — чуть слышно слетело из его уст. Едва ощутимые прикосновения к губам заставили сердце биться чаще, пропуская по венам робость, что приятной дрожью разливалась по телу. Сминая своими так же легко, но до боли чувственно, Чжань дарил ответную ласку. Длинные тонкие пальцы зарылись в мягкие пряди, переливающиеся карамелью под солнечным светом. Ему нравилась податливость непослушных волос, как и чужое тело в своих объятиях. Слишком неторопливо и сладко растягивались минуты, заполучившие столько тепла, в котором хотелось раствориться.» Взяв телефон в руки, Чжань расстроенно посмотрел на время. Он не был ранней пташкой, но и не относил себя к людям, просыпающим жизнь. Сколько себя помнил, старался всегда тратить время с пользой: не обязательно каждую минуту посвящать работе, стоит просто оглянуться и убедиться в том, что не пропускаешь сейчас ничего важного. Секунды, минуты, часы, дни — возможность, которая дана. Использовать ее или нет — сугубо личное дело. Редко, но художник оставлял студию, чтобы не спеша пройтись по округе, подышать свежим воздухом, понаблюдать за людьми, а после приходил писать. Его всегда вдохновляли подобные прогулки, их колорит — разбеленный и высветленный, чьим источником стало светлое и ясное мировоззрение. В работах сохранялось спокойствие и самообладание вместе с четкостью мышления. Только уникальный вкус к жизни оставался неизменной частью этих картин, ведь человека нельзя повторить. И Чжань старался передать всю ту многогранность, застывшую в одной из минут, проведенных вне стен. Однако, когда все успело так измениться? Проснувшись, он желал наступления ночи, чтобы вновь заглянуть в чужие глаза, а часы, отведенные на работу, проводились за ожиданием ответа, который безбожно играл настроением. Теперь все внимание Чжаня приковано к нему, таинственному парню, накрепко засевшим внутри. Складывая карточный домик из фрагментов прошлого, он всякий раз задерживал дыхание, боясь разрушить основу, собранную с таким трудом по задворкам памяти. Благо, в своем доме Сяо Чжань наконец-то мог спокойно делать то, зачем спешил сюда ежедневно: чужие взгляды и разговоры больше тому не помеха.« Доброе утро » « Доброе, Чжань »
Прошлые визиты казались оправданными, успокаивая внутренние волнения в связи с непреодолимой тягой. Сейчас же, когда он стремился сам продлить короткие мгновения переписок, наполненных чем-то странным, но до боли родным — явному интересу не укрыться среди сотни «потому что».« Ты опять приходил ко мне во снах » « В тех лабиринтах? » « Нет. Мы любовались небом »
Чжань решил не упоминать о поцелуе, до сих пор вызывающим смешанные чувства. Он предполагал, что их связывали не только дружеские узы, но находить тому подтверждения, как оказалось, был не готов.« Скорее всего, только ты этим занимался » « Почему? Ты был увлечен »
Вдох-выдох. Казалось, он все еще во сне, потому что сердце билось все так же размеренно. Или голова немедля пресекала порывы, заставившие бы думать над чрезмерным количеством ударов в минуту при одной лишь мысли об этом человеке. Стоит ли к такому привыкать? Наверное, уже поздно думать над этим.« Чжань-гэ слишком многого не помнит »
— Чжань-гэ? — пробует на вкус. — Значит, я тебя старше, — отчего-то грустная улыбка появилась на его лице. Написанное «Чжань-гэ» смогло уколоть где-то внутри, где-то под ребрами. Только застрявшее «гэ» вовсе не пронзало болью мягкое нутро, не выворачивало наизнанку; оно, наоборот, сшивало, залечивало собой раны. Чжань… Чжань-гэ… гэгэ…***
— Ты поел? — первое, что услышал Чжань от бдящего друга. — Нет еще, — с грустью посмотрел на оставленные судочки с едой. — Ты что-то хотел? — Хотел спросить, почему ты не ел? — не унимался Чжочэн. — Ты обещал нормально питаться. — Потому что ты меня отвлекаешь, — проворчал, гипнотизируя взглядом свой обед. — Зачем звонишь? У тебя есть пара минут, пока я не решил, что моя курочка в кисло-сладком соусе важнее твоего звонка. — Не надо сравнивать меня с едой, — фыркнул мужчина. — К тому же такой жирной. В любом случае, твои три дня свободы подходят к концу, а Бинь попросил передать, что рабочие придут завтра в десять утра. — Вы как семейная пара, — подметил Чжань. И все бы ничего, но место ребенка в этом семействе — последнее, чего бы он хотел. — Мне на сеанс к девяти. Не волнуйся, уйду незамеченным. — Правильно, нечего способствовать слухам, а лучше… — на время Чжочэн замолчал, вероятно переваривая полученную информацию, чтобы затем раздраженно пропыхтеть в трубку: — Я не понял, тебе жить надоело? Мы же завтра встретимся, Чжань. Уверен, что не хочешь забрать свои слова обратно? — А что, пожалуешься на меня Юй Биню? — откровенно издевался над другом. — Да ладно тебе, Чжочэн. В этом же нет ничего такого. Я приму вас любыми, честно. — Приятного аппетита, Чжань. В трубке раздались гудки, пробуждая на лице мужчины улыбку. Чжочэн не мог поступить иначе. На самом деле Сяо Чжань давно знал об отношениях этих двоих. Тайные перешептывания по утрам, неловкие смешки и красные щеки Чжочэна при минимальном контакте — укрепили догадки, скопившиеся за столько лет. Возможно, он бы давно поговорил с ними об этом, но слишком забавно наблюдать отчаянные попытки скрыть очевидное, а лишать себя такого преимущества — кощунство. — А теперь настало твое время, — облизнулся Чжань, принявшись за распаковку ароматной курочки.***
Возвращаясь после недолгой пробежки, Чжань заскочил в круглосуточный магазинчик за снеками, без которых не обходится ни один просмотр фильма. Художник весь день провел у мольберта, так и не застав отклика парня. Глупые сравнения себя с Джульет или Хатико вызывали в нем злость, ведь та переплеталась с надеждой. Не знал бы, что она всегда умирает последней — жилось бы куда легче. Поднявшись вверх по скрипучим ступеням, внимание привлекла одна из облезлых дверей. Подойдя ближе, до боли знакомый смех раздался за ней, заставив сердце пропустить удар. Повернув ручку, Чжань нерешительно вошел внутрь темного помещения, утопающего в пробравшейся в окна ночи. Найдя на ощупь выключатель, в комнате загорелся слабый желтый свет лампы, осветивший пару невысоких деревянных шкафов, разместившихся по обе стороны одинокой кровати. Старый ковер под ногами приглушал неторопливые шаги, пока мужчина осматривал покрытые пылью картины на стенах. Раньше в этом доме жили два творческих человека, любивших измазаться краской с головы до пят, творя личные шедевры: некогда обычное и совершенно бесцветное с помощью кисти превращалось в яркое и живое, а незаконченное или богом забытое находило свое место на стенах или в бесконечных альбомах, полных прекрасного. Сяо Чжань улыбнулся легкой ностальгии, приятно заполнившей грудь до краев. Зацепившись взглядом за приоткрытую дверцу шкафа, он подошел ближе, чтобы закрыть ее, и едва успел увернуться от содержимого, тут же вывалившегося из другой полуприкрытой половины. Недовольно вздохнув, мужчина опустился на пол к устроенному бардаку, состоящему в основном из старых журналов, альбомов и книг. Сложив и запихнув большую часть на полки шкафа, он наткнулся на серую картонную папку на завязках. Кто бы мог подумать, что дряхлая мебель будет доверху набита чем-либо. Вскоре закончив заметать за собой следы и прихватив приглянувшуюся папку, мужчина покинул спальную комнату. Заварив чашку ароматного чая, Чжань сел неподалеку от Ди, укутавшись в любимый клетчатый плед. Притянув интересную находку к себе на колени, умелые руки достаточно быстро расправились с крепким узлом: внутри оказалась стопка пейзажей, выполненных карандашом. Просматривая один за другим, задерживая взгляд на конкретных элементах, сомнений не оставалось, что все они принадлежали ему. Листы в руках заметно подрагивали, пока тщетно пытались усмирить сбившееся дыхание. Осушив чашку с уже остывшим напитком, он продолжал рассматривать изображения, не упуская бархатный голос, сопровождающий смену картин. «Возьми меня за руку, Чжань-гэ» — слышится где-то поблизости. Приятный низкий голос ласкал его слух, тогда как чувство вины окутывало с головы до ног, провожая каждый просмотренный лист бумаги. «Чжань-гэ» — вновь ласковое раздается, но уже у самого уха. Голос успокаивает разволновавшееся сердце, наполняя спокойствием и необъяснимой тоской. Поначалу хотелось скорее добраться к концу папки, но теперь было страшно увидеть тот самый конец и его ничего. Он почти мог слышать запах хвои и мха, прогретых солнцем лугов и свежесть горных рек. Сяо Чжаня притягивает мир, живущий по своим законам и подчиняющийся иным ритмам жизни. Мир, в котором таинственный зеленый сумрак лесной чащи удивительно гармонирует с бескрайним, синим небом; в котором присутствует одновременно знакомый и незнакомый ему человек, чей портрет служил завершением недлинного путешествия по осколкам прошлого. Легкая улыбка придает беззаботности точеному лицу шатена, а в его глубоких глазах, кажется, можно прочесть Вселенную. Чжань всматривается в два черных омута. Читает. Запоминает. Перевернув портрет обратной стороной, он находит то, за чем не переставая гонялся столько времени. И вмиг все становится до боли абсурдным. Стоило всего навсего порыться в старье, чтобы прекратить ломать голову изо дня в день. Все приятное предвкушение и волнительное ожидание как рукой сняло, вручив взамен обидное разочарование. Сяо Чжань получил имя, но никак не желанную личность. — Значит, Ван Ибо, — положил папку на столик у окна. Вдруг позади послышалось шуршание слетевшей бумаги. Развернувшись к мольберту, Чжань удивленно округлил глаза: красный контур ладони медленно проявлял себя на белом холсте. Сглотнув ком в горле, художник с опаской подошел к Ди, и, протянув руку вперед, неуверенно прислонил к ладони напротив. Отчетливо ощутив контур кончиками пальцев, замер, боясь выйти за красную линию. Казалось, он даже не дышал, наблюдая за тем, как ожившая рука вмиг вцепилась в запястье, а любые сопротивления оказались бесполезны. Чжань не мог освободиться от стальной хватки чужой холодной плоти. Тем временем холст расплывался на глазах, образовывая вязкую белую воронку, постепенно затягивающую мужчину. Сердце внутри барабанило, отбивая бешеный ритм, разрывалось в немом крике о помощи, пока земля постепенно уходила из-под ног. Всего один рывок, чтобы Сяо Чжань уже в следующую секунду бесследно исчез.